Страхи из новой коллекции Селин Вадим

Мама с папой рассказывали, что время пионерии было чуть ли не самое лучшее в их жизни. Ночные костры, печеная картошка, сбор урожая, а просыпаться на рассвете под звуки горна! — в этом, говорили они, была своя неповторимая романтика, которая безвозвратно исчезла…

Но только вся разница в том, что на природе делать: в домиках ночевать, а утром под звуки горна просыпаться или сидеть в пещере, всю ночь слушая, как снаружи рычат существа, и трястись от страха…

Эта ночь прошла благополучно. Я не заснул, хотя несколько раз чуть не отключился, они ушли ни с чем до следующей ночи. Лужа крови за ночь засохла и теперь была похожа на коричневое зеркало. Зря мы вчера оставили лужу в пещере. Нужно было как-то от нее избавиться. Запах крови, должно быть, только раздразнил тварей.

Я, опасливо озираясь, вышел из пещеры и осмотрел землю. Заячьих костей не было. Съели, значит, наши объедки.

Над головой — ослепительно-голубое небо с редкими белыми облаками-перышками, природа только пробуждалась. Было свежо, спокойно и… страшно. На траве искрилась изумрудами роса.

— Владик, ты где? — Потягиваясь, Женька вышел из пещеры. — Я так хорошо отдохнул! Владик! Где ты? Все-таки у тебя очень неудобное имя… Тебе нужно срочно его сменить.

— Свое меняй, — посоветовал я, выходя из-за кустов. — Ты хорошо отдохнул, зато я не очень…

— Что случилось? — мгновенно побледнел мой друг.

— Ничего хорошего. Они всю ночь шуршали, квакали, скребли когтями по камням, я слышал их тяжелое дыхание, еще немного — и они забрались бы в пещеру, они сильно воняли. Ужас. Неужели ты ничего этого не чувствовал? От этих звуков и… запаха я чуть не сошел с ума. Женька, мне это уже надоело. — От злости я сломал палку об дерево. Удар отдался мне в руку, и рука затряслась, как от тока.

Женька подошел ко мне вплотную и шепнул на ухо:

— Поедим, собираем вещи и уходим, пока они прячутся.

Я кивнул.

Такую секретность мы соблюдали потому, что они были повсюду и могли нас услышать. Днем вероятность подслушивания была меньше, но все равно на всякий случай важные дела мы обсуждали только шепотом.

— Тихо! — Внезапно Женька насторожился и выхватил у меня из руки обломок палки.

В кустах что-то зашуршало, закурлыкало. Парень резко развернулся и метнул в кусты увесистую палку. Послышался визг, звук ломающихся веток, а немного погодя тихий шлепок.

— Готово, — просиял «охотник» и ринулся в кусты. Я за ним. В кустах, как мы и предполагали, лежал крупный фазан со сломанной шеей. А ночью в этих кустах прятались они. Вон, в рыхлой земле даже отпечатки их маленьких когтистых лап остались.

Глаза птицы часто моргали, затем заволоклись пленкой и закрылись навсегда. Зоб задергался и остановился где-то посередине горла, тело расслабилось и обмякло. Сломанная шея безвольно колыхалась.

— У нас есть завтрак, — объявил Женька и начал на ходу выдирать из птицы перья.

Мы вышли из зарослей и сели посреди поляны на камнях, прогреваемых утренним солнышком.

— Упитанная птица попалась, — одобрил я. — На целый день наедимся.

— Что бы ты без меня делал. — Женька дружески похлопал меня по плечу. — Не зря я ездил с дядей на охоту, он многому меня научил.

На моем плече остались перья. Я их сбросил.

Мы усердно ощипывали еще теплую птицу, все вокруг было усыпано перьями. Выпотрошив птицу, прополоскали ее в ручье, срубили ветку, оторвали от нее маленькие веточки с листьями и насадили на «шампур» тушку. Скоро будет готов завтрак.

Я, честно говоря, уже начинал привыкать к первобытным образу жизни и мировоззрению: убьешь животное — наешься и выживешь, пройдешь мимо и пожалеешь его — умрешь сам.

Я развел костер, Женя поставил с обеих сторон две рогатины и положил на них ветку с птицей. От птицы (да и от нас) неприятно пахло, но мы знали, что через полчасика она станет источать совсем другой — манящий и возбуждающий аппетит аромат. Главное, чтобы на запах не пришли они со всей округи. Хотя днем опасаться было нечего, они спрятались глубоко под землей.

— Мы как будто в походе, — произнес Женька, почесав нос. Он сидел напротив меня и смотрел на поджаривающегося фазана. Тушка начинала покрываться золотистой корочкой, редкие остатки перьев уже давно обгорели, и пахло от нее совсем не так, как пахло во время потрошения.

— Уж лучше бы не было этого похода, — ответил я, накрывая голову виноградным листом. — Я забыл, когда последний раз мылся и менял белье.

— Мылся вчера, — пропыхтел Женя, поворачивая фазана другим боком и жмуря глаза от жара, исходящего от костра, — в ручье.

— Ручей — это не то… — задумчиво сказал я, бросая в рот ежевику. — Ванну хочется. С пеной с апельсиновым запахом… А не холодный ручей.

Женька заливисто рассмеялся, обнажив два ряда ровных белых зубов.

— Ванну! — пуще прежнего рассмеялся он. — Сейчас не до ванны! Речка или ручей — предел всех нынешних благ! Все, фазан готов! Налетаем!

Меня не пришлось долго упрашивать, в мгновение ока фазан был снят с палки и разорван на части. Мы даже не стали дожидаться, когда он хоть немного остынет. Подули на исходящее паром мясо и, обжигаясь, начали его есть.

Еда на природе — это здорово. Свежий чистый воздух, деревья, речка — все это возбуждает немалый аппетит. Но в этой прелести есть одно маленькое «но» — можно приехать на природу, отдохнуть, потом быстренько собраться и уехать домой смотреть футбольный матч, а когда скитаешься по лесу уже неизвестно сколько дней, романтика куда-то улетучивается и надоедает. Она начинает раздражать.

Покончив с фазаном, мы побросали кости в кусты, а перья и внутренности закопали.

После завтрака нас стало клонить в сон, особенно меня, я же не спал всю ночь. Женька хоть как-то мог бороться со сном, а я буквально засыпал. И не только из-за бессонной ночи, а еще из-за стресса. Во время и после стресса человека может или клонить в сон, или не клонить. Во сне организм восстанавливается. Тем людям, кого в сон не клонит, — хуже. На организм нагрузки больше… Откуда я это знаю? Не забывайте, я же часто встречался с психологами и много всего психологического нахватался. Кстати говоря, после школы я хотел идти учиться на психологический факультет.

— Не спи. — В мои мысли врезался голос Женьки. — Пора в путь.

— Можно я часочек вздремну? — взмолился я, устраиваясь в пещере на вереске.

— Нет! — воскликнул мой товарищ по несчастью. — Ты же сам прекрасно знаешь, что часика тебе не хватит. Все, вставай! Ночью отоспишься! Тем более, сегодня моя очередь дежурить… — добавил он.

— Надеюсь, что за день мы отойдем далеко от этих мест. — Я громко зевнул, потирая глаза. Веки болели и сами собой закрывались, а в голове была какая-то путаница. — Уже вчера их было меньше. Помнишь позавчерашнюю ночь?

— Помню, — вздрогнул Женька, — тогда я испытал реальный страх, я даже видел смерть…

— Ну, про смерть ты хватил лишку, но за ногу они тебя цапнули как следует.

— Я тебе правду говорю: я видел смерть, — заверил меня Женя, задрав одну штанину. Пять глубоких царапин тянулись от колена до ступни, они уже начали заживать, но все равно было видно, что при малейшем раздражении раны могли открыться. Местами из ран сочилась какая-то прозрачная жидкость, кое-где раны покрывались корочкой.

— И какая она была, смерть? — скептически осведомился я.

— Высокая, в черном балахоне. Лица я не видел. Когда меня схватила за ногу эта пакость, я стал ее бить палками, корягами, дубинами, топором… Это существо отцепилось от меня, но до этого разодрало мне ногу, — парень кивнул на икру. — Ну так вот, когда оно от меня отцепилось, я увидел эту высокую фигуру. Моргнул, а ее уже не было.

— Тебе показалось, — уверенно заявил я. — Ладно, или давай собирать вещи, или я вздремну…

— Вещи, вещи! Спать не надо!

«Собирать вещи» — громко сказано, потому что вещей как таковых не было. Мы привязали к ремням по каменному топорику, палке-копалке, самодельному ножу, вышли из пещеры и отправились в путь.

На одном месте больше одной ночи мы не задерживались, потому что это было опасно: они могли понять, что мы никуда не собираемся уходить, и собрались бы в стаю, от которой мы не отбились бы… А покуда мы шли, твари не скапливались в стаи, и нам вполне по силам было с ними сразиться. Есть же разница — тридцать их или триста? То-то же. При трехстах никакие топор и факел не помогут.

Мы благодарили высшие силы за то, что у Женьки в кармане оказалась зажигалка, которую он всегда с собой носил, — покуривал он, что там скрывать. Кто бы мог подумать, что это мини-огниво может спасти нам жизнь?

Собравшись, мы покинули пещерку и двинулись в дорогу. Ветки хлестали нас по лицу, мы были потные, уставшие, но шли, шли, шли… Старались идти по солнечным местам, хотя в густом лесу сделать это трудно.

Внезапно нам в нос ударил отвратительный, тошнотворный запах.

— Фу, что это? — поморщился Женька.

— Не знаю, — скривился я. — Как будто кто-то сдох…

Мы сделали еще пару шагов, и Женька, шедший впереди меня, остановился как вкопанный. Я притормозить не успел и врезался в его спину.

— Ты чего встал?

Он не ответил. Только кивком указал вперед. Я проследил за его взглядом и увидел… Лучше бы я это не видел!

Перед нами лежали три мертвых лося, и умерли они явно не своей смертью. Их горла были перегрызены, животы располосованы неровными краями, как будто их раздирали когтями, вокруг летали мухи, внутрь мертвых тел залезали разные жуки. На лосях сидели какие-то птицы и ковырялись клювами в мертвой плоти. Присмотревшись, я увидел миллионы мелких копошащихся белых червей. Опарыши, или как там их называют? Из лосей вывалились внутренности: печень, сизые кишки, оторванные вместе с трахеями легкие. Кишки были растянуты вокруг на много метров, по ним ползали мошки, к ним прилипла сухая трава и листья. Печень была обгрызена, и сами тела тоже. Складывалось впечатление, что лосей убили не из-за голода, а ради интереса. Или, может, их убил тот, у кого был инстинкт убивать и убивать, а зачем — непонятно… В противном случае лосей бы обглодали так, что только кости блестели бы. И даже кости смолотили бы.

Не было ничего странного в том, что нас с Женькой стошнило. Фазан теперь находился вне наших желудков.

— Женька-а, что с ними случилось? — спросил я, глядя на лосей. Мне было противно, но я смотрел. Не знаю почему, но смотрел. Так бывает, когда едешь в автобусе и видишь человека с каким-либо физическим дефектом. Взгляд сам собой цепляется за этот дефект, хотя понимаешь, что так откровенно глазеть не надо. Так и тут, помимо своей воли я смотрел на лосей и не мог отвести взгляд.

— Откуда я знаю? Я, что ли, их убивал? Могу сказать одно: это просто ужасно! Такого я еще не видел никогда.

В этот миг меня бросило в дрожь, на лбу выступил пот, коленки задрожали. Я прислонился к другу и прошептал:

— А что, если тот, кто их убил, где-то рядом?

На лицо приятеля нашла тень, его глаза расширились.

— Сматываемся отсюда, — коротко сказал он, и мы, обойдя лосиные трупы, стараясь не наступить на кишки, поспешили прочь от этого места. Стервятники смотрели нам вслед и, казалось, насмехались над нами.

— Как ты думаешь, кто их убил?

— Да мало ли кто? Медведи? Волки? Или… Может быть, они, — предположил Женька. — А может, и нет.

— Скорее всего, это не они, — я был солидарен с его мнением, — ведь они все-таки небольшие по размеру, это надо постараться, чтобы завалить троих лосей! Лоси-то крупные! Хотя если их наберется целая стая, то лосей замочить — раз плюнуть… — задумался я.

Женька молчал, но по его виду я понял, что ему страшно и нет разницы, кто убил лосей — они или нет, в любом случае находиться в лесу опасно. Хотелось бы верить, что лосей убили они, потому что если не они, то… в лесу живет кто-то еще страшней.

Мы шли целый день, надеясь, что обнаружим следы человека, однако наши надежды были тщетны, наступил вечер.

Постепенно небо стало фиолетовым, справа появилась пока что полупрозрачная луна. Нам стало не по себе.

Раньше я любил ночь, мне нравилось бродить по темным улицам морозной зимой и теплым летом и дышать свежим воздухом, но теперь я темноту возненавидел. Она несет с собой много опасностей.

— Где будем ночевать? — Женька окинул взглядом все вокруг.

— Я не знаю, — пожал я плечами. — Пещер никаких нет, придется на земле. А где еще?

— На земле нельзя… Они нас сразу сожрут… — размышлял вслух Женька, бродя между деревьями.

— Тогда давай построим шалаш, а вокруг разведем костры, — предложил я. — Будет и жарко, и светло.

— В крайнем случае, так и поступим.

Но мы придумали кое-что получше.

Нашли небольшую полянку среди деревьев, в центре сложили весь наш нехитрый скарб и принялись ломать ветки. Наломали столько, что у меня зарябило в глазах. Этими ветками оплели — от ствола к стволу — всю поляну, получилось, будто мы отгорожены от всего леса высоким забором из ветвей, сквозь который нелегко пробраться, зато очень легко можно было выколоть себе глаза.

— Будем надеяться, что эти твари не сломают «забор», — мечтательно сказал Женька. — Костер надо развести обязательно. Если они все-таки разворошат ветки, в чем я очень сомневаюсь, я разбужу тебя, и будем вместе отбиваться от них.

— Хорошо, буди.

Я свернулся калачиком и заснул рядом с костром, ласкавшим своим теплом мое лицо.

Так крепко я не спал уже давно. Заснул быстро. Мне снились родители. То, как я возвращаюсь с Женькой из леса. Они нас встречают, приводят домой, кормят и жалеют. Я сплю в своей кровати. Рядом стоят такие обычные и привычные вещи. Я сплю и не опасаюсь, что ночью меня сожрут. Мой сон спокойный и размеренный, тихий и…

— Влад, быстро просыпайся! — затрясла меня мама.

— Не хочу, дай поспать, — не просыпаясь, отмахнулся я.

— Просыпайся! Быстро!

— Мама, я хочу спать… Потом… — сквозь сон бормотал я.

— Владик, проснись! Я не мама, а Женька! Быстро!

И тут до меня дошло, что это Женька меня тряс за плечо, а не мама.

Я вскочил, не понимая, что происходит. Кругом темнота, передо мной горел костер и бегал взъерошенный, как вспугнутый воробей, Женька.

Костер был похож на расплавленное золото.

— Что случилось? Зачем разбудил?

— Эти наступают! — завопил друг.

Я мгновенно проснулся.

— Как наступают? Почему?!

— Потому! Владик, не тупи!

Только сейчас я заметил, что наш забор трясся, за его пределами раздавались ни с чем не сравнимые голоса, отдаленно похожие то на лепетание младенца, то на мяуканье кошек. Кошмар, короче.

Ветки летели в разные стороны.

— Так, собираемся, — скомандовал Женька, привязывая к поясу палку-копалку и прочее барахлишко.

— Ур-лу-лур! Ур-лу-лур! — слышали мы из-за забора. — Ур-лу-лур-р-р! Лу-ур, р-р-р-р!

Я стоял как вкопанный.

— Что делать? Нас окружили… Звуки со всех сторон.

— Что-что, — ворчал Женька, — задницу свою уносить. Только мы можем себя спасти, о нас никто другой не позаботится.

Забор затрясся сильнее. Костер затухал.

— Черт! Костер тухнет! — злился друг. — Влад, чего стоишь? Собирайся! Быстро! Ну, блин, не тормози!

Я собирался. Путался в вещах, из рук все валилось.

— Подожди, — остановил меня Женя, когда я привязывал к поясу топор, — будем топорами отбиваться.

— Думаешь, отобьемся? — с сомнением, но и с надеждой спросил я.

— Отобьемся, — усмехнулся Женька и показал мне «чашку», свитую из веток и крупных виноградных листьев.

— Что это такое?

— Жир. Заячий и фазаний.

— Жир? Зачем он нам? — мои брови взлетели кверху. Я старался не замечать голосов снаружи и тряс в руке самодельным топориком.

— Сейчас увидишь. Так, ты готов? Залезай на дерево. На самую верхушку.

Я выбрал самое высокое дерево и принялся на него карабкаться. Шершавая кора обдирала щеки, руки и живот, но мне было все равно, я лез вверх. Остановился я, когда дерево стало качаться из-за моего веса. Женька был все еще внизу. Отсюда, сверху, мне было видно все, что творилось за пределами забора из веток.

Их было много. Я думаю, десятки. Они бегали вокруг забора и пытались его сломать.

Женька что-то там делал внизу. Потом полез за мной. Иногда останавливался на несколько секунд, затем продолжал путь. Вскоре он сидел на ветке напротив меня.

— Мне страшно, — пожаловался я. — Я их вижу.

— Я тоже. Не боись, Владька, не боись. Скоро будет рассвет, я думаю, мы отобьемся. Черт… — процедил Женька.

Я проследил за его взглядом. Они сломали забор и бегали теперь по горе веток, копались в ней, пытаясь отыскать нас.

Женька приложил палец к губам, мол, молчи, ни звука не издавай.

Я кивнул.

Эти создания копошились в ветках где-то с минуту, а потом разбежались кто куда. Когда сломали забор, то ветки упали на костер. Сначала они начали густо дымиться, а затем вспыхнули. Под нами горел большой костер, жар долетал даже сюда.

Мы с Женькой переглянулись и облегченно вздохнули. Как я уже говорил, им были страшны свет и огонь.

Но, как говорится, недолго музыка играла. Постепенно костер потух, и они вернулись. Кто-то из них сообразил, что нас нет под завалами, и посмотрел наверх. А наверху сидели мы. Они в абсолютном молчании уставились на нас.

Внутри меня все оборвалось.

Они заголосили и начали обступать дерево, на котором мы сидели. Потом один за другим стали карабкаться вверх. Вернее, пытались карабкаться. Почему-то они скользили вниз.

— Я обмазал жиром дерево, — произнес Женька. — Пусть попытаются залезть, пусть… Твари… Жалко, что жира немного… Заяц и фазан — это не свинья…

Наблюдая за попытками этих существ залезть на дерево, мы злорадствовали и развеселились. Начали их поддразнивать, бросать вниз ветки. А затем опомнились — зачем их злить?

Жир сдержал их на некоторое время. Потом он то ли впитался в дерево, то ли они его весь вымазали об себя…

Они залезли на дерево.

— Блин! — сплюнул Женька, приготавливая топор. — Будем отбиваться.

Существа достигли места, где сидели мы. Я почувствовал зловоние, от них несло чем-то тухлым, хотелось заткнуть нос и никогда больше не дышать.

С громким криком одно существо прыгнуло на меня со спины.

И началась война.

Оно пыталось вгрызться в мое тело, но я увернулся и сбросил его вниз. С громким шлепком оно упало на землю с высоты и больше не дергалось. Увидев, что их собрат погиб, существа разъярились еще больше и начали один за другим прыгать на нас. Женька остервенело махал топором. Он зарубил существо, взял его в руки и кинул вниз — на тех, кто взбирался вверх. Они попадали как кегли.

Я ударил острием топора по другой твари, раскроив ей череп, по второй, третьей, четвертой…

Мы сражались с ними весь остаток ночи. Иногда им удавалось прыгать на нас, и мы отбивались, не жалея сил, рубили их топорами, пинали ногами, что-то кричали, боролись, словно заведенные, не чувствуя усталости, боли и страха.

Шла война не на жизнь, а на смерть.

Топоры были нашими помощниками, если бы не они, нас сожрали бы уже давно.

Рассвело внезапно. Небо вспыхнуло, как газ, когда подносишь к нему спичку. Сначала было черным-черным, затем раз — и стало голубым. Мы даже не сразу поняли, что произошло, а потом до нас дошло: день, а это значит жизнь.

Существа завизжали и сами, без нашей помощи, бросились вниз. В считанные секунды попрятались кто куда. Тела убитых лежали под деревом. Теперь, при свете дня, мы могли их хорошо рассмотреть. Но это потом.

Женька обессилено привалился к стволу. Он весь был взмыленный. Перекрестился.

— Отбились, Владик…

— Отбились, Женька… — как эхо отозвался я.

Привязав топоры к поясам, мы заснули на своих ветках.