След хищника Фрэнсис Дик

Глава 16

Вашингтон, округ Колумбия

Председатель отправил меня в Жокейский клуб. Там царили растерянность и уныние.

Сначала было слишком мало народу, и никто в точности не знал, кто начальник. Прямо стадо без пастыря. Когда я спросил, кто принял первый звонок от похитителей, меня направили в кабинет, где решительная женщина средних лет в шелковой блузке и твидовой юбке тупо глянула на меня и сказала, что я пришел не вовремя.

— Вы — миссис Беркли? — спросил я.

Она рассеянно кивнула. Мысли ее где-то витали, но держалась она хорошо.

— Я пришел по поводу мистера Фримантла, сказал я. Это прозвучало, как если бы я сказал, что пришел по поводу канализации. Я едва сумел подавить смешок. Миссис Беркли уже внимательнее посмотрела на меня и спросила:

— Вы, случайно, не из «Либерти Маркет»?

— Верно.

— О! — Она дотошно оглядела меня. — Это вы говорили с мистером Фримантлом на прошлой неделе?

— Да.

— И что вы собираетесь делать?

— Ничего, если я сяду? — спросил я, показывая на ближайший стул рядом с ее полированным столом.

— Бога ради, — негромко сказала она. Говорила она как образованная женщина из высшего класса, хотя в ее поведении сквозили манеры сельской домохозяйки. — Боюсь, мы покажемся вам... дезорганизованными.

— Не могли бы вы рассказать мне, что за сообщение вы получили? спросил я.

Она с печальной задумчивостью посмотрела на телефон, словно это он был виноват в преступлении.

— Во время, отсутствия мистера Фримантла я принимаю все звонки по его личному телефону. Был звонок. Я ответила... Говорил американец. Голос был очень громкий. Он велел мне слушать внимательно... Понимаете, у меня прямо земля поплыла под ногами. Это было просто невозможно.

— Вы помните, что именно он говорил? — терпеливо спросил я.

— Конечно. Он сказал, что старший распорядитель похищен. Что его освободят, если мы выплатим десять миллионов английских фунтов стерлингов. Он сказал, что выкуп должен заплатить Жокейский клуб. — Она растерянно уставилась на меня. — Это невозможно, понимаете? У Жокейского клуба нет столько денег. Жокейский клуб-это чисто административная организация. У нас нет... доходов.

Я молча смотрел на нее.

— Вы понимаете? — говорила она. — Жокейский клуб — это просто люди. Члены клуба.

— Богатые? — спросил я.

Она застыла с открытым ртом.

— Боюсь, — бесстрастно сказал я, — что похитителям плевать, откуда поступают деньги и по кому это ударит. Мы собьем требования намного ниже десяти миллионов, но это все равно будет означать, что придется собирать деньги с людей из мира скачек. — Я помолчал. — Вы не упоминали ни о каких угрозах. Они не угрожали?

Миссис Беркли медленно кивнула.

— Если мы не заплатим выкуп, мистера Фримантла убьют.

— Так прямо и просто?

— Он сказал... что позже будет еще одно сообщение.

— Вы еще не получили его?

Она глянула на круглые часы на стене, показывавшие без десяти пять.

— Звонок был сразу после двух, — сказала она. — Я передала полковнику Тэнсингу. Он подумал, что это может быть розыгрыш. Мы перезвонили в Вашингтон. Мистера Фримантла в отеле не было. Мы связались с прессой, которая освещает его визит, и они сказали, что он вчера вечером не вернулся с приема, и они не знают, куда он девался. Полковник Тэнсинг объяснил насчет выкупа, и они ответили, что передадут Эрику Рикенбакеру — это президент ипподрома, — и мистер Рикенбакер ответил, что сразу же свяжется с полицией.

— Было ли в том звонке с требованием выкупа какое-нибудь упоминание о том, чтобы не обращаться в полицию?

Она медленно покачала головой:

— Нет.

У нее было крепкое ладное лицо, волнистые каштановые волосы, седеющие на висках, — такой тип лица встретишь в тысячах пониклубов и на церковных благотворительных базарах. Почтенное, добропорядочное, уверенное. Только чудовищность происшедшего выбивала ее из колеи, но даже это, насколько я понимал, очень быстро сменится деловитостью.

— Кто-нибудь связывался с английской полицией? — спросил я.

— Полковник Тэнсинг счел, что лучше будет прежде всего позвонить вашему председателю, — сказала она. — Понимаете, полковник Тэнсинг... Она помолчала, будто подыскивала слова. — Полковник Тэнсинг — заместитель Фримантла по выдаче лицензий. Он в первую очередь занимается регистрацией владельцев скаковых лошадей. Сегодня днем тут нет никого из начальства, хотя утром были. На самом деле тут никто не вправе принимать кардинальные решения. Мы пытались разыскать распорядителей... никого нет. — Она тупо замолчала. — Понимаете, никто ничего подобного не ожидал.

— Да, — согласился я. — Ладно, в первую очередь вы должны позвонить в полицию и попросить их подставить записывающие устройства на все телефоны Жокейского клуба. А затем продолжайте себе работать и ждите.

— Ждать?

Я кивнул.

— Пока будут идти переговоры по поводу выкупа. :Не хочу вас беспокоить, но прежде, чем мистер Фримантл вернется домой, может пройти некоторое время. Как насчет его семьи? Жены? Ей сказали?

— Он вдовец, — мрачно ответила миссис Беркли.

— А дети?

— У него есть дочь, — с сомнением сказала она, — но мне кажется, они не в ладах. Вроде бы она живет за границей... Мистер Фримантл никогда о ней не говорил.

— И, простите меня, — сказал я, — сам-то мистер Фримантл... богат?

Она глянула на меня так, словно вопрос был неприличнее некуда, но все же ответила:

— Понятия не имею. Но любого, кто становится старшим распорядителем, обычно считают человеком со средствами.

— Десять миллионов?

— Да нет, конечно же, — решительно ответила она. — По многим стандартам он живет скромно. — Судя по голосу, она была в этом уверена. — Он не любит тратить деньги впустую.

Скромность в расходах и нежелание тратить деньги на пустяки довольно часто встречаются среди мультимиллионеров, но я оставил этот вопрос. Я поблагодарил ее и пошел к полковнику Тэнсингу, который оказался мужским вариантом миссис Беркли — вежливым, обаятельным и потрясенным почти до оцепенения.

Я позвонил из его кабинета в полицию и заставил дело двигаться, выспросив у него, кто в отсутствие мистера Фримантла главный в Жокейском клубе.

— Сэр Оуэн Хиггс, — сказал он. — Он был тут утром. Мы пытались связаться с ним... — Вид у Тэнсинга был слегка испуганный. — Думаю, он согласится с тем, что мы должны были в первую очередь позвонить вам.

— Конечно, — заверил его я. — Можете вы устроить так, чтобы все звонки к вам записывались? Независимо от полиции?

— Сделаем, — сказал он.

— Мы в «Либерти Маркет» работаем двадцать четыре часа в сутки, если вы пожелаете с нами связаться.

Он пожал мне руку.

— Жокейские клуб — одна из самых серьезных организаций в Англии, извиняясь, сказал он. — Просто все это застигло нас врасплох. Завтра все колесики будут вертеться.

Я кивнул и ушел. Вернулся в «Либерти Маркет». Вспоминая разговор, я подумал, что ни полковник, ни миссис Беркли не подумали о том, каково сейчас самой жертве. Да, они были ошарашены и никак не могли поверить в случившееся. Но горячего сочувствия жертве я в них не увидел.

Сэр Оуэн Хиггс официально запросил помощи у «Либерти Маркет», и на следующее утро я отправился в Вашингтон. Поздним утром по местному времени я уже ехал на взятой в прокате машине к ипподрому Лаурел, чтобы поговорить с его президентом, Эриком Рикенбакером.

Ипподром был в часе езды от столицы. Деревья вдоль дороги полыхали золотым, алым, оранжевым, бронзовым — последние фанфары природы на пороге зимы.

Первые ноябрьские дни — теплые, солнечные и безветренные, высокое синее небо. Дни, в которые душа встает на крыло и поет. Как всегда в Америке, я чувствовал себя свободным. Наверное, просторы этой страны так влияли на меня. Казалось, ее дали вливались мне в душу и разбавляли повседневные проблемы.

Мистер Рикенбакер оставил на входе в скаковой клуб указания насчет меня: мою персону должны были немедленно представить пред его ясные очи.

Это вышло не так уж и сразу, поскольку мне все равно сначала доставили на тыльной стороне кисти штамп невидимой краской, который проявлялся лишь в ультрафиолетовых лучах под специальной лампой в виде пурпурного круглого значка. Мне объяснили, что это пропуск в клуб — без него меня перед некоторыми дверями остановили бы. Пропуск, подумал я, который не потеряешь и приятелю втихаря не передашь. Мне сказали, что его можно смыть. Мистер Рикенбакер находился в президентских "апартаментах, в своем убежище на верху сногсшибательного здания, куда надо было добираться на лифте через контроль, пробираться через толпу праздношатающихся членов клуба, потом опять проверки, затем через неприметную дверь и вверх по узкой лестнице. Наверху за столом сидел охранник. Я назвал свое имя. Охранник проверил по списку, нашел мою фамилию, поставил галочку и пропустил меня. Я завернул еще за один угол, и мое путешествие закончилось. Президент сидел в отдельной трехуровневой гостиной и смотрел на меня через акры стекла, поверх столов человек на сто. Однако сейчас здесь было практически пусто. Единственные люди в этой комнате сидели вокруг одного из самых дальних столов на нижнем уровне. Я прошел в гостиную и спустился к ним. При моем приближении они вопросительно воззрились на меня. Шестеро мужчин, четверо женщин, все одеты для конной прогулки.

— Мистер Рикенбакер? — спросил я, обращаясь ко всем сразу.

— Да?

Рикенбакер оказался крупным мужчиной с густыми седыми волосами. Хотя он и сидел, было видно, что он высокого роста. Глаза его блестели — он носил контактные линзы. Лицо у него было бледное, гладкое, невероятно чисто выбритое.

— Я Эндрю Дуглас, — представился я.

— Ага. — Он встал и пожал мне руку, возвышаясь надо мной на добрых шесть дюймов. — Это мои друзья. — Он коротко показал на них, но представлять нас друг другу не стал. — Извините, у меня есть дело с мистером Дугласом. — Рикенбакер знаком велел мне следовать за ним и пошел по укрытым толстым ковром ступенькам в более укромное гнездышко, в маленькую комнату за гостиной.

— Тут такая чертова неразбериха, — со злостью сказал он, указывая мне на кресло. — Только Морган рассказал мне о беде, что случилась с Неррити, как его самого... — Он сокрушенно развел руками. — Мы пока не получали от похитителей никаких известий. Мы связались с полицией и здесь, и в Лондоне, и они будут расследовать исчезновение Моргана. Что вы об этом знаете?

— Ничего, — ответил я. — Расскажите мне.

— Выпить хотите? — спросил он. — Виски? Шампанское?

— Нет, спасибо.

— У нас тут есть служба по связям с общественностью, которая много что для нас делает. Понимаете, это неделя публичных мероприятий. У нас много гостей из-за океана. Приемы, пресс-конференции, спонсорские вечера. У нас есть почетные гости — Морган был одним из них, — для которых мы нанимаем транспорт, чтобы отвозить их со скачек в отели, на различные приемы, понимаете?

Я кивнул.

— Служба по связям с общественностью нанимает лимузины из прокатной фирмы. Конечно же, машины прибывают прямо с водителями. Фирма сообщает прокату, кого и куда отвезти, и прокат инструктирует водителей, понимаете?

— Да, — сказал я.

— Морган остановился в «Риц-Карлтон», понимаете? Мы поселили его там, это прелестное место. Ипподром взял расходы на себя. Морган планировал присоединиться к нам на приеме в Балтиморе позапрошлым вечером. Прием был организован для прессы... на наши скачки приехало много зарубежных спортивных корреспондентов, и я думаю, мы сделали все, что могли, чтобы они чувствовали себя уютно.

— М-м, — промычал я, начиная понимать. — Освещение спортивных событий по всему миру привлекает публику.

Он, чуть помедлив, кивнул:

— Может, мне не следовало говорить так прямо, но вся эта печатно-рекламная шатия создает бизнес, а бизнес создает работу, и чем больше поднимешь шумиху, тем больше выгода.

— Морган не приехал на прием, — продолжал Рикенбакер. — Мы ждали его... он заверил меня, что приедет. Я знаю — он намеревался сказать, что счастлив представлять здесь британский скаковой мир и рассказать прессе о некоторых планах Английского жокейского клуба на следующий год.

— Он собирался говорить? — спросил я. — То есть произнести речь?

— Да, разве это не ясно? У нас всегда есть три-четыре оратора на приеме для прессы, но речи очень короткие и неформальные, понимаете, просто несколько слов признательности. Что-нибудь вроде этого. Мы были удивлены, когда Морган не появился, однако не забеспокоились. Я сам был удивлен, что он не прислал никакой записки, но я не так хорошо его знаю. Мы познакомились только три дня назад. Я не знал, обязательный ли он человек, понимаете?

— Да, — ответил я, — понимаю.

Он провел крепкой рукой по седым волосам.

— Наша фирма передала в прокат, чтобы они забрали Моргана из «Риц-Карлтон» и отвезли его в «Харбор-рум» в Балтиморе. — Он помолчал. Балтимор ближе к этому ипподрому, чем Вашингтон, понимаете, потому большая часть представителей прессы остановилась именно в Балтиморе. — Он снова помолчал, дав мне время осознать сказанное. — «Риц-Карлтон» сообщает, что к регистрационному столу явился шофер и сказал, что ему назначено забрать Моргана. С регистрации позвонили Моргану. Тот спустился, сдал ключ и ушел вместе с шофером. Это все. Больше никто ничего не знает.

— А регистратор может описать шофера? — спросил я.

— Все помнят в точности только одно — что он был одет в шоферскую форму и фуражку. Говорил мало. С каким-то неамериканским акцентом, но в этом многоязычном городе никто не обращает особого внимания на акцент.

— Гм... — протянул я. — А что случилось с настоящим шофером?

— С настоящим? Нет, ничего не случилось. «Риц-Карлтон» сообщил, что прибыл второй шофер. Ему сказали, что Морган уже уехал. Шофер удивился, но не очень. При таком объеме работы, как у них, всегда бывает путаница. Он перезвонил в прокат, и ему дали другое назначение. В прокате сочли, что Морган уехал с приятелем и не сообщил им. Они отнеслись к этому философски.

За свои беспокойства они возьмут деньги с ипподрома, потому ничего не потеряют.

— Значит, никто не забеспокоился.

— Конечно, нет. Сотрудник службы по связям с общественностью утром позвонил в «Риц-Карлтон» — то есть вчера, — и с регистрации ему сказали, что ключ Моргана на месте и что он, наверное, уже уехал. Никто не тревожился, пока нам не позвонил ваш полковник Тэнсинг и не стал выяснять насчет возможного розыгрыша. — Он помолчал. — Я как раз завтракал дома.

— Да, это настоящее потрясение, — сказал я. — А что, все эти представители прессы проспали сюжет, что был прямо у них под носом?

Он впервые выказал какие-то признаки юмора и сказал, что пока они обсуждают только непроверенные слухи, но все гудит, как улей.

— Это даст вашим скачкам такую известность, как ничто иное, — сказал я.

— Боюсь, что так. — Похоже было, что такая известность не слишком вдохновляет его, точнее, ему не нравится плясать под коммерческую дудку.

— Вы сообщили в полицию, — сказал я.

— Конечно. И в Лауреле, и в Вашингтоне. Люди в Вашингтоне взялись за это дело.

Я кивнул и спросил, какая именно полиция этим занялась, ведь в столице было пять отдельных силовых подразделений.

— Столичная полиция, сказал он. — Конечно, ФБР и Бюро по розыску пропавших также заинтересованы в этом деле, но они решили, что это случай столичной полиции. Делом занимается капитан Кент Вагнер. Я сказал ему о вашем приезде. Он ответил, что, если вы захотите, я могу отправить вас к нему.

— Конечно, пожалуйста.

Он вынул из внутреннего кармана бумажник и достал оттуда маленькую белую карточку.

— Вот, — протянул он ее мне. — И еще... он достал еще одну карточку, — это мой домашний телефон. Если меня не будет на ипподроме, можете позвонить мне туда.

— Хорошо.

— Завтра утром мы даем завтрак для прессы, — сказал он. — Все зарубежные владельцы лошадей, тренеры и жокеи встречаются внизу, в клубе. Он помолчал. — Мы в Америке всегда устраиваем завтрак для прессы перед самыми большими скачками... вы бывали на таких прежде?

— Нет, — ответил я.

— Тогда приходите завтра. Вам будет интересно. Я закажу для вас пропуск.

Я поблагодарил его, не будучи уверенным в том, что смогу прийти. Он радушно кивнул. Такая мелочь, как похищение главного человека в руководстве скачками в Британии, похоже, не особо мешала великим радостям этой недели.

Я попросил разрешения позвонить в «Либерти Маркет» прежде, чем поехать в полицию в Вашингтон, и он великодушно указал мне на телефон.

— Конечно. Давайте. Это частная линия. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам, понимаете? Я сам недостаточно хорошо знал Моргана, и мне кажется, он был похищен не по нашей вине, но мы сделаем все, что можем... будем стараться изо всех сил.

Я поблагодарил его и позвонил в Лондон. Ответил Джерри Клейтон.

— Ты что, домой и не уходил? — спросил я.

— Кто-то должен сидеть в конторе, — пожаловался он. Номы оба знали, что у него нет семьи и вне офиса ему одиноко.

— Есть новости из Жокейского клуба? — спросил я.

— Да, и еще какие! Прокрутить тебе запись, которую они получили срочной почтой?

— Валяй.

— Жди.

Послышалось щелканье, затем раздался густой резкий голос, говоривший с американским акцентом:

— Если вы, англичанишки, хотите, чтобы ваш Фримантл вернулся в Жокейский клуб, тогда хорошенько слушайте. Это обойдется вам в десять миллионов английских фунтов стерлингов. Не в банкнотах. В заверенных банковских чеках. Фримантла вы назад не получите, пока мы не вычистим с чеков все. В течение недели поступят указания. Будете дурить, Фримантл лишится пальцев.

Через две недели, начиная с сегодняшнего дня, будете получать срочной почтой по одному. Так что никаких штучек. У вас в Жокейском клубе деньги есть.

Или вы Фримантла выкупаете, или мы его пришьем. Это уж мы вам обещаем. Мы увезем его. И если вы не доставите деньги, вы ничего не получите, даже трупа. И если уж мы его убьем, так убивать будем медленно. Заставим его проклинать вас. Заставим его вопить. Слышите? Не просто одним выстрелом прикончим. Умирать будет тяжело. И если мы его убьем, вы получите его вопли на пленке. Если не хотите этого, доплатите. Фримантл хочет поговорить с вами.

Слушайте.

Небольшое молчание. Затем голос Фримантла, сильный и упрямый. После предыдущего оратора он говорил чрезвычайно культурно:

— Если вы не заплатите, меня убьют. Мне так сказали, и я в это верю.

Щелчок.

— Все слышал?

— Это уже Джерри Клейтон.

— Да.

— Что думаешь?

— Думаю, это снова тот самый тип. Я уверен.

— Верно. То же ощущение.

— Сколько ты еще будешь сидеть на коммутаторе?

— До полуночи. По вашему времени — до семи вечера.

— Возможно, я еще позвоню.

— О'кей. Доброй охоты.

Я поблагодарил Рикенбакера и поехал в Вашингтон, где после нескольких неудачных попыток я таки поймал капитана Кента Вагнера в его участке. Капитан был ходячим пугалом для преступников, рослый, с жесткими глазами, он говорил тихо и напоминал кобру. На вид ему было около пятидесяти. Темные волосы были гладко причесаны, подбородок подобран, как у бойца. Меня при виде его не покидало ощущение осторожного, решительного ума. Он небрежно сжал мне руку и оценивающе оглядел с ног до головы.

— В Соединенных Штатах похитителям спуску не дают, — сказал он. Этот случай не исключение.

В принципе я был согласен с ним. Американские законы против похитителей просто не имеют себе равных.

— Что вы можете мне рассказать? — напрямик спросил он, судя по виду, не надеясь на многое.

— Думаю, достаточно, — скромно ответил я.

Несколько мгновений он рассматривал меня, затем открыл дверь своего стеклянного кабинета и крикнул кому-то через заставленное столами помещение:

— Позови, пожалуйста, лейтенанта Ставоски!

Один из многочисленных полицейских в голубой форме встал и пошел выполнять поручение. Через окно я наблюдал за этой деловой, организованной работой — множество людей ходили туда-сюда, звонили телефоны, звучали голоса, строчили машинистки, вспыхивали экраны компьютеров, на столы то и дело подносили кофе. Подошел лейтенант Ставоски — пухлый коренастый малый лет сорока, с огромными вислыми усами и с виду совершенно в себе уверенный. Он, видимо по привычке, мазнул по мне взглядом человека, лишенного иллюзий.

Капитан объяснил ему, кто я. На Ставоски это не произвело никакого впечатления.

— Ну, начинайте, — сказал капитан. Я послушно открыл кейс и выложил на стол уже подобранные материалы.

— Мы определенно считаем, что это третье, возможно, четвертое серийное похищение, осуществленное одним и тем же человеком, — сказал я. — Сегодня Жокейский клуб получил пленку от похитителей Моргана Фримантла, которую вы сможете прослушать по телефону, если пожелаете. Также я привез пленки с записью требования выкупа, которые присылали в случае двух других похищений. — Я показал на них. — Возможно, вас заинтересует сходство. — Я немного помолчал. — Одна из записей сделана по-итальянски.

— По-итальянски?

— Сам похититель итальянец.

Им это не особенно понравилось.

— Он говорит по-английски, — сказал я, — но в Англии он привлек к делу англичан, чтобы записать угрозы, а на нынешней пленке говорит американец.

Вагнер поджал губы.