Шестое действие Резанова Наталья
– Мы обязаны были завладеть Камнем Крови… наши силы увеличились бы стократно.
– Камень Крови? Что это такое? – вмешался Гарб.
– И это ничтожество еще называет себя южанином! – Госпожа Эрмесен не снизошла до пояснений. – И его хозяин был не лучше. Камень Крови был у него в руках, а он обращался с ним как с побрякушкой… даже хуже – ради жалкой выгоды готов был отдать его грязным эрдам!
Более всего Мерсер опасался сейчас, что Гарб возмутится и заявит: «И ради этой побрякушки вы его отравили», чем прервет поток откровений. Однако у Гарба хватило ума промолчать.
– Когда он рассказал о камне?
– Весной… но Берлингьеру он открыл это раньше, еще зимой. Он и привел Венделя в наш круг, и нарек его именем Эсперон – «вселивший надежду». Роуэн более всех надеялся вернуть камень, ведь он по праву принадлежал ему, Оран отобрал его у Роуэнов со всем достоянием. А этот пришелец открыл ему, чем владели его предки.
– Стало быть, вы с Роуэном решили завладеть камнем. Эсперон, то бишь Вендель, навещал ваш круг и давал указания.
– Летом он предупредил нас об опасности и от кого она исходит. Мы приняли меры… и были готовы. Берлингьер связывался с Эспероном и помимо меня, он нашел для него людей… исполнителей.
– В Карнионе?
– Где же еще? – она говорила раздраженно, снова чувствуя свое превосходство, разъясняя очевидное. – Мы все подготовили хорошо… никто не смог помешать нам… и в ту ночь… в ту благословенную ночь, когда магия правила миром, Эсперон забрал камень.
– Он скрывался в тайнике под пуговичной мастерской?
– Ну да. Ларбин прятал его… Он был хорошим исполнителем моих приказов, лучшим из лучших. Он всегда исполнял их в точности. – Она оскалилась.
– И Вендель вывез камень из города.
– Да! – торжествующе выкликнула Вьерна Дюльман. – Он обещал передать сокровище Берлингьеру и вернуться, если мне понадобится помощь! – Тут торжество ее увяло. – Но он обманул меня… предал… может быть, он и Камень оставил у себя. Он хитер, умнее вас всех, он всегда был впереди на шаг…
– Или позади. Вы ведь вчера увидели его в толпе, за нашими спинами.
– Да… он пришел ночью, я открыла ему… – Она умолкла.
– И ваш сообщник, мадам, решил, что проще будет не помогать вам, а избавиться от вас! – расхохотался Гарб. – Шарахнул по голове, связал и доставил нам в упакованном виде. Молодец! Хотя и сволочь.
Мерсер воздержался от замечаний. Вьерна также промолчала, покусывая губы.
– И последний вопрос: зачем понадобился башмак?
Вопрос отвлек ее от неприятных переживаний.
– Я так и знала, что вы невежественны во всем… Чтобы получить над врагом власть, нужна его носильная вещь. Самое лучшее – обувь, ибо стопа – опора человека. С помощью симпатических влияний мы ведем врага куда хотим, влечем его и налагаем оковы. Это азбука Искусства.
– То есть вы поступили по примеру деревенских старух, вынимающих следы. Благодарю вас, мадам, я узнал все, что хотел.
– Стало быть, я свободна? – она гордо подняла голову.
– Свободны? Боюсь, что, даже если мы избавим вас от своего присутствия, далеко вы не уйдете. Особенно в одном чулке и башмаке.
Вьерна Дюльман инстинктивно подобрала босую ногу под платье. Ох, как холодно было ей стоять на промерзлом полу, но вторая остроносая туфля из тонкой кожи на высоком каблуке, пара той, что виднелась из-под подола, в отличие от чулка, так и не нашлась. Наверное, осталась в монастыре.
Мерсер распахнул дверь.
– Капитан, примите арестованную!
– Скотина! – неслось ему вслед. – Тебе оказали доверие, говорили как с дворянином! Как ты смеешь! За меня отомстят!
Мерсер не обращал на эти крики внимания. Следом за ним, пропуская солдат, вышел Гарб, приговаривая:
– Это что же, выражение «Душа в пятки ушла» надо буквально понимать?
Ответа он не дождался, да, верно, и не ждал, не до того было. Собаки, разозленные шумом, бесились, егеря их унимали; монахини, снова поднявшиеся на стену, в растерянности взирали на происходящее. Ворота были открыты, и Гионварк, не встретив сопротивления, с двумя солдатами вошел в монастырь. Захватнических планов и дурных намерений они не имели. Задерживаться в лесу, на холоде, не было больше смысла, и все, чего хотели бравые воины, – побыстрее извлечь из монастыря то, что ему не принадлежало, а именно карету и служанку мадам Эрмесен. В упряжку, где недоставало одного коня, впрягли лошадь из запасных, на место отсутствующего Зейна уселся солдат, еще двое погрузились в карету, конвоируя непрестанно бранящуюся арестантку и ополоумевшую горничную. И так наконец, под лай, ругань, свист и пение гарнизонного воинства, тронулись в путь.
Ехали дольше, чем следовало бы: собаки и карета, не приспособленная для скачек, замедляли движение. Поэтому Гионварк, поначалу радовавшийся больше всех, разозлился и временами принимался поминать Бога, черта и всех святых, перебивая арестованную. Бергамин молчал. Его, конечно, тешило, что беглую преступницу удалось захватить без жертв и разрушений, но он не мог не думать о трудностях, которые возникнут немедля по возвращении. Флан Гарб правил своей таратайкой, держась поближе к карете. Вопросы, которые он собирался задать Мерсеру, управляющий оставил на потом, а сейчас предпочел прислушаться к выкрикам, которые доносились из окна кареты. Слушать пришлось долго, но вряд ли он сумел бы извлечь из услышанного много пользы. Изысканная госпожа Эрмесен бранилась не хуже вульгарной Филобет Сандер и с тем же упорством – наверное, все разозленные бабы выражаются одинаково.
Итак, триумфальная процессия чем-то смахивала на цыганский табор или бродячую актерскую труппу, тем паче что возглавлял ее драматург.
Однако Мерсер не сказал этого Бергамину, не желая его обидеть. Коменданту и так придется нелегко.
От капитанских тягот пришлось хлебнуть и Мерсеру по возвращении в Галвин – и вечером того же дня, и на протяжении следующего. Вьерна Дюльман, водворенная в крепость, немедленно заявила о своей полной невиновности и о том, что понятия не имела о творившемся в пуговичной мастерской. Арендатор, по понятным причинам, опровергнуть ее слова не мог. Но не мог он их и подтвердить, так что Бергамин в качестве ответного хода решил арестовать всех, кто, согласно показаниям других узников, в основном слуг, входил в «круг» и посещал подземелье под мастерской. Одних доставили в крепость, но по отношению к другим, например Айме, решено было ограничиться домашним арестом. Муж последней только что вернулся из деловой поездки и добровольно готов был стать добросовестным тюремщиком.
Флан Гарб удалился в особняк Оранов писать и отсылать отчеты семейству своего покойного хозяина, а также беседовать с восставшим с одра болезни судьей, который предпочитал иметь дело с управителем завода, а не с комендантом крепости. Перед представителем здешней Фемиды возникла тяжкая дилемма. Ни городской суд, ни комендант не желали брать на себя лишней ответственности, но никто также не хотел видеть в Галвине следственную комиссию инквизиции. Поэтому все надежды возлагались на скорейшее прибытие молодого Карвера Орана.
Мерсер не собирался его дожидаться. Но Бергамин попросил его поприсутствовать хотя бы на первых допросах.
Там же выявились и первые трудности, с которыми предстояло столкнуться следствию. Все женщины, следуя примеру своей вдохновительницы, старательно отметали от себя любые обвинения. Они собирались в доме госпожи Эрмесен только для того, чтобы почитать стихи, помузицировать и поговорить о возвышенном. Разве это запрещено? Так поступают в любом хорошем обществе, и они лишь брали пример со столицы. Нельзя никому вменять в преступление, что он или она воспитаны лучше других! Все прочее есть злостная и грязная клевета.
Сенап и Ватран, напротив, едва попав в крепость, начали усиленно каяться. Но то, в чем они признавались, сводилось к недозволенным плотским связям почти со всеми дамами «круга», а также к участию в некоторых непонятных ритуалах. Но они же не знали, что это плохо; им сказали, что это игра, салонное развлечение, вроде фантов или маскарада!
Между прочим, Мерсер не был уверен, что они лгут или притворяются. Возможно, эти двое были лишь игрушками в руках здешних дамочек. А единственным мужчиной из жителей Галвина, всесторонне посвященным в дела «круга», был пуговичник. Недаром ему было приказано при угрозе допроса убить себя. От слуг арестованных большого толку пока не было. Сие, как давно узнал Мерсер, обычная практика следствия, но Бергамину от этого было не легче.
Магдалину Мерсер в этой суматохе не видел. Почти все время она проводила в «Рыцарском шлеме» у Марии Омаль. Заезжая гостья, разумеется, с ответным визитом не спешила.
Мерсер предполагал, что дальнейший ход следствия его не касается. Все, что от него требовалось, он сделал. Но от заключительной беседы с Гарбом его никто не освободил. Управляющий из тех людей, которые ждут, что на их вопросы будут даны ответы, а приняв от него деньги, Мерсер взял на себя обязанность отвечать.
Через два дня, утром, он направился в особняк Орана. Там жизнь, в ожидании прибытия нового хозяина, шла своим чередом. Охранники, псы и слуги были на положенных местах. Наверное, и завод работал бесперебойно – хотя Мерсер об этом не справлялся. Он вспомнил, что Бергамин рассказывал ему о здешних праздниках и о том, что скоро Рождество. Еще морока коменданту, да еще в отсутствие молодого Орана. Хорошо, что литейщики понятия не имеют о Гекатиной вечере и тому подобных развлечениях.
Гарб находился в прихожей, у парадной лестницы, рядом с ним Мерсер увидел корнета Хольтвика.
– А я уж собирался за тобой посылать, – сообщил управляющий. – По пути с завода встретил Эверта и зазвал его сюда. Хотел ему записку для тебя передать. А ты сам явился.
– Явился и все тебе расскажу. Корнет тоже может послушать, – добавил Мерсер, поймав взгляд молодого офицера, – а то он и без того обижен, что все самое интересное прошло без него.
Гарб был не слишком доволен присутствием корнета, но, во-первых, он сам пригласил Хольтвика в дом, а во-вторых, утешил себя соображением: умный не скажет, дурак не поймет. Поэтому он проводил гостей к себе в кабинет, предварительно приказав подать вина.
– Итак, – начал он, когда скельское было разлито по бокалам, – в общих чертах я понял, из-за чего все приключилось. Как ты и уверял, причиной была та злосчастная дарохранительница. Камнем Крови, как я полагаю, наша подружка именовала большой рубин – так? Поскольку ради него свершилось преступление.
– О, Камнем Крови он мог назваться потому, что из-за него лишь в этом году помимо Орана погибло немало людей. А должно быть еще больше, включая меня, например. Но у этого камня были и другие имена. Помнишь, я сказал тебе, что ты попадаешь под подозрение, поскольку один здесь родом их Фораннана?
– А я, как тогда, могу повторить: «При чем здесь Фораннан?»
– Корнет вот не поймет, а тебе, возможно, кое-что известно о Камне Захарии?
Гарб посмотрел на собеседника поверх очков.
– Конечно, я слышал о нем. Кровь праведника Захарии, отца Иоанна Крестителя, пролитая убийцами, обратилась в драгоценный камень. Это была главная святыня Фораннана… Погоди, погоди!.. кровь, ставшая камнем… Камень Крови?
– Верно.
– Но камень Захарии лет двести как пропал… и вообще в этой истории вымысла больше, чем правды. Например, до сих пор болтают, что одно лицезрение камня излечивало от всех болезней. А патрон, который его и видел, и в руках держал, умер в муках. Откуда ты знаешь, что это тот самый камень?
– Предполагаю. Тебе известно, когда и как пропал Камень Захарии?
– В общих чертах. Этому учат в школе. Камень хранился в монастыре Святого Бреннана, и раз в году его выносили на всеобщее обозрение. Когда в Фораннане случилось восстание ткачей, которые, ко всему прочему, были еще иконоборцами, то есть любителями пограбить церкви, монастырь сожгли. После подавления мятежа камень не нашли, хотя пытали чертову уйму народу. Считается, что он сгинул в огне…
– А кто подавил мятеж, вам в школе не говорили?
– Если говорили, я тот урок пропустил. Хотя полагаю, что без имперских войск не обошлось.
– Правильно. А возглавлял их дальний родственник тогдашнего императора, граф Свантерский. Видишь ли, я выяснил это, когда мне стал известен список реликвий, представленный на совещании у примаса Эрда. Там говорилось, что дарохранительница Орана принадлежала раньше графам Свантера. А сам Оран успел рассказать мне накануне смерти, что у Свантеров реликварий перекупили Роуэны.
– Вот, значит, как.
– Теперь уже не установить, кто сжег монастырь – мятежники или имперские войска. Вину всегда сваливают на побежденных. Но как бы ни попал камень к графу Свантеру, он был северянин, и до эрдских верований ему не было дела. Камень Захарии он рассматривал как законную военную добычу.
– Но он украсил им ковчег для святых даров!
– А одно другому не мешает. Мало ли святынь украшали награбленным… Потом о происхождении драгоценности забыли, и когда в прошлом веке дарохранительницу приобрели Роуэны, они даже не подозревали, что заполучили. И вот представь себе, последний из Роуэнов, претендующий на знакомство с тайными силами, узнает, что именно его родитель выпустил из рук вместе с мануфактурами и литейными заводами. Как он должен поступить?
– Не представляю. Камень Захарии – христианская святыня, а эта публика корчила из себя язычников. Для чего им камень – ума не приложу. Разве для того, чтоб глумиться над ним… но Вьерна Дюльман о чем-то ином талдычила.
– Вот в это все и упирается. Мне приходилось читать, что Камнем Захарии святыня стала называться лишь в поздние времена. До крещения Карнионы она была известна язычникам под именем Камня Крови. И были с этим камнем связаны совсем другие поверья. Странные… иногда и страшные.
– Стало быть, завладев камнем, они хотели обрести могущество; шли на любое злодеяние, добились своего – и остались в дураках… точнее, в дурах. – Гарб потер лоб. – Хоть убей, все это по-прежнему представляется мне чушью. Неважно, сколько людей они убили, все равно я вижу перед собой кучку жеманных развратных баб и обабившихся мужчин, называющих себя мудрыми и посвященными. Если они владеют магией, то почему так облажались?
– Прежде всего, – ответил Мерсер, – ни в какие братства посвященных и сообщества магов я не верю. А повидал достаточно того, что рациональному объяснению не поддается. И убедился: человек, обладающий Даром, должен быть одинок. А те, кто сбивается в кучу, – это банда, как бы она ни называлась. Бандиты редко бывают умны, хотя в хитрости порой им не откажешь.
– Ну хорошо. – Флан Гарб вздохнул, взглянул на Хольтвика, тянувшего вино из бокала: заумные рассуждения того явно не трогали. – Банда так банда. Но двое злодеев остались на свободе. Роуэн и этот… как его, Вендель. И дарохранительница пропала…
– Ты хочешь, чтобы я занялся ее поисками?
– Нет. Разве только Карвер Оран захочет возвратить свое похищенное имущество. Тот это камень или не тот, никаких целительных свойств он не имеет. Иначе патрон был бы жив… Я нанимал тебя, чтобы ты нашел убийцу. И между нами нет счетов.
– Согласен.
– Теперь ты уедешь из Галвина?
– Скоро. Но не сегодня. Мы еще увидимся. – Мерсер поднялся. – Пойдемте, корнет, у меня есть дела в городе, и желательно, чтоб вы мне помогли.
Эверт вышел из-за стола с явной неохотой, но возражать не стал. Они попрощались с Гарбом и покинули особняк.
Мерсер решительно двинулся вперед, обогнул кабак, в котором когда-то слушал разговоры про привычки владельца литейного завода, и свернул в один из угрюмых переулков между лавками и мастерскими. Переулок этот кончался глухим тупиком. Убедившись, что с трех сторон их окружают высокие каменные стены, а в переулке, кроме них, никого нет, Мерсер обернулся к офицеру.
– Признаться, Эверт, я был удивлен, встретив вас у Гарба. Не потому, что такой бравый молодой человек, как вы, недостоин побывать в самом богатом доме Галвина. Но нынче утром, покинув крепость, я встретил конный патруль, который отправился по приказу капитана за пределы города. Во главе патруля был корнет Хольтвик. И я сомневаюсь, что при всей вашей молодости и расторопности вы способны одновременно пребывать в двух местах. – Он оставил издевательскую учтивость: – Вот что, Анкрен, может, хватит морочить мне голову?
7. Саморазоблачения
Как и в прошлый раз, Мерсеру не удалось увидеть, как свершается преображение. «Корнет» закрыл лицо руками и прислонился к ближайшей ограде, отбрасывавшей густую тень. Когда ладони были отняты от лица, черты его уже полностью преобразились. И только после Мерсер заметил, что офицерский мундир обернулся тускло-зеленым кафтаном, а жесткая черная шляпа – фетровой, с заломленной тульей.
– Опять ты меня раскрыл, – тихо сказала Анкрен. – И смотрю, по правде, ты не слишком удивлен…
– После твоего подарка в виде мадам Эрмесен? Я тебя ждал.
– Значит, ты понял…
– …что облик Венделя приняла ты? – Он коротко и сухо рассмеялся. – Человек, который избавляется от каждого, способного что-то о нем сообщить, вдруг сам притаскивает властям свидетельницу, готовую выдать его с потрохами? Ты могла обмануть кого угодно, только не меня.
Анкрен молча кивнула – то ли Мерсеру, то ли в тот момент собственным мыслям. Ее лицо было бледным и усталым, глаза обведены синевой – явный признак недосыпания.
– Давно ты в городе?
– Дней десять.
– Как ты меня нашла?
– Могла бы соврать, что выследила. Но я еще в Эрденоне сообразила, куда ты собрался. Ты спрашивал о Галвине и Оране, и не просто так. Поэтому из Эрденона я прямиком направилась сюда. Потом оставалось только наблюдать за твоими передвижениями.
Итак, она вторую неделю была рядом и не сделала попытки сообщить о себе. Наблюдала. Хуже того – она все знала заранее, но ничего ему не сказала.
Мерсер не выдержал:
– Если ты с самого начала собралась ехать за мной, зачем понадобилось исчезать без предупреждения? Развлекаешься? А меня в расчет не берешь? – Мерсер сам презирал себя за этот тон, обиженно-обвиняющий. Никогда прежде он не опускался до попреков. Но он был слишком уязвлен, чтобы простить ее. – Так я с тобой в кошки-мышки играть не собираюсь. Хватит с меня.
Тем же ровным голосом Анкрен произнесла:
– Я должна была повидать свою мать. И дочь.
Это не было похоже на оправдание. Скорее для женщины, никогда не говорившей о своем прошлом, это было проявление исключительного доверия.
Мерсер едва не поперхнулся. Его представление об Анкрен как о существе абсолютно одиноком, без родственных и иных привязанностей, – с умыслом он ввернул этот пассаж у Гарба! – рушилось в прах. Но остановиться он не мог.
– Может, у тебя и муж есть?
– Был. – Знакомым жестом она тронула мочку уха, где когда-то была серьга, вдетая при венчании. – И отец у меня был, и муж. Теперь их нет. И прежде, чем лезть в дальнейшие авантюры, я должна была принять меры для безопасности родных.
В чем заключались эти меры, Мерсер не спросил. Ему стало стыдно. Какое право он имеет упрекать Анкрен?
– Прости. Я рад, что ты вернулась. Правда рад.
– Так-то лучше. – Уголок ее рта дернулся в подобии улыбки.
– Где ты остановилась?
– В «Рыцарском шлеме», вполне легально, рядом с твоей подругой Марией Омаль. Кстати, что ей здесь понадобилось?
– Это я и собираюсь узнать. Если хочешь, пойдем вместе.
– Пойдем. Заодно и переоденусь. Надоели эти штаны с сапогами – сил нет.
Ее слова можно было расценивать как еще один шаг к примирению. Хотя разве они ссорились?
Так Мерсер добрался наконец до гостиницы, куда его напрасно зазывал Роуэн – кто теперь разберет, желая спасти от смерти или наоборот. Это оказалось солидное двухэтажное здание, достойное города и побольше Галвина. Стены из пыльно-розового камня, блестящая черепица крыши, над входом яркая вывеска со шлемом, украшенным султаном из страусовых перьев. Внутри – широкие лестницы, темные резные панели, словно в каком-нибудь маноре; вышколенная прислуга, в правила которой входит не попадаться лишний раз на глаза клиентам.
Анкрен занимала комнату в самом конце коридора, в правом крыле. Когда они с Мерсером вошли туда, было еще светло, и ей не понадобилось зажигать свечу, чтобы переодеться и причесаться. Мерсер отвернулся к окну – сам не зная почему. После того, что между ними было, проявлять деликатность было бы глупо. Но сейчас не время разбираться в собственных чувствах. Анкрен полагала так же.
– Я готова. Идем?
Она была в том же платье, в каком Мерсер ее впервые увидел, волосы скручены на затылке и прикрыты платком.
Мерсер кивнул.
– Ну, показывай, где она живет.
Номер Анкрен был наискосок от комнаты Марии Омаль, и не приходилось сомневаться, что путешественница занимает две комнаты. Ведь она не может обойтись без услуг камеристки. И верно, когда Мерсер постучался, из-за двери выглянула знакомая ему по Эрденону девица.
– Передай своей госпоже, что к ней посетители.
– Но сударь… у нее сейчас гостья…
– Барышня Бергамин. Я надеюсь, она также не откажется с нами встретиться.
Служанка отступила, отпихнув прятавшуюся за ее спиной кухарку Иду. Да, нынче подчиненным Бергамина не до того, чтобы сопровождать сестру коменданта в гости.
– Госпожа согласна принять вас. – Служанка открыла дверь и поспешила прошмыгнуть вперед. Пройдя в комнату, Мерсер догадался, почему она торопится. Дамы только что отобедали, и следовало убрать со стола.
Комната была не только просторней, чем у Анкрен, – за счет того, что кровать была убрана в альков, – но и лучше обустроена для приема гостей. На столе – чистая клетчатая скатерть и начищенные подсвечники. Если в комнате Анкрен имелось одно кресло, здесь их было три, да еще табурет. Мария Омаль в темно-лиловом платье с меховой опушкой и гладком чепце сидела у окна. В этом наряде, ненакрашенная, она выглядела старше обычного, то есть ближе к своему подлинному возрасту, каковой, вероятно, был тот же, что и Магдалины Бергамин, примостившейся напротив.
– Добрый день, уважаемые дамы, – сказал Мерсер. – Позвольте представить вам госпожу Григан, мою близкую приятельницу.
Анкрен придвинула к себе табурет и села у стены, демонстрируя, что в предстоящей сцене она лишь свидетельница, а не участница.
– Вы желаете переговорить со мной, господин Мерсер?
– Да, безусловно. Но коль скоро мне повезло застать у вас барышню Бергамин, я бы хотел сначала побеседовать с ней.
Магдалина сжалась в кресле.
– При посторонних? – холодно уточнила Мария Омаль.
– Я обещал госпоже Бергамин, что все сказанное останется между нами, в полной тайне. Думаю, сударыня, что вы вполне доверяете мадам Омаль, а я могу поручиться за свою спутницу.
Магдалина судорожно кивнула.
– Так вот что я хотел спросить: для чего вы публикуете свои книги под именем брата? Ему же неприятно пользоваться чужой славой, это видно!
Мария Омаль, несомненно, ждала совсем другого вопроса. Но не Магдалина Бергамин. Она перевела дыхание и дребезжащим голосом произнесла:
– Давно вы догадались?
– Давно. Но не сразу. Вы слишком меня боялись, хотя совсем не трусливы по природе… что давало основания подозревать вас в худшем. Но потом я припомнил беседы с вами и с вашим братом и понял, что перу капитана принадлежат только пьесы. К тому же я читал эти романы. И уверен, что вдохновляться жизнью обыденной и преображать ее в чудеса будет скорее не человек действия, а домосед. Или домоседка. Живущая в башне.
Магдалина не ответила. И Мария решила вмешаться:
– Это я посоветовала. Нынешние нравы не мешают женщине сочинять, но печатать свои сочинения, да еще получать деньги – значит погубить свою репутацию. Я также предложила подписывать книги «капитан Бергамин», а не собственным именем ее брата, так мужественнее.
– Кстати, все забываю спросить – как зовут капитана?
– Жоашен… – пискнула Магдалина.
Мерсер нашел в себе силы подавить улыбку.
– Да, действительно, «капитан Бергамин» звучит лучше. И что за книгу вы так старательно от меня прятали? Я так и не успел ее проглядеть.
– Это был трактат о псевдонимах. – Магдалина освоилась с тем, что тайна ее известна, и заговорила уверенней. – Я многое беру из книг – брат всегда привозит их из Эрденона и Тримейна, не только из обыденной жизни. Беру и переделываю. Имена, названия, разные истории. Вот «Связанные верностью» – это у одного английского короля девиз был такой: «Loyaulte me lie».[7] Я придумываю… но я различаю вымысел и правду! – Она словно очнулась от сна. – Мария права: никто не должен знать, что романы писала я. Посмотрите на меня! Разве можно с таким лицом сочинять книги о любви и приключениях?! И даже не это главное. В Тримейне я встречала знатных дам, родовитых, принятых при дворе. Они пишут стихи на древних и новых языках, драмы и романы и порой выпускают их в свет. Но и они не рискнут ставить свое имя на титулах книг, хотя в тамошнем обществе авторы известны. А я? Что стало бы со мной, с нами, если б пронюхали, что вместо воина в доспехах романы капитана Бергамина пишет у себя на кухне никчемная старая дева? Какими пасквилями разразились бы издатели! Какие летучие листки продавались бы по всем площадям! Комедианты кривлялись бы вовсю, представляя нашу семью в непотребном виде, топтали и оплевывали бы наши сочинения… и, может быть, были бы правы, – неожиданно закончила она.
– Я обещаю вам, как и прежде, никому не открывать вашей тайны, – сказал Мерсер.
– Я подтверждаю это обещание, – эхом отозвалась Анкрен.
– Буду вам весьма благодарна… Я ведь больше о брате беспокоюсь. Каково ему сносить чужую славу… когда его трагедии, на которые он положил столько труда, успеха не снискали. Хорошо, что здесь, в Галвине, никто сочинений Бергамина не читает и о них не говорит.
– А вы не пробовали покончить с этим… сочинительством?
– Сразу видно, что вы литературой никогда не занимались. – Магдалина улыбнулась, впервые, насколько мог припомнить Мерсер, за время их знакомства. – Разве что начать писать под другим именем… но издатели вряд ли позволят. – Она поднялась. – Если это все, что вы хотели мне сказать, то я, пожалуй, пойду. Темнеет уже…
Мария и Магдалина церемонно расцеловались на прощание, после чего гостья позвала Иснельду, с ее помощью накинула плащ и покинула гостиницу. Хозяйка тем временем распорядилась:
– Скажи, чтоб подали вторую перемену блюд. Вина не надо, у нас еще осталось. После этого можешь быть свободна. Да вы садитесь, сударыня, к столу, не прячьтесь в углу, будто вас наказали, – обратилась она к Анкрен, пока служанка исполняла приказания.
Выполнив долг гостеприимства, Мария Омаль вновь обратила внимание на Мерсера.
– Насколько я понимаю, сударь, вы пришли сюда, чтобы переговорить со мной. А беседа с Магдалиной была затеяна для того, чтобы продемонстрировать вашу проницательность.
Мерсер промолчал.
– Вы также дали понять, что эта молодая дама в курсе всех ваших дел.
– Более чем.
– Тогда поговорим. И уж коли мы сегодня занялись разоблачениями, продолжим. Тем более что кое-кто из присутствующих здесь скрывает гораздо больше, чем бедная безобидная Магдалина.
Анкрен внимательно слушала.
– Вы сразу заинтересовали меня, сударь, – продолжала Мария Омаль, – едва появились в моем доме. Настолько, что я не поленилась ради вас проделать этот утомительный путь по зимним дорогам – не говоря уж об ужасном морском путешествии. А еще раньше я подстроила вашу встречу с Агнессой Олленше, распустив слух, что могу обеспечить ей аудиенцию у наместника, – лишь так я могла заманить ее к себе. «Зачем?» – спросите вы. Уж конечно, не из романтических побуждений. Я хотела знать, что вам нужно на самом деле: месть? наследство? что-то еще? Я ведь сразу узнала вас, хоть мы никогда прежде не встречались. Вы слишком похожи на него. Глаза другие, повадка тоже, но все-таки сходство очень велико.
– С кем?
– С Гейрредом Тальви. Вы его сын, верно?
Человек, которого в Эрде-и-Карнионе многие знали под именем Мерсер, встал, отступил на шаг и почтительно поклонился.
– Я тоже узнал вас, Мойра.
Воцарилось продолжительное молчание. Старшая из женщин, присутствовавших в комнате, путем многолетней практики научилась глушить в себе любой намек на душевное движение, но, когда она заговорила вновь, ее голос был не столь спокоен, как обычно. Он стал отрывистым, хрипловатым, в нем даже слышался отзвук простонародного эрдского выговора.
– Значит, вы и ее сын. Только она могла рассказать обо мне. Он вряд ли когда-нибудь меня замечал. – Госпожа Омаль обернулась к Анкрен: – Я, девушка, в юности была служанкой матери этого молодого человека. Всего лишь. Но если бы я служила не в замке Тальви, а еще где-нибудь, моя жизнь сложилась бы иначе… – Она умолкла, приложила руки к вискам, умеряя биение крови. – Вот что, давайте договоримся. Вы ответите на мои вопросы, а я – на ваши. Согласны?
– Согласен.
– Так вот, Мерсер… впрочем, вас наверняка не так зовут.
– Арвад Тальви к вашим услугам. Но я привык к «Мерсеру».
– Мой первый вопрос… Мерсер… они – живы?
Вместо ответа он снял с шеи замшевый мешочек на шнурке и развязал. На его ладонь выкатились два перстня: золотой, с черно-белым ониксом, и серебряный, с крупным красным сердоликом.
– Ясно. – Она вздохнула. – Но, как я понимаю, тогда они спаслись и прожили достаточно долго, чтобы на свет появились вы.
– Верно. Им удалось скрыться от погони и бежать очень далеко от границ империи.
Анкрен заметила, что после того, как Мария-Мойра заявила о своем плебейском происхождении, Мерсер-Арвад говорил с ней в еще более уважительном тоне, чем прежде.
– Что же они делали там?
– Жили, Мойра. Обычной жизнью обычных людей.
– Мне трудно поверить, что такой человек, как Гейрред Тальви, довольствовался существованием мирного обывателя.
– Но это так.
– Наверное. Иначе мы бы о нем услышали. Я говорила, что вы с ним очень похожи. Хотите, скажу, в чем ваше различие? Одно лицо, один рост, но… Его бы заметили в любой толпе. А вас, не в обиду будь сказано, и в пустынном переулке не сразу заметишь.
– Это не обида. Это комплимент.
– Зачем вы вернулись в Эрд, Арвад Тальви?
– Мне трудно объяснить, Мойра. Все, обращаясь к тем событиям, произносят слова: «месть», «наследство»… Какое наследство? Я был там… замок Тальви превращен в такие же развалины, как замок Скьольдов за много десятилетий до того. И кому мстить? Разве что ходу истории, который уничтожает старые дворянские роды и разрушает их замки. Но видите ли, я знал то, чего не знали другие в Эрде-и-Карнионе. Однако, живя там, я не ведал того, что было известно обитателям империи. А я предпочитаю докапываться до истины и восстанавливать правильный ход событий. Такой у меня склад ума. Я ответил на ваши вопросы, Мойра?
– Да. Теперь ваш черед спрашивать.
Прежде чем заговорить, он убрал перстни в мешочек и снова повесил его на шею.
– Это даже не вопрос. Просто расскажите о себе. Что было после того, как вы отказались бежать из замка.
– Вы и об этом знаете? Ладно, расскажу. – Она обращалась одновременно к Мерсеру и Анкрен. – Мне всегда хотелось и смеяться, и плакать, когда в столице болтали о моем благородном происхождении. Я – незаконная дочь сельского священника и служанки, и в деревне никогда не забывали, кто я. Ублюдок, крапивное семя! Моя мать рано умерла. Но отец всегда заботился обо мне, учил читать, писать, а когда я подросла, попросил своего патрона, господина Тальви, взять меня в замок в услужение. А потом появилась она. Нортия Скьольд. И она была добра ко мне. Не то чтоб другие были злы… но она меня видела. И разговаривала со мной. А я ею восхищалась. Ловила каждое ее слово. Не знаю, замечала ли она это… но, покидая замок, она предложила мне бежать вместе с ней.
Другая женщина на этом месте разрыдалась бы. Однако слезы Мойры высохли много лет назад.
– И вы отказались.
– Я была в таком ужасе, что ничего не соображала. Понадобилась почти вся ночь, чтоб я справилась с собой и поняла, что оставаться в замке нельзя. На рассвете я убежала через тот же потайной ход, что и Нортия Скьольд. Весь день я пряталась в лесу. И только на следующую ночь решилась прийти во Фьялли-Маахис. Я правильно поступила, потому что кирасиры были в деревне накануне. И заняли замок, узнав, что там их не ожидает засада.
– Значит, тогда вы спаслись.
– Тогда – да. Отец спрятал меня в подвале церкви. Но мы оба понимали, что долго так продолжаться не может. Пройдет день, два, кирасиры устанут грабить, и непременно кто-нибудь сообщит им, что приходский священник под покровительством хозяина замка. И мы решили окольными дорогами пробираться в Эрденон, где нас никто не знал.
– В Эрденоне вы познакомились с Бергаминами?
– Бедные ребятишки, совершенно потерявшиеся, я по сравнению с ними была кладезь житейской мудрости. Отец у них погиб, обороняя город, а у власти уже был Дагнальд; чудо, что с ними тоже не расправились… Мы поселились вместе. Эрденон тогда еще не был разрушен, и там водились деньги, большие, шальные деньги – грабежи только начались. Но из-за наплыва беженцев работу найти было нельзя, никаких ремесел мы не знали, вдобавок отец тяжело заболел. А как девушка может спасти себя и свою семью, давно известно. – Она произнесла это без аффектации – все было уже в прошлом и перегорело. – Могло быть хуже. Магдалина поднатаскала меня по части манер и благородного обращения: она с детства уйму книжек прочла, четыре языка знает… Так что я не пошла на улицу, а продалась подороже. А дальше… Жить становилось все труднее, денег в Эрденоне было все меньше… Как только отец выздоровел, мы вчетвером подались в Тримейн. Дагнальда к тому времени уже сменил Козел, то бишь Вирс-Вердер… В Тримейне я окончательно распростилась с Мойрой Нивен и стала называться Марией Омаль… Я ответила на ваши вопросы?
– Не совсем.
– Что еще?
– Ларком.
– Ах да… – Она невесело рассмеялась. – Про него вы тоже должны были слышать. Хотите спросить, был ли он моим клиентом? Был, был. Если б он знал, как я его боялась! Моя карьера в Тримейне была в самом начале, все считали меня бедной дворянкой, бежавшей от ужасов смуты. А Ларком мог меня разоблачить, он ведь часто бывал в замке Тальви. Уже после я поняла, что он входил в число заговорщиков, тогда я ни о каком заговоре понятия не имела… Он мне даже нравился – тогда. Но он не обращал на меня внимания. А когда обратил… клиент есть клиент. Кстати, он не болтал в то время о своей великой и вечной любви к вашей матери. Это гораздо позже началось, когда говорить о Тальви и его окружении стало безопасно. Довольно с вас?
– Да. А вы, Мойра, довольны?
– Пожалуй, да. Вы обещали не причинять зла Бергаминам, а они – единственные друзья, которые у меня остались. И после того, как Агнессу Олленше с ее отродьем отправили в крепость…
– Вот как? – Мерсер бросил взгляд на Анкрен.
– Я не успела тебе об этом рассказать, – негромко отозвалась она, – их арестовали.
– И хоть бы из-за этого – не зря я вмешалась! – В голосе Марии Омаль сквозило торжество.
– Вы ненавидите их, Мойра, – констатировал Мерсер. – Что они вам сделали?
– Странные вопросы задаете вы, Арвад Тальви. Уж вы-то должны понять. Если я была шлюхой, то от голода, а не по призванию. Агнесса Олленше – сука Дагнальда и Вирс-Вердера… – Многолетняя выдержка взяла верх над чувствами, Мария проглотила бранные слова, готовые вырваться. – Она – одна из них. А они разрушили тот мир, в котором я жила, в котором была счастлива, превратив его в ад… Пусть на старости хлебнет хоть малость того ужаса, что я узнала в юности!
– Но если бы все оставалось неизменным, вы были бы простой служанкой, в лучшем случае женой арендатора или торговца. А теперь вы богаты, вами восхищаются…
– А я этого хотела? И оставим это. Вы вытянули из меня гораздо больше, чем сказали сами. Но я не в обиде. Вы ведь не собираетесь на этом успокаиваться, правильно я понимаю?
– А что собираетесь делать вы?
– Жизнь в столицах предъявляет слишком большие требования к женщине, перешагнувшей пятый десяток. Я хочу поселиться в маленьком городе, может даже здесь, в Галвине. Буду выращивать цветы в горшках и вместе с Магдалиной ходить в церковь. А пока, на ближайшие дни, мы с вами соседи, не так ли?
Читать бесплатно другие книги:
