Ученик Малинин Евгений

Продавец, довольно улыбаясь, повернулся ко мне и поинтересовался:

– Разве у тебя, господин, остались какие-нибудь страхи после этого?

Я был вынужден согласиться, что после этого мне бояться совершенно нечего, и купил птичку, отвалив за нее серебряную монету.

Народ на удивление быстро пришел в себя. Через несколько секунд вокруг опять бурлила толпа, в которой мгновенно исчез мой партнер по бизнесу. А клетка, как оказалось, весила килограммов двадцать. Я уже собрался плюнуть на этого Кроха, а заодно и на потраченные деньги, как вдруг около меня появился полуголый мальчишка с усами и здоровенной тележкой и предложил за два медяка таскать за мной мою поклажу «хоть до конца дня». Я высокомерно ему кивнул, соблюдая свой имидж, и двинулся дальше. Этот недомерок на удивление легко водрузил мою собственность на принадлежащее ему транспортное средство и двинулся за мной, что-то мурлыкая себе под нос.

Обойти всю эту гигантскую ярмарку я и не надеялся – мне было просто интересно толкаться в этой толпе, и, конечно, я искал ларек со сладостями. Но больше уже я старался ни к чему не прицениваться. Поэтому я молча прошел мимо здоровой, не очень опрятной бабы в рваной кофте и оранжевых шароварах, державшей в заскорузлом платочке трех зеленых лягушек и громко оравшей, что отдаст в хорошие руки трех дочерей Зеленого Магистра, зачарованных Магистром Оранжевым, двух полуголых парней, державших по ведру с грязноватой водой, покрытой маслянистыми разводами и заговорщицки шептавших: «Живая, мертвая и эпоксидная вода не нужна?» Раза три мне попался средних лет мужчина, прилично, даже богато одетый, быстро стрелявший по толпе глазами и негромко, но внятно произносивший: «Кому что надо, все есть!» – и тут же исчезавший из поля зрения. Наконец, я наткнулся на ларек, украшенный яркой надписью: «Галантерейные сладости и приворотные конфеты». Я не был до конца уверен, что это то, что я ищу, поэтому поинтересовался у Леди, стоит ли сюда заглянуть.

– Даже не знаю, – ответила моя глубокомудрая попутчица. – Давай зайдем, вопрос не спрос – по лбу не получим.

Я подал знак своему носильщику, чтобы тот ждал меня снаружи, и толкнул расхлябанную фанерную дверку. Внутри я увидел прикрытые стеклом полки, устроенные практически по всему периметру ларька. На полках красовались целлофановые пакетики, наполненные разноцветными карамельками. Посередине на колченогом табурете восседала бабушка, одетая в длинную, ветхую, темную юбку, старую телогрейку, из-под которой торчал отчаянно белый крахмальный воротничок блузки. На ногах у нее красовались совершенно новые, подшитые кожей валенки, а на голове алел пестрый платок, повязанный самым залихватским образом. На ее лице, изборожденном морщинами в самых разных направлениях, выделялись горящие красным проблеском глазенки, здоровенный нос, украшенный огромной бородавкой, и желтый, давно не чищенный клык, торчавший из левого угла сморщенного рта.

Увидев меня, бабуля вскочила с табурета и приятным баритоном заголосила:

– Милай, красавец писанай, заходи к Ягуге, получай по заслуге! Будет твоя любая – хромая, горбатая, косая! Пососешь мою конфетку – попадешь с разбегу в клетку! Неизбывна в чреслах сила – сто красавиц подкосила! Ночь твоя – добавь огня! – При этом она извлекла из кармана телогрейки розовую замусоренную липкую карамельку и попыталась с ходу запихнуть ее мне в рот.

Совершенно ошарашенный ее неожиданным рекламным напором и мыслью, что вижу самую настоящую Бабу-Ягу, я невольно лизнул приторную горошину, и меня едва не вырвало. Я тут же выплюнул сие монпансье, и оно покатилось куда-то под полку. Бабка замолчала, злобно уставившись на меня, а затем кряхтя полезла за конфетой, бормоча что-то о «пробовательном образце». Легкий туман проплыл по помещению, и тут я увидел поднимающуюся с пола светловолосую высокую красавицу с тонкими, точеными чертами лица в голубом бархатном платье, расшитом золотом и жемчугом. Глубоким красивым контральто красавица заявила:

– Кто ж тебе, сокол ясный, позволил образцы по помещению расплевывать? Это нешто прилично! Это нешто я на всех вас напасусь образцов?

С трудом преодолевая неистовое желание повалить красотку на пол и содрать с нее одежку, я деревенеющим языком пробормотал, что имею необходимость приобрести кило овсяного печенья и что-нибудь из приличных шоколадных конфет.

Красавица изогнула в усмешке полные красные губки и вдруг легонько шлепнула меня по щеке рукой. Тут же на ее месте появилась прежняя бабушка, с жалостью любовавшаяся моей растерянной рожей.

– Так тебе, касатик, овсяного печеньица захотелось? Что ж ты тогда ко мне заглянул? Али вывески читать не умеешь? Там же чистым русским языком написано – галантерейные сладости. Галантерейные! – и старуха с размаху уселась на свою табуретку.

– Выйдешь, – заворчала она, притираясь задом к сиденью, – пойдешь по медному ряду до обжорки, там свернешь в тесемный ряд и через два пролета… Нет, все едино заблудишься. – Она горестно посмотрела на меня и жалобно пропела: – У тебя и зазнобы-то нет! Эх-хе-хе! Вот, держи, – и она протянула мне неизвестно откуда появившийся в ее руке лохматый обрывок веревки, – она доведет.

Я ошарашенно схватился за бабкину веревку, и она вдруг так рванула меня к выходу, что я едва не выпустил ее из рук. Выдернув меня из ларька, веревочка понеслась между торговцами и покупателями, а я, вцепившись в нее и едва успевая перебирать ногами, энергично расталкивал, распихивал, расшвыривал прохожих, изображая из себя шар в кегельбане. По проторенному мной проспекту вольготно двигался мой носильщик со своей тележкой. Теперь мне уже было не до окружающих красот и диковин. В глазах плескалось цветное мелькание, а в ушах стоял восхищенный смех Леди, чрезвычайно довольной участием в этих гонках.

Мой коронный забег кончился совершенно неожиданно, когда задушенный моими пальцами обрывок веревки бессильно повис, а я уткнулся носом в стеклянную дверь шикарного павильона. Шумно переведя дух, я отошел от двери на несколько шагов и прочитал вывеску над павильоном: «Вкусности на любой вкус». Я с опаской посмотрел сквозь стеклянную дверь внутрь. Там находились несколько человек, по-видимому, делавших покупки. Я швырнул совершенно измочаленную веревку в стоящий у входа ящик, расправил плечи и, гордо подняв голову, вошел в павильон.

Едва оказавшись внутри, я обнаружил рядом с собой молодого человека с гладко зализанными блестящими волосами, в зеленой униформе, отделанной золотым галуном, склонившегося в полупоклоне. Этот полуприказчик, полушвейцар приподнял голову и с масленой улыбкой утвердительно вопросил:

– Господин желает вкусностей? – а затем замер, не дыша, в ожидании ответа.

– Да, милейший, – бросил я, вновь обретя уверенность. – Чего-нибудь сладкого, но в первую очередь овсяного печенья.

– Прошу, господин, – и он, не разгибаясь, сделал широкий приглашающий жест.

Я двинулся к прилавкам. Под чистым хрустальным стеклом, на хрустальных полках выстроились хрустальные широкие вазы, наполненные конфетами в странно знакомых обертках, печеньем различных сортов, пирожными, восточными сладостями. Красивыми пирамидами располагались подарочные коробки с конфетами, зефиром, мармеладом. Отдельно стояли коробки с тортами. Я двигался вдоль длинного прилавка, а набриолиненный молодец следовал несколько поодаль, давая пояснения.

– Вы видите перед собой, господин, продукцию одной из самых известных столичных компаний – «Розовый февраль». Изумительное качество продукции дважды вызывало чудовищные беспорядки в провинции и едва не привело к закрытию компании. А вот шоколад известнейшей и старейшей столичной фирмы с интригующим названием «Рот в рот». Многие покупают эти вкусности только из-за названия фирмы. Представляете, вы подносите своей даме сердца коробочку конфет и говорите: «Дорогая, попробуйте „Рот в рот“… Каково? Наконец, мы можем предложить эксклюзивную продукцию, которую выпускает малыми партиями столичная фирма „Приударь сильнее всех“. Название, согласен, несколько вульгарное, но вкус продукции – специфический. Из изделий провинциальных предприятий обращу ваше просвещенное внимание на шоколад шоколадного дома „Разбазарная душа – за душою ни шиша“. Такое длинное поэтическое название вполне соответствует продукции. Все остальное вряд ли привлечет внимание такого ценителя вкусностей, каким, без сомнения, является господин, – шаркнул он напоследок ножкой.

Выслушивая своего сопровождающего и рассматривая богатые витрины, я обратил внимание на небольшой столик в окружении двух плетеных кресел в углу торгового зала и направился к нему. Расположившись в кресле, я распорядился:

– Принесите корзинку побольше, и мы не торопясь будем ее наполнять, – и тут же услышал капризный голосок Леди:

– Я тоже не откажусь от овсяного печенья и конфет.

– Две корзины, – поправился я.

Когда корзинки принесли и водрузили на столик, я разбудил свое воображение и принялся перечислять:

– В каждую корзинку мы положим по килограмму вожделенного овсяного печенья, конфет…

В общем, корзинки мне наполнили.

Когда я покидал это сладкое заведение, мне вслед кланялись все работники фирмы. Еще бы, я накупил у них товару на три серебряных монеты и слышал, как мальчишка, тащивший мои корзины к выходу, бубнил, что ему хватило бы этого на год. А я подумал, что он, по-видимому, постоянно переедает сладкого. Мой грузовой рикша, ничуть не удивившись, погрузил корзинки на свою тележку и так же лихо двинулся за мной по направлению к выходу с базара.

Прогулка явно пошла мне на пользу – беспокойство, которое грызло меня постоянно и неотступно, несколько притупилось под натиском ярких и необычных впечатлений. Но я чувствовал усталость, что неудивительно – я же практически не спал ночью. Уже выходя с рынка, я наткнулся на небольшой киоск с прозаической вывеской «Надписи на подарках», и тут мне в голову пришла богатая идея. Я вошел. Внутри, за здоровенным верстаком, заваленным различным, мелким режущим инструментом, восседал здоровенный мужик, похожий на деревенского кузнеца. Он молча уставился на меня, ожидая, что, собственно, я ему скажу.

– У вас можно сделать надпись на подарке? – уважительно обратился я к нему.

Он помолчал, а затем густым басом, полностью соответствующим его внешности, прогудел:

– На каком языке?

На мгновение я растерялся. Я как-то уже привык, что жители этого мира изъясняются на русском. Так что вопрос показался мне странным. Но он требовал ответа и я твердо произнес:

– На русском.

Этот молотобоец довольно улыбнулся и совсем дружеским тоном пожаловался:

– Вот и хорошо. А то ходят тут сегодня целый день, требуют надписей на латыни и иврите, а что это такое, хрен его знает. Давай свой подарок, сей секунд сделаем!

Я присел на стоящую рядом с верстаком табуреточку, стянул с пальца перстень и протянул его умельцу. Этот поклонник родного языка повертел в своих здоровенных пальчиках мою безделушку, как-то странно взглянул на меня, затем, прикрыв один глаз, начал так и этак поворачивать перстень, разглядывая вторым глазом камень. Потом, положив перстень перед собой на верстак, он поднял глаза и прогудел:

– Длинная надпись?

– Да нет, одно слово, вернее имя – Лаэрта…

Он понимающе улыбнулся и подмигнул:

– Да. Это настоящая красавица… – Он мечтательно помолчал, а затем, ткнув пальцем в перстень, продолжил: – Однако на этой штуке можно изготовить только магическую надпись. Обычный резец этот металл не возьмет.

– Ну что ж, магическую так магическую, – согласился я, вспомнив, что и в моем мире все кузнецы считались колдунами.

Верзила кивнул и, наклонившись, вытащил из-под верстака колбу, наполненную прозрачной жидкостью. Сграбастав перстень, он швырнул его в колбу и посмотрел, как тот медленно погрузился на дно. Затем, заткнув горлышко колбы своим заскорузлым, черным от въевшейся окалины пальцем, он принялся медленно вращать ее, разгоняя плескавшуюся жидкость по кругу. При этом он нашептывал какие-то странные слова, как мне показалось, на смеси латыни с ивритом. И тут я увидел, что мой перстень начал растворяться в жидкости, словно кусок сахара в горячем чае.

Я чуть было не схватил этого амбала-чародея за руку, но, обратив внимание на его необыкновенную сосредоточенность, решил дотерпеть до конца. На лбу у мастера выступила обильная испарина, когда он наконец поставил колбу на верстак и удовлетворенно выдохнул:

– Готово…

– И что готово?.. – едко спросил я. – Куда ты подевал мой перстень?..

Мастер недоуменно уставился на меня:

– Так вот же он!..

– Где?.. – Я снова взглянул на колбу.

Перстень спокойно лежал на дне. Как и откуда он там появился, я не понял.

– Давай вытаскивай… – нетерпеливо потребовал я.

– Пусть отстоится. Надпись должна закрепиться, – добродушно прогудел этот граверных дел мастер.

Через несколько минут он выудил перстень из колбы и, обтерев его куском ветоши, протянул мне. Я взял и внимательно рассмотрел вещицу. Никакой надписи на ней не было.

– Желтяк за работу… – прогудело над моим ухом.

– Сколько?.. – Я чуть не свалился с табуретки.

– Желтяк… – довольно повторил этот громила с большой дороги.

– А надпись где?.. – заорал я, тряся перстнем у него перед носом. – Где твоя столь высокооплачиваемая работа?..

Он уставился на перстень, потом перевел недоуменный взгляд на меня и проговорил:

– Она ж магическая…

– Так что ж, что магическая… – еще больше разъярился я. – Раз она магическая, то ее и увидеть нельзя?..

– Почему нельзя?.. Надень на палец, подержи хотя б минуту и сними. Она и проявится. Только видно ее будет минуты две-три, потом снова на палец надо надевать, чтобы проявилась. – Он, казалось, не понимал, как это я не знаю столь общеизвестных вещей.

Я тут же сунул палец в кольцо и замер, считая про себя до шестидесяти. Просчитал я до восьмидесяти, на всякий случай, а затем сдернул перстень с пальца. С внутренней поверхности обода полыхнуло белое пламя, растворяя металл перстня и складываясь в выписанное затейливой русской вязью слово – Лаэрта. Я не отрываясь смотрел на эту красоту, пока она не начала тускнеть.

Надев перстень на палец, я встал, молча достал из кошелечка золотую монету и протянул ее мастеру. Он довольно улыбнулся и снова вытер со лба испарину.

– Огромное спасибо! – проговорил я и вышел на улицу.

Базарный день подходил к концу. Мы с молчавшей Леди и моим носильщиком прошли по ставшей малолюдной улице и свернули в ворота конюшни. Во дворе никого не было. Нагретая за день площадка была чиста, пустынна и тиха. Я снял одну из корзинок с тележки, вошел в полумрак конюшни и тихо позвал:

– Миша.

Совершенно не слышно рядом со мной возникла маленькая фигурка моего нового друга.

– Вот, – улыбнулся я ему, протягивая корзинку. – Тут обещанное овсяное печенье и кое-что еще.

Лошадный испуганно отшатнулся, уставившись на мои руки. Потом прянул вперед и, обхватив корзину руками, тихим осипшим голосом прошептал:

– Это все – мне подарок?

У меня тоже почему-то перехватило горло, и я в тон ему ответил:

– Ну, ты же мой друг. Я же тебе обещал.

Он вытянул корзину из моих рук, поставил ее на дорожку и, усевшись рядом, стал доставать оттуда пакеты, свертки, коробки, разворачивать и открывать их, нюхать, лизать и ковырять содержимое, повизгивая от удовольствия. Я медленно отступил к дверям. Последнее, что я видел, выходя во двор, был Миша, который сидел на полу, обхватив ногами корзину, и пытался в набитый печеньем рот запихнуть шоколадную конфету.

Наконец мы вернулись в гостиницу. Когда хозяин, по-прежнему маячивший за прилавком, увидел, что тащил мой носильщик, он быстро вышел в зал и, подойдя ко мне, зашептал:

– Надеюсь, господин не станет пугать страхи в моем доме.

Весь его вид выдавал непреклонную решимость не позволить мне заниматься этим рискованным занятием в стенах своего заведения.

– Ни в коем случае, – успокоил я его. – Я прекрасно знаю, на что эта птичка способна.

Бармалей скорчил благодарную физиономию и, посторонившись, с поклоном позволил нам пройти к лестнице. В моих апартаментах сопровождавший меня геркулес поставил клетку с Крохом в угол, а корзину на туалетный столик, принял причитающееся ему вознаграждение и молча исчез. Ванька сидел на подоконнике и тщательно, не обращая на меня ни малейшего внимания, вылизывал лапу. Весь его вид говорил, что наша беспечность в стане врага – вопиюща, но ничего другого он от нас и не ожидал. Я подошел к подоконнику и пробормотал извиняющимся тоном:

– Ладно, не обижайся. Ты же первый ушел, и мы не знали, когда ты вернешься. Пойдем лучше посмотрим, что мы принесли.

Кот, казалось, хмыкнул и бросил быстрый осуждающий взгляд на нахохлившегося в углу Кроха. Но, поднявшись и потянувшись, выгнув спину, он соскочил на пол и двинулся за мной к туалетному столику, уже не обращая внимания на затаившуюся в клетке птичку.

Я перенес корзину на кресло и высыпал ее содержимое. Открыв все пакеты и коробки, я предоставил Леди и Ваньке самим выбирать, что им по вкусу, и, взяв несколько печений и пару конфет, отправился в угол к клетке. Только сейчас я вспомнил, что не спросил у продавца, чем кормить этого замечательного зверя в перьях. Просунув печенье и развернутые конфеты в клетку, я с удовлетворением увидел, как Крох-ворчун вперевалку покинул свою жердочку и, взяв печенье в свою корявую лапу, не торопясь, аккуратно и с достоинством начал его уплетать.

Наконец-то я смог стянуть сапоги, скинуть плащ и пояс с ножнами и, закрыв дверь, растянуться на кровати. Я практически сразу заснул.

Разбудил меня Ванька, который своими тяжелыми лапами протопал по моему животу. В результате мой мочевой пузырь скомандовал мне немедленный подъем. Я вскочил с постели и отправился в соседнее помещение решать свои физиологические проблемы. Вернувшись полностью удовлетворенным, я обратил внимание, что за окном стемнело. Наступал вечер, и надо было спускаться в ресторанный зал, в надежде на новую встречу со Странником.

Ванька опять куда-то исчез. Когда я оделся, натянул сапоги и застегнул пряжку пояса, Леди покинула свое место на спинке кресла и быстро забралась мне на плечо.

– Сегодня я тебя одного не отпущу! – сурово заявила она. – Во-первых, мне любопытно, что там в ресторане происходит, во-вторых, мне кажется, тебе может понадобиться моя помощь, а в-третьих, все влюбленные типы нуждаются в постоянном присмотре.

Я особенно и не возражал. Так вместе мы и спустились в ресторанный зал.

В противоположность вчерашнему вечеру зал был практически пуст, только в дальнем углу за одним столом сидели две пары и, тихо переговариваясь, выпивали и закусывали. Притушенная люстра едва освещала зал. Я сразу понял причину отсутствия посетителей. В моем вчерашнем кабинете, на том же месте уже восседал Странник. Перед ним красовался знакомый графин с сиреневой жидкостью. Однако сегодня Странник не только выпивал, но и довольно обильно закусывал. Стол в кабинете был заставлен посудой. На большом серебряном блюде лежал наполовину съеденный поросенок, вокруг теснились большие тарелки с крупной и мелкой дичью, колбасами, нарезанной ветчиной, различными овощами, судки с какими-то соусами и подливками. В общем, это была замечательная выставка достижений местной кухни. Странник держал в правой руке короткий широкий кинжал, которым орудовал вместо столового ножа, а в левой здоровенный кусок жареной поросятины. Увидев меня, он энергично замахал этим самым куском поросенка, требуя, чтобы я немедленно присоединился к нему. Я чрезвычайно обрадовался, увидев его в добром здравии, и с улыбкой направился в его сторону.

Усевшись за стол напротив Странника, я сделал знак хозяину, что желаю сделать заказ, но старик замахал руками, чтобы нам не мешали.

– Мне кажется, этого, – заявил он, окидывая стол взглядом, – должно хватить нам обоим. Хотя я после вчерашнего готов съесть быка.

– Ты что же, отказался от своего принципа, – не удержавшись, подколол я его. – Не смешивать еду и питие?

– Я и не смешиваю. Вот сейчас наемся, а потом начну пить, – парировал он, запихивая в пасть кусок поросенка.

– И вообще, рыжий, не имей дурной привычки указывать старшим на их слабости и ошибки, поскольку у них, у старших, эти слабости и ошибки ма-а-а-ленькие и безобидные, а у вас, у молодых, слабости и ошибки большие и роковые.

– Ага, я понял. При рождении человеку придаются огромные слабости и не менее огромные ошибки, но с течением времени они ссыхаются и пропадают… Вместе с человеком, – заявил я, намазывая ломоть хлеба каким-то густым, пахучим соусом и водружая на него кусок ветчины.

– Я сразу понял, что ты сообразительный, – кивнул мне в ответ Странник. Потом, еще раз бросив на меня взгляд прищуренных глаз, он отметил: – Я гляжу, ты сегодня и при оружии, и прифрантился.

Вдруг его голова дернулась кверху, а выпученные глаза уперлись в мое плечо.

– Слушай, дорогуша, – зашептал он свирепо. – Ты знаешь, кто примостился у тебя на плече.

Я невольно бросил взгляд на свое плечо. Леди, приподняв свою замечательную точеную плоскую головку, уставилась рубиновыми глазками в Странника. Раздвоенный язычок мелькал между улыбающихся губ, как маленькая молния.

– Конечно, знаю, – недоуменно ответил я. – Мой самый первый и самый верный друг в этом безумном мире.

Ответ получился несколько напыщенным, но Странник совершенно не обратил на это внимание.

– Если я не ошибаюсь, а я никогда не ошибаюсь, это – Золотая Погибель – одно из самых опасных созданий на этом свете и последняя богиня нашего мира. – Он схватил бокал и одним махом опрокинул его себе в глотку, а потом изумленно потряс своей лохматой головой.

Со стуком поставив бокал на стол, Странник привстал и, склонив голову в коротком кивке, обратился к моему плечу:

– Я счастлив, госпожа, свести личное знакомство со столь незаурядной, я бы сказал, экзотической особой и лично засвидетельствовать вам свое восхищение пополам с преклонением, – отпустил дед замысловатый комплимент.

Я думаю, со стороны это выглядело ну очень комично – комплиментарный разговор с плечом собеседника. Особенно когда Леди своим нежным голоском произнесла:

– Уверяю вас во взаимном удовольствии от созерцания столь широко известного мага, обладающего к тому же великолепным внутренним зрением. Друзья называют меня Леди, и я надеюсь, что вы будете в дальнейшем использовать именно это имя, обращаясь ко мне.

Челюсть у Странника с явственным стуком отвалилась, и он буквально плюхнулся на стул.

– Ну, поскольку взаимные расшаркивания закончились, – вмешался я в светскую беседу, – мы, наверное, можем вернуться к трапезе и прерванному разговору.

Глаза Странника стали принимать осмысленное выражение, и он наконец-то смог оторвать их от моего плеча. Правда, эти глазки тут же задумчиво съехали вбок, уставившись в блюдо с ветчиной. Рука Странника не глядя нашарила какую-то зелень и самостоятельно потащила ее в рот. Через несколько секунд тягостных раздумий старик опять дернул головой и, скользнув загоревшимися глазами по Леди, уперся взглядом мне в переносицу.

– А может, у тебя и кот знакомый есть? – Голос его прозвучал как-то глухо.

– Есть, – жизнерадостно ответил я. – Только он обычно гуляет сам по себе. Но когда надо – он будет там, где надо, – добавил я, повторив фразу Леди почти дословно.

– Так… – медленно протянул он и опять склонил голову. Над столом повисло мрачное молчание. Наконец Странник выпрямился, и его лицо приняло свой обычный уверенный и слегка насмешливый вид.

– Ну что ж, – заявил он, опять приступая к поросенку, – тебе давно пора было появиться. Этот мир нуждается в хорошей встряске. Как пел один наш известный вагант – перемен! Мы жаждем перемен!

– Не знаю, – задумчиво возразил я. – В моем мире один из самых уважаемых мудрецов сказал: «Не дай вам бог, жить в эпоху перемен». Мне кажется, он был прав.

– Как хорошо, что не все зависит от нас. Как хорошо быть иногда простым инструментом в руке Судьбы и не отвечать за будущее… – вступила в разговор Леди. – И как плохо… – добавила она, помолчав.

Странник молчал и энергично уничтожал продовольствие. Я последовал его примеру. Казалось, все мы пришли к какому-то решению и оно не подлежало дальнейшему обсуждению.

Наконец Странник проглотил последний кусок и довольно откинулся на спинку стула.

– Все! – выдохнул он. – С обжорством покончено. Приступаем к пьянству! – И он щелкнул ногтем по бокалу. Графинчик тут же наклонился над хрустальным краем, и в бокал полилась знакомая сиреневая струя. Точно такие же бокалы возникли справа и слева от моей тарелки, и графин незамедлительно наполнил оба. Я недоуменно покосился на две элегантные емкости, и только когда над левым бокалом склонилась изящная головка Леди, до меня дошло, для кого предназначен третий бокал.

– Сначала, юноша, – обратился ко мне Странник, – расскажи мне подробно, что такое ты вчера видел в окне.

Я понял, что он говорит о своем вчерашнем волшебстве, но не удержался и спросил:

– А что, ты сам ничего не видел?

– Видишь ли, – усмехнулся он, – поддержание туннельного окна требует такого усилия, что ни на что другое не остается ни сил, ни времени, ни энергии. Так что рассказывай поподробнее.

Я как можно более точно описал ему все, что видел и слышал на открывшемся вчера экране. Это не составило для меня особенного труда, поскольку яркая, глубокая картина, увиденная мной, намертво впечаталась в мой мозг. Леди слушала описание увиденного второй раз, но с таким же неослабевающим интересом.

Когда я закончил, Странник покряхтел и задумчиво протянул:

– Ну что ж, ничего принципиально нового мы не узнали. Подтвердилось, что за Арком из Холма стоит Красный Магистр, что они имеют здоровенный зуб против тебя. Красный Магистр знает, что ты жив, и что ты – не Алый Вепрь. Понятно, что им, кровь из носа, необходимо тебя уничтожить, и сделать это они должны только с помощью синего пламени. Не ясно, как собирается тебя найти Арк, он ведь дал твердое обещание магистру, что быстро отыщет тебя. А вот что имел в виду магистр, говоря, что ему самому придется заняться этой проблемой, неясно. Это самое непонятное и тревожное. В любом случае увиденное тобой подтверждается теми сведениями, которые я раздобыл сегодня вечером.

– И что? – нетерпеливо спросила Леди.

– Из всего, что нам известно, неоспоримо следует, что вам ни в коем случае нельзя ехать в Холм. Ведь именно туда ты направлялся? – повернулся ко мне Странник.

Я утвердительно кивнул.

– Я думаю, что вам надо повернуть к берегу океана и направляться в Морену – резиденцию Голубого Магистра.

– Но Голубой значительно уступает в силе Красному, – возразила Леди. – Может быть, лучше, обогнув Холм, двигаться в горы, на Синергию, к Синему Магистру.

Но я уже не прислушивался к завязавшемуся между ними обсуждению вариантов.

Я слушал, как поет мой меч.

Знакомая мелодия возникла, как и в первый раз, легким едва слышным эхом, но довольно быстро набрала мощь, и сейчас я уже почти ничего не слышал за гудящими раскатами боевой песни меча. Неведомая сила приподняла меня со стула, а руки машинально легли крест-накрест на рукояти меча и кинжала. Мои товарищи наконец обратили внимание на мое странное состояние, и Странник, вскочив со стула и схватив свой посох, заорал мне в лицо:

– В чем дело? Что произошло?

– Меч поет, – через силу просипел я.

И тут мелодия оборвалась, сменившись оглушительным женским визгом. Мы со Странником, как по команде, повернулись к входной двери.

В дверном проеме стоял полуразложившийся труп, с которого лоскутьями свисали остатки гниющей плоти, синей, покрытой язвами кожи, рваной и грязной одежды. Обкусанный смертью череп был повязан когда-то красным, а теперь побуревшим платком. Его пустые с порванными веками глазницы горели багровым пламенем, отбрасывая круглые блики на каменный пол зала. Труп поднял голову и над повисшим тряпкой воротом забелели шейные позвонки. Провал носа огромной черной дыркой, казалось, принюхивался, выбирая направление. Страшная мертвая голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, вырывая багровым взглядом из полумрака зала неясные фрагменты обстановки. Вот беспощадные лучи окрасили в зловеще красный цвет безжизненное лицо хозяина гостиницы, наклонившегося над стойкой, и, наконец, уперлись багровой указкой в наши напряженные фигуры.

Я узнал это чудовище. Это был один из сопровождавших Вепря людей, которых Арк повесил, вырвав им языки. Видимо, Странник тоже догадался, кто это, потому что тихо прошептал:

– Вот и прояснилось, кого Арк собирался за тобой послать.

Труп начал медленно поднимать руку. Казалось, лишенная плоти кость не имеет силы поднять обтрепанные обшлага истлевшей куртки, но рука поднялась, сложив пальцы в кулак. Только две сохранившиеся фаланги указательного пальца белым тире на багровом фоне ткнули в мою сторону.

Странник коротко ударил посохом в пол, и сорвавшаяся с верхнего конца его удивительной дубины яркая зеленая искра, мелькнув в воздухе, ударила скелет точно в середину лба. Жуткую отвратительную фигуру мгновенно охватило чистое зеленое пламя, перевитое синеватыми нитями, и через мгновение на пороге дымилась маленькая горка обугленных костей. Но было поздно. Перепрыгивая через обугленные останки, прикрываясь круглыми щитами, в зал врывались люди, закованные в латы, в глухих, глубоких шлемах, с длинными мечами или массивными топорами в руках. Опрокидывая столы и стулья, эта вооруженная толпа растекалась вдоль стен зала, охватывая нас железным кольцом.

Вдруг под потолком что-то ярко вспыхнуло, и раздался громкий злорадный хохот, а затем визгливый ломкий голос знакомым фальцетом проверещал:

– Вот я тебя и нашел! Теперь тебе никуда не уйти, только в синее пламя! Наконец-то я посчитаюсь с тобой за свою руку, рыжая сволочь!

Мы со Странником вскинули голову. Глазницы желтокостного древнего черепа, украшавшего удивительную люстру зала, горели ровным белым светом, ярко освещая пространство под собой. В этом неистовом белом свете я почувствовал, как на мои плечи невыносимым грузом легла чудовищная тяжесть, пригибая меня к полу, разжимая пальцы, выдергивая оружие из слабеющих рук. Колени медленно подгибались, не выдерживая навалившейся тяжести, глаза застилал тяжелый соленый пот, смешавшийся с выдавленными слезами, которые невозможно было смахнуть рукой, а под сводами зала грохотал глумливый хохот.

Закованные в железо люди не спешили приближаться к нам, ожидая, когда мы упадем под обрушившимся на нас гнетом, и можно будет взять нас голыми руками. Странник с отвисшими щеками и залитым слезами лицом стоял, опираясь на свой могучий посох, а я опустился на одно колено, придавленный чужим волшебством.

И тут я увидел смутную черную тень, которая медленно, но уверенно и бесшумно кралась по одной из темных потолочных балок. Вот она исчезла в густом пыльном мраке перекрестья настила, вот снова вынырнула на едва освещенный уступ, уже значительно ближе к центру балочной паутины. Вот она припала к темному дереву и, почти сливаясь с ним, поползла дальше, как ожившее пятно старой черной сажи. Никто не замечал этого призрачного движения, все были поглощены зрелищем безнадежной борьбы двух обреченных на гибель людей с могучей и безжалостной магией.

Неимоверным усилием мне удалось оторвать колено от пола, и я выпрямился рядом со стариком. По залу прошел разочарованный вздох. А сверху, перекрывая хохот, пронеслось:

– Молодец, Вепрь, молодец! Чем сильнее противник, тем слаще победа!

Новая волна тяжести накрыла нас, но неумолимая тень, кравшаяся по потолочной балке, совершила свой последний бросок, и две тяжелые когтистые лапы ударили по сияющим глазницам черепа. Заливавший зал свет погас, захлебнувшись в диком, зверином вое:

– Мои глаза! О, мои глаза! Я ничего не вижу! Мои глаза! Убейте их! Убейте!

У меня было такое впечатление, что мое тело оторвали от пола и швырнули к потолку. Такой неимоверной легкости, такого ощущения невесомости собственного тела я никогда не испытывал. Ожившее в моих руках оружие казалось игрушечным, отлитым из воздушной пены, а не выкованным из тяжелой стали.

Справа от меня, приподняв над головой посох, стоял, улыбаясь, Странник, слева, выгнув черную вылизанную спину дугой, страшно шипел Ванька, сорвавшийся или, скорее, спрыгнувший со страшной высоты потолка, на плече угрожающе подняла головку Леди.

Облитые железом люди попятились от нас, но тут вперед вытолкнулся высокий воин с кроваво-красным плюмажем на шлеме. Взмахнув длинным кинжалом, зажатым в руке, он проревел сквозь забрало:

– Чего вы испугались! Их же всего двое. Мы их просто задавим. Или вы хотите побеседовать в подвале Искры с хозяином!

С глухим ворчанием вся толпа медленно стала надвигаться на нас.

– Этот петух прав, – не поворачивая головы, пробормотал Странник. – Они нас просто задавят. Я их задержу, а вы прорубайтесь к выходу и уходите к океану.

– Мы тебя не оставим, – ответил я за всю свою компанию и тут же услышал тихий скрип за спиной.

Быстро обернувшись, я увидел, что часть деревянной панели, которой был обшит обеденный зал, отошла в сторону, и из темной ниши высовывается раскрасневшаяся физиономия Лаэрты. В руке она с необыкновенной легкостью держала мою тяжеленную клетку с Крохом-ворчуном. Одним движением забросив меч и кинжал в ножны, я метнулся к ней и, выхватив клетку из ее маленьких ручек, водрузил ее на стол, прямо посреди объедков и битой посуды. Крох так же неподвижно и безучастно восседал на черной деревянной жердочке, поблескивая своим несуразным шнобелем и черными глазками.

Железное воинство опять приостановилось. Странник опустил свою дубину и понимающе заулыбался.

– Они сдаются… – раздался неуверенный голос, введенный в заблуждение моими пустыми руками и мирной, спокойной позой Странника.

Я улыбнулся и обратился к закованной в броню толпе:

– Что, ребята, страшно с нами связываться?

Толпа глухо заворчала.

– Ничего, сейчас я освобожу вас от всех ваших страхов.

Я, внутренне напрягшись, повернулся к клетке и хлопнул в ладоши перед носом своей драгоценной птички.

Раздался знакомый и ожидаемый рев. Правда, на меня он почему-то не произвел прежнего впечатления. «Неужели неудача», – пробормотал я разочарованно себе под нос.

– Нет, удача, – громко ответил я сам себе, когда проскрежетал железный засов закрывающегося клюва, и я повернулся к притихшему залу.

Большинство вояк неподвижно лежало в самых нелепых позах, некоторые пытались ползти, явно не ориентируясь в пространстве, четверо или пятеро стояли, но исключительно потому, что у них заклинило сочленения панцирей. В воздухе усиливался аромат свежих нечистот и давно не мытого человечьего тела.

– Я же просил не пугать страхи в моем доме, – раздался из-под прилавка густой бас хозяина.

Крох, не обращая ни на кого внимания, протянул лапу сквозь прутья клетки, уцепил шмат ветчины и отправил его себе в рот. Ванька уселся, обвив задние лапы хвостом, и принялся вылизывать между когтями несуществующую грязь.

Мы со Странником расхохотались. Но наше довольно истеричное веселье прекратила Леди. С моего плеча спокойным холодноватым голоском она сказала:

– Так мы не решили, к кому из магистров нам лучше двигаться.

– Мы сделаем так, – быстро и непререкаемо заявил Странник. – Вы отправляетесь в горы к Синему Магистру. Для вас эта дорога и ближе, и привычнее. А я направлюсь в сторону моря, к Голубому. Если Синий не захочет тебе помочь, я постараюсь убедить Голубого собрать совет и решить все миром. Хотя я уверен, что рыжий, – кивнул он в мою сторону, – все решит сам, и Магистрам это решение придется не по вкусу.

– Едем! – согласился я. – Едем немедленно! Неизвестно, что предпримет теперь Арк. Он же теперь знает, где мы. В следующий раз мы можем не отбиться.

– Арк вряд ли что сможет сейчас сделать, – улыбаясь, сказал Странник. – Насколько я понял, твой кот выдрал ему глаза, а это не то, что отрубленная рука – глаза за две недели не отрастишь. Так что считай, что Арк выбит надолго, не меньше, чем на год. Если он этот год проживет… – добавил он задумчиво. – Но поторопиться надо, мы не знаем, насколько информирован Красный.

Мы вчетвером направились к выходу, но я вернулся к столу и, достав из потайного кармашка крупный неограненный изумруд, положил его на стол со словами:

– Хозяин, это от меня за причиненный ущерб и излишние хлопоты. – Затем повернулся к Лаэрте и, не раздумывая, приник к ее теплым ласковым губам. Задохнувшись долгим поцелуем, я наконец оторвался от нее, открыл глаза и прошептал: – Я никогда тебя не забуду, Фея, – и помчался следом за Странником и Ванькой.

За дверью Странник молча хлопнул меня по плечу и исчез в темноте. Я свернул в знакомый проулок и, ввалившись во двор конюшни, закричал:

– Миша, моего коня, быстрее!

Тут же из конюшни вынесся Ворон в полной сбруе и под седлом, на котором умостилась маленькая фигурка моего друга с развевающимся за плечами хвостом. Лошадный скатился на землю, а я, практически не останавливая Ворона, вскочил в седло и, почувствовав, что Ванька устроился на моем бедре, направил Ворона к воротам. Через несколько секунд мы мчались по улице, покидая славный город Мох.