Ученик Малинин Евгений
– Стараюсь…
Раздражение на собственную неумелость опять поднялось в груди. Я потер правой рукой, затянутой в перчатку, левую ладонь, и медленно, со склоненной головой, протянул ее вперед, попрошайничая, но стараясь при этом не терять достоинства.
Ничего!
Я все тянул и тянул свою левую ручонку вперед самыми различными способами, но результат получал стабильно отрицательный. Я просто не знал, у кого, чего и как просить, и просить ли вообще. Рука у меня утомилась.
И тут, в сердцах, я сложил обе ладони ковшиком, как будто собрался умываться, и, немного втянув их вперед, толкнул вверх.
Над моими ладонями взметнулся оранжевый огненный факел, как над какой-нибудь чашей вечного огня, и запылал с ровным голодным гудением. Мрак расступился, и я увидел, что мы находимся при входе в большую пещеру. Сзади, как обрубленные, заканчивались густые заросли кустарника, похожего на шиповник, впереди под ногами поблескивал осколками камня ровный сухой пол. Отблески моего факела ярко высветили своды, уходящие в глубь горы, в непроглядную темноту.
Я двинулся вглубь. За мной в пещеру вошел Ворон, и я увидел, что Ванька стоит в седле, выгнув спину дугой и выпустив из лап все свое вооружение. Его шерсть стояла дыбом, глаза сверкали, как два изумруда, ощеренная пасть демонстрировала остро отточенные белоснежные клыки. Но при этом он не шипел.
Я сделал несколько шагов внутрь, и свет моего факела вынул из темного провала пещеры лежавшую у правой стены огромную кучу перепутанных сухих сучьев и свежесорванных веток, густо присыпанных завявшими и свежими листьями, травой, землей и каким-то мусором. И тут же на всю пещеру раздался рев, напоминавший отдаленные раскаты грома, в котором я уловил намеки на родной русский язык. Я остановился, и из кучи опять послышался громовый рык. На этот раз я разобрал слова: «Погаси свет, рыжая зараза!»
Наличие звуков «р» в последних двух словах фразы создавали впечатление катящихся из-под кучи огромных камней и совершенно заглушали смысл сказанного. Но получилось так, что от неожиданности я на миг развел руки, и мой замечательный факел погас, однако над левой ладонью зацепился маленький голубой лепесток огня, именно такой, какой я хотел получить с самого начала.
Пещера снова погрузилась во мрак, мой огонек лишь слегка рассеивал чернильную темноту. Я уловил слабое движение внутри кучи и услышал гораздо менее громкий рокот:
– Ты извини, что я разорался. Только яркий свет ночью меня очень раздражает.
На этот раз слова звучали достаточно отчетливо.
– Ничего, – ответил я. – Это ты нас извини за вторжение, но мы не знали, что пещера занята. И вообще мы не знали, что вошли в пещеру. Было слишком темно, – добавил я.
Куча опять зашевелилась. Я бессознательно слегка дунул на огонек в своей ладони, и он разгорелся ярче, освещая все вокруг спокойным, голубоватым, лунным светом. Из кучи на пол покатились комки земли, облепленные листьями, и показалась огромная уродливая голова. Похожая на перевернутую грушу, покрытую густой бурой свалявшейся шерстью, голова оканчивалась коротким толстым голым хоботком, обрамленным тремя рядами коротких изогнутых бивней, от выпуклого, нависшего лба, прячась в густой шерсти, сбегали к хоботу шесть сверкающих красноватым отблеском глаз, по три с каждой стороны, а между ними из шерсти торчали черные вывороченные кожаные ноздри. Глаза не мигая уставились на нас, а ноздри шевелились, впитывая наши запахи.
Куча распалась совершенно, и из нее появилась, покрытая таким же, как на голове, мехом, туша высотой больше четырех метров, на шести лапах. Первая пара лап, без сомнения, была руками, во всяком случае, она заканчивалась пятью очень похожими на пальцы обрубками, имевшими по два сустава и поблескивавшими ногтями. Две другие пары лап, больше всего напоминавшие медвежьи, имели не убиравшиеся крючковатые когти странного зеленого цвета. Вдоль всей спины, от загривка до копчика, тянулся, раздвигая бурую шерсть, костистый, зеленоватого цвета, гребень. Оканчивалась туша длинным голым розовым хвостом, терявшимся под грудой ветвей и листьев.
Я слегка попятился. Ворон всхрапнул и прижался к кустам, при входе в пещеру. Ванька спрыгнул с седла и крадучись придвинулся к моей ноге. Леди приподняла свою головку и внимательно разглядывала чудовище, оказавшееся хозяином пещеры.
Глазки в бурой шерсти загорелись ярче, и из-под дернувшегося хобота пророкотало:
– Так, человек, змея, кот и лошадь. Очень интересная компания, если принять во внимание масть животных.
Голос страшилища по-прежнему напоминал рокотание далекого грома, однако тон был вполне спокойным, даже дружелюбным.
– Чем же тебя заинтересовала наша масть? – вступила в разговор Леди.
Шея страшилы вдруг удлинилась, и его безобразная голова рывком приблизилась к нам. Я отступил еще на шаг.
– Ха! Какая интересная малышка. Ну, вылитая Эффа! – пророкотало из-под хобота.
Головка Леди резко качнулась назад, как будто ей в нос ударила струя холодного воздуха.
– Откуда ты знаешь об Эффе? – изумленно спросила Леди.
– Как же мне о ней не знать, – заявило страшилище, – когда я помогал Сигурлину ее создавать?
– Этого не может быть! – воскликнула Леди. – Эффа была создана около четырех тысяч лет назад!
– Пять тысяч пятьсот сорок два года назад, – неожиданно тихим голосом уточнил зверюга. – И я слишком хорошо помню все, что тогда произошло. Славные были времена!
Голова отодвинулась от нас, снова уйдя в плечи. Я сделал несколько шагов к чудовищу и спросил:
– Кто ты? Как тебя зовут?
– Как меня только не называли, – задумчиво ответило оно. – И тролль, и ракшас, и хилси, и… а, всех имен и не упомнишь. Я сам давно называю себя Вечник. Я прожил столько, что можно сравнить с вечностью.
Я еще немного приблизился к хозяину пещеры.
– Слушай, что ты топчешься здесь с протянутой рукой? – снова зарокотал Вечник. – Повесь свой фонарик на стену, и присаживайтесь, что ли, раз уж приперлись и разбудили меня. Расскажите, что там нового в мире. Давно я не слышал рассказанных вестей.
Я машинально протянул руку в сторону стены, и огонек прилип к ней, засияв несколько ярче. Вечник недовольно отвернул голову в сторону, но промолчал. Вернувшись к Ворону, я достал из мешка одеяло и, подойдя поближе к куче, в которой опять расположился хозяин пещеры, постелил его на пол и уселся, подобрав под себя ноги. Ванька тут же прыгнул на одеяло и, потоптавшись, улегся рядом. Леди тоже спустилась с моего плеча и свернулась на одеяле.
– Я даже не знаю, какие новости ты хочешь от нас услышать, – начал я, устроившись поудобнее. – Мы последнее время газет не читали, телевизор не смотрели, занимались в основном личными проблемами, так что несколько отстали от мировых событий.
Вечник довольно заухал, видимо, это был его эквивалент смеха.
– Слушай, пришлец, а ты очень неплохо владеешь собой. Даже чувство юмора при виде меня сохранил.
– Как это ты догадался, что я пришлец? – удивился я.
– Чего ж здесь догадываться. Если бы ты был истинный Алый Вепрь, ты бы уже достал из ножен свою железку и размахивал ею у меня перед носом, бормоча при этом какие-нибудь зверские заклинания. Чай, я не один раз встречал магов-рыцарей, знаю их повадки. Так что как только я тебя увидел, сразу понял, что ты – пришлец. А уж когда разглядел твоих спутников, так даже про сон забыл. Это ж надо, рыжий пришлец с золотой змеей на плече и черным котом…
– За пазухой… – машинально закончил я.
– Ну это было сказано частично для красного словца, частично, чтобы ввести кое-кого в заблуждение. Нельзя же было выложить настоящее имя такого пришлеца. Ну и потом, змея на плече, особенно такая, – Вечник посмотрел на Леди, – это украшение. А кот за пазухой, особенно такой… хм, маленькое удовольствие, – и он опять довольно заухал.
– Значит, ты знаешь предсказание? – встряла в разговор Леди.
– Еще бы, мы же вместе с Сигурлином его составляли. Ведь одно дело – увидеть будущее, другое дело – высказать его. Иногда очень сложно правильно истолковать и кратко сформулировать зримые образы. Но это предсказание меня не пугает, если ты надеялся испугать меня своим видом и спутниками. Ты себе представить не можешь, сколько за это время появлялось самозванцев. Я удивляюсь, что этому предсказанию еще верят. А кроме того, даже если ты действительно тот самый пришлец, я уже столько пожил на этом свете, что от всего устал и с удовольствием отправлюсь на встречу с Сигурлином.
– Да что это за Сигурлин, который не сходит с твоего языка? – не вытерпел я.
– Сигурлин? – Вечник улегся на пол, подперев голову передней лапой. – Видишь ли, сегодня его называют по всему миру самыми разными именами. А на самом деле Сигурлин – один из самых могущественных магов этого мира. Это был и чародей, и прорицатель, и маг, и волшебник. Я думаю, что он вполне способен был стать со временем демиургом, но не успел. Он ставил немыслимые задачи и с блеском их решал. Ну, например, он задумал вдохнуть разум в камень и сделать его бессмертным – и сделал это!
– Как же, как же, – подал я голос. – Знакомы. Эти ваши облы – большие поэты. Такие вирши кропают, что нормальные люди, послушав их, сознание теряют.
– Так ты их встречал?
– Нет, это они меня встречали!
– Значит, они еще живы! Надо же. – Вечник помолчал. – Или вот – Эффа. Это первая из рода твоей знакомой. – Он снова поглядел на поднявшую головку Леди. – Взял самую обычную змею и наделил ее почти человеческим разумом и магическими способностями. Я очень рад познакомиться с ее потомком.
– Из твоих слов получается, что ты лично знал этого полумифического мага по имени Сигурлин, который жил больше пятидесяти веков назад?
– Не только знал, но был его ближайшим другом, помощником в его работе. Я ведь тоже маг не из слабых. – Вечник застенчиво опустил свою безобразную голову.
– Сколько же лет тебе?
– Пять тысяч семьсот шестьдесят шесть! – с гордостью ответил он. – Я был на четыреста с небольшим лет моложе своего друга. Когда он завершил мое превращение, мне было триста восемьдесят четыре.
– Твое превращение? Так тебя твой друг тоже заколдовал?
– Ты не понимаешь! Он задумал создать бессмертное, неуязвимое существо, наделенное высшей магией, способное перемещаться в любой среде, не нуждающееся в пище и питье, обладающее наивысшими биофизическими способностями. Разве я мог пропустить такой шанс? Я сам уговорил его взять меня в качестве основы. Мы вместе пятьдесят четыре года составляли уравнение заклинания и переводили его в звуковую и визуальную форму. И вот что получилось.
– Красота! – не удержался я. – Которая спасет этот мир!
– Опять ты не понимаешь! Внешний облик напрямую связан с функциональной загрузкой организма. Каждая заложенная функция требует исполнительных механизмов. Если включить в заклинание эстетико-декоративные требования, которые сами по себе требуют сложнейших формулировок, оно станет настолько перегруженным, что не будет иметь аудиомоторного исполнения…
– Слушай, ты изъясняешься, как спятивший физик-теоретик. Из твоих слов следует, что для того, чтобы ты быстрее всех двигался, тебе надо встроить реактивный двигатель, не заботясь о твоем внешнем виде!
– Кого встроить? – оторопело пророкотал Вечник.
– Ладно, проехали. Ты лучше скажи, куда делся твой лучший друг и создатель.
Вечник как-то странно запыхтел.
– Да, знаешь, глупая история… – Он явно не хотел рассказывать.
– История настолько давняя, что ты просто забыл? – поддел я его.
– Ничего я не забыл, – возмутился он. – Просто действительно глупо вышло. Я когда после превращения встал, плохо еще соображал и практически не владел новым телом. Ну и вот… Ну, упал я… Повалился набок… А Сигурлин как раз рядом стоял. Ну вот я его и раздавил. – Вечник смущенно умолк.
– Вот это да! – Я был сражен наповал. – Величайшего мага своего времени и последующих веков задавило его собственное создание. Что ж ты его не полечил там… не воскресил? Ты же тоже «маг не из слабых».
– Я же тебе говорю, не соображал я ничего. Когда через два месяца я пришел в себя и поднялся… Понимаешь, воскрешать уже нечего было.
В пещере воцарилось долгое молчание, нарушаемое только громким мурлыканьем Ваньки, которого я машинально поглаживал по голове.
– Как же ты, бедный, дальше жил? – нарушила молчание Леди.
– Как жил, как жил, – зарокотал Вечник. – Сначала все удивлялся, чего это люди из моего замка разбежались. Мы с Сигурлином жили в замке. Потом, неизвестно почему, ко мне в замок толпой повалили маги-рыцари, причем все пытались меня уничтожить. Прямо проверка на выживаемость. Потом один приперся с магическим зеркалом – вот в нем я себя и увидел, и сразу все понял. С тех пор стараюсь с людьми не встречаться, хотя изредка попадаются ребята вроде этого рыжего – выдержанные, с ними немного душу отведешь.
– Но пятьдесят веков одиночества. Это же немыслимо. – Я сокрушенно покрутил головой.
– Чего там немыслимо. Пока под землей жилку золотую или платиновую проследишь да рассмотришь как следует, глядишь, а пятьдесят лет прошло. Но, честно говоря, устал я. Потому и спать стал дольше. Все надоело.
– Ничего себе – существо с наивысшими биофизическими способностями, спит как сурок месяцами.
– Я не потому сплю, что мне это необходимо, а потому, что мне скучно, разницу улавливаешь?
– Скучно ему! А ты на другие планеты слетай. Раз ты в любой среде обитать можешь, значит, и вакуум тебе – дом родной, – ухмыльнулся я.
– Летал я и на другие планеты. Надоело, неинтересно!
– Как летал? – снова изумился я.
– Как, как, лапами машешь и летишь. – Он вдруг замахал сразу всеми шестью конечностями, завис в воздухе и исчез.
Я недоуменно огляделся. Вот пещера, вот куча сучьев и веток, а Вечника не было. Он вынырнул из ниоткуда через мгновение, сжимая в лапе свежесломанную ветку с тремя яблоками.
– Вот, угощайся, из сада Серого Магистра.
– Слушай, – я задумчиво оторвал одно яблочко и укусил, – ты прав, я, конечно, рыжий пришлец с золотой змеей на плече и черным котом за пазухой, но мне совершенно не хочется уничтожать этот мир. А меня, не пойму почему, преследует Красный Магистр вместе со своим клевретом – Арком из Холма. Поэтому я пытаюсь добраться до Синего Магистра в надежде, что он поможет мне вернуться в мой мир без ущерба для этого. Может, ты от нечего делать перенесешь нас к Синему Магистру, раз уж ты такой летун. А может, сразу к Серому? А?
– Не, к Серому бесполезно. Ты у него в замке просидишь десяток лет, а так его и не дождешься. Это цветные сидят, как сычи, по своим замкам, Серый дома бывает редко. Да и в этом мире он не частый гость, только когда что-нибудь неприятное назревает. Так что ты правильно решил – к Синему Магистру тебе надо. Если кто может помочь, то это он. Но, честно говоря, я не припомню случая, чтобы пришлец вот так вот без свары уходил. Обычно его сжигают на синем пламени.
– Ну что, поможешь нам к Синему попасть?
– Да помогу, почему не помочь.
– Отлично! Когда двигаем?
– Что двигаем?
– Да нет, это такое выражение, в смысле – когда вылетаем.
– Ну ты – торопыга! Вылетаем мы только утром, когда рассветет. Раньше в замок к Магистру не попадешь. Ночью они такие чары накладывают! Мне-то ничего не будет, а вот тебя зашвырнет куда-нибудь, сам себя не отыщешь.
– Значит, ждать до утра?
– Да. Ты отдыхай. В моей пещере тебя никто не тронет. Между мною и цветными уговор – друг к другу не соваться.
– Хорошо, подождем.
Я замолчал. Леди положила головку и, глядя в темный угол пещеры, о чем-то задумалась. Ванька, закрыв глаза, мурлыкал.
Я опять обратился к Вечнику:
– Слушай, если Сигурлин был таким всесильным магом, он, наверное, был Серым Магистром?
– Знаешь, – задумчиво ответил тот, – в то время не было никакой цветной магии. Хотя магами были практически все живущие в этом мире. Магия была и увлечением, и смыслом жизни. Великий маг был человеком, постигшим Истину Жизни и Смерти, Порядка и Хаоса, а потому своей первейшей обязанностью почитал помочь своим ученикам тоже постичь эту Истину. Маги нашего времени многое умели, но свое умение они использовали только для того, чтобы еще глубже понять взаимосвязь природных явлений, законы жизнеобразования и послесмертного бытия. Конечно, и в наше время маги проводили, хотя и довольно редко, эксперименты и на животных, и на людях, и не всегда бескровные и безбольные. Но никогда маг не причинял людям или животным боль и страдания, чтобы получить удовольствие или закрепить собственную власть. К сожалению, я пропустил момент, когда появилась и стала набирать силу зависть. Кто первым принес ее в этот мир? Если раньше маг старался постичь новое, чтобы расширить свое умение, то теперь появилась новая цель – стереть с лица мира равных, подчинить более слабых. С этого момента пошло расслоение, с этого момента окрасилась магия. Маги как будто говорили равным: «Не лезь сюда, это моя территория», – не замечая, что ограничивают сами себя, что мельчают в границах захваченного цвета, что забывают открытое их предшественниками за ненадобностью, ибо эти открытия не могли служить их сиюминутным целям. Магия стала цветной, а мир стал серым. И тогда появился Серый Магистр. Именно появился, никто не знает откуда. С его приходом прекратилась бессмысленная борьба между магистрами и общее самоуничтожение. Но регламент, введенный и поддерживаемый Серым Магистром, всего-навсего сохраняет статус-кво. Магия не развивается, маги постепенно деградируют – у них слишком мало причин искать новые пути, открывать новые мировые связи и закономерности. Главная задача цветного магистра – вовремя выявить, перехватить и уничтожить способного молодого мага одного с ним цвета и спрятать, воспитать, вырастить сильного мага другого цвета, чтобы тот вступил в борьбу с одноцветным магистром. Замкнутый круг! Сейчас уже никто не помнит, что Сигурлин еще в юности доказал – магия не делится по цветовому или любому другому признаку, она бывает только добрая и злая, алая и золотая, поскольку добро и зло, кровь и сострадание смешаны в ней и неразделимы.
То ли от невнятного, завораживающего рокотания Вечника, то ли от напряжения, с которым я вслушивался в его слова, я вдруг почувствовал, что мое тело как бы одеревенело. Я попытался сменить позу, но мышцы не слушались. Мне показалось, что воздух в пещере резко похолодал, и пахнуло какой-то затхлостью, как из давно непроветриваемого погреба. Все мое тело покрылось налетом фиолетового мрака, в котором подрагивали яростные красные искры. Вечник замолчал и уставился на меня, похоже, ничего не понимая, рядом встрепенулась Леди.
В этот момент стены пещеры медленно сдвинулись и поплыли в сторону. Моя рука соскользнула с головы Ваньки и, повиснув в воздухе, включилась в медленное вращение. Вращалась не пещера, я сам крутился все быстрее и быстрее, словно разгоняемый чьей-то невидимой рукой волчок. Мелькание становилось невыносимым. Меня замутило, я закрыл глаза и тут же почувствовал, что меня отрывает от пола пещеры и швыряет в сторону глухой стены. Но удара не последовало, с гулким чмоканьем мое тело вошло в ставшую мягкой, как растопленный пластилин, стену, и я потерял сознание.
Открыв глаза, я увидел, что валяюсь на каменном полу небольшой комнаты, освещенной слабым огоньком плавающего в плошке фитиля. Под потолком, в одной из стен чернело забранное толстыми металлическими прутьями маленькое окошечко, в противоположной стене имелась обитая железными полосами массивная дверь. Пустая лавка у боковой стены составляла всю обстановку комнаты. Я находился в тривиальной тюремной камере.
8. Искра
…Человечеством до сих пор не решена одна этическая проблема, занимающая умы лучших его представителей с самого момента его возникновения. Это проблема справедливости. Необходимостью этой самой справедливости оправдывалось самое чудовищное насилие, самый подлый обман, самая коварная измена. Никто не хочет подчиняться чужой справедливости, у каждого она своя.
Поэтому не требуй справедливости от других. Предлагай им свою!..
Я лежал на жесткой деревянной скамейке и безразлично наблюдал, как в зарешеченное окошечко вяло втекал серый рассвет. Вот уже и плававший над плошкой лепесток огонька погас, пустив к потолку ленивый плевок черной копоти. В камере посветлело, но ничего нового утро в ней не высветило. Я уже попробовал поковырять кинжалом дверь и пришел к выводу, что изнутри ее не открыть. Конечно, если бы у меня было столько же времени, сколько у Дантеса в замке Иф, я, безусловно, справился бы с этой задачей, но я точно знал, что через два-три часа мои гостеприимные хозяева навестят меня и распахнут передо мной мои дальнейшие перспективы. Мне оставалось, не дергаясь, дожидаться первого хода противника.
То, что я скорее всего оказался в Искре – замке Красного Магистра, я догадался сразу. Это означало, что игра пошла в открытую, и подставных исполнителей больше не будет. Меня такой поворот событий тоже устраивал, поскольку наступала полная ясность и приближалась развязка. Я не собирался отчаиваться и так просто сдаваться, но то, что финал близко, как ни странно, меня успокаивало. Постоянное нервное напряжение от неясности своего положения и неизвестности в будущем сменилось спокойствием неимущего пришлеца, которого ничего впереди не ожидает, кроме синего пламени.
Было очень скучно. Спать я не мог, ожидая, что с минуты на минуту раздастся зловещий скрип отпираемых запоров, и я увижу величественную красную фигуру, думать о чем-нибудь, кроме предстоящей встречи, я тоже не мог, поэтому, лежа, тупо пересчитывал камни в кладке стен своей камеры.
Наконец ожидаемый скрип раздался. Я нехотя, изображая супермена, приподнял голову, однако, вопреки моему ожиданию, открылась не дверь, а повернулся один из камней – рядом с моей лавкой. Я приподнялся и заглянул в образовавшуюся нишу. Там стояли самая обыкновенная глиняная кружка с какой-то темной жидкостью и миска, в которой лежал здоровенный бутерброд с ветчиной. Голодом морить меня явно не собирались. Решив, что травить меня тоже не имеет смысла, я вытащил харчи из ниши и начал спокойно жевать, прихлебывая из кружки слабое вино, по вкусу напоминавшее наш российский сидр. Если мой хозяин наблюдал сейчас за мной, он непременно решил, что мое положение меня совершенно не волнует. Расправившись с завтраком, я сунул пустую посуду в нишу, и камешек, со скрипом повернувшись, встал на свое место в стене. Одновременно не менее звучно развернулась одна из угловых плит, выдвинув на пол камеры приличных размеров ночной горшок.
«Это почему ж они изготавливают ночную посуду таких невообразимых размеров», – опять подумал я, справляя свои естественные нужды. Закончив, я повернулся к стене и громко заявил:
– А умыться узникам в этой захудалой тюряге дают?
Словно в ответ на мои слова из щели между камнями прямо в ночной горшок тонкой струйкой полилась вода. Вымыв руки, умывшись и прополоскав рот, я вытерся рукавом рубашки и направился опять к своей лавке, а все гигиенические удобства с сопутствующим скрежетом убрались туда, откуда появились.
«И все-то у них не как у людей, – вяло подумал я. – Сначала завтрак, потом утренний туалет…»
Делать опять было совершенно нечего, и я принялся за свои арифметические упражнения по сложению и вычитанию камней в стенах камеры.
Так прошло еще часа полтора. Сквозь окно, проткнув утреннюю серь, вонзился в потолок ясный луч взошедшего солнца и пополз к стене со скоростью поднимавшегося светила. Солнечный зайчик перепрыгивал с камня на камень беззаботно и весело, не замечая сидевшего в камере узника. А у меня появилось новое развлечение – я пытался угадать, за сколько ударов сердца он достигнет очередной черты, разделявшей камни кладки.
И тут, совершенно неожиданно для меня, раздался скрипучий смех. Я резко обернулся и увидел, что в двери появилась рваная дыра, оплавленная по краям красным свечением. Сквозь нее была видна часть коридора за дверью, где стояло самое настоящее инвалидное кресло. В кресле сидел, без сомнения, Красный Магистр – но в каком виде!
Он по-прежнему был одет во все красное, но сияние, обволакивавшее его фигуру, исчезло. Волосы превратились в редкие, спутанные, истонченные, безжизненные нити, напоминавшие плесень, загустевшую на запавших висках, белый благородный лоб пожелтел, его густо изрезали глубокие морщины, глаза потухли и ушли глубоко в глазницы, отороченные широкими траурными тенями, нос выдавался вперед грубым костистым уступом, щеки и губы ввалились, словно их внутри уже не поддерживали зубы, все лицо как-то сморщилось и пожелтело, худые руки, безвольно лежавшие на широких подлокотниках кресла, были покрыты желтой пергаментной кожей, безобразно испятнанной старческими коричневыми веснушками, сухие пальцы с узловатыми суставами явственно дрожали. Пламенеющие одежды свисали с этого глубокого старца свободными, плавными складками, совершенно скрывая контуры фигуры.
И это воплощение немощной старости хрипло дребезжало, изображая веселый смех и не разжимая губ. На мгновение мне стало жутко, как будто передо мной ожил один из гениальных, отвратительных офортов Гойи.
Тут, видимо, наткнувшись на мой изумленный взгляд, Магистр резко оборвал смех и натужно закашлялся. Лежавшие за его плечами на спинке кресла, затянутые в черную кожу, руки невидимого в проеме слуги, на мгновение исчезли из поля зрения и появились, сжимая ложку и серебряный флакон. Накапав из флакона в ложку несколько капель ярко-красной, похожей на свежую кровь, жидкости, левая рука спрятала флакон и придержала подбородок Магистра, в то время как правая отправила ложку в давившийся кашлем рот. Магистр мгновенно затих, закрыв глаза и расслабленно откинувшись в кресле.
Через несколько мгновений запавшие глаза открылись и уставились мне в лицо почти безумным взглядом.
– Видишь, что ты со мной сделал? – прошамкал беззубый рот, пришлепывая узкими бесцветными губами.
– Вынужден признать, что ты действительно сильно изменился за последние сутки, – ответил я, присаживаясь на своей скамейке. – Что же вызвало такие разительные изменения? Я думаю, тяжелый труд на ниве злобного колдовства и хроническое недовведение в организм белков, жиров и углеводов, вкупе с витаминами. В простонародье это называется плебейским словом «недоедание». Ты, папаша, похож на узника Освенцима, только я к твоей скоропортящейся внешности не имею ни малейшего касательства.
В течение всей моей издевательской тирады Магистр сидел не двигаясь, уставившись мне в лицо разгорающимся взглядом. Затем спокойным, несколько окрепшим голосом он спросил:
– Откуда тебе известно, что мой внешний вид сильно изменился? А то, что ты это знаешь, я понял до того, как ты открыл свою пасть, увидев твое изумление.
– Я действительно имел счастье слышать вчера ночью твой разговор с Арком. – Я не счел нужным это скрывать. – И тогда ты выглядел совершенно иначе. Я представляю, что ты мне готовишь, но, поверь, я счастлив от сознания того, что смогу распахнуть свою пасть, улыбаясь смерти в лицо, а ты этого сделать никогда не сможешь, потому что даже смерть загнется от страха, увидев твою улыбку.
Не обращая внимания на мои выпады, он продолжал не мигая смотреть мне в лицо.
– Значит, ты уже научился открывать и поддерживать туннельное окно? Способный мальчик! И многому ты еще научился?
– А что, мы начинаем экзамен на замещение вакантной должности Красного Магистра? – Я продолжал ерничать, стараясь вывести его из себя. Чем черт не шутит, вдруг от ярости с ним случится разрыв сердца или какая другая парализация. Но он не принимал моей игры, продолжая неотрывно пялиться прямо мне в глаза.
– До звания Красного, да и любого другого Магистра, тебе ой как еще далеко, – прошамкал он презрительно. – Ну чему ты мог научиться за четыре дня, пришлец?
Слово «пришлец» он выплюнул из скомканного рта как самое грубое ругательство.
– Может быть, ты можешь и такое?
Он по-прежнему неподвижно сидел в своем кресле, а из его широкого рукава вдруг потянулась толстая колбаса змеи, окрашенной в карминный цвет с темно-коричневыми разводами на спине. Раскачивая тремя головами, похожими на головы королевской кобры, черной мамбы и анаконды, змея обвила его ногу и спустилась на пол. Затем, извиваясь, она двинулась к проему двери. Я понимал, что дверь закрыта, но не был уверен, что этот ужас не проникнет в мою камеру через магическое окно. Вот три головы исчезли за обрезом пролома, вот они поднялись по двери до светящейся каемки и, размахнувшись, с легким звоном пробили завесу, разделявшую коридор и камеру. Я сразу услышал разъяренное шипение чудовищного гада. Голова кобры поднялась, развертывая капюшон, словно готовясь к броску, а из рукава Магистра нескончаемым потоком выливалось казавшееся бесконечным туловище. «Как в мультфильме», – почему-то подумалось мне в то время, как сам я рывком вскочил на ноги, легко и мягко переместился к двери и молниеносным движением руки опустил Поющего на извивающуюся шею, отделяя от медленно текущего тела все три головы. Голова кобры успела сомкнуть изогнутые зубы на подъеме моего сапога, но смертоносная пасть, захлопываясь, прошла сквозь ногу, как сквозь голографическую картинку, а через мгновение от змеи остались два мокрых красных пятна по обе стороны двери. Пятно в камере быстро ссохлось и исчезло, впитавшись в пол, а пятно в коридоре потемнело и, подсыхая, заглянцевело.
Магистр тем же спокойным, каким-то бесцветно скрипучим голосом продолжил оборванную фразу:
– Но в этой замечательной комнате тебе не удастся применить ничего из того, что ты умеешь. Магия в ней бессильна. И больше ты ничему не научишься, поскольку время твое кончилось! Да, я потерял двадцать пять лет жизни, выдергивая тебя из пещеры Вечника, – такова была цена настоящего магического действа. Если бы этот недоумок Арк, мой недоразвитый сынок, справился со своей задачей, такого не случилось бы. Но я не жалею, что только такой ценой смог тебя изловить, важно, что это мне удалось.
Он немного передохнул и продолжил:
– Вечером тебя ожидает магистерский суд, а завтра в полдень – казнь в синем пламени. Твое предназначение, что бы тебе ни рассказывали твои друзья и знакомцы, состоит в том, чтобы сгореть в синем пламени, повеселив полных людей и подтвердив несокрушимую власть магистров.
– Значит, по-твоему, я не смогу убедить магистерский суд помочь мне уйти в свой мир, ничем не нарушив покой вашего?
– Вот о чем ты мечтал? – Мне показалось, что губы двинулись в неуловимой усмешке. – Даже если бы мы знали способ отправить тебя невредимым назад, какой смысл принимать условия беспомощного пленника, неспособного противостоять нашим планам. Нет, правильнее будет соблюсти все требования, установленные существующими обычаями и порядком. Зачем без нужды создавать ненужный прецедент. Пришлец должен сгореть синим пламенем, и это лишний раз подтвердит святость и незыблемость наших обычаев и нашей власти. И не думай, что тебе удастся внести раскол в круг Магистров, кто-то из них, возможно, и пришел бы тебе на помощь, будь ты на свободе и обладай хоть какой-то мощью. В твоем нынешнем положении ни один из нас тебе не помощник.
– Значит, путь один – синее пламя? – Я стоял напротив двери, расставив ноги и упираясь мечом в пол.
– Да, – спокойно прошамкал Магистр. – Поэтому, согласно нашим обычаям и порядкам, я исполню сегодня все твои просьбы, выполнимые внутри этого помещения. – Он взглядом окинул мою комнату. – Ты можешь просить любого вина, пищи, любую вещь, которая может быть передана тебе в камеру, ты можешь просить даже женщину. Слушаю тебя. И быстрее, я устал.
Он замолчал, вновь откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза.
Я стоял, молча разглядывая Магистра, а в груди бушевала ярость. Со мной говорили, как с конченым человеком, которым занимаются в силу неприятной необходимости. Как будто я был поленом, брошенным в огонь, отдавшим ему свою плоть и уже догоравшим, рассыпавшимся в пепел. Нет, я считал, что остатков моей твердости еще достаточно, чтобы кого-нибудь здорово приложить по темечку.
– Ну что ж, – я выдавил улыбку, – гулять так гулять! Гарсон! Записывай заказ! Во-первых, сменить меблировку – что это такое, ни сесть, ни лечь по-человечески, закусываешь с тарелкой на коленях! Во-вторых, обеспечить достойное освещение, скажем, четырехрожковую люстру богемского хрусталя! Далее – большой графин… Нет, два больших графина ренского фиалкового, дюжину нарзана, три порции цыпленка-табака, ветчины, колбасы, копченостей, рыбы копченой и соленой в изобилии, помидоров и огурцов по корзине, обратите внимание на обязательное наличие маринованных маслин с косточкой, фруктов разных с бананами и ананасами пару корзин, сладостей – печенья, конфет, халвы с мармеладом, блинов с медом… – Тут я заметил, что Магистр, широко раскрыв глаза, с изумлением уставился на меня. – И нечего пялиться! Обещал кормить – корми! Ишь, манеру взяли, черствый бутер да прокисшую брагу вместо завтрака подсовывать! Короче, если все записал, давай… одна нога здесь, другая там, с шиком обслужишь, получишь четвертную на чай!
Я, ухмыляясь, уставился на безмолвствующего Магистра. Наконец к нему вернулась способность говорить.
– Тебе не откажешь в самообладании, – прошелестел усталый старческий голос. – Я постараюсь удовлетворить твои желания.
Он сделал неуловимый знак пальцами, и слуга послушно начал разворачивать кресло. Чуть задержав слугу, Магистр снова повернулся ко мне:
– Что касается последней улыбки в лицо смерти, то можешь на нее не надеяться. В синем пламени, мой милый, умирают от старости. Знай, что, как только оно вспыхнет, ты начнешь стареть, и в течение двух-трех часов ты станешь малопочтенным старцем вроде меня. Смотри, как будет выглядеть твоя последняя улыбка в лицо смерти. – И тут его лицо изуродовала чудовищная ухмылка, открывшая черный провал рта, окаймленного пустыми, белесыми деснами. – А я за эти два-три часа приму в себя твою молодость и стану таким же юношей, как ты сейчас. И мне представляется, что это достаточное вознаграждение за то, что я изловил и сжег самого опасного пришлеца, появившегося в нашем мире, – рыжего пришлеца с золотой змеей на плече и черным котом за пазухой.
Коляска развернулась и покатилась прочь, сопровождаемая страшным, хриплым, кашляющим старческим смехом. Прозрачный разрыв в двери с легким потрескиванием стал затягиваться, и скоро от него не осталось и следа.
Я устало опустился на свое деревянное ложе. Похоже, Магистру все же удалось меня достать. Если он сказал правду, а врать ему вроде бы было ни к чему, меня ожидала малоприятная перспектива – прожить всю свою жизнь за два-три часа и умереть в глубокой старости. А старость я всегда считал состоянием необратимым.
И тут меня охватила полная апатия. Нет, это не было следствием отчаяния или бессилия, что было бы вполне понятно. Просто я вытянулся на своей скамейке и мне стало все равно. Тело отдыхало в полном бездействии, а разум затаился в ожидании малейшего изменения обстановки. Так прошло около часа.
Когда раздался шорох открываемой двери, я даже не повернул голову. Между тем вокруг с громким шарканьем и позвякиванием топталось несколько людей, которые затаскивали в комнату тяжелые, по всей видимости, предметы. Грубый хриплый бас неразборчиво вырявкивал указания и понукания. Когда топотня удалилась в коридор, тот же бас вполне явственно прохрипел:
– Что, жратвы назаказывал, а аппетит пропал? Ничего, жри больше, рыжая зараза, побольше съешь – подольше гореть будешь! Все честным людям развлечение.
Дверь с тихим шорохом захлопнулась. В комнате начал нарастать аромат деликатесов.
Я приподнялся на своей скамейке.
Комната разительно переменилась. У противоположной стены разместилась узкая, низкая тахта, на которой были разбросаны небольшие цветные атласные подушки. Перед тахтой, занимая более половины комнаты, стоял низенький стол, заставленный блюдами, тарелками, судками, вазами и другими столовыми емкостями. В центре стола в окружении бутылок с нарзаном гордо возвышались два графина – один высокий и узкий, другой низкий и пузатый – с жидкостью знакомого сиреневого цвета. Коптящая плошка исчезла со стены, а вместо нее к потолку было подвешено хрустальное блюдо с лучисто посверкивающими подвесками, видимо, скрывавшее установленный внутри светильник.
Я поднялся и подошел к столу, отметив краем глаза, как мое деревянное ложе размылось, потеряв очертания, и исчезло.
Есть особенно не хотелось, но надо было хоть чем-то заняться. Поэтому я уселся на тахту, перед единственным прибором, и задумчиво щелкнул пальцем по хрустальному бокалу. Он ответил мне тихим, чистым звоном, а ближний графин приподнялся над столом и медленно поплыл в мою сторону. Перед моим изумленным взором, пока пробка, выскользнув из горлышка, висела рядом, тонкая струйка вина, благоухая фиалками, неспешно перетекла из графина в бокал. Пробка снова ушла в горлышко графина, и тот вернулся на свое место, а я, судорожно прихватив ножку бокала, одним броском опрокинул в себя налитое. Тело с готовностью откликнулось на знакомые ощущения, немедленно потребовав следующую порцию. Я поставил бокал на стол и снова щелкнул по нему пальцем. Вся процедура повторилась.
Я подавил желание немедленно принять следующую порцию – мне в голову пришла неожиданная мысль, требовавшая серьезного раздумья. Наложив себе на тарелку снеди с разных концов стола, я принялся в ней ковыряться, отправляя в рот небольшие кусочки, одновременно размышляя над только что увиденным.
Несомненно, кувшинчик вел себя так, как он себя вел под влиянием магической указки. Просто я бессознательно повторил манипуляции Странника, которые наблюдал, сидя с ним за одним столом в гостинице. Похоже, я действительно был великолепным учеником чародея, хотя совершенно не чувствовал в себе такого таланта и не верил утверждению Леди о том, что все пришлецы чрезвычайно способны к магии. В то же время совсем недавно хозяин этого великолепного замка утверждал, что я не только не смогу ничему новому научиться, но и не в силах буду применить ничего из того, что я умею. А что, собственно, я умею? Получается, что либо Красный Магистр в разговоре со мной блефовал, стараясь не допустить того, чтобы я пробовал свое благоприобретенное магическое искусство, либо он ошибался в оценке моих способностей, и его заклятая комната не могла противостоять моим талантам. Хотя я и допускал первую возможность, вторая казалась мне более вероятной: уж больно мелковато для Магистра выглядел подобный блеф. Возможен, правда, был и третий вариант – меня провоцировали на применение магии с целью узнать предел моих возможностей, но непоколебимая уверенность Магистра в то, что я попался окончательно и бесповоротно, противоречила самой мысли о каких-либо еще сомнениях с его стороны. Необходимо было провести ходовые испытания своих магических возможностей, но сначала нужно было убедиться, насколько строго за мной наблюдают.
В этот момент мои челюсти свело, а из глаз закапали слезы от страшной горечи. Я нечаянно сунул в рот палец, измазанный какой-то необычайно горькой приправой. Это навело меня на еще одну мысль.
– Понасовали всякой гадости, а простой горчицы нет! – заорал я на все свои апартаменты. – Эй, гарсон, немедленно подай горчицы! – Я тряс в воздухе ломтем ветчины.
Ответом мне было молчание.
– Подать горчицы, паразиты! – надрывался я.
Молчание. Я оглядел голые стены бешеным взглядом и снова заорал:
– Дайте горчицы, гады! Сдохну с голоду без горчицы, кого сжигать будете?!
Молчание.
Тогда я вылез из-за стола, подошел к двери и начал колотить в нее каблуком сапога. Через мгновение за дверью завозились, и со слабым треском в ней появилась мерцающая щель, тут же расширившаяся до маленького окошечка. В окошке появилась совершенно голая, даже без бровей, голова и спросила знакомым хриплым басом:
– Чего колотишь, чего колотишь?! Хочешь, чтоб я тебе ноги поотрывал?
– Зови сюда своего красного старикана, рожа! – заорал я в ответ. – Пусть горчицы подаст, есть ваши харчи без нее невозможно!
– Чего подаст? – Голый череп недоуменно захлопал глазами.
– Слушай, ну ты тупой! Не знаешь, что такое горчица! Зови хозяина, с ним разбираться буду!
– Магистр занят, и тобой, мертвяк, заниматься у него времени нет, – нагло заявил он в ответ. – Объясняй, чего надо, мне, я сделаю.
– Видишь ли, любезнейший, – начал я изгаляться, – я привык кушать мясо исключительно с горчицей. Мой требовательный вкус не может обходиться без такой изысканной приправы. И уж коли твой древний хозяин взялся исполнять все мои последние желания, будь так любезен, подай горчицы, гад! – закончил я тираду очередным воплем. Любому на месте этого гологолового стало бы ясно, что без горчицы мне не протянуть и десяти минут. Он на минуту задумался, а затем забасил:
– Не знаю я никакой горчицы. Сейчас схожу к главному повару, может, он знает?
– А отсюда связаться никак нельзя?
– Ха, еще тупым ругается, – издевательски ощерилась голова. – Как же отсюда свяжешься, когда магия не действует, кричать, что ли, будешь?
– Так что, так и будешь взад-вперед бегать?
– Буду, раз поставлен мертвяка сторожить.
– Что это ты меня мертвяком все время кличешь?
– А как тебя кликать? Ты ж в подвале Искры сидишь. Путь отсюда только в синее пламя, а из него не сбежишь! Вот и выходит, что ты уже мертвяк. Ну, хочешь буду звать тебя – рыжий мертвяк. – Он опять довольно ощерился.
– Слушай, ты, живяк-скороход, мотай к своей главной поварешке и без горчицы не возвращайся, а то я к тебе из синего пламени во сне приходить буду – горчицу требовать.
Окошко затянулось, прикрыв неприятную голую рожу. Я вернулся на свою тахту и довольно потер руки. Ясно, что наблюдение за мной не ведется. Мой радушный хозяин уверен, что я скован по рукам и ногам и ничего не способен предпринять. Подумаем, какую выгоду мы можем из этого извлечь.
Подумать, однако, мне помешал знакомый скрип поворачивавшегося в стене камня. В открывшейся нише стоял здоровенный широкий глиняный горшок со свежайшей вонючей горчицей. Дьявольщина! Я ж эту горчицу на дух не переношу! И гологоловый постарался. Видимо, чтобы лишний раз не бегать. Похоже, мысль потребовать горчицу мною до конца не была додумана.
Я усмехнулся про себя и, накрыв горшок маленьким блюдцем, засунул его под тахту. Усевшись за стол, я внимательно осмотрел все расставленное на нем. Тут мое внимание привлек второй, дальний от меня графин с вином. Если маленький пузатый графинчик, обслуживший меня столь изысканным способом, закрывался тяжелой конической притертой пробкой, то высокий и узкий хрустальный графин, стоявший на противоположном конце стола, был прикрыт гладким хрустальным шаром, венчавшим горлышко, похожее на плиссированное жабо. Я потянулся через стол, снял шар с графина и задумчиво покатал его по ладони. Пришедшая мне в голову мысль испугала меня самого. Вернее, испугало меня то, что это могло не получиться. Аккуратно положив шарик на место, я поднялся из-за стола и прошел в дальний, свободный конец комнаты. Чистый, свободный кусок пола площадью около двух квадратных метров идеально подходил для задуманного мною эксперимента.
Я снял высокий графин со стола и установил его в центр выбранной площадки, затем расстегнул пояс и, сняв с него ножны с оружием, свернул в широкое кольцо и уложил его вокруг графина. Раскрошив одну из лепешек, я насыпал мелкие крошки на пол снаружи от пояса. Критически осмотрев свое сооружение, я вздохнул, понимая, что все это выглядит крайне непрофессионально. Но я ясно представлял себе, чего я хочу, и был уверен, что в случае неудачи я ничего не теряю. Я снял шарик-пробку с графина, опустился на одно колено возле своей конструкции и, резко размахнувшись, швырнул его в сторону пояса. Метился я в торец стоящего на полу пояса, но шарик, просвистев мимо, ударился о стену и отскочил назад. Я поймал шарик и внимательно его оглядел. Ни сколов, ни царапин на нем не было. Я набрал в грудь побольше воздуха, задержал дыхание и снова швырнул шарик.
Каково же было мое изумление, когда он, коснувшись верхнего края пояса, не замедляя скорости, побежал по его окружности. Я, раскрыв рот, наблюдал, как в сверкающем круге, созданном блеском скользящего над поясом шара, начало разливаться сиреневое прозрачное облако, источником которого был графин с вином. Когда над каменными плитами пола сформировалась знакомая полусфера, мерцающая сиреневыми всполохами, я непроизвольно поднялся с колена и протянул к ней руки. Мои ладони коснулись невидимой, пронзительно холодной границы, за которой я ощутил тяжелый и неповоротливый столб пустоты. Я живо представил себе уже виденный мною кабинет Красного Магистра, и пустота в моих ладонях нехотя пришла в движение. Казалось, огромная тяжелая труба, внутри которой ничего никогда не было, медленно, но неуклонно поворачивается вокруг невидимой оси, направляя свой тупой конец к одной, только ей известной точке. И тут внутри мерцающей сферы появилось размытое, расфокусированное изображение. Я напряг зрение, присматриваясь к неясным мелькающим теням, и они тут же обрели резкие ясные очертания. Внутри сферы неспешно перемещались каменные плиты пола. Через мгновение они сменились знакомым кроваво-красным ковром с багрово-коричневым рисунком, затем изображение дернулось вверх и уперлось в широкий рабочий стол, за которым в своем инвалидном кресле сидел древний старик в красных одеждах. У меня получилось: я наблюдал кабинет Красного Магистра.
– …нет, это нельзя назвать нарушением наших договоренностей и вторжением на твою территорию, – говорил Магистр своим усталым скрипучим голосом невидимому собеседнику. – Если ты хоть немного успокоишься и задумаешься, то поймешь, что это была единственная возможность предотвратить чудовищные потрясения, грозившие всему нашему миру, в том числе и лично тебе! Надеюсь, ты не забыл, что произошло шестьдесят шесть лет назад?
«С кем же это он так уважительно беседует», – подумалось мне, и тут же изображение дернулось, отодвигаясь от стола и слегка разворачиваясь в сторону. В поле зрения возникла огромная уродливая туша… Вечника. Вот уж кого я никак не ожидал увидеть в гостях у Магистра.
– Ты, как всегда, врешь и передергиваешь, – пророкотал знакомый громыхающий бас. Магистр неуклюже дернулся в своем кресле.
– Шестьдесят шесть лет назад пришлец по имени Олег развязал мировую бойню с целью свергнуть власть магистров и стать единственным владыкой мира. Я сам помогал вам изловить и обезвредить его, но сейчас ничто и никто нашему миру не угрожает, – продолжил Вечник. – Рыжий пришлец по имени Илья хотел спокойно уйти в свой мир и искал для этого помощи. И возможно, я смог бы ему помочь. Я ведь тоже знаю, где хранится Долгая Книга! Но ты, преследуя исключительно свои корыстные цели, коварно нарушил святое слово, свободно данное тобой, и, вломившись на мою территорию, вероломно захватил его. Если бы я только мог предположить, что ты на это решишься, ты сейчас уже путешествовал бы к новому телу. Ладно, сейчас меня интересует только один вопрос: ты готов немедленно передать мне невредимым рыжего пришлеца или будешь упорствовать в нарушении закона? Твой немедленный ответ определит мое дальнейшее поведение – либо я все забуду, либо ты предстанешь перед высшим судом, и судить тебя буду я.
По губам Магистра мелькнула тень улыбки.
– Ты слишком давно не общался с миром людей, если ожидаешь, что я откажусь от задуманного. Пришлец останется в подвале Искры и завтра войдет в синее пламя. Не думаю, что Совет примет другое решение. И это будет решение не мое, а всего Совета. Поэтому привлечь меня к высшему суду будет не за что. Я только исполнитель коллективного решения.
– Высший суд будет рассматривать твое нарушение святого слова. И здесь решение Совета будет ни при чем, а твоя вина очевидна и неоспорима. Готовься!
Огромное тело Вечника вдруг покрылось сеткой трещин и с глухим хлопком раскололось на множество осколков. Они посыпались на пол, но, не долетев до него, превратились в хлопья жирной сажи, накрыв кусок ковра черным бархатным пятном.
Магистр брезгливо смотрел, как это пятно, истаивая по краям, исчезает, и тихо пробормотал:
– Я бы мог еще с тобой поспорить, но ты слишком древен и оторван от нашего мира, чтобы понять меня.
Он потер виски дрожащими пальцами и, приподняв голову, громко произнес:
– Весть уже должна дойти до членов Совета. Каков был ответ?
Раздалось непонятное шуршание, а потом раздался голос, звучавший, казалось, из всех уголков огромного кабинета:
– Весть магистрами получена, согласие на участие в Совете прислали магистры Черный, Белый, Оранжевый, Желтый, Зеленый. Кворум есть, Совет можно начать немедленно.
– Серый? – коротко спросил Магистр.
– Серый Магистр отсутствует, и время его появления неизвестно, – четко доложил голос.
– Значит, Голубой, Синий и Фиолетовый – все холодные, что-то затевают… – пробормотал себе под нос Красный и затем громко сказал: – Приступим к Совету!
В чернильной темноте глубины кабинета, у дальней стены неожиданно вспыхнул яркий белый столб света. Казалось, что сквозь пол бьет мощный прожекторный луч. Он не освещал окружающее пространство, а, казалось, существовал сам в себе. Затем, располагаясь полукругом от него, вспыхнули последовательно колонны оранжевого, желтого и зеленого света. Они отодвинули царивший до этого мрак в другой угол комнаты, где он сгустился до совершенно невозможной глубины, став физически ощутимым. Между сияющими столбами света и угольно-черным мраком образовалось незанятое пространство, как я понял, предназначенное для Голубого, Синего и Фиолетового Магистров. Инвалидное кресло, в котором располагался Красный Магистр, выехало из-за стола и направилось в разрыв между белым и оранжевым сиянием. Заняв свое место, Красный оглядел всю компанию и заговорил:
– Магистры, вы получили мое сообщение, поэтому я не буду повторяться. Пришлец находится в подвале Искры, я настаиваю на его сожжении в синем пламени.
– А что, есть другие предложения? – поинтересовался Оранжевый неприятным высоким голосом.