Дикая степь Пучков Лев

— Кассета в надежном месте, — оживился Валера Эрдниевич. — Неподалеку отсюда. Деньги даете?

— Не даем — показываем. — Бо не стал травмировать нищего отставника неприличным видом своего пухлого портмоне, на ощупь выдернул загодя заготовленную штуку баксов, перетянутую резинкой, дал на секунду подержать Валере Эрдниевичу и, тотчас же забрав обратно, вольно перефразировал классика: — Утром кассета — потом деньги.

— Зачем утром? — вскинулся Валера Эрдниевич. — Вы рассчитайтесь и идите на выход. Чуть отойдите от центрального входа, чтобы не светиться, и ждите меня там. Я минут через пять принесу — у меня тут рядом. И если можно — мне с собой еще бутылочку “Кирсана”. Давно не пил такой хорошей водочки…

Мы тотчас же вызвонили ананасозаинтересованную пампушку, поставив ей задачу насчет дополнительного “Кирсана”. Дополнительный был мгновенно явлен публике — Валера Эрдниевич даже покинуть кабинета не успел, — пампушка оказалась психологом и, привычно просчитав дальнейшие чаяния разгоряченной публики, притащила бутылку с собой.

Проводив Валеру Эрдниевича, мы рассчитались с пампушкой, огорчив ее таким скорым завершением банкета, и последовали совету контрагента: покинули ресторанный дворик, отошли шагов на десять в тень здания, вызвали по мобильнику такси и стали ждать, рассматривая через ажурную решетку посетителей на террасе.

После душного кабинета на улице было хорошо: легкий ветерок лениво тащил из степи ночную влажность, охлаждая нагретый за день дырявый асфальт маленького города и наши разгоряченные местной водкой черепа.

— В сортире заныкал. — Бо вдруг хмыкнул, перестал вытирать потную личину безразмерным носовым платком и ткнул пальцем в едва различимый с места нашего стояния силуэт небольшого строения, приткнувшегося с тыльной стороны здания ресторана. — Или рядом.

— Откуда информация? — праздно заинтересовался я, глянув на подсвеченную шкалу своих часов — до полуночного отключения освещения оставалось двенадцать минут.

— Я ждал его у входа, — сообщил Бо. — Он оттуда появился. И — озирался.

— Не нравится он мне, — неожиданно для себя сообщил я. — Не сам он, а вообще…

— Не понял? — удивился Бо. — А конкретнее?

— Слишком легко все. Слишком просто. Как в кино. Такой компромат — и на тебе, безо всяких потуг… нет, так не бывает. И верится с трудом… Это что касается “вообще”. Да и сам он…

— Перестань, — буркнул Бо. — Алкаш? Ну и фуй ему в сумку. Главное — фактура. Ты обратил внимание: хан не стал привлекать свою “крышу”?

— Да, это, пожалуй, самое главное в данной истории, — согласился я. — Но что-то больно скромный этот твой свидетель… Я бы за такую информашку запросил как минимум десять. Тем более известно, с кем дело имеет…

— Это его пенсия за два года, — напомнил Бо. — Для него это — деньги…

Спустя три минуты к ресторанной калитке подкатила таксишная “Волга”. За недолгое время пребывания в степном царстве я заметил, что с извозом здесь все в порядке — стоит свистнуть, как тотчас же возле тебя выстроится целая вереница желающих подработать. В Калмыкии “прозрачная” безработица — по большому счету можно сказать, что это “офисная” республика. Местные шутят: мы теперь не скотоводы. Теперь у нас овец пасти некому — заняты все. Каждый второй — мент, каждый третий — студент, остальные — таксисты. А первый? Первый, говорят, в администрации работает. В какой администрации? Да в любой. У нас куда ни плюнь — повсюду администрации…

— Вы заказывали? — поинтересовался таксист, заприметив неподалеку от входа две праздношатающиеся фигуры.

— Мы, — буркнул Бо.

— Едем куда? — уточнил таксист.

— Стоим сюда, — поправил Бо. — Ждем одного. Засекай.

— Хозяин — барин. — Голос таксиста слегка напрягся. — Только задаток, если не трудно… А то знаете, как бывает…

— На. — Бо протянул водиле сотку. — Хватает?

— Вполне. — Голос водилы тотчас же распрягся и выдал благодушные нотки: — Считаем с одиннадцать пятьдесят две…

Мы подождали еще минут пять — клиент наш явно задерживался.

— Испужался, огородами ушел? — выдвинул я туповатую версию и сам же подверг ее сомнению: — За каким дюделем тогда вообще встречался?

— Стой, мы щас… — бросил Бо таксисту и, ткнув меняв бок, внес предложение: — Пошли прогуляемся.

— Да пожалуйста, — откликнулся водила. — На сотню можете хоть час гулять…

Дабы не привлекать лишний раз внимания, мы не стали вновь заходить во двор, а неспешно направились по внешнему периметру вдоль ажурной ограды, огибая здание ресторана с тыльной стороны.

За зданием было тихо и темно. С террасы едва долетали от брызги зэчьей печали закручинившегося к ночи Миши Круга (в общей массе мелковатые аборигены Круга сильно уважают — ба-альшой мужик!). Звезды лениво поблескивали в черной мгле степного неба, не давая ни капельки света, где-то прохлаждалась лежебока луна, чье появление сейчас было бы как нельзя более уместно. Кромешную темень едва разбавляли два синеватых квадрата, пробивавшихся через подсвеченные изнутри стеклоблоки крохотных окон сортира.

— Ага! — воскликнул я, отметив наличие черного хода — неподалеку от сортира в ажурном заборе был выдран стальной прут, в результате чего образовался небольшой проем: Бо, конечно, не пролезет, а я — вполне.

— Стэть, ебтэть! — грубо хрюкнул Бо, пресекая мою попытку сунуть в проем голову.

Я послушно замер и голову вернул обратно. За долгие годы совместного существования у нас с толстым сложилась душевная связь чуть ли не на энергетическом уровне: я и в темноте чувствую все оттенки и нюансы его настроения.

Сейчас Бо что-то сильно не нравилось в этой зловещей тишине. Я с этим чувством был отчасти солидарен, но на всякий случай высказал предположение:

— Не надо все омрачать… Может, просто серет?

— Долго серет, — буркнул Бо и показал, что он тоже не лыком шит: — Летально долго.

— Отвык от такой пищи, — развил я свое предположение. — Шашлык — балык — буженина… после картошки с черным хлебом…

— Валера! Ты че там — умер?! — негромко позвал Бо, решив проверить мое предположение.

Словно ожидая этого зова, из-за сортира показалась фигура. Сделала пару шагов и застыла в нерешительности, по очертаниям сразу и не догадаешься — кто. Темнота, сэр.

— Ну вот, — с облегчением заметил я и тихонько обозначил наше присутствие: — Валера! Мы — здесь.

Фигура развернулась на голос и медленно направилась в нашу сторону, сильно кренясь на правый бок и пошатываясь при каждом шаге.

— Не понял, — недовольно буркнул Бо. — Валер — ты чего?

— Хрр-бфф! — невнятно прохрипела фигура и как-то странно булькнула — словно пуская пузыри.

— Свет, — скомандовал Бо. — Только коротко.

Я извлек из кармана фонарик и осветил приближающегося субъекта.

— Урод! — мрачно констатировал Бо. — Гаси.

Я быстро погасил фонарик — правильно, не стоит привлекать к себе внимания, занимаясь такими сомнительными делишками.

Разумеется, это был Валера Эрдниевич — собственной персоной. Но каков он был — это уже другой вопрос! Морщины лба изломаны в страдальческой гримасе, одной рукой держится за рот, другой — за брюхо, вся рубашка вымочена в какой-то гадости, скрючен в три погибели и вообще — невменяем. Подаренной нами бутылки при контрагенте не было.

— Гад, — подтвердил я мнение Бо. — Из горла, не закусывая… Чудовище! Я сразу сказал — он мне не нравится. Зря связались. Чует мой гипофиз — хлебнем мы с ним…

— Помоги, — буркнул Бо. — Он полчаса будет плестись.

— Сам помоги, — огрызнулся я. — Он обрыган весь — не видел, что ли?

— Я не пролезу. — Бо ухватился ручищами за прутья по краям проема и потянул их в разные стороны. — Ты у нас стройный…

— Сам дотопает — не барин, — неприязненно бросил я и в досаде пожалел: — Зря его пять лет назад пощадили. Надо было еще разок джипом наехать…

Валера Эрдниевич добрался-таки до проема и, словно почуяв близость рубежа, отделявшего его от нас, рухнул у самого забора, скрючившись на земле, как новорожденный в утробе матери. Я заметил, что в кулачке его, прижатом к лицу, что-то едва заметно белеет.

— Ну ни скотина ли… — начал было я, но тут же осекся, ощутив в воздухе наличие какого-то нового компонента. Принюхавшиь, я почувствовал, как в потной ложбинкена моей спине поползли виртуальные бикарасы, и непроизвольно замер.

Запах этот был мне до боли знаком. Тошнотворный такой, сладковатый запашок — я привык воспринимать его в сочетании с другой составляющей, поэтому не сразу и понял, что это…

“Хрр-бульк… бульк…” — утробно выдавил Валера Эрдниевич и затих.

“Пиу-ууу!” — плавно затух за углом Миша Круг. Стеклоблоки сортира погасли, и вокруг воцарилась кромешная темень — по графику рубанули окраину.

— Свет, — хрипло прошептал Бо.

Я включил фонарик и направил пучок света на недвижно застывшее с той стороны забора тело.

Валера Эрдниевич был мертв. Трупик его, постепенно обмякая, распрямлялся, являя нам причину неестественного скрючивания.

Под правым нижним ребром отставного подпола торчала рукоять десантного ножа. Из разверстого, странно пустого рта высачивались обильные черные сгустки. Рука, до последнего момента зажимавшая рот, безвольно откинулась навзничь, и на землю упал скомканный пластиковый пакет.

— Гаси, — хрипло прошептал Бо. — Валим отсюда.

— Пакет. — Я мотнул фонариком. — Надо…

Бо быстро сунул руку меж прутьев забора и схватил окровавленный пакет.

— Сэкономили штуку, — не к месту сыронизировал я. — Гхм-кхм…

— Это не кассета. — Развернув пакет, Бо пару секунд полюбовался тем, что там лежало, и бестрепетно выбросил в траву. — Гаси. Валим.

Я погасил фонарь и, втянув голову в плечи, поспешил за толстым.

Увы, дорогие мои, — кассета и в самом деле отсутствовала. А в пакете…

В пакете был небольшой кусочек окровавленной плоти — по самый корень отрезанный язык несчастного Валеры Эрдниевича…

…Видимо, казачьи часовые на вышках заставных углядели-таки, когда Бокту с Никитой водили к шатру. Молодцы зорки соколы! От Ставки до заставы далековато, к шатру и обратно пленников тащили быстро, кратчайшим путем — запросто могли бы и пропустить момент.

Однако углядели… В ту же ночь, под утро, на краю ямы раздался тихий шорох, посыпалась вниз землица, и опустилась веревка. А на веревке — котомка, в которой немного хлеба с мясом да две жмени квашеной капусты с резаным луком.

— Кто тут? — шепотом спросил Бокта, доставая из котомки еду.

— Трофим, — раздался шепот сверху — пленники тотчас узнали полковникова ординарца, что постоянно мелькал в командирской хате. — Как вы тут?

— Ничего, слава богу, — ответил Бокта. — Ты как смог? А стража? А собаки?

— Стражи спят! В шалаш полезли под утро, у шалаша костер тлеет — видно будет, как полезут обратно. Храпят. Собак теперь, как заваруха у них тут случилась, в ночь на караул<Древний прием, применяемый до сих пор на наших заставах, находящихся на враждебной территории: на ночь по внешнему периметру заставы к вбитым в землю кольям привязывают всех собак, что днем праздно шастают в лагере. Люди, постоянно живущие в лагере, пахнут общим стайным для собак запахом, на который они не реагируют, а любой чужак, который попытается незаметно подобраться со стороны, тотчас же будет обгавкан со всем тщанием. И подкорректирован силами дежурных огневых средств. > собирают всех — вкруг Ставки сажают на прищепки1.

— Ну спасибо, Трофимушка, — поблагодарил Бокта, деля с побратимом еду. — Ты кажну ночь не шастай — то, что принес, через раз хватит за глаза. И то придется ямку копать, дабы дерьмецом не смущать стражу. А то откуда бы? Ничего не дают, а оно — лезет… Хе-хе!

— Вам чего еще надобно? — уточнил Трофим. — А то поползу я, негоже тут долго…

— Да малость совсем, — хрипло прошептал Никита. — Достань нас отсюда да коней дай — и вся недолга!

— Больно тут бревна тяжелы, — не понял шутки Трофим. — Втроем ворочать — не иначе. А и ворочать: шум будет, стража вскочит. Ежели только стражу резать… так полковника надо спросить…

— Не надобно никого резать — шуткует брат, — пояснил Бокта. — А ты вот что: глянь там у вас барсучьего або суслячьего жиру. Собачье сало тож сгодится. И малинки сушеной, то ли смородинки. Брата помяли крепко, лихомань его колотит. Ежели долго торчать тут будем, совсем занеможет.

— Ладно, гляну, — пообещал Трофим. — И братов спрошу, може, есть что… Ну ладно, браты, пошел я. Бывайте…

…За трое суток Никита почти оклемался — на другую же ночь Трофим принес все, что просили: малины сушеной, суслячьего жиру, даже меда задубевший кус добыл где-то. В яме сидеть, конечно, было несладко, но терпели — Бокта чего-то ждал…

Ранним утром седьмых суток сидения, незадолго до свету, послышалась наверху какая-то странная возня.

Никита толкнул дремавшего побратима — мало ли? Вдруг ханше надоело ждать и дала команду гвардейцам — прирезать по-тихому. Тем только скажи!

Наверху как будто кто-то всхрапнул, как лошадь, затем послышалось несколько глухих ударов в мягкое, кто-то задушенно вскрикнул. Решетка из бревен скрипнула, малость отъехала в сторону.

— Держи! — послышался сверху знакомый шепот Трофима.

— Чего у вас там? — спросил Бокта, нащупав брошенную в яму пустую веревку.

— Хватайся — потащим! Давай живее, долго тут нельзя…

С Трофимом оказались еще двое — кто такие, пластуны не поняли, темно было.

— Дуйте вдоль Астраханского тракту, — принялся наставлять Трофим. — Держитесь подале, хоронитесь — со светом там патруль ездит. На пятой версте глядите — где-то там, по леву руку, в полверсты от тракта, будут вас ждать с лошадьми да припасом. Глядите здесь — караул снимают со светом и собак также.

— Стражей совсем порезали иль приглушили? — спросил Никита.

— Совсем, — ответил один из тех, кто был с Трофимом. — Иль жалко?

— Не жалко. — Никита нахмурился. — Теперь уж точно — ежели впоймают, сразу на месте и порубают. В третий раз — уж не простят… Да, братка?

— Ага, — согласился Бокта — но как-то безразлично, словно вовсе не волновался за свою судьбу. — Ножи дадите?

— Зачем вам? — удивился Трофимов спутник. — На пятой версте вам полный боевой припас выдадут. А щас — куда вам ножи? Ежели не сумеете тишком пролезть за караульную линию, никакие ножи не помогут!

— Дайте ножи, не жмите, — попросил Бокта. — То наше дело, на кой нам ножи.

— А они у нас… — открыл было рот Трофимов спутник.

— А ваши меченые нам без надобности, — понятливо перебил Бокта. — Вы те дайте, что со стражей сняли. Не жмите, нам надо!

— Ладно. — Лиходеи отдали ножи, посокрушались: — Больно хороши клинки — такие где потом возьмем?

— Ништо, оказия будет — вернем! — повеселевшим голосом сказал Бокта. — А вам — стремнина: ну как ханские у вас те ножи найдут? На колы ведь вздену!!

— Ладно, дуйте уж, — обеспокоился Трофим. — По ранам — нельзя тут долго.

— Надо в шалаш слазить, лепешки у стражей взять, — сказал Бокта.

— Да потерпите пять верст — потом вам будет цельный мешок провианту! — обеспокоился Трофим. — Уходите уже, нельзя здесь долго!

— То для собак, — пояснил Бокта. — Коли наткнемся — дадим.

— Леший забери этих собак! — досадливо прошипел один из Трофимовых спутников, полезая в шалаш. — Где ж тут… А, вот — держите…

— Ну, прощевайте, браты, спасибо за все…Пластуны обнялись с Трофимом и лиходеями, отошли от ямы недалече и, наметив направление, бесшумно поползли к Астраханскому тракту, через каждый десяток саженей останавливаясь, чтобы послушать да понюхать — где посты караула.

Караульную линию миновали в створе двух постов, рассаженных друг от друга саженей на двадцать. Стражи изредка тихо переговаривались друг с дружкой, за тыл не опасаясь — слушали черную предутреннюю степь.

Аккурат посередке постов торчал колыщек с привязью, на конце которой сидела собака. Учуяв ползущих, собака было заворчала, потом принюхалась — пластуны пахли лагерем, двигались от центра на край и, судя по всему, опасности не представляли. Проползая мимо, Бокта кинул псине кусок лепешки, та в благодарность заурчала и ни разу не тявкнула вслед.

Удалившись на достаточное расстояние от постов, встали и сторожко пошли в рост, каждые двадцать саженей останавливаясь — слушали, не заметили ли чего часовые. К тому часу, когда восток начал заметно светлеть и стало можно различить большие бугры да рощицы, беглецы были уже далеко от Ставки.

— Вроде ушли, — осторожно порадовался Бокта, не слыша со стороны Ставки тревожного барабана и шума погони. — Давай-ка, братка, прибавим шагу…

Версты полторы бежали трусцой, переходя временами на быструю ходьбу: после сидения в яме было тяжко, ноги никак не хотели приноравливаться к забытой нагрузке, да и Никита был еще слаб — не совсем отошел от побоев. Ничего, справились — опять помогла воинская закалка да особая выучка.

Скоро вышли на подставу, что обещал Трофим. Сделав полукружье, подошли тихо, крадучись, подползли с ножами — мало ли кто может быть? Служивые, увидев свалившихся в балку беглецов, опешили — не ждали так скоро.

— Вы не пластуны ли? — спросил один, ухватившись засабельную рукоять.

— Они самые, — успокоил Бокта, пряча нож. — Давай размениваться живее — скоро патруль по тракту пустят…

Забрав у служивых коней, вооружение, съестной припас да два войлока для ночевки, наскоро распрощались и поскакали в степь — куда именно, подставщики не спрашивали, а пластуны не сказали. Чего говорить, коль не спрашивают?

Отмахав хорошей рысью верст пять, завели коней в первую встречную балку — маленько остыть да перекусить самим — со вчерашней ночи маковой росинки во рту не держали.

— А теперь разделимся, братка, — сказал Бокта, как кончили есть. — Дальше поскачешь сам, я тут задержусь маленько.

— Чего удумал? — недовольно вскинулся Никита. — Зачем делиться? Вдвоем куда как способнее…

— Так надо, братка, — объяснил Бокта. — Я тебе говорил — то не моя тайна… Когда оружие у служивых перенимали, углядел я у одного за пазухой некий футляр. Сдается мне, в футляре том — надзорна труба.

— Думаешь, следят? — удивился Никита. — На кой им?

— Следят, — сокрушенно вздохнул Бокта. — Ты этих на заставе видел?

— Не, не видел, — согласился Никита. — Это какие-то пришлые.

— Ну вот тебе, — хмыкнул Бокта. — Тож охотнички за ханским золотом — так я мыслю. Пока мы сидели, они и подъехали на заставу… Ну и пусть себе следят. Я тебе скажу, как ехать…

Доходчиво объяснив побратиму, как держать путь, чтоб не сбиться, Бокта между делом смастерил из двух войлоков для спанья изрядный куль наподобие человечьего тулова, наверх нахлобучил свою шапку и/проделав ножом в ней дыру, привязал бечевкой, чтоб не свалилась. Затем куль приспособили к седлу второго коня — издалека если глядеть, кажется, что всадник.

— Я в балочке схоронюсь, а ты поезжай, — напутствовал побратима Бокта. — Пропущу соглядатаев да по делам подамся. Ты езжай неторопко, ночуй спокойно, костер жги — покуда до места доберешься, никто тебя не тронет. Хоть и следить будут. А у большого кургана встретимся.

— А коль не встретимся? — тоскливо спросил Никита, привыкший во всем полагаться на старшего товарища и нежелавший путешествовать в одиночку.

— Типун тебе… А впрочем, мало ли… коль не встретимся — бросай чучело, скачи наметом в Дубовку да объявись там. Все — прощай, братка…

Глава 12

…По прибытии на базу Тимофей Христофорович целый час дарил краеведа своей теплотой и благодушием. А именно: позволил Сергею Дорджиевичу принять у себя в апартаментах ванну (напомню — с водой в Элисте туго, потому сей жест можно толковать как повышенное благорасположение), накормил от пуза хорошей едой и выделил комплект экспедиционной униформы: песчаного колера комбез, того же цвета штормовку и прочные военные ботинки на каучуковой подошве. Чтобы, значит, впредь способнее было в дыры с застаревшим дерьмом сигать.

— Да не стоит, в самом деле… — приятно порозовело подаренный краевед. — Я же бескорыстно, во благо науки…

— Всякое бескорыстие должно быть вознаграждено, — на ходу придумал Тимофей Христофорович и, слегка поколебавшись, обрядил придуманность в сомнительный флер апокрифичности: — И да воздастся каждому по заслугам его… Кажется — от Павла.

— Ну, если и Павел такого же мнения — тогда что ж… — сдался краевед, не найдя что возразить библейскому авторитету. — Тогда давай…

Затем краевед был отправлен домой на другой машине экспедиции — набираться сил в преддверии телепередачи, которая должна была состояться в полдень.

— Нас тоже пригласили, — сыто зевнув, сообщил Шепелев заму, который самостоятельно проснулся, несмотря на несусветную рань, и принял участие в завтраке. — Придется идти — нельзя обижать. Человек ради нашей великой цели себя не пожалел — в дырку с какашками залез.

— Докладываю по форме, — проводив непроснувшимся взглядом увозящую краеведа машину, сообщил Кириллов, — За время вашего отсутствия проделан следующий объем оперативной работы…

Как выяснилось, пока Шепелев развлекался путешествиями, мелкий организм времени даром не терял, а, наоборот, развил кипучую деятельность по всем направлениям.

В своей спальне Кириллов развернул малый компьютерный терминал, с доступом как в глобальную сеть, так и в закрытые системы МВД и ФСБ. Доступ получился дороговатым, поскольку осуществлялся посредством двух зарезервированных мобильных пар, “прикрытых” мощной блокирующей системой, и стоил в среднем немногим более доллара за минуту (ночью — дешевле, днем — дороже). Подключаться к бесплатной волоконной линии, проведенной в “ханскую деревню” специально для иноземных журналюг, Кириллов по вполне понятным причинам постеснялся.

— Так на наш адресок разве что ленивый не подсядет. Зачем местных коллег лишней работой загружать? Если Родина платит, надо пользоваться…

Наладив связь со своими людьми в Москве, специально озадаченными на предмет оказания информационной поддержки во время проведения экспедиции, Кириллов собрал сведения по оперативной обстановке в местном регионе и прилегающих районах. Затем прошвырнулся в региональное УФСБ и, что называется, навел мосты в целях дальнейшего сотрудничества.

— Перегибаете, светозарный вы наш! — начальственно пожурил зама Шепелев. — Ладно — в бане… но зачем же хамить?

— Я твой зам по общим и особист экспедиции, — напомнил Кириллов. — Отвечаю за обеспечение безопасности членов команды, сохранность дорогостоящего оборудования, разведку в районе проведения работ и так далее… Тем более у нас карт-бланш. Хан всех предупредил — оказывать всяческое содействие.

— И что — оказывают?

— Куда денутся! — Кириллов залихватски дернул припухшим веком — подмигнул. — Оказывают. Приняли вполне ординарно, дурных вопросов не задавали. И вообще, зря беспокоишься. О прикрытии можешь забыть — это моя забота… У тебя есть дела поважнее.

— Все, забыл. — Тимофей Христофорович не стал полемизировать насчет приоритетности задач — пусть парень трудится. — Что там у нас с обстановкой?

Кириллов жестом фокусника извлек из-под задницы скоросшиватель, выдернул несколько листков, сцепленных скрепкой, и бодро отчитался по обстановке.

— Оп-па! — не удержался от восклицания Шепелев, когда зам зачитал последний абзац. — Ну-ка, дай…

Кириллов протянул листки шефу и тонко ухмыльнулся — сообщение поместил в конец специально, для эффектного завершения доклада. В нем говорилось, что вчера, после полудня, в приграничном с Калмыкией районе Дагестана экипаж вертолета МЧС в ходе дежурного облета обнаружил одиннадцать трупов. Шесть из них облачены в традиционные одеяния… тибетских монахов, остальные — в камуфляж армейского образца…

— Нормально! — присвистнул Шепелев. — А что — СМИ?

— Информация закрытого характера, — успокоил Кириллов. — МВД вежливо подвинули на обслуживание. Паровозом работает наше управление в Дагестане — их земля.

— Почему — Контора? — уточнил Шепелев. — Может, монахи — местные?

— Монахи — импортные, — уверил Кириллов. — Нашли документы. Есть решение не поднимать шума до окончания полного разбора.

— Аи, как интересно, — возбужденно потер ладони Тимофей Христофорович. — Аи и попадет кому-то!

— Если интересно, есть еще кое-какие сведения о монахах, — скучным голосом сообщил Кириллов. — Не вошедшие в факсимильную сводку. Так сказать, из компетентных источников.

— Интересно, интересно, — подбодрил Шепелев. — Рассказывай…

Сведения были весьма занимательными и гармонично дополняли умозаключения Шепелева, родившиеся в процессе путешествия на курганы. Полюбовавшись на одухотворенно светящийся взор и сморщенный лоб шефа, Кириллов вытянул из кармана шорт сложенный вчетверо листок, развернул и завершил информационную вакханалию последним штрихом — не шибко эффектным в сравнении с ранее поступившими данными, но достаточно жирным, бросающимся в глаза даже с весьма приличного расстояния.

— Теперь о товарищах, которых ты велел экстренно пробить…

— Товарищах? — Шепелев вопросительно изогнул бровь — вообще-то просил лишь навести по возможности справки о ханском потомке — господине Болдыреве. Насчет “велел” и “экстренно” ни словом не обмолвился. Как, впрочем, и об этих самых “товарищах”. Товарищи — это когда двое и более.

— Этот Болдырев приехал не один, — пояснил Кириллов. — А с неким Баклановым — кстати, тезкой бывшего тутошнего МВД.

— А связь?

— С МВД — никакой. Просто однофамильцы. А с Болдыревым — самая непосредственная. Компаньон, друг, боевой брат.

— Боевой? — заинтересовался Тимофей Христофорович.

— Ага, боевой. Хлопцы с прошлым. Оба — некогда офицеры спецназа. Прошли кучу локальных войн, остались живы, заработали капитал. Принимали живейшее участие в прогремевшем на всю Россию “бархатном” перевороте в Новотопчинске.

— Погоди, погоди… Это в девяносто шестом, что ли? Когда там всю верхушку вкупе с губернатором упразднили?

— Именно, — подтвердил Кириллов. — На обоих имеются по нескольку уголовных дел, прекращенных за отсутствием то ли состава, то ли события… а после того “бархатного” переворота парни крепко приподнялись и теперь числятся в шишках у себя в области. Вот данные.

Шепелев забрал листок, пробежал строчки глазами, хмыкнул. Однако! Как тут все к месту!

— Вопрос, — насладившись произведенным впечатлением, спросил Кириллов.

— Слушаю.

— Эти ребятки… Мы их отрабатываем на причастностьпо рабочей легенде или это… гхм… по твоей линии?

— Мотивационная подоплека вопроса?

— Никакой подоплеки. Биографии больно занимательные у ребят.

— Ответ: к легенде они никакого отношения не имеют. Это — мое.

— Понял. Еще вопрос?

— Извольте, коллега.

— Трупики в Дагестане. И этот Посвященный… А?

— Трупы — это еще разобраться надо. А Посвященный — мое. Еще вопросы?

— Вопросов нет. Есть пожелание.

— С удовольствием выслушаю.

— Мне ваше удовольствие без надобности, — обозначил некоторую независимость Кириллов. — А впредь, если чего надо… поконкретнее задачу ставь. Чтобы, значит…

— Могу совсем конкретно. — Шепелев заговорщицки подмигнул. — Хочешь — в двух словах…

— Мы договорились — твоя миссия меня не касается, — торопливо перебил Кириллов. — Ты мне враг? Ты про Шарикова<Здесь — полиграф (так называемый “детектор лжи”) (проф. жарг.). >, случаем, не забыл?

— Хорошо, не буду, — успокоил Тимофей Христофорович. — Но как тогда насчет “поконкретнее”?

— Конкретнее ставь задачу по информобеспечению, — пояснил Кириллов. — Хоть намеком направление обозначай. Чтобы не грести все подряд, наобум, додумывая, что именно тебе может пригодится, а… эм-м… трудиться в более узком секторе. Это допустимо?

— Договорились, — пообещал Шепелев. — Я продумаю этот вопрос.

— Ну вот и отлично. Так мы на передачу идем?

— Обязательно. Надо посмотреть на ребят с интересным прошлым.

— Тогда тебе надо самую малость отдохнуть, — высказал рекомендацию Кириллов. — А то вид не совсем свежий. Поспи до одиннадцати, разбужу. А сам пока рутиной займусь…

Идея насчет отдыха была весьма актуальной, но сиюминутному воплощению в жизнь не подлежала. Поворочавшись минут десять на свежих простынях, Тимофей Христофорович прислушался к процессам в черепе и понял: дабы некоторым образом утихомирить состояние приподнятости и приятного возбуждения, где-то даже граничащего с эйфорией, необходимо разгрести хаотичное нагромождение поступивших за последние сутки информационных фрагментов, рассортировать по категориям и сложить из них аккуратный штабелек где-нибудь в уголке. А потом чуть отойти, бесстрастно полюбоваться на упорядоченное скопище и определиться, что же с ним можно сделать. В общем, отпихнуть эйфорию в сторону, произвести поверхностный анализ и реально определить практическую ценность всего этого нагромождения. А после этого можно и поспать.

Взяв лист бумаги и карандаш, Тимофей Христофорович подсел к столу и принялся вырисовывать почти правильные геометрические фигуры, делая в них одному ему понятные пометки.

Треугольник вверху.

Поводы для оптимизма. Перелопатил все, что можно, — нет более упоминаний о таинственном караване с сокровищами, равно как и о сексоте Демьяне Пузо. Вообще, кроме того доноса, странным образом сохранившегося в папке особого доступа, нет никаких свидетельств ни о самом кладе, ни о его дальнейшей судьбе. И это хорошо. Это просто прекрасно!

Чего тут прекрасного, спросите вы? Да пожалуйста: прекрасно то, что ситуация вполне определенная. То есть клад либо нашли, либо он до сих пор находится там, куда его поместили. В процентном соотношении — пятьдесят на пятьдесят. Взяли — не взяли, в равновероятной пропорции.

Вот это как раз и хорошо. Любой искатель кладов, не владеющий информацией о предмете поиска и просто наобум ковыряющий древние курганы в исторических местах, будет несказанно рад даже такой пропорции, как один к ста. Это же целый процент! Спросите кого-нибудь из “черных” археологов, каков процент обнаружения чего-то сколько-нибудь ценного в тех местах, где они усердно изображают кротов. Они вам скажут — в общем-то шанс невелик, примерно один на тысячу.

А скажите, археологи не белые, как насчет клада такого формата, что указан в доносе Пуза?! Затылок почешут, устремят мечтательный взгляд ввысь и с ноткой сожаления резюмируют: ну, наверно, один на миллион.

Наверно? Да, наверно. Потому что ничего подобного пока что никто не находил. В нашей стране, по крайней мере, точно не находили…

Так что согласитесь: фифти-фифти — это очень даже неслабо. Это просто подарок Судьбы…

Чуть ниже — прямоугольник.

Район поисков — равнина с курганами. То, что район именно тот, — вне всякого сомнения. Следуя информации из доноса, караван прибыл груженым, убыл налегке, по времени пребывания все сходится. Ситуация на сегодняшний день: район обширный, безадресное ковыряние энтузиастов результата не имело, можно надеяться, что клад до сих пор на месте.

Вопрос: на каком месте?

Хороший вопрос. Ответа пока нет. Но есть здоровый охотничий азарт и заметное переотождествление. Если помните, ранее Тимофей Христофорович всегда сравнивал себя с рабочим муравьем, неторопливо ползущим к своей цели. Сейчас глава комиссии видел себя этакой матерой охотничьей собакой, уверенно идущей по отчетливо обоняемому ею следу. Уместно было бы добавить, что собака эта не просто так погулять выбежала, а вся из себя норная — как раз по специфике задач.

Побродив у курганов, Шепелев таки разобрался в невнятном шепоте своей интуиции. “Верной дорогой прете, батенька! — вот что она шептала себе под нос. — Лопатку вам в руки, попутного ветра в спину, и — идите. Идите, идите…”

Страницы: «« « ... 910111213141516 » »»