Шестое действие Резанова Наталья

– Я не раз бывал в Скеле, но фамилию Эрмесен мне не приходилось слышать.

– О, наверное… Дело в том, что эту даму постигло большое горе… ужасное. Она потеряла мужа, а потом сына. И чтобы ничто не напоминало ей об утрате, она вернула себе девичью фамилию и переехала в Галвин.

– Когда это было?

– Лет семь тому назад… еще до того, как мой брат получил место коменданта.

– Понятно… – Семь лет назад Мерсера еще не было в империи. А к тому времени, когда он впервые приехал в Скель, госпожа Эрмесен, или как ее там, могла улетучиться из памяти местных жителей.

– Она состоятельная дама и весьма образованная – куда мне… У нее бывают лучшие люди города и господин Оран – он тоже южанин.

С некоторым сомнением она добавила:

– Поэтому не удивляйтесь, если увидите и услышите там странные вещи…

– Странные?

– В карнионском духе – так она говорит. Не знаю, я не бывала на Юге…

Следовательно, вдова Эрмесен либо излишне эксцентрична, либо не в своем уме, заключил Мерсер.

– Меня очень трудно удивить, госпожа Бергамин, – сказал он.

Магдалина не ответила – задумалась. И вышла из этого состояния перед двухэтажным зданием с башенкой-мансардой. Высокое крыльцо и дубовую дверь украшала сложная резьба.

– Красивый дом, – сказал Мерсер.

– При нем еще большой флигель, он на другую улицу выходит. Поэтому госпоже Эрмесен пришлось хорошо доплатить, когда она покупала дом. Но теперь она сдает флигель под пуговичную мастерскую, и затраты окупились.

Мерсер хотел было постучать в дверь, но Магдалина остановила его:

– Нет, вы не знаете, как надо…

Она поднялась по ступенькам и простучала девять раз – трижды с длинными интервалами, трижды – с короткими, и снова с длинными. Стоя вполоборота к Мерсеру, произнесла, словно извиняясь:

– Такие правила…

Неужели эти провинциалы в своем снобизме дошли до конспирации? Мерсер пожал плечами.

Дверь открылась, и путники ступили в темную прихожую. Первое, что заметил Мерсер в этом доме, – запах. И трудно было бы не заметить! Удушающий аромат напоминал одновременно и о церкви, и о серале. Правда, в серале Мерсеру до сих пор бывать не приходилось. Зато он неплохо разбирался в отравляющих и дурманящих веществах. Здесь, насколько он мог судить, ничего такого не было. Просто хозяйка дома питала излишнее пристрастие к ароматическим свечам и благовонным курениям.

– А вот и вы, дорогая Лауретта!

Голос был звонкий, красивый, хорошо поставленный. Он мог бы принадлежать совсем молодой женщине, если бы такая чистота и звучность не вырабатывались многолетними упражнениями. И дама, обратившаяся к Магдалине Бергамин со столь странным приветствием, вряд ли была намного ее моложе. Но сравнивать их не стоило. И на Марию Омаль, женщину без возраста, она ничуть не походила. Небольшого роста, хрупкого телосложения, она блистала красотой, которую недоброжелатели называют кукольной, а льстецы – ангельской. Правда, теперь у нее был облик весьма утомленного ангела – не столько годами, сколько людской глупостью и грубостью. В платье из темно-малиновой тафты (Мерсер припомнил, что в аристократических семьях Юга красный цвет считался вдовьим), с бархоткой на шее, с причудливой прической из темных локонов, поддерживаемой черепаховыми гребнями, – существо, явно не принадлежащее этому грубоватому городу с литейным заводом, ломовыми извозчиками и крепостью, куда после праздников загоняли пьяных рабочих.

Она приехала сюда раньше, чем Бергамины. Но как-то не вписалась в окружающий пейзаж. А Магдалина, при всей неловкости и неуклюжести, – вписалась.

Но только не в этот миг. Под взглядом хозяйки она стушевалась. Словно и не было тех решительных речей, что слышал от нее Мерсер совсем недавно на улице.

– Дорогая госпожа Эрмесен… – перед фамилией Магдалина словно бы что-то проглотила. – Я… – Она откашлялась. – Наш гость, господин Мерсер, просил меня вам… то есть его…

– Сударь? – Взгляд хозяйки обратился к пришельцу. В полумраке Мерсер не мог определить цвета ее глаз: серые? голубые?

Он почтительно поклонился.

– Позвольте выразить вам свое почтение, госпожа Эрмесен.

– Позволю. Вы здесь по делам императорской службы?

– Нет, по частным.

– Какого рода?

– Некоторые юридические проблемы. – Это была давно отработанная им формулировка.

– Вот уж ни за что не приняла бы вас за адвоката или кого-то еще из этой братии! – голос хозяйки прозвучал особенно звонко. – Скорее я бы сказала, что вы военный.

Теряем навык, подумал Мерсер. Прежде его принадлежность к сословию носящих мантию не подвергалась сомнению. Но, видимо, у этой дамы иное представление о ходатаях по делам.

– Всякое в жизни бывало, мадам, – неопределенно ответил Мерсер.

– Ваше дело связано с капитаном Бергамином? – Хотя дама продолжала допрос, тон ее стал благосклоннее.

– Вовсе нет, сударыня. Если кто-то может помочь мне в этом городе, так это вы… если позволите переговорить с вами.

Госпожа Эрмесен, казалось, не обратила внимания на окончание фразы.

– А откуда вы прибыли к нам, господин Мерсер?

– Из Эрденона.

– Вот как? Вы уроженец Эрдской провинции?

– Нет, сударыня. В Эрденоне я также был по делам.

– Это хорошо, – сказала хозяйка. И пояснила: – Мы здесь не любим того, что исходит с Севера. Ни людей, ни мод, ни книг, ни кушаний… Впрочем, вы и сами поймете. Пойдемте, господин Мерсер… и вы, дорогая Лауретта.

Она подала Мерсеру руку – белую, ухоженную, пальцы с длинными отполированными ногтями, но почему-то без колец – тоже знак траура? Магдалина поплелась следом.

В гостиной шторы были приспущены, дабы ничто не напоминало об унылой осени снаружи, и ярко горели свечи – все, как легко догадаться, ароматические. Три дамы, находившиеся в комнате, повернули головы в сторону вошедших. Одна из них сидела за самбуком – карнионской разновидностью арфы, две других расположились у низкого стола, где стояли вазы с фруктами и сладостями.

– Наша дорогая Лауретта привела сегодня гостя. И я думаю, что мы можем его принять, не изменяя обычного хода наших встреч. Садитесь, господин Мерсер, – хозяйка указала на низкий табурет, обитый рыхлым бархатом, – и выслушайте необходимые пояснения. В нашем маленьком кругу мы поставили целью возродить благородные обычаи Древней Земли, под напором лет и необоримой грубости забытые даже на родине. Музыка, поэзия, традиции истинной куртуазии – вот чему мы посвящаем свое время. И те, кто принят в наш круг, принимают имена, взятые из творений карнионских поэтов. Представляю вам своих подруг: Айма, – она царственно кивнула в сторону дамы с арфой, – Босетта и Драгонтина. Меня же в этом кругу называют Соримонда. Так к нам и следует обращаться.

Мерсер не был особенно удивлен. С подобными кружками и играми он сталкивался в Тримейне и других городах. Только там они преподносились не под карнионским соусом, а под литературным, античным либо имперским. Настораживало, правда, отсутствие мужчин в этом обществе. Женщины, которые предпочитают женщин? Среди увлечений утонченных южных дам встречается и такое. Но здесь – вряд ли. Худенькая рыжеватая Айма с россыпью веснушек на остром лице и пышнотелая, даже несколько грузноватая Драгонтина оглядывали Мерсера с недвусмысленным интересом. Он все же спросил:

– Скажите, высокочтимая Соримонда, в ваше избранное общество принимаются только дамы?

– Отнюдь. Просто наши мужчины чаще бывают заняты делами службы, разъездами… поэтому не всегда имеют возможность присутствовать. Но если вы задержитесь в городе, вы их увидите. Однако условия для принятия в наш круг все же существуют. Во-первых, это безупречно благородное происхождение, во-вторых, кандидат не должен быть эрдской крови, даже если может представить тысячелетнюю родословную. Это даже ухудшит его положение. Потому что эрдские варвары были исконными врагами всего прекрасного в Древней Земле…

Вдвойне глупо, отметил про себя Мерсер. Эти требования непременно дворянского происхождения – тогда как на Юге издавна считался аристократом тот, у кого больше денег, и царило такое смешение кровей, что в жизни не определить, у кого она чистая. И конечно, воевали тысячу лет назад эрды с карнионцами, но разве имперские чиновники, вкупе с инквизиторами, назначаемые из Тримейна, причинили Древней Земле не больше вреда?

– …поэтому милейшая барышня Бергамин, чьи благородные предки происходят из Тримейна, была принята в наше сообщество и получила в нем имя Лауретта. Ведь лавр – дерево поэтов, а наша подруга не чужда этому дару. Не подумайте, что я намекаю на ужасные сочинения ее брата, любимые грубой толпой. Лауретта достойна внимания сама по себе.

Магдалина-Лауретта от похвалы не расцвела, а, напротив, скукожилась. Между тем она не была здесь ни самой старой, ни самой некрасивой. Дама, представленная как Босетта, – с бугристой физиономией заслуженного ветерана многих боевых кампаний, с дымно-серыми волосами, прикрытыми черной мантильей, восседала на стуле как бывалый кавалерист, и странно было не видеть изгрызенной трубки в ее зубах. И она нимало не смущалась своих внешности и возраста.

– Другие дамы в вашем кругу также занимаются изящными искусствами? – осторожно спросил Мерсер.

– Каждая своим, сударь. Айма, например, изрядная музыкантша. Она как раз собиралась порадовать нас своей игрой, когда вы пришли. И пора нам ее послушать.

Кудрявая голова Аймы склонилась в ответ. Пальцы ударили по струнам. Мерсер не обладал хорошим музыкальным слухом и не мог бы сказать, хороша или плоха мелодия. Однако она отличалась от того, что ему приходилось слышать в Тримейне или в Эрде. Какая-нибудь местная песня? Мерсер не настолько в этом разбирался. Он слышал лишь, что Айма играла бойко и гладко. У него было достаточно опыта, чтобы перенести внимание на окружающую обстановку, не выдавая, что музыка его не интересует.

Хозяйка дома приложила немало усилий, дабы ничто здесь не напоминало о ненавистном Севере. Несомненно, все предметы обстановки были изготовлены в Карнионе или Открытых Землях. Ковер со спиральным узором, напоминавший расцветкой шкуру тигра, статуя из полупрозрачного камня, изображавшая женщину в сопровождении бегущих собак (Диана-охотница?), замысловатая утварь – майоликовые улитки, жуки и змеи, поблескивавшие на чашах и блюдах среди гроздьев винограда, ломтей дыни, горок апельсинов и яблок. Для того чтобы гости могли проверить, не керамические ли фрукты, рядом лежали ножи с искривленными лезвиями и костяными рукоятками – нечто в этом перечне показалось ему знакомым. Мерсер был уверен, что никогда не видел ничего из находившегося в гостиной, и все же… Он снова взглянул на статую. Правда, статуя – это громко сказано, фигура меньше чем в четверть натуральной величины. Женщина в легкой тунике, и в руках у нее, вместо положенного лука, нечто напоминающее дубинку – не слишком подходящее для женщины оружие. Художник, конечно, волен фантазировать, однако…

Это был факел.

Мерсер не столько разглядел это, сколько вспомнил.

«Фигура богини из лунного камня с потухшим факелом в руках, и верные псы бежали за ней…»

Эта фраза встречалась ему в каком-то романе Бергамина (Мерсер уже не помнил в каком, но не в «Связанных верностью» точно), богиня там именовалась не Диана, а вроде бы по-другому, но это неважно. Важно иное. Либо капитан лгал, будто его не принимают в этом доме, либо Магдалина столь подробно описывала брату здешнюю обстановку, что он мог ее воспроизвести. Ясно же, что для фантастических вымыслов капитана Бергамина источником служат обыденные и знакомые ему вещи. И Магдалина ему в этом служит помощницей.

Мерсер перевел взгляд на барышню Бергамин. Слушая музыку, она расслабилась, на желтых щеках появилось подобие румянца. Бесцветные ресницы часто мигали. Она не замечала, что на нее смотрят Мерсер и – он увидел это краем глаза – хозяйка дома. Точнее, царственно озирает.

Айма закончила играть, и другие дамы разразились восклицаниями восторга. У Драгонтины был глубокий, несколько жирный голос, у Босетты – резкий, лающий, в точном соответствии с ее наружностью. Соримонда ударила молоточком в маленький бронзовый гонг, и служанка с сухим монашеским лицом внесла поднос, на котором стояли кувшин и бокалы.

– Прежде чем мы обратим наш слух к поэзии, прошу моих гостей выпить горячего вина… По вашему рецепту, дорогая Драгонтина.

Кубки удивили Мерсера. Они были не серебряными и не стеклянными, а каменными. Причем камень был обработан так, что кубки казались не тяжелее обычных. Еще большее удивление он испытал, когда отхлебнул горячего темно-красного напитка. Помимо обычных специй, добавленных в горячее вино, – меда, корицы и гвоздики, – здесь присутствовали и другие.

– Госпожа Драгонтина – знаток трав? – осведомился он.

– Лекарственных. – Драгонтина медленно облизнула языком полные губы.

– Карнионские дамы всегда знали толк в травах, укрепляющих тело и проясняющих разум. – Соримонда не могла упустить инициативу в разговоре. Кроме того, Мерсеру послышалась в ее словах некая ирония. Все гости должны были демонстрировать перед ней свои таланты, а она ими похвалялась – «Богиня с псами».

Он не ошибся.

– А теперь, дорогая Лауретта, ваш черед. Не так давно вы уверяли, будто закончили перевод оды чем-то прельстившего вас французского поэта.

Магдалина закашлялась, сделала конвульсивный выпад в кресле, каким-то чудом удержав кубок в руках.

– Ну да… – ее дрожащий голос почему-то изрядно напомнил в этот миг голос брата.

– Так мы жаждем вас услышать. Или вас смущает общество господина Мерсера?

– Нет… Я прочту.

– Но вы не принесли с собой рукопись. Может быть, послать к вам домой лакея?

– Не надо, – решительно сказала Магдалина. – Я помню наизусть.

По мере того, как она продолжала читать, ее голос становился тверже.

  • Ворон каркает зловеще,
  • Мрак спустился предо мной,
  • Пересек мне зверь лесной
  • Путь-дорогу, конь трепещет,
  • Спотыкается мой конь,
  • Грянул гром, сверкнул огонь,
  • Мой слуга исчез в тумане…
  • Смутный призрак вдруг возник,
  • Слышу я Харона крик,
  • Вижу бездну под ногами.
  • Вспять потоки потекли,
  • Лезет бык на шпиль церковный,
  • Кровь бежит струей неровной
  • Из расщелины земли.
  • Над высокой башней мгла,
  • Там змея грызет орла,
  • В глыбе льда огонь пылает.
  • Месяц ветром унесло,
  • Солнце черное взошло,
  • Лес округу покидает.[4]

Слушательницы были озадачены.

– Это ода? – спросила Драгонтина.

– Ну да… по крайней мере, в книге было так обозначено. Это старое издание, ему лет тридцать, брат купил его, потому что там были трагедии, а меня стихи так поразили, будто поэт жил не в Париже… – Магдалина запнулась.

– …а в то же время в Эрденоне, – закончил фразу Мерсер.

Она кивнула.

А интересно, откуда Магдалина знает, что творилось тогда в Эрденоне? На вид ей не меньше пятидесяти – она вполне может помнить смуту, но совсем недавно было сказано, что семейство Бергаминов – из Тримейна.

– Не говорите мне об Эрденоне, – поморщилась хозяйка. – Лучше поведайте нам, для чего вам понадобилась моя помощь.

– Мне нужно побеседовать с господином Ораном. И, как я слышал, нет никого, кроме вас, сударыня, кто мог бы меня ему порекомендовать.

– Оран… – в задумчивости протянула дама. – Вы встречались с ним раньше?

– Нет, хотя и в Скеле, и в Нессе, где расположены другие его предприятия, бывал неоднократно. Но, насколько я понимаю, большую часть своего времени Лейланд Оран проводит здесь.

– Верно. И мы с ним добрые знакомые.

– Он принят в ваше избранное общество?

– Отнюдь. Лейланд, конечно, истинный южанин, но его происхождение… То, что он держит себя как суверенный князь, не отменяет обстоятельства, что его отец и дед были простыми мануфактурщиками. Но он прекрасно воспитан и умеет ценить искусство во всех его проявлениях…

– А кстати, семья господина Орана тоже в Галвине?

– Нет, она осталась в Скеле.

Ясно, подумал Мерсер. Прекрасная Соримонда – все же местный аналог Марии Омаль, и в этом заключается ее влияние на промышленника. И что здесь плохого? Она – вдова, да и он, можно сказать, вдовец. Соломенный.

– К сожалению, в последние месяцы его здоровье оставляет желать лучшего. А когда ему худо, он никого не принимает.

– Затворяется в Железной Твердыне?

Соримонда одобрительно улыбнулась – понравилось выражение.

– Последний приступ был у него совсем недавно. Однако он написал мне, что ко дню святой Екатерины надеется быть на ногах.

– Святой Екатерины? Это в вашем городе какой-то особый праздник?

– Не в городе, а в доме, – доброжелательно поправила его хозяйка. – Екатерина Александрийская – покровительница служителей искусств… а также юристов, если мне память не изменяет. Так что это и ваш праздник. Если ваши дела не так срочны, вам следует подождать. Срок невелик, чуть больше недели. Зато я смогу представить вас Лейланду лично.

Недельное ожидание не прельщало Мерсера, однако вряд ли эта жеманная дама ради приезжего станет менять свои привычки. Ладно, может быть, в ближайшие дни Мерсер изыщет какую-то другую возможность.

– Благодарю вас, сударыня, так я и поступлю.

– Отлично. А чтобы скрасить ваше ожидание – жду вас послезавтра в это же время. Будет много гостей, также наделенных талантами…

– Еще раз благодарю. Но что в вашем собрании талантов делать столь прозаической личности, как я?

– У многих людей есть скрытые дарования. – Соримонда протянула ему руку для поцелуя.

Магдалина-Лауретта, сообразив, что ее спутника выпроваживают и если она промедлит, то рискует остаться без провожатого, неуклюже поднялась. Дамы принялись прощаться. Это был ритуал, исполняемый на разные голоса – от щебетанья до взлаивания.

Айма играет на арфе, Лауретта перекладывает на родной язык разных пиитов. Драгонтина мудрит с травами. Интересно, какими скрытыми талантами обладает мужеподобная Босетта?

Он спросил об этом у Магдалины, когда они вышли на улицу, и та не замедлила с ответом:

– О, эта дама разбирается в значении камней… их скрытом смысле.

– Любопытно.

– И полезно. Это настоящий тайный язык, ведь каждый камень имеет свое значение.

– Верно. Кстати, это лунный камень?

– Да, так сказала Босетта. Хотя я раньше думала, что это обычный алебастр – я не очень разбираюсь в таких вещах… – Она словно очнулась: – А вы о чем?

– О статуе Дианы в гостиной мадам Эрмесен.

– Это не Диана, это Геката, – пробормотала Магдалина и умолкла.

Когда они вернулись в башню, Магдалина без промедления, кликнув Иду, метнулась на кухню и с энтузиазмом возгремела посудой. Брат ее был дома и ждал ужина, пригласив и Мерсера. Тот был рад откликнуться: все эти дамские сласти, поданные любезной госпожой Эрмесен, были не в состоянии насытить взрослого мужчину. Магдалина вела себя так, будто возня на кухне доставляет ей неизмеримо большее удовольствие, чем изысканное времяпрепровождение в утонченном обществе. Правда, она и предупреждала, что ходит в гости лишь для того, чтобы доставить удовольствие брату. Продолжать беседу с Мерсером она тоже не имела желания, и тому оставалось довольствоваться обществом капитана Бергамина.

– Госпожа Эрмесен согласилась вам помочь? – полюбопытствовал последний.

– Согласилась, но не раньше, чем через неделю. Так что лучше мне перебраться в гостиницу.

– Ни в коем случае! Места много… – В устах человека, помимо прочего исполнявшего обязанности начальника тюрьмы, фраза прозвучала двусмысленно. Но это была не нарочитая двусмысленность, как у благородной вдовицы из Скеля. И это снова вернуло Мерсера к мыслям об утонченной беседе.

– Что-то я читал о Гекате, – сказал он, когда Магдалина разливала по тарелкам горячий суп. – В разных книгах… и еще в одной трагедии, когда изучал английский язык.

Магдалина сделала вид, что не расслышала, и снова убралась на кухню.

– А мне не нравятся английские трагедии, – вмешался Бергамин. – Устарели. Взяты из романов и годятся для переделки в романы… – Он с жадностью отхлебнул суп, обжегся и без запинки выдал гладкую фразу: – Мой «Принц Раднор» отвечает всем современным требованиям.

Мерсер в душе приуныл. Снова разговор об искусстве – для одного дня многовато. С другой стороны, должен он чем-то отплатить Бергамину за гостеприимство? Придется слушать.

– Так в чем заключается сюжет вашей трагедии?

– Принц Раднор, племянник императора Яна-Ульриха, великий полководец и бесстрашный рыцарь, лживо обвинен в государственной измене и посягательстве на престол. Император верит наветам и приговаривает племянника к смерти. Но благородный кронпринц Йорг-Норберт, будущий наш император, предпринимает все, чтобы защитить кузена. Он добивается того, что злобный негодяй Гумилитас, вздумавший погубить принца, признается в своем коварном замысле. Император посылает гонца с вестью о помиловании, но тот прибывает слишком поздно. Он возвращается с рассказом, как мужественно несчастный Раднор взошел на эшафот. В горе император отрекается от престола в пользу Йорга-Норберта, а скорбящая вдова Раднора дает клятву уйти в монастырь.

Опять актрисы будут недовольны, подумал Мерсер.

– А как же этот… Гумилитас? – спросил он. – Меня, как служителя правосудия, интересует, какое наказание понес преступник.

– Это я еще не придумал, – сконфуженно сообщил Бергамин. – Там, правда, был один… только его по-другому звали… его повесили. Но разве можно со сцены о таких вещах? Трагедия есть искусство высокое и низменных предметов никак не касается.

– Вам виднее. Я не знаток ни драматического искусства, ни истории. Но, надеюсь, этой пьесе будет сопутствовать успех. Вы, помнится, упоминали, что намерены поставить ее в императорском театре?

– Ну да. В Эрденоне – не хочу. – Бергамин погрустнел и вопреки всякой логике добавил: – А хотелось бы. Мы ведь там выросли.

– В Эрденоне? Я слышал, ваша семья родом из Тримейнского округа.

– Родом – да. Но земли давно потеряли. Еще до Пиратских войн. Только служили. В гвардии, потом в армии. Много расходов. В Эрде при герцогах жизнь была дешевле. Отец поступил на службу к герцогу Гарнего. Были связи… Мы жили в Эрденоне. С отцом. Мать умерла раньше. А отца убили… тогда. Он оборонял город вместе со святым Альдриком…

Стало быть, гражданская война застала брата и сестру Бергаминов в Эрденоне. Они были в то время совсем молоды… едва вышли из отроческого возраста. Миновало достаточно лет, чтобы говорить об этом спокойно, и все же они наверняка запомнили увиденное на всю жизнь.

– Но вам с сестрой удалось бежать за пределы Эрда?

– Да, на второй год правления Дагнальда. Такая сволочь! Говорят, Вирс-Вердер был еще хуже, а при Дагнальде был какой-то порядок. Чтоб его разорвало с этим порядком!

– Так его и разорвало. Или близко к этому.

– Вы про то, что ему яду подсыпали? Не знаю. Мы того дожидаться не стали, а выбрались из города – и в Тримейн. На дорогах черт-те что творилось, но Бог помог. К тому же с нами были друзья… – Бергамин осекся. Почему-то эта невинная фраза, а не воспоминания об ужасах смуты наложила печать на его уста. Поскольку разговор он постарался свернуть и после ужина ушел, как обычно, проверять посты.

Ситуация как будто проясняется, а на самом деле еще сильнее заволакивается туманом. Чего и кого, кроме пасквилянтов и летучих листков, боятся брат и сестра? Какое касательство имеет к ним Мария Омаль? Мерсер, верный данному слову, не спросил об этом у капитана. Хотя тот, возможно, ответил бы. Еще одна странность. У себя дома Бергамин не в пример разговорчивее и общительнее, чем в светских салонах Тримейна, где его считали букой и нелюдимом. Может, он тоже мастер притворяться, как эта скельская вдовица, почему-то избравшая местом для своих изысков промышленный город. Язык камней, черт побери, тайный язык?

Следует попробовать увидеться с Ораном. И поглядеть, наконец, какова собой Железная Твердыня.

Железная Твердыня… алмазная шпага… связанные верностью… и будь оно все проклято на том и на этом свете!

На том и на этом свете…

Из всех благих намерений Мерсеру удалось осуществить только одно. Он увидел литейный завод снаружи, а также здешнюю резиденцию Орана (из-за ограды). Владельца этих величественных зданий он даже из-за ограды не увидел. Охрана галвинского «владетельного князя» вряд ли уступала генерал-губернаторской и знала только одно – хозяин болен, всеми делами занимается управляющий, а он уехал на рудники, и неизвестно, когда будет. Нет, принимать не велено, сказано тебе – не велено принимать!

Короче, Лейланд Оран дурил. От болезни ли, от больших денег – но и впрямь вообразил себя удельным князем. И дом у него был под стать княжескому. По архитектуре он в точности копировал патрицианские дворцы Скеля и Нессы, но был построен с учетом местных материалов, благо это существенно уменьшало затраты, – из красноватого гранита с проблесками слюды, с карнизами и фронтонами из бурого мыльного камня. Это было все, что удалось рассмотреть снаружи. То есть все относящееся к недвижимости. Относительно охраны Мерсер усмотрел кое-что еще, а то, чего он не разглядел, ему рассказали в ближайшем трактире.

Собаки. Собаки на сворках у охранников и на цепях вдоль стен. И, как поведали Мерсеру, вечером их с цепей спускали, и они свободно бегали вокруг дома. Было их, как опять же уверяли Мерсера, числом не меньше двух десятков, и они никого не признавали за своих, кроме специально обученных псарей. Те, кто не учел этого обстоятельства, крепко поплатились, иные и жизнью.

Если бы здесь была Анкрен, все предосторожности барствующего заводчика оказались бы напрасными. Мерсер вспомнил, как она превратила свирепого пса Китцеринга из Тигра в ласкового щенка. И она уверяла, что способна сделать это с любым животным. Но Анкрен здесь нет, вспоминать о ней, рассуждая «что было бы, если бы», – напрасная трата времени. Он и так слишком расслабился минувшим летом, рассчитывая на ее содействие и на ее Дар. Сам Мерсер с помощью своей походной аптечки мог бы столь же надежно вывести собак из игры. Но это потребовало бы определенной подготовки и заняло бы ту же неделю, что ему предлагали выждать. Похоже, стоит согласиться на условия, которые Лейланд Оран навязывает городу.

Правда, Мерсер мог бы связаться с ним письменно. Но подлинной причины, приведшей его в Галвин, назвать он не мог, а придумывать… И без того в этом городе, по крайней мере в высших его кругах, слишком сильно занимаются сочинительством. Мерсеру это претило.

В назначенный день к госпоже Эрмесен он пошел один. Магдалина просила его передать «даме Соримонде» нижайшие извинения, но она-де слишком занята по хозяйству. Но господину Мерсеру, уверяла она, вовсе не следует отказываться от приглашения. Ведь он идет к мадам Эрмесен не развлечения ради, а по делу.

Правда, Мерсер не был уверен, что из посещения выйдет толк. Соримонда предупреждала, что устраивает большой прием, а значит, и утонченной говорильни будет больше.

Вероятно, для такого провинциального города, как Галвин, этот прием мог считаться большим. Помимо знакомых Мерсеру Аймы и Драгонтины, в гостиной присутствовали еще четыре особы женского пола, представленные хозяйкой как Алеарда, Лидвина, Далинда и Гисмонда – разного возраста и масти, сходные манерой поведения, как их прозвища, повадками и нарядами – яркими, но не аляповатыми. Мерсер догадался, что в этом цветнике Магдалина Бергамин, способная перенести маленькое общество, совсем терялась и не случайно избегала расширенных приемов.

Сегодня здесь присутствовали и мужчины. Правда, их было гораздо меньше, чем женщин, но это обстоятельство их нисколько не смущало. Смуглый толстяк средних лет, который был поименован Ватраном, и вертлявый востроносый молодой человек, обозначенный как Сенап, были в кафтанах южного покроя и, как принято в Карнионе, без париков. Повсеместная мода на длинные волосы распространилась и в Древней Земле, коротко стриглись там лишь военные (наверное, поэтому Соримонда и причислила Мерсера к этому сословию), но надо быть особенным модником, чтобы напялить парик в жарком климате. Галвин, конечно, не знал изнуряющей жары Побережья, однако Ватран и Сенап, подобно карнионским щеголям, предпочитали холить и завивать собственные кудри.

Когда под руку с хозяйкой появился третий кавалер, представленный как Берлингьер, Мерсер насторожился. Он не однажды видел его в Скеле. Казалось бы, чего странного: все в этом доме – и вещи, и люди – сияли отраженным светом карнионского города, и немудрено, что приезжих из Скеля старались непременно сюда заполучить.

Однако человека, на руку которого опиралась вдова Эрмесен, звали Марсиаль Роуэн. И Мерсер готов был встретить его где угодно, но не в Галвине.

Нынешняя карнионская аристократия была прежде всего аристократией кошелька, но существовала и родовая знать. Хотя бы по имени. Южное дворянство давно не брезговало коммерцией и тому подобными низменными материями, что повергало в священный ужас благородных господ из других уделов империи, утверждавших, что в Карнионе невозможно отличить чиновника от купца, а купца от рыцаря. Безусловно, они преувеличивали. Но семейство Роуэнов, способное похвастаться многовековой чередой благородных предков, являло собой именно такой пример дворян-промышленников. Недоброжелатели утверждали, будто занялись этим Роуэны в незапамятные времена не от хорошей жизни, а потому, что за какие-то преступления были лишены и земель, и титулов. Так или иначе, они преуспели, тем более что законодательство Карнионы не предусматривало для дворян ограничений на профессии (в Тримейнском округе дворянам, без риска навлечь на себя позор и лишение благородного звания, разрешалось заниматься только тремя ремеслами: оружейным, стеклодувным и поварским). Имущественных высот семейство достигло в 20-е годы нынешнего столетия, когда главой его был Даймон Роуэн, и при нем же потеряло большую часть нажитого в ожесточенной конкурентной борьбе с Оранами. Окончательного разорения им удалось избежать, но их главные предприятия перешли к Оранам, в том числе те, что были расположены в Галвине и рядом с ним. Еще летом, в Эрденоне, Мерсер говорил об этом с Китцерингом. И вот теперь, в Галвине, Марсиаль Роуэн открыто появляется в доме близкой приятельницы и, возможно, любовницы Лейланда Орана. Совпадение? Мерсер все больше верил, что совпадений в этой истории не бывает.

Оставив Роуэна, мадам Эрмесен подошла к Мерсеру.

– Мне кажется, вы узнали моего друга Берлингьера, – мягко сказала она.

– Узнал.

– Вас удивляет его присутствие?

– Не знаю. Кто я такой, чтобы судить об обычаях здешнего общества? Всего лишь приезжий. Но я полагал, что господин Оран также является вашим другом…

– Верно. Между ними давняя вражда. А я принимаю их обоих. Разумеется, они никогда не встречаются. У них разные интересы. Господин Оран, как я уже говорила, не входит в наш избранный круг. Берлингьер, хоть и появляется в Галвине довольно редко, безусловно, в него принят. Вам действительно трудно это понять… Роуэны – одна из старинных фамилий Карнионы, известная еще с доимперских времен, и пусть они не обладают властью и могуществом, мы, истинные ценители благородства, не можем не воздать должного потомку этого рода.

– Благодарю. Теперь мне ясны ваши мотивы.

– Но они вас разочаровали, разве не так?

– Нет. Просто я надеялся переговорить с одной из дам вашего ордена…

Соримонда благосклонно улыбнулась, заслышав это слово.

– …а ее здесь сегодня нет.

– Босетты? Верно, она нездорова. О чем вы хотели с ней побеседовать?

– Вы сказали, что она знакома с тайным языком камней, и это меня заинтриговало.

– Какой-то личный интерес?

– Скорее профессиональный.

– Вот как?

– Где драгоценные камни, там деньги. А где деньги, там происходят события, требующие участия законника.

Соримонда явно была разочарована.

– Не стоит уравнивать сестру нашу Босетту с каким-нибудь оценщиком в ювелирной лавке. Она знает истинную ценность камней, не сводимую к денежной. Тот, кто посвящен в эти тайны, имеет власть над грядущим, над здоровьем и болезнями, печалью и радостью, страстью и целомудрием – всем, чем управляют соки земли, застывшие в камне.

– Разве этим управляют не звезды?

Она поморщилась.

– Мы оставим рассуждения о звездах астрологам, морочащим простаков нелепыми гороскопами; полуслепым университетским профессорам, лепечущим на заумном жаргоне; и лекарям, свершающим кровопускания в зависимости от расположения светил. Древние карнионцы, путем которых мы следуем, полагали, что вся мудрость мира заключена in herbis, in verbis, in lapidaris.[5]

– Стало быть, Босетта в вашем кругу «повелительница» камней, Магдалина, то бишь Лауретта, – слов, и Драгонтина – трав?

Госпожа Эрмесен наклонила голову, и у Мерсера создалось впечатление, что она не хочет встречаться с ним взглядом.

– Да, – произнесла она. – Но мы неизменно делимся между собой познаниями – о травах, о камнях… и о многом другом.

Травы, между прочим, в гостиной имелись, равно как и другие растения в вазах вдоль стен. Причем попадались такие, что никак не годились для украшения, например крапива, а иным, вроде базилика, полагалось бы находиться на кухне. Они распространяли острый, пряный аромат, перебивающий даже любимые хозяйкой ароматические свечи. Наверное, на тайном языке сочетание этих растений имело определенное значение, но не для Мерсера.

То же касалось и обеда. На сей раз, учитывая присутствие мужчин, хозяйка не ограничилась фруктами и сластями, но сегодня здесь царил тот перебор по части изысканности, когда соусы и приправы не позволяют точно определить, что ты именно ешь. Перец и кунжут, гвоздика и шафран присутствовали в этих соусах в изобилии, равно как и другие пряности. Интересно, это тоже относится к тайному языку?

Мерсер мог бы спросить об этом у Драгонтины или у Аймы, сидевшей от него по правую руку. Но она строила ему глазки и готова была болтать отнюдь не о тайном языке. Другую соседку, представленную Мерсеру как Гисмонда, полную, бледную, круглолицую, не занимало ничего, кроме еды.

Хозяйка и почетный гость сидели рядом. Она что-то тихо и доверительно говорила ему на ухо – временами казалось, что ее голова лежит у него на плече. Несколько раз он бросал взгляды в сторону Мерсера. Вряд ли Роуэн узнал его, скорее это было следствием рассказа мадам Эрмесен.

Марсиаль Роуэн был, что называется, мужчиной видным, хотя уже далеко не юношей. Аристократическую правильность черт несколько нарушал крупный подбородок и кривоватый нос – словно он был некогда сломан. Но это даже придавало ему мужественный шарм. Выше среднего роста, широкоплечий – к такому и впрямь невольно хочется прильнуть одинокой женщине. Его бирюзовый с красной отделкой кафтан и обилие кружев на манжетах и воротнике могли бы озадачить чопорных жителей Эрденона, но на Юге нынче мужчины одевались так же ярко, как дамы, и не в ущерб своей репутации. Длинные темные волосы были зачесаны со лба назад. Все это Мерсер помнил по Скелю, как и голос Роуэна – низкий, раскатистый, хорошо поставленный. Для такого голоса потребны большие помещения, иначе он кажется чересчур громким. Но перед полком, изготовимшимся к атаке, или в застольных речах он звучит как подобает.

И сейчас, когда собравшиеся воздали честь обеду и вину (Мерсер, занятый наблюдениями, почти не пил), Роуэн сделал знак, что хочет говорить. Болтовня стихла.

– Друзья мои! – Он повел по воздуху крупной белой рукой, словно собирался обнять всех собравшихся. – Я редко бываю в городе, который когда-то мог назвать своим. Не все, кого я знаю много лет и к кому влечет меня в этот край, собрались за этим столом. Есть здесь и новые лица. Так уж случилось, что здесь, вдали от роскошных столиц, собрались истинные ревнители древней карнионской традиции. Свидетельств о ней вы не найдете ни в пыли архивов, ни в хранилищах монастырей. Молчат о ней и летописцы. И это правильно. Сокровища не отдают на разграбление, но сохраняют в тайне и награждают ими достойных. В немногих семьях, где кровь была чиста с тех благословенных времен, когда великая Карниона простиралась от моря до моря и ни один чужак не ступал на ее землю, древние знания передавались из уст в уста, никогда не ложась на бумагу. Нас мало, донесших искры былого могущества до сумрачных нынешних дней. Но мы, я и моя добрая соратница, – он поцеловал руку хозяйки, – сделали все от нас зависящее, дабы здесь, в тени Эрдского Вала, ваши усилия возродить древнюю славу Карнионы увенчались успехом. Да расцветет она вновь!

Собравшиеся с энтузиазмом выпили, Роуэн первый, благо, как и в прежний визит Мерсера, подавали здесь не аквавиту, а красное вино, настоянное на разных травах.

После еды предались танцам и музицированию. Танцевали не все – лишь Айма и еще две дамы помоложе: Лидвина и Алеарда. За арфой нынче сидела Драгонтина, флегматичная Гисмонда вызванивала мелодии на колокольцах, еще одна пожилая гостья – Далинда – играла на флейте. И нигде прежде в империи Мерсер не слышал таких мелодий, не видел таких танцоров.

– Вас что-то удивляет? – звучный голос раздался совсем рядом. Соримонда и Берлингьер пересели в соседние кресла.

– Мужчины не танцуют.

– Ага! В этом логика. В буквальном смысле слова. В движении заключена Сила. Истории о магах, мановением руки сворачивавших скалы, укрощавших бури, – не сказки. А что лучше передает магию движений, чем танец? В сущности, женщинам в танце не нужны мужчины, а мужчинам – женщины. В этот миг они принадлежат Силе. И пусть этот танец всего лишь символ, они это чувствуют. – Глаза Роуэна блестели, вероятно, он был слегка пьян. – Женщины вообще лучше чувствуют магию движения, а мужчины – магию слова. Наши предки знали это – и многое другое, тогда, давно, мир был юн, и боги радовались, что в хрустальных чертогах Карнионы идет бесконечный праздник. Все изменило проклятое Вторжение…

– Грязный дикарь в вонючих шкурах ворвался в светлые чертоги Карнионы и принялся крушить своим топором хрупкие колонны и прекрасные фризы… – пробормотал Мерсер.

– Он понимает! – вскричал Роуэн, обращаясь к вдове Эрмесен, и при этом схватил Мерсера за руку. – Дорогая, он прекрасно все понимает, хотя и не южанин! Как прекрасно он выразил сущность эрдского варвара, по сию пору навязывающего нам свое соседство! Может быть, нам следует подумать, чтобы принять господина Мерсера в наше сообщество? Он не из грязных эрдов, а это главное.

Все это прекрасно звучит, подумал Мерсер, особенно если вспомнить слухи о связях Даймона Роуэна, отца Марсиаля, с событиями в герцогстве Эрдском. Говорили, что именно он финансировал Виллибальда Вирс-Вердера, выступавшего под девизом «Эрденон для эрдов». Возможно, это неудачное вложение капитала нанесло не меньший удар по состоянию Роуэнов, чем козни конкурентов.

– Вряд ли это возможно, – медленно произнесла госпожа Эрмесен.

Роуэн неохотно расцепил горячие пальцы.

– Не думаю, что простой ходатай по делам мог бы занять место среди потомков старых семей, – поддержал Мерсер хозяйку дома.

– Здесь не все потомки старых семей, как вы наверняка подметили… к тому же среди славных уроженцев Юга было немало тех, кто сочетал ратное дело со служением закону и иными занятиями.

– Служить не позорно, позорно наживаться этой службой.

– Моя дорогая Соримонда всегда столь категорична…

– Я бы, например, предпочел принять в наш круг скорее капитана Бергамина, чем его скучную сестрицу…

– Он унизил свое благородное имя!

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Настоящая монография – одно из первых комплексных исследований административно-юрисдикционной деятел...
Течение времени, новые задачи или своеобразие автора – все в совокупности – сформировало и определил...
Данная брошюра о том, почему можно не уплачивать некоторые платежи, которые государство требует упла...
Если бы меня попросили дать определение жанру, в котором написана эта книга, то я бы без всякого сом...
Уже два года мир находится под властью вампиров, которые перекроили его ради собственного выживания....
В 1476 году Карл Смелый, спасаясь бегством от швейцарских войск, оставляет свои драгоценности. Среди...