Полет орлицы Агалаков Дмитрий

– Вот что, милый герцог, – сказала девушка. – Мы поступим иначе. Сегодня ночью вы возведете мост из лодок, и мы нападем на Париж со стороны Сены! К утру столица будет наша!

Той же ночью герцог Алансонский, вдохновленный уверенностью Жанны, бросил часть своей армии на возведение моста из лодок, но о самовольной выходке узнали в ставке. Король был вне себя от гнева. «Да как она смеет?!» – кричал он и топал ногами. Чаша его терпения была переполнена. Ла Тремуй очень точно уловил момент, когда время его музыкальной партии. До этого, заручившись поддержкой архиепископа Реймсского, он уже говорил его величеству обреченным тоном: «Париж не сдался Даме Жанне. Господь хочет мира – не войны». Теперь же он восклицал: «Сегодня они не слушают своего короля, а что завтра? Обратят в его сторону свои мечи?» Фраза была резкой, даже опасной, вызывающей! Но Карл Валуа был так разгневан, что тонко продуманный вопль Ла Тремуя пришелся как раз кстати. Он точно ранил короля в сердце, и рана эта осталась кровоточить. Герцогу Алансонскому и Жанне было приказано разрушить мост и без промедления вернуться со своими войсками в ставку.

– Мы были рядом с победой, – утром 11 сентября сказала Жанна, представ перед своим королем.

Карл Валуа гневался и метал громы и молнии только при самых избранных – Ла Тремуе, архиепископе Реймсском, де Гокуре. Но когда Дева появилась перед всем двором, он был величественно спокоен.

– Увы, Жанна, мы не были близки к победе. Время захватить Париж еще не настало. Ожидание – порой тоже битва.

– Ожидание и подвело нас, Ваше Величество! – не удержалась девушка. – Париж успел подготовиться к осаде!

Карл Валуа потемнел лицом – это был вызов. Жанна при всех обвиняла его в том, что из-за его медлительности они проиграли битву. Но он быстро согнал набежавшую тень, хоть ему это и было нелегко. Он даже нашел в себе силы приветливо улыбнуться.

– На все воля Господа, – сказал он. Король встал со своего походного трона и, пройдясь по зале, громко оповестил двор: – Мы возвращаемся к берегам Луары – в Жьен. Завтра же. Такова моя воля!

Сердце Жанны больно сжалось. Это было поражение. Трагедия. Катастрофа. Париж оставался в руках англичан… Девушка ничего не знала о том, что совсем недавно Карл Валуа принимал у себя некоего Пьера де Бофремона, знатного бургундского дворянина, который от лица своего сюзерена пообещал, что Филипп Бургундский вскорости приедет в Париж и будет говорить с людьми ему верными и убедит их сдать столицу королевства французам. Для этого он выпросил у Карла охранную грамоту – дабы герцогу свободно странствовать по землям, занятым королем Франции.

…В день ухода армии из предместий Парижа Жанна в сопровождении д’Олона и пажа де Кута принесла в аббатство Сен-Дени свои сверкающие доспехи и оружие – меч дю Геклена из Сент-Катрин-де-Фьербуа и боевой топор, подаренный ей де Ковальоном при взятии бастиона Сен-Лу.

Дева чувствовала за собой вину. Она навязала врагу битву в день Святой Богородицы. Несколько тысяч человек нещадно избивали друг друга. И вот – бой позорно проигран.

Великий поход, который начинался как гром небесный, и ангелы разили в нем демонов, пророча царство света, был окончен.

Жанне казалось, что она шагает в пустоту…

То и дело менялся пейзаж. Замки, принимавшие короля-триумфатора, сменяли друг друга. И вот уже заблестела впереди осенняя Луара…

Армия прибыла во главе с королем в Жьен, где и была распущена. Для Жанны это казалось последней точкой в великом походе. Из Жьена двор переселился в замок Мён-сюр-Йевр. Рядом с королем уже была королева Мария Анжуйская и ее мать Иоланда Арагонская.

– Я не ошиблась в вас, – наедине с Жанной сказала ей королева четырех королевств. – Вы – наша героиня.

Об этом Жанна думала меньше всего. Она говорила королеве, что англичане и бургундцы уже поднимают голову и будут искать реванша! Но лицо Иоланды было непроницаемо.

– Как мне убедить вас? – Жанна готова была расплакаться. Почему эта мудрая женщина не хочет понять ее? – Наши победы – временная удача, не более! Англичанам надо было отсечь голову, пока они стояли на коленях!

– Всему свое время, – сказала королева. – Вам нужно отдохнуть, Жанна. Вы так много сделали для нас!

– Я не устала! – это был крик отчаяния. – Я готова сражаться!

– А я вижу, что устали. Вы приехали свежей, точно распустившаяся лилия. Но теперь я вижу, что вы похудели. У вас круги под глазами. Война – тяжелая работа. Отдохните. Пусть теперь дипломаты возьмутся за дело. Впереди – зима. – Королева помолчала и многозначительно улыбнулась девушке. – Если бы вы знали, душенька, сколько стоит содержать армию! Если бы знали…

Жанна не понимала королеву. И понимать не хотела! А Иоланда Арагонская со свой стороны призадумалась: не ожидала она от своей протеже такого упорства и непримиримости. Дева выполнила свою миссию – так решила королевская семья. Разве этого не достаточно, чтобы хоть немного унять свой пламень?

При дворе превозносили Карла Валуа, славили Жанну. Для всех весенне-летняя кампания была триумфальной! Неудача под Парижем была ложкой дегтя, и бочку с медом она не испортила. Попытка овладеть Парижем – экспромт! В начале весны буржский двор посмеялся бы над каждым, кто сказал бы, что в сентябре дофин будет осаждать столицу!

Неожиданно уехал герцог Алансонский. Он был неразговорчив и хмур, попрощался наспех. Сказал, что на время уезжает в Анжу. Жанна попросилась с ним, она видела, что Алансон с радостью взял бы ее, но король запретил.

– У меня на вас, милая Жанна, большие планы, – только и сказал он. – Если, конечно, вы не устали от битв и чувствуете в себе силы защищать корону Франции!

Очень скоро в Центральной Франции намечалась военная кампания, и опыт и отвага Девы, а главное – имя, должны были пригодиться.

Жанна ничегошеньки не знала о разговоре, состоявшемся между королем и герцогом Алансонским в замке Мён-сюр-Йевр, как только армия вернулась на зимние квартиры.

«Вы оставите Жанну в покое, иначе я расценю это как бунт, Алансон!» – когда герцог со всей решительность заявил, что хочет взять Жанну в Нормандию, выкрикнул Карл Валуа. – Вам ясно?»

Алансону оставалось только потупить глаза и пробормотать:

«Да, Ваше Величество».

«Отлично! А теперь ступайте – в Нормандию или даже в саму Англию! Вам виднее. – Потом он смягчился и добавил: – Я отпущу с вами Ла Ира и Ксентрая».

Это был сделка.

Но разговору с Алансоном предшествовал еще один разговор, состоявшийся между королем и Ла Тремуем.

«Отпустить ее с герцогом? – восклицал фаворит. – Это невозможно, Ваше Величество! Они уже раз ослушались своего короля. Что им мешает повторить это преступление? Дайте им волю – они тотчас пойдут на Париж и сломают всю дипломатическую игру! Герцог Бургундский хочет быть нашим союзником! Если этот план осуществится, англичане сдадутся без боя!»

В сущности, это утверждение не было лукавством. Иметь в союзниках Бургундию – это значило уже наполовину одержать победу. Но король не ведал другого, что в конце сентября, когда его войско прибыло на берега Луары, любезный кузен французской короны герцог Бургундский заключил новый дружественный союз со своим деверем лордом Бедфордом, вместе с ним посмеявшись над размечтавшимся о Париже Карле Валуа.

И этот союз был той реальной угрозой, что должна была заявить о себе сразу, как только на смену зиме придет весна. Жанна была права, когда говорила о том, что врагу нужно было рубить голову тогда, когда он стоял на коленях…

Войско собиралось в Бурже, столице Карла Валуа. А пока что Жанне было приказано его величеством отдыхать в Мён-сюр-Йевр, набираться сил на охотах, турнирах и пирах. Но друзей ее здесь почти не осталось. Орлеанский Бастард отправился в Орлеан – помогать восстанавливать город. Куда-то подевались Ла Ир и Ксентрай. Оставаться при дворе, что готовился зимовать, утопая в пирах и увеселениях, Жанна не пожелала. Лучше – в Бурж, где собиралась армия. Король не протестовал. Затаив на сестру обиду за ее дерзость, брошенную ему в лицо в Сен-Дени, он с легкостью отпустил Жанну.

Девушке определили нового опекуна – Карла д’Альбре, королевского наместника в Берри, племянника того самого коннетабля, что погиб под Азенкуром. Но этот Карл д’Альбре был еще и сводным братом Жоржа Ла Тремуя.

Заботливый и предупредительный, в начале октября сир д’Альбре увез Жанну в Бурж.

Героиня Франции поселилась в доме Рене де Булини, королевского генерального советника по финансам. Жанна подружилась с его супругой, Маргаритой Ла Турульд, они вместе ходили в церковь, часами беседовали.

Тем временем слава Девы Жанны росла и укреплялась с каждым днем. Где бы она ни появлялась, за ней сразу же устраивались процессии горожан и бедняков. Всем хотелось дотронуться до спасительны Франции, взять немного ее святой силы. Жанне докучала такая популярность, но укрыться от нее было невозможно. Ей приносили четки, крестики и медальоны – люди хотели, чтобы их самые дорогие вещи побывали в руках Девы.

Жанна послушно выполняла просьбы народа.

– Вы и впрямь передаете им силу? – однажды совершенно серьезно спросила Маргарита свою гостью. – Всем этим вещам?

Жанна улыбнулась:

– Дотроньтесь до них сами – они будут так же хороши от вашего прикосновения, как и от моего!

А в сорока лье от Буржа, в замке Мён-сюр-Йевр, перед обедом подогревая вином аппетит, беседовали Карл Валуа и его фаворит Жорж Ла Тремуй.

Герцог посвящал короля в наиболее интересные события, что происходят в королевстве. Заговорили, как и положено, о Деве Жанне. Обойти ее персону вниманием было невозможно – о Жанне вспоминали даже те, кто всеми силами хотел позабыть о ней. И может быть, эти – в первую очередь!

– В честь Девы Жанны, спасительницы Франции, ваши подданные воздвигают алтари и часовни, – смакуя вино, как бы между прочим говорил Ла Тремуй. – Священники служат мессы за ее здравие и по тому же случаю устраивают торжественные процессии.

Он очень хотел бы добавить, что церковь уделяет внимание Жанне куда большее, чем самому королю, но это было бы чересчур откровенно. Мысль должна сквозить между строк. Так оно вернее и безопаснее! За несколько лет придворной жизни и тесной дружбы с королем Ла Тремуй разгадал этого человека. Будучи слабым и нерешительным, Карл Валуа завидовал всем сильным и целеустремленным. Человек без власти так бы и носил эту зависть в себе, так бы она и грызла его до самой смерти. Что слабый сделает сильному? Но Карл Валуа был королем – и мог дать разгуляться своим страстям! Даже по отношению к близким и верным ему людям. Всех, кто поднимался высоко, рано или поздно при этом государе ожидало падение. Что до самого Ла Тремуя, он сердцем почуял, как нужно вести себя с королем Франции! Быть тенью. Но той тенью, которая всегда впереди своего хозяина.

– И это все, Ла Тремуй?

– Как вы могли подумать, государь? Конечно, нет! Мне говорили, что в Орлеане и Блуа иконописцы придают ликам святых черты девушки из Домреми. А в Перигоре какой-то сельский священник ежедневно проповедует о великих чудесах, совершенных во Франции заступничеством Девы, посланной Богом. Тех же, кто смеет сказать в адрес Жанны бранное слово, заключают в тюрьму. Французы уверены, что Жанна – небесное создание. Карл д’Альбре говорит, что в Бурже народ ходит за ней повсюду. Ей поклоняются, как живой святой!

Слушая герцога, Карл Валуа кивал.

– Как святой, – наконец рассеянно повторил он. – Забавно.

Но произнес он это «забавно» мрачно. Точно вынес приговор.

Имя одного человека наводило страх на Центральную Францию, подобно тому, как наводило страх имя Минотавра на остров Крит. Звали его Перрине Грессар. Начинал он военную карьеру простым наемником в войсках герцога Бургундии Жана Бесстрашного. Грессар поднялся благодаря военному таланту, беспринципности, жестокости и безудержной алчности. Заправляя бандами головорезов, он нанимался то в услужение к герцогу Бургундскому, то к англичанам. Он занимал города, грабил и вырезал жителей, угонял скот. Не брезговал ничем. Но состояние он сколотил в первую очередь на том, что брал в плен важных аристократов, не обязательно воевавших с ним, но просто пересекавших поднадзорную им территорию, и требовал за них непомерный выкуп, справедливо считая, что жизнь – дороже всего золота мира. Он был человеком, который сам, в обход всех королей, присвоил себе дворянский титул – в 1426 году Перрине Грессар купил крепость Ла-Мот-Жоссран и стал именоваться «Сеньором де Ла-Мот-Жоссран»! Вскоре благодаря неуемной предприимчивости разбойник с большой дороги стал хозяином еще двух крепостей – Сен-Пьер-ле-Мутье, и что особенно важно – Ла-Шарите. Последняя находилась всего в пятнадцати лье от королевского Жьена! Было время, когда на короткий срок Перрине Грессар блокировал в Бурже дофина Карла Валуа, а в декабре 1425 года в сети разбойнику попался Жорж Ла Тремуй, тогда еще даже не представленный дофину. Чтобы не проститься с жизнью и вырваться на свободу, герцогу Ла Тремую пришлось заплатить 14 000 экю золотом! С тех самых пор нынешний фаворит Карла Валуа имел большущий зуб на сеньора Грессара! Бывший наемник становился настоящим магнатом, готовым поспорить как с короной Франции, так и с троном Бургундии.

В конце октября, вдохновленный славой французского оружия, Ла Тремуй убедил короля начать военную кампанию против злодея Перрине Грессара.

Полководцем назначили Карла д’Альбре, капитанами были Людовик Бурбон, граф де Монпансье, маршал де Буссак и Дева Жанна. Борьба с Грессаром и была теми «большими планами», которые король возлагал на Жанну – ей вновь предстояло одеть доспехи, на этот раз – подаренные Рене Анжуйским в Нанси.

Перрине Грессар был не только ловким разбойником и безжалостным душегубом, но и талантливым полководцем. Все крепости «Сеньора де Ла-Мот-Жоссран» были готовы к долгой осаде и обороне, а дисциплине его армии могли позавидовать королевские войска.

Первый удар французы нанесли по Сен-Пьер-ле-Мутье, самой южной из крепостей Грессара на Луаре. Крепость была взята в осадное кольцо и скоро начался штурм. И тут случилось новое чудо – как отголосок тех чудес на Луаре, что потрясли весной всю Европу. Ядра крушили стены, рвы наполнялись вязанками хвороста и трупами французов. Но штурм был отбит, и вот уже войска короля отступают, едва ли не бегут от крепости и от стрел солдат Перрине Грессара. И только одна Жанна, держа в руках древко своего знамени, вросла в землю. Но стрелы, нацеленные на нее, летят мимо…

…Жан д’Олон хватает ее за руку:

– Жанна! Мы уходим! Прошу тебя! Ты – одна!

– Нет! – оборачивается она к нему. – Со мной пятьдесят тысяч моих солдат! Оглянись! Неужели ты не видишь их?!

Оруженосец Жанны вертит головой, но видит только нескольких арбалетчиков, которые, отступая, пытаются выбить из бойниц врага.

– Жанна, вокруг никого нет! Ты погибнешь!

И тогда девушка сорвала с головы шлем и, еще крепче схватив знамя, закричала отступающим:

– Солдаты! Враг боится нас! Он трепещет! Берите вязанки! Мост – наша победа! Именем Господа, враг будет повержен!

Она была услышана. Остановились те, кто был рядом, за ними – другие. И вот уже готовая бежать армия вновь пошла на штурм, и спустя всего час город был взят.

Эта победа вдохнула надежду в солдат Карла Валуа и заставила Перрине Грессара бросить все силы на укрепление главной своей крепости – Ла-Шарите, откуда он совершал грабительские набеги на земли Франции и Бургундии.

От Сен-Пьер-ле-Мутье войско Карла д’Альбре двинулось вдоль берега Луары на север и 24 ноября осадило Ла-Шарите. Но недостаточно было продовольствия в армии и боеприпасов. К тому же приближалась зима – время года, когда феодальные войны сходили на нет, предоставляя хозяевам замков трехмесячную передышку, заполненную пирами и охотой.

В конце декабря осада была снята и продрогшее войско сира д’Альбре, бросив часть артиллерии из-за боязни, что Перрине Грессар совершит контрудар, поспешно ушло на зимние квартиры к Жаржо. Годовая эпопея непрерывных войн, оглушительных побед и немногих поражений подошла к концу.

Для Жанны «южный поход» был еще одним поражением. Она не скрывала этого. Как и не скрывала того, что армия была брошена королем на произвол судьбы.

Может быть, она и сгущала краски, но не намного.

А в замке Мён-сюр-Йевр процветало беспечное счастье и благодушие. Короля и королеву носили на руках, вино лилось рекой, а о войнах забыли, точно и не было их вовсе. И на позорное отступление от Ла-Шарите посмотрели сквозь пальцы. Двор более не хотел проливать кровь – свою и чужую. Что до возможной опасности со стороны англичан и бургундцев, то на нее просто закрыли глаза.

– Я прошу отпустить меня домой, – в один из зимних дней сказала Жанна своему королю.

– Домой – куда? – удивился он.

– В Домреми. – Как ей хотелось вырваться из королевского плена под любым предлогом и примкнуть к своим друзьям, которые сейчас дрались с англичанами в Алансоне и Мэне! – Я не гожусь для дворцовой жизни, государь.

Идея отправить Жанну подальше понравилась Карлу Валуа, и он сказал:

– Я подумаю, Жанна.

Но стоило девушке оставить короля и его фаворита наедине, как Ла Тремуй завелся: «Ее нельзя отпускать, государь! Неужели неясно, что у нее на уме? Она затеет войну! Все пойдет прахом – все наши многомесячные труды! Немыслимо, если Жанна окажется вне нашего поля зрения!»

И ей было отказано под предлогом… Да не было никакого предлога! Король – повелитель французов. Всех без исключения! И если он кого-то хочет видеть рядом с собой, то счастливчик должен радоваться – днем и ночью. Во сне и наяву.

Жанна понимала, что так продолжаться долго не может, но терпела. Она ощущала, что Господь отвернулся от нее. Она искала причины своих неудач и находила их. Беды, свалившиеся на нее, были искуплением. Тот ад, в который она ввергла две армии – в святой день, у стен Парижа – не отпускал ее. Она горела в его пламени. Вновь возвращались к ней картины смерти. Ворота не открылись ей. А сама она едва избежала смерти.

Но чем дольше она сидела на привязи, тем четче понимала: она не святая. Не хочет и не может быть таковой. Все сильнее Жанна ощущала себя воином, жизнь которого существует только на острие меча.

И другому быть не дано!

Об этом она и сказала своему королю – сказала при всех.

– Кажется, я недооценила твою сестру, – в один из зимних дней в замке Мён-сюр-Йевр, сидя у камина и глядя на огонь, проговорила Иоланда Арагонская королю Франции. – А со мной такое случается редко…

– Что вы хотите этим сказать, матушка?

Иоланда взглянула на зятя, неопределенно улыбнулась. Она протянула руки к огню и теперь вновь смотрела на языки пламени, жадно лижущие дрова в камине.

– Возможно, твой Ла Тремуй был прав, что так боялся ее, – сказала она.

Карл не верил своим ушам:

– И это говорите мне вы, так радевшая за нее?!

– А почему бы и нет? Жанна неуправляема. Не то плохо, что она не знает слова «мир», что ей нужна война, и только с мечом в руках она чувствует себя хорошо. Она воюет против твоих заклятых врагов – англичан, все сделавших, чтобы отнять у тебя Францию. Я тоже считаю, что лучший язык для переговоров с ними – это меч. – Иоланда положила руки на колени, сцепила пальцы. – Плохо другое, Карл… Она не слушает своего короля. Когда король говорит, что надо вложить меч в ножны, даже если он не прав, нужно исполнить его волю и вложить меч в ножны. Тот, кто не повинуется своему королю один раз, будет так поступать и впредь. Этот человек допускает, что его воля – выше воли короля. – Она встретила взгляд Карла. – Вот что разглядел в Жанне твой трусливый Ла Тремуй и чего не доглядела я, потому что никогда и никого не боялась.

Карл Седьмой стерпел оскорбление своего фаворита.

– И что же вы мне предлагаете сделать, матушка? Наказать ее?

– Наказать Жанну – нет! – улыбнулась королева. – Она не из тех людей, которых наказывают. Тем более, что Жанна денно и нощно борется за своего короля и столько сделала для него! Нет…

– Что же тогда?

– Пока не знаю. Но я поговорю с ней. Пора твоей сестре забыть о доспехах и примерить платье, чтобы блистать при дворе так, как она блистала на поле боя. Пора…

– А если она не согласится – что тогда?

Помолчав, смотревшая на огонь королева усмехнулась:

– Тогда тебе решать, Карл. – Она обернулась к зятю. – Ведь ты – наш король.

Жанна вновь и вновь просила разрешение удалиться от двора. И всякий раз, когда Карл Валуа, уставший от сестры, уже готов был дать добро на ее каприз, Ла Тремую приходилось убеждать короля в обратном: «Богу войны приказать нельзя, но Даме Жанне – можно. И образумить ее в вашей власти, государь!»

Единственный раз, когда мнения Иоланды Арагонской и его фаворита неожиданно совпали. Надо было появиться такой фигуре, как Дева Жанна, чтобы они запели в унисон!

Милостью короля Франции Карла Седьмого Валуа в январе 1430 года Деве Жанне было даровано поместье д’Э, и теперь этот титул должен был фигурировать в ее имени. Помимо этого д’Аркам возвратили дворянство[4], временно ими утраченное, и наградили привилегией: отныне, в обход «саллического закона», дворянство и владение землей в этой семье должно было передаваться как по мужской, так и по женской линии. Пьер и Жак д’Арки были бесконечно рады – меньше чем за год своими ратными подвигами они вернули семье ее былую гордость!

Но сама Жанна иначе отнеслась к награде: «За похвальные, милостивые и полезные услуги, оказанные Жанной Девой нам и нашему королевству».

Девушка стойко снесла это оскорбление – именно так она восприняла свое поощрение королем Франции! Ее, Деву Жанну, принцессу крови, теперь должны будут именовать как какую-то дворяночку – Жанна д’Э?!

Она во всеуслышание сказала, что вряд ли когда-нибудь воспользуется этой милостью, дарованной ей королем. Она была Жанной Девой и останется ею!

В середине февраля двор переехал в роскошный замок герцога Ла Тремуя Сюлли-сюр-Луар. Беспечное житье-бытье Карла Валуа продолжалось, а коварный враг, чувствуя, что король дает слабину, и впрямь поднял голову.

Сближение Англии и Бургундии, вопреки прогнозам Ла Тремуя и мало обоснованным ожиданиям Карла Валуа, развивалось стремительно.

Еще в октябре, почувствовав, что его деверь то и дело поглядывает на французскую сторону, лорд Бедфорд наградил герцога Бургундского титулом генерального наместника короля Англии во Франции.

8 января 1430 года, в городе Брюгге, во Фландрии, Филипп женился в третий раз – на кузине лорда Бедфорда, португальской принцессе Изабелле. Его второй брак, случившийся пятью годами раньше, также оказался неудачным. Бонна д’Артуа умерла родами через год после свадьбы. Погиб и ребенок. Именно тогда Филипп изрек свою знаменитую фразу: «Уж лучше ему умереть младенцем и не вкусить всей горечи этого мира!» Но вопреки собственным ожиданиям Филипп Бургундский влюбился. Влюбился в тот самый момент, когда ему привезли из Португалии портрет будущей невесты, выполненный кистью великого ван Эйка. К тому же, теперь их родственный союз с Бедфордом был закреплен двойным узлом. В честь женитьбы Филипп учредил светский рыцарский орден Золотого Руна, куда вступили наиболее важные бургундские аристократы, в том числе и любимец герцога – искалеченный Жан Люксембург.

Двор Карла Валуа благодаря торжеству «партии политиков» смотрел на все эти события сквозь пальцы.

В те дни, когда король переезжал из замка Мён-сюр-Йевр в Сюлли-сюр-Луар, случилось совсем невероятное: щедрый лорд Бедфорд подарил ненаглядному родственнику Филиппу французские графства Бри и Шампань, пообещав, что вскорости отвоюет их для него у короля. Иначе говоря, перед самым носом Карла Валуа уже делили его земли, а он и в ус не дул. Тем более, что «партия политиков» продлила перемирие с Бургундией, уже во всю готовившей поход на Францию, до 15 марта!

Час истины наступил для Карла Валуа неожиданно, когда он узнал от дрожащего как осенний лист Ла Тремуя, что герцог Бургундский, не дождавшись конца перемирия, направил свою армию в Шампань. В обмен на прекращение военных действий Филипп Бургундский потребовал от французского кузена отдать ему стратегически важные города на Уазе, включая Компьен.

Струсившему Карлу Валуа, неожиданно оказавшемуся перед возможной катастрофой, выход представлялся один – как можно скорее идти на сделку с совестью.

Жанна вошла к королю, когда он, удобно устроившись в кресле, разговаривал с королевой. Мария Анжуйская, как всегда – улыбчивая, лежала на кровати и играла с лисьим воротником своей шубы.

– Нет, Мария, – отпивая из кубка вино, с высокой печалью в голосе говорил Карл, – я не властен надо всеми, как ты думаешь. А так хотелось бы!..

Но Жана уже стояла на пороге – она смотрела на своего короля. Смотрела – и видела другого человека. Совсем не того, в которого верила, которого любила.

– Жанна? – увидев ее, осекся Карл.

Он уже давно привык к таким вот ее появлениям – внезапным, точно ветер врывается, распахивая створки окна. Но все чаще этот ветер был не летним, как прежде, в первые дни их знакомства, полным благоухающих цветов и надежд, а зимним. Стужей веяло от его единокровной сестры. Она уже давно не на шутку раздражала его, эта вспыльчивая Девственница.

– Дама Жанна! – воскликнул за ее спиной спальничий короля виконт де Сёр, но она бросила:

– Убирайтесь прочь, виконт! – и захлопнула дверь перед самым носом спальничего.

– Ты не больно церемонишься с ним, – усмехнулся Карл. – Что тебе нужно, Жанна?

Мария откинулась на подушки, спрятав лицо в рыжем меху. Своячка утомляла ее – всем, но больше другого – необузданной жаждой подвигов. Марии, женщине из нежной плоти и горячей крови, желавшей получать от жизни удовольствия, а не шрамы, порыв Жанны был не понятен. И если Мария желала быть в обществе рыцарей, друзей ее мужа, которые рассыпали комплименты в ее адрес, то лишь с кубком вина в изнеженной, как и пристало королеве, руке.

– Что мне нужно, Ваше Величество?! – кулаки Жанны сжались сами собой, она резко побледнела, и от Карла не укрылось это. – Вы отдали приказ отдать Компьен бургундцам?! Это правда?

Всего час назад к ней вошел Жан д’Арк и хмуро сказал:

«У меня новости, Жанна. Только прими их как должное. И не беспокойся, не страдай. Прошу тебя…»

Жанна сидела у камина – в профиль к дверям.

«Говори, Жан».

«Ты не поверишь, но король дал приказ отдать Компьен Филиппу».

Жанна обернулась к нему рывком:

«Что?»

«Я узнал об этом случайно. Крепости Компьен, Крёй и Пон-Сент-Максенс по договору о мире король обещал отдать бургундцам».

Она поспешно встала с кресла.

«Этого не может быть…»

«Может, Жанна. Это – так».

Жанне хотелось закричать – схватив меч, иссечь стены этой комнаты, этого замка. Здесь все дышало предательством! Ненавистью к ней!

«И ты предлагаешь мне принять это как должное?!»

Жан развел руками:

«Такова воля короля, Жанна».

«Короля? Он не в своем уме, если такова его воля!»

«Тише, прошу тебя, тише!»

Она отрицательно замотала головой:

«Нет, не тише! Это – предательство…»

«Я не договорил. Граф де Клермон лично ездил в Компьен уладить дела, убедить верхи горожан, но жители отказались сдать город бургундцам. Напротив, капитан гарнизона Гийом де Флави решил укрепить город на случай, если бургундцы атакуют его…»

Ее глаза вспыхнули:

«Молодцы!»

«Король еще не знает об этой новости».

«Вот сейчас он ее и узнает!»

«Послушай, Жанна, – молодой воин шагнул к девушке, точно пытался сдержать ее порыв. – Что бы ни случилось, Карл Седьмой – наш король. Твой король. Ты уже искушала судьбу, и не раз. Не стоит делать этого вновь».

Жанна быстро пошла к дверям, но он окриком остановил ее.

– Я встану на колени, только не делай этого!

– Не стоит!

Жан умолял ее оставить эту затею, смириться, но она не желала его слушать. От нее скрыли условия этого мира. Ее обманули. Обошли. То великое королевство, которое она создавала своими руками, вопреки предателям и наушникам, лепила, как гончар лепит кувшин, разваливалось на глазах!

Она оттолкнула Жана, вылетела в сумрачный коридор и почти тотчас сорвалась на бег…

– Как вы могли отдать Компьен бургундцам? – повторила она, стоя перед королем. – Владеть этим городом – значит держать в страхе бургундцев и англичан!

– Я не хочу держать в страхе бургундцев и англичан! – выкрикнул Карл. – Понимаешь, Жанна, не хочу! Нам нужен мир! Франция огромна, и мы можем управлять ею вместе!

– Вместе?! – она не могла поверить тому, что слышит.

– Да, Жанна, вместе! Кто сказал, что все принадлежит мне? Кто – ты? Но это – твоя фантазия, Жанна! Еще одна фантазия! – Король давно уже подскочил с кресла. – Филипп Бургундский такой же потомок и наследник Карла Пятого, как и я! Генрих Шестой – сын моей сестры, Екатерины Валуа! И здесь, на континенте, у каждого есть своя земля, которая принадлежит только ему! И мне прискорбно знать, что ты, в своей безграничной гордыне, не желаешь понимать этого!

Жанна усмехнулась:

– Какая незадача: а вот жители Компьена считают, что они принадлежат французской короне. Даже если так не считаете вы, Ваше Величество.

– Что это значит?

– Спросите у вашего слуги – графа Клермона, которого вы послали сдать Компьен бургундцам.

Мария уже давно отбросила меховую накидку в сторону и, сев на кровати, смотрела на разбушевавшуюся своячку и разволновавшегося мужа. А теперь еще и побледневшего от гнева.

– Что это значит, Жанна? – повторил вопрос король.

– Это значит то, Ваше Величество, что жители Компьена выгнали Клермона вон и во главе с капитаном де Флави укрепляют город, чтобы сражаться с бургундцами. Вам скажут об этом, может быть, завтра.

– Но это – бунт! – Теперь уже Карл сжимал кулаки – тон его сестры был оскорбителен для короля. И еще эта новость! Не была бы она Жанной Девой, он приказал бы арестовать ее немедленно!

– Бунт против несправедливости и предательства, – глядя ему в глаза, добавила она.

Она словно говорила: возьмите меч, Ваше Величество, и убейте меня, если я не права! Что же вам мешает – жалкие остатки совести, которые еще теплятся в вашей скупой душе?

– Жанна, ты… – у него пересохло во рту. Карл не мог даже пошевелиться. Он походил сейчас на окаменевшего путника, внезапно застигнутого взглядом Медузы Горгоны. – Ты…

Жанна усмехнулась, повернулась к дверям, рывком открыла их вышла вон. Мария соскочила с кровати, обняла мужа, но он все еще был неподвижен.

– Да как она смеет? – наконец вымолвил он.

– Забудь о ней, – ласково сказала Мария. – Она одержима. Но ты ведь знал об этом и раньше?

Королева увлекла его на кровать, уложила, наполнила кубок вином.

– Выпей, Карл, – тихо сказала она. – Не думай ни о чем, просто выпей…

И когда он выполнил ее просьбу, она села рядом с ним, поджав под себя ноги, положила голову мужа на колени.

– Не она – твоя королева, ты – ее король. Она просилась домой – так разреши ей уехать. Возьми с нее слово больше не брать оружие в руки и отправь подальше. – Мария склонилась над ним, поцеловала его в губы. – Я больше не могу видеть, как она досаждает тебе.

Жанна смотрела в окно – там занимался рассвет…

Всю ночь она не спала. К ней то и дело подкрадывался шепот. Девушка знала его, хотя иногда ей стало казаться, что она говорит сама с собой. «Жанна! Жанна! – звучал в ее ушах знакомый голос, обрываясь и возвращаясь вновь, звучал то вкрадчиво, то настойчиво. – Жанна!» «Да?» – отзывался ее собственный голос. «Ты – избранница, но ты свернула со своего пути. Как ты могла поступить так?» «Я не виновата! – отзывалась она. – Так захотел мой король!» Но голос не слушал ее: «Как ты могла обмануть нас? – вопрошал он. – Бросить, предать?» «Я не предавала!» Но голосу не было дела до ее оправданий: «Тебе не будет прощения! – устрашал он ее. – Вставай же, иди! Твоя судьба ждет тебя!..» Голова ее наполнялась звуками – они, то и дело вплывающие в ее сознании, не давали ей покоя. Она зажимала уши руками, но не могла справиться с ними. Так продолжалось долго. Темнота, огонь и голоса. Они то умолкали, то говорили наперебой, захлестывая друг друга. Голоса настойчиво повторяли ее имя – издалека, эхом или совсем рядом, горячо. Она готова была сойти с ума. «Нет, нет, нет! – твердила она. – Я не хочу, прошу вас, прошу. Мне тяжело…»

А потом, точно услышав ее, они оставили ее, ушли. Будто бы и не было их вовсе. Сон – и ничего больше… Сон?

Нет, она не спала – Жанна дрожала, закутавшись в одеяла. Только треск дров в камине нарушал тишину, шелест пламени и отчетливый стук ее сердца.

Так шли часы…

Она сама не успела заметить, как забылась сном – коротким, живительным, блаженным. Не больше четверти часа. Но за это время все изменилось – в ее душе и в целом мире.

Жанна открыла глаза, когда в окне забрезжил рассвет, серо-голубая дымка тронула густой ультрамарин ночи. Тьма отступала, небо становилось прозрачнее. И когда первая птица нарушила тишину раннего часа, Жанна быстро вскочила с постели, отбросив меховые накидки, и босиком подбежала к окну. Она распахнула створки и задохнулась от свежести – от весеннего, еще ночного ветра и запаха спавшей пока земли.

Обновление! – вот чего она ждала, ждала уже долго. В предчувствии чего-то нового билось ее сердце. И только теперь оно поймало все звуки, всю музыку мира, которую мог услышать человек.

Стоя у окна, Жанна была счастлива.

Через четверть часа она была одета в походный костюм, который ждал ее в сундуке. Она натянула сапоги, но только без шпор, чтобы не громыхать в столь ранний час по коридорам замка. Как славно, что вчера был пир! Сейчас все спят – спит король и его прислуга. Спят придворные, предвкушая во сне новое роскошное застолье. Спят их изнеженные тела, души, сердца.

Но не ее! Хватит этой спячки – она проснулась, она хочет жить, и она будет жить! Сегодня, сейчас!

Жанна открыла дверь – в конце коридора, облокотясь о копье, дремал стражник. Девушка прокралась на цыпочкам к соседним дверям и постучала в них. Затем еще раз и еще, пока не услышала шаги.

– Кому я нужен? – спросил из-за двери заспанным голосом ее оруженосец.

– Открывай, д’Олон, это я – Жанна!

Оруженосец поспешно открыл дверь и уставился на свою госпожу. Но она толкнула его в комнату и, еще раз оглянувшись на стражника, быстро вошла за ним.

– Что случилось? – Он оглядел ее костюм. – Жанна?..

Девушка закрыла дверь.

– Ты со мной, д’Олон?

Он плохо понимал ее.

– Что случилось?

– Ты – со мной? – требовательно повторила она.

– Конечно, но…

– Тогда одевайся.

– В такую рань, Жанна? Но… куда?

– Мы уезжаем, – сказала она.