Обрести любимого Смолл Бертрис

Борте Хатун кивнула, все понимая.

— Тогда, — сказала она, — мы подождем.

Для гостей закололи и зажарили молодого барашка и наконец обитатели юрты Великого хана и гости устроились на ночлег, уютно завернувшись в одеяла и улегшись вокруг очага.

Борте Хатун приказала служанкам перенести спящую чужестранку в отдельное место и снять с нее одежду. Они обтерли ее теплой душистой водой, накинули на нее шелковый халат и уложили в постель. Валентина ни разу не проснулась во время этих действий. Несмотря на усилившуюся бурю, которая свирепо завывала над юртой, она крепко спала в нише за занавеской, где воздух согревала небольшая жаровня с углями.

Проснувшись утром, она обнаружила, что рядом с ней сидит Патрик. Вид у него был довольно измученный.

— Где мы? — сонно спросила она.

— В юрте Великого хана, Вал. Как ты себя чувствуешь?

— Ах, да, вспомнила! Я довольно эффектно появилась в лагере гирейских татар, не правда ли, Патрик? — ее глаза оживились, и она хрипло хихикнула.

— Да, так и было, но как ты себя чувствуешь? Мне не положено быть здесь, на женской половине юрты. Вал, и, если бы не любезность Борте Хатун, меня бы здесь не было.

— Мне лучше, Патрик, — сказала она. — Я просто устала, промокла и ужасно замерзла. Чем больше я промокала, тем больше думала о горячей ванне.

Он улыбнулся.

— Я беспокоился, Вал.

Она потянулась и погладила его большую руку.

— Знаю, — сказала она, — но сейчас уже беспокоиться не о чем. По крайней мере одна моя половина относится к закаленной английской семье, любовь моя.

Любовь моя! Она сказала «любовь моя». Поняла ли она это? Что она имела в виду? Или это получилось случайно? Он не осмелился спросить, потому что знал, как она ненавидит, когда на нее давят.

— Патрик?

Он встрепенулся.

— Да, голубка?

— Как ты думаешь, когда Борте Хатун согласится встретиться со мной? Ты рассказал ей, почему я здесь?

— Мурроу сказал ей вчера вечером, что ты об этом расскажешь сама. Вал. Они согласились подождать.

Можешь ты ходить, голубка? Возле очага есть горячий чай, та пшеничная каша, к которой мы привыкли, хлеб и козий сыр.

— Я умираю от голода! — воскликнула она и встала на ноги. — Что на мне надето? Кто взял мою одежду?

— Служанки Борте Хатун раздели тебя вчера вечером. Они вымыли тебя, но тебя это даже не разбудило, — поддразнил ее он. — Ты только храпела. Вал!

— Я не храплю! — возразила она.

Он засмеялся. Взяв ее за руку, он провел ее в центральную часть юрты, где уже завтракали остальные. Все взгляды устремились к ней, и все с тревогой стали спрашивать о ее здоровье. Она успокоила их, сказав, что с ней все в порядке, что она хорошо выспалась. Она призналась, что голодна. Ей быстро наполнили миску кусками оставшейся баранины, хлебом, сыром, дали миску с кашей, от которой шел пар, и маленький кусочек медовых сот. Ее хозяева восхищенно смотрели, как Вал поедала все предложенное ей.

— Женщина, которая получает удовольствие от еды, — честная женщина, — сказал Великий хан. — Женщина, которая может доехать за три дня от Каффы и уцелеть, — сильная женщина. Я мог бы взять еще одну жену, сильная женщина рожает сильных сыновей. — Давлет-хан смотрел на свою прекрасную гостью с явным восхищением и нескрываемым интересом. Вчера вечером он не смог ее рассмотреть, но сейчас, увидев ее длинные темные волосы, распущенные по плечам, и ее женские формы, он должен был признать, что она одна из самых красивых женщин, которых он когда-либо видел.

Когда слова Великого хана неожиданно дошли до нее, она поперхнулась горячим чаем.

— Моя кузина уже обещана моему брату, господин хан, — быстро сказал Мурроу. — Они не поженились до сих пор только потому, что ждали конца траура по ее первому мужу. Однако ваше предложение — великая честь для нас.

Великий хан улыбнулся, огорченный, тем не менее сохранивший радушие.

— Конечно, такая красавица, как ваша кузина, должна быть кому-то уже обещана. Тем не менее спросить ведь можно? — Он вздохнул.

— Дождь прекратился? — спросила Валентина, не придумав ничего другого.

— Между первым лучом света и рассветом, — ответил Великий хан. — Прекрасный день для охоты. Господа присоединятся к нам?

Братья посмотрели на Валентину.

— Идите, — сказала она. — Я должна поговорить с Борте Хатун.

Великий хан, Мурроу, Патрик и Али-паша поднялись на ноги. Вынув оружие из оружейного ящика, мужчины взяли свои плащи и вышли из юрты. Слуги убрали остатки завтрака, оставив двух женщин за чаем. Потом учтиво удалились.

— Вижу, что вы хорошо отдохнули, — обратилась мать Великого хана к Валентине. — Вы в самом деле сильная девушка, потому что вы не подхватили лихорадку, чего я опасалась. Ваша одежда промокла насквозь. Ваше мужское платье будет возвращено вам перед вашим возвращением в Каффу. Пока, я думаю, вы не будете против, если поносите одежду моего народа.

— Вашего народа? Но ведь вы француженка, мадам, — сказала Валентина.

Борте Хатун казалась удивленной.

— А откуда, душа моя, вы узнали об этом? Все произошло так давно, что я почти забыла о своем французском происхождении. Прошло шестьдесят лет с тех пор, как я в последний раз видела Францию. Все это время я жила как татарка.

— Моя мать сказала мне, что вы француженка, мадам.

— В самом деле, дитя. — Борте Хатун подняла тонкую бровь. — А как же ваша мать-англичанка, которую я не знаю, узнала о моем происхождении? Кто я такая, чтобы обо мне знала иностранка?

— Это длинная история, мадам, но я постараюсь рассказать ее и буду по возможности немногословной… если вы позволите, — сказала Валентина.

— Говорите, дитя мое! Я люблю послушать интересный рассказ, а вы разожгли мой интерес своим появлением и таинственным видом, — ответила Борте Хатун, поблескивая голубыми глазами.

— Моя мать — англичанка, — начала Валентина, — много лет назад была силой увезена с родины и привезена в Алжир. Там алжирский дей объявил ее своей частью добычи, привезенной берберийскими пиратами, которые ее украли. Дей послал мою мать султану Мюраду как часть своей ежегодной дани. В тот же день, когда мать попала в гарем, она была выбрана матерью султана госпожой Hyp У Бану в качестве подарка султана вновь прибывшему послу Крымского ханства, принцу Явид-хану.

Борте Хатун ахнула и закрыла рот рукой. Неожиданно, всего на мгновенье стало ясно, что ей семьдесят пять лет. Мать Великого хана так же быстро оправилась от своего изумления. Глубоко вздохнув, она приказала Валентине продолжать. Краска медленно вернулась к ее лицу, и она сидела совершенно неподвижно, не сводя голубых глаз с лица гостьи.

— Конечно, мою мать ужасало случившееся с ней. Она тосковала по Англии, тосковала по мужу. Мать султана и его любимая жена сумели убедить ее, что она никогда не увидит снова ни родины, ни своего мужа и что она должна покориться своей судьбе. Они настаивали на том, что она должна начать новую жизнь с принцем, которому была подарена. Ей дали новое имя Марджалла.

Принц Явид-хан с благодарностью принял дар султана, но, хотя он был добр к моей матери, он казался сдержанным человеком. Моя мать вскоре узнала, что принц недавно перенес трагическую гибель своих жен и детей от рук своего безумного от ревности брата-близнеца, человека, так же не похожего на Явид-хана, как день не похож на ночь. То, что Явид-хан тоже пережил ужасную утрату, заставило мою мать потянуться к нему. Они полюбили друг друга, и принц сделал мою мать своей новой женой, освободив ее из рабства, когда они поженились.

Валентина остановилась на мгновение, чтобы перевести дыхание. Она хотела задать свой вопрос сейчас же, но понимала, что сначала необходимо рассказать всю историю целиком.

Она удивилась, когда увидела, что глаза Борте Хатун полны слез.

— Вы хорошо себя чувствуете, мадам? Может быть, мне помолчать? — спросила она старую женщину.

— Нет, дитя, сейчас мне нужно знать все, — последовал ответ.

Валентина отхлебнула чаю, потом продолжила:

— Той осенью моя мать задумала создать тюльпановый сад в их маленьком дворце, который назывался Драгоценный дворец. В тот год было много португальских рабов, ведь турки одержали крупную победу над португальцами при Алказарквивире. У матери они работали садовниками.

Она сама много времени проводила в саду, — мы, англичане, любим землю. Когда пришла весна и сады расцвели, моя мать решила пригласить женщину, подарившую ей луковицы, посмотреть па это великолепие. С разрешения своего мужа, однажды утром она рано встала и уехала в город па каике, чтобы привезти с собой гостью. Когда они вернулись, почти рассвело, а подъехав ближе к дворцу принца, они увидели, что тот объят пламенем.

Моя мать приказала рабам идти к берегу, но ее более пожилая гостья мудро посоветовала им возвращаться в город и поискать помощи. Она сказала, что две женщины ничего не смогут сделать.

Узнав, что происходит, султан послал отряд своих янычар во дворец принца. Его мать и любимая жена заботились о моей матери, которая была потрясена случившимся. Позже моей матери сказали, что принц Явид-хан убит. Янычары, которые преследовали нападавших, сказали, что убили всех, но сейчас я знаю, что это было не так, потому что Тимур-хан жив.

Моя мать сильно горевала по Явид-хану. Овдовев, она решила вернуться в Англию к своему первому мужу и надеялась, что он примет ее. В конце концов, она была свободной женщиной. Однако султан увлекся моей матерью и вел с ней двойную игру. Он заявил, что она не свободная женщина, а по-прежнему рабыня. Поскольку сначала она была его рабыней, он потребовал ее для себя. Мать отчаянно спорила, но султан Мюрад издевался над ней, требуя, чтобы она показала ему бумаги о выкупе, которые она, конечно, не могла предъявить, потому что они сгорели при пожаре в Драгоценном дворце. Hyp У Бану и Сафия были на стороне султана, но моя мать сопротивлялась. Однако выбора не было, и мою мать привели к султану в следующую пятницу после смерти принца. Мюрад набросился на нее, насиловал ее самыми мерзкими способами, доведя ее почти до безумия. Она быстро пришла к мысли, что ее единственным избавлением от султана будет смерть, по зная, что Мюрад не отдаст ее даже смерти, если выбор будет оставаться за ним, она попыталась убить его, а когда ее попытка провалилась, Мюраду не оставалось ничего, как только казнить ее.

Потом Валентина рассказала, как муж матери спас ее и не дал ей утонуть.

— И таким образом, — наконец закончила Валентина, — моя мать убежала из Турции, госпожа.

Глаза Борте Хатун светились радостью.

— Что за замечательная история, дитя мое! Она столь же восхитительна, как сказки Шехерезады, возлюбленной Гарун аль-Рашида, но я по-прежнему не понимаю, почему вы искали меня?

— Я приехала, госпожа, потому что существует возможность, что я… я могу оказаться дочерью вашего покойного сына, Явид-хана. — Борте Хатун открыла рот, и Валентина объяснила:

— Несколько месяцев назад я сидела у кровати престарелой служанки моей матери, которая умирала. Из ее бессвязных слов я узнала, что возникали сомнения в том, кто мой настоящий отец. Когда я задала этот вопрос моей матери и отцу, я узнала, что моя мать в течение короткого времени была с Явид-ханом, султаном Мюрадом и своим мужем-англичанином. Хотя мои родители признали, что бессвязные речи старухи-служанки имели основание, они оба объявили, что уверены в том, что мой отец — муж моей матери. Однако дурное было сделано. Я не могла забыть слов старухи. Моя мать — милая женщина, но не такая красивая, как я. Ее муж необыкновенно красивый мужчина, но я не похожа на него. Я не похожа ни на кого из моей семьи. Внезапно мне стало понятно, что я не успокоюсь, пока не узнаю правду. Все продолжают говорить мне, что только Бог может дать ответ на мой вопрос, и я знаю, что это так. Тем не менее я надеюсь, что, увидев меня, вы, может быть, смогли бы заметить какое-нибудь сходство с вашим сыном или с кем-нибудь из вашей семьи. Если вы ничего не увидите, тогда я должна ждать встречи с валидой Сафией, матерью султана. Может быть, она найдет что-то знакомое в моем облике, что-то, что напомнит ей султана Мюрада, хотя, я надеюсь, этого не случится! Вы понимаете, мадам, что я не успокоюсь, пока не узнаю, кто в действительности мой отец, — заключила Валентина.

— Мое бедное дитя, — тихо сказала Борте Хатун. Она безутешно покачала головой. Потом протянула руку и нежно дотронулась до щеки Валентины. — Мне бы очень хотелось дать вам доказательства, которые вы ищете, но должна честно признаться, что в вас я не вижу никакого сходства с моим сыном. Тем не менее это не означает, что Явид не мог быть вашим отцом. Существует только один способ узнать, моя ли вы внучка. Есть ли у вас на теле небольшое родимое пятно в форме четверти луны? Оно может оказаться на любом месте вашего тела.

Если это так, я могу признать, что у нас общая кровь. У меня это пятно на левом плече. Такое же пятно есть у моей матери и всех моих сестер. Оно есть у моих дочерей, так же как и у всех других моих потомков женского пола. Есть ли у вас такое пятно, Валентина?

— Думаю, что нет, мадам, — медленно ответила Валентина, — но я ведь никогда не присматривалась очень внимательно, есть ли оно у меня.

— Тогда разденьтесь, — сказала Борте Хатун, — и я проверю, есть ли на вас родимое пятно моей семьи.

Минуту Валентина боролась с застенчивостью, но потом сняла свой стеганый шелковый халат и положила его на низенький столик, за которым они недавно завтракали. Борте Хатун тщательно осмотрела кремовую кожу молодой женщины, медленно поворачивающейся перед ней. Родимого пятна в форме четверти луны не было.

Изящная старая женщина вздохнула.

— Вы не моя внучка, моя дорогая. Жаль, потому что я могла бы гордиться такой внучкой, как вы. Оденьтесь, чтобы снова не замерзнуть.

Валентина натянула халат со словами:

— Вы уверены, мадам? Вы уверены, что я не дитя вашего сына? — Она по очереди подняла каждую ногу, пытаясь найти родимое пятно даже на ступнях, но там его тоже не было.

Борте Хатун огорченно покачала головой.

— Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, дитя, но я не могу врать вам.

— Тогда я должна вернуться в Стамбул и говорить с Сафией, — грустно сказала Валентина. — Ах, как я хочу, чтобы я не была дочерью Мюрада! Непереносимо было бы знать, что кровь этого чудовища течет во мне! — Она вздрогнула.

— Да, — сказала старуха, — я понимаю, как вы себя чувствуете, дитя. Я родила своему мужу пять сыновей и четыре дочери. О таких дочерях, как мои, может мечтать любая мать, но один из моих сыновей оказался невероятным чудовищем. Вы знаете, о ком я говорю, хотя его имя не срывалось с моих губ в течение последних двадцати пяти лет. Когда он так жестоко уничтожил семью Явида и его домочадцев, мой муж хотел отплатить ему тем же, но Явид не позволил ему. Он говорил, что жены брата, его женщины и дети были невиновны.

Когда мой старший сын настиг своего брата-близнеца и убил Явида, остановить моего мужа уже было невозможно. Однако они принадлежали к его роду, и он проявил к ним милосердие. Узнав, что случилось с Явид-ханом, он отравил женщин старшего сына и их потомство. Он не мог допустить продолжения рода, который навлек позор на всю семью.

— Но, — сказала Валентина, — Тимур-хан наверняка жил все эти годы не в одиночестве. У него, конечно, были и другие дети.

— Это не так, — ответила Борте Хатун. — Удивительно, но его семя никогда не было здоровым. Несмотря на то что мужчины этой семьи дают жизнь многим мальчикам, у моего старшего сына был только один сын — хилое дитя, которое не дожило бы до зрелости в любом случае. В последующие годы мне говорили, что мой старший сын брал к себе в постель многих женщин, но никогда не стал отцом еще раз. Аллах в самом деле милостив!

Валентина взяла руку Борте Хатун и поцеловала ее.

— Вы были так добры, мадам, — тихо сказала она. — Извините, если я вернула вас к печальным воспоминаниям.

— Вовсе нет, дитя, — успокоила ее мать Великого хана. — Мне нужно было признать, что мой старший сын порочен. Странно, но это оказалось проще, чем отрицать. Потом я смогла жить в мире с собой, ведь не повинны ни я, ни мой муж. Когда я рожала Явида и его брата, старший младенец вошел в этот мир, пронзительно крича, крепко вцепившись в пуповину брата, которая обмоталась вокруг шеи Явида. Если бы роды не были такими быстрыми, я могла бы потерять Явида, который всегда был лучшим из них обоих. — Старуха заставила себя улыбнуться. — День очень ясный после такой ужасной бури, дитя. Такие замечательные дни не часто бывают здесь, в степи. Обычно либо слишком жарко, либо слишком холодно. Мои служанки найдут вам какие-нибудь сапоги из овечьей шерсти, и вы должны выйти прогуляться по лагерю. Наши люди очень хотят посмотреть на девушку, которая верхом проделала весь путь из Каффы, переодетая солдатом оттоманского наместника. Этот подвиг достоин татарина, и они все восхищаются вами. Однако не уходите от лагеря. Погода легко меняется, и вы можете заблудиться. Мой сын с охотниками не вернутся до вечера.

Прежде чем выйти из юрты, Валентина снова поблагодарила Борте Хатун за доброту.

— Обязательно остановитесь около юрты с ярко-красной дверью, — сказала ей Борте Хатун, пока Валентина натягивала сапоги. — Это юрта моей сестры Таланбей, и она очень хочет встретиться с вами. Мы иногда говорили на нашем родном языке, но Таланбей говорит, что мы многое забыли за эти годы, и она получит удовольствие, если поговорит по-французски с европейкой. Я уверена, что вы говорите по-французски.

Валентина кивнула и спросила:

— Вы родились во Франции, мадам?

— Я правда родилась во Франции, — ответила Борте Хатун. — Моя семья и я были в Венгрии и ехали на мою свадьбу, когда на нас напали. Наши родители были убиты. Наш брат спасся. Моя сестра и я стали женами людей, которые взяли нас в плен. Таланбей моя самая младшая сестра. Наша средняя сестра хотела стать монахиней, но покончила с собой через несколько месяцев после похищения, предпочтя смерть тому, что она считала бесчестьем. Я думаю, что это было глупо, но все сейчас далеко в прошлом. Идите, дитя, и радуйтесь жизни.

Улыбнувшись и помахав ей рукой, Валентина вышла из юрты.

Борте Хатун посмотрела ей вслед. Потом она пересекла большую юрту и подошла к плотной занавеске, за которой оказалась другая юрта, хитро спрятанная внутри основной. Подняв тяжелую занавеску. Борте Хатун откинула привычную войлочную дверь и вошла внутрь.

— Доброе утро, сын мой, — тихо сказала она мужчине, сидящему на обитом войлоком, похожем на трон, кресле. При виде ее суровое лицо мужчины смягчилось.

— Доброе утро, мать, — ответил он.

— Ты все слышал и видел? — спросила она.

— Все, — подтвердил он. — Я бы никогда не признал ее дочерью Марджаллы, потому что моя милая была некрасива по сравнению с этой девушкой. Но когда она разделась! О, мать, как нахлынули воспоминания! У Марджаллы было самое изумительное тело, а тело ее дочери — это копия тела матери. Жаль, что она не моя дочь, — сказал он, вздыхая, — потому что такой дочерью нужно гордиться. Пока я слушал ее, я слышал голос Марджаллы. Я думал, что боль давно затихла во мне, но это не так. Я любил Марджаллу так, как не любил ни одну женщину! Даже мою милую Зои и мою необузданную Айсу. Я никогда не забывал ее. — Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом. — Я поговорю с ее дочерью.

— Сын мой, мудро ли это? Только твой брат Давлет, верный Орда, Кончак и я знаем, что ты жив. Мы берегли тебя в течение двадцати трех лет. Прошу тебя, не испытывай судьбу. Не дай дьяволу, которого я породила, одержать окончательную победу! Подумай о нашем народе! Давлет может вести их в сражении, но он не может организовать все, как это делаешь ты. Для всего мира Давлет-хан великий правитель, но без твоих тайных советов он будет никем, потому что ты настоящий Великий хан.

— Это не опасно, мать. Девушка уедет через день или два. Я хочу знать, как годы обошлись с моим драгоценным сокровищем, а только она может мне рассказать об этом. Побалуй меня, мать. Мы ничем не рискуем. Дочь Марджаллы никогда не предаст меня. Я прошу о такой малости. Услышать новости о моей Марджалле спустя столько лет!

Войлочную дверь резко откинули, вбежал татарин неопределенного возраста.

— Тимур-хан в лагере. Борте Хатун! Он узнал о чужеродной девушке. Ему сказали, что она дочь Явид-хана! Скорей! Девушка в опасности!

Борте Хатун побледнела и слегка пошатнулась.

— Аллах! Аллах! Неужели это никогда не кончится! Неужели его ненависть никогда не насытится?

— Нет, до тех пор, пока он жив, мать, — последовал спокойный ответ. — Его всегда подгоняли тысячи дьяволов, и ничто не исправит его! Идите! Спасайте дочь Марджаллы!

Все произошло настолько быстро, что Валентина ничего не поняла. Она рассматривала лагерь, разговаривала с дружелюбными улыбающимися людьми. Они говорили так быстро, что она едва понимала их. Они интересовались ею и Англией — страной, в которой рождались такие храбрые женщины, по храбрости схожие с татарками. Правда ли, что все англичанки такие храбрые?

Внезапный топот конских копыт известил о прибытии группы всадников. Женщины испуганно заталкивали детей в юрты, и лагерь опустел. Все мужчины, за исключением древних стариков, уехали с Великим ханом, потому что никто не мог допустить, что на лагерь Великого хана могут напасть.

Неожиданно оставшись в одиночестве, Валентина поняла, что она тоже должна искать убежище. Но было слишком поздно.

Она была окружена всадниками. Она никогда не видела таких тощих и грязных людей. Их крепкие маленькие статные лошади были такими поджарыми, ей казалось, что им трудно выдерживать вес всадников. На мужчинах были мешковатые штаны, рубашки и жилеты неопределенного цвета. На головах у всех были прямоугольные меховые шапки, и все они носили усы.

Один из мужчин ударом ноги в войлочном сапоге направил лошадь прямо в сторону Валентины. Он был такого же роста, как она, и ужасающе худ. Усы его были темными с сединой и свисали двумя узкими, длинными прядями. Его узкие, раскосые глаза были самой живой частью его лица, потому что они были злыми и в них горела ненависть. Он смотрел на нее из седла.

— Ты дочь Явид-хана, — сказал он без всякого вступления.

— К сожалению, я не дочь Явид-хана, — ответила она.

— Я твой дядя, Тимур-хан, и ты врешь мне, полукровная девка!

— Меня зовут Валентина Сен-Мишель, леди Бэрроуз, я англичанка, — ответила она. — Врать я не привыкла, Тимур-хан. Теперь прикажи своим людям убраться с моей дороги и дать мне пройти! — Струйка пота скользнула по спине, и ее сердце бешено забилось. Ее поразило, что она не потеряла дара речи от страха, еще может стоять, хотя колени мелко дрожали. Однако испуга она не выдала.

Тимур-хан смотрел на нее с яростью.

— Я убью тебя, сука, — холодно объявил он.

— Зачем тебе убивать меня? — спросила она. — Что я сделала? Зачем убивать совершенно незнакомого человека? — Еще минута, и она бы не выдержала. Валентина была уверена в этом, однако она продолжала стоять с гордым видом. Если ей предстоит умереть, она умрет, как подобает храброй англичанке.

— Ты дочь Явид-хана, а я не позволю, чтобы от моего брата на земле осталось хоть что-нибудь. Я был уверен, что уничтожил память о нем много лет назад! Ничего живого не должно остаться после Явид-хана, потому что тогда его жизнь продолжится, а я не допущу его бессмертия! Твой отец, да будет проклята его душа, отнял у меня все. Он украл у меня право первородства, мое место любимого старшего сына в сердцах родителей. Мое место Великого хана гирейских татар!

— Я не дочь Явид-хана! — крикнула Валентина.

— А я говорю, что ты его дочь! — возразил Тимур-хан и с этими словами он нагнулся, сильной рукой схватил Валентину, поднял и бросил ее вниз лицом на седло перед собой.

— Я убью тебя, моя красивая племянница, но сначала позабавлюсь с тобой. А после нашего кровосмешения с тобой будут развлекаться мои люди.

— Нет! — Борте Хатун появилась перед кольцом всадников, и они расступились перед ней. — Отпусти женщину. Она говорит правду. Я лично искала у нее родимое пятно, но его у нее нет. Твой шпион не дождался конца, чтобы узнать всю правду.

— Ты, конечно, будешь защищать отродье Явид-хана, не так ли, мать? — горько и презрительно спросил Тимур-хан. — Какая жалость, что ты так же не защищала моих детей. Разве их невинные души не преследуют тебя?

— Ты совсем не изменился? — свирепо спросила она его. — Ты ведь никогда, даже ребенком, не отвечал за свои поступки. Всегда виноватым был кто-то другой. Твои дети умерли много лет назад только из-за тебя.

— Нет! — Он простонал это слово, как будто ему было больно.

— Да! — сердито возразила его мать. — Ты никогда не мог выслушать правду, потому что ты трус! Стой и слушай меня сейчас, если осмелишься! Ни твой отец, ни я никогда не отдавали никакого предпочтения ни тебе, ни твоему брату. Мы видели, какие демоны терзали тебя с самого рождения, и, если тебе угодно, мы даже закрывали глаза на твои жестокие и необдуманные поступки. Все мы так делали! Явид, твои младшие сестры и братья, все мы! Когда ты так бессмысленно уничтожил дом Явида и его семью, твой отец хотел отомстить твоей семье, но Явид не позволил ему сделать это.

— Потому что он был слаб духом, — презрительно усмехнулся Тимур-хан.

— Потому что у него было сострадание, — крикнула Борте Хатун в лицо сыну. — Потому что он не считал, что твоя семья должна страдать из-за твоей жестокости! Он уехал из Крыма, надеясь, что это облегчит твои муки, но ты не успокоился. Ты нашел его и убил! Этого я никогда не прощу тебе! Женщина, которую ты перебросил через седло, не дочь твоего брата. Но она друг матери султана. Она вдова. Она приплыла в Каффу на корабле в сопровождении своих двоюродных братьев, чтобы облегчить свою скорбь о муже. Сафия доверила ей свое сообщение для меня, вот за этим она меня и разыскала.

— И все же, — ответил Тимур-хан, — слышали, как она говорила, что считает себя дочерью Явид-хана. Зачем ей было говорить такое, мать, если это не так?

— Ее мать была женой твоего брата в Стамбуле. Женщину звали Марджалла. Она была в городе в то утро, когда ты напал на дворец своего брата. Потом она вернулась в Англию. Поскольку она родила своему мужу-англичанину ребенка меньше чем через год после возвращения на родину, Марджалла не была уверена в том, кто отец ребенка. Вот почему эта молодая женщина приехала ко мне, и я внимательно проверила, есть ли у нее родимое пятно моей семьи. У нее его нет. Она не может быть дочерью Явид-хана. Ты знаешь об этом. У каждой из твоих дочерей было по родимому пятну, как и у всех моих дочерей, хотя ни у одного из детей твоего отца от других жен родимого пятна не было. Это доказывает, что она не моя внучка. Отпусти ее сейчас же!

— Нет, я отвезу ее в свой лагерь и там сам осмотрю. Мне кажется, что ты врешь мне, мать, чтобы защитить эту полукровную суку! Я слышал о ее путешествии из Каффы с солдатами оттоманского наместника. Ни одна иностранка не может быть такой искусной, если в ее жилах не течет татарская кровь. Это говорит о храбрости татарской женщины!

— Она англичанка! — крикнула Борте Хатун, и сейчас в ее голосе слышалось отчаяние.

Он услышал это и жестоко улыбнулся, наслаждаясь своим триумфом.

Борте Хатун увидела это удовольствие в глазах старшего сына и заставила себя забыть о жалости. Как мог этот человек так ненавидеть ее?

— Отпусти женщину. Мы отведем ее в мою юрту, где ты сможешь сам осмотреть ее, — уговаривала она.

— Нет, — многозначительно отказался он. — Но, возможно, я верну ее тебе, после того как отвезу в свой лагерь, поищу родимое пятно, о котором ты говоришь, и увижу, что его действительно нет. Передай Давлету, чтобы он не приближался к моему лагерю, прежде чем не пошлет гонца и не получит мое разрешение. Иначе я убью эту женщину, не задумываясь, даже если она и не дочь Явида. Ты поняла меня, мать?

Борте Хатун кивнула. Повернувшись, она прошла, расправив плечи, через окружавших ее всадников и, ни разу не обернувшись, вернулась в свое жилище.

Валентина лежала оглушенная и перепуганная поперек седла Тимур-хана, кровь стучала в ее голове, она начинала терять сознание. Она попыталась подняться, но безжалостная рука толкнула ее обратно.

— Лежи спокойно, сука. Побереги силы! Я хочу, чтобы ты была безудержной и непокорной позже, когда будешь развлекать меня. Я не люблю женщин, которые лежат просто как покорные животные, но ты ведь не такая, правда? — Он хихикнул. — Мы с тобой поборемся до самого конца, я позабочусь об этом! — Он пустил лошадь в галоп, и Валентина перестала сопротивляться, ее тело обмякло, потому что она потеряла сознание.

Тимур-хан рассмеялся.

— Племянница ты или нет, я намерен поиметь тебя, сука, — прорычал он. — Каких сыновей я мог бы иметь от такой сильной женщины, как ты! Без сыновей моя жизнь будет такой же бессмысленной, какой была жизнь моего брата. После меня не останется никого, у меня нет сыновей, которые могли бы продлить мою жизнь.

Лагерь Тимур-хана, состоящий из десяти юрт, находился всего в пяти милях от лагеря Великого хана. Тимур-хан круглый год жил в степи, презирая цивилизованную городскую жизнь, которой остальные гирейские татары наслаждались в течение полугода.

Он бросал вызов своей ближайшей семье и своему клану, намеренно располагая лагерь неподалеку от них в летние месяцы. Великий хан по совету своей матери не замечал его. Отверженного хана это раздражало гораздо больше, чем военные действия против него.

В редких случаях Тимур-хан нападал на удаленные стоянки своего клана, но быстрое возмездие Давлет-хана заставляло его держаться подальше от стоянок своих родственников. Он обычно выбирал жертвы, доставлявшие ему меньше хлопот, тех, кто не был способен на отмщение.

Сегодня в лагерь Великого хана его привела только глубокая и непримиримая ненависть к Явид-хану, своему брату-близнецу. Явид, давно умерший и возродившийся в своей дочери! Шпионом Тимур-хана в лагере Великого хана. была несчастная, безобразная девушка, косая на левый глаз, что обычно считалось дурным знаком. Поэтому никто не хотел связываться с ней, и она оставалась в юрте отца, будучи несколько больше, чем просто слугой у своих дряхлых и брюзгливых бабки и деда, которые приходились родственниками отцу Тимур-хана. Тимур-хан изловил ее как-то в степи года за два до этих событий и, забавляясь, с особенной жестокостью изнасиловал ее. Лишив ее девственности, он принудил ее встать на четвереньки и садистски совершил над ней содомистский акт, но, к своему удивлению, услышал при этом от нее крики радости вместо боли, которую хотел ей причинить. Потом она, цепляясь за его ноги, умоляла разрешить ей стать его рабыней. Ее звали Илан.

Тимур-хан никогда не встречал женщину, подобную Илан.

Сначала она удивила его, потому что была так же порочна, как и он. Потом он понял, что только одиночество заставляло ее радоваться боли, которую он доставлял ей. На самом деле, Илан больше всего хотелось удовлетворять его, чтобы он снова делал с ней то же самое. Он понял, каким сокровищем она является для него: она должна стать его глазами и ушами в лагере Великого хана.

Он дал Илан двух голубей, которые, когда она выпускала их, возвращались к нему с запиской, нацарапанной ее неразборчивым почерком и вложенной в мешочек, привязанный к лапке птицы. Он был удивлен тем, что эта несчастная умела писать. Оказалось, что она научилась писать зимой в Каффе просто от нечего делать. В награду за ее вынюхивание он время от времени встречался с ней и утолял ее похоть, удовлетворяя и себя. Иногда он забавлялся, отдавая Илан другим мужчинам и наблюдая за происходящим. Она подчинялась, потому что любила его и хотела одного: чтобы он был доволен. Он подозревал, что Илан втайне надеялась, что однажды он сделает ее своей женой, и не отнимал у нее эту мечту, потому что это делало ее старательной и покорной. Когда-нибудь ему, конечно, придется убить ее.

Добравшись до лагеря, он спешился и стащил свою пленницу с лошади. Внеся ее в свою юрту, приказал он находящейся там женщине:

— Принеси воды, Есуген! Я хочу, чтобы эта сука очнулась!

Женщина с гладкими волосами и лицом, изнуренным годами тяжкого труда, бросила на него тусклый взгляд, но торопливо подчинилась.

Первое, что почувствовала Валентина, придя в себя, было ощущение, что голова больше не кружится. Тем не менее глаз она не открывала. Она пыталась вспомнить, что произошло, а вспомнив, застонала. Она открыла глаза и увидела прямо над собой лицо Тимур-хана. Она содрогнулась. Никогда не видела она человека более устрашающей внешности. С его выбритой головы свешивалась коса, а его длинный французский нос казался странным в сочетании с желтой кожей, высокими скулами и непроницаемыми раскосыми черными глазами.

Узкий рот сложился в косую ухмылку, которая обнажила острые, цвета слоновой кости зубы.

— Ты очень красива, — сказал он. — Жаль, что ты не девственница, но я все равно порадуюсь, когда ты будешь делать то, что мне хочется. К ночи я выдою тебя, как умелую шлюху, а к завтрашнему утру ты будешь умолять меня, чтобы я дал тебе мой член! — Он грубо прижался губами к ее рту.

Она оказалась не такой уж беспомощной, как он думал. Валентина попыталась отвернуться и изо всех сил укусила его за нижнюю губу, почувствовав вкус его крови и услышав, как он взвыл от боли.

— Никогда! — сказала она с яростью, хотя голос ее был не громче шепота.

Глаза Тимур-хана бешено сверкнули. Навалившись на Валентину своим сильным телом, он злобно ударил ее несколько раз по лицу, с каждым ударом ее голова моталась из стороны в сторону.

Однако Валентина не сдавалась и выплюнула ему в лицо смесь своей слюны и его крови.

— Никогда! — повторила она хрипло.

Женщина подбежала вытереть лицо Тимур-хана, и Валентина заметила в ее глазах восхищение и жалость. Это выражение быстро исчезло, пока она бормотала какие-то слова сочувствия своему господину, аккуратно вытирая его лицо тряпкой.

Тимур-хан яростно вскочил на ноги, отшвырнув женщину в сторону.

— Убирайся с моей дороги, Есуген! — Он рванул Валентину за волосы, наматывая на кулак шелковистые пряди — Ты заплатишь мне за это оскорбление, сука! Ох, ты заплатишь! — Он вытащил ее из юрты.

Она заморгала, ослепленная ярким солнечным светом, потому что в юрте было сумрачно. Тимур-хан тащил ее, преодолевая ее сопротивление, к центру лагеря, где в землю были вкопаны два толстых столба. С них свисали кожаные петли. Тимур-хан просунул в них кисти ее рук и крепко затянул их, правда, не настолько крепко, чтобы ограничить движение крови.

— Сейчас, сука, ты поймешь, что значит пренебрегать мной, — прорычал он. — Татары! Несите ваши кнуты!

Она висела, растянутая между двух столбов, кончики ее туфель едва касались земли. По команде своего господина Есуген бегом принесла кнут и с поклоном вручила его Тимур-хану. Он щелкнул кнутом, потом сказал мужчинам, собравшимся вокруг него, каждый из которых держал в руках свой кнут:

— Поработайте кончиками кнутов! Я хочу, чтобы она осталась голой, но чтобы отметин на ней не было.

Потрясенная Валентина смотрела, как мужчины вокруг начали постегивать ее кнутами. Хотя удары и жалили, но они были не очень болезненны. Однако постепенно ее одежда начала превращаться в лохмотья и, наконец, ничего не осталось от ее красивого атласного красного халата, который ей дала Борте Хатун. Когда от халата остались лишь развевающиеся на ветру обрывки, Тимур-хан приказал Есуген сорвать их, и та торопливо повиновалась.

Стоя спиной к своему господину, женщина тихо сказала Валентине:

— Ты очень храбрая женщина, но глупая. В конце концов он добьется своего.

Валентина покачала головой.

— Нет, — тихо сказала она. — Прежде я убью себя. Черные глаза Есуген с жалостью смотрели на нее.

— Он ни за что не позволит тебе сделать это, — сказала она. — Ты будешь жить до тех пор, пока он не решит, что тебе пришло время умереть. — Она сделала шаг назад. — Она раздета, мой господин.

Тимур-хан подошел к распятой на столбах Валентине. Внимательно осмотрел и ощупал ее, выискивая родимое пятно в форме четверти луны. Наконец он кивнул удовлетворенно.

— Значит, моя мать сказала правду. Это хорошо, потому что лучше мне взять тебя в жены, чем убивать, хотя я бы убил тебя, если бы ты действительно оказалась дочерью Явид-хана. Сейчас, однако, я накажу тебя, потому что ты оскорбила меня. Есуген! Привяжи ей ноги!

Женщина встала на колени и закрепила ноги Валентины кожаными петлями так, что она оказалась распластанной между двумя столбами. Тимур-хан оглядывал свою жертву, медленно обходя вокруг нее. Валентина напряглась, услышав щелканье кнута.

Он точно знал, что делает, обрушив жалящие удары ей на спину и ягодицы, которые вскоре начали гореть от повторяющихся ударов кнута. Он подошел, чтобы заглянуть ей в лицо еще раз, и, подняв руку, обвел ею тонкие красные рубцы на ее грудях и животе. Она безмолвно смотрела на него. Он медленно кивнул, а потом снова зашел за ее спину. Кнут щелкнул еще раз.

Еще полдюжины жестоких болезненных ударов обрушились на нее, заставляя ее извиваться в тугих петлях. Она не представляла, какими чувственными были ее движения для наблюдающих за ней мужчин, некоторые из них уже похотливо облизывали губы.

Наконец, добившись своего, Тимур-хан прекратил пытку. Он обратился к своим людям.

— В наказание она будет висеть здесь до конца дня. Все ее дырки предназначены только для моего члена. В остальном можете забавляться с ней, но помните, что, если она мне понравится и если я смогу сделать ей ребенка, я возьму ее в жены. — Он ушел в юрту вместе с Есуген.

Валентине хотелось выть от боли, и она холодела от страха. Ее окружили татары, глазея на ее обнаженное, беспомощное тело. Они напоминали волков, созерцавших свою добычу. Наконец, к ней подошел молодой татарин и, глядя ей в глаза и улыбаясь, стал мять ее грудь.

Она смотрела на него, страшась того, что он мог сделать следом. Еще один ухмыляющийся татарин присоединился к нему и грязной рукой схватился за другую ее грудь. Они держали ее груди на ладонях, мяли и крутили их, перекатывали соски между большим и указательным пальцами и щипали их.

— Ну и сиськи, Боал! — сказал первый мужчина. — Какие замечательные сиськи!

— Царские сиськи, Гайк, — согласился другой, кивая в знак согласия.

Гайк наклонил голову и полизал сосок языком. Его губы сомкнулись на нем, и он стал сосать его с силой, — Умм, — пробормотал он, поднимая наконец глаза на ухмыляющегося товарища. — У нее сладкое тело, Боал. Попробуй!

Он вернулся к своему приятному занятию, пока другой, громко чавкая, занялся второй ее грудью.

Молчаливые слезы катились по лицу Валентины. Она ничего не могла сделать, абсолютно ничего, чтобы избавиться от них. «Я смогу вынести это, если не испугаюсь, — говорила она себе. — Меня по крайней мере не изнасиловали». Избавиться от этих мужчин она не могла, и Патрик никогда бы не захотел ее после того, как она побывала в такой грязи, Двое мужчин жадно сосали ее груди, их зубы царапали ее нежную кожу. Неожиданно она ахнула и попыталась вырваться из рук, которые ухватили ее за ягодицы. Грубые пальцы впились в ее мягкую кожу, в нос ударил тяжелый запах чеснока, пока чей-то голос нашептывал ей в ухо скабрезности. Она не очень хорошо знала турецкий, но очень хорошо понимала мужчину, произносящего эти слова. Сейчас к ней приближались другие мужчины, неловко шаря в своих штанах, вытаскивая наружу свои напрягшиеся члены и жадно потираясь ими об нее.

— О Аллах, как бы мне хотелось ее, — простонал один из мужчин.

— Ни одна женщина не стоит того, чтобы быть убитым из-за нее, — ответил другой, более благоразумный мужчина, прижимаясь к бедрам Валентины.

— Он не сможет убить нас всех, Джучи.

Джучи рассмеялся.

— Может. И смерть, которую ты примешь за минутное удовольствие, будет ужасной. Лучше сунь свой член в одну из наших лагерных шлюх, Кузалу. Так ты доживешь до завтра.

Валентина застонала от ужаса из-за того, что делали с ней, думая о том, чтобы сохранить рассудок. Они поняли это по-своему. Хихикая, они начали издеваться над ней.

— Эй, ей нравятся наши ласки, правда, сука?

— Нет! — проскулила она.

Они засмеялись, и один из них выкрикнул:

— Ее красивая дырка тоже хочет, чтобы ее приласкали. Я знаю, как ублажить ее! — Опустившись на колени, татарин раздвинул половые губы Валентины и стал сосать нежную розовую плоть своим большим, мокрым ртом.

Валентина открыла рот, чтобы закричать. Мускулы ее горла напряглись, но ни единого звука не вырвалось у нее. Между ее раздвинутых ног вздыхал и чавкал мужчина, похотливо отпуская замечания окружавшим его друзьям.

— Она как дикий мед.

— Не жадничай, Урус!

Уруса оттолкнули в сторону, и его место занял другой татарин, чей рот стал наслаждаться плотью Валентины.

Она не могла больше выносить разврата, творимого над ней. Ее тело под жарким солнцем внезапно стало холодным, как лед, глаза закатились, голова упала на грудь.

Прошло несколько минут, пока ее насильники поняли, что она потеряла сознание. Огорченные тем, что больше нельзя развлекаться с жертвой, они разбрелись.

Она висела без сознания до тех пор. Пока не пришла Есуген и силой не влила ей в рот воды. Валентина сделала вид, что она все еще без сознания, потому что боялась, что мужчины вернутся, если она начнет проявлять признаки жизни. Она знала, что больше их выносить не сможет. Ее нежная кожа болела от нанесенных кнутом ударов, и ее обжигало весеннее солнце. Все тело было в ссадинах, а соски болели, и на них были кровавые отметины зубов.

— Твое дыхание выдает тебя, чужестранка. Выпей воды. Поблизости никого нет, — пробормотала участливо Есуген.

Валентина с жадностью проглотила солоноватую воду, смочив пересохшее горло.

Страницы: «« ... 1011121314151617 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Успешная, несгибаемая Марианна Волина мешала многим! Сотрудникам своей фирмы, дочери, любовнику, луч...
С братвой шутки плохи: либо с ними, либо против них. Если уж выбрал лихую жизнь бандита, быть тебе н...
Три истории о том, как мужчина и женщина встречаются в разное время. Истории о том, как все могло бы...
Российское антитеррористическое управление получило информацию о переброшенном в Грузию американском...
Журнал «Пушкин» представляет сборник рецензий на книги по философии, политике, истории, экономике, с...