Лубянская ласточка Громов Борис

– Что ж, должен признаться, я тоже, – обезоруживающе откровенно сказал Гринев, демонстрируя не менее – если не более – иронии в ответной улыбке. Про себя же он не мог не восхититься прямо-таки профессиональной предусмотрительностью араба.

«Что касается денежных вопросов, то здесь им нет равных», – прокомментировал про себя резидент.

Итак, все шло по намеченному плану до самого последнего момента. На 30 сентября готовилась заключительная встреча на той же конспиративной квартире, однако за полтора часа до прихода Маттара офицер безопасности «соседей» из ПГУ сообщил Гриневу о появлении двух машин ливанской контрразведки в районе проведения операции. У Гринева не оставалось времени для перехода на запасной вариант, и резидент решил провести встречу в квартире Руднева. Риск был огромный, но Гринев на него пошел….

Руднев жил на 7-м этаже большого современного дома, в трех кварталах от советского посольства. В доме, преимущественно населенном иностранцами, также проживали еще несколько семей советских дипломатов.

Лейтенант Маттар шел на квартиру Руднева для того, чтобы получить последний инструктаж перед полетом и взять обещанный аванс.

Гринев с деланным дружелюбием приветствовал пилота. Широко улыбнувшись, он вынул из письменного стола и передал Маттару чек Московского народного банка в Лондоне на сумму 200 000 долларов, датированный 29 сентября 1969 года. Чек, как это было обусловлено, был выписан на имя отца лейтенанта.

Маттар внимательно изучил чек и бережно положил его во внутренний карман пиджака. Затем в разговор вступил Руднев. Он достал небольшой лист бумаги и стал медленно читать по-французски заранее приготовленный в Москве текст о маршруте, высотности и других деталях полета. Араб внимательно его слушал.

– …Достигнув высоты 3000 футов , сообщите в диспетчерский пункт авиабазы, что у вас что-то происходит с генератором, а также барахлит приборная панель управления. Затем подайте сигнал бедствия. После этого не отвечайте на запросы авиабазы… Через 4 минуты, после того как вы пересечете границу СССР, вас встретят три перехватчика МиГ и сопроводят до аэродрома под Баку. Если встречи, по какой-либо причине не произойдет, свяжитесь с нашей базой на частоте 322 килоцикла.

Они все еще обсуждали детали полета, когда раздался громкий и требовательный стук в дверь. Руднев встревоженно прошел в переднюю и заглянул в глазок. За дверью стояло несколько полицейских с револьверами на изготовку.

– Полиция! – успел крикнуть Руднев…

В то же мгновение дверь с треском распахнулась, и группа захвата ворвалась в квартиру. Гринев мгновенно пришел в себя. Его охватила ярость. В доли секунды он понял все. Его поймали как мальчишку со спущенными штанами…

Гринев выхватил пистолет и открыл огонь, пытаясь поразить руководителя группы захвата. Ему удалось это сделать со второго выстрела. В это время Маттар прокричал по-арабски:

– План у него! – показывая рукой в сторону Руднева.

Теперь не оставалось никакого сомнения, что Маттар был агентом контрразведки. Руднев выстрелил в грудь Маттару, затем бросился на него, стараясь прикрыться его телом от выстрелов ливанских полицейских. В то же время он пытался залезть во внутренний карман пиджака араба, который, хотя и был ранен, все же оказывал сопротивление. Нужно было во что бы то ни стало отнять у Маттара чек, являвшийся неопровержимой уликой причастности советского правительства к попытке подкупа ливанского военного летчика.

Наконец злополучный чек у него в руках. Гринев, прикрывая Руднева, в ярости посылал пулю за пулей в одуревших ливанцев. Написанную на папиросной бумаге инструкцию полета Руднев успел запихнуть в рот и быстро разжевал…

Ливанцы открыли ответный шквальный огонь, и в считанные секунды квартира превратилась в кромешный ад. Пули рикошетили о стены, находя своихжертв в этом небольшом пространстве… Ливанские полицейские в перестрелке потеряли трех своих товарищей.

Однако силы были явно неравные. Первым был выведен из строя Руднев, пораженный выстрелом лежащего на полу и истекающего кровью агента полиции. Несколько полицейских тут же набросились на него, прижали к полу и надели ему наручники. К этому моменту Руднев уже ничего не чувствовал – он потерял сознание. Чек он так и не смог уничтожить.

Коренастый страж порядка железной хваткой вцепился в запястье раненого, пытаясь разжать кулак. Когда ему это наконец удалось, другой ливанец, стоявший рядом, быстро нагнулся и схватил смятый клочок бумаги. На голубоватой поверхности было написано по-английски: «Московский народный банк в Лондоне».

Чек на сумму 200 тысяч долларов на имя Абдель Вайель Маттара.

Гринев, дважды легко раненный, успел заскочить в соседнюю комнату, где ему удалось перезарядить пистолет. Он продолжал отстреливаться до тех пор, пока пуля не раздробила ему правое плечо…

Гринев, истекая кровью, огромным усилием воли старался не потерять сознание. Он бросился к окну, чтобы прыгнуть навстречу смерти. Однако сделать это у него не хватило сил – сознание покидало его.

Шестеро полицейских подхватили обмякшие тела Гринева и Руднева и поволокли их к стоявшим у подъезда машинам «скорой помощи». Напротив дома собралась большая толпа зевак. Никто толком не понимал, что происходит. Стрельба средь бела дня в центре города…

Такое в Бейруте было в новинку. Пока…

Раненых разведчиков доставили в Ливанский военный госпиталь, где пытались оказать срочную медицинскую помощь. Примчавшийся в госпиталь офицер службы безопасности вместе с врачом советского посольства поспешили прямо в операционную, где уже находились раненые и группа врачей госпиталя. Среди них по суровым лицам и ненавидящим взглядам можно было безошибочно вычислить двух контрразведчиков.

Не обращая внимания на протесты ливанцев, они подошли вплотную к операционному столу. Что касается Руднева, то его рана не вызывала опасения за его жизнь. Нужно было только вынуть пулю, обработать рану и зашить ее. А далее здоровый молодой организм возьмет свое.

С резидентом дело обстояло значительно хуже. Помимо трех сквозных ранений, одно из которых было очень серьезным, он потерял много крови. Однако самое главное заключалось в том, что Гринев не хотел бороться за жизнь. Он искренне жалел, что у него не хватило физических сил выброситься из окна. Одна мысль о том, что его, многоопытного ветерана военной разведки, так ловко обвел вокруг пальца паршивый арабский лейтенант, повергала его в отчаяние. Гринев в минуты прояснения сознания клял себя за то, что, подгоняемый карьерными амбициями, допустил непростительную беспечность и самоуверенность, совершил грубейшие ошибки, которые привели операцию к провалу.

Теперь ему было ясно, что араб, являясь сотрудником контрразведки, брал с собой на встречи миниатюрный передатчик и что контрразведка вела прослушивание всех их разговоров и выбрала самый удачный момент для захвата разведчиков с поличным.

Он не должен был проводить встречу на квартире оперативного офицера резидентуры! Почему он не проверил араба на наличие у того электронной техники? Из-за него чуть не погиб его подчиненный. Сотни «почему» снова и снова возникали в воспаленном мозгу Гринева. За все это ему теперь придется держать ответ в Центре и, что еще хуже, отвечать перед своей совестью. К этому, как офицер, он был готов, но… стоит ли жить дальше? Для себя он решил вопрос однозначно, поэтому твердо заявил ливанскому врачу о своем отказе от переливания крови, понимая, что его отказ означает смерть. Затем Александр Сергеевич закрыл глаза и успокоился.

Офицер безопасности Николай Правдин, после консультации с посольским врачом, мгновенно оценил возникшую ситуацию и разрешил ливанским медикам насильно дать наркоз Гриневу, чтобы срочно сделать ему переливание крови. Условие Правдин выдвинул одно – он вместе с советским врачом будет присутствовать на операции и находиться неотлучно при раненых.

Ливанцы после некоторых колебаний и жарких споров с агентами полиции согласились. Какой клинике хочется иметь в своих стенах летальный исход?

На следующий день в бейрутском аэропорту приземлился прибывший спецрейсом самолет «Аэрофлота». Тотчас две машины «скорой помощи» выехали на летное поле и остановились у самого трапа авиалайнера. В кабину на носилках были подняты раненые. После приземления в аэропорту Шереметьево картина повторилась в обратном порядке. Две «скорые помощи» доставили раненых в Военный госпиталь им. Бурденко.

– …Так вот, – заканчивал свой длинный, но поучительно-интересный рассказ генерал Романов, – на другой день министр обороны Гречко вызвал на ковер начальника ГРУ. Даже не присутствуя на этой встрече, можно легко представить, что там происходило и какие эпитеты использовал министр, который никогда не страдал излишней деликатностью.

Когда закончился «разбор несостоявшегося полета», Гречко уже спокойным тоном спросил у Ивашутина:

– Ну а как там наши герои?

Хотел ли маршал взять слово герои в кавычки или он действительно видел их таковыми, осталось неизвестным.

Ивашутин же мудро рассудил, что уловить кавычки в разговоре и тем более доказать их наличие практически невозможно.

«А посему будем считать их героями, – решил он про себя. – Хотя все равно придется уволить со службы ввиду их дальнейшей оперативной непригодности».

Потом, хорошенько подумав, отправил Гринева на преподавательскую работу в Военно-дипломатическую академию, где мне и посчастливилось набираться ума-разума под его руководством. Классный был мужик. Как у нас справедливо говорят, за одного битого двух небитых дают.

Все, давайте расходиться, и так из-за меня задержались!

…Она включила зажигание и поехала в сторону военного кладбища Сан-Жесье.

– Здравствуй, любимый, – прошептала Натали, останавливаясь возле обелиска светло-серого гранита «Генерал барон Морис де Вольтен». – Я здесь, мой прекрасный и незабываемый, мой единственный мужчина…

Натали вспомнила то черное утро. Она в ожидании звонка от Мориса копается в комоде, выискивая мелочи, которые необходимо взять с собой. Через час они отправятся в замок – и целых два дня безоблачного счастья, где мир принадлежит им двоим. Натали подошла поближе, погладила холодный камень.

– Я виновата перед тобой, любимый, знай, если ты слышишь меня там, – беззвучно шевелились губы Натали. – Мне нет прощения, потому что за все, что случилось с тобой, спрашивать надо с меня…

Женщина, которая замерла сейчас возле надгробия генерала де Вольтена, не имела ничего общего ни с мадам Легаре, ни с агентом КГБ Мимозой, ни тем паче с Наташей Бережковской, юной обольстительницей с Арбата. Она не пыталась ответить на вопрос, почему ради служения отечеству приходится ломать чужие судьбы и приносить в жертву любимых? Вопрос – риторический. Мадам Легаре знала – таков беспощадный закон всех спецслужб мира. Он заставляет подчиняться себе каждого, тем более тех, кто решил вступить на этот путь ради высшей цели. Да, она добровольно выбрала эту стезю, и ее побуждения были весьма своекорыстны. А Морис – он ведь хотел спасти свою Францию, это за нее он отдал жизнь…

Натали достала пудреницу и внимательно осмотрела лицо в зеркальце. Попудрив носик, она захлопнула черепаховую крышечку и направилась к выходу. Решительная и волевая женщина, при взгляде на которую становилось ясно – мадам не склонна к сантиментам.

Из посольства Франции на улице Димитрова полетела в Париж шифровка, которую там ожидали с большим нетерпением.

Шифротелеграмма

Дата

Робер – Центру

В отношении операции «Альпийский мираж»

Группа «Воздушные воины» вылетит в Швейцарию 19 августа с.г., за три дня до начала чемпионата мира в Ивердоне. Удалось договориться о перелете вместе с российской командой на борту транспортника. Прошу срочно выслать соответствующую оперативную технику. До скорой встречи. 

Пришло время уточнять и приводить в действие план на новом этапе операции. С этой целью мадам Легаре и мсье Бидо договорились встретиться днем в одном из лучших китайских ресторанов Парижа «Гранд Шинуа», расположенном недалеко от памятника Петру I на тихой улице того же названия. Однако не следует связывать монумент и название улицы с именем русского императора Петра Великого. Памятник воздвигнут, кстати, в честь двух сербских сюзеренов —

Петра и Александра Карагеоргиевичей, причем первый сражался против России в армии Наполеона. Александр, проводивший политику франко-сербского союза, погиб на французской земле – он приехал на переговоры с министром иностранных дел Луи Барту в Марсель, где их обоих и прикончили хорватские усташи[52], выполняя заказ гитлеровского абвера.

Однако Бидо в данном случае франко-сербские отношения абсолютно не интересовали. Он выбрал этот ресторан, так как там великолепно готовили жареную утку по-пекински, делали отличное блюдо из плавников выловленных в Китайском море акул. На десерт там можно было полакомиться китайскими яблочками, пропитанными особым карамельным сиропом. Немаловажно и то, что владелец заведения, импозантный китаец Ли Дзиян, он же влиятельный член местной диаспоры, около двадцати лет служил верой и правдой французским спецслужбам.

Посетителей в ресторане было не много, так обычно бывает в будние дни. В помещении, состоявшем из двух соединенных узким проходом небольших залов с уютными нишами, стоял приятный полумрак, и только поверхность столиков каким-то непонятным образом была подсвечена, оставляя в то же время лица посетителей в тени. Известно, что успех ресторана в немалой степени, после кухни, конечно, зависит от неповторимого очарования и уюта, который во многом создается правильным освещением. Успех заведения Ли Дзияна, по крайней мере у влюбленных, был обеспечен.

– Итак, мадам Натали, – начал Бидо, – дело идет к завершающей фазе. Через неделю русские самолеты появятся в небе над Альпами. Я должен признать, что московская часть разработанного вами плана прошла безукоризненно. Ваш протеже мсье Кобзарь показал себя в Москве выше всяких похвал. Да и в Париже все было отлично сработано. Конечно, сказалось его знание русского менталитета, умение располагать к себе людей и завоевывать их доверие. И в этом опять ваша огромная заслуга. Это вы предложили нам такую удачную кандидатуру

– Мсье Бидо, я тронута вашей высокой оценкой моих талантов, – с едва уловимым сарказмом ответила Натали, давая понять, что ей это давно известно, и оставляя без комментариев часть, посвященную Аркадию. – Сейчас нам предстоит чрезвычайно тонкая и ответственная работа, связанная с прессой. – Натали сделала ударение на слове «нам», подчеркивая, что Бидо тоже должен приложить определенные усилия со своей стороны. Француз поднял брови и с любопытством смотрел на Натали, ожидая, что она еще скажет.

«Самоуверенности и наглости ей не занимать», – подумал он.

– Я не собираюсь совать нос в ваши оперативные учеты, – продолжала Натали, смягчая свой заносчивый тон очаровательной улыбкой. – Но у вас наверняка есть пять-шесть влиятельных журналистов крупных ежедневных газет и парочка телеобозревателей, специалистов по манипуляции общественным мнением. Помимо центральных изданий, нам нужно подключить и региональную прессу…

Бидо молча кивнул.

– Я передаю вам статью по нашей теме. Она отражает все аспекты проблемы.

Натали открыла сумочку, вынула оттуда аккуратно сложенные листки и протянула их Бидо. Бидо, не взглянув на них, тут же сунул бумаги во внутренний карман пиджака.

– Я думаю, что вам материал понравится. Поверьте, статья написана человеком талантливым, знающим авиацию не понаслышке и к тому же разбирающимся в психологии толпы. Кто он? Это не суть важно. Я ему доверяю. К тому же он по-своему тоже будет участвовать в акции, но уже в Швейцарии. Ваши люди, взяв статью за основу, должны переработать ее в своей манере и в своем стиле. По нашему сигналу они опубликуют ее вариации в своих изданиях и за своей подписью. Это относится также и к телекомментаторам. Что касается моих личных контактов, то я их уже задействовала.

После первых публикаций все пойдет лавинообразно. Шуму должно быть много. В следующий раз на обывателя обрушится такой же информационный вал только при приземлении летающей тарелки на Елисейских Полях.

Ассоциативно Натали с завистью взглянула на тарелку Бидо, который только сейчас, решив, что деловая часть встречи закончилась, с огромным удовольствием принялся за свою утку. Себе же она позволила довольствоваться маленькой порцией креветок в бамбуковом соусе, запивая их минеральной водой с лимоном. Натали недавно решила, что она не в форме (лишних целых три килограмма!), и посему твердо намеревалась после завершения операции «Альпийский мираж» провести месяц в уже известной ей клинике для похудания в предместьях Женевы. Борьбу за изящество и ускользающую молодость Натали начала лет двадцать назад. Она категорически не могла позволить себе стареть, да чего там «стареть». Выглядеть на двадцать пять, ну… на тридцать, когда тебе давно и далеко за сорок – вот дополнительная цель ее деятельности последних двух десятилетий. Сейчас эта борьба вступала в решающую фазу, и, хотя исход битвы был, увы, предрешен, мадам собиралась стоять до последнего.

Но до «отпуска» в клинике ей предстояло выиграть несколько сражений иного рода.

А тем временем Кобзарь и его команда готовились к вылету в Швейцарию. Ровно в 6.00 утра французские эксперты во главе с Басовым и Аркадием стояли у входа в «Метрополь», ожидая ведомственный транспорт, который должен был довезти их до аэродрома в Жуковском. Там, как договорился Аркадий, их встретит Гульденберг и проводит до самолета.

Вскоре подошел специальный микроавтобус с эмблемой НПО «МиГ» на ветровом стекле. Отъезжающие, сложив свои вещи в его вместительный багажник, стали залезать в кабину. Басов сел у окна рядом с Аркадием и недовольно покосился на плотно задернутые белые шелковые шторки. Из рук он не выпускал тонкий атташе-кейс, держал его на коленях.

Водитель, получив заверение, что все в сборе, быстро вырулил на главную магистраль и устремился по направлению к Кольцевой дороге.

Аркадий из вежливости пытался заговорить с молчаливым на этот раз Басовым. Тот отвечал немногословно и о чем-то сосредоточенно думал. Какое-то время Басов пытался раздвинуть шторки на окнах, но безуспешно. Раздраженный, он оставил это занятие. Когда сидевший за ними Летисье, по примеру своего босса, также принялся усердно теребить занавески, Басов на него так глянул, что у бедняги тут же опустились руки.

«Наши Джеймсы Бонды опять на тропе войны», – злорадно подумал Аркадий, сделав вид, что ни о чем не догадывается.

В такую рань дорога была почти пустая, и автобус мчался быстро, не снижая скорости. Прошло около часа с того времени, как автобус покинул центр Москвы. В переднем водительском стекле трудно было что-либо разглядеть – шел дождь. Неожиданно автобус сбросил скорость, почти остановился, а затем возобновил медленное движение, как будто поднимался по крутой горе, да еще по какому-то необычному грунту, издававшему металлический звук. Это продолжалось недолго. Внезапно, выровнявшись, он снова остановился. Водитель выключил двигатель. Послышался шум пневматически раскрывающихся дверей. Водитель повернулся к пассажирам, улыбнулся и широким жестом указал на выход.

Аркадий вышел первым и чуть было не расхохотался: автобус стоял в полутемном чреве огромного транспортного самолета. Он повернулся лицом к широкому светлому проему в хвосте Ил-76 с опущенной рампой[53] и увидел, как две большие машины с цистернами для перевозки авиационного топлива подъехали вплотную к самой рампе. Они напрочь закрыли вид аэродрома, оставив для обозрения только полоску голубого неба. Невдалеке стояла вся команда русских с хитрыми улыбками на лицах. Не улыбался лишь один Гульденберг, виновато поглядывая на Аркадия. Последний мысленно пожал плечами: «А ты, Миша, нервный. Все нормально, ведь ни о чем таком я тебя не просил. Поспособствовать этой поездке – да. Экскурсию по аэродрому – нет. Что же ты бежишь впереди паровоза? Доллары вредны для твоей нежной психики?»

К французам подошел Углов и вежливо пригласил их пройти вперед в пассажирский отсек. Пассажирским его можно было назвать только условно – это были жесткие кресла для воздушного десанта, прикрепленные вдоль борта самолета. Аркадий опять едва сдержал смех. Все иллюминаторы в отсеке были закрашены белой матовой краской, как в машине «скорой помощи».

«Если и в туалете тот же амбулаторный уют, то Басову придется устанавливать свою походную лабораторию через толчок, – ехидно заметил про себя Аркадий. – Так ему и надо, пусть не путает божий дар с яичницей».

Аркадий поудобней, насколько это было возможно, расположился в кресле десантника и попытался заснуть. Сквозь дрему он слышал обрывки разговора Басова с одним из русских технарей, который самозабвенно рассказывал ему о достоинствах Ил-76. Последнее донеслось до него, что по натовской классификации транспортник Ил-76 имел кодовое название «candid», в переводе с английского означающее «искренний».

«Вполне символично: искренности здесь хоть отбавляй», – подумал Аркадий и отключился.

Проснулся он, когда транспортник мягко коснулся взлетно-посадочной полосы в Мукачеве, проехал еще несколько сот метров и застыл, снижая обороты двигателей. Наконец наступила полная тишина.

– Мы долго не задержимся. Сейчас нам дадут перекусить. Машинам тоже надо дозаправиться. Летим через Венгрию, Австрию и ФРГ. Около 11.00 по местному времени будем в Ивердоне… – вещал неизвестно для кого Углов.

Дело в том, что Аркадий и Басов вместе с русскими согласовывали маршрут полета и другие транзитные документы через посольства этих государств в Москве. Это они передали официальное приглашение швейцарцев с указанием типа самолетов, документами участников показательных выступлений и обслуживающего персонала.

Труднее было с немцами – они никак не могли понять, зачем русским МиГам и транспортнику лететь на любительский чемпионат в Швейцарию. Однако, получив недвусмысленные указания из Бонна, они, наконец, дали официальное согласие на пересечение их территории в заданном коридоре.

За два дня до вылета Аркадий собрал около 20 российских загранпаспортов и отнес их, мелким оптом, в швейцарское посольство, где в них тут же были проставлены визы. За кадром осталась лишь титаническая работа Натали, пустившей в ход свои связи, через которые была полностью организована швейцарская часть операции. Но главное было все же впереди.

Наконец Ил-76 снова взлетел. За ним поочередно отрывались от земли красавцы МиГи. Через какое-то время, набрав высоту, они выстроились, образовав эскорт. С земли это было впечатляющее зрелище. К сожалению, пассажиры Ил-76 не могли всего этого видеть даже через иллюминаторы и провели остаток полета в разговорах и травле авиационных баек. Басов, так же как и в автобусе, не выпускал из рук свой атташе-кейс, не сомкнул глаз и так и не сделал ни одной ходки в туалет.

Возле небольшой утопающей в зелени виллы остановился автомобиль. Высокий статный мужчина вышел из машины, подошел к домофону, укрепленному на воротах, и уверенно набрал комбинацию из нескольких цифр. Створки ворот плавно отворились, освобождая проезд, и мужчина, вновь сев за руль, загнал автомобиль во дворик.

По тому как он уверенно поставил машину в гаражную пристройку и домовито прихватил забытую на скамейке книжку, становилось ясно – этот человек здесь частый и желанный гость. Ему очень шел светлый твидовый пиджак, а расстегнутый ворот рубашки без галстука говорил о том, что день был воскресный. Мужчина, прижимая левой рукой букет, который он вытащил из автомобиля, быстрым шагом подошел к вилле, поднялся на крыльцо и тут же скрылся за массивной дверью. Он торопливо миновал холл и очутился в просторной гостиной. Не выпуская букет, он подошел к бару, открыл дверцу: сверкающий хрусталем и стеклом вместительный бар радовал обилием бутылок различной конфигурации и емкости. Помедлив пару секунд, мужчина взял начатую бутылку шотландского виски и, налив на два пальца янтарной жидкости, устроился в одном из кресел рядом с журнальным столиком, уложив букет на колени.

Послышались легкие шаги, мужчина быстро отставил стакан и с цветами в руке пошел навстречу Натали. В прозрачном шелковом одеянии она вошла – нет, вплыла – в гостиную, и вслед за ней аромат ее духов.

– Питер, дорогой… – только и успела сказать она, как железные объятия мужчины стиснули ее все еще хрупкие по-девичьи плечи. Они так и стояли посреди комнаты несколько мгновений, тесно прижавшись друг к другу. Чудесные розы, наконец-то освободившиеся от рук Питера, посыпались на ковер.

– Радость моя, – произнесла Натали. – У нас, к счастью, впереди целый день. Сейчас я тебя буду кормить, ведь время обеда, а потом… Пока я тебя угощу изумительной форелью, – пообещала, улыбаясь, Натали, выскальзывая из железных рук любовника. – Жаннин, моя приходящая служанка, сделала прекрасный соус, осталось только поджарить чудо-рыбу на огне. А зато салат я приготовила сама, – похвалилась Натали. – Пойдем, мой дорогой. В виде исключения я позволю тебе помогать мне.

Питер с обожанием следил за каждым движением Натали. Удивительно, но после пятнадцати лет знакомства с мадам Легаре он не утратил ни пыла первой безумной страсти, ни желания обладать ее прекрасным телом, казалось, не имеющим возраста. А Натали, глядя на любовника, вспоминала тот день, когда молодой помощник военного атташе Швейцарии появился в ее салоне на улице Мозар в Париже.

Она устраивала прием, где в центре внимания, помимо самой хозяйки салона, находилась удачно приобретенная картина раннего Шагала. Натали справедливо решила, что сначала работу следует показать в узком кругу, но с приглашением критики и прессы, – провести нечто вроде рекламной акции, а потом уже, выставляя ее в галерее, выгодно продать на лондонском аукционе «Сотбис». В конце концов, это был ее бизнес. Присутствующие по достоинству оценили приобретение Натали.

– Ну и что в нем такого особенного? – вдруг услышала она негромкий голос. – Примитивный художник, примитивные местечковые сюжеты. Не понимаю: почему вокруг его имени столько шума?

Голос неожиданного критика принадлежал молодому военному, которого она видела в салоне впервые Он стоял рядом с швейцарским советником по культуре и скептически разглядывал произведение витебского гения. Затем военный покинул своего собеседника и направился к столику, за которым стоял официант, наливавший гостям напитки. Натали про себя усмехнулась, поставив диагноз: «Фрондерство молодости и желание пооригинальничать».

Добросовестно выполняя обязанности хозяйки, она обошла по кругу гостей, задержалась пару минут с Джоном Риттером – старым другом и сотрудником Секретариата ЮНЕСКО, перекинулась парой слов с ведущим критиком раздела искусств «Фигаро» Мадлен Пико.

– Я еще не решила, как поступить с Шагалом, Мадлен. Жалко продавать – уж очень хорош.

Убедившись, что вечер пущен и вертится по раз и навсегда заведенному порядку, Натали с бокалом вина подошла к «новичку».

– Итак, чем же вам не угодил Шагал, молодой человек?..

Натали слегка коснулась пальчиками плеча молодого военного. Он явился в парадной форме швейцарских ВВС, которая ему необычайно шла.

– Я сторонник традиционной классической школы. Мне не нравятся все эти эксперименты, – смутившись, произнес новичок и тут же шутливо, чтобы скрыть свое смущение, добавил: – Надеюсь, это не скажется на вашем отношении ко мне и мне не запретят появляться у вас впредь?

– Упаси боже! – засмеялась Натали.—Любой человек в этом помещении имеет право на собственное мнение по любому вопросу и поводу Мы бы все умерли от тоски, если бы придерживались одинаковых вкусов и пристрастий. Вы не находите? – лукаво улыбнулась Натали, прищурив изумрудные глаза.

Питер к живописи относился довольно равнодушно и пришел на улицу Мозар вместе с советником по культуре посольства, частым гостем салона.

Ну не он первый и не он последний. Питер понял одно – с этой минуты единственной целью его посещения салона будет возможность вновь увидеться с прелестной хозяйкой.

В то же время постоянно действующий калькулятор в мозгу Натали просчитал с точностью до дня, когда молодой офицер окажется в ее постели. О чем, кстати, Питер пока еще и мечтать не смел. Он держал наполненный вином бокал и пожирал глазами хозяйку.

– Никоим образом не желая повлиять на ваше мнение, я все же рискну пригласить вас к себе в галерею. – Натали, как часто бывает, начала «военные действия» с подписания мирного договора. – Просто мне хотелось бы познакомить вас с некоторыми работами не только Марка Шагала, но и других художников. Надеюсь, ваши обязанности позволят уделить время небольшой экскурсии по моей скромной экспозиции? А почему вы пренебрегаете божоле, я прикажу заменить, если…

– О нет, мадам. – Питер залпом осушил бокал и что-то пробормотал насчет «букета» и «послевкусия».

Позволят ли обязанности? Господи! Да он найдет сколько угодно времени для нее – да все, что угодно, лишь бы видеть и слышать ее! Питер чувствовал – он пропал, пропал так, как с ним еще никогда не случалось. Что же это такое, наваждение?! А ведь он искренне считал и верил до этого момента: самое прекрасное чувство, неповторимое, он испытывает кжене. Почему он явился на прием без Мари? И вот теперь, оказывается, на него обрушилось неодолимой силы влечение, с которым он не знал, как справиться. То, что с ним требуется справиться, что это чувство запретное, Питер понимал, но понимал разумом. Сердце же и все остальное, что наполняет душу и тело молодого здорового мужчины, страстно стремилось к обладанию прелестной хозяйкой салона на улице Мозар.

– Разумеется, я найду время, – произнес Питер. – И с удовольствием принимаю ваше приглашение.

Он с облегчением сунул пустой бокал лакею.

– Чудесно. – Натали протянула молодому человеку визитку. – Поскольку вы – персона военная, связанная дисциплиной, то сами сообщите, когда ваши обязанности позволят уделить мне время. Договорились?

С этими словами Натали растворилась среди гостей. «Готов!» – констатировала искусительница. Вечер она собиралась провести за пределами Парижа – с единственно по-настоящему дорогим ей человеком, Морисом де Вольтеном.

Питер позвонил ей через день. Ему пришлось сдерживаться, чтобы не позвонить вечером после приема. «Вот это темп!» – восхитилась Натали. Она, помариновав как следует будущего любовника, пригласила его в галерею на следующей неделе.

– Приходите с женой, – мурлыкала искусительница. – Я слышала, она красавица и, в отличие от вас, разбирается в живописи.

«Только не это», – решил Питер. Мари, конечно, умница и эрудированный человек. Но она еще и женщина. Достаточно одной секунды – и она все поймет.

Бедняга Питер. За шесть лет действительно счастливого брака он никогда не испытывал желания взглянуть на другую женщину, и вот теперь…

– Благодарю, я передам жене приглашение, но боюсь, она будет занята, – неубедительно промямлил Питер.

В среду – назначенный день – окончательно погибший помощник атташе, быстренько пораскидав деловые бумаги, сослался на больной зуб и ушел со службы на три часа раньше обыкновенного. Он исправно ходил за Натали от картины к картине, послушно выслушал лекцию о модернистах и черном квадрате Малевича и с трепетом согласился подъехать в апартаменты мадам Легаре, «где имеется немало работ, которые послужат дополнительной иллюстрацией к нашему обзору Если, конечно, позволяет время».

Время позволило, и Питер вслед за мадам Легаре вошел в ее квартиру.

– С чего предпочитаете начать, мсье? – Натали вплотную приблизилась к несчастному, окутывая его неземным, как ему показалось, ароматом. – Сначала посмотрим мою коллекцию, или…?

Обезумевший от нахлынувшей страсти Питер обнаружил себя полностью раздетым на гигантской кровати, покрытой шелковой простыней цвета «юный персик». Прелестная обнаженная женщина покрывала его грудь и живот нежными короткими поцелуями, опускаясь все ниже и ниже. Боже! То, что вытворяла эта волшебница, ни в какое сравнение не шло с обычными ласками, которыми он и Мари награждали друг друга. Душа и, разумеется, тело Питера возносились куда-то ввысь, как ему казалось, на небеса.

– Господи, как же я буду жить дальше? – пробормотал счастливый, когда немного пришел в себя.

– Как всегда, – пообещала Натали. – А может быть, еще лучше.

Вот так это и началось у них. Питер знал, что у нее есть кто-то, кто представляет для Натали нечто серьезное, он со временем понял, что она не слишком щепетильна в интимных связях. Но боже, какое ему было до всего этого дело, если она не бросала его и по-прежнему дарила свою, как ему думалось – или хотелось верить, – любовь. Сам того не замечая, Питер делился с ней некоторой информацией определенного рода, которая, естественно, не должна была выходить за стены атташата.

Потом она на какое-то время исчезла со светского горизонта. Питер знал, что Натали пережила сильный кризис, но не мог знать, что это было связано с гибелью в автокатастрофе барона Мориса де Вольтена. Барона он видел в салоне Натали, но о том, что тот был так близок мадам Легаре, не догадывался. Позже, когда Питера повысили в звании и перевели из Парижа в Нью-Йорк, он мог с ней только переписываться. После возвращения на родину они опять смогли встречаться. Со временем связь до смешного стала напоминать семейную: Питер знал, какие «болячки» беспокоят возлюбленную, был прекрасно осведомлен о ее визитах в известную клинику в Швейцарских Альпах. Именно Питер подал ей мысль купить небольшую виллу, где она могла бы спокойно пережидать время, необходимое после хирургических манипуляций над лицом и телом. Главное же для него было находиться рядом с этой женщиной, выполняя посильно все ее желания. Все остальное не имело значения. В этот приезд он знал – Натали намерена снова отправиться в Альпы. Зачем? Как верный муж, который стареет вместе с подругой жизни, он действительно не видел беспощадной работы времени. – Возьми еще кусочек, – угощала Натали любовника.

– А ты? Тебе ведь все равно проходить курс, – улыбался Питер. – Так чего мучиться заранее? И вообще, ну зачем тебе так измываться над собой? Подумаешь, три килограмма прибавила. И морщинки твои в уголках глаз мне нравятся. Такие лучики очаровательные! – Питер умалчивал, что некоторые из старательных ухищрений молодящейся женщины все равно скрыть невозможно. Особенно от тех, кто знает мадам Легаре давно и очень хорошо. Да и смешно было не замечать, что дама, выглядевшая на… сорок с небольшим, вдруг «помолодела» на десять лет. Он не понимал этих женских причуд, Натали была для него все так же притягательна.

– Нет, Питер, я твердо решила, и ничто меня не остановит. Пора бы тебе ко мне привыкнуть, мой дорогой. Для женщины это – конец света.

– Но не для такой, как ты, – не сдавался Питер.

– Боже, ты такой же упрямый, как тогда, возле Шагала. Помнишь, милый?

– Очень хорошо помню, – прорычал Питер и увлек Натали в спальню.

Натали принимала его с наслаждением. Что не мешало ей потом предаваться самоанализу.

«Что же в Питере такого, что вот уже столько лет мы встречаемся и, насыщая друг друга, готовы предаваться любви снова? Почему я по-прежнему хочу этого мужчину? – спрашивала в который раз Натали. И с отвращением вспоминала Омара, с его сладкими ухватками. – Что такого в моем рыцаре, что вновь и вновь возбуждает меня, что есть особенное в этом мужчине, что вынуждает меня думать о нем? Почему, едва я слышу его мягкий баритон, я не могу совладать с собой? И когда это, кстати, началось?..»

Натали, не отдавая себе отчета, скорее на уровне подсознания, искала в Питере то, что было в бароне. Тех сильных чувств, какие она испытывала к Морису, она не знавала более, это так. Но тоску по мужчине, мужчине сильном душой, она заглушала именно с когда-то скромным помощником военного атташе, который появился на улице Мозар… когда там еще бывал Морис. Морис… Она старалась не думать о нем, но не могла избавиться от этих мыслей. Однажды Натали в ликующий момент с Питером чуть было не назвала любовника именем барона. Тембр баритона, выправка, ранняя седина… Так похоже, так…

Не сговариваясь, они никогда не обсуждали его семейные дела. Питер знал: еще в Париже жена поняла – у него появилась женщина. Однако ни намеком, ни тем более словом Мари не обнаружила своей осведомленности. Она прекрасно понимала, что Питер никогда не оставит семью – для него слишком много значили и карьера и сыновья. Да и сама она не мыслила портить судьбу и свою и детей. Питер был благодарен ей за все. Иногда он думал: нет ли у Мари возлюбленного? И тут же гнал кощунственные домыслы. Странно, но ему почему-то не хотелось, чтобы у Мари появился мужчина.

Натали же совершенно не ревновала Питера. Более того, частенько подшучивала:

– Милый, ну почему бы тебе не закрутить роман с молоденькой невинной девушкой?

Питер всегда игнорировал подобные шутки Натали, оставляя их без комментариев.

– Увы, дорогая, – с сожалением произнес Питер, – но мне уже пора возвращаться в Женеву – Он потянулся было за рубахой и вдруг, отшвырнув ее, стиснул Натали опять в своих железных объятиях. – Но пара минут у меня есть, а?

– Ты намерен управиться за пару минут? – прошептала Натали, одновременно освобождая его от халата. Пара минут обернулась часом.

Разумеется, были затем и прощальные поцелуи и объятия, после чего Питер наконец покинул виллу.

Натали, прошла в спальню, раскрыла все ящики комода и начала нехитрые сборы.

«Этот пеньюар беру, кружевное белье. А зачем мне, собственно говоря, там такое белье? – Она швырнула невесомые трусики и лифчик снова в комод. – Кто меня там увидит, кроме милейших сестричек и самого мсье Кашена? Так ему мы все молодящиеся тетки. – Мадам Легаре не щадила себя, когда оставалась наедине сама с собой. – Господи, может, Питер прав и пора прекратить эти бесконечные и мучительные манипуляции? Кого я хочу обмануть, кроме себя самой?.. И все-таки он не прав. Глупые мужчины никогда не поймут, что для женщины три лишних килограмма – это… – она не сразу нашла сравнение, – все рано, что у них – не стоит!»

Натали поднялась, подошла к огромному зеркалу и негромко пропела:

– Ну-тес, сударыня, что же мы имеем на свои?.. – И после паузы продолжила: – Полновата, немного лишнего под подбородком. Личико? Личико ничего…

Она прыснула, снова вспомнив сцену в спальне у Галеба. До «роковой старушки» ей еще далеко.

Натали была слишком строга к себе, не желая смириться с неизбежным: и восемнадцать, и двадцать, и… – ушли безвозвратно. Умей радоваться тому, что есть. И радоваться было чему – она, как и многие ровесницы, оставалась притягательной. В этом зрелом возрасте сводили мужчин с ума Марлен Дитрих, Айседора Дункан, Лиля Брик, Лиз Тейлор и еще тысячи женщин, имена которых незнакомы миру, а известны лишь тем мужчинам, кто делил с ними счастье ласк и наслаждений.

– Да, ничего страшного, – вслух утешила себя Натали. В конце концов, главные прелести женского тела, которые, в отличие от талии и лица, можно обнаружить лишь при ОЧЕНЬ тесном знакомстве, у нее были в превосходной форме.

И с улыбкой вспомнила, как много лет назад, увидев себя в зеркале, когда, счастливая и упоенная любовной ночью, – о, Морис! – вышла из душа, в ужасе вздрогнула, обнаружив несколько складочек на талии. Тогда Натали в панике бросилась к увеличительному зеркалу. «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду покажи…» Правда оказалась несколько огорчительной: гусиные лапки в уголках глаз, слегка набрякшие веки, совсем слегка…

«Пора принимать меры, – лихорадочно заработала головка мадам Легаре. – Через неделю аукцион. В общем, на дела уйдет недели три… Месяц. Более ждать нельзя. Что я скажу барону? Да уехала выбирать работы для галереи. Единственное, кому можно – и нужно – сказать правду, – усмехнулась Натали, – это куратору. Петров должен знать, где я нахожусь».

Решение принято, и мадам Легаре со свойственной ей деловитостью созвонилась с клиникой и договорилась о том, что приедет на запись. Дорога от Лозанны вела вверх. Вдоль нее, спрятавшись за увитыми плющом заборами, радовали глаз ухоженные, крошечные, словно игрушечные, виллы. Позже она купит себе такую же, только вблизи Женевы.

Клиника расположилась в изумительном парке, который кустистыми террасами поднимался в горы. Возле ворот Натали встретил вышколенный привратник. «Мадам Легаре? Пожалуйста, не волнуйтесь, вашу машину отведут в гараж». Административный корпус скорее производил впечатление дорогого отеля, чем медицинского учреждения. Хорошенькая строгая дама в хрустящем бирюзовом халатике проводила Натали на второй этаж, где в кабинете ее ждал главный врач клиники мсье Кашен.

– У нас все строго конфиденциально, мадам Легаре, – первое, с чего начал разговор Кашен, – можете быть спокойны. Мы регистрируем клиентов под вымышленным именем. Пожалуйста, посмотрите. – Кашен протянул Натали несколько листков бумаги, скрепленных намертво. – Это типовой договор, который наша клиника в обязательном порядке заключает с каждым из клиентов. Ваше право внести сюда дополнения.

– Замечательно, – улыбнулась Натали. – Мне подходят условия. Я хотела бы приехать сюда через три недели. Могу я посмотреть апартаменты, в которых мне придется провести достаточно длительное время? Я понимаю, что ложусь на курс лечения, но все-таки хочется коротать этот месяц в комфорте.

– Безусловно, мадам, – ослепительная улыбка врача смогла соперничать с обаянием Питера О'Тула[54].

– Вам поможет старшая сестра. – Кашен нажал на кнопку. – Луиза, когда мы закончим, пожалуйста, покажите мадам Легаре апартаменты.

Вскоре появилась бирюзовая матрона, которая провела ее в двухкомнатные апартаменты с изумительной террасой-садом. Сейчас их занимала ее приятельница, звезда французского кино Катарина Недивье. Катарина-то и дала Натали адрес клиники. Натали подписала все необходимые бумаги, внесла аванс и простилась до начала сентября.

«Нет, все-таки мне пригодится кружевной лифчик».

Сегодня Натали вспоминала, с каким ужасом она взглянула на себя в зеркало, когда после операции сняли бинты. Жутко опухшее лицо, все в разноцветных пятнах. Глаза, как у вампира, – Натали вздрогнула, вновь переживая те ужасные минуты, – налитые кровью, кошмарные черные швы за ушами.

– Мадам, не стоит на этой стадии так себя разглядывать, – уговаривали Натали врач и сестра. – Пройдет время, и все исчезнет, а так только ненужное и совершенно бесполезное расстройство.

Но Натали разглядывала себя и расстраивалась. «Боже, что я натворила. Никогда-никогда я не смогу выглядеть, как нормальные люди. Ну чем мне мешали несчастные морщины?» И она стонала, сидя на кровати, раскачиваясь, как китайский болванчик, или бродила по террасе, проклиная всех и вся.

Но вот сняли швы. Мучительный месяц закончился. Шрамы из кошмарно-зловеще багровых постепенно превратились в нежно-розовые, и вскоре под влиянием чудодейственных мазей и времени исчезли совсем.

– Ну, мадам Легаре, – хохотнул мсье Кашен, любуясь Натали, когда та, не веря своим глазам, чуть ли не приплюснув лицо к зеркалу, изучала свою обновленную внешность.

– Боже, – только и выдохнула женщина. – Да я и в двадцать лет не выглядела так изумительно! Вы сотворили чудо, вы настоящий волшебник, мсье Кашен.

Глаза женщины от счастья сияли, как у юной девушки – лучики в уголках глаз пропали, словно их там не было и в помине. Упругие щечки украшали очаровательные ямочки, и стройная лебединая шейка без единой складочки требовала поцелуя.

«А Морис так и не заметил ничего…»

За последние пятнадцать лет Натали хорошо выучила дорожку в уютное местечко под Лозанной. Правда, чаще всего она приезжала на курс похудания. Она пробовала лечение сном, когда тебя кормят и водят умываться, целых две недели, а ты просыпаешься с ощущением, что проспала всего одну великолепную ночь. На этот раз, увы, мадам Легаре не могла позволить себе вздремнуть. Ей предстояло провести в ставших почти родными апартаментах около месяца, подвергаясь малоприятным процедурам – нет, ничего хирургического, слава богу. И питаться…

«Господи, разве ЭТО можно назвать пищей! А может, прав Питер – незачем терзать себя идиотскими диетами? Вот Омар, к примеру, огорчался, когда я худела.

Ладно, подруга, собирайся. Завтра тебя ждет мсье Кашен и вареное – какое там – вареное! Вываренное пюре из абрикосов».

И Натали целый вечер перекладывала вещи, которые завтра должна увезти с собой в альпийскую клинику, где она сначала сбросит лишние килограммы, а потом высокопрофессиональные врачи вернут ее тридцать… двадцать пять…

Наутро мадам Легаре вывела из гаража свой «ягуар», выехала за ворота и покатила по шоссе вверх, по направлению к Лозанне.

– Вы, как всегда, пунктуальны, мадам. – Вышколенная старшая сестра приняла багаж Натали и провела ее в кабинет. – Мсье Кашен будет сию минуту…

Натали едва успела отпить глоток освежающей воды, который предусмотрительно поставила перед ней сестра, как в кабинет с ослепительной улыбкой уже входил мсье Кашен.

В Ивердоне официальную делегацию НПО «МиГ» ожидал первый сюрприз. Оставив охрану и дежурных у самолетов, ничего не подозревающие москвичи быстро прошли паспортный контроль и оказались в небольшом зале местного аэропорта, который был буквально забит толпой журналистов с фотоаппаратами и телекамерами. И – что самое удивительное – к ним тут же устремилась большая компания военных летчиков. Возглавлял группу трехзвездный генерал, представившийся командующим ВВС Швейцарии. Ничего себе! Такой прием по меньшей мере был неожиданным, поскольку чемпионат мира по высшему пилотажу среди любителей был исключительно гражданским мероприятием. Тут же защелкали фотокамеры, и делегация вместе со швейцарскими военными оказалась в эпицентре салюта из вспышек. Со всех сторон посыпались вопросы.

– С какой целью вы решили выступить на чемпионате с показательной программой? Как вы оцениваете МиГ в сравнении с «миражом» и Ф-16? Состоятся ли у вас переговоры с ВВС Швейцарии? Каково будет их содержание?

– Господа, гости устали. – Генерал дружелюбно улыбнулся трудящимся пера и решительно заявил: – Перелет был не из легких. Проявите милосердие. Вы еще не раз будете иметь возможность побеседовать с нашими русскими гостями. Прошу вас…

Несколько полицейских быстро оттеснили толпу журналистов от делегации, и представителю оргкомитета чемпионата, наконец, удалось вывести русских из зала, а затем пройти к стоящим у входа служебным автобусам. Генерал пригласил руководителя делегации и неотлучно следовавшего за ним Углова поехать до гостиницы в автомобиле командующего.

Стоявшие в стороне французы во главе с Аркадием и Басовым вежливо распрощались с русскими и направились к лифту, доставившему их в подземный гараж. Аркадий и Басов сели в поджидавший их автомобиль и помчались в сторону Женевы.

Расположенная вдоль реки Роны на фоне величественных Альп Женева известна всему миру как штаб-квартира Международного Красного Креста и дюжине других международных организаций. Она однажды давала приют печально известной и канувшей в Лету Лиге Наций, предшественнице ООН.

Женева впитала в себя черты многих культур, хотя французская культура и язык Вольтера являются на сегодня преобладающими признаками города. Атмосфера Женевы всегда источала неповторимый шик и молчаливое превосходство. Вылизанный до приторности, город изобилует изящными особняками, озерами, оккупированными полчищами чаек, магазинами с товарами лучших мировых марок и элитными ресторанами.

Сердце города называется «Рив Гош» – левый берег реки, на котором находится полная очарования старая его часть. Туристы толпами прогуливаются по причудливым бутикам и художественным галереям вдоль улицы Гранд-Рю с ее мощенной булыжником мостовой. Каждый, кто посещал Женеву, непременно побывал в соборе Святого Пьера, где вел реформаторские проповеди поселившийся там в 1536 году Джон Кальвин. Все путеводители по городу рекомендуют молча постоять у памятника основателям протестантского реформаторского учения и подивиться красотам Джет-д'О – самого высокого фонтана Европы.

Однако Аркадию и Басову было не до прелестей этого спокойного и респектабельного города Европы. Их автомобиль устремился в тихий уголок Женевы на улицу Шмен дю Пти-Саконе, где находился отель «Интерконтиненталь» – один из самых больших и комфортабельных отелей в городе. Аркадию и Басову не терпелось после спартанских «удобств» в чреве пропахшего горючим и еще черт знает чем транспортного гиганта, принять душ, переодеться и, наконец, просто по-человечески поесть.

Что касается последнего, то через два часа в ресторане «Ля Перголь», на втором этаже гостиницы, их будет ожидать Натали.

– Господин генеральный директор, – генерал, как это принято у французов и швейцарцев, в неофициальной обстановке повысил руководителя делегации на один ранг, – мы чрезвычайно рады принимать ваших асов на швейцарской земле и в швейцарском небе.

Расположившийся в огромном «Мерседесе-600» на откидном сиденье молоденький переводчик отлично справлялся со своей миссией, и только легкое грассирование и интонация выдавали в нем иностранца.

– Еще каких-то три-четыре года тому назад, – продолжал генерал, – это было бы совершенно немыслимо. Прекрасно, что времена меняются, и меняются к лучшему. Поэтому нет ничего удивительного, что мы решили, воспользовавшись оказией чемпионата, встретиться с вами и поговорить как профессионалы с профессионалами.

Русские внимательно слушали генерала и вежливо кивали.

– Я думаю, что вашим асам будет также интересно встретиться с нашими лучшими летчиками и показать друг другу свое мастерство. Не правда ли?

– Вы правы, господин командующий, – согласился зам. генерального, предварительно взглянув на Углова.

– Мы готовы также провести с вашими ребятами совместные полеты, если вы посчитаете это возможным. Мне сказали, что одна из ваших машин – спарка… – Генерал вопросительно с надеждой в глазах смотрел на руководителя делегации.

– Прекрасно, давайте проведем совместные полеты в спарке на МиГе и на «мираже».

Генерал с юношеским энтузиазмом горячо поддержал зам. генерального.

– Это просто великолепное предложение… Когда вы собираетесь на аэродром? Сегодня? Отлично. Я предоставлю в ваше распоряжение наш автомобиль. – Он кивнул на сопровождавшую их машину. – Можете им пользоваться по своему усмотрению. На аэродроме вы встретитесь с моим порученцем майором Эдмоном Кюном. Он поможет вам разработать совместную программу полетов.

В это время машины подъехали к гостинице, где проживали участники чемпионата. Зам. генерального и Углов сердечно поблагодарили командующего за оказанное внимание и, попрощавшись, вошли в вестибюль. Там многоязычная группа участников и официальных лиц толпилась у информационного столика с эмблемой чемпионата для получения аккредитационных карточек, программы и других документов.

Приведя себя в порядок, Кобзарь в сопровождении «Бонда» Басова в темпе двинулся в «Ля-Преголь».

Войдя в ресторан, они сразу заметили Натали, которая сидела у окна в самом конце зала. Аркадий издали помахал ей рукой и направился к ее столику. Анатоль, следуя за Аркадием, с любопытством вглядывался в эту легендарную женщину. Ведь он-то был знаком с личным делом Натали.

«Черт возьми, она все еще очень хороша, несмотря на свой возраст. Вот что значит зрелая холеная красота и вмешательство современных косметологов. А этот высокомерный взгляд умных глаз и гордая посадка головы, – приближаясь, продолжал внимательно рассматривать ее Анатоль. – Она из тех женщин, которые выглядят, по крайней мере, лет на 10—15 моложе своего возраста», – закончил он свои наблюдения.

Подойдя вплотную к столику, мужчины по очереди поцеловали грациозно протянутую им руку. Процедура по своей торжественности напоминала церемонию у полкового знамени. Натали приветливо улыбнулась, обнажив два ряда жемчужно-белых зубов, искусно сделанных лучшим дантистом Франции, и жестом пригласила мужчин садиться.

«Величественная сука…» – констатировал про себя Басов. Аркадий, для соблюдения вежливой формальности, указав на Басова, произнес:

– Это наш друг Анатоль из посольства в Москве…

– Ну как там в Москве? Как вы долетели? – без интереса спросила Натали.

Басов уж было собирался ей что-то ответить, однако вопрос был явно риторический, и Натали, не отдавая инициативы, тут же заговорила снова:

– На аэродроме и по дороге в отель все прошло безукоризненно. Мне только что сообщили об этом. Гости согласились провести совместные полеты на МиГах и «миражах». Кстати, они сами это предложили, опередив нас. Завтра утром начнется следующий этап операции…

«Как же это ей удалось?» – восхищенно и одновременно с завистью подумал Басов.