Порочная невинность Робертс Нора
Она облокотилась о стойку буфета и пожала плечами.
– Луис должен был дирижировать, а я выступать в роли ведущей солистки. Доктор Паламо – а я как раз начала тогда с ним консультироваться – пытался меня отговорить. Он считал, что мне необходим отдых, что у меня стрессовое состояние, и если я опять побегу по той же дорожке, мне скоро станет еще хуже. Но я его не послушалась. «Ведь мы с Луисом будем вместе, – думала я, – а разве это не самое главное?»
– Да он просто должен был насильно уложить тебя в больницу и приковать цепью к кровати!
– А ты бы ему понравился, – усмехнулась Кэролайн и отпила еще вина. – Мама закатила вечеринку накануне нашего отъезда. Она была в своем репертуаре и намекала приглашенным, что на самом деле это вечеринка в честь нашей помолвки. И Луис вел себя соответственно. А потом мы отправились в путь… Как я уже говорила, он блестящий дирижер. Очень требовательный, капризный, но совершенно замечательный. Все было бы прекрасно, только через неделю после нашего отъезда он переехал в отдельный номер. Сказал, что из-за моей бессонницы он тоже не может как следует спать.
– Грязный негодяй!
– Нет, не грязный, – педантично поправила его Кэролайн. – Просто скользкий. Ну, а в остальном было все как прежде. На профессиональном уровне он оказывал мне огромную помощь. Он меня толкал все выше и выше. Он говорил, что я самая замечательная из всех скрипачей, с которыми он работал, но могу быть еще лучше. И что он сделает из меня гения.
– Ну и купил бы себе резиновую куклу, чтобы надувать ее, насколько ему потребуется!
Кэролайн усмехнулась.
– Да, жаль, что я не догадалась ему это посоветовать. Но надо отдать Луису справедливость: он не жалел ни времени, ни усилий, чтобы усовершенствовать мою игру. Беда в том, что я начала ощущать себя только инструментом, чем-то таким, что он мог настраивать и перенастраивать. А я так устала, так была уже больна и неуверена в себе… Но я хорошо играла! Нет, действительно хорошо. Я мало что помню о самом турне – какой-то калейдоскоп концертных залов и бесконечных гостиничных номеров – но я знаю, что выступала хорошо, даже лучше, чем обычно. Однако по дороге я подхватила какую-то инфекцию и жила на антибиотиках, фруктовых соках... и музыке. Мы совершенно перестали спать вместе. Но он заверял меня, что, как только турне будет окончено, мы с ним куда-нибудь уедем вдвоем. Так что я жила этой надеждой: вот кончится турне, и мы будем нежиться на каком-нибудь теплом пляже… Но я не смогла дотянуть до конца. Мы были в Торонто и уже три четверти концертной программы отыграли, когда я упала в обморок в гримерной. И ужасно испугалась, когда очнулась и увидела, что лежу на полу.
– Боже мой, Кэролайн! – Такер привстал, но она отрицательно покачала головой.
– Нет, это страшнее звучит, чем было на самом деле. Я не инвалид, я просто очень сильно устала тогда. И у меня началась эта моя ужасная головная боль, когда хочется свернуться клубочком и зарыдать. Я решила, что надо отменить концерт – только этот, единственный; что я сейчас пойду к нему, все объясню, и он, конечно, меня поймет. И я к нему пошла. Представь, он тоже лежал на полу в своей гримерной – только под ним была флейтистка. Они даже не заметили меня… – сказала Кэролайн словно про себя и пожала плечами. – Как бы то ни было, я в тот вечер вышла на сцену. И это было звездное выступление! Зрители аплодировали стоя, меня вызывали шесть раз после того, как занавес опустился. Может быть, вызвали бы еще, но, когда занавес упал в шестой раз, я тоже упала. И помню, что очнулась на больничной кровати.
– Попался бы мне этот сукин сын… – пробормотал Такер. Кэролайн покачала головой.
– Я сама была во всем виновата. Вернее – моя несчастная потребность делать все возможное и невозможное, чтобы соответствовать сложившемуся обо мне представлению. Это не из-за Луиса я заболела. Я сама себя довела до диагноза «крайнее нервное истощение». По счастью, все было не так уж плохо: у меня не нашли ни опухоли, ни какой-нибудь редкой экзотической болезни. В конце концов все объяснили нервной дистрофией, осложненной к тому же пережитым стрессом. Сам доктор Паламо прилетел, чтобы лечить меня. И никаких при этом: «А я вам что говорил!» Он просто оказывал мне необходимую помощь и сочувствовал. Однажды он чуть не пинком выгнал Луиса из моей палаты.
Такер поднял стакан:
– Здоровье доктора Паламо!
– Да, за него стоит выпить. Он был добр ко мне ради меня самой. Если мне надо было поплакать, он позволял, а когда мне хотелось поговорить, он меня слушал. Хотя он не психиатр. Но мне и не нужны были психиатры: я доверяла только ему. Когда стало возможно, доктор Паламо перевез меня в филадельфийскую больницу. Впрочем, она больше напоминала санаторий. А мама всем говорила, что я выздоравливаю на нашей вилле на Ривьере. По ее мнению, это звучало как-то более внушительно.
– Знаешь, Кэролайн, должен тебе доложить, что твоя мама мне не очень нравится.
– Все в порядке, не беспокойся, ты бы ей тоже не понравился. Но она неукоснительно исполняла свой долг: три раза в неделю посещала меня. А Луис присылал мне цветы и романтические письма: у него и в мыслях не было, что я его видела с этой флейтисткой.
Я смогла вернуться домой только через три месяца. Должна сказать, пребывание в больнице пошло мне на пользу: я о многом успела передумать. Физически я еще не совсем окрепла, но тем не менее никогда в жизни еще не чувствовала себя такой сильной. Я начала понимать, что мой талант принадлежит мне и моя жизнь – тоже. О господи, Такер, я просто выразить тебе не могу, какой восторг меня охватил, когда я все это поняла! Я решила, что больше не позволю себя эксплуатировать. И когда со мной связались юристы по поводу бабушкиного дома, я уже знала, что буду делать. Когда я все сказала матери, она пришла в негодование. Но я была готова к этому и выдержала ее натиск, поскольку понимала: или сейчас – или никогда. Я стояла в этой проклятой жеманной гостиной и просто орала! Я была в ярости, я требовала… Конечно, потом я извинилась – старые привычки умирают последними, – но я твердо и упорно стояла на своем. И уехала на Юг.
– В Инносенс?
– Сначала в Балтимор. Я знала, что Луис там дирижирует для какой-то приезжей знаменитости. Сначала я ему позвонила, чтобы не явиться нежданно-негаданно. Он так обрадовался, он был просто в восторге! Когда я пришла к нему в номер гостиницы, он уже заказал интимный обед на двоих. Я старалась держаться очень спокойно, и, представь себе, мне это удавалось. Я даже пообедала с ним. Ну а потом… В общем, я все ему сказала. И пока говорила, во мне поднималась волна ярости. Я уже не выбирала слов, не думала о последствиях… Ох, Такер, я совершенно распоясалась! Кончилось тем, что я швырнула в него бокал шампанского. И ушла.
– И что ты при этом чувствовала?
– Освобождение! – «А между прочим, голова больше не болит, совсем не болит», – подумала Кэролайн и снова присела К столу. – Правда, у меня все еще бывают такие моменты, когда чувство свободы исчезает, – как во время этого телефонного разговора. Нельзя сразу отделаться от всего хлама, накопившегося за целую жизнь. Но я знаю одно: такой, как прежде, я уже никогда не буду.
– Вот и хорошо. – Он взял ее руку и поцеловал в ладонь. – Ты мне теперешняя очень нравишься.
– Я себе тоже, как правило, нравлюсь. Только тяжело сознавать, что я могу никогда не помириться с матерью, никогда не залечить эту рану… Зато я нашла здесь кое-что другое.
– Ты нашла наконец покой?
Этот вопрос заставил ее улыбнуться:
– Да уж, здесь очень спокойно. Подумаешь – всего несколько убийств! – И она сказала уже серьезно:
– Нет, я нашла здесь свои корни – вернее, обрела их снова. Знаю, это, наверное, звучит глупо: ведь за всю жизнь я провела здесь всего несколько дней, да и то в детстве. Но даже сухие корни лучше, чем ничего.
Такер покачал головой.
– Они не высохли, они живут. У нас в Дельте все растет быстро и глубоко укореняется. И даже когда люди уезжают, они не могут выдернуть корни из нашей почвы насовсем.
– Но моей матери это удалось.
– Нет, она просто пустила эти корни в тебя, Кэролайн. – Такер ласково обхватил ее лицо ладонями. – Нет, ты смотри, смотри на меня! – настойчиво сказал он, потому что она опустила глаза. – Ты все еще как будто стыдишься того, что произошло, и не хочешь, чтобы кто-нибудь тебя жалел. Но я никогда не подавлял своих чувств, и ты можешь им довериться. Я испытываю ярость, когда думаю о том, что тебе пришлось пережить. Но если все это, вместе взятое, привело тебя в конце концов сюда, я не могу чересчур сожалеть о твоих былых обидах и несчастьях.
– И я тоже ни о чем не жалею, – твердо сказала Кэролайн. Она выглядела такой хрупкой и уязвимой: эти тонкие косточки, эта бледность… Но Такер подумал, что в ее взгляде таятся глубины, в которых можно утонуть. И сила, о которой она сама еще не знает. Ему очень хотелось быть рядом, когда она сделает для себя это открытие.
– Кэролайн, я хочу тебе кое-что сказать, только не знаю, как… Она взяла его руки в свои.
– Я боюсь, что еще не готова. Я тебя выслушаю, когда почувствую себя более уверенно. А пока пусть все останется как есть. Прошу тебя.
«Я всегда был терпеливым», – напомнил себе Такер. Но трудно быть терпеливым, когда кажется, что стоишь на узенькой жердочке, а земля уходит из-под ног.
– Хорошо. – Он нагнулся и легонько поцеловал ее в губы. – Ты позволишь мне сегодня переночевать у тебя? Кэролайн положила голову ему на плечо.
– А я уж думала, ты никогда не догадаешься попросить об этом… Кажется, ты сказал, что, если мне не понравится, мы сделаем еще одну попытку?
– А тебе не понравилось?
– Да нет… Я просто не уверена. И если бы ты еще раз попытался, то, может быть, я сумела бы составить более определенное мнение.
– Ну что ж, это вполне справедливо. – Такер оглядел кухонный стол, ухмыльнулся и предложил:
– А что, если начать прямо здесь? – Он развязал пояс ее халата. – Можно было бы выработать свой собственный стиль, черт побери!
Прозвонил телефон, и Кэролайн недовольно поморщилась.
– Я могу, конечно, не брать трубку, но она не отстанет, будет звонить и звонить.
Она поднялась и снова завязала пояс. – Слушай, давай я с ней поговорю, – предложил Такер. – Если я не смогу обаять ее настолько, чтобы она отрубилась на всю ночь, тогда подключишься ты.
Кэролайн поколебалась, но потом решила, что, пожалуй, в этом есть смысл.
– Почему нет?
Такер мимолетно поцеловал ее.
– Убери со стола, – бросил он через плечо, и Кэролайн засмеялась, понадеявшись, что бабушка не имела бы ничего против пиршества любви на своей кухне.
Такер вернулся очень быстро.
– Неужели ты уже… – начала Кэролайн, но слова замерли у нее на губах, когда она обернулась и увидела его лицо. – Что такое? Что случилось?
– Это не твоя мать звонила. Это Берк. – Такер подошел к Кэролайн и обнял ее, хотя ему самому сейчас поддержка была нужна не меньше. – Пропала Дарлин Тэлбот.
Он снова посмотрел на их отражение в темном окне и снова подумал, как хрупко и призрачно счастье.
– Начнем поиски, как только рассветет.
Глава 23
– Хорошо бы тебе хоть немного поспать.
Такер стоял рядом с Кэролайн, наблюдая, как она использует известные женские средства, чтобы сделать незаметными последствия долгой бессонной ночи.
– Но я не могу. – Она наложила крем-пудру, чтобы скрыть синие тени под глазами. – Я просто полежу и буду ждать твоего звонка.
– Лучше уж тогда поезжай в «Сладкие Воды» и вздремни в моем гамаке.
– Не беспокойся обо мне, Такер. Мы все должны сейчас думать только о Дарлин. И о Фуллерах, и о Тэлботе Младшем, и об этом маленьком мальчике… Господи боже! Как все это могло случиться?!
– Но мы пока еще не знаем, что случилось. Не исключено, что она просто куда-то уехала. Билли Ти говорит, что не встречался с ней после того, как Младший ему накостылял, но он и соврать мог.
– Тогда почему же она бросила свою машину на дороге? Вот этого он и сам никак не мог понять.
– Может, она должна была с кем-нибудь встретиться? Пересела к кому-то в машину и уехала – просто для того, чтобы Младший поволновался.
– Надеюсь, ты прав. – Кэролайн медленно провела гребнем по волосам, а потом повернулась к нему. – Я молю бога, чтобы ты оказался прав! Поеду к Фуллерам, надо как-то поддержать Хэппи. Хотя не уверена, что сумею.
– Но там будет много народу, тебе вовсе не обязательно ехать.
– Нет, поеду. Я не могу оставаться в стороне от всего этого. Наверное, я уже чувствую себя своей в здешней общине.
– Очевидно, ты права. Я тоже приеду, когда смогу. Если смогу. Со двора послышался автомобильный гудок.
– Наверное, это Берк. Уже почти рассвело. Мне надо идти.
– Такер! – Кэролайн обхватила его за плечи и поцеловала, а он на одно, последнее мгновение прижался щекой к ее щеке. – Ну, все. Иди.
Они искали до тех пор, пока вертолеты могли летать, а люди – хоть что-то видеть. Когда Такер вернулся домой, его приветствовал выбившийся из сил Бастер. Он целый день пытался отвязаться от надоедливого щенка, но ему это так и не удалось.
– Сейчас я тебя спасу. – Такер рассеянно потрепал Бастера по голове, затем нагнулся и подхватил на руки Никудышника. Щенок отчаянно вилял хвостом, лизался и тявкал, пока он нес его в дом. – Ну, если ты таким образом вел себя целый день, тогда удивительно, что моего старого пса еще не хватил удар.
Он направился в кухню, мечтая о пиве, холодном душе и Кэролайн. В кухне Делла резала ростбиф для тостов, а кузина Лулу играла сама с собой в карты.
– Что это ты вздумал притащить собаку ко мне на кухню? – проворчала Делла.
– Надо устроить Бастеру передышку. – Такер опустил щенка на пол, и он немедленно забился под стул кузины Лулу. – А что слышно от Кэролайн?
– Она звонила минут десять назад. Собирается остаться с Хэппи, пока не вернутся домой Синглтон или Бобби Ли. – Делла положила еще ломтик ростбифа на блюдо и даже не шлепнула Такера по рукам, когда он стянул его. – А после этого она приедет за своим блошиным мешком.
Такер что-то проворчал с набитым ртом и открыл бутылку пива.
Лулу налила себе пива и внимательно взглянула на Такера поверх стакана.
– У тебя такой вид, словно тебя волокли по болоту.
– Да так оно и было.
– А эта младшая Фуллер все еще пропадает? – Лулу мошенническим образом вытянула из колоды бубновую десятку. – Делла полдня пробыла у Хэппи, и я вынуждена играть сама с собой.
– Но у меня есть чувство долга… – начала было Делла, однако Лулу взмахом руки отмела возражения.
– Тебя ни в чем не обвиняют, я бы и сама туда поехала, но меня никто не звал.
– Туда никто никого не звал, – Делла шваркнула ножом о доску.
– Когда вокруг мельтешит столько людей, я очень утомляюсь. Да и здесь покою нет: Джози снует туда-сюда, Такер уезжает на целый день. А Дуэйн, как только заявится, так через пять минут у него в руках бутылка «Дикого индюка», и он снова куда-то исчезает.
Делла начала было защищать свой выводок, но затем нахмурилась:
– А когда Дуэйн приходил?
– Полчаса назад – весь такой же грязный и усталый, как Такер. И опять куда-то наладился.
– На машине?
– Ну, не думаю, что он бы с ней справился. – Лулу сунула руку в карман и достала ключи. – А поскольку он взял с собой бутылку, мне пришлось стащить у него вот это.
Делла одобрительно кивнула.
– Куда это ты направляешься? – спросила она, когда Такер встал из-за стола и пошел к двери.
– Надо принять душ.
– Ну, ты весь день проходил потный, можешь и еще потерпеть. Пойди-ка лучше взгляни, где Дуэйн – не у озера ли.
– Черта с два, Делла! Я уже прошел сегодня, наверное, сотню миль.
– Ну, значит, еще немного пройдешь. Не желаю, чтобы он пьяный упал в воду и утонул. Приведи его сюда, чтобы он мог почиститься и поесть. Он тоже завтра отправится на поиски – как и ты.
Ворча, Такер поставил недопитый стакан и пошел к задней двери.
Дуэйн если и был пьян, то только наполовину, и такое состояние нравилось ему больше всего. В ушах стоял приятный шум, усталость как рукой снимало, а рыскать по макнейровскому болоту целый день не очень-то приятно.
Дуэйн довольно охотно отправился на поиски И собирался пойти опять завтра утром. Ему не жалко было ни времени, ни усилий, и он полагал, что теперь не возбраняется завершить день в обществе бутылки.
Особенно он сочувствовал Бобби Ли. Они попали в одну поисковую группу, и каждый раз, когда Дуэйн взглядывал юноше в лицо и видел, как у того все нервы напряжены, он спрашивал себя, а что бы он сам чувствовал, если бы ему пришлось искать собственную сестру.
Эту мысль Дуэйн смыл еще одним обжигающим глотком. Ему хотелось думать о вещах более приятных. Например, как утешительно вторит шуму в ушах стрекотание сверчков. И как мягка трава под босыми ступнями. И он уже стал размышлять, а не просидеть ли на берегу всю ночь, глядя, как восходит луна и в небе загораются звезды.
Когда Такер сел рядом, Дуэйн услужливо протянул ему бутылку. Такер ее взял, но пить не стал.
– Эта гадость тебя убьет, старик. Дуэйн только улыбнулся.
– Ну, еще не очень скоро.
– Ты же знаешь, как из-за этого волнуется Делла.
– Не специально же я ее волную!
– Но почему, зачем ты это делаешь, Дуэйн? – Такер, конечно, не ожидал ответа, но видел, что брат еще достаточно трезв и способен хотя бы воспринимать, что ему говорят. – «Пьянство – добровольное сумасшествие». Не могу вспомнить, кто это сказал, но мысль верная.
– Ну, я, положим, еще не пьян и тем более не безумен, – сказал миролюбиво Дуэйн. – Я только подбираюсь к этому состоянию.
Стараясь подобрать слова поубедительнее, Такер долго возился с половинкой сигареты.
– Но дела твои становятся все хуже. За последние два года ты здорово сдал. Сначала я думал, что ты пьешь из-за всех навалившихся на нас несчастий. Сначала умер отец, потом мама, а тут еще Сисси сбежала. Но потом я понял: нет, это потому, что отец сильно пил. И ты унаследовал какие-то гены пьянства.
Обиженный Дуэйн отобрал у него бутылку.
– А ты, по-твоему, ничего не унаследовал? Ты тоже неслабо пьешь.
– Но для меня это не основное занятие в жизни.
– Все, что мы делаем, нужно делать наилучшим образом. – Дуэйн, запрокинув голову, отхлебнул из бутылки. – Из того, что я перепробовал, пьянство у меня получается лучше всего.
– Дерьмо ты!
Внезапный приступ ярости был таким неудержимым и неожиданным, что они оба удивились. Такер даже не подозревал, как долго она копилась, эта ярость, подтачивая его изнутри, как грызло его все это время сознание, что его старший брат очень изменился. И этот новый Дуэйн затмил тот прежний великолепный образ, которым он когда-то восхищался, которому завидовал.
Такер выхватил у него бутылку и, вскочив, запустил ее в самую середину озера.
– Мне это надоело, черт возьми! Мне чертовски надоело каждый раз смотреть, как ты надираешься, тащить тебя домой, подыскивать разные приличные объяснения и наблюдать, как ты с каждой бутылкой все ближе подходишь к концу. И отец тем же самым занимался. И на своем проклятом самолете полетел, когда был поддатый. Ведь он же тогда просто убил себя собственными руками!
Дуэйн поднялся. Он немного покачивался, но взгляд был цепкий и непреклонный.
– Ты не имеешь никакого права так разговаривать со мной! И о нем не имеешь права так говорить.
Такер схватил Дуэйна за рубашку так, что даже ткань затрещала в швах.
– Нет, имею, черт тебя возьми! Да и кто имеет это право, если не я? Ведь я рос, любя вас обоих. И от обоих мне досталось и достается.
Щека у Дуэйна стала нервно подергиваться.
– Но я не такой, как отец!
– Нет, ты не такой. Но он тоже пил до потери сознания. Разница только в том, что он свирепел, когда был пьян, а ты впадаешь в сентиментальность.
– Да что ты такое о себе думаешь?! – прорычал Дуэйн, тоже вцепившись в рубашку брата. – Мне больше доставалось от отца, потому что я старший и должен был продолжать семейные традиции Лонгстритов. Это меня он послал в закрытую школу, это я следил за тем, чтобы в полях исправно работали, а не ты, Тэк. Ты никогда делом не занимался. А я никогда не имел возможности выбирать, как жить. А теперь он мертв, и я могу делать что хочу!
– Но ты ничего не делаешь, ты попросту топишь себя в бутылке. У тебя же два сына. Нас отец, по крайней мере, не бросил, он был отцом.
Дуэйн взвыл, и в следующую секунду они повалились на траву, ворча и рыча, как пара свирепых псов, и что есть силы дубася друг друга. Такер получил сильный удар по все еще не совсем зажившим ребрам и от этой новой боли совсем разъярился. Они упали в озеро, но он все равно успел дать Дуэйну в зубы.
Вода накрыла их с головой, и через мгновение оба вынырнули, отплевываясь и проклиная все на свете. Они по-прежнему дрались и пинались, но вода смягчала удары. Через несколько минут оба почувствовали себя чрезвычайно глупо и уставились друг на друга, тяжело отдуваясь.
– Черт возьми, – проворчал Такер. – Ты когда-то бил сильнее.
Дуэйн усмехнулся и поднес руку к разбитой губе.
– А ты раньше не был таким неповоротливым. Они отпустили друг друга и стали плавать рядом.
– Я хотел принять душ, – сказал Такер, отбросив волосы с глаз, – но это тоже неплохо.
– Еще бы, раз ты сдобрил эту воду полпинтой «Дикого индюка»! А помнишь, мы здесь часто плавали наперегонки, когда были ребятами?
– Как ты думаешь, ты еще доплыл бы до того берега быстрее меня?
Некоторое время они пытались соревноваться, но приверженность к бутылке явно сказалась на быстроте движений Дуэйна. В молчаливом согласии они поплыли медленнее под восходящей луной.
– Да, – сказал Дуэйн, слегка запыхавшись, – ты раньше плавал не так быстро. Наверное, многое с тех пор изменилось.
– Да, очень многое.
– И я много дров наломал…
– Не без этого.
– Знаешь, Такер, я боюсь жизни. – Дуэйн сжал руку под водой в кулак. – Что касается пьянства, то я ведь знаю, когда надо бы остановиться, но мне все так обрыдло, что нет смысла останавливаться. Хуже всего, что иногда, просыпаясь после пьянки, я ничего не могу вспомнить. И боюсь: вдруг я что-нибудь натворил.
– Но с этим можно бороться, Дуэйн! Есть такие клиники, где лечат от запоев…
– Да я и сам справлюсь, если захочу. Вот сейчас, например, мне нравится, как я себя чувствую. – Дуэйн перевернулся на спину и сквозь полуприкрытые веки стал смотреть вверх на мигавшие звезды. – Просто слышу небольшой, приятный шум в ушах, и все кажется таким неважным и не стоящим того, чтобы расстраиваться. И вся задача в том, чтобы именно в этот момент остановиться.
– Но ведь это тебе не удается.
– Не удается… Иногда мне хочется вспомнить, как это все началось, чтобы понять, где я сбился, и поправить положение вещей.
– Я уверен, что ты сможешь все исправить, Дуэйн. Помнишь, мама всегда говорила, что у тебя просто талант исправлять и налаживать.
– Да, я мечтал быть инженером…
Такер приподнялся над водой и удивленно посмотрел на него.
– Ты никогда об этом не говорил. Некоторое время Дуэйн, лежа на спине, молча созерцал небо, а потом сказал:
– Смысла не было говорить: ведь Лонгстриты всегда становились плантаторами или бизнесменами. Тебе, может, и удалось бы заняться чем-нибудь другим, но я был старшим сыном, и отец ни за что не позволил бы мне этого.
– Не вижу причины, почему тебе сейчас не заняться, чем хочется.
– Черт возьми, Тэк, мне же тридцать пять! Поздно идти в студенты и изучать другое ремесло. Да теперь мне не так уже этого и хочется. Для меня вообще многое в прошлом. Вот и Сисси собирается замуж за своего торговца обувью…
– Ну что ж, надо было ожидать, что она захочет выйти за него или еще за кого-нибудь.
– Но она пишет, что он собирается усыновить моих детей и дать им свое имя! Впрочем, она быстро оставит эту идею, если я пообещаю высылать ей побольше денег.
– Нет, Дуэйн, ты на это не должен соглашаться. Дети все равно твои и всегда твоими останутся, в какие бы игры она теперь ни играла.
– Да я и не собираюсь уступать, – ответил лениво Дуэйн. – Сисси должна наконец усвоить, что у каждого мужчины есть свои принципы. Даже у меня. – Он вздохнул и перевернулся на живот. – А знаешь, Такер, сейчас мне очень хорошо и славно.
Уголком глаза Дуэйн заметил, что в воде неподалеку что-то колыхнулось. Наверное, бутылка, подумал он. Пустая бутылка – символ его такой же пустой, никчемной жизни.
– Послушай, Дуэйн… – но Такер не договорил, поскольку наткнулся ногами на что-то мягкое и скользкое. – Проклятый сом, прямо до чертиков напугал! – Он оглянулся и тоже увидел, как что-то колышется в воде. Но он сразу понял, что это не бутылка; во рту у него мгновенно пересохло, и кровь застыла в жилах. На волнах колыхалась белая кисть руки.
– Господи! Господи Иисусе!
Дуэйн выругался, когда Такер внезапно вцепился в него.
– Да что с тобой стряслось?
– Я думаю, мы нашли Дарлин, – едва выговорил Такер и закрыл глаза.
«Иногда молитвы остаются неуслышанными», – подумал он.
Глава 24
Протрезвевший и потрясенный, Дуэйн выбрался из воды и опустился на четвереньки, изо всех сил стараясь сдержать рвоту.
– Господи, Тэк, что же нам теперь делать?
Такер не ответил. Он лег на спину и смотрел на звезды, свет которых словно расплывался в воздухе, еще не остывшем от дневной жары. Его бил озноб – ужасный, леденящий озноб.
– И главное – в нашем озере! – бормотал Дуэйн. – Кто-то бросил ее в наше озеро… Подумать только, мы плавали вместе с ней, Тэк.
– Ну, ей это уже безразлично.
Такер закрыл глаза, но перед его мысленным взором продолжала маячить эта белая рука с судорожно скрюченными пальцами, торчащая из воды. Словно она хотела дотянуться до него, хотела схватить и утянуть с собой под воду…
Хуже всего, что ему пришлось проверить, действительно ли это Дарлин Тэлбот, и убедиться, что ей уже ничем не поможешь. Он не мог вспомнить без ужаса, как взял эту закоченевшую мертвую руку и напряг все силы, чтобы преодолеть силу тяжести, увлекающую тело в глубину. И тогда вынырнула голова, и он увидел, что начал нож и что почти докончили рыбы…
«Как же хрупка человеческая плоть, – думал он, – как она уязвима. И как легко превратить ее в нечто отталкивающее».
– Мы не должны ее здесь оставлять, Тэк. – Дуэйн вздрогнул при мысли, что надо будет опять войти в воду и дотронуться до того, что еще вчера было Дарлин Тэлбот. – Это просто непорядочно – оставлять ее здесь одну.
Такер с сожалением вспомнил о бутылке, которую забросил в озеро: сейчас несколько глотков виски очень бы не помешали.
– Вот что, Дуэйн, я думаю, надо сначала известить Берка. Пойди и позвони ему, а я останусь здесь. – Такер сел и начал стаскивать с себя мокрую рубашку. – И принеси мне покурить, ладно? От пива тоже не откажусь.
Кэролайн они увидели одновременно – улыбаясь как ни в чем не бывало, она приближалась к ним. Такер вскочил на ноги и быстро пошел навстречу, чтобы перехватить ее.
– А ты мне, кажется, не слишком рад, – Кэролайн шутливо толкнула его в бок. – Вы что, здесь поплавать решили? А Делла послала меня…
– Возвращайся вместе с Дуэйном. – Такеру очень хотелось, чтобы она оказалась сейчас как можно дальше от этого места.
Кэролайн удивленно посмотрела на него и сразу поняла: что-то произошло. Она осторожно перевела взгляд на Дуэйна. Губа у него была разбита в кровь, и темное пятно особенно подчеркивало его бледность.
– Вы что, подрались? Дуэйн, у тебя губа рассечена! Он опустил голову, не зная, что сказать.
– Я должен позвонить Берку…
– Берку? – Кэролайн схватила Такера за руку, чувствуя, что сердце у нее покатилось куда-то вниз. – Зачем тебе понадобился Берк?
Такер подумал, что все равно она скоро узнает. И, может быть, лучше, если он скажет ей об этом сам.
– Мы нашли ее, Кэролайн. В озере.
– Боже мой! – Она непроизвольно взглянула на воду, но Такер встал так, чтобы она ничего не увидела.
– Дуэйн сейчас будет звонить Берку, и ты пойдешь с ним.
– Нет, я останусь с тобой, – Кэролайн отчаянно замотала головой, не давая ему возразить. – Позволь мне остаться!
Такер пожал плечами, а Дуэйн быстро пошел, почти побежал к дому. В ветвях завела свою песню малиновка, сладкой трелью настойчиво подзывая подругу.
– Ты уверен, что это она? – еще не услышав ответа, Кэролайн поняла всю неуместность вопроса.
– Да, – Такер глубоко вздохнул, – уверен.
– Господи, бедная Хэппи! – Ей хотелось расспросить поподробнее, но слова застревали в горле. – Она... с ней было так же, как с другими? – Кэролайн крепко сжала его руку, и Такер наконец вынужден был посмотреть ей прямо в глаза. – Я хочу знать!
– Да, точно так же.
Он обнял ее за плечи, и они молча стояли, слушая пение малиновки и глядя, как сгущается туман.
Потом все шло быстро и целенаправленно. Вокруг пруда сгрудились мужчины. Их лица казались особенно бледными в свете прожекторов, прикрепленных к грузовичку Берка.
– Ладно, – сказал Берк, когда были сделаны необходимые снимки. – Теперь мы должны ее вытащить. Он сжал губы и отстегнул пояс с оружием. К своему собственному удивлению, Такер выступил вперед.
– Давай я пойду. Ведь я все равно уже вымок. Берк отложил в сторону пояс.
– Нет, это не твоя работа, Тэк.
– Но это моя земля! – Он повернулся к Кэролайн. – Иди в дом.
– Нет, мы пойдем домой вместе – когда все будет закончено, – и она поцеловала его в щеку. – Ты добрый и хороший человек, Такер.
«Ну, об этом я ничего не знаю, но то, что я глупый человек, – это точно», – подумал Такер, когда залез в воду. Берк прав, это не его работа.