Краткая история Англии Дженкинс Саймон

«Славная революция»

1688–1714 гг

Пока осенью 1688 г. армия Вильгельма Оранского в полном боевом порядке продвигалась к столице по южной части Англии, армия Якова II таяла на глазах. Главным среди тех, кто переметнулся на сторону Вильгельма, был командующий королевской армией, предприимчивый герой битвы при Седжмуре Джон Черчилль. Торжественный въезд Вильгельма в Лондон 18 декабря был тщательно подготовлен. По обе стороны дороги, ведущей через Найтсбридж, стояли толпы горожан с оранжевыми ленточками на груди, а по пути следования королевского кортежа выстроились голландские солдаты. В течение двух лет голландские войска размещались в столице. Целых два года на улицах, постоялых дворах и в парадных залах дворцов раздавалась чужая, голландская, речь. Двух мнений быть не может: территория Англии была оккупирована иностранным государством.

С молчаливого согласия Вильгельма Яков бежал во Францию. По дороге он даже выбросил в Темзу большую государственную печать, что дало возможность парламенту посчитать это символическим отречением от престола в пользу дочери. Однако узурпатор Вильгельм отнюдь не собирался ограничиться положением принца-консорта при Марии Стюарт. Супружеская пара станет править совместно, и, если Мария умрет раньше супруга, не произведя на свет наследника, трон достанется представителю династии принцев Оранских. В апреле следующего года в Вестминстерском соборе оба супруга были коронованы как Вильгельм III (1689–1702) и Мария II (1689–1694). Кальвинист Вильгельм достаточно жестко высмеивал «комедию коронации», но тем не менее поклялся править в соответствии с «законодательными актами парламента».

Позднее репутацию переворота, получившего название «Славная революция», значительно подправили историки-виги. С их точки зрения, этот переворот, в отличие от потрясений, ожидавших Европу и в тот период, и в грядущем, представлял собой прагматическую, бескровную реформу. Но бескровным он остался только потому, что Яков капитулировал. На самом деле ни гражданская война, ни Реставрация не излечили Англию от религиозной автократии, так же как парламент не смог достичь согласия хоть по одному серьезному вопросу. Яков предпочел битве бегство, но многие по-прежнему считали его законным монархом. Голландцы Вильгельма незаконно оккупировали Англию, прибыв из страны, с которой англичане не так давно воевали.

На этот раз парламент не хотел рисковать. Он больше никогда не желал видеть католиков у власти. Акт о веротерпимости, принятый в 1689 г., своеобразная «великая хартия» в религиозных делах, восстанавливал свободу вероисповедания, заявленную в Бредской декларации, но только для протестантов-нонконформистов (диссентеров), таких как баптисты, индепенденты и квакеры, при условии, что они признавали Святую Троицу. Этот акт исключал католиков и антитринитариев, хотя, несомненно, проложил путь к большей терпимости, чем то было определено формально. За этим актом в том же году последовало принятие Билля о правах, повторно устанавливавшего в законодательном порядке права и свободы, которые декларировали Великая хартия вольностей и Петиция о правах. Парламент получил исключительное право устанавливать и взимать налоги, формировать и содержать армию в мирное время и вести войны. Отныне судьи должны были стать независимыми. Но прежде всего Билль гласил: «…опытом показано, что с безопасностью и благосостоянием этого протестантского королевства несовместимо правление папистского государя или короля или королевы, состоящих в браке с папистом или паписткой»[31]. Никогда прежде слово «опыт» не имело такой силы. Позже в дополнение к вышеуказанному биллю был принят Трехгодичный акт, который устанавливал трехлетний срок полномочий парламента независимо от воли монарха. Парламент снова объявил себя высшим органом законодательной власти, и на этот раз он удержал позиции.

Вильгельму пришлось столкнуться с мятежом сторонников свергнутого Якова II. В марте бывший король прибыл в Ирландию с французскими войсками и французскими деньгами, чтобы разжечь наконец гражданскую войну, на которую так надеялся его друг Людовик XIV. По приказу короля Черчилль, признанный гений сражений, теперь получивший титул графа Мальборо, отправился защищать границы Голландии. Сам же Вильгельм сосредоточил свое внимание на происходящем в Ирландии. Ему понадобился целый год, чтобы разбить Якова. Кульминацией военной кампании в Ирландии стала битва на реке Бойн. Так же как в сражении при Босуорте за двести лет до того, два короля, претендующие на английский престол, встретились на поле боя лицом к лицу, и, хотя Вильгельм получил ранение пушечным ядром, именно Яков потерпел поражение и вынужден был вернуться во Францию. Для ирландских протестантов с тех пор Вильгельм стал «славным королем Билли», и поныне они провозглашают тост за оранжистов и устраивают шествия в честь победы над католиками.

Как бывалый военачальник, новый король уже не воспринимался молодым героем голландского сопротивления. Он был чужестранцем, который предпочитал общество своих придворных-голландцев. Король страдал астмой и вскоре перебрался из Вестминстера в Кенгсингтон, где воздух был чище. Король отличался довольно скверным характером и умудрился перессориться со всем своим окружением. Он спорил с Мальборо об управлении армией, повздорил со своей свояченицей Анной, близкой подругой Сары Мальборо. Эти две придворные дамы называли его королем Калибаном в честь чудовища из шекспировской «Бури» (The Tempest). Однако его супруга, королева Мария, людям нравилась. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что королю и королеве присуща фамильная черта всех Стюартов – расточительность. Они наняли Кристофера Рена, чтобы оформить одинаковые апартаменты, подчеркивающие их «равные приоритеты», в Кенсингтоне и Хэмптон-корте. Более поздние росписи кисти сэра Джеймса Торнхилла в Расписном зале Королевского военно-морского госпиталя в Гринвиче изображают Вильгельма и Александра Великого, у ног которых – побежденный тиран Людовик. Основная цель династии принцев Оранских вполне ясна: нет ни одного упоминания о Якове II.

Правление Вильгельма омрачал развивавшийся конфликт между парламентскими партиями вигов и тори, который напоминал королю выматывающие политические распри в Генеральных штатах Нидерландов. Виги под руководством так называемой хунты вигов, состоявшей из лордов Сомерса, Галифакса, Орфорда, Уортона и Сандерленда, поначалу поддерживали узурпацию власти Вильгельмом, но весьма болезненно реагировали на любые признаки возврата к автократии Стюартов. Тори, которыми по-прежнему руководил Дэнби, спокойно относились к королевской власти, но яростно противились необходимости финансировать французскую войну Вильгельма, вынуждавшую его каждое лето возвращаться в Голландию, из-за чего Марии приходилось править в одиночестве. В 1694 г. был достигнут частичный компромисс в виде нового Банка Англии, через который король мог брать ссуды для финансирования армии. В том же году Вильгельм пережил тяжелейшее потрясение. Мария заразилась оспой. Супруга пришлось уводить из ее апартаментов, так громко он рыдал. Вскоре королева умерла. Вильгельм был так подавлен, что даже подумывал навсегда вернуться в Голландию.

В 1701 г. парламент столкнулся с серьезной проблемой: Мария умерла уже шесть лет назад, а ее сестра Анна так и не произвела на свет наследника – все ее дети умерли в младенчестве или в детстве. Похоже, протестантская ветвь династии Стюартов могла оборваться. Парламент принял Акт о престолонаследии, лишавший власти Стюартов (все ближайшие родственники дома Стюартов были католиками) и передававший ее Ганноверам. Следующей наследницей назначалась дочь Якова I, протестантка София Ганноверская. Акт о престолонаследии особо настаивал на том, что монарх должен присягнуть на верность Англиканской церкви и поклясться не развязывать войны за пределами страны без согласия на то парламента, постоянно жить в Англии и не путешествовать за рубежом без разрешения – данное уточнение объяснялось частыми отлучками Вильгельма. Парламент тщательно и неукоснительно заботился о своих правах.

В этот период Европу взволновала еще одна серьезная проблема с престолонаследием. В 1700 г. умирает король Испании Карл II, не оставивший после себя потомства, и вскоре постоянная конфронтация Вильгельма с Людовиком переходит в масштабную войну с Францией за испанское наследство. Престарелый Людовик XIV хотел посадить на испанский престол своего внука Филиппа Анжуйского, объединив в одно огромное государство Францию и Испанию со значительной частью Фландрии и Италии. Таким образом, собрав воедино католическую Европу, Людовику удалось нарушить баланс сил на континенте. Как говорил сам Людовик, «Пиренеев больше нет». Вильгельм настороженно относился к любому французскому королю «на тропе войны», и его опасения разделяли многие в Англии. Когда в 1701 г. в замке Сен-Жермен недалеко от Парижа умер Яков II и Людовик провокационно признал его сына Якова Старого Претендента королем Англии, парламент пришел в ярость и тотчас же проголосовал за то, чтобы выделить Вильгельму средства на войну. Хотя король и недолюбливал Мальборо, он признал его превосходство как полководца и позволил поставить его во главе войск большой коалиции Англии, Голландии, Пруссии и Австрии, которые объединили свои силы против французов. Война с Францией, начавшаяся как Война за испанское наследство, продолжалась в той или иной форме более ста лет и кардинально изменила печальный исход средневековой Столетней войны. Прежде Франции приходилось сопротивляться английской экспансии, а теперь Англия защищалась от экспансии с французской стороны. Этот конфликт негативно сказался на положении Франции, тогда как Англия в результате превратилась в величайшую мировую империю.

Вскоре после начала боевых действий, осенью 1701 г., во время верховой прогулки в Ричмонд-парке конь Вильгельма, попав ногой в кротовую норку, споткнулся и сбросил седока. Упав, Вильгельм сломал ключицу. Эта травма впоследствии привела к воспалению легких, от которого в марте 1702 г. король скончался. Якобиты, то есть сторонники Якова II, долгие годы после этого будут провозглашать тост за «маленького джентльмена в черном бархатном камзоле» (за крота) и после разбивать бокалы. Невзрачная, миниатюрная, страдающая подагрой сестра Марии взошла на трон под именем королевы Анны (1702–1714). Измученная восемнадцатью неудачными беременностями, Анна царствовала, полагаясь на советы своей фаворитки Сары Мальборо и угодливого лорда Годольфина в качестве главы правительства. Александр Поуп писал о ее дворце в Хэмптон-корте: «Здесь на виду судьба держав и лиц / Падение тиранов и девиц. / Здесь королева Анна невзначай / Советам внемлет и вкушает чай»[32]. Чай и китайский фарфор теперь были чрезвычайно модны.

На континенте Мальборо освободил от французов долину реки Маас, а в 1704 г. осуществил один из самых знаменитых форсированных маршей в военной истории. Неожиданно его войска прошли вверх по течению Рейна, чтобы соединиться с силами австрийского союзника принца Евгения Савойского близ деревушки Бленхейм (коммуны Гохштедт) на берегу Дуная. Именно здесь они сошлись в бою с крупными силами французов и нанесли им поражение. Австрийцы и англичане одержали победу в значительной степени благодаря опыту Мальборо, его умению грамотно расположить на поле боя кавалерию и пехоту и быстро ими маневрировать. Сражение при Бленхейме не позволило французам подойти к воротам Вены, к тому же эта битва доказала европейцам, что они сильно ошибались в оценке воинской доблести англичан. Анна пожаловала Мальборо титулом герцога и землями под Вудстоком, близ Оксфорда, где Джон Ванбру приступил к строительству роскошного огромного особняка, который получил название в честь победы – Бленхеймский дворец. Это единственный частный дом в Англии, который называют дворцом. Спустя два года Мальборо снова нанесет поражение французам при Рамильи, где в боевых действиях под его началом принимали участие более 40 000 кавалеристов. Однако Людовик отказывался признать себя побежденным.

В Англии же Анна страстно желала соединить обе короны Стюартов – Англии и Шотландии, для чего требовалось официальное объединение двух стран. Необходимость унии отчасти объяснялась стремлением обезопасить себя от вечной угрозы со стороны Франции, которая могла «пробраться в Англию через заднюю дверь», в то время как Англия угрожала закрыть шотландским купцам доступ на английский рынок в новых американских колониях. Яростные дебаты велись и в Лондоне и в Эдинбурге, причем большинство шотландцев были категорически против унии. Даниель Дефо, которого правительство послало разведать обстановку, писал: «На каждого шотландца, который выступает за объединение, приходится девяносто девять тех, кто против». Бунтовщики даже разоряли дома шотландцев, выступавших за объединение. Но подкупом или обманом английской короне в конечном счете удалось собрать достаточное количество голосов в шотландском парламенте, чтобы проголосовать за объединение.

Согласно Акту об унии от 1707 г. Шотландия получила сорок пять мест в парламенте королевства Великобритания, как теперь стало называться единое государство. Кроме того, Анна являлась королевой Ирландии и сверх того именовалась королевой Франции. 1 мая Анна проследовала в собор Святого Павла, чтобы вознести благодарственную молитву за заключение этого союза. На ней был и орден Подвязки, и шотландский орден Чертополоха. Она пожелала двум нациям «вести себя так, чтобы у всего мира создавалось впечатление, что они всем сердцем желают стать единой нацией». Слово «впечатление» в данной ситуации подходит как нельзя лучше. Шотландцам, как и валлийцам, предстояло сыграть значительную роль в британской армии, Британской империи и промышленной революции, не говоря уже об интеллектуальном ренессансе, имевшем место в Шотландии в XVIII в. В начинавшемся столетии из слияния отдельных народов, населяющих Британские острова, сформировалось новое государство, названное Великобританией, и теперь, если речь не шла исключительно об Англии, разумнее было пользоваться терминами «британский парламент», «британцы», а не ссылаться только на Англию и англичан. Впрочем, даже в XX в. нередко, говоря обо всей Британии, называют ее Англией: солдаты шли в бой с криком «За Англию!» и Руперт Брук писал: «Есть тихий уголок в чужой земле, / Который будет Англией всегда…»[33] Хотя Анна и говорила о «сердечном желании стать единой нацией», к северу и западу от границ Англии «желающих» было немного. Называть Британию Англией могут англичане, но шотландцы, валлийцы и ирландцы – никогда. Шотландский парламент прекратил свое существование в 1707 г., однако спустя три столетия собрался снова.

В 1708 г. в результате англо-шотландского голосования виги одержали убедительную победу и пришли к власти. Ревностная приверженка тори, Анна была безутешна. В душе она была настоящей дочерью дома Стюартов и инстинктивно не доверяла вигам, которые свергли ее отца. В дополнение ко всем этим невзгодам в том же году королева потеряла горячо любимого супруга, Георга. Анна была последним монархом, который председательствовал на заседаниях министров в личном «кабинете»; она с большим неудовольствием допускала в него политиков, к которым питала отвращение. Но в одном вопросе она полностью поддерживала вигов: герцогу Мальборо надлежит продолжать, как теперь казалось, «великую войну». Эта военная кампания велась в лучших традициях средневековых войн, когда летние бои перемежались с зимней передышкой и восстановлением сил. К 1709 г. даже Людовику XIV стало ясно, что следует искать мира, но виги упорствовали, требуя, чтобы Людовик убрал с испанского трона своего внука Филиппа. Людовик был категорически не согласен, и война вспыхнула с новой силой.

В 1709 г. обе стороны, пополнив свои армии свежими подкреплениями, вновь встретились на поле брани близ деревни Мальплаке недалеко от крепости Монс. Здесь Мальборо вместе с Евгением Савойским ввели в бой тридцатитысячную кавалерию. Последовал очередной триумф герцога Мальборо, но потеря почти 20 000 солдат союзных войск возмутила общество. Кровавая бойня у Мальплаке привела тори в ярость и стала причиной падения вигов. С каждой кафедры проповедника, с каждого амвона звучали призывы к миру. Анна распустила парламент. В результате выборов 1710 г. тори, ратовавшие за прекращение войны, получив большинство, пришли к власти под предводительством Роберта Харли, диссентера, библиофила и хитроумного мастера политической интриги.

Харли стал лидером тори и лордом-казначеем, в то время как его настойчивый коллега, откровенный якобит Генри Сент-Джон, впоследствии получивший титул лорда Болингброка, занимался внешней политикой. Создание нового правительства совпало по времени с серьезнейшей размолвкой между королевой и Сарой Мальборо, место которой при королеве заняла протеже Харли Абигайль Хилл, которую Сара обвинила в лесбиянстве. Герой войны герцог Мальборо теперь утратил свое влияние как в политике, так и при дворе королевы. Сатирик Джонатан Свифт резко высмеивал его коррумпированность и злоупотребления в армии, назвав герцога британским Мидасом: «Лишь грязь вода не унесла, / Да уши выдают осла. / …А наш Мидас, как столб, стоит, / Людьми осмеян и забыт»[34]. Тори начали тайные переговоры с Людовиком, эти переговоры привели к отставке Мальборо и назначению на пост командующего союзными силами откровенного якобита герцога Ормонда. Втайне от союзников он получил от Болингброка приказ избегать серьезных сражений и добиваться заключения мира. Французы были в восторге. Ликующий Людовик заметил, что такой поворот событий «дает нам все, о чем мы мечтали».

Результатом подобной политики стало заключение в 1713 г. Утрехтского мирного договора. Этот договор, безусловно, обуздал амбиции Людовика, но при этом союзники получили меньше, чем могли бы после побед Мальборо за четыре года до этого. Австрия обрела контроль над территорией теперешней Бельгии, сферы интересов Британии в Средиземном море и Северной Америке расширились. В качестве части соглашения Испания уступила Британии контроль над Гибралтаром. Утрехтский мир стал триумфом переговорного процесса, а не победы на поле боя. Мирный договор поддержала палата общин, где тори составляли большинство, но не палата лордов, в которой преобладали виги. Анне пришлось срочно добавить десяток пэров из партии тори, чтобы добиться его принятия верхней палатой парламента. Мальборо отправился в добровольное изгнание в Ганновер, а Бленхеймский дворец так и остался незавершенным.

Королева теперь тяжело болела. Считая, что узурпировала власть своего сводного брата Якова Старого Претендента, она отправила во Францию эмиссаров из якобитов и членов партии тори. Они должны были убедить его отказаться от католической веры, чтобы унаследовать трон, но Яков отверг это предложение. Болингброк продолжал создавать в парламенте фракцию якобитов, оказывая противодействие своему бывшему другу Харли. Это был первый тревожный звонок. Виги предупредили законного наследника королевы Анны принца Георга Ганноверского, что ему, как и Вильгельму Оранскому до него, возможно, придется силой защищать свое право на английский престол. Бывалый солдат Мальборо находился тогда в добровольном изгнании как раз при дворе Георга и, по слухам, был готов возглавить новую армию вторжения.

24 июля 1714 г. прямо в спальне недужной королевы в Кенсингтоне разразилась бурная ссора между ее главными министрами – Харли, ныне графом Оксфордом, и Болингброком. Королева стала на сторону Болингброка и потребовала, чтобы Харли подал в отставку. То, что произошло потом, не поддается объяснению. Болингброк, который состоял в постоянной переписке с Яковом, жившим в Париже, покинул дворец. Он собирался сформировать в парламенте фракцию, которая поддержала бы идею выдвижения Якова в качестве наследника престола. Однако на следующий день члены Тайного совета убедили умирающую королеву назначить главой правительства старого герцога Шрусбери, чтобы соблюсти закон о престолонаследии и обеспечить переход власти наследнику из Ганновера.

Проживи королева еще неделю, Болингброк мог бы успеть собрать группу парламентской поддержки и предложить корону Якову, хотя такое решение нарушало бы закон о престолонаследии. Подобное развитие событий, несомненно, привело бы к гражданской войне. Но, как написал роялист Джонатан Свифт, «идея сгнила, не успев созреть». Смерть Анны ознаменовала конец эпохи Стюартов. Говорят, на тот момент насчитывалось около пятидесяти пяти представителей династии Стюартов, которые имели больше прав на престол, чем Георг Ганноверский, однако именно его признали королем Великобритании. С восхождением Георга на трон монархия утратила свое решающее значение в истории Англии. Короли отошли в тень, уступив место на авансцене партиям и политикам.

Уолпол и Питт-старший

1714–1774 гг

Ганноверы изначально были не королями, а мелкими князьями. Они пришли к власти не с помощью меча или политики, а просто как потомки протестантской принцессы. В основном это были ничтожества в напудренных париках, неспособные ни справиться с собственными детьми, ни противостоять парламенту. Поэтому все они вместе продвигали идею парламентского правления больше, чем любой монарх со времен Генриха III. Пока политическая система росла и развивалась, Георги занимались своими любовницами и карточными играми. Политики больше не заискивали перед королями, а существовали как отдельные политические личности, склоняясь то вправо, то влево под влиянием партий, общественного мнения, избирателей, экономических сил, приобретавших отныне новое значение.

Лондонцы восприняли прибытие в 1714 г. 54-летнего Георга I (1714–1727) скорее с облегчением, чем с воодушевлением. Он плохо говорил по-английски, до этого лишь один раз приезжал в свое нынешнее королевство и уже тогда признавался, что ему не понравилось в Англии. Георг полагал, что делает Англии огромное одолжение, спасая ее от Стюартов. Ганноверский деспот, он на тридцать лет заточил свою супругу в замок за интрижку с придворным, самого же придворного убили и расчленили. Вместо супруги Георг привез с собой двух любовниц, толстую и тощую, которые получили прозвища «Слониха» и «Жердь». По ночам они по очереди играли с королем в карты. Англичанам казалось, что имена новых придворных звучат как «приступ кашля». А те строили себе дома на новой площади Ганновер-сквер, и фасады этих домов напоминали традиционную архитектуру их прежней родины. Сын короля, Георг Август, терпеть не мог отца и вместе со своей веселой и бойкой супругой Каролиной предпочел завести собственный двор в Лестер-хаусе в Лондоне. Каролина отзывалась о Ганновере как о «навозной куче». Если в англичанах и оставалась какая-то вера в величие, не говоря уже о богоизбранности королей, она благополучно почила в бозе с восшествием на престол представителей Ганноверской династии.

То, что король плохо понимал по-английски и часто отсутствовал в Лондоне, способствовало укреплению независимости и высокого статуса кабинета министров. На заседаниях председательствовали главные министры, среди которых особо выделялись первый министр лорд Стэнхоуп и грубоватый землевладелец из Норфолка по имени Роберт Уолпол, канцлер казначейства.

Весьма скоро они столкнулись с серьезной проблемой: в 1715 г. сторонники Якова Старого Претендента подняли восстание в Шотландии. Герцог Аргайл, возглавивший войско правительства, остановил мятежников прежде, чем они двинулись от Стерлинга на юг, и не успел Яков ступить на землю Шотландии, как пришлось спешно возвращаться во Францию. Так называемое «возмущение пятнадцатого года» закончилось, толком не начавшись.

Как и Вильгельм Оранский, Георг Ганноверский считал, что, став королем Англии, он вправе привлечь ее к решению конфликтов на своей прежней родине. На выборах 1715 г., которые проходили после коронации, тори поплатились за свои якобитские симпатии, и виги снова пришли к власти. Хотя традиционно виги ратовали за войну, на этот раз их мнения по поводу того, как оплатить прошлые войны и стоит ли поддержать нынешние войны Георга, разделились. Уолпол ушел в отставку, так как национальный долг вырос до 50 миллионов фунтов. В 1720 г. была изобретена схема, позволявшая возместить этот долг, используя исключительную монополию на торговлю Компании Южных морей, которую та получила в результате заключения Утрехтского мирного договора. Это привело к отчаянной спекуляции акциями компании, при этом министры беззастенчиво вздували на них цены, чтобы набить собственные карманы. Всего за несколько недель цена на акции со 100 фунтов подскочила до 1000, так же быстро росли цены на акции дочерних компаний. Говорили, что из-за кредитного бума в Лондоне невозможно было купить экипаж.

Так называемый «мыльный пузырь Южных морей» лопнул в сентябре того же года, и это потрясло всю страну. Тысячи людей, в основном в Лондоне, были разорены, и в вестибюле парламента даже пришлось зачитывать закон о беспорядках. У Стэнхоупа прямо в палате лордов случился апоплексический удар, и он скончался, министр почт принял яд, а канцлера казначейства (уже не Уолпола) бросили за решетку. Банкиров, которые выдавали кредиты под залог акций, предлагали «посадить в мешок со змеями и бросить в мутные воды Темзы».

К 1722 г. Уолпол снова становится лидером вигов и главой антивоенного правительства, которому предстояло продержаться у власти дольше всего в английской истории. Уолпол был весьма колоритной личностью: гигант весом 130 килограммов, он сильно пил и привык жить на широкую ногу. Он разделял нелюбовь тори к дорогостоящим военным авантюрам, и это позволило ему уменьшить земельный налог и убедить все стороны, что король из династии Ганноверов в одной упряжке с правительством вигов не представляет угрозы существующему порядку. Как первый лорд казначейства, Уолпол был первым министром, которого стали называть «премьер-министром». Ему пожаловали скромный городской дом в районе спекулятивной жилой застройки недалеко от Уайтхолла, на небольшой улочке Даунинг-стрит. Уолпол мудро настоял, чтобы эта привилегия вместе с премьерским креслом доставалась всем его преемникам.

Политическим девизом этого политика было «не буди лихо, пока оно тихо», неприятных вопросов он старался избегать. Правительственный долг был переведен в фонд погашения; кроме того, кабинет придерживался политики предотвращения войны и развития торговли. «Уолполов мир» считался золотым веком Англии. Политики были излюбленными мишенями остроумных шуток и сатир Поупа, Свифта, Дефо и Джонсона. Либеральные настроения в обществе способствовали распространению философских воззрений Локка и Беркли. Политические споры и дебаты вышли за рамки судебных залов и стен парламента и велись в кругах широкой интеллектуальной элиты. Летаргический сон, в который под защитой Акта о присяге погрузилась Англиканская церковь, побуждал апологета методистской церкви Джона Уэсли, называвшего себя «головней, вытащенной из огня», оживить церковь Англии. Зарождающийся средний класс был восхищен возможностью социального продвижения, которую предоставлял Красавчик Нэш, законодатель мод и церемониймейстер, на ассамблеях в элегантных интерьерах игорных заведений георгианского Бата. Бедняки тем временем могли топить свои беды в дешевом джине. К 1730 г. в Лондоне на каждые одиннадцать жилых домов приходилось по одной лавке, торгующей джином, и «можно было напиться на один пенс, а на два – напиться в стельку». 1720-е и 1730-е гг. – единственный период, когда население Лондона не увеличивалось, застыв на отметке примерно 700 000 человек. Так продолжалось до 1736 г., когда вышел Акт о джине, согласно которому торговля этим напитком облагалась налогом, пивные должны были работать по лицензии, а потребление спиртного строго ограничивалось.

Из традиционных поездок по Европе для завершения образования аристократы возвращались домой, нагруженные произведениями искусства. Это порождало борьбу стилей. Стиль английского барокко Ванбру, Хоксмура и Гиббса был представлен такими шедеврами, как Бленхеймский дворец и Касл-Ховард, церквами «королевы Анны» в Восточном Лондоне, а итальянский палладианизм лорда Берлингтона и его протеже, Колина Кэмпбелла и Уильяма Кента, – Берлингтон-хаусом на Пикадилли и виллой в лондонском предместье Чизвик на берегу Темзы. Знаменитый «английский бульдог», Уильям Хогарт яростно высмеивал палладианизм, называя его чуждым и упадочным, однако именно этот стиль доминировал в английской архитектуре на протяжении всего XVIII в. На музыку сильное влияние оказал немецкий иммигрант Георг Фридрих Гендель, чьими горячими поклонниками были Ганноверы.

После смерти короля в 1727 г. следовало ожидать, что связь Уолпола с прежним режимом неминуемо приведет к его отставке по требованию короля Георга II (1727–1760), но дружба премьер-министра с новой королевой Каролиной и использование цивильного листа[35] для поощрения политических союзников сделали его практически неуязвимым. Георг II был более популярен, чем его отец, но со временем стал слишком ленивым и раздражительным, к тому же терпеть не мог собственного сына Фредерика, точно так же как Георг I ненавидел его самого. Увидев идущего по улице Фредерика, королева заметила: «Я хотела бы, чтобы земля разверзлась и поглотила этого монстра, отправив его в самое пекло». Ганноверам трудно было быть любезными даже друг с другом.

Георг II, может и не очень выдающаяся историческая личность, был тем не менее бережливым и рассудительным монархом. В делах конституционных он утверждал, что «ни один человек не сможет назвать ни одного случая, когда бы я превысил границы дозволенного». Король заключил мир с Уолполом, который оставался у власти последующие пятнадцать лет. Уолпол нанял Кента для строительства Хоутон-холла в Норфолке, где собрал великолепную коллекцию произведений искусства[36] частично на средства кабинета, частично в кредит. Главу кабинета высмеивали в невероятно популярной «Опере нищего», премьера которой состоялась в 1728 г., кроме того, он стал прототипом Флимнапа, канцлера казначейства в «Приключениях Гулливера» Свифта. В 1734 г. Уолпол с гордостью докладывал королеве: «Мадам, в этом году в Европе было убито пятьдесят тысяч человек, и ни одного англичанина».

В конце концов Уолпола свергли – и именно за авантюры во внешней политике, которым в свое время он обязался всемерно препятствовать. Испанские пираты наносили значительный вред заокеанской торговле, и коммерсанты оказывали давление на премьер-министра, требуя принять соответствующие меры. Молодой парламентарий Уильям Питт призывал к войне с Испанией, при этом сей яркий оратор так поразил престарелую герцогиню Мальборо, что она оставила ему в наследство значительную сумму. В 1738 г. Уолпол вел с Испанией переговоры, пытаясь все урегулировать мирным путем, но расхождения во мнениях были столь серьезными, что в 1739 г. разразилась война. В истории эта война известна как Война за ухо Дженкинса. Капитан торгового судна Роберт Дженкинс, потрясая своим сморщенным ухом в парламенте, утверждал, что его отрубил испанец. Уолпол считал такие воинственные настроения отвратительными. «Сейчас они звонят во все колокола, но скоро будут заламывать руки», – заметил он. Эта война не принесла никаких результатов, кроме очередного ухудшения отношений с Испанией и Францией. Всеобщие выборы 1741 г. показали, что влияние премьер-министра ослабело. В 1742 г. Уолпол утратил присущую ему уверенность и подал в отставку, став членом палаты лордов. Говорят, падение правительства Уолпола легло в основу детского стишка «Кто убил петуха Робина?», впервые опубликованного в то время.

Новое правительство, однако, по-прежнему контролировала политическая партия вигов, которую теперь возглавляли братья Генри Пелэм и Томас Пелэм, герцог Ньюкасл. Говорили, что «им хватило таланта, чтобы возглавить правительство, но не чтобы управлять страной». Король, который в Ганновере имел всю полноту власти, в Лондоне сетовал на отсутствие полномочий. «В этой стране настоящие короли – это министры, – жаловался он. – Я же здесь никто». Однако были люди, которые хотели лишить его даже титула. В 1745 г. сын Старого Претендента Карл Стюарт, Красавчик принц Чарли, вновь поднял восстание в Шотландии. Горцы откликнулись на его призыв, и шотландцы двинулись на юг, против короля Англии – и, по общему мнению, также их собственного короля. Правительство послало герцога Камберлендского перехватить принца, войска которого дошли уже до Дерби, где он повернул назад, так как в Англии якобитское движение массовой поддержки не нашло. Это подорвало решимость Чарли. Камберленду удалось оттеснить принца к северу, к самому Инвернессу. В апреле 1746 г. войска встретились на поле боя при Каллодене недалеко от Инвернесса. Шотландцы были разбиты, но принцу удалось бежать, за что собственные охранники прозвали его «чертовым трусливым итальянцем».

Англичане смогли подавить шотландских горцев только численным превосходством. Горцы дрались «как тигры», но правительственной армии удалось сломить их сопротивление. Англичане не щадили никого, устроив настоящую резню. С правами кланов было покончено, клановые цвета были запрещены, главы кланов или казнены, или брошены в тюрьмы. Карл бежал «через все море на остров Скай»[37] и с тех пор прожигал жизнь в изгнании, во Франции и Италии. Герцога Камберлендского за особую жестокость прозвали мясником. Однако большинство англичан и шотландцев радовались тому, что с долгой враждой со Стюартами наконец-то покончено.

Оппозиция палаты общин правительству вигов герцога Ньюкасла теперь объединилась вокруг Питта. Он был умен, красноречив и надменен. Несмотря на популярность антифранцузской риторики Питта на лондонских улицах, его тесное общение с Фредериком, принцем Уэльским, и с Лестер-хаусом в целом настораживало короля, и тот не желал давать Питту должность в кабинете министров. Питт заслужил неприязнь монарха и тем, что выступал против выделения средств на продолжение войны Ганновера с Францией. В одной из таких битв, а именно в Деттингенском сражении 1743 г., Георг последним из британских монархов лично командовал войсками. 59-летний король заслужил уважение солдат, когда, будучи выбитым из седла, кинулся на врага со шпагой наголо.

К 1746 г. положение Питта в обществе уже невозможно было игнорировать. Он был назначен главным казначеем вооруженных сил и приводил в бешенство своих коллег тем, что отказывался брать взятки. Тогда как лорд Ньюкасл оставался главой правительства, Питт стал его движущей силой и лидером палаты общин. Его политика была предельно ясна. Питт критиковал Уолпола за пассивность, но, как и он, выступал против войн в Европе. Он питал неприязнь к регулярной армии из-за того, что на ее содержание уходят огромные средства, к тому же она заражает политическое сообщество своей воинственностью. «Мы должны поддерживать своих союзников на континенте деньгами и кораблями, – говорил Питт, – но, если мы допустим, чтобы наш народ зарабатывал на жизнь воинским ремеслом, это обернется угрозой нашим свободам и разорением для нашей торговли».

Совсем другое дело – мир за пределами Европы, тут Питт давал волю своей агрессивности. Потеря в 1756 г. острова Менорка, который отошел Франции, вывела на улицы целые толпы, требовавшие, чтобы Англия боролась за его возвращение. Питт завоевал известность на волне провоенных настроений в обществе. Его прозвали «великим парламентарием из палаты общин», он стал первым поистине популярным политиком. Доктор Джонсон заметил как-то: «Уолпол был министром, назначенным королем для управления народом, а Питта дал королю сам народ».

Семилетняя война 1756–1763 гг. затронула весь мир и была первой настоящей «мировой войной». Конфликт разгорелся на территории самой Европы в основном между Англией и ее союзницей Пруссией с Фридрихом Великим во главе и союзом Франции, Испании и России. Вскоре война охватила далекие фактории этих государств в обеих Америках и Азии. В британском обществе преобладали пропрусские настроения, которые разделял и сам король. Об этом можно судить по количеству пабов, в названии которых упоминаются король Пруссии и маркиз Грэнби, британский главнокомандующий. Питт ратовал за то, чтобы Великобритания оставалась в стороне от театра боевых действий, выделяя деньги и всего несколько батальонов в помощь прусской армии. Основное же внимание, по его мнению, следовало уделить флоту и заморским территориям.

Падение империи Великих Моголов в Индии позволило французскому генералу Жозефу Дюплеи отбить у Британской Ост-Индской компании Мадрас и таким образом получить контроль над всем югом Индии. Дюплеи сметал на своем пути все препятствия, пока его продвижение не смог остановить во главе отряда солдат Роберт Клайв, талантливый 23-летний служащий Ост-Индской компании. В 1756 г. индийский наваб (наместник провинции) с согласия французов захватил торговый пост компании в Калькутте, арестовал 123 европейца и заключил их в тесную камеру в подвале башни, где они задохнулись или погибли от теплового удара. Это место получило название «Черная яма». Когда Клайв прибыл с отрядом в 3200 солдат, он разбил сорокатысячную индийскую армию в битве при Плесси, в основном обратив их в бегство пушечными выстрелами. К тому моменту, когда удалось вернуть захваченный французами Мадрас, Калькутта и Бомбей уже были в руках Ост-Индской компании. Эта территория стала зародышем огромной Британской империи, которую страна получила, как говорили в Викторианскую эпоху, «в приступе рассеянности». Все произошло скорее благодаря предприимчивости самого Клайва, чем стратегии, разработанной в Лондоне. И когда Клайва позже обвинили в коррупции, он ответил, что на фоне его достижений это сущая малость: «Бог мой, господин председатель, я только сейчас осознал и потрясен собственной сдержанностью и скромными запросами».

На Американском континенте стычки между англичанами и французами начались в 1754 г. с преждевременной атаки британского офицера, которого звали Джордж Вашингтон, на один из фортов Новой Франции. Территория Новой Франции протянулась от Канады, на юг вдоль рек Огайо и Миссисипи, к Луизиане, и угрожала окружить тринадцать колоний Новой Англии на Восточном побережье. По распоряжению Питта в 1758 г. на этой границе снова были развязаны боевые действия. Британские войска вторглись в долину реки Огайо, перерезали линии французских войск и захватили важнейший форт Дюкен, который был переименован в Питсбург. А на севере, в Канаде, английские войска под командованием генерала Джеймса Уолфа сели на корабли, вошли в реку Святого Лаврентия и в 1759 г. захватили французскую колонию Квебек. Взять крепость Квебек удалось, вскарабкавшись ночью по прибрежным утесам на возвышенность, известную как плато Эйбрахам, при этом Уолф, как принято считать, декламировал «Элегию, написанную на сельском кладбище» Грея. Уолф был смертельно ранен в той же битве и умер, смертью своей подтвердив правдивость слов Грея «ко гробу ведет нас и слава»[38]. Теперь французов вытеснили с большей части Канады и практически со всей территории нынешних Соединенных Штатов Америки.

После 1759 г., так называемого «года чудес», Хорас Уолпол заметил: «У церковных колоколов истерлись языки от звона в честь наших побед». К 1760 г. стратегия Питта положила конец мечте французов об империи, которая протянулась бы от Бенгалии до Монреаля. Его политика сражений за пределами Европы и субсидирования других армий, в частности армии Фридриха Прусского для войны с Францией на территории самой Европы, принесла свои плоды. Он сам говорил, что «завоевал Канаду на берегах Рейна», унизив государство, которое было больше, богаче и блистательней Англии. Успехи Питта были наглядным доказательством преимуществ упреждающей внешней политики, эпической главой английской истории, которой не суждено было повториться.

Георг II умер в 1760 г., и его сменил не сын Фредерик, который скончался ранее, а внук, 22-летний Георг III (1760–1820). Новый король, как и его дед, терпеть не мог Питта, считая, что у того «самое черное сердце», и Питт был вынужден уйти в отставку, не дождавшись благодарности от нации, для которой столько сделал. Он превратился во вздорного «заднескамеечника», рядового члена палаты лордов и защитника угнетенных. Парижский мирный договор 1763 г. закрепил достижения Питта. Британия была признана владычицей Индии, Канады и большей части Вест-Индии, но рост империи обошелся недешево, удвоив государственный долг и поглотив половину годового дохода от процентной ставки.

Юный Георг III попытался, неосмотрительно и непродолжительно, возрождать монархические прерогативы Стюартов. Он хвастал, что родился не немецким иммигрантом, а «коренным англичанином», и организовал правящую группировку, в которую входили его старый учитель граф Бьют и маркиз Рокингем. Король решил, что может справиться с палатой общин, ловко используя покровительство в собственных целях, как это делал Уолпол. Его правительство старалось выправить финансовую ситуацию, доставшуюся в наследство от Питта, введя в 1765 г. гербовый сбор для североамериканских колоний: отныне все торговые сделки, продажа газет, книг, игральных карт и некоторых других товаров, оформление любых гражданских документов облагались штемпельным сбором в пользу короны. В Америке также были расквартированы английские войска, которые американцам приходилось обеспечивать жильем, провиантом и мебелью. В американских колониях эти законы вызвали яростное сопротивление. За гербовыми сборами последовали таможенные пошлины на зерно, бумагу и чай. Эти пошлины, направленные на сокращение государственного долга Англии, серьезно вредили экономике новых колоний, препятствуя развитию торговли.

К середине XVIII в. промышленность и коммерция становятся решающими факторами в английской истории. Население Англии, Уэльса и Шотландии почти удвоилось, с 5 миллионов в начале века до почти 9 миллионов. В ходе промышленной революции значительно возросла производительность труда. Фабричные станки приводились в движение водяными колесами на быстрых реках, а продукцию перевозили по новой сети искусственных речных каналов. Первые патенты на прядильную машину, паровую машину и получение ковкого чугуна пудлингованием появились в 1780-х гг. Вскоре прядильные машины «Дженни» и паровые машины получили широкое распространение благодаря новому «золоту» Европы – углю. Новая продукция отчаянно нуждалась в рынках сбыта, которые не зависели бы от превратностей европейской политики, другими словами, нужна была империя.

Поскольку Питт не пользовался особым авторитетом в палате лордов, король не мог найти сплоченную партию или иную влиятельную группу в парламенте, которая могла бы сформировать правительство. Вынужденный сам подбирать себе министров, а не соглашаться на кандидатуры, навязываемые палатой общин, король каждый год менял кабинет министров, в то время как на улицах Лондона народ каждый день горячо приветствовал язвительного оппозиционера Питта. Долго так продолжаться не могло, и в 1766 г. король наконец вынужден был просить Питта вернуться к власти. Но политик был уже серьезно болен, измучен подагрой. Теперь он, выступая в палате общин, часто кутался в теплые накидки и мог ходить только опираясь на две трости. Он согласился войти в правительство при условии, что сможет перейти в палату лордов в качестве графа Чатема. Это решение «великого общинника» потрясло поэта Томаса Грея, который назвал его «самым слабым решением такого великого человека». Вскоре Чатем впал в депрессию, стал затворником, прятался целыми днями в своей комнате, даже еду ему подавали через специальную дверцу. Два года спустя, в 1768 г., он подал в отставку, сославшись на плохое здоровье.

Ко времени окончательного падения Чатема в игру вступили новые формы политической деятельности, не зависящие от патроната короля или аристократической верхушки. В 1763 г. радикал и вольнодумец, член парламента от Мидлсекса Джон Уилкс умудрился угодить в Тауэр за нападки на кабинет министров на том основании, что он нападал на «тронную речь короля». Позже жители Мидлсекса снова выбирали Уилкса своим представителем, а парламент его кандидатуру отвергал. Затем его избрали олдерменом Лондона, и в его поддержку наряду с другими выступал даже лорд главный судья. Чатем произнес знаменитую речь в его защиту, заявив, что, вне зависимости от характера, Уилкс является «английским гражданином и обладает определенными правами, данными ему законом, лишить которых его может только закон». Неограниченная власть, продолжал Чатем, «способна развратить умы тех, кто ею облечен, и здесь, по моему мнению, господа, кончается закон и начинается тирания». Впоследствии Уилкс получил свое место в парламенте. Эта история привела Георга в ярость, а лондонскую толпу – в восторг. У Уилкса был прекрасный слог и весьма ироничное перо. Когда лорд Сэндвич сказал ему, что он «умрет на виселице или от чумы», Уилкс ответил: «Это, сэр, зависит от того, приму ли я ваши принципы или вашу любовницу».

В 1774 г. молодой член парламента, ирландец по происхождению, Эдмунд Берк выдвинул свою кандидатуру от Бристоля. Выступая перед своими новыми избирателями, он заявил, что роль члена парламента быть представителем избирателей, а не их делегатом. Парламентарий, сказал он, «это не член гражданского сообщества Бристоля, а член парламента… он имеет собственное мнение; и он предает вас, а не служит вам, если откажется от собственного мнения в угоду вашему». Радикализм Уилкса и Берка определил и упрочил права парламентариев по сравнению с правами управленцев, подготовив почву для реформ XIX в. Но прежде их радикализм должен был пройти проверку огнем, поскольку значительный кусок новой империи Чатема внезапно от нее откололся.

От «Бостонского чаепития» до Ватерлоо

1774–1815 гг

В ответ на протесты американцев против новых налогов парламент аннулировал по крайней мере некоторые из них. Георг III был возмущен такой уступкой. Он заявил: «Меня чрезвычайно удивило то, что любой из моих подданных может поощрять бунтарский дух, который, к сожалению, присутствует в отдельных моих колониях в Северной Америке». Он не до конца понимал ситуацию, так же как и его премьер-министр лорд Норт, добродушный толстяк, проявивший себя слабым и неэффективным политиком. Однажды король очень нелестно назвал его «мой самый неудачный выбор». Норт оказался самым худшим из политиков, руководивших Великобританией в период Войны за независимость США.

Начало войны не походило на войну в привычном понимании этого слова. Фактически все начиналось с разногласий по поводу торговли и налогов, постепенно переросших в пылкие рассуждения о гражданских правах и свободах. Даже в наши дни такие споры чреваты шовинизмом. Тогда же Лондон уверял, что сумма в 1400 фунтов в год, которую тринадцать колоний собирают Великобритании за избавление от французской тирании в результате Семилетней войны, просто смехотворна, поэтому называть это «абсолютным деспотизмом», как делают американцы, просто абсурдно. Закон о гербовом сборе, против которого они протестуют, наряду с другими ограничениями на торговлю введен во всей империи. Между тем колонии имели свои законодательные органы и в большинстве своем были автономными. Америка находилась в гораздо более выгодном положении, чем Ирландия.

И, хотя большую часть налогов отменили, все же один, на импорт чая, остался. В 1773 г. для Ост-Индской компании, которая испытывала финансовые трудности, таможенные пошлины были уменьшены. Кроме того, ее освободили от налогов на перевозку чая в Америку. Конкурировавшие с ней торговцы чаем, главным образом контрабандисты, переодевшись индейцами, сбросили груз чая, ставший яблоком раздора, в воды Бостонской гавани. Некомпетентное и недальновидное правительство в Лондоне, которому потребовалось несколько недель, чтобы передать сообщения через Атлантику, пошло на крайние меры. В 1774 г. оно приняло пять так называемых Принудительных актов, в том числе о закрытии Бостонской гавани и о смене колониального правительства в колонии Массачусетс.

В 1774 г. Принудительные акты привели к созыву конгресса в Филадельфии, где была написана Декларация прав и жалоб. Конгресс провозгласил бойкот британскому импорту и потребовал отмены законов, подрывавших американскую торговлю.

Когда же Лондон отверг эти требования, местное народное ополчение взялось за оружие. Ополченцев называли «минитменами», так как они должны были постоянно находиться в минутной боевой готовности. Минитменов поддержала широкая коалиция колонистов, многими из которых двигали смешанные мотивы. Некоторые искренне желали свободы, но другие опасались, что Лондон потребует выплаты земельных долгов, а также соблюдения договоров с индейцами и правового регулирования рабства. В апреле 1775 г. британский губернатор Массачусетса предпринял попытку захватить базы снабжения ополченцев в городах Лексингтон и Конкорд, но его войско, потеряв почти тысячу человек, было отброшено назад в Бостон. В следующем, 1776 г. те же разгневанные делегаты, которые ранее пытались найти с Лондоном взаимоприемлемый выход из сложившейся ситуации, снова собрались в Филадельфии на конгресс. Томас Пейн опубликовал памфлет «Здравый смысл», в котором защищал идеи республиканцев и обвинял лоялистов в том, что у них «сердце труса и дух сикофанта»[39]. 4 июля была опубликована Декларация независимости, написанная в основном Томасом Джефферсоном, в которой говорилось, что Георг III «не может быть правителем свободного народа». Самый знаменитый ее фрагмент гласил: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью»[40]. Этот пафосный слог был продуктом классической философии европейских просветителей, но, конечно, эти истины не распространялись на рабов и коренных американцев. Так появилось на свет самое удачное творение Англии – Соединенные Штаты Америки.

Целых пять лет вдоль всего Восточного побережья Америки между повстанцами и лоялистами шла война в кошки-мышки. В Великобритании мнения по поводу войны разделились. Престарелый Чатем просто кипел от гнева, считая безумием вести войну против Америки, «которую нельзя покорить». Когда король вербовал наемников в Ганновере, Берк обвинил его в использовании «наемных клинков немецких невеж и вассалов», чтобы усмирить «наших собратьев-англичан в колониях». Война дестабилизировала внутреннюю политику. В 1780 г. на пике войны разразился антикатолический бунт лорда Гордона. Его спровоцировали незначительные действия правительства, направленные на облегчение бедственного положения ирландцев. Почти неделю 60 000 бунтовщиков бесчинствовали в Лондоне, оставив после себя более 200 убитых.

Американские мятежники нашли союзников в лице Франции и Испании, готовых ухватиться за любую возможность отомстить Чатему за унижение. Французы присоединились к военным действиям после победы американцев при Саратоге в 1777 г., но их поддержка переломила ситуацию. Вскоре французский флот контролировал американское побережье, затрудняя продвижение британских войск. В 1781 г. недалеко от Йорктауна, расположенного в Чесапикском заливе, британский генерал Корнуоллис был вынужден сдаться французам и главнокомандующему армией повстанцев, первому президенту Америки Джорджу Вашингтону. Когда в Лондон пришла новость о поражении, Норт выкрикнул в отчаянии: «О боже! Это конец!» Георг III пришел в ужас. К восторгу радикалов, поражение при Йорктауне было воспринято как конец войны. В 1783 г. в Париже был подписан договор, согласно которому Великобритания сохраняла Канаду и Индию, но навсегда теряла свое главное сокровище – американские колонии.

После Йорктауна Норт утратил доверие, прежняя коалиция вигов и тори распалась. В 1783 г. Георг III решился на безрассудный, на первый взгляд, поступок. Он попросил сына Чатема, тоже Уильяма Питта, стать премьер-министром, хотя тому было всего 24 года. В следующем году на выборах Питт набрал большинство голосов, которое удерживал на протяжении 17 лет. Он называл себя независимым вигом, но, по сути, он был новым тори, симпатизировавшим научным инновациям и меркантилизму промышленной революции. Когда в 1776 г. вышла в свет книга Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» (An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations), Питт стал ярым приверженцем идей Адама Смита о важности разделения труда и торговли. Молодой политик унаследовал от отца способности, энергию и коварство, но он был более общительным человеком. Как и отец, он понимал масштаб ущерба, который могут причинить финансам страны неразумные войны, и опасался ввязываться в конфликты европейских государств. Он видел свое предназначение в содействии тому, чтобы финансы страны были здоровыми, а внешняя торговля – прибыльной.

Великобритания проиграла Америку не конкурирующей европейской державе, а чему-то менее унизительному и более радикальному – самоуправлению. Реакцией британцев было не столько чувство унижения, сколько недоумения по поводу свершившегося – утраты колонии. Когда в 1785 г. в Лондон прибыл новый американский посол Джон Адамс, Георг III благожелательно заметил, что он хочет быть «первым, кто подружится с Соединенными Штатами в качестве независимого государства». Именно победителей, а не побежденных ожидало суровое будущее. Впервые Америка должна была сама обложить своих граждан налогом, чтобы обеспечить собственную защиту, в результате в течение последующих 15 лет доход на душу населения снизился на 46 %. А Великобритания поднялась, отчасти за счет торговли с бывшими колониями. Франции войны в Америке оставили ужасное наследие: разгул революционного популизма, который правительство Бурбонов было не в силах сдержать. В 1789 г. граждане Парижа восстали и взяли Бастилию. Поначалу молодой Питт и жаждущие реформ британцы приветствовали Французскую революцию. Казалось, что Франция идет той же дорогой, что и Великобритания, только с опозданием на целое столетие. В своих стихах Вордсворт писал о том времени: «Было истинным блаженством жить в тот рассвет»[41]. Создавались «корреспондентские общества» для того, чтобы устанавливать или поддерживать связь с единомышленниками во Франции.

События в Америке и Франции породили волну радикализма в рядах вигов. Радикально настроенный аристократ Чарльз Джеймс Фокс тесно сошелся с принцем Уэльским, беспутным, но умным и образованным молодым человеком, который, по традиции династии Ганноверов, находился в оппозиции коронованному родителю. К ним присоединился Берк, известный поборник прав американских мятежников, а на тот момент уже заметный парламентарий и оратор. Фокс обозвал Георга III «болваном», а Берк напал на приверженцев короны и так называемые «гнилые местечки», небольшие избирательные районы с малым количеством избирателей, которые, как правило, контролировали крупные землевладельцы. По поводу Французской революции Берк высказывался с враждебной язвительностью. Он сказал, что Франция «свергла монархию, но не обрела свободу», которую можно получить не революционным путем, а в ходе более широких социальных и экономических реформ. Будучи человеком проницательным, он понимал, что Франция шла не к реформам, а к диктатуре. Критике Берка предстояло стать классикой британского консерватизма.

Питт не терял оптимизма. Через три года после падения Бастилии в своем докладе о бюджете 1792 г. он предрек Европе пятнадцать спокойных лет. Уже через год его предсказания рассыпались в прах. В январе 1793 г. Людовика XVI отправили на гильотину. Начался период Террора. Революционеры под предводительством пламенного оратора Жоржа Дантона были полны решимости свергнуть всех европейских монархов, швырнуть «к их ногам, как перчатку, голову короля». Французские армии, набранные из крестьян, пересекли границы Франции, аннексировав Бельгию и объявив войну Нидерландам. Через две недели после казни короля Франция, провозгласившая себя республикой, объявила войну Британии.

Назрел европейский конфликт, от которого ни Уолпол, ни оба Питта не могли остаться в стороне. Французские солдаты теперь шагали по континенту, сметая все на своем пути. Революционная Директория в Париже удерживала их за границей, опасаясь того, что они могут учинить, вернувшись домой, во Францию. К 1797 г. молодой офицер с Корсики Наполеон Бонапарт, который вел военную кампанию в Италии, принес Франции столько триумфальных побед, что французский министр Талейран опасался, что, вернись Бонапарт в столицу, можно ждать военного переворота. Поэтому он послал Наполеона в Египет, чтобы противостоять интересам Великобритании в Средиземноморье.

Питт настроился на очередной конфликт с Францией, так же как в свое время его отец на Семилетнюю войну. «Мы должны снова приложить все усилия к спасению Европы», – заявил он. По примеру многих правительств, под предлогом национальной безопасности Питт-младший наложил множество ограничений на действие закона о свободе личности Хабеас корпус, подтвердив тем самым справедливость обвинений Фокса в «терроре Питта». В Средиземноморье отправили харизматичного флотоводца Горацио Нельсона. В августе 1798 г. английская эскадра подошла к эскадре Наполеона, которая стояла на якоре недалеко от дельты Нила. Нельсон отважно направил свои корабли на французскую эскадру со стороны моря и берега и уничтожил ее перекрестным огнем своих орудий. Только четырем из семнадцати французских кораблей удалось спастись. О победе Нельсона близ дельты Нила говорила вся Европа. К тому времени он уже потерял руку и глаз, но его слава распространялась так же быстро, как и слухи о его скандальной связи с Эммой Гамильтон. Наполеон вернулся во Францию, где в 1799 г. совершил тот самый переворот, который предсказал Берк и которого так страшился Талейран. А Питт ввел первый в истории Великобритании подоходный налог, составлявший два пенса с фунта. Если доход превышал 200 фунтов, сумма выплаты поднималась до двух шиллингов.

Тем временем Война за независимость в США не прошла незамеченной на «кельтской окраине» Британии. Распространение питательного картофеля в сочетании с доктринами католической церкви привело к тому, что население Ирландии увеличилось до шести миллионов, составив почти треть двадцатимиллионного населения Британских островов. Было очевидно, что дальнейшее отношение к Ирландии как к английской колонии не имеет оправданий. В 1800 г. после споров и дебатов, похожих на те, которые предшествовали объединению с Шотландией столетием ранее, в Лондоне и Дублине был принят Акт об унии, объединивший парламенты Англии и Ирландии. Но король отказал ирландским католикам в избирательном праве, в результате чего реформа практически утратила смысл. Питт, который брал на себя обязательства о предоставлении гражданских и политических прав ирландцам, почувствовал, что должен уйти в отставку. Как и в случае противостояния с Америкой, империи предстояло силой отстаивать прерогативу английской монархии, причем последствия для нее оказались катастрофичными. Политическая элита Великобритании получила ирландское проклятие длиною более чем в столетие.

В 1802 г. правительство заключило мир с Наполеоном, который к тому времени получил титул первого консула Франции. Толпа британских туристов устремилась в Париж, чтобы взглянуть на руины Бастилии и полюбоваться в Лувре на произведения, привезенные Наполеоном из разграбленной Европы. В Париже оказалась квадрига из базилики Сан-Марко в Венеции и Аполлон Бельведерский из Ватикана. Но не прошло и года, как Наполеон нарушил обещание мира, и Европа содрогнулась, узнав, что он снова ступил на тропу войны. Великобритания понимала, что это была война не на жизнь, а на смерть. Любые дебаты о политической реформе были тотчас признаны крамольными и революционными. Трактат Пейна «Права человека», который разошелся тиражом 200 тысяч экземпляров, был объявлен вне закона. Действие закона Хабеас корпус было временно приостановлено, и судьи получили законное право на высылку людей в новую колонию в Ботани-Бей в Австралии. Был возрожден ранее отмененный подоходный налог, и теперь он составлял шиллинг с фунта, если ежегодный доход превышал 150 фунтов.

В 1804 г. Питта вернули в правительство, и он с головой погрузился в подготовку к войне. В то время как Наполеон в Булони собирал армию вторжения, вдоль южного и восточного берегов Англии возводились башни мартело, названные по аналогии с круглыми каменными укреплениями на мысе Мартелла на Корсике. Нельсона вновь призвали на морскую службу. В его задачу входило разыскать и уничтожить французский флот, который должен был сопровождать вторжение французской армии. Только в октябре 1805 г. у мыса Трафальгар около испанского города Кадис Нельсону удалось загнать в угол свою добычу – французскую и испанскую эскадры. Нельсон направил свои корабли, развернув их под прямым углом, к растянувшемуся в линию строю объединенной эскадры противника, тем самым лишив себя на время возможности вести прицельный огонь бортовыми пушками. Но ему удалось нарушить строй франко-испанской эскадры и уничтожить двадцать два из тридцати трех кораблей противника. Нельсон не потерял ни единого корабля, но в момент победы сам адмирал скончался от ран. Когда он находился на квартердеке, его смертельно ранил французский снайпер. Тело адмирала доставили в Лондон. Нельсона ждала безграничная посмертная слава. Похоронен он был в соборе Святого Павла, его память увековечили новой площадью с колонной на Чаринг-Кросс. От вторжения Англия была спасена. А Наполеон, лишившийся военно-морской мощи, повел свою Великую армию на восток, разгромив под Аустерлицем австрийцев и русских. Услышав эту новость, Питт взглянул на карту Европы и сказал: «Сверните эту карту. Она не понадобится ближайшие десять лет». Трафальгарское сражение окончательно подорвало здоровье Питта, и в январе 1806 г. он умер.

В мае того же года правительство вигов провело через парламент законопроект о запрете на работорговлю для британских подданных. Ему предшествовала кампания, развернутая Фоксом и Уильямом Уилберфорсом, независимым членом парламента от Халла. Поддержку им также оказывала методистская церковь в лице Джона Уэсли. Фокс утверждал, что работорговля «противоречит принципам справедливости, гуманности и разумной политики». Проведение этого закона стало лучшим из всего, что он сделал за сорок лет. Работорговлю отменили, хотя потребовалась еще четверть столетия на то, чтобы запретить рабство во всей империи, но не в Америке, чья недавно приобретенная независимость ограждала ее от аболиционистов. Вскоре после принятия закона Фокс умер. Он был ярким представителем поздней Георгианской эпохи, неисправимым азартным игроком, выпивохой, бабником и, наряду с принцем Уэльским, персонажем карикатур Джеймса Гилрея. Но он обладал живым острым умом, был ярым поборником гражданских прав и эмансипации ирландских католиков. Он призывал к реформе избирательного права и отмене рабства. Вместе с Берком и другими политическими деятелями ему удалось заставить вигов взять твердый курс на либерализм. В ту критическую фазу политической истории Англии ход реформ был неразрывно связан с парламентом или парламент – с ходом реформ. И, как бы нетипично это ни было для страны, именно трибуна палаты общин стала мостом между консерватизмом и радикализмом, причем оба «берега» осознавали, что его можно было перейти.

Смерть Питта в 1806 г. оставила невосполнимую брешь в управлении страной в военное время. Партию тори возглавили выходец из небогатой семьи, блистательный Джордж Каннинг и ирландский аристократ лорд Каслри. Они ненавидели друг друга настолько, что в 1809 г. устроили на лондонской окраине Путни-хит нелепую дуэль. Каннинг не хотел убивать Каслри, но, не зная кодекса дуэли, выстрелил, направив пистолет на противника, а не вверх. Взбешенный Каслри потребовал повторного выстрела и попытался убить Каннинга, но только ранил его в бедро. Учитывая, что это произошло в столь трудный час, когда страна, по сути, вела войну, обоим пришлось уйти с государственной службы. В то же самое время Георг III окончательно потерял рассудок и ослеп, и спустя два года принц Уэльский был провозглашен принцем-регентом. Не время было оставлять страну без «кормчего».

К 1808 г. Наполеон уже вторгся в Испанию, а Каннинг отозвал из Индии командующего армией Артура Уэлсли, чтобы тот мог с территории Португалии совершать набеги на армию Наполеона на Пиренейском полуострове. Это вылилось в дорогостоящую четырехлетнюю кампанию, в которой, по-видимому, не было необходимости. Только в 1812 г. Наполеон начал действительно выводить войска из Испании, переключив внимание на Россию. После Бородинского сражения и взятия Москвы Русская кампания завершилась отступлением из страны, поднявшейся на отечественную войну. Французский император с позором вернулся в Париж и был отправлен в ссылку на остров Эльба. В 1814 г. державы-союзники созвали Венский конгресс, чтобы окончательно расправиться с революционной Францией.

Через несколько месяцев конгресс был прерван известием о том, что Наполеон бежал с Эльбы. В феврале 1815 г. он высадился на юге Франции, в Антибе, и через 20 дней вступил в Париж, восстановив свою власть. Реорганизовав и укрепив императорскую армию, Наполеон вошел в Бельгию, где его встретила наспех собранная армия союзников под командованием Уэлсли, который к тому моменту стал герцогом Веллингтоном. 15 июня в Брюсселе во время бала у герцогини Ричмонд было эффектно объявлено, что французская армия уже стоит на подступах к городу. Обоим великим генералам было по 46 лет. Первый раз они столкнулись у местечка Катр-Бра, и спустя два дня им предстояло встретиться при Ватерлоо. Вся Европа уповала на то, что эта битва положит конец войне. Обе армии насчитывали по 70 000 солдат, но союзникам на помощь пришли еще 48 000 пруссаков. И та и другая сторона понесла ужасные потери, когда атаку французской кавалерии встретили залпы британской пехоты, выстроившейся в боевые каре. Только запоздавшие пруссаки смогли решить исход сражения. Именно тогда Веллингтон признался, что «никогда не видел, чтобы все настолько висело на волоске». Когда Императорская гвардия Наполеона была введена в бой и не добилась успеха, французская армия развернулась и бежала. С наступлением темноты пруссаки захватили карету императора, а его бриллианты позднее украсили прусскую корону.

Поражение Наполеона было окончательным. Он написал Георгу III: «Я завершил свою политическую карьеру… Я заявляю, что отдаю себя под защиту ваших законов и прошу ваше королевское высочество как самого могущественного, самого постоянного и самого благородного из моих врагов оказать мне эту защиту». Он надеялся бежать в Америку – страну, послужившую искрой для революции, которая так высоко вознесла его. Но его схватили и отправили в ссылку на уединенный остров Святой Елены в Южной Атлантике. Там он провел последние шесть лет своей жизни и умер в 1821 г. Вторая столетняя война между Британией и Францией закончилась.

Путь к реформам

1815–1832 гг

После Ватерлоо в Вене были достигнуты определенные договоренности, которые считались триумфом европейской дипломатии, хотя, по сути, были глубоко консервативными. Несмотря на то что Венский конгресс сурово покарал Францию за революцию и поддержал абсолютистские режимы в Австрии, Испании и России, подавить революционный дух он не мог. Американский джинн вылетел из бутылки и уже говорил по-французски. Он кружил над всеми европейскими столицами и уверенно овладевал английским языком. С 1812 по 1827 г. британское правительство возглавлял граф Ливерпуль, человек необычайно консервативного склада. Говорили, что он помешал бы и процессу Сотворения мира, чтобы сохранить первозданный хаос. И теперь, в этот переломный период истории Англии, ему предстояло руководить страной. А как быть с конституцией, которая в условиях революционных бурь, свирепствующих по всей Европе, практически не изменилась со времен «Славной революции» 1688 г.?

Когда закончилась война с Францией, рынок труда наводнили 200 000 уволенных в запас солдат и моряков. Упали государственные расходы, наступил экономический спад, что вызвало массовые беспорядки. В 1815 г. парламент, все еще состоявший из землевладельцев, представил Закон об импорте, защищавший доходы английских фермеров, по которому ввозимая пшеница облагалась высокой пошлиной. Этот «хлебный закон» привел к подорожанию хлеба и волнениям в больших городах. В то же самое время на заводах и фабриках так называемые луддиты громили станки, которые должны были облегчить ручной труд. Волна беспорядков, широко распространившаяся и в провинции, внушала ужас властям, у которых еще свежи были воспоминания о парижских санкюлотах.

В 1819 г. на площади Святого Петра в Манчестере мирная демонстрация рабочих была разогнана впавшими в панику войсками. В результате 15 человек были убиты, 600 получили ранения. По иронической аналогии с битвой при Ватерлоо это побоище окрестили «Питерлоо». В смятении Ливерпуль, как в свое время Питт, принял столь же драконовские «шесть законов, которые ограничивали свободу слова, печати и собраний. Антиправительственные строки Шелли «И вот гляжу, в лучах зари, / Лицом совсем как Кэстельри, / Убийство, с ликом роковым, / И семь ищеек вслед за ним»[42] не могли быть напечатаны, так как автора посадили бы в тюрьму. Собрания в поддержку реформ рассматривались как «неприкрытая форма заговора изменников». Через год пятеро республиканцев организовали заговор с целью убийства членов правительства Великобритании, включая главу кабинета – графа Ливерпуля. Заговор, который в исторической науке называют «заговором на улице Катона» (по месту встречи заговорщиков в Лондоне), предотвратили.

Политическая система Великобритании надсадно скрипела. Казалось, что даже монархия шатается. Изолированный в Кью, лишившийся рассудка, слепой и глухой Георг III в 1820 г. наконец умер. Его преемник Георг IV (1820–1830) был обжора и мот, одержимый желанием превзойти в пышности Наполеона. На коронацию он надел костюм, который был копией коронационного наряда французского императора. Его повергло в ужас появление раздельно проживающей с ним супруги Каролины Брауншвейгской, которая приехала из Франции, чтобы короноваться вместе с ним. Она не обладала ни привлекательной внешностью, ни приятными манерами, но король был настолько непопулярен в народе, что лондонцы охотно встали на сторону королевы. Георг не мог доверять своим гвардейцам и вынужден был нанять каких-то головорезов, чтобы удалить Каролину из Вестминстерского аббатства. Она колотила в двери, чтобы ее впустили. Менее чем через месяц она умерла, возможно от передозировки лекарств.

Промышленный прогресс изменял демографическую ситуацию в Великобритании. В 1700 г. население Британских островов без учета Ирландии составляло пять миллионов, почти удвоившись со времен Средневековья. Только пять провинциальных городов насчитывали 10 000 жителей: Йорк, Бристоль, Норидж, Эксетер и Ньюкасл. К 1800 г. численность населения достигла девяти миллионов, а спустя четверть столетия – двадцати. Росту населения способствовали урбанизация и улучшение питания, которые повысили среднюю продолжительность жизни и уровень рождаемости. На смену старым епархиальным городам пришли новые, промышленные города – Манчестер, Бирмингем, Лидс и Шеффилд. Над ними стояла дымовая завеса, и они в равной мере внушали благоговение и ужас.

Все эти изменения превратили Великобританию в самую развитую промышленную страну мира, но в то же самое время поставили под вопрос политическую целесообразность парламента. Избиратели членов парламента никоим образом не отражали интересы новой Британии, а его лидеры были типичными представителями сельской олигархии. Местные власти состояли из членов советов графств, церковных советов и мировых судей. Англиканская церковь теряла популярность, ее священники-плюралисты, владеющие несколькими бенефициями, получали немалую прибыль от церковных приходов, которые оставляли на попечении низкооплачиваемых младших приходских священников – викариев. Храмы не ремонтировались с XV столетия, стояли заброшенными, с обвалившимися крышами. Сторонники нонконформизма сравнялись по численности с приверженцами англиканства. И хотя, согласно законам Питта «О союзах», все союзы рабочих были по-прежнему под запретом, появилось множество обществ взаимного страхования, товарищеских сообществ, которые стали питательной средой для возникновения новых руководителей, представлявших собой альтернативу лидерам аристократии и церкви. Правительство могло заключать в тюрьмы неудобных журналистов, таких как антимонархист Ли Хант и консервативный радикал Уильям Коббет, который, требуя реформы парламента и упразднения «гнилых местечек», подвергал членов парламента резкой критике, называя их «торговцами мандатами от «гнилых местечек», «синекуристами» и «пожирателями налогов», но новости и общественное мнение потоком вырывались из всех политических трещин. В 1820-х гг. на улицах появились газеты Manchester Guardian, Leeds Mercury и Scotsman, которые читали не имеющие избирательных прав горожане, а финансировали их не имеющие избирательных прав негоцианты.

Партия тори проводила крайне реакционную политику. Некоторые тори, такие как герцог Веллингтон, на любое проявление инакомыслия отвечали репрессиями. Другие осознавали неизбежность некоторых политических реформ, которые были крайне необходимы новой Великобритании. Несмотря на весь свой консерватизм, Ливерпуль был гениальным прагматиком, которому удалось сформировать коалицию из этих двух групп. Так, министр внутренних дел Роберт Пиль под влиянием философа Иеремии Бентама и реформатора тюремной системы Элизабет Фрай положил конец варварским порядкам тюремной системы. Он радикально сократил число преступлений, заслуживающих смертной казни, и основал в Лондоне невооруженную муниципальную полицию. В честь Роберта Пиля констеблей окрестили «бобби». Министр торговли Уильям Хаскиссон снизил цены на продукты, уменьшив ввозные пошлины. Ему суждено было стать первым пассажиром, который погиб под колесами поезда. Это произошло на открытии железной дороги Ливерпуль – Манчестер в 1830 г.

Самой яркой фигурой в кабинете Ливерпуля был Каннинг. Из ссылки, в которую ему пришлось отправиться после дуэли, он вернулся в Министерство иностранных дел, где отстаивал либеральный взгляд на империю. В 1823 г. он поддержал доктрину Монро, провозгласившую Южную Америку зоной, закрытой для вмешательства европейских государств, призывая «сделать из Нового Света фактор сохранения равновесия сил в Старом». Георг IV, ненавидевший «новый либерализм», пришел в ярость. Позднее Каннинг поддержал дело Байрона, и Великобритания подключилась к борьбе греков за независимость от Османской империи.

В 1827 г. прогрессивные тори неожиданно оказались в критической ситуации, когда Ливерпуля разбил паралич, а Каннинг умер, едва успев приступить к исполнению обязанностей премьер-министра. В отчаянии больной король попросил прославленного в боях героя герцога Веллингтона вступить в должность. Даже Веллингтон, который был против изменения избирательного законодательства, пошел по пути мирных реформ. Поскольку нужна была поддержка сторонников Каннинга в парламенте, он аннулировал принятый во времена Карла II Акт о присяге, по которому только лица англиканского вероисповедания могли занимать государственные должности и посты в Англии. В результате отмены этого закона по всей Британии в местные органы власти вливалась «свежая кровь» радикалов. В 1829 г. Веллингтон шокировал консерваторов, поддержав инициативу эмансипации католиков Ирландии. Питт-младший был повергнут. Вестминстер претерпел существенные изменения после того, как в парламенте была создана солидная фракция ирландских католиков, которая с нарастающим успехом отстаивала самоуправление. Реформа спровоцировала нелепую дуэль между старым солдатом и графом Уинчилси, который обвинил Веллингтона в измене протестантизму. Как и в случае дуэли Каннинга и Каслри, оба противника стреляли с целью промахнуться.

В 1830 г. в Виндзоре умер Георг IV. Этот надменный король никогда не пользовался популярностью и был объектом всевозможных насмешек. Придя к власти, он потребовал, чтобы кабинет министров выделил ему 550 000 фунтов на оплату долгов. Король поручил Генри Холланду реконструировать Карлтон-хаус и Королевский павильон в Брайтоне. Позже он пригласил Джона Нэша для реконструкции дома герцога Букингемского, после чего это здание стало Букингемским дворцом и королевской резиденцией в Лондоне. Король также поручил Нэшу разработать план застройки местности, соединяющей Сент-Джеймс-парк с Риджентс-парком. Благодаря этому проекту планировки города Лондон мог успешно конкурировать с такими городами, как Рим, Венеция и Париж. К тому времени обрюзгший и заплывший жиром король удалился в Виндзорский замок. В некрологе даже в Times говорилось, что «никогда еще не было человека, о котором сограждане сожалели бы менее, чем об этом почившем короле». Трон перешел к 64-летнему брату короля Вильгельму IV (1830–1837), не очень удачливому морскому офицеру, который никогда о королевской власти не помышлял и мало проявлял к ней интереса. Он много лет прожил в гражданском браке с актрисой Дороти Джордан и нажил с ней десять детей, а вот законного наследника мужского пола у него не было.

Самой горячей темой выборов 1830 г. стала реформа электоральной системы. Хотя большинство было у тори, Веллингтон сделал заявление, которое пагубно отразилось на его карьере. Он сказал, что существующая избирательная система идеальна, и, «пока я нахожусь на этом посту… я считаю своим долгом сопротивляться» любым попыткам реформы. Такая открытая непримиримость вынудила толпы радикалов выйти на улицы. Члены правительства никуда не могли пойти без сопровождения вооруженной охраны. Веллингтон утратил доверие и был вынужден уйти в отставку.

Премьер-министром стал 66-летний аристократ и лидер партии вигов граф Грей. Портфели также получили либерально настроенный лорд Мельбурн, виконт Пальмерстон и талантливый юрист-радикал Генри Броухем. Между этими политиками-реформаторами и тори, которые разделились на ультраконсерваторов и последователей Каннинга, поддерживавших реформы, завязалась борьба. В марте 1831 г. виг лорд Джон Рассел представил на рассмотрение в палате общин законопроект о реформе парламентского представительства, которая позволила бы аннулировать 60 «гнилых местечек», таких как Олд-Сарум[43], и уменьшить количество представителей еще от 47. Таким образом, 658 мест в парламенте, число, которое сложилось после Акта об унии Великобритании и Ирландии от 1800 г., сокращалось на 168 мест. Количество тех, кто получал право голоса, увеличилось бы, правда, скромно – с 400 000 до 650 000 граждан, но в парламенте впервые были бы представлены большие промышленные города, такие как Манчестер, Бирмингем и Лидс.

Законопроект прошел с перевесом всего в один голос, причем на заседании в палате общин присутствовало так много парламентариев, как никогда в истории. В голосовании приняли участие 608 членов парламента. Однако затем тори отвергли этот билль, взяв верх в комитете. В апреле Грей подал в отставку и объявил выборы по одному вопросу – за или против билля. По всей стране образовывались политические союзы, и в мае 1831 г. последовали новые выборы в парламент, на которых реформисты усилили свои позиции. Билль Рассела был одобрен палатой общин и в конце сентября 1831 г. представлен в палату лордов, где был отклонен, причем 21 епископ из 22 проголосовал против. По Бристолю, Ноттингему и Дерби прокатилась волна беспорядков. В Бирмингеме раздавался глухой звук колоколов. Кстати, Веллингтон получил прозвище Железный Герцог, но не за Ватерлоо, а за то, что установил на окнах металлические ставни. Ходили слухи о создании вооруженных формирований. Люди отказывались платить налоги и забирали деньги из банков. Угроза революции, повторения французских событий 1789 г., которых так долго боялись в Великобритании, нависла над страной. Как же будет реагировать на ситуацию парламент, а может быть, и монарх?

В декабре 1831 г. билль Рассела был представлен на рассмотрение в третий раз. Несмотря на то что его содержание было выхолощено, палата лордов вновь отказалась его принять. Тогда Грей потребовал, чтобы король пожаловал титул пэра достаточному числу дворян, чтобы принять законопроект большинством голосов. Ранее такую тактику применила королева Анна, чтобы подписать Утрехтский мирный договор в 1713 г. Король отказался, и в мае 1832 г. Грей в знак протеста против действий лордов снова подал в отставку, предупредив монарха о том, что «дух времени торжествует и сопротивляться ему равносильно гибели». В последующие недели, получившие название «майские дни», судьба конституционной монархии висела на волоске. Король Вильгельм поручил Веллингтону сформировать новое правительство, но тот не справился. Герцог понял, что игра окончена, и предложил королю незамедлительно уступить требованиям Грея. Радикально настроенный пэр лорд Стэнли даже потребовал, чтобы пэрством пожаловали целую гвардейскую бригаду.

Перед перспективой такого «разбавления» лорды капитулировали. 7 июня 1832 г. знаменательный Акт о народном представительстве вступил в законную силу. Исчезло большинство «гнилых местечек», им на смену появилось 125 новых мест. Количество получивших право голоса возросло на 60 %, и, хотя избирательное право основывалось на имущественном цензе и право голоса имели только мужчины, это был настоящий прорыв. Впервые после Английской революции XVII в. в Великобритании было проведено перераспределение власти. Грей заверил, что последующие реформы будут вызваны только «ростом сознания масс и требованием времени». Но подтекст был понятен – реформы будут. 1832 г. считается одним из ключевых моментов в истории Великобритании. Восстаний и бунтов удалось избежать, потому что британский парламент и политическое сообщество хоть и запоздало, но уступили духу времени и отреагировали. Именно 1832, а не 1688 г. стал настоящей «Славной революцией».

Рассвет Викторианской эпохи

1832–1868 гг

«Никогда в жизни не видел столько возмутительно скверных шляп», – саркастически заметил Веллингтон, увидев парламент 1833 г., избранный в соответствии с биллем о реформе. Но этому парламенту предстояло стать столь же радикальным, как Долгий парламент 1640 г., а его реформам – более продолжительными. Заново созданное правительство Грея удостоило мандат нового контингента избирателей таким пакетом либеральных законов, что они взбудоражили всю Европу. Новое правительство полностью упразднило рабство в Вест-Индии, которое еще существовало в противовес объявленной вне закона работорговле. Фабрикам запретили брать на работу детей до тринадцати лет. Вышел Закон о бедных, который предложил содержать бедняков и обездоленных в работных домах. Правда, внутренний распорядок в них был настолько суровым, что это подвигло Чарльза Диккенса написать роман «Приключения Оливера Твиста», в котором писатель подверг их суровой критике. На смену коррумпированным муниципальным корпорациям пришли выборные городские советы. Когда в 1834 г. «мучеников из Толпадла» отправили на каторгу в Австралию за профсоюзную деятельность, общественность добилась отмены приговора и их возвращения. Символом падения старого порядка стал пожар 1834 г., в результате которого Вестминстерский дворец сгорел дотла. Это зрелище наблюдал и реалистично отобразил художник Джозеф Меллорд Уильям Тернер. Здание было восстановлено в стиле «перпендикулярной» готики архитекторами Чарльзом Бэрри и Огастесом Пьюджином, благодаря которым удалось сохранить в новом облике дворца величие старины.

В том же году Грей ушел с поста премьер-министра. Его преемником стал благожелательный и обходительный Мельбурн, который спустя три года приветствовал восшествие на престол 18-летней племянницы Вильгельма IV Виктории (1837–1901). Наследница узнала о смерти дяди от архиепископа Кентерберийского и лорда-гофмейстера, которые разбудили ее в пять часов утра в Кенсингтонском дворце. Когда собрался Тайный совет в полном составе, она едва успела сменить ночную сорочку на платье. Жизнерадостная, эрудированная, изысканная Виктория была очень невысокой, ее рост составлял всего 150 сантиметров. Она увлеклась Мельбурном. Необычайно привлекательный вдовец сам назначил себя ее неофициальным секретарем, встречался с ней дважды в день, обедал с ней три раза в неделю. По сведениям его биографа Дэвида Сесила, Виктория «в эмоциональном плане была еще сущим ребенком, школьницей, которой нужен был скорее герой, а не любовник». Мельбурн оказался превосходным наставником, посвятил свою способную ученицу в тайны конституции, а затем устроил ее счастливый брак с эффектным немецким принцем Альбертом Саксен-Кобург-Готским. Он объяснил, что по правилам этикета именно она должна сделать предложение.

Акт об избирательной реформе 1832 г. послужил толчком к новым реформам, которых кто-то опасался, а кто-то с нетерпением ждал. В 1838 г. группа радикалов опубликовала «народную хартию», которая пошла дальше положений акта и потребовала равенства избирательных округов, всеобщего избирательного права для всех совершеннолетних мужчин, тайного голосования, ежегодных перевыборов парламента и вознаграждения членов парламента. Хотя сторонники чартизма устраивали массовые митинги и, по мнению некоторых, представляли собой важную революционную силу пролетарского движения, их лидеры и парламентарии стремились удержать требования чартистов в рамках реформы 1832 г. В острых спорах, разгоревшихся между сторонниками решительных действий и «умеренными», победили последние. Чартисты были не одиноки в радикальном крыле партии вигов. В результате выборов 1841 г. к власти вернулась партия тори во главе с Пилем, который не без иронии называл себя консерватором. Сын предпринимателя, занимавшегося хлопковым производством, он был дальновидным и рассудительным политиком, который рассматривал промышленный прогресс, внешнюю торговлю и политические реформы как неотъемлемую часть нового торизма. Его широко известный манифест был обращен к избирателям в Тамуэрте и гласил, что партия должна «идти по пути реформ, чтобы выжить» и «критически пересмотреть все государственные институты, как гражданские, так и церковные». Пиль, как никакой другой лидер, сумел воспользоваться преимущественно реакционным парламентом, в конечном счете приспособив его к управлению современным национальным государством.

К тому времени промышленная революция шагнула далеко за пределы центров текстильного производства, процветавших в XVIII в. Теперь ей нужен был доступ к углю, железной руде и энергии быстрых рек хребтов Котсуолдса и Пеннинских гор. Ключевое значение приобретал транспорт. В 1830-х гг. в сфере грузовых перевозок роль железных дорог начала преобладать над внутренними каналами, и комплексная база промышленного производства распространилась на центральные графства Англии и север. В 1840-х гг. «железнодорожная лихорадка» охватила всю страну. Были проложены тысячи миль железнодорожного полотна, и по всей этой территории после окончания строительства рабочие пополняли ряды заводских и фабричных работников. Теперь от Бирмингема до Лондона можно было добраться всего лишь за одно утро. Значительная часть страны вскоре ежедневно обеспечивалась товарами и почтой. В то время как условия жизни нового рабочего класса оставались ужасными, сельское население, в основном освободившееся от кабальной зависимости от земли, жило в относительном благополучии.

Значение этой экономической и социальной революции нашло отражение в главном лозунге Пиля – фритрейдерстве. Для развития промышленности требовались рынки сбыта за границей, а также импорт дешевого сырья и дешевая еда для рабочей силы. Пиль начал борьбу с тарифами – врагами импорта и экспорта. В этом грандиозном деле к нему присоединились два фабриканта-радикала Ричард Кобден и Джон Брайт, которые основали Лигу против «хлебных законов» с целью снизить цены на продовольствие. Чтобы поддержать эту кампанию, с 1843 г. начал выходить журнал Economist. Кобдена можно было назвать кем угодно, только не представителем партии тори. Он был пацифистом и ярым врагом аристократии. В вопросах свободной торговли городской радикализм нашел немало точек соприкосновения с капитализмом. Только некоторые чартисты выражали протест против фритрейдерства, утверждая, что он приведет к еще большему обнищанию бедняков.

В 1845 г. снабжение продовольствием и цены на него достигли кризисного уровня в связи с неурожаем картофеля в Ирландии и возвращением кошмара, который, как казалось большинству, ушел с Британских островов и название которому было «голод». Именно голод заставил народ бежать с Британских островов. К концу десятилетия в Америку эмигрировали уже более миллиона ирландцев. Они подвергали себя смертельной опасности, набиваясь в «плавучие гробы», где свирепствовали болезни и голод. На некоторых из этих кораблей продовольствия было так мало, что к концу каждого плавания они теряли треть своих пассажиров, тела которых выбрасывались за борт на съедение акулам. Единственно правильное решение заключалось в немедленном снижении цены на хлеб, а для этого необходимо было отменить пошлину на ввозимую пшеницу. В 1846 г. при поддержке вигов и радикалов Пиль добился отмены «хлебных законов», принятых в 1815 г. Хотя и не сразу, но впервые за 30 лет средняя цена на хлеб упала почти в два раза.

Отмена «хлебных законов» моментально отразилась на партии тори и ее политике в отношении сельского хозяйства. Политика Пиля, вероятно, была экономически оправданна, он умело и расчетливо налаживал связь между тори и новыми деловыми кругами, новой буржуазией. Но консервативные традиционалисты внутри партии кипели негодованием. Политик подвергся резкой критике со стороны молодого партийного бунтаря Бенджамина Дизраэли, который охарактеризовал его действия как «преднамеренное уничтожение великой партии собственным лидером». Летом 1846 г. партия тори раскололась на противников и сторонников отмены «хлебных законов». Разочарованный Пиль подал в отставку. К власти вернулись виги во главе с лордом Джоном Расселом, и их власть продлилась целых двадцать лет.

Середина XIX в. прошла для страны под знаком постоянных прогрессивных перемен в торговле, культуре, религии и архитектуре, совсем как в спокойный период столетие назад, когда премьер-министром был Уолпол. В то время как в 1848 г., ставшем годом европейских революций, были свергнуты монархи во Франции, Австрии, Италии и Польше, в Англии не наблюдалось ничего подобного. Самым серьезным политическим выступлением был многолюдный, но вполне мирный чартистский митинг на пустыре Кеннингтон-коммон, участники которого передали скромную петицию, отправленную на трех кебах в парламент, который ее в итоге отверг. В то же самое время в другом конце Лондона, в Британском музее, Карл Маркс в полной безопасности писал «Манифест коммунистической партии», а палата общин рассматривала закон об общественном здравоохранении.

Королева и ее супруг тем временем наслаждались супружеским счастьем, живя то в Виндзоре, то в Балморале, то в своей любимой приморской резиденции на острове Уайт Осборн-хаус. Контраст между этой монаршей четой и беспутными Ганноверами был разительным. Рядом с Осборн-хаусом Альберт построил шале, небольшой сельский домик в швейцарском стиле, где детей – совсем как в обычных семьях – обучали вести домашнее хозяйство и заниматься садоводством. Швейцарские шале заполонили Британию. Разрастались пригороды Лондона: по всей длине улиц рядами выстраивались отделанные изящной лепниной дома. В них барышники со всей империи запанибрата принимали гостей – аристократов и интеллектуалов из Европы, которые бежали от беспорядков на континенте. В 1851 г. в Гайд-парке прошла Великая выставка промышленных работ всех народов, организованная принцем Альбертом. Она позиционировала Великобританию не как сельскую идиллию, а как мощную промышленную и торговую державу. Эта новая Великобритания нашла отражение и в литературе. Так, романист Энтони Троллоп описывал черствость политиков-плутократов, но делал это с позиций сторонника религиозной и политической реформы.

Совсем по-другому относился к переменам Чарльз Диккенс, который во главу угла ставил нужды тех, кого реформа не затронула. Он выступал на общественных собраниях, жертвовал свои гонорары на приюты для бездомных. Философ и политический деятель Джон Стюарт Милль в 1859 г. указал на смещение грани между государственным контролем и индивидуальной свободой в своем эссе «О свободе» (On Liberty), в котором он предостерегал против «тирании большинства» и подчеркивал необходимость активного участия в демократическом процессе: «Человек может вредить другим не только своими действиями, но также и своим бездействием»[44]. Даже Англиканская церковь пробудилась после георгианской спячки благодаря евангелистскому движению, зародившемуся в Оксфорде и Кембридже. В результате впервые после XV столетия в стране началось массовое строительство храмов. Новые каменные шпили, выполненные в строгом готическом стиле, теперь возвышались над рядами загородных домов в классическом стиле. Но в конце десятилетия вызов религиозным догмам и их проповедникам бросил Чарльз Дарвин в книге «О происхождении видов» (On the Origin of Species, 1859). То, как он применил научный поиск в естествознании, было сопоставимо с процессами механизации, охватившими промышленность. Бурная полемика возникает даже в искусстве. Так, архитектор Огастес Пьюджин и теоретик искусства Джон Рескин выступили против уродства новой Англии, призывая вернуться к ценностям и мастерству Средневековья. На волне творческой полемики Великобритания стремительно преображалась.

Хотя на тот момент премьер-министром был Рассел, политика страны находилась в руках знаменитого Генри Темпла, лорда Пальмерстона, который был министром иностранных дел на протяжении 1830-х, а затем с 1846 по 1851 г. В течение этого времени он держал в руках всю власть в Министерстве иностранных дел, лишь изредка совещаясь со своими коллегами. В 1848 г. Пальмерстон, которого на протяжении долгого времени считали основателем «либерального интервенционизма», произнес в палате общин грандиозную пятичасовую речь. В ней говорилось, что «подлинной политикой Англии… является защита справедливости и правого дела, следование этому курсу с умеренностью и благоразумием… не превращаясь во всемирного Дон-Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по ее мнению, совершена несправедливость». В 1850 г. он направил эскадру блокировать Афины в защиту британского подданного, родившегося на Гибралтаре, Давида Пачифико, имуществу которого был нанесен ущерб. Нападение было оправдано тем, что «бдительное око и твердая рука Англии» должны постоянно защищать ее граждан так же, как во времена Древнего Рима. И в то же время Пальмерстон, оберегая Великобританию от европейских конфликтов, поддерживал революции на континенте и был сторонником так называемой «дипломатии канонерок». Как и Чатем, он уделял особое внимание укреплению военно-морского флота и безопасности империи. Патриотизм Пальмерстона был таким, что, когда однажды один француз отвесил ему комплимент, сказав, что если бы он не был французом, то хотел бы стать англичанином, Пальмерстон ответил: «Если бы я не был англичанином, то хотел бы им быть».

Пальмерстон не умел работать в команде, его коллегам приходилось мириться с тем, что он единолично принимал решения. В 1852 г. его направили в Министерство внутренних дел, где его кипучая деятельность привела к бурному всплеску новых реформ. Он уменьшил нормы рабочего времени для детей, работавших на фабриках, поддерживал вакцинацию и очистку воздуха, боролся за проведение реформ в тюрьмах и исправительных заведениях для малолетних преступников. Он также сумел избежать прямого вовлечения Англии в столь непопулярную Крымскую войну, начавшуюся в 1853 г., но категорически настаивал на том, чтобы поддержать Турцию в борьбе против русской экспансии. Война не принесла Великобритании лавров, но была отмечена кампанией газеты Times за принятие реформ в армии и усовершенствованием ухода за ранеными благодаря деятельности Флоренс Найтингейл, а катастрофическая по своим последствиям атака Легкой кавалерийской бригады в стихотворении Альфреда Теннисона превратилась в триумфальную победу. Было проведено расследование действий правительства во время войны, которые были признаны настолько бездарными и некомпетентными, что премьер-министр лорд Абердин, член партии вигов, посчитал для себя необходимым подать в отставку. В 1855 г. Пальмерстон занял его место после того, как королева попросила каждого из его коллег сформировать правительство, но все они отказались. Виктория люто ненавидела Пальмерстона, справедливо считая его неисправимым распутником, но ошибочно – беспринципным негодяем.

Разновидность умеренного либерализма Пальмерстона сформировалась на основе наследия радикалов Берка и Фокса и его развития Греем, Мельбурном, Расселом и поколением 1832 г. Соответственно он не мог не быть на собрании в клубе Святого Якова, где группа вигов, торийских сторонников Пиля и радикалов приняла решение объединиться в коалицию под названием «Либеральная партия». Самой влиятельной фигурой среди них был молодой и гордый канцлер казначейства Уильям Гладстон, сын ливерпульского торговца. Сначала он принадлежал к крылу либеральных консерваторов – сторонников Пиля и выступал против парламентской реформы 1832 г., защищал рабство, но на тот момент с присущим ему ораторским пылом продемонстрировал, как кардинально он изменил свои убеждения. Гладстон удерживал пост канцлера казначейства с 1852 по 1855 г. и снова занял эту должность на семь лет (1859–1866), за которые он увеличил подоходный налог и временно отказался от государственных займов. Он утверждал, что в мирное время «только крайняя нужда может заставить нас брать взаймы». Взяв за основу политику свободной торговли, он урезал количество налогов с 419 до 48, ликвидировал налог на печатную бумагу, иными словами, «налог со знания». Он снизил цены на продукты питания и заработал славу «героя завтрака рабочего человека».

Хотя Пальмерстон был ярым противником рабства, он встал на сторону конфедератов в Гражданской войне в США (1861–1865), главным образом из-за неприятия антибританских настроений, царивших в северных штатах, и заинтересованности в экспорте хлопка из южных штатов. Однако его поддержка не вылилась в войну. В 1865 г. после двух десятилетий у власти премьер-министр Пальмерстон умер. Это были десятилетия, когда Великобритания наслаждалась миром и процветанием. Преемником Пальмерстона стал немолодой Рассел, который стоял у истоков парламентской реформы 1832 г., а сейчас страстно желал ее продолжения. Политическая реформа снова заняла центральное место во внутренней политике, и, так же как в начале столетия, ее продвижению способствовали реформы за рубежом, на этот раз проводимые Гарибальди в Италии и Линкольном в Америке. В 1866 г. Рассел представил парламенту проект билля о реформе избирательного права, куда вошли пункты из «народной хартии» чартистов о всеобщем избирательном праве для всех совершеннолетних мужчин, у которых есть квалифицированная работа и постоянное место жительства. В случае принятия билля контингент избирателей увеличился бы вдвое, достигнув приблизительно двух миллионов человек, и благодаря регистрации избирателей было бы труднее и дороже подтасовывать результаты голосований. Это, в свою очередь, привело бы к уменьшению доли избирателей, владевших земельной собственностью, и к усилению роли партийных организаций. Чтобы принять билль, необходимо было прежде всего избавиться от влияния местных олигархов и донести проект до широкой публики.

Билль в палате общин не прошел. Рассел и его правительство подали в отставку, уступив место правительству тори во главе с графом Дерби, а лидером консерваторов в палате общин стал Бенджамин Дизраэли. Лондон всколыхнули акции протеста, такие же, как и в 1830-х гг. Митинг протеста в Гайд-парке был столь многолюдным, что полиция прибегла к помощи войск, чтобы его разогнать. Тори запаниковали и в августе 1867 г. поспешно приняли то, что, в сущности, было предыдущим биллем Рассела. Настал черед Дизраэли стать мишенью для обвинений Роберта Сесила, впоследствии лорда Солсбери, в «политической измене, прецедента которой невозможно найти в наших парламентских анналах». Почти такие же слова в свое время сказал Дизраэли в адрес Пиля. Но если Дизраэли полагал, что он одержал победу над либералами и на выборах новый электорат поддержит его, то он глубоко заблуждался. На первых же после принятия реформы выборах 1868 г. и его самого, и его партию тори отвергли, отдав предпочтение либералам. Премьером стал Уильям Гладстон. Пришло время схватки двух титанов.

Гладстон и Дизраэли

1868–1901 гг

Час придет – придет спаситель, и не один, а два. Казалось, что британские лидеры выходили на сцену в образе то гигантов, то карликов. В промежутках между Питтами, Пилями, Мельбурнами и Пальмерстонами появлялись менее заметные фигуры, преимущественно пэры с титулами, такие как Ливерпуль, Дерби и Абердин. Находясь у власти, они редко проявляли амбиции, скорее врожденное чувство долга, как будто выполняли задачу на некоторое время дать стране передышку. Но сейчас на первый план выступили два лидера, которые были слеплены совсем из другого теста. Ни Гладстон, ни Дизраэли не принадлежали к правящему классу, но это единственное, в чем они были схожи. Диаметрально противоположные личностно, они породили одно из великих противостояний английской истории.

Щеголь Бенджамин Дизраэли был сыном не очень набожного еврея, который окрестил свое 12-летнее чадо в Англиканской церкви. Бенджамин получил юридическое образование, а блестящий ораторский талант облегчил молодому человеку путь к верхам политической карьеры, который сам Дизраэли сравнил со «столбом, обильно смазанным чем-то очень скользким». Сначала Дизраэли противился политическим реформам Грея, Пиля и Рассела, но затем принял их и использовал в личных интересах и на благо своей партии. Одаренный писатель-романист, чрезвычайно обаятельный человек, он проповедовал утопический идеализм, строил воздушные замки, пытаясь «соединить две нации» Великобритании – богачей и бедняков. Хотя Дизраэли принадлежал к Англиканской церкви, он зачастую становился мишенью для антисемитских насмешек, которые парировал искрометным юмором. Однажды, отбивая одну из антисемитских нападок своего коллеги по парламенту, Дизраэли сказал: «Да, я еврей, и, когда предки моего достопочтенного оппонента были дикарями на никому не известном острове, мои предки были священниками в храме Соломона».

Уильям Гладстон разительно отличался от Дизраэли. Он был воспитан на Библии и классической литературе, цитатами из которых обильно уснащал свою речь. Манерой держаться он всячески подчеркивал свое нравственное превосходство, чем приводил Дизраэли в ярость. Об этом свидетельствует его высказывание: «Потомки по достоинству оценят этого беспринципного помешанного». Гладстон резко отвечал, что Дизраэли «развращал общественное сознание, потакал болезненным аппетитам, разжигал страсти, предрассудки и эгоистические желания». Он очень рассердился, когда после преждевременной кончины принца Альберта в 1861 г. Дизраэли снискал расположение убитой горем Виктории благодаря елейному обращению «моему самому горячо любимому суверену». Виктория сказала, что Гладстон никогда не оставлял сомнений в том, что был самым мудрым человеком на свете, в то время как Дизраэли всегда убеждал ее, что таким человеком была она. Она даже не пыталась скрывать свое предпочтение. Она жаловалась, что Гладстон «обращается к ней так, будто она – публичный митинг».

Свой первый кабинет, созданный в 1868 г., Гладстон назвал «лучшим инструментом управления, который когда-либо был образован». Так же как в 1832 г., новые члены парламента осчастливили своих избирателей, недавно получивших право голоса, пакетом законопроектов, направленных на реформы. В первую очередь затронули образование. Характеризуя сложившуюся в образовании ситуацию, канцлер казначейства в первом правительстве Гладстона Роберт Лоу сказал: «Теперь мы должны заняться образованием наших учителей». Монополии церкви на начальные школы, которую она удерживала на протяжении долгого времени, бросили вызов. Было предложено, чтобы все образование стало светским, хотя на деле по закону об образовании 1870 г. школы-интернаты (пансионы) создавались только там, где церковные школы были признаны неудовлетворительными, в основном в бедных городских районах. Краснокирпичные фронтоны новых школ в голландском стиле величаво возвышались над городскими домами рядовой застройки, как когда-то соборы над средневековыми лачугами. Однако разобщающее влияние церкви продолжало тяготеть над английским образованием, как, впрочем, и в наши дни.

В 1860-х гг. Великобритания добилась огромных успехов не только внутри страны, но и за ее пределами. Рельсы железных дорог добрались до всех ее уголков, а британские торговые корабли – до всех континентов мира. Хотя в условиях свободной торговли продовольствием традиционное сельское хозяйство не выдерживало конкуренции, промышленность Великобритании все еще была впереди набиравших силу индустрий Германии и Америки. Реформы органов городского управления 1830-х гг. превратили городское хозяйство в мощную отрасль экономики. Население Бирмингема выросло с 70 000 человек в начале столетия до 350 000 к концу 1870 г. Подобный рост наблюдался в Манчестере, Ливерпуле, Лидсе, Шеффилде и Ньюкасле. Это были большие города с мощной инфраструктурой – городскими магистратами, гостиницами, железнодорожными вокзалами и картинными галереями, ни в чем не уступавшими европейским. Муниципальные инновации возглавил мэр Бирмингема, либерал Джозеф Чемберлен, который был избран в 1873 г. Говорили, что он «облагородил Бирмингем, превратил его в большой торговый центр, город прекрасных парков и тротуаров, обеспечил его газом, водой и даже судом присяжных». Он с гордостью назвал такое благоустройство социализмом. В то же время Анджела Бурдетт-Коутс и Октавия Хилл возглавили борьбу за предоставление жилья городским беднякам. Вдохновившись деятельностью американского филантропа Джорджа Пибоди, они делали все возможное, чтобы переселить «достойных представителей бедноты» из трущоб в квартиры. Они убеждали потенциальных застройщиков, что из разумной арендной платы можно извлечь неплохую прибыль, таким образом пропагандируя принцип «пятипроцентной филантропии».

Правительство Гладстона с не меньшей настойчивостью продолжало проводить все новые и новые реформы. На государственную службу теперь брали не по протекции, а строго отбирая претендентов. Была отменена покупка военных дипломов. Университеты распахнули двери для представителей всех вероисповеданий. Преподавателям Оксфорда и Кембриджа разрешили жениться, и северные предместья Оксфорда заполнили величественные дома в готическом стиле для их семей. Благодаря созданию Британского конгресса тред-юнионов профсоюзы в 1871 г. получили статус юридических лиц, но стачечникам запретили выставлять пикеты против штрейкбрехеров. В 1872 г. вышел закон о введении тайного голосования, который стал тяжелым ударом для престарелого Рассела. Он предупреждал об опасности перехода «от избирательного права домовладельцев[45] ко всеобщему избирательному праву». Виги, которые на протяжении многих лет приходили в ужас от одного слова «демократия», уже не могли соперничать с либералами.

Во внешней политике Гладстон придерживался курса осторожного империализма и обособленности от европейских неурядиц, взятого еще Пальмерстоном. Точно так же, как Великобритания держалась в стороне от революционных движений 1840-х, она самоустранилась от новой объединенной Германии Бисмарка и от кошмара осады Парижа в 1870 г.

Однако игнорировать Ирландию было не так просто. Из-за голода и эмиграции в Америку население катастрофически сократилось. В то время как в Англии наблюдался демографический взрыв, численность ирландцев резко падала. За два десятилетия от восьмимиллионного населения, которое составляло треть всех обитателей Британских островов, осталась только половина. Ирландия была угнетенной страной, собственностью иностранцев – английских землевладельцев, под властью иностранного правительства. Религия, которую исповедовали ирландцы, подвергалась гонениям. Но, когда палата лордов, крайне заинтересованная в том, чтобы Ирландия оставалась под властью Англиканской церкви и английского парламента, ополчилась против реформы, Гладстон практически ничего не мог сделать, чтобы облегчить бедственное положение Ирландии. Зато он преуспел в дестабилизации Англиканской церкви Ирландии и принятии ряда земельных законов, которые расширили права ирландских арендаторов.

После шести лет у руля власти кабинет Гладстона выдохся. Дизраэли издевательски сравнил его с «грядой потухших вулканов, из мертвенно-бледных вершин которых не вырывается ни один язычок пламени». На выборах 1874 г. либералы, хотя и завоевали большинство голосов, не смогли получить большинство мест в парламенте. К власти снова пришли тори во главе с 69-летним Дизраэли, который стал премьером. За долгие годы, проведенные в оппозиции, он понял, что расширенный избирательный корпус ожидает новых прогрессивных реформ. Он отменил запрет Гладстона на мирное пикетирование против штрейкбрехеров. Один из профсоюзных руководителей высоко оценил этот шаг, сказав, что тори «за пять лет сделали для рабочего класса больше, чем либералы за пятьдесят». Дизраэли также провел законы о строительстве государственного жилья, образовании, здравоохранении и охране труда на заводах и фабриках. В чем он категорически был не согласен с либералами, так это в вопросах внешней политики. Дизраэли надеялся вернуться к тому, на чем остановился Чатем. В 1875 г. он добился приобретения Великобританией почти половины акций компании Суэцкого канала, тем самым проложив стране путь на восток. В следующем году он привел Викторию в восторг, объявив ее императрицей Индии (чему, к ярости королевы, активно противился Гладстон). Однако империалистическая политика была обоюдоострым мечом. Дизраэли убеждал Турцию в необходимости остановить русскую экспансию в Крыму и на Кавказе и даже поднял вопрос о новой Крымской войне. Все шовинистические силы объединились, и в пабах и мюзик-холлах не умолкая звучала песня с рефреном: «Мы не хотим сражаться, но, о боже, у нас есть корабли, у нас есть люди, у нас есть и деньги». Так возник политический термин «джингоизм» (от англ. by jingo, что можно перевести как «о боже»).

Гладстон обвинил Дизраэли в том, что тот спровоцировал «турецкие зверства» в отношении болгарских христиан. Он утверждал, что «ни один каннибал с островов Южных морей не мог бы без возмущения и негодования слышать, что там произошло». Дизраэли парировал укол, сказав, что худшее из зверств над болгарами – сам Гладстон. Следующим шагом, предпринятым Гладстоном в оппозиции, стала его избирательная кампания в Мидлотиане в 1879 г., для которой он избрал совершенно новую для британских политиков тактику. До того времени все массовые собрания считались прерогативой методистской церкви, а не политиков. Гладстон выступал на огромных митингах с задних площадок железнодорожных вагонов, прибегая к услугам «крикунов», которые доносили его слова до самых отдаленных слушателей. В своих речах, которые были заблаговременно представлены прессе, он обвинял Дизраэли в том, что тот проводил «ограниченную, беспокойную, бесноватую и самонадеянную внешнюю политику, ублажая собственное тщеславие и гордыню». Такую практику ведения избирательной кампании Дизраэли (и сама Виктория) осудили и признали «неконституционной».

В 1880 г. либералы под предводительством Гладстона, наделав много шума, вернули себе власть. Дизраэли ушел на покой, поселившись в своем загородном имении в Хьюэндене недалеко от Биконсфилда, где спустя год скончался. Он был политическим конъюнктурщиком и лицемером, который в совершенстве овладел секретом обаяния. Дизраэли тонко чувствовал настроения масс и умело ими манипулировал, как, впрочем, и самой королевой. Еще в молодости он уничтожил Пиля как политика, но принял от него эстафетную палочку лидера прогрессивных тори, в то время как большинство европейских консерваторов были монархистами и реакционерами. Дизраэли невероятно много сделал для либерализации английской политики. В период становления его карьеры избирательное право становилось достоянием все большего числа людей, и он сделал правильный вывод: консерватизм должен измениться или умереть. По иронии судьбы в следующей половине столетия именно либералы проигнорировали этот его завет.

В то время Гладстон превратился в «великого старца». В 1880 г. его кабинет представлял собой довольно странное сборище престарелых пэров, неспособных придумать, как противостоять первой депрессии, поразившей постепенно набиравшую силу всемирную экономику. Поезда, мчавшиеся через прерии Нового Света, и пароходы снижали затраты на перевозку. В 1882 г. первое грузовое судно-рефрижератор «Данидин» пришвартовалось в лондонском порту. Замороженная новозеландская баранина, которую оно доставило, произвела сенсацию на мясном рынке Смитфилда. За двадцать лет цена на импортируемое в страну зерно упала на 90 %, что стало ударом для британских фермеров, которые и так с трудом сводили концы с концами. Сельское хозяйство уже не могло рассчитывать на защиту парламента.

В 1884 г. третий закон о реформе предоставил право голоса всему взрослому мужскому населению, имевшему постоянное жилье. Состав электората удвоился и перевалил за пять миллионов, пополнившись шахтерами, фабричными и сельскохозяйственными рабочими. Расширение электората продемонстрировало, что общественное мнение набрало силу и стало играть важную роль в политической жизни страны. Во многом этому процессу способствовало развитие массовой печати. Только в Лондоне издавалось более десятка ежедневных газет, а в целом по Англии – более сотни. В 1880-х гг. стало приобретать организованные формы движение левых сил. Термин «левые» возник во времена Французской революции и касался расположения мест в Национальной конституционной ассамблее. В 1884 г. в Лондоне Сидней и Беатриса Вебб, а также Джордж Бернард Шоу основали исследовательское Фабианское общество. Его девизом стало изречение древнеримского полководца Фабия Максима Кунктатора: «Чтобы не упустить правильный момент, надо набраться терпения». Более революционно настроенные современники не могли согласиться с такой выжидательной позицией. Фабианскому обществу было суждено сыграть роль идеологического центра Лейбористской партии.

Гладстону пришлось расхлебывать последствия заморских авантюр Дизраэли. Когда в 1885 г. пришло время выводить англо-египетские войска из Судана, пресса джингоистского толка подтолкнула Гладстона к решению возложить эту миссию на харизматичного генерала Чарльза Гордона, которому устроили шумные проводы на вокзале Чаринг-Кросс. Гордон играл на публику, демонстративно отказываясь повиноваться приказам и уходить из Хартума. Захватив город, дервиши-махдисты убили Гордона. Английская общественность обвинила Гладстона в том, что тот не поддержал генерала. На него вылилась волна ненависти и оскорблений, и из «великого старца» (GOM – Grand Old Man) он превратился в «убийцу Гордона» (MOG – Murderer of Gordon). В июне 1885 г. Гладстон посчитал своим долгом уйти в отставку, уступив место у руля власти недолгому правительству во главе с новым лидером консерваторов маркизом Солсбери. Не прошло и года, как Гладстон взял власть в свои руки уже в третий раз, но в парламенте у него не было гарантированной поддержки, и его правительство держалось на плаву только за счет голосов ирландских националистов.

Сегодня трудно представить то влияние, которое оказывала Ирландия на политику Великобритании в XIX и начале XX в. Тут смешались эмоции и интересы протестантов, крупных землевладельцев и сторонников колониализма, которые нельзя было игнорировать. Если бы не «ирландский картофельный голод», к концу столетия число ирландских избирателей составило бы треть всего электората Британии, а представители Ирландии в парламенте приобрели бы немалый вес в палате общин. Тогда председателем Ирландской парламентской партии был нервный и высокомерный Чарльз Стюарт Парнелл, который создал большую фракцию ирландских парламентариев. Этот ирландский землевладелец и политический деятель радикальных взглядов был умным и харизматичным человеком. Гладстон назвал его «самым замечательным человеком из всех, кого я когда-либо встречал». Парнелл настаивал на создании нового, практически автономного ирландского государства, куда бы вошла провинция Ольстер, большинство населения которой составляли протестанты и юнионисты, сторонники сохранения Северной Ирландии в составе Соединенного Королевства. Позиции Парнелла противостояли тори и фракция либералов-юнионистов под руководством Чемберлена, который в то время был членом парламента и главой департамента, ведавшего местным самоуправлением. Ирландии предстояло стать последним оплотом реакции в политике Британии.

На посту премьера Гладстон до конца вел борьбу за предоставление Ирландии гомруля (внутреннего самоуправления). В апреле 1886 г. он представил билль в своей трехчасовой речи. По мнению многих, она стала самым блистательным образцом ораторского искусства, который когда-либо слышали в палате общин. Но билль был отвергнут, Чемберлен покинул правительство, а его юнионисты отказали правительству в поддержке, тем самым ускорив отставку Гладстона. На следующих общих выборах 1886 г. победила коалиция консерваторов и либералов-юнионистов Чемберлена. Премьер-министром стал Солсбери. Удивительно, насколько этот союз походил на прошлые коалиции Ливерпуля – Пиля и Дерби – Дизраэли. В палате общин эпатажный Чемберлен с белой орхидеей в петлице ратовал за муниципальный социализм и прогресс, а в палате лордов Солсбери давал указания своим министрам «действовать медленнее и хладнокровнее, чем наши оппоненты». В 1888 г. органы самоуправления графств Англии и Уэльса были приведены в соответствие с системой местного управления, существовавшей в городах. Было образовано 62 совета графств, которым передали административные полномочия мировых судей и церковных советов. В следующем году появился Совет Лондонского графства.

По итогам выборов 1892 г. Гладстон получил пост премьера в четвертый раз. На тот момент ему было уже 82 года. У него ухудшились слух и зрение, но голос его звучал твердо и решительно, как в молодые годы. Королева была повергнута в ужас, узнав, что судьбу «такой обширной империи» «вложили в трясущиеся руки сумасбродного и выжившего из ума старца». Эти выборы были примечательны еще и тем, что впервые в парламенте появились независимые рабочие кандидаты, такие как шотландский шахтер Кейр Харди, Джон Бернс из Баттерси и Хавлок Уилсон из Мидлсбро. Харди был выдвинут в депутаты в Уэст-Хэме (части Большого Лондона). Впервые перед парламентариями он предстал в твидовом костюме, охотничьей войлочной шляпе и в сопровождении духового оркестра. Спустя год он стал основателем и лидером Независимой рабочей партии, деятельность которой была подотчетна ежегодным конференциям местных отделений. Несомненно, эта партия имела социалистическую направленность, так как ее программа была нацелена на создание общественной собственности. У Гладстона хватало сил только на Ирландию и борьбу за предоставление ей самоуправления. В 1891 г. в возрасте 45 лет умер Парнелл. Он успел обговорить с Гладстоном, который находился в оппозиции, детали нового билля о внутреннем самоуправлении Ирландии, но потерял авторитет и поддержку внутри Ирландской парламентской партии из-за скандального развода его любовницы Кэтрин О’Ши. Это событие привело к расколу партии в то время, когда ирландцы должны были, как никогда, оставаться сплоченными. Билль Гладстона получил одобрение палаты общин, но был отклонен палатой лордов подавляющим большинством голосов (419 против 41), что стало беспрецедентным примером того, как аристократы, получившие власть по наследству, пренебрегают волей избирателей. Гладстон ушел в отставку. Напоследок он предупредил, что спор с лордами по поводу Ирландии «должен продолжаться, пока парламент не придет к окончательному решению».

Спустя четыре года Гладстон скончался. За свою политическую карьеру он прошел длинный путь от сторонника консервативного торизма до инициатора либеральных реформ. Его детство пришлось на помпезную и великолепную эпоху Регентства, а как политик он формировался, уже находясь на вершине власти. Он был против Акта об избирательной реформе 1832 г., но затем умело подчинил себе силы, которые он освободил. Гладстон занимал пост канцлера казначейства в 1850–1860-х гг., по праву заслужив репутацию честного и принципиального человека во всем, что касалось финансовых вопросов, да и уровень жизни народа заметно вырос. Последние годы политической карьеры Гладстона были посвящены Ирландии, но он стал не первым и не последним английским политиком, пострадавшим из-за этой четверти Соединенного Королевства. Его тело в Вестминстерское аббатство доставил поезд метро. Таких пышных похорон Лондон не видел со дня погребения Веллингтона.

По итогам выборов 1895 г. к власти вернулся Солсбери, одержимый идеей осторожной осмотрительности во внешней политике, как Гладстон был одержим проблемами Ирландии. Даже когда Германия создавала линейный флот и вместе с Италией и Бельгией наступала на колонии Британской империи в Африке, Солсбери оставался безучастным, придерживаясь курса «блестящей изоляции». Под этим подразумевалось «лениво плыть по течению и время от времени вытаскивать багор во избежание столкновений». Он утверждал, что Британия заинтересована в том, чтобы «из всего, что может случиться, произошло как можно меньше». По поводу вмешательства во внутренние дела других стран он заметил: «За всю историю существования государств не было иной практики, которую настолько бы единодушно осуждали народы и которой бы настолько последовательно следовали их правительства».

Но империя не могла легко отречься от своих обязательств. Премьер-министр Капской провинции, алмазный магнат Сесил Родс мечтал о том, чтобы вся территория между Кейптауном и Нилом отошла Великобритании. Но камнем преткновения на пути к осуществлению его планов стала провинция Трансвааль, где в 1895 г. в результате войны с англичанами буры обрели независимость. В то время провинцию охватила золотая лихорадка. В 1895 г. Родс профинансировал дерзкий набег доктора Джеймсона, чтобы восстановить британский контроль над горным районом Ранда. Рейд провалился, но финансовые и имперские интересы, которые стояли за ним, спровоцировали военную конфронтацию и нападение буров на город Мафекинг. Были осаждены города Кимберли и Ледисмит, а над колонией Натал нависла угроза захвата бурами. Жители Великобритании, сначала поддавшиеся шовинистским настроениям, ужаснулись, осознав, насколько беспомощна их армия перед натиском бурских партизан.

В 1899 г. правительство отправило лорда Китченера, самого заслуженного полководца, в битве при Омдурмане отомстившего суданским повстанцам за смерть Гордона, остановить буров. Война продолжалась вплоть до 1902 г. Чудовищным нововведением Китченера стала система концентрационных лагерей для буров, чтобы лишить их возможности снабжать своих солдат продовольствием. Сведения о болезнях и высокой смертности в этих лагерях всколыхнули всю мировую общественность. В конце концов Великобритания одержала победу, и Трансвааль стал частью Британской империи. Взамен буры получили амнистию, право на самоуправление и компенсацию для своих семей. Эта война стала лишь одним звеном в целой серии военных конфликтов, которые проходили вдали от Британских островов, но неизменно дорого им стоили. Причиной этих конфликтов было пробуждение сил, угрожавших целостности Британской империи. Казалось, что затраты на подавление этих сил никогда не оправдаются.

К ХХ в. Британия сильно изменилась, причем радикальные преобразования, которым она подверглась за последние сто лет, превосходили любые реформы предыдущих столетий. Урбанизация населения стремительно набирала темпы, а численность населения увеличилась в четыре раза и достигла сорока миллионов. Самые ощутимые перемены произошли в укладе жизни британцев. В 1800 г. большинство их ютилось в небольших сельских домах и лачугах. Они жили за счет земли, а также за счет изделий, которые продавали на рынках в соседних городках. В домах не было ни водопровода, ни канализации. Отсутствовало народное образование. Люди были лишены медицинской помощи, почтовых услуг, возможности быстрого передвижения из-за недостаточного развития транспортной системы. Дома обогревались печами и освещались свечами. Самыми крупными по-прежнему были старые епархиальные города. Если бы можно было путешествовать во времени, то такому путешественнику показалось бы, что жизнь в большинстве уголков Англии почти не изменилась с 1700-го и даже с 1600 г.

К 1900 г. Англия преобразилась, и, что самое удивительное, такой ее можно увидеть и сегодня. Дома, кроме самых бедных, были построены из кирпича и камня. Инфраструктура городов включала мощеные улицы, водопровод и канализацию. В домах, которые занимали представители зажиточного слоя рабочего и среднего классов, был газ, а в некоторых и электричество. На столах можно было увидеть ежедневные газеты и продукты из разных стран. На покрытых щебнем дорогах стали появляться автомобили, правда, их скорость ограничивалась 20 километрами в час. Впрочем, необходимость нести перед ними красный флаг, чтобы предупредить об их приближении экипажи и всадников, уже отпала. В 1900 г. было установлено, что по дороге из Лондона в Брайтон в час проезжает 1200 «легких локомотивов». По всей стране курсировали поезда, включая лондонскую подземку на электрифицированных рельсах, скорость которой была вполне сопоставима со скоростью современных поездов метро. Большинству населенных пунктов стали доступны бесплатные или дешевые школы и больницы. Чистые заводы и фабрики вытеснили темные фабрики ранней Викторианской эпохи с их бесчеловечными условиями труда. Эта Англия стала воплощением оптимизма, новизны и, несомненно, прогресса.

22 января 1901 г. умерла королева Виктория. Две трети столетия британцы видели в ней воплощение законности и благопристойности. Даже в самые беспокойные и тяжелые времена она вместе с мужем-немцем и девятью детьми, многие из которых породнились с европейскими монархами, олицетворяла ценности домашнего очага и космополитизма. После смерти Альберта королева носила только черное и каждую ночь клала на подушку рядом с собой портрет покойного супруга. Казалось, что Виктория навсегда погрузилась в траур. Ее депрессию усугубляли безнравственность и мотовство сына Эдуарда, принца Уэльского, которому она многие годы не разрешала даже мельком взглянуть на государственные документы. На поведение Виктории не могли повлиять настоятельные просьбы министров, которые убеждали ее в том, что народ должен гораздо чаще видеть свою королеву. Тем не менее для большинства британцев Виктория стала воплощением всего, что они ценили в монархии, а именно стабильности и постоянства.

Эдвардианская эпоха

1901–1914 гг

Вице-король Индии, самый блистательный из губернаторов всех колоний в мире, праздновал коронацию Эдуарда VII (1901–1910) запоздало, но с невероятным размахом. В 1903 г. барон Керзон созвал всех махараджей и набобов страны, простиравшейся от Афганистана до китайской границы, на пыльную равнину неподалеку от Дели, будущей столицы Индии. Здесь расставили роскошные шатры, мимо которых в кульминационный момент праздника проехали махараджи на слонах, украшенных золотом, в сопровождении огромных свит. Поговаривали, что никогда еще за всю историю не выставлялось напоказ столько драгоценностей, сколько их было на заключительном банкете. Тогда же Керзон милостиво освободил пострадавшие от голода штаты от уплаты процентов на полученные займы. Вскоре он отдал подполковнику Фрэнсису Янгхазбенду приказ вторгнуться Тибет.

Империя, в короне которой Индия была самой ценной жемчужиной, занимала пятую часть земного шара. Ее население достигло 400 миллионов человек, из которых три четверти составляли индусы, находившиеся под защитой самого большого в мире флота. Британские товары и коммерсанты заполонили весь мир. Британские корабли перевозили 80 % всех товаров. Британские города были самыми процветающими в Европе. Жизнь в их непрерывно разраставшихся предместьях, которым не угрожали никакие враги, протекала спокойно и безмятежно. Загородные дома были великолепными, а коллекции произведений искусства, которые в них хранились, представляли собой настоящие сокровища. Уверенность империи в своем могуществе звучала в музыке Элгара, поэзии Киплинга, была отображена в архитектуре Лаченса и ярких портретах Джона Сингера Сарджента.

Однако то, что еще недавно казалось незыблемым и неоспоримым, теперь подверглось сомнению. На Европейском континенте и в Америке промышленность постепенно набирала обороты и уже могла конкурировать с Британией, вытесняя ее на рынке сырья и квалифицированной рабочей силы. По уровню технического образования и инновационных разработок Франция и Германия начали обгонять Британию. В трех новых отраслях производства ХХ в. – автомобилестроении, авиастроении и кинематографии – лидировали американцы, а первыми двумя автомобилями короля Эдуарда стали немецкий «мерседес» и французский «рено». Содержать империю было весьма недешево. В первое десятилетие нового столетия на образование приходилось только 10 % государственных расходов, в то время как на оборону империи – 55 %. Имперские амбиции были и у России, Америки, Германии и Бельгии, причем Германия приступила к сооружению мощного военного флота, который мог бы противостоять британскому. Чтобы обезопасить себя от германской угрозы, в 1904 г. Британия подписала с Францией ряд соглашений, известных как Entente Cordiale (фр. Сердечное согласие). Оно было достигнуто не без помощи короля Эдуарда, который обладал талантом дипломата, свободно говорил по-французски и был прекрасным собеседником. Вопреки опасениям матери, он стал добросовестным и популярным монархом. В 1907 г., после присоединения к англо-французскому союзу России, альянс стал называться Антантой (от фр. Entente). Целью этого альянса было сдерживание Германии, чье стремление к господству уже не вызывало сомнений.

В 1902 г. Солсбери передал бразды правления своему вялому племяннику Артуру Бальфуру, а не Джозефу Чемберлену, который считался его естественным преемником. В кабинете министров Чемберлен, как самая влиятельная фигура, занимал пост министра по делам колоний, полагая, что в действительности его ведомство вершит судьбу империи. Однако через год он подал в отставку, чтобы сосредоточиться на осуществлении своей давней мечты – положить конец свободной торговле и ввести тарифные барьеры на импорт в империю. Ему представлялось очевидным, что британские производители утрачивают свое конкурентное преимущество, и он боролся за принятие протекционистских мер, чтобы помочь производителям продуктов питания и промышленных товаров. С мессианской настойчивостью Чемберлен взывал: «Сахар исчез; шелк исчез; скоро закончится металл; скоро закончится шерсть; не будет хлопка! Как долго вы собираетесь это терпеть?» У него нашлось немало сторонников среди предпринимателей и фермеров, но угрозе подорожания продуктов, «меньших булок», воспротивились либералы. И в партии консерваторов произошел раскол по той же причине, что и во времена Пиля, 60 лет назад. Бальфур делал все возможное, чтобы сохранить единство партии, и попытался укрепить свои позиции с помощью ирландских парламентариев. Для этого в 1903 г. он провел еще один земельный закон, разрешивший ирландским арендаторам выкупать земли, на которых они работали. Но на следующих выборах в 1906 г. либералы во главе с пожилым шотландским радикалом Генри Кэмпбеллом-Баннерманом одержали свою самую большую победу, заняв 400 мест в парламенте. Число парламентариев от партии консерваторов сократилось до 157 человек. Также в парламент вошла группа из 29 членов Комитета рабочего представительства, многие из которых попали туда благодаря тесному сотрудничеству с либералами во время выборов. Вскоре этот Комитет был переименован в Лейбористскую партию.

Всего лишь через два года после того, как Кэмпбелл-Баннерман занял пост премьер-министра, он ввиду ухудшения здоровья подал в отставку. Его преемником стал Герберт Генри Асквит, тихий скромный адвокат, примечательный тем, что прямо во время заседаний правительства написал массу нежных писем Венеции Стэнли, подруге своей дочери. Эти письма, которые, в сущности, отвлекали его от министерских совещаний, стали ценными историческими документами. По количеству проведенных реформ правительство Асквита можно поставить в один ряд со знаменитыми кабинетами Грея (1832) и Гладстона (1868). В состав правительства входил радикально настроенный аристократ лорд Холдейн, занимавший пост военного министра. Министерство торговли возглавлял молодой Уинстон Черчилль, покинувший партию тори. А пост канцлера казначейства занял общительный валлиец Дэвид Ллойд Джордж, блестящий оратор с копной черных волос.

Ллойд Джордж стал ключевой фигурой в кабинете. В 1860-х гг., когда канцлером был Гладстон, казначейство твердо стояло на страже государственных средств. Ллойд Джордж был первым канцлером с несомненно левыми взглядами, и в его руках это ведомство превратилось в инструмент бурной созидательной деятельности. В течение пяти лет кабинет министров как из рога изобилия сыпал указами и предписаниями, заложившими основания государства всеобщего благоденствия. Ллойд Джордж и его коллеги учредили пенсию по старости в пять шиллингов для тех, кому исполнилось 70 лет, бесплатные обеды и медицинские услуги в школах. Он боролся за улучшение условий в работных домах, создание бирж труда и выплату пособий разведенным матерям. Значительную уступку он оказал Лейбористской партии, освободив профсоюзы от судебной ответственности за ущерб, причиненный забастовками. В качестве компенсации Ллойд Джордж попытался урезать «безумные траты на вооружение, которые из-за безответственности наших предков превратились в традицию», сократив количество запланированных линкоров-дредноутов с шести до четырех. Но по крайней мере в этом вопросе он столкнулся с достойным противником – Джоном Фишером, Джеки, как прозвали его на флоте. Этот харизматичный адмирал через прессу настолько взбудоражил общественное мнение, что народ скандировал: «Мы хотим восемь, и мы не будем ждать». Ллойд Джордж вынужден был капитулировать, и первый дредноут был построен всего за четыре месяца.

Конечно, такие преобразования стоили немало. «Народный бюджет» 1909 г. привел к повышению подоходного налога до одного шиллинга двух пенсов на фунт дохода. Если доход превышал 5000 фунтов, то налог возрастал еще на шесть пенсов на каждый фунт. Был введен повышенный налог на пустующие земли лендлордов, на бензин, табак, алкоголь. Поток жалоб и стонов, исходивший от богачей, приводил Ллойд Джорджа в восторг. Он торжествовал оттого, что сумел «одурачить герцогов». Слово «герцог» было его любимым ругательством. Он жаловался, что «содержание полностью экипированного герцога обходится стране в такую же сумму, как и два линкора». Несмотря на предварительную договоренность не оказывать противодействия финансовым законопроектам, принятый палатой общин бюджет был провален консервативным большинством верхней палаты. Те, кого Ллойд Джордж охарактеризовал как «группу из пятисот человек, случайным образом выбранных из неработающих», отвергли бюджет, сославшись на то, что он имел откровенно политическую направленность. Их отказ заставил Асквита назначить в январе 1910 г. всеобщие выборы специально по вопросам бюджета. Либералы во главе с Асквитом образовали правительство меньшинства, но теперь они могли принимать решения, полагаясь на поддержку также прошедших в парламент 82 ирландских националистов и 40 парламентариев, которые теперь именуются лейбористами.

На этот раз лорды позволяют принять бюджет, но только благодаря ирландским парламентариям, имевшим решающее значение, так как Ирландия не скрывала своей готовности вступить в конфронтацию за право на самоуправление. Начало сбываться предсказание Гладстона о том, что спор с лордами по поводу Ирландии «должен продолжаться, пока парламент не придет к окончательному решению». Асквит вынес на рассмотрение парламента билль, по которому палата лордов имела право затягивать принятие законопроектов только на время трех парламентских сессий. Естественно, лорды отклонили этот законопроект.

В это время умирает король. На его похороны съезжается обширное потомство Виктории со всей Европы. Историк Барбара Такман описывает это событие как «самое большое и, очевидно, последнее в своем роде собрание коронованных особ и знати, когда-либо собиравшихся в одном месте». Многим из тех, кто присутствовал на похоронах, вскоре предстояло воевать друг с другом.

Асквит теперь был вынужден искать покровительства у нового и еще непонятного ему короля Георга V (1910–1936), которого необходимо было убедить произвести в пэры не менее 250 либералов, чтобы в случае повторной попытки провести парламентский билль они смогли бы поддержать его в палате лордов. После долгих споров среди высокопоставленных советников короля, многие из которых принадлежали к партии тори, Георг дал согласие, но с условием, что будут проведены еще одни выборы, главной темой которых станет этот билль. Они состоялись в декабре 1910 г. Асквит был переизбран, но по-прежнему зависел от голосов ирландских членов парламента. Лорды капитулировали. Король, как истинно демократический монарх, поддержал палату общин против аристократии и вседозволенности.

Теперь на политическую авансцену выступали новые силы. Окрепшее рабочее движение демонстрировало свою мощь, проводя коллективные протесты по всей стране. В 1911 г. моряки, докеры и железнодорожники вышли на всеобщую забастовку. Переговоры с правительством носили жесткий характер и принесли довольно ощутимые результаты. Ллойд Джордж провел закон о государственном страховании, который даровал работникам ведущих отраслей промышленности право на обеспечение по болезни и нетрудоспособности, а также на обязательное страхование по безработице. Набирало силу и женское движение. Воинственно настроенные суфражистки под предводительством Эммелин Панкхерст штурмовали здание парламента и резиденцию премьера на Даунинг-стрит, в результате серьезно пополнив число обитательниц лондонской женской тюрьмы Холлоуэй. Эмили Дэвидсон на дерби бросилась под ноги королевской лошади. Происшествие было снято на кинокамеру и вошло в один из первых документальных фильмов.

Национальную спесь с Британии сбила катастрофа «Титаника» в апреле 1912 г. Этот корабль, который был олицетворением промышленной мощи и предметом гордости страны, крупнейшим на момент постройки пассажирским лайнером в мире, столкнулся с айсбергом во время своего первого плавания и затонул, унеся с собой 1513 человеческих жизней. А далеко на юге капитану Скотту удалось покорить Южный полюс, но ему пришлось уступить пальму первенства норвежцу Амундсену. Скотт не вернулся из экспедиции, погибнув от холода. Его соратник, капитан Отс, почувствовав, что не может передвигаться, пожертвовал собой, чтобы облегчить участь своих товарищей. Его последние слова навсегда остались в летописи британской истории: «Я только выйду на воздух и вернусь не сразу». Как и в случае атаки Легкой кавалерийской бригады во время Балаклавского сражения, очередное поражение Великобритании стало рассматриваться как проявление легендарного героизма.

1912 г. мог стать финальным аккордом в борьбе Ирландии за свои права. Политические устремления Уэльса и Шотландии в свое время были удовлетворены их представительством в Вестминстере, но ирландцы твердо и решительно отстаивали право на самоуправление. Так как судьба правительства Асквита зависела от ирландских парламентариев, их требования уже невозможно было игнорировать. Очередной билль о гомруле прошел в палате общин, но провалился в палате лордов. В соответствии с новым Актом о парламенте утверждение закона могло быть отложено до 1914 г. Отчаянное сопротивление гомрулю возглавлял сэр Эдвард Карсон, адвокат ирландского происхождения, выдвинувший лозунг «Ольстер будет сражаться, и Ольстер будет прав». Карсон наметил создать 80-тысячное ополчение и начал закупать оружие в Германии. В марте 1914 г. британские офицеры на военной базе Керрэг поддержали его, подав в отставку. В результате вопрос о гомруле остался открытым, а его обсуждение вылилось в полемику о необходимости разделения Ольстера, и если да, то на какое время. В 1914 г. законопроект стал законом, но вступление его в силу было отложено до вынесения решения о статусе Ольстера.

Несмотря на многочисленные и явные признаки надвигавшейся войны, вряд ли кто-то мог предугадать, что именно ее спровоцирует. Историк А. Дж. П. Тейлор писал: «Ни одна нация сознательно не желала провоцировать войну. Государственные мужи ошиблись в своих расчетах… и стали заложниками собственного оружия. Страны накопили огромные армии для того, чтобы обеспечить собственную безопасность и сохранить мир, но под их тяжестью провалились в пучину войны». Катализатором войны в июне 1914 г. стало совершенное в Сараево убийство наследника австро-венгерского престола сербским националистом Гаврило Принципом. Его выстрел привел в движение цепочку союзов, созданных в Европе за предыдущее десятилетие. Сработал принцип домино. Австрия посчитала себя вправе предпринять карательную операцию против Сербии и начала артиллерийский обстрел Белграда. Чтобы поддержать сербов, Россия начала мобилизацию, тем самым ускорив заключение союза между Австрией и Германией. В свою очередь, ярый экспансионист германский кайзер Вильгельм II воспользовался моментом, чтобы помешать вступить в игру Антанте – союзу России, Франции и Британии, возникшему в 1907 г. 1 августа он объявил войну России, а спустя два дня – Франции. В соответствии с планом его бывшего начальника Генерального штаба графа фон Шлиффена германская армия стремительно вторглась в Бельгию, чтобы затем незамедлительно напасть на Францию. Кайзер рассчитывал, что Россия не успеет провести мобилизацию, а Великобритания – переправить свою армию через Ла-Манш.

Войну, которую назвали Великой, часто описывают как сплошное бессмысленное кровопролитие, как войну «львов, ведомых ослами». Конечно, доля правды в этом есть, однако она имела несколько иную цель, чем войны Мальборо в XVIII столетии и Веллингтона в XIX. Главной задачей Великобритании было оградить себя от торговой блокады и воспрепятствовать появлению мощной континентальной державы, которая могла бы представлять опасность и для любой другой страны.

Непосредственную угрозу для Британской империи представляла стремящаяся к экспансии Германия. Великобритании было принципиально важно сохранить статус Нидерландов. В 1831 г. Лондон приложил руку к образованию независимой Бельгии и был гарантом ее нейтралитета. Сложилась чрезвычайно опасная ситуация, при которой флот милитаристской Германии мог взять под контроль порты Северного моря и Ла-Манша и заблокировать импорт и экспорт Соединенного Королевства. Правительство Асквита не могло этого допустить. 4 августа, сразу после того, как войска кайзера нарушили нейтралитет Бельгии, Великобритания объявила войну Германии. 130 000 солдат пересекли Ла-Манш, чтобы противостоять вражеской армии европейской страны на территории, на которой британцы воевали на протяжении всей своей истории. В этот день внезапно оборвалась эпоха длиной в столетие, в течение которого Великобритания тщательно оберегала себя от конфликтов в континентальной Европе. Министр иностранных дел Эдвард Грей сказал своим сотрудникам: «Огни гаснут по всей Европе, и нам уже не придется увидеть, как они зажгутся вновь».

Первая мировая война

1914–1918 гг

Первый эшелон британских вооруженных сил, высадившийся на континенте, столкнулся с подавляющим численным превосходством противника. По плану Шлиффена миллионное войско кайзеровской Германии должно было добраться до Парижа через шесть недель. Быструю переброску немецкой армии облегчала развитая сеть железнодорожных путей, проложенных через Рейн. Подобная сеть помогла перебросить меньшую группу войск в Польшу, чтобы помешать продвижению российской армии. Сначала план сработал. Британская и французская армии были отброшены от бельгийского города Монс, а германские войска двинулись на Париж и были от него в двух днях марша, прежде чем их удалось остановить на берегу Марны к северу от города. К тому времени французское правительство уверенно заявило: «В конце концов мы одержим победу» – и в полном составе сбежало в Бордо, прихватив все важные документы. К сожалению, невоспетым остался подвиг французских и британских воинов, когда они ценой колоссального напряжения сил смогли оттеснить немцев назад на восток на линию, тянувшуюся от Фландрии через Реймс и Верден к швейцарской границе. В результате возникла патовая ситуация.

За три года линия Западного фронта, несмотря на неослабевающие беспощадные обстрелы, сдвигалась в обе стороны не более чем на 25 километров. Артиллерийские снаряды разрушили водостоки и превратили поля сражений в грязное месиво. Солдаты прятались в траншеях, опоясанных рядами колючей проволоки и прикрытых пулеметным огнем. Впервые в истории войн был применен отравляющий газ, скорее наносивший серьезный вред здоровью, чем смертоносный. Вплоть до применения танков и самолетов военная техника больше работала на оборону, чем на наступление.

Главнокомандующий Британскими экспедиционными силами во Франции фельдмаршал Джон Френч рассчитывал к Рождеству завершить кампанию по выдворению германской армии из Бельгии. Его начальник, военный министр лорд Китченер, в этом усомнился, полагая, что конфликт перерастет в войну империй. В сентябре, после того как правительство набрало полмиллиона новобранцев, численность армии перевалила за миллион. Вербовке в армию способствовал высокий боевой дух в обществе и агитационные плакаты с изображением Китченера, задуманные им лично. На них он буравил нацию властным взглядом, призывая: «Твоя страна нуждается в тебе!»

Вдали от Европы в Месопотамии и Палестине разворачивался еще один театр военных действий с участием британских и имперских войск численностью 250 тысяч человек, среди которых был Томас Эдвард Лоуренс Аравийский, и армии Турции, союзницы Германии. Решение правительства открыть второй фронт в восточном Средиземноморье и провести Дарданелльскую операцию было принято по инициативе первого лорда Адмиралтейства Черчилля. В апреле 1915 г. на полуостров Галлиполи высадились британские, австралийские и новозеландские (АНЗАК, Австралийский и Новозеландский армейский корпус) войска. Однако под напором османской армии, которой командовали немецкие офицеры, десант девять месяцев не мог вырваться с берегового плацдарма. В итоге операция завершилась неудачей, и войска были эвакуированы. Такой позорный провал послужил причиной отставки Черчилля. К концу 1915 г. отсутствие перемен на Западном фронте привело к отстранению от должности Френча, и командующим Британскими экспедиционными силами во Франции стал сэр Дуглас Хейг. Впервые в истории правительство Великобритании объявило всеобщую мобилизацию, которой подлежали все дееспособные мужчины.

В мае 1916 г. наконец-то произошла долгожданная битва дредноутов. Великобритании нужно было любой ценой выиграть это морское сражение, чтобы отвести от себя угрозу полной блокады Германией. Ютландское сражение проходило в тумане и темноте у берегов Дании. Оно длилось менее суток и стало единственной полномасштабной схваткой линкоров в этой войне. В общей сложности в нем приняло участие 250 кораблей. В результате Великобритания понесла значительные потери, гораздо более серьезные, чем ее противник. Она лишилась семи кораблей, 6900 человек погибли или попали в плен. Однако немецкие корабли оказались запертыми в портах, поэтому в морских боях Германии пришлось полагаться только на свой подводный флот.

Субмарины были чрезвычайно эффективны, и вплоть до 1917 г. они топили до 100 торговых судов в месяц. В конце концов Ллойд Джордж, не желая более рисковать столь драгоценными боевыми кораблями, настоял на введении морских конвоев, группы транспортов и торговых судов, передвигающихся под охраной военных кораблей. Результатом стало незамедлительное сокращение количества потопленных кораблей, в то время как число потопленных подводных лодок столь же стремительно увеличивалось. Началась воздушная война. Немецкие «цеппелины» бомбили Лондон и города восточного побережья и первое время внушали мирным жители панический ужас, так как ничего подобного они еще не видели. Кайзер запретил сбрасывать бомбы на западе столицы, чтобы не подвергать опасности жизнь своих родственников – короля и королевы.

Вскоре война привела к ухудшению ситуации в глубоком тылу. Резкое повышение цен на продукты питания дало повод для протестов в Гайд-парке. Резко увеличилось количество работающих женщин. Со временем на общественном транспорте, государственной службе, оборонных предприятиях и в сельском хозяйстве было задействовано уже пять миллионов женщин. В дальнейшем благодаря трудовым заслугам во время войны они смогли отстоять свое право участвовать в выборах. Правительство опасалось распространять всеобщую воинскую повинность на Ирландию. Недовольные задержкой вступления в силу самоуправления, ирландские националисты воспользовались войной, чтобы поднять восстание. Именно так поступали на протяжении многих веков их предки. На Пасху 1916 г. группа восставших захватила Главный почтовый офис Дублина и объявила Ирландию республикой. После того как здание и близлежащая территория были сильно разрушены, в основном в результате артиллерийского обстрела с британской канонерки, восстание было подавлено, а его лидеры казнены. Но независимость уже была провозглашена. Сомнений не оставалось – возврата к прошлому не будет.

Новый главнокомандующий Британскими экспедиционными силами во Франции Дуглас Хейг летом 1916 г. предпринял наступление на Сомме, названное «большим ударом». Начало было назначено на 1 июля. Хотя артиллерийская подготовка велась непрерывно в течение пяти дней, в первый же день наступления произошло настоящее кровавое побоище, которое устроили немецкие пулеметчики, залегшие в окопах, защищенных колючей проволокой. Погибло 19 000 британцев. Никогда прежде армия Британии не несла такие огромные потери в живой силе за один день. Последствия этой бойни были настолько трагичны, что немцы разрешили санитарам выносить убитых и раненых с нейтральной полосы. Еще 420 тысячам солдат и офицеров британских и имперских войск предстояло пожертвовать своей жизнью и здоровьем, чтобы за шесть месяцев отвоевать всего лишь 10 километров территории. Впервые в истории войн были применены танки, для сохранения секретности замаскированные под резервуары для воды. Но их было слишком мало, чтобы решить судьбу сражения. Итогом наступления на Сомме стал правительственный кризис. Поддержавший стратегию Хейга Асквит был смещен в результате декабрьского политического переворота, инициированного Ллойд Джорджем и его сторонниками через газетных магнатов. Ллойд Джордж стал премьер-министром и заменил Военный комитет из двадцати членов своеобразным «кабинетом в кабинете» всего лишь из пяти человек. Уверенный в том, что министры слишком преклоняются перед генералами, он также учредил секретариат Военного кабинета во главе с Морисом Хэнки. Главной задачей этого органа стало восстановление и сохранение мира. Впоследствии он перерос в секретариат кабинета министров.

В 1917 г. после битвы под Верденом французское правительство испытывало серьезное давление ввиду того, что в армии и в тылу начались антивоенные выступления и мятежи, а командование раздирали разногласия. Летом Хейг попытался предпринять наступление во Фландрии, завершившееся очередной тупиковой ситуацией и новым кровавым кошмаром: в битве при Пашендейле британские и имперские войска потеряли 240 000 человек. Стратегия Хейга вызвала шквал критики как расточительная, жестокая и неэффективная. Казалось, что война будет длиться до полного истощения сил обеих сторон.

Положение ухудшилось из-за событий, проходивших вдали от Западного фронта. В результате Февральской и Октябрьской революций русская армия была деморализована, Германии стало легче воевать на два фронта, и она смогла перебросить значительную часть войск на запад. Однако это преимущество было утрачено из-за явно опрометчивого решения немцев топить иностранные суда, совершавшие заграничные морские перевозки в Атлантике, включая суда нейтральных американцев. Вудро Вильсон, переизбранный на второй срок как президент, который «уберег Америку от войны», быстро изменил убеждения и вовлек страну в войну с призывом «встать на защиту демократии» во всем мире. В Великобритании Ллойд Джордж, приветствуя вступление США в войну, сказал: «Америка одним броском стала мировой державой».

Но подкрепления из-за океана пришлось ждать довольно долго. Хотя первая группа войск прибыла в Европу уже в июне 1917 г., лишь к маю 1918 г. численность американской армии наконец приблизилась к миллиону, сравнявшись с британскими силами. До прибытия основных американских сил Германия предприняла Весеннее наступление, в котором задействовала 70 дивизий, переброшенных с Восточного фронта. Немецкий главнокомандующий Людендорф располагал трехмиллионной армией. Он применил новую тактику с использованием воздушных наблюдателей-корректировщиков, проводивших разведку позиций противника, выявляя слабые места, которые немедленно подвергались артиллерийскому обстрелу и массированным ударам. В результате в марте британская линия фронта отодвинулась назад на 65 километров, немецкие солдаты снова оказались на подступах к Парижу. Великобритания лихорадочно строила танки, учредив с этой целью специальный фонд, благодаря которому всего за неделю удалось собрать 138 миллионов фунтов. Но армии союзников дрогнули под нажимом Германии. На американскую армию, оказавшуюся не готовой к ведению боевых действий, сыпались жалобы, а Хейг обвинил французского командующего маршала Петена «в паникерстве». Из-за поражений Хейг рисковал быть смещенным, а Ллойд Джордж начал терять свой непререкаемый авторитет в палате общин. Все чаще раздавались голоса недовольных его руководством страной в военное время. Среди них был голос человека, чье руководство он сам поставил под сомнение, – Асквита.

К июлю 1918 г. французы с помощью американцев наконец остановили наступление немецких войск на Марне. Союзники предприняли контрнаступление при Амьене. Задействовав 420 танков и авиационные эскадрильи, они прорвали новую линию германского фронта. Это сражение стало переломным моментом в войне. Вскоре войска союзников перешли в наступление на открытой местности. На севере Хейгу наконец удалось взять инициативу в свои руки. Началось победоносное Стодневное наступление, успех которого не смог затмить все предыдущие неудачи. Вскоре совместные действия союзников вылились в крупномасштабное наступление, которое завершилось полным разгромом противника. Германия заявила о готовности к перемирию, чтобы избежать вторжения на свою территорию и окончательной капитуляции. В 11 часов 11-го числа 11-го месяца орудия смолкли. По всей Великобритании зазвонили колокола. Этот день навсегда вошел в историю как День перемирия. В народе его стали называть Маковым днем, заметив, что над окопами растут эти красные, будто пропитанные кровью погибших бойцов цветы.

Мнения об итогах и последствиях Первой мировой войны крайне неоднозначны. Германия была побеждена и, казалось, навсегда оставила мечту о господстве в Европе. Как и в случае с Наполеоном столетием ранее, Великобритания помогла Европе отвести угрозу господства одной страны над другими. Вопрос о том, насколько эта угроза была серьезной и опасной для Великобритании, оставался спорным, но тем не менее она была предотвращена. Однако цена оказалась очень высокой как в денежном эквиваленте, так и в политическом. Государственный долг, составлявший в 1914 г. 40 миллионов фунтов, вырос до 360 миллионов фунтов. Британская империя выстояла в войне, не только сохранив, но и расширив свои владения на Ближнем Востоке, но вскоре ей предстояло уступить первенство США, которые встали на путь завоевания мирового превосходства. В ходе боевых действий Великобритания потеряла в общей сложности 700 000 человек, другими словами, погиб каждый двенадцатый мобилизованный мужчина. Но это внушительное количество составляло лишь малую толику тех 10 миллионов погибших, которые потеряли на фронтах все страны. В процентном отношении среди офицерского состава насчитывалось гораздо больше убитых, чем среди солдат. 25 % всех офицеров сложили головы, когда вели в бой своих людей с криком «Вперед! В атаку!».

Впервые со времен Средневековья война подобралась настолько близко к домам мирных жителей и их семейному очагу. Пролетавшие над городами Англии немецкие самолеты представляли собой потенциальную угрозу: они могли распылять отравляющие вещества или сбрасывать бомбы. Опустело немало землевладений – либо из-за высокого налога на наследство, либо из-за исчезновения их обитателей и работников, погибших или сменивших место жительства в поисках новой работы. Мобилизация затронула все слои общества, людей разных профессий, включая писателей и художников, которые создали множество произведений на военную тему. Ужасы окопной войны нашли отражение в поэзии Руперта Брука, Зигфрида Сассуна и Уилфреда Оуэна, а также в полотнах Пола Нэша, Уильяма Орпена и Кристофера Р. В. Невинсона. События на Македонском фронте запечатлел Стэнли Спенсер в своих полных тоски и страдания настенных панно в Бергклере, Хэмпшир.

Первая мировая война приобрела общенародный характер, вырвав из естественного окружения людей, многие из которых никогда прежде не покидали свои родные села и города, бросив их в места, где они столкнулись с незнакомыми обычаями и чужим языком. Мужчины сражались, защищая интересы Великобритании под руководством единого правительства, которому идея «тотальной войны» развязала руки, позволив превысить полномочия и ввести беспрецедентные налоги, воинскую повинность, цензуру по всей стране. Война, которая, по словам Г. Дж. Уэллса, понадобилась, «чтобы покончить со всеми войнами», сблизила граждан и власть, что нашло отражение в расширении контингента избирателей. В 1918 г. все мужчины, которым исполнился 21 год, и женщины, достигшие 30 лет, получили право голоса. Так Ллойд Джордж выразил свою признательность прекрасному полу за их вклад в экономику во время войны. Женщины стали гораздо более независимыми, сами зарабатывали себе на жизнь и принимали участие в политике. Народ, который на протяжении всей своей истории зависел от вождей, определявших, жить ли ему в мире или вести войну, наконец смог принимать такие решения самостоятельно.

Между двумя войнами

1918–1939 гг

В 1918 г. послевоенная Британия врачевала свои раны и жила надеждами на будущее. Граждане справедливо рассчитывали, что восстановленная внешняя безопасность, ради которой они отдали все силы в этой войне, обеспечит социальную защиту внутри страны. Британцы хотели защиты не только от внешних врагов, но и от нужды, болезней, безработицы и даже от несправедливого распределения доходов. Ощущение незащищенности и беспомощности особенно обострилось, когда мир охватила пандемия гриппа, так называемой «испанки», совпавшая с объявлением перемирия. В 1918 и 1919 гг. только в Великобритании было зарегистрировано 228 000 смертельных случаев, в основном среди молодежи. Вернувшиеся с войны войска принесли с собой эту болезнь, которая стала быстро распространяться на их родных землях. Эпидемия, предположительно унесшая жизни 50 миллионов человек во всем мире, стала самой страшной катастрофой за всю историю человечества. По числу жертв она затмила даже чуму.

Через месяц после перемирия Ллойд Джордж провел выборы, в которых впервые участвовали женщины. Он успешно использовал статус военного лидера и выступил за продолжительную коалицию с тори, чтобы ускорить восстановление страны. Приняв во внимание враждебное к себе отношение со стороны Асквита и почти половины либералов в парламенте, он тайно договорился с консерваторами, что они не будут выставлять свои кандидатуры на выборах, где баллотировались те кандидаты из партии либералов, которые поддерживали Ллойд Джорджа. Эти кандидаты имели заведомое преимущество, так как получили что-то вроде верительных грамот, подписанных Ллойд Джорджем и лидером консерваторов Эндрю Бонаром Лоу. Асквит издевательски назвал эти письма «купонами», поэтому парламентские выборы 1918 г. вошли в историю как «купонные». Коалиция получила подавляющее большинство в парламенте, причем выигранные ею 478 мест принадлежали в основном консерваторам. Асквит со своими либералами перешел в оппозицию, присоединившись к лейбористам. С этого момента Либеральная партия навсегда утратила авторитет у рабочего класса. Его интересы отныне представляла Лейбористская партия, от которой Ллойд Джордж отмахнулся как от «кучки экстремистов, пацифистов и большевиков».

Выборы проходили в атмосфере антигерманской истерии. Звучали лозунги: «Повесить кайзера!», «Выжмем Германию как лимон и даже больше!». Газета Times вместо обсуждения возможных последствий банкротства Германии просто заявила: «Мы предъявляем счет». При подписании Версальского мирного договора 1919 г. были проигнорированы призывы Ллойд Джорджа и молодого экономиста Джона Мейнарда Кейнса обращаться с поверженным противником милосердно. Германия понесла крайне унизительное и жестокое наказание, включая оккупацию Рурской области союзными войсками и выплату огромных репараций. Версальский договор привел к тому, что в Германии демократия отныне ассоциировалась с государственным долгом, который невозможно выплатить, и тяготами, после 1925 г. проложившими национал-социалистической партии Гитлера легкий путь к власти.

Ллойд Джордж назвал все происходившее в Версале «сборищем дикарей, орущих в замочную скважину». У себя на родине он имел практически безраздельную власть. Он стал первым премьер-министром, чье руководство очень напоминало президентское правление. Ллойд Джордж сохранил созданный им секретариат Военного кабинета во главе с Хэнки и свою приемную с помощниками в зимнем саду на Даунинг-стрит. По словам Гарольда Никольсона, его живые валлийские интонации делали его необычайно убедительным оратором «уровня Кромвеля и Чатема». Во время войны, пусть угрозами и уговорами, но Ллойд Джордж сумел заставить работать государственный аппарат. В мирное время он поступал точно так же. Правительство приняло закон о жилищном строительстве, который обеспечил государственное субсидирование «домов, достойных героев». Новый закон об образовании сделал обязательным обучение детей в школе до 14 лет. Введение воинской повинности удвоило количество членов тред-юнионов, и правительство столкнулось с широким стачечным движением. Забастовки проводили полицейские, железнодорожники и даже солдаты. Во всех конфликтах с работниками государственного сектора правительство вынуждено было идти на компромисс.

Тем временем с другого берега Ирландского моря Черчилль заметил[46], что «сейчас, когда потоп уже отступает и внешняя политика возвращается в свое привычное русло, над водной гладью вновь все отчетливее видятся унылые шпили Ферманы и Тирона»[47]. В то время как протестанты Ольстера продолжали всячески препятствовать учреждению самоуправления, а более всего разделу страны, ирландские националисты на выборах 1918 г. заняли в парламенте почти все места, отведенные югу Ирландии. В январе следующего года они создали свой независимый парламент в Дублине – Дойл Эрен. Этот представительный орган, который возглавил харизматичный Майкл Коллинз, объявил открытую войну Великобритании. В то время вся власть и руководство полицией в Ирландии фактически сосредоточились в руках британских протестантов. На акты насилия со стороны ИРА (Ирландская республиканская армия) английские карательные отряды «Блэк энд Тэнз», куда входили наемники из бывших солдат Западного фронта, ответили с неменьшей жестокостью. Ирландия погрузилась в пучину партизанской войны, кульминацией которой стали поджоги деревень вышедшими из-под контроля солдатами. В декабре 1920 г. был сожжен весь исторический центр Корка. Даже в то время, когда премьером был Ллойд Джордж, политика Великобритании в отношении Ирландии оставалась репрессивной и неэффективной. В начале 1921 г. в докладе Лейбористской партии прозвучало предостережение: «Все, что делается [в Ирландии] именем Великобритании, обязательно очернит это имя в глазах мировой общественности». В конце концов в 1921 г. был принят Акт о правительстве Ирландии, за ним в 1921 г. последовал достигнутый путем переговоров с Ллойд Джорджем Англо-ирландский договор. Он предусматривал создание автономного доминиона в составе Британской империи – Ирландского свободного государства. Шесть графств Ольстера оставались в составе Великобритании. В 1922 г. были проведены первые независимые ирландские выборы.

Вскоре коалиция Ллойд Джорджа растеряла свой политический капитал. Вскрылось, что он финансировал личную канцелярию, продавая титулы и награды. Рыцарство стоило 15 000 фунтов, пэрство – 50 000 фунтов. Кроме того, любвеобильность премьера не была секретом для публики. Она-то и породила популярную песенку «Ллойд Джордж знает моего отца, мой отец знает Ллойд Джорджа», которая тогда распевалась на все лады. Опора коалиции рухнула. В 1920 г. страна вступила в период экономического спада. На Министерстве финансов лежало тяжелое бремя правительственной социальной программы и погашения военных долгов.

Была принята программа сокращения государственных расходов, известная как «Топор Геддеса». Название она получила по имени сэра Эрика Геддеса, министра коалиционного правительства. Под этот «топор» попали практически все статьи государственных расходов, от обороны до школ, и даже жалованье полицейских и учителей.

В то время политическую жизнь Великобритании усложнили важнейшие перемены на фланге левых сил. Лейбористская партия набирала мощь, увеличивая количество мест в парламенте, в то время как в терявшей былое влияние Либеральной партии царил раскол. Консерваторы, практически всегда остававшиеся самой крупной партией, столкнулись с необходимостью создания коалиции либо с лейбористами, либо с либералами. В 1922 г. большинству консерваторов-заднескамеечников уже порядком поднадоела коалиция с Ллойд Джорджем, и в октябре многие из них собрались в Карлтон-клубе на улице Сент-Джеймс и решили выйти из коалиции. Стэнли Болдуин, депутат от центральных графств Англии, сказал, что он «сложит с себя полномочия», если партия будет продолжать идти на поводу у премьер-министра, который редко появляется в палате общин и осуществляет руководство через «кухонный кабинет». Болдуин назвал Ллойд Джорджа «динамической силой, внушающей ужас». Быстрый развал коалиции в том же году привел к досрочным выборам, которые тори выиграли, получив в парламенте абсолютное большинство мест. В честь этого события консерваторы-заднескамеечники впоследствии стали называть себя Комитетом 1922 г. Либеральная партия оставалась расколотой, и место официальной оппозиции заняли лейбористы. Эпоха «валлийского мага» закончилась. Ллойд Джордж по праву вошел в историю как основоположник государства всеобщего благоденствия, внесший к тому же огромный вклад в победу в войне. Однако он, так же как Пиль и Гладстон, расколол свою партию, но, в отличие от них, не из-за разногласий по принципиальным вопросам, а стремясь укрепить личную власть. Когда возникла необходимость преобразовать либерализм, чтобы он смог охватить организованных в профсоюзы рабочих, Ллойд Джорджу не хватило политического воображения. Он обрек свою партию на политическое прозябание до самого конца столетия.

Зато новый премьер-министр, консерватор Болдуин, был ему полной противоположностью. Он был родом из сельской местности, любил курить трубку. Здравый, рассудительный, абсолютно неконфликтный – тот, кого принято называть «надежным работником». Поговаривали, что зачастую, когда возникали проблемы, он удалялся в свой кабинет разгадывать кроссворд и оставался там до тех пор, пока все не успокаивалось. Но стоило ему приступить к выполнению своих служебных обязанностей, как он проникся уверенностью, заимствованной у Джозефа Чемберлена, что для оздоровления экономики Великобритании необходимы протекционистские пошлины. Это было настолько резким поворотом в политическом курсе страны, что, учитывая возражения либералов и лейбористов, Болдуин принял решение провести досрочные выборы с целью решить этот вопрос. И здесь он просчитался. Выборы проходили в острой полемике по поводу «пошлин на ввоз продуктов питания», и консерваторы потерпели сокрушительное поражение. Тем не менее они остались самой многочисленной партией, но оказались в меньшинстве. А на второе место вышли лейбористы. Асквит снова стал официальным лидером Либеральной партии. Основываясь на том, что подавляющее большинство избирателей проголосовало против введения пошлин, а также на том, что именно лейбористы были самой многочисленной партией, выступившей против тарифов, Асквит утверждал, что именно они должны сформировать правительство при его поддержке.

В январе 1924 г. Рамсей Макдональд официально вступил в должность премьер-министра. Он стал первым премьер-министром Великобритании от лейбористов. Приход лейбористов к власти стал настоящей сенсацией, поскольку еще были свежи воспоминания о завоевании рабочим классом избирательного права. Многие правые заявляли, что это будет означать захват власти русскими, экспроприацию собственности, отмену браков, на смену которым придет свободная любовь. Некоторые сбежали из страны, предпочтя сибаритский образ жизни в Кении и Родезии. Когда Макдональд привел своих министров во дворец, в прессе шло обсуждение, стоит ли им носить цилиндры, кланяться, целовать руки, присваивать ли им наследственный титул пэра. (Решено было жаловать титулы пэров только тем, у кого не было сыновей.) Пока новые министры ожидали аудиенции у короля, один из них, Джон Роберт Клайнс, размышлял, «неужели все они, включая нищего клерка Макдональда, машиниста Томаса, литейщика Хендерсона и его самого, фабричного рабочего Клайнса, смогли так высоко вознестись?». Макдональд быстро привык к имению Чекерс в Бакингемшире, которое семья Ли не так давно подарила государству как место «для отдыха и развлечения всех будущих премьер-министров». Вскоре его обвинили в том, что он перестал соответствовать статусу лидера лейбористов, предал интересы лейбористского движения, поддался очарованию должности и стал «шампанским социалистом».

Правительство Макдональда не было успешным. Премьер, чтобы обуздать социалистические устремления некоторых своих коллег, ссылался на то, что они – правительство меньшинства, а консерваторы и по большей части подконтрольная им пресса с подозрением косились на каждый его шаг. Когда же правительство прекратило уголовное дело, возбужденное против коммунистической газеты за подстрекательство к неповиновению, ему вменили в вину то, что кабинет оказался под влиянием революционных группировок. В результате правительство утратило доверие. Макдональд посчитал, что необходимо провести выборы, уже четвертые за последние шесть лет. Делу левых не способствовали и события в России, которые продолжали накладывать отпечаток на политику Великобритании. Оппозиции было выгодно всячески раздувать «красную угрозу», поэтому она ухватилась за письмо, якобы написанное одним из советских лидеров, Григорием Зиновьевым, в котором тот выразил поддержку «подъему массовой революционной борьбы в рабочих кварталах английских городов» и призывал распространять «идеи Ленина в Великобритании и ее колониях». Болдуин ловко воспользовался новинкой в сфере массмедиа, радио, чтобы пообещать «нормальное здравомыслящее правительство» вместо «революционных теорий и непродуманных программ». Лейбористы потерпели поражение на выборах, получив 151 место в парламенте. Консерваторам досталось 419 мест, а либералам всего лишь 40.

Болдуин говорил от имени нации, которая жаждала вернуться к довоенной стабильности. Поскольку экономика в мирный период укрепилась, блага цивилизации, которыми в Эдвардианскую эпоху пользовались только богатые слои общества, стали доступными более широкому кругу представителей среднего класса. Радикально изменилось положение женщин. Нехватка мужской рабочей силы после войны была восполнена за их счет. В городах появлялось все больше магазинов и контор, которые предоставляли молодым женщинам рабочие места, а заодно и новую городскую независимость. Поборник планирования семьи Мэри Стоупс призывала к сексуальному раскрепощению через контрацепцию. Количество зарегистрированных разводов выросло с 823 в 1910 г. до 4522 в 1928 г. Переживала бум экономика товаров широкого потребления. Число автомобилей на дорогах Великобритании с каждым годом удваивалось. В 1910 г. только 10 % всего населения имели собственное жилье, а к концу 1930-х гг. уже треть британцев стали домовладельцами. В этом отношении Британия намного опережала европейские страны. На окраинах английских городов, ранее отличавшихся очень низкой плотностью застройки, теперь вдоль дорог бесконечной лентой теснились частные дома. Всего лишь 20 % англичан продолжали проживать в местности, которую можно было назвать сельской.

В правительстве как будто снова воцарился дух лорда Солсбери. Обещания консерваторов придерживаться политики «спокойствия, невмешательства ни в какие авантюры, включая финансовые, как внутри страны, так и за ее пределами» и не брать на себя роль «мирового полицейского» претворялись в жизнь. В октябре 1925 г. в Локарно прошла конференция на высшем уровне, на которой представители стран – участниц последней войны подтвердили свое стремление навсегда сохранить мир и уважать существующие границы. В Министерстве иностранных дел настолько прониклись «духом Локарно», что назвали свою главную приемную в честь этой конференции. Британцы страстно желали больше никогда не слышать звуков военных труб и барабанов. Даже Британская империя подверглась изменениям. В 1926 г. конференция премьер-министров Великобритании и британских владений придала новый статус бывшим доминионам с внутренним самоуправлением – Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южно-Африканскому союзу. Они были признаны равноправными членами Британского Содружества наций (Commonwealth), название которого было позаимствовано у Английского содружества (Commonwealth of England) времен Кромвеля. «Цветные» колонии в Британское Содружество не вошли.

В 1924 г. Болдуин вернул в правительство Черчилля, порвавшего с либералами и вернувшегося к консерваторам, в качестве министра финансов. На новой должности Черчилль совершил ошибку, которая, как и провал операции в Галлиполи (Дарданелльская операция), будет напоминать о себе до конца его политической карьеры. Он сильно завысил курс фунта по отношению к золотому стандарту. Моментально британский уголь оказался неконкурентоспособным на мировых рынках, что привело к сокращению выработки и, соответственно, заработков шахтеров. В мае 1926 г. Британский конгресс тред-юнионов, чтобы поддержать горняков, призвал все профсоюзы к первой, и единственной, всеобщей забастовке. Замирают практически все предприятия ведущих отраслей промышленности. Общество охватывает волна негодования и возмущения. Черчилль редактирует правительственную газету, а специальные бригады охраны сопровождают грузы с продовольствием из доков. У студентов Оксфорда появляется новое развлечение – водить автобусы. Но мнения разделились. Даже весьма консервативный король в разговоре о бунтовщиках произнес: «Прежде чем осуждать их, постарайтесь прожить на их зарплату».

Правительству пришлось выполнять функции посредника между двумя непримиримыми сторонами. Один из министров заметил: «Можно было бы подумать, что лидеры горняков – глупцы, равных которым не найти во всей Англии, если бы нам не приходилось столь часто встречаться с владельцами шахт». Болдуин в своей стихии миротворца оказался на высоте. Вопреки знаменитому изречению, гласящему, что кабинет ни под каким предлогом не должен вмешиваться «ни в дела церкви, ни в дела Национального союза горняков», после окончания работы комиссии по изучению положения в угольной промышленности ему удалось локализовать стачку. Британский конгресс тред-юнионов согласился прекратить забастовку всего лишь через девять дней после ее начала. Шахтеры продолжили бороться за свои права в одиночку, но безуспешно.

Стачка вошла в историю как яркий пример пролетарской солидарности. Но трусость и предательство профсоюзных лидеров, которые так бесславно закончили ее, обнаружили пределы ее возможностей. То, что Болдуин не слишком гордился достигнутым и не стремился поднимать шум по этому поводу, не говоря уже о его готовности искать компромиссы, часто становилось объектом критики. Он был услужлив и предупредителен со всеми парламентариями, включая новых членов парламента от лейбористов, и даже поддержал предложение последних предоставить профсоюзам право взимать со своих членов деньги на содержание их партии. Консерваторы во главе с министром здравоохранения, социального обеспечения и местного самоуправления Невиллом Чемберленом остались верны либеральным традициям Пиля, Дизраэли и отца Невилла, Джозефа Чемберлена. Были ликвидированы старые попечительские советы, а ответственность за лечебницы и заботу о бедных перекладывалась на выборные советы графств и городов.

Несмотря на огромную личную популярность Болдуина, выборы в 1929 г. консерваторы проиграли. Возможно, дело было в расширении электората, который наконец-то охватил все взрослое население. На этот раз в его состав вошли женщины в возрасте от 20 лет, ранее не имевшие права голоса. Голоса молодых избирательниц даже стали называть специальным термином flapper vote, содержащим намек на модные в то время свободно свисающие платья (от англ. flap – хлопать). В новом «подвешенном»[48] парламенте либералы приняли решение вернуть к власти лейбористов и Рамсея Макдональда. Но у новой команды не хватило времени проявить себя. Буквально через несколько недель, 24 октября, лопнул экономический пузырь на американском рынке акций, что привело к финансовому краху не только на Уолл-стрит, но и на всех западных рынках ценных бумаг. Направляемый идеями Кейнса кабинет лейбористов предложил незамедлительно принять программу общественных работ, но сразу встретил жесткий отпор со стороны нового канцлера казначейства Филиппа Сноудена. Вместо увеличения расходов на общественные нужды он потребовал их сокращения.

Этот известный конфликт породил экономическую и политическую неразбериху. В период между биржевым крахом 1929 г. и концом 1930 г. число зарегистрированных безработных возросло с 1 миллиона до 2,5 и продолжало увеличиваться. В следующем году по всей Европе банки терпели банкротство, что привело к гиперинфляции в Германии и финансовому краху. В июле 1931 г. был опубликован доклад Комитета Мэя, организованного Сноуденом, который рекомендовал привести в действие «топор Геддеса». Предложенные меры включали в себя введение новых налогов на сумму 24 миллиона фунтов и сокращение расходов на 96 миллионов фунтов, из которых 66 миллионов фунтов непосредственно изымалось из пособий по безработице (так называемых «благотворительных подачек»). Министров охватила паника. Они в спешном порядке вернулись с каникул. Взлетели банковские учетные ставки, а продажи золота опустошили подвалы Английского банка, который пророчил, что «государственное банкротство не за горами». Газеты пестрели заголовками «Вопрос нескольких часов». Впрочем, до сих пор нелегко понять, насколько близка была к истине предоставленная обществу информация.

Немногие лейбористские министры приветствовали программу Сноудена по сокращению бюджетных расходов, поэтому кабинет подал в отставку. Макдональд отправился во дворец к королю с прошением о роспуске парламента, но по возвращении он, к изумлению коллег, сообщил, что король поручил именно ему, а не Болдуину возглавить национальную коалицию с консерваторами. И он намерен просить у избирателей «докторский мандат» – право на принятие любых мер для борьбы с кризисом – и протолкнуть статьи о сокращении зарплат и пособий. Макдональд удивил даже верного ему Сноудена, заявив: «Завтра каждая герцогиня в Лондоне захочет меня поцеловать». По радио он провозгласил: «Я не изменил ни одному из своих идеалов. Я выполняю свой долг перед нацией». В октябре 1931 г. в результате новых выборов Макдональд получил свой мандат, но из всех лейбористов – членов палаты общин с ним остались только 13 человек. С этого момента судьба его решений зависела от 473 консерваторов, поддерживающих национальное правительство. Как и Ллойд Джордж в 1918 г., из-за своих амбиций Макдональд стал заложником тори.

Поляризация политической жизни страны резко усиливалась. Этот процесс подогревала пресса, которая тоже разделилась на сторонников той или иной партии. Таблоид Бивербрука Daily Express и ежедневная газета Daily Mail Ротермера поддерживали консерваторов, The News Chronicle – либералов, а Daily Herald и Daily Mirror – лейбористов. Издания социалистического толка под влиянием пацифистов и умеренных коммунистов неустанно развивали тему ответственности правительства за потери и убытки в Великой войне и продолжавшегося обнищания народных масс за время депрессии. В эссе «По Англии» (English Journey) Джон Бойнтон Пристли поведал о своей поездке по самым бедным районам страны, которую он совершил в 1933 г. В октябре 1936 г. состоялся «Крестовый поход из Джарроу». Его участниками стали две сотни безработных, которые прошли пешком от Тайнсайда до Лондона. На протяжении всего пути их с энтузиазмом и почестями встречало местное население. Более сдержанно описал свой опыт, встречи и наблюдения Джордж Оруэлл в документальной книге «Дорога на Уиган-Пирс» (The Road to Wigan Pier).

Некоторые из представителей левого лагеря переметнулись к эффектному и обаятельному Освальду Мосли. Этот лейбористский министр, не согласившись с программой Сноудена, подал в отставку. Он создал новую партию, куда первоначально вошли социалисты кейнсианского толка. После поездки в Италию к Бенито Муссолини в 1931 г. Мосли превратил свою партию в Британский союз фашистов. В то время, когда по всей Европе демократические правительства терпели неудачи, людей стали привлекать «энергия и мужественность» новых диктаторов. О Муссолини, например, говорили, что благодаря ему «поезда приходят строго по расписанию». Конечно, это не могло не привлекать. Если бы не нетипичное для британцев пристрастие к униформе и массовым митингам и не бесчинства чернорубашечников, Мосли стал бы весьма влиятельным лидером. В то время как другие страны пытались найти выход из экономической депрессии – Новый курс Рузвельта, пятилетки Сталина, фашизм Муссолини и Гитлера, – Великобритания утешилась шотландским клерком и бизнесменом из Уэст-Мидлендса Макдональдом. Макдональд и Болдуин претворяли в жизнь план Сноудена, обесценивая фунт, повышая подоходный налог и урезая пособия по безработице.

Оправившись после рецессии, экономика Великобритании в 1930-х гг., как и в середине 1920-х, вновь переживает подъем. На Уэстерн-авеню в Лондоне появились заводы и фабрики, построенные в стиле ар-деко. Они производили такие товары широкого потребления, как пылесосы Hoover, безопасные бритвы Gillette и автомобильные шины Firestone. Торговая сеть Woolworth открывала универсальные магазины на центральной улице каждого городка. Основанная как частная структура, ВВС в 1927 г. была национализирована в соответствии с королевской хартией. Ее директор, суровый и аскетический шотландец Джон Рейт, добился для компании независимости и самоуправления, и, несмотря на все испытания, ВВС сумела сохранить свой особый статус до наших дней. Уже к началу 1932 г. аудитория радиослушателей в Англии и Уэльсе насчитывала 10 миллионов человек, 2 миллиона стали телефонными абонентами. В 1922 г. Великобритания представила «Остин-7» как английский эквивалент дешевого американского автомобиля «Форд-Т». В 1930-х гг. эта модель подешевела до 125 фунтов. К концу десятилетия по дорогам страны разъезжали три миллиона автомобилей. Огромные кинотеатры под такими названиями, как «Рокси», «Ригал», «Одеон» и «Гоумонт», возвышались над городскими кварталами. Фильмы с участием Валентино, Дугласа Фэрбенкса и Мэри Пикфорд позволяли убежать от действительности. И все сходили с ума от американского джаза.

Обретя наконец благополучие и покой, британцы решили в будущем оставаться на позициях пацифизма, как и в предыдущем десятилетии. В 1935 г. был проведен самый массовый неофициальный опрос общественного мнения из всех проводившихся до того времени – «плебисцит мира». В нем приняло участие 11 миллионов человек, которые отдали свои голоса в поддержку нерешительной Лиги Наций и запрета на гонку вооружений. В том же году в результате всеобщих выборов Болдуин снова сменил Макдональда на посту премьера. Избирателям, в том числе сторонникам его Консервативной партии, он был вынужден дать обещание, что «больших затрат на вооружение не предвидится». Министры ясно осознавали, что Германия, где с 1933 г. канцлером был Гитлер, взяла курс на быстрое перевооружение и способна отойти от Локарнских договоренностей 1925 г., но обычные люди либо не знали, либо отказывались верить в то, что на самом деле происходило в Советском Союзе и даже в Германии.

В 1936 г. их мысли были заняты совсем другим. Умер король Георг V. Трон унаследовал 41-летний Эдуард VIII. Новый король обожал балы, не любил условности и формальности и проявлял живой интерес к общественной жизни страны. Однажды после посещения бедняков в Южном Уэльсе он произнес свою знаменитую фразу: «Следует что-то сделать». Но он полюбил замужнюю Уоллис Симпсон и захотел жениться на ней. Хотя этот роман не предавался огласке, поползли слухи, и в конце концов Болдуин поставил короля перед выбором: или миссис Симпсон, или корона. Премьер заявил, что при «выборе королевы должен быть учтен голос народа». В условиях, когда монархия утратила свое влияние на политическую жизнь, а Эдуард пользовался популярностью в народе, королю необходима была безупречная репутация, поэтому его отношения с этой женщиной сочли неприемлемыми. 11 декабря 1936 г. король выступил по радио с речью, в которой объявил о своем выборе в пользу миссис Симпсон и об отречении от престола. Корону унаследовал его брат Георг VI (1936–1952) по прозвищу «застенчивый Берти», отец ныне правящей королевы Елизаветы II.

В 1937 г. изрядно уставший Болдуин уступил пост премьера Невиллу Чемберлену. За шесть лет пребывания в должности канцлера казначейства этому политику удалось вывести страну из экономического кризиса и взять курс на дальнейшее развитие государства всеобщего благоденствия. Правда, ему не хватало душевного тепла и человечности в общении с широкими массами, и его бранили, называя то «безмозглым тупицей», то «брюзгой-критиканом». Но ни он, ни Болдуин, несмотря на быстро нараставшую угрозу со стороны милитаристской Германии, не смогли убедить общественное мнение в необходимости перевооружения. Тем не менее в 1938 г. в массовое производство были запущены истребители «спитфайры», открывались новые заводы, планировалось строительство бомбоубежищ для защиты гражданского населения от воздушных налетов. В сентябре 1938 г. Гитлер заявил о своем намерении в нарушение Версальского договора оккупировать Судетскую область Чехословакии, и Чемберлен поспешил в Мюнхен на переговоры с фюрером. Великобритания, опасаясь войны, мучительно ожидала итогов.

По возвращении Чемберлена на аэродроме Хестон ожидала ликующая и восторженная толпа. Он размахивал соглашением – «символом желания наших двух народов никогда больше не вступать в войну друг с другом». Немного позже он объявил собравшимся, что привез «почетный мир. Я верю, что этот мир на поколения». По радио он добавил, что «ужасно, фантастично, невероятно… что мы здесь должны копать траншеи и примерять противогазы из-за раздоров в далекой стране между людьми, о которых нам ничего не известно». Черчилль, прозябавший на задней скамье в палате общин, был одним из немногих, кто призывал к открытому противостоянию Германии. Позднее он назвал то время «те годы, которые пожирала саранча»[49]. Его слова в палате общин о том, что Мюнхенское соглашение «полное и абсолютное поражение», утонули в громких криках возмущения. Оглядываясь в прошлое, можно предположить, что британцы тогда облегченно вздохнули.

История безжалостна к Чемберлену. Его называли главным миротворцем, проводившим политику «замирения» гитлеровской Германии. Правда, современные историки менее категоричны в своих выводах. Общественное мнение и подавляющая часть прессы были убеждены в необходимости пойти на уступки европейским диктаторам. Перспектива новой войны настолько их угнетала, что они хватались за любой предлог, который мог поддержать и оправдать оптимистические ожидания. Вдобавок в Великобритании у власти стояло первое после введения в стране всеобщего избирательного права поколение политиков, и они серьезно зависели от общественного мнения. Наконец народ получил право сам выбирать для себя правителей, но по иронии судьбы оно обернулось против его безопасности. Чемберлен и его соратники оказались в ловушке и по вине своих военных советников. С середины 1930-х гг. страна перевооружалась, и, когда премьер-министр отправлялся в Мюнхен, Комитет начальников штабов предупредил его, что Великобритания к войне с Гитлером совершенно не готова и не сможет отразить нападение Германии. Чемберлену необходимо было любыми средствами выиграть время. Выиграл он только шесть месяцев. В марте 1939 г. Гитлер не сдержал обещания, данного Чемберлену, и оккупировал Прагу. В августе он заключил со Сталиным Пакт о ненападении Молотова – Риббентропа, а 1 сентября приступил к захвату Польши. Это вторжение нарушило союзнические гарантии безопасности Польской Республики. Спустя два дня Чемберлену пришлось объявить Германии войну. Британские солдаты, как и в 1914 г., переправились через Ла-Манш на континент. Но на этот раз сперва они вернулись побежденными.

Вторая мировая война

Страницы: «« « 123456 » »»