Джек Ричер, или Выстрел Чайлд Ли

– А вот что: в Эль-Кувейте Джеймс Барр убил всех людей, которых увидел. Один, два, три, четыре – игра закончена. На улице никого больше не было, кроме тех четырех парней. Только у них хватило глупости выйти из дома в такую жару. И Барр прикончил их всех. Он забил все шары, которые находились на столе. И в тот момент его поступок был для меня объясним. Он хотел увидеть розовый туман вокруг голов жертв. Я подумал, что ему было бы достаточно увидеть розовый туман однажды, но, очевидно, ему показалось этого мало. Следовательно, можно предположить: раз уж он не останавливается на одном удачном выстреле, то будет продолжать палить до тех пор, пока не поразит последнюю мишень. Так он и поступил в Эль-Кувейте, где стрельба закончилась только после того, как не осталось целей.

Хелен Родин внимательно слушала Ричера.

– Но здесь цели у него еще были, – продолжал он. – В узком проходе скопилась дюжина человек. Возможно, даже пятнадцать. В любом случае больше десяти. У него был магазин на десять патронов. Однако он сделал только шесть выстрелов. И остановился, хотя еще осталось четыре патрона. Это зафиксировано у Беллантонио в его показушном отчете. Вот что я хотел сказать. В Эль-Кувейте он стрелял столько, сколько мог, а здесь на четыре раза меньше, чем имел возможность. Из чего следует, что тут он решил не забивать все шары. Почему?

– Потому что торопился?

– В его винтовке была автоматическая подача патронов. Голосовая почта сотового телефона зафиксировала шесть выстрелов за четыре секунды. Из чего следует, что он мог выстрелить десять раз менее чем за семь секунд. Таким образом, три секунды не имели для него никакого значения.

Хелен ничего не сказала.

– Когда мы разговаривали с Барром в больнице, – продолжал Ричер, – я спросил его, как бы он это проделал, если бы в самом деле стрелял. Он все обдумал. Барр хорошо знает это место. И он сказал, что припарковал бы машину на автостраде. За библиотекой. Потом опустил бы окно и расстрелял весь магазин.

Хелен продолжала молчать.

– Однако он не использовал все патроны, – продолжил Ричер. – Он остановился после шести выстрелов. Просто прекратил стрельбу. Хладнокровно и спокойно. И это полностью меняет всю картину. Барр не безумец, подосланный терроризировать город. Он стрелял не ради удовольствия убивать. И о случайности тут не может быть и речи. Безумцы так не поступают. За всем этим скрывалась вполне определенная цель. Теперь наш подход категорически меняется. Нам бы следовало сообразить раньше, что дело в жертвах, а не в стрелке. Они не были просто несчастными людьми, оказавшимися не в том месте в неудачное время.

– Они были мишенью? – спросила Хелен.

– Тщательно выбранной мишенью, – ответил Ричер. – И как только с ними было покончено, Барр забрал свое оружие и ушел. С четырьмя оставшимися патронами. Стрельба сумасшедшего не могла так закончиться. Он бы продолжал нажимать на курок до тех пор, пока в обойме не осталось патронов. Таким образом, это не спонтанный взрыв ярости. Это было запланированное убийство.

В кабинете было тихо.

– Нам необходимо внимательно изучить личности жертв, – заговорил Ричер. – И выяснить, кто выиграл от их гибели. Так мы попадем туда, куда следует.

Хелен Родин сидела молча.

– И нам необходимо действовать очень быстро, – сказал Ричер. – У меня осталось совсем немного времени. А мы уже и так потратили большую часть отведенного нам времени, рассматривая все с ошибочной точки зрения.

Усталый тридцатилетний врач с шестого этажа окружной больницы заканчивал свой полуденный обход. Он оставил Джеймса Барра напоследок. Отчасти это объяснялось тем, что врач не рассчитывал на существенные изменения в состоянии пациента, отчасти – тем, что он был к нему равнодушен. Заботиться о больных ворах и мошенниках – не самое приятное занятие, а уж уход за убийцей, на чьей совести пять жизней, и вовсе казалось ему абсурдом. И вдвойне бессмысленным занятием: когда Барр встанет на ноги, его снова положат на каталку, после чего придет другой врач, чтобы его убить.

Но этическими принципами трудно пренебрегать. Как и привычкой, и долгом, и заведенным порядком, и системой. Поэтому врач вошел в палату Барра и взял его историю болезни. Вытащил ручку. Посмотрел на показания приборов. Перевел взгляд на пациента. Тот бодрствовал. Его глаза двигались. «Больной не спит», – записал врач.

– Все в порядке? – спросил он.

– Не совсем, – ответил Барр.

«Отвечает на вопросы», – записал врач.

– Крутое дерьмо, – буркнул он.

Правый наручник Барра тихонько постукивал о металлическую раму койки, к которой тот был пристегнут. Правая рука больного дрожала, пальцы слегка сжались, а большой и указательный непрерывно двигались, словно он лепил из воображаемого кусочка воска идеальный шар.

– Прекратите, – велел врач.

– Что прекратить?

– Ваша рука…

– Я не могу.

– У вас это недавно?

– Год или два.

– А не после того, как вы пришли в себя в больнице?

– Нет.

Врач посмотрел в историю болезни: «Возраст: сорок один год».

– Вы пьете? – спросил он.

– Пожалуй, нет, – ответил Барр. – Могу себе позволить пару глотков, чтобы побыстрее заснуть.

Врач ему не поверил и нашел в истории болезни токсикологический анализ и функциональную пробу печени. Согласно их результатам, алкоголя в крови не содержалось, печень была здоровой. Отсюда делался вывод: «Не пьяница, не алкоголик, если и пьет, то мало».

– Вы посещали своего врача в последнее время? – спросил он.

– У меня нет страховки, – сказал Барр.

– У вас коченеют руки или ноги?

– Немного.

– А с другой рукой бывает что-нибудь похожее?

– Иногда.

Врач вновь вытащил ручку и написал в истории болезни: «Наблюдается тремор правой руки, не имеющий посттравматического происхождения, алкоголь как причина маловероятен. У пациента коченеют конечности. Возможно, это раннее проявление ПД»[19].

– Что со мной? – спросил Барр.

– Заткнитесь, – проворчал врач.

Затем, прикрепив в ногах кровати историю болезни, счел свой долг выполненным и вышел из палаты.

Хелен Родин порылась в картонных коробках и отыскала обвинение, предъявленное Джеймсу Барру. В нем наряду с другими нарушениями закона штата Индиана числились пять убийств с отягчающими обстоятельствами, после чего шел список пяти жертв с указанием имен, пола, возраста, места жительства и профессий.

– Не вижу существенной связи между этими людьми, – сказала Хелен.

– Я не утверждал, что Барра обвиняют в преднамеренном убийстве их всех, – заметил Ричер. – Скорее всего, речь может идти только об одном человеке. Максимум двух. Остальные застрелены для маскировки. Совершено убийство, которое выглядит как бессмысленная бойня. Такова моя версия.

– Тогда мне нужно приниматься за работу, – сказала Хелен.

– Встретимся завтра, – предложил Ричер.

По пожарной лестнице, никем не замеченный, он спустился вниз, в гараж. Затем поднялся по пандусу, пересек улицу и вновь оказался в тени автострады. Улыбнулся: «Я просто невидимка. Или жизнь в тени». И, остановившись, решил поискать телефон-автомат.

Он нашел его возле небольшой бакалейной лавочки с названием «У Марты», двумя кварталами севернее магазина дешевой одежды, в котором накануне купил себе брюки и рубашку. Телефонная будка находилась в широком переулке, который использовался как небольшая автостоянка. Здесь насчитывалось шесть мест, занятых машинами. Позади стоянки была высокая кирпичная стена с разбитыми вверху окнами. За магазином переулок делал поворот на девяносто градусов. Ричер сообразил, что дальше он сворачивает еще раз и выходит к следующему кварталу на юге.

«Вполне безопасно», – подумал он и вытащил половинку визитки Эмерсона. Набрал номер сотового телефона и прислонился плечом к стене, наблюдая за обоими входами в переулок и слушая гудки в телефонной трубке.

– Да? – отозвался Эмерсон.

– Угадай, кто? – спросил Джек.

– Ричер?

– Ты узнал мелодию с первой ноты.

– Где ты?

– Все еще в городе.

– Где?

– Близко.

– Знаешь, что мы тебя ищем?

– Да, я слышал.

– Тебе нужно сдаться полиции.

– Я так не думаю.

– Тогда мы тебя найдем, – пригрозил Эмерсон.

– Думаешь, удастся?

– Это будет совсем не трудно.

– Ты знаешь человека по имени Франклин?

– Конечно, знаю.

– Спроси у него, как это легко.

– Тогда все было иначе. Ты мог быть где угодно.

– Это ты устроил засаду в мотеле?

Эмерсон не ответил.

– Пусть твои люди посидят там еще, – сказал Ричер. – Может быть, я туда вернусь. А может, и нет.

– Мы тебя найдем.

– Нет ни шанса. Вы не настолько хороши.

– Сообрази: мы отслеживаем твой звонок.

– Я избавлю тебя от хлопот. Я нахожусь возле магазинчика, который называется «У Марты».

– Ты мог бы добровольно прийти к нам.

– Я готов с тобой договориться, – сказал Ричер. – Найди того, кто поставил конус в парковке на площади, и тогда я подумаю о том, чтобы прийти к тебе.

– Конус поставил Барр.

– Ты знаешь, что это не так. Его машины нет на записях камер слежения.

– Значит, он был на другой машине.

– У него нет другой.

– Он взял машину у кого-нибудь.

– У друга? – спросил Ричер. – Возможно. Или друг сделал это за него. В любом случае вам нужно найти его друга, а я тогда подумаю о том, чтобы с тобой поговорить.

– На записях – сотни машин.

– Но ты можешь проверить все, эта задача тебе по силам, – сказал Ричер.

– Я не торгуюсь, – заявил Эмерсон.

– Думаю, что приятеля Барра зовут Чарли, – сказал Ричер. – Невысокий, с короткими черными волосами, торчащими в разные стороны.

– Не хочу торговаться.

– Я не убивал девушку, – сказал Ричер.

– Это ты так говоришь.

– Мне она нравилась.

– Не разбивай мое сердце.

– И ты знаешь, что той ночью меня не было в «Метрополе».

– Именно по этой причине ты там ее и бросил.

– И я не левша.

– Не понимаю, о чем ты.

– Пусть Беллантонио поговорит с вашим патологоанатомом.

– Мы тебя найдем, – снова пообещал Эмерсон.

– Нет, меня никто не может найти, – ответил Ричер.

Он повесил трубку и покинул будку. Перешел на противоположную сторону улицы, затем двинулся на север и, пройдя полквартала, спрятался за бетонным разделителем полос на пустой стоянке. Он ждал. Через шесть минут к лавке «У Марты» подкатили две патрульные машины. С включенными мигалками, но без сирен. Из них выскочили четверо полицейских. Двое скрылись в магазине, а двое бросились искать телефонную будку. Ричер наблюдал, как все они потом собрались на тротуаре и совещались. Потом полицейские побежали в переулок и вскоре вернулись, вынужденные признать свое поражение. Один из них связался с кем-то по рации. Ричер видел, как он оправдывался, пожимал плечами и поднимал вверх ладони. Когда разговор закончился, Джек зашагал на восток: он направлялся в «Марриотт».

На каждой руке Зэка осталось по два пальца – большой и еще один. На правой сохранился обрубок указательного пальца, почерневший и шишковатый после обморожения. Однажды Зэку пришлось провести зимой целую неделю под открытым небом. На нем была старая красноармейская шинель; ее прежний владелец носил справа на ремне фляжку, и сукно на правом кармане порядком протерлось. Порой подобные случайные обстоятельства определяют жизнь человека. Левая рука Зэка не пострадала, а правую он потерял. Тогда, зимой, он чувствовал, как пальцы постепенно отмирают, начиная с мизинца. Он вытащил руку из кармана и дал ей замерзнуть до полного онемения. Затем Зэк отгрыз пальцы, чтобы не началась гангрена. Он навсегда запомнил, как бросал пальцы один за другим на землю, словно маленькие коричневые палочки.

На левой руке остался мизинец. Средние три пальца отсутствовали. Два ему отрезал садовыми ножницами какой-то лагерный садист. Третий палец он откромсал сам заостренной ложкой, чтобы его не послали в механическую мастерскую надсмотрщиком. Зэк поступил тогда по блатному закону: лучше потерять еще один палец, чем скурвиться.

Изуродованные руки. Всего лишь два сувенира из далекого уже времени и другого места. Зэк уже многое забыл из прошлого, но отсутствие пальцев усложняло его нынешнюю жизнь. Сотовые телефоны стали чертовски маленькими. Номер Лински состоял из десяти цифр, и набрать его было ужасно сложно. Зэк никогда не пользовался одним и тем же телефоном продолжительное время, поэтому не имело смысла оставлять в его памяти какой-то номер. Это было бы глупо.

Наконец Зэку удалось набрать нужный номер, после чего он сосредоточился и нажал мизинцем кнопку вызова. Затем поднес телефон к уху. Зэку не требовалось прижимать его, поскольку слух у него оставался отменным, что само по себе уже было чудом.

– Да? – откликнулся Лински.

– Они не могут его найти, – сказал Зэк. – Мне не следовало снимать наблюдение. Это моя ошибка.

– А где копы его искали?

– В разных местах. Прошлую ночь он провел в мотеле. Они организовали там засаду, но я уверен, что он туда не вернется. И еще они поставили одного полицейского возле офиса адвоката. Признаться, они ловят черного кота в темной комнате.

– Что делать мне?

– Я хочу, чтобы ты его отыскал. Используй Ченко и Владимира. Я пришлю к тебе Раскина. Работайте вместе. Найди солдата сегодня вечером и позвони мне.

Ричер остановился, не доходя двух кварталов до «Марриотта». Он знал, что будет делать Эмерсон, – сам работал в полиции тринадцать лет. Эмерсон сейчас перебирает в памяти возможные места нахождения Ричера, имена его знакомых. В такое время дня преследуемый, скорее всего, прячется там, где можно поесть. Значит, он, Эмерсон, пошлет патрулей в рестораны, кафе и бистро, в том числе и в заведение, где хорошо готовят салаты и которое понравилось Хелен Родин, а также в спортивный бар. Затем старший детектив обратится к знакомым Ричера, но вскоре выяснит, что их круг ограничен Хелен Родин и им самим. Он попросит полицейского из вестибюля подняться на четвертый этаж и зайти в офис Хелен.

Потом он попытает удачи с Эйлин Хаттон.

Поэтому Ричер остановился, не дойдя двух кварталов до «Марриотта», и огляделся в поисках места, где можно было бы подождать. Такое место он нашел во дворе за магазином обуви. Двор был окружен с трех сторон кирпичными стенами высотой в человеческий рост. Здесь находился контейнер для сухого мусора. Стоя за контейнером, Ричер видел вход в «Марриотт». Он даже смог устроиться с некоторыми удобствами. Здесь пахло гораздо приятнее, чем от любого другого мусорного контейнера: свежим картоном и новой обувью. Намного лучше, чем если бы рядом находился магазин, торгующий рыбой.

Ричер прикинул, что если Эмерсон будет действовать оперативно, то придется ждать минут тридцать. Если очень оперативно – менее двадцати. Ну а в среднем – около часа. Он устроился у контейнера, и теперь оставалось только ждать. Было еще не поздно, но на улицах уже стало тихо, и пешеходы появлялись довольно редко. Ричер внимательно наблюдал за входом в магазин. Затем запах новой кожи, шедший от выброшенных коробок, его отвлек. Он начал думать об обуви. Может быть, ему следует зайти и купить себе пару. Он выставил ногу и посмотрел на нее. Парусиновые туфли на каучуковой подошве заметно износились. Для Майами они прекрасно годились, но не для его нынешнего положения. Видимо, в самое ближайшее время ему потребуется что-нибудь посолиднее.

Потом Ричер снова опустил глаза. Качнулся назад, поставил ноги вместе и сделал шаг вперед. Остановился, шагнул другой ногой и снова остановился – стоп-кадр идущего человека. Он посмотрел вниз, и в голове у него зашевелилась новая мысль, связанная с чем-то из списка вещественных доказательств Беллантонио. С каким-то фактом на одной из сотен отпечатанных страниц.

Затем он снова поднял взгляд, поскольку уловил боковым зрением движение у входа в «Марриотт». Из-за контейнера ему была видна крыша остановившейся патрульной машины. Из нее вышли двое полицейских в форме и направились в отель. Ричер посмотрел на часы. Двадцать три минуты. Копы вошли в «Марриотт». Эмерсон хорошо знал свое дело, но не более того. Минут пять полицейские проведут в беседе с портье, который почти сразу сообщит им номер, в котором остановилась Хаттон. Вообще говоря, портье в отелях небольших городов, расположенных в самом центре страны, не являются активистами АСБГС[20]. К тому же клиенты отеля завтра уедут, а стражи порядка здесь всегда.

В результате полицейские поднимутся в номер Хаттон. Они постучат в ее дверь. Эйлин их впустит: ей нечего скрывать. Полицейские осмотрят номер и уйдут. Десять минут, не больше, на всю операцию.

Ричер посмотрел на часы и снова стал ждать.

Полицейские возвратились через восемь минут. Они потоптались у входа, на большом расстоянии их фигуры казались маленькими. Один из них наклонился к машине, чтобы связаться с начальством по рации, сообщить, что они ничего не нашли, и выслушать следующий приказ. Теперь они поедут проверять его другое возможное убежище. Очередного знакомого Ричера – Алекса Родина. «Приятного вам вечера, ребята, – подумал Джек. – Потому что меня определенно ждет хороший вечер». Он посмотрел вслед их машине, подождал еще минуту, на случай, если они поедут в его сторону. Потом вышел из кирпичного укрытия и поспешил к Эйлин.

Григор Лински был на линии огня. Он дежурил в своей машине, стоявшей возле супермаркета, на фоне окна, полностью закрытого гигантским оранжевым плакатом, рекламирующим мясной фарш по низкой цене. «Старый и испорченный, – съязвил Лински. – Или полный патогенных бактерий. Людей, похожих на этот фарш, нам с Зэком приходилось убивать, чтобы не умереть от голода. Да, убивать». Лински всегда действовал не колеблясь. Совсем не колеблясь. По его мнению, он и Зэк были плохими людьми, а жизнь сделала их еще хуже. Они вместе перенесли много страданий и были чужды всякой красоты и благородства. И видели, что люди, склонные к проявлению милосердия, умирали первыми. Но он и Зэк выжили, как крысы в канализации, забыв о какой-либо морали, сражаясь и царапаясь, предавая тех, кто был сильнее, и подчиняя более слабых.

И они многому научились. То, что удалось однажды, удается всегда.

Лински в зеркало увидел подъезжающую машину Раскина. Это был старомодный «линкольн», черный и пыльный, похожий на потрепанный во многих сражениях линейный корабль. Он остановился сразу за машиной Лински, и из «линкольна» вылез Раскин. Он выглядел как второсортный московский бандит, кем и был на самом деле. Коренастая фигура, тупое лицо, дешевая кожаная куртка, тусклые глаза. Сорок лет. Глупый человек, по мнению Лински, однако Раскин сумел выжить во время последней кампании советской армии в Афганистане, а это кое-что значило. Многие люди умнее Раскина вернулись оттуда с серьезными ранениями или не вернулись вовсе. Из чего следовало, что Раскин – специалист по выживанию, а это для Зэка значило очень многое.

Раскин открыл заднюю дверцу и сел за спиной у Лински. Он ничего не стал говорить. Лишь протянул четыре экземпляра фоторобота Ричера, составленного Эмерсоном. Посылка от Зэка. Лински не знал, как тот их добыл, хотя и догадывался. Сходство на портретах получилось хорошим. Это им пригодится.

– Спасибо, – вежливо сказал Лински.

Раскин ничего не ответил.

Ченко и Владимир явились через две минуты, в «кадиллаке» Ченко, сидевшего за рулем. Он поставил свою машину за «линкольном» Раскина. Три большие черные машины, стоящие в ряд. Погребальная процессия для Ричера. Лински улыбнулся. Ченко и Владимир вылезли из «кадиллака» и пошли к ним – один маленький и черный, другой большой и светлый. Они сели в машину Лински: Ченко на переднее сиденье, Владимир – сзади, к Раскину. Если смотреть по часовой стрелке, то получилось: Лински, Ченко, Владимир и Раскин. В полном соответствии с иерархией, соблюдаемой подсознательно. Лински вновь улыбнулся и раздал каждому по портрету. Один он оставил себе, хотя в нем не нуждался. Он уже несколько раз видел Джека Ричера.

– Мы должны начать с предположения, что полиция что-то упустила, – сказал Лински.

Ричер открыл дверь пожарного выхода отеля «Марриотт», вытащил кусочек визитки из замка и засунул в карман. Он вошел внутрь, позволив замку защелкнуться у себя за спиной. Поднялся на лифте наверх и постучал в дверь номера Хаттон. Он уже собрался озвучить реплику, которую произносит Джек Николсон, играющий в кино крутого полковника из морской пехоты: «Ничто не может быть лучше женщины, которой ты должен отсалютовать утром».

Хаттон далеко не сразу открыла дверь. Ричер решил, что она улеглась после того, как ушли полицейские. И не ожидала, что ее потревожат так скоро. Однако дверь все-таки отворилась. Эйлин стояла на пороге. На ней был халат: она только что приняла душ. Падающий из номера свет создавал светящийся ореол вокруг ее головы. В коридоре было темно, а номер казался светлым, теплым и манящим.

– Ты вернулся, – сказала она.

– А ты думала, что я не приду?

Он вошел в номер, и она закрыла за ним дверь.

– Сюда только что приходили полицейские, – сообщила она.

– Знаю. Я за ними наблюдал.

– И где ты находился?

– Возле мусорного контейнера, рядом с отелем.

– Хочешь принять душ?

– Это был довольно чистый контейнер, возле обувного магазина.

– Хочешь выйти пообедать?

– Я предпочитаю обслуживание в номере, – сказал Джек. – Не хочу болтаться по улицам дольше, чем необходимо.

– Пожалуй, звучит разумно, – согласилась Эйлин. – Закажем из номера поесть.

– Но еще не сейчас.

– Мне следует одеться?

– Еще не сейчас.

– Почему? – спросила она после едва заметной паузы.

– Нужно закончить одно дело, – ответил Ричер.

Хаттон молча посмотрела на него.

– Рад снова тебя видеть, – сказал он.

– Мы не виделись меньше трех часов, – ответила она.

– Я имел в виду вообще, после стольких лет.

Он шагнул к ней и положил руки на ее щеки. Потом кончики его пальцев погрузились в ее волосы, как он это делал когда-то, а большие пальцы скользнули по скулам.

– Нужно ли нам это делать? – спросила она.

– А разве ты не хочешь?

– Прошло четырнадцать лет, – вздохнула она.

– Это все равно как ездить на велосипеде, – ответил Ричер.

– Думаешь, будет так же?

– Будет лучше.

– Насколько лучше? – спросила она.

– Мы всегда были хороши, – сказал Ричер. – Насколько лучше это вообще может быть?

Эйлин замерла. А потом подняла руки и обняла его за шею. Ричер наклонился, и они поцеловались. И еще раз – сильнее. И еще раз – дольше. Четырнадцать лет бесследно растаяли. Тот же вкус, те же ощущения. То же возбуждение. Она вытащила его рубашку из брюк и нетерпеливо расстегнула пуговицы, начиная снизу. Когда справилась с последней, ее ладони заскользили по его груди, плечам, спине, опустились к поясу. Он легко сбросил туфли и носки. Потом отшвырнул в сторону брюки и развязал поясок ее халата. Халат распахнулся.

– Проклятье, Хаттон, ты совсем не изменилась.

– Как и ты, – улыбнулась она.

Потом оба пошли к постели, спотыкаясь, быстро и нетерпеливо, как скованные вместе, словно существо о четырех ногах.

Григор Лински взял на себя южную часть города. Он проверил кафе, где Ричер встречался с адвокатом, а потом поехал к докам. Развернулся и принялся бороздить узкие улочки, объезжая три стороны каждого квартала и притормаживая на поворотах, чтобы осмотреть четвертую. «Кадиллак» легко катился вперед, уверенно слушаясь руля. Медленная безрезультатная работа. Однако город был небольшой, без суеты и толп. И никто не мог в нем прятаться бесконечно. Григор Лински знал это по своему опыту.

Потом Хаттон лежала в объятиях Ричера и кончиками пальцев медленно исследовала его тело, которое так хорошо знала. За четырнадцать лет оно изменилось. Джек сказал ей: «Ты совсем не изменилась», она ответила: «Как и ты». Однако Эйлин понимала, что оба слишком снисходительны друг к другу. Никто не остается прежним. Ричер, которого она знала в пустыне, был моложе. Жара и солнце высушили тогда его стройное тело, и он двигался легко и грациозно, как борзая. Теперь он потяжелел, а бугры мышц сделались жесткими, словно старинное красное дерево. Шрамы, которые она помнила, разгладились и потускнели, но их заменили новые. На лбу Джека наметились морщины. Вокруг глаз пролегли глубоко прочерченные линии. Однако нос остался прямым и несломанным. И все передние зубы были на своих местах. Она положила ладонь на костяшки его пальцев, твердые, как скорлупа грецкого ореха. «Все еще боец, – подумала она. – Все еще готов пожертвовать кулаками, чтобы сохранить нос и зубы». Ее рука переместилась ему на грудь. Там, слева, обнаружилась вмятина. Разрыв мышц, точнее – углубление, в которое помещался ее палец. Пулевое ранение. Старое, но новое для нее. Скорее всего, калибр 0,38.

– Нью-Йорк, – пояснил Ричер. – Несколько лет назад. Все обращают внимание.

– Все?

– Все, кто видит.

Хаттон прижалась к нему еще теснее.

– И сколько людей видели?

Он улыбнулся.

– Ну, ты знаешь, на пляже и тому подобное.

– И в постели?

– В раздевалке, – сказал Ричер.

– И в постели, – повторила Хаттон.

– Я не монах.

– Было больно?

– Не помню. Три недели лежал без сознания.

– Ранение прямо над сердцем.

– Стреляли из маленького револьвера. Наверное, заряд был слабым. Ему следовало стрелять в голову. Тогда получилось бы лучше.

– Для него. Но не для тебя.

– Я удачливый человек. Так всегда было, и так будет.

– Не спорю. Но следует быть осторожнее.

– Стараюсь изо всех сил.

Ченко и Владимир остались вместе и осматривали северную часть города. Они не стали приближаться к мотелю. Полиция наверняка контролировала не только сам мотель, но и соседние территории. Поэтому они первым делом заехали в спортивный бар, вошли внутрь и провели там некоторое время. В баре было сумрачно, посетителей собралось немного. Около тридцати парней. Ни один из них не был похож на изображенного на рисунке. Владимир остался возле двери, а Ченко проверил туалет. В одной из кабинок дверь была закрыта. Ченко дождался, пока прошумел слив и из кабинки показался мужчина. Не Ричер. Обычный парень. Ченко пошел к Владимиру, они вернулись к машине и начали медленно кружить по улицам, объезжая каждый квартал с трех сторон и задерживаясь на перекрестках для обзора четвертой.

Хаттон оперлась на локоть и сверху вниз посмотрела в лицо Ричера. Его глаза были прежними. Возможно, теперь они немного запали и в них появилось знание чего-то нового. Но они сияли все тем же синим цветом, подобным сиянию льда под арктическим солнцем. И еще они напоминали цветную карту с изображением двух одинаковых горных озер, образовавшихся после таяния снегов. Однако выражение глаз Ричера изменилось. Четырнадцать лет назад их окаймлял красный ободок от пустынных бурь, и в них читался горький цинизм. Глаза солдата. Глаза полицейского. Она вспомнила, как взгляд этих глаз лениво скользил по комнате, точно трассирующие очереди пулемета, приближающиеся к цели. Теперь его глаза были чище. Моложе. Невиннее. Он стал на четырнадцать лет старше, но его взгляд уподобился взгляду ребенка.

– Ты только что подстригся, – заметила она.

– Сегодня утром, – сказал он. – Ради тебя.

– Ради меня?

– Вчера я выглядел как дикарь. Мне сказали о твоем приезде. И я не хотел, чтобы ты подумала, что я стал бродягой.

– А ты не стал?

– Ну, в некотором роде.

– В каком роде?

– Я делаю все по собственному желанию.

– Нам нужно поесть, – сказала она. – Чего ты хочешь?

– Что закажешь. Мы все разделим. Закажи большие порции.

– Ты можешь выбрать сам все, что захочешь.