Если бросить камень вверх Усачева Елена

Десять поцелуев принцессы

Суббота была пасмурной. Теплой и неприятной. Единственное светлое место – американская забегаловка рядом с архитектурным колледжем. Здесь они и сидели. Белые стены, ярко-красные диваны, бормочет телевизор. Тепло. Светка раздраженно забрасывает в рот ломтики картошки-фри. Не кладет, а именно забрасывает. Челюсть у нее при этом щелкает. Глотает, не жуя – некогда, надо все рассказать. О вчерашнем дне. Каждый его провел по-своему. Светка вот развлеклась: подкараулила Ариану и поговорила с ней. В ответ та улыбнулась, поджав губы.

По всем законам, Ариана должна была обидеться. Должна была обвинить Эдика в обмане и уйти. Но она не ушла. Не обвинила. И не кричала.

Хихикнула и сказала: «Хорошо».

– Понимаешь? Она круглая дура! – На «ра» рот открывается, туда залетает ломтик картошки. Разговор идет дальше. – Я ей говорю – он все делает на спор. Ему плевать на тебя! Он уже со всеми девочками в классе встречался. А теперь с тобой, назло нам. А она такая: «Хорошо» и улыбается. Может, она больная? Вот как понять ее «хорошо»?

– Если бы не твой спор, Галич бы с ней не познакомился.

Саша пьет какао. К какао подходит маршмеллоу, но откуда у американцев взяться маршмеллоу? Дикая нация. Ладно, сахар положили. Детям полезно питаться сахаром.

– Так! А ты чего такая умная? Я вообще не пойму, ты-то чего светишься? – Бросок. Пожевала. Проглотила. – Велес тебя все равно не любит. Он сейчас позлится-позлится – и что-нибудь придумает.

– Еще одного мишку подарит.

Еще у американцев все пьют из бумажных стаканчиков. Запасливая нация. Можно опять переработать и новые стаканчики сделать. Безотходное производство. Шов соединения только быстро наполняется горячей влагой и темнеет.

– Я эту припадочную про мишку спросила, а она такая: «Его зовут не Тэдди, а Эдди». Нет, ну ты представляешь! А Галич, гад, сидел, сидел, высидел.

– Может, она первая девчонка, к которой он сам подошел? До этого все больше мы за ним бегали.

Светка замерла. Вертела в пальцах кусочек картошки.

– Это тебе отец сказал?

– Ну да, он об этом стихи обычно и пишет.

Хотела пошутить. Получилось похожим на правду.

– Круто! – Светка верила. – А я к Галичу, главное, подхожу, говорю: «Я тебе вроде как должна». Ну, мы же договаривались. А он такой ржать и отвечает: «Я помню, десять поцелуев».

Последний картофельный ломтик был безжалостно смят. Коробочка завалилась на бок.

– Какие поцелуи? Ой!

Бумажный стаканчик подвел. Был бы стеклянный, выдержал бы. Его сжимай не сжимай. А тут – сжала разок, половина выплеснулась на стол и на рукав белого свитера.

– Как в сказке «Свинопас». Горшочек отдавался за сто поцелуев принцессы. Правда, он согласился на десять.

Саша успела представить, как Ариана целуется, поджав губки. А может, она совсем не целует, а сразу кусает, как вампир? Вон у нее как клыки торчат.

– И Ленка еще, главное, вся такая на меня кидается. Как будто я виновата.

– А что Ленка?

– Ну, типа, Галич с ней был. Ну, до того, как мы поспорили на Ариану.

– Да ладно, он ни с кем не был.

– А мог бы быть!

Фраза была слишком многозначительной. Подружки уставились друг на друга.

– Короче, если что, ты сама с Ленкой разберешься.

– Я-то тут при чем?

– Если она увидит, что вы целуетесь, может вообще убить.

В далеком детстве Саша знала эту историю. Про «Свинопаса». Там принц влюбился в принцессу. Она его не замечала, потому что терпеть не могла ничего живого. Ей все искусственное подавай. Тогда принц переквалифицировался в свинопасы и стал делать безделушки. Все они принцессе нравились. Расплачивалась она со свинопасом поцелуями. Однажды за такой расплатой ее застал отец и выгнал из королевства. Принц принцессу не пожалел, к себе домой не позвал, еще и гадостей вслед наговорил.

– Чего ты такие глаза делаешь? Сама поцелуи назначила. Чего? Мы, между прочим, тебя спасали! Это ты хотела Велесу отомстить.

Саша уже не помнила, что и когда она хотела. Это было так давно. Сильно дальше пятницы.

– Эдику все на руку. Второй раз получится Велесу отомстить. Первый раз – с Арианой, второй раз – с тобой.

Саша запаниковала. Какие поцелуи? Она собиралась целоваться с Галичем? Этого не могло быть. Он ей никогда не нравился. Да и Ариана с каждый днем кажется все симпатичней. Зачем ее обижать? И с Велесом она заново подружилась.

– Давай, давай, не капризничай! Я на вашу расплату Арианку позову. Пускай полюбуется. А то она не верит, что все на спор. Договариваемся? В понедельник утром? Перед школой?

– Чего перед школой? Давай уже в актовом зале. Играть – так по-крупному.

Светка медленно вытерла пальцы о салфетку.

– Поговори с Галичем сама. Позвони. И обсуди это.

Челка упала Светке на лицо. Она щелкнула пальцами по волосам.

– И вообще – «бедная Лиза» еще легко отделалась. Ее бы к нам, застрелилась бы при рождении.

– Твои поцелуи не подойдут?

– Не-а, я уже спрашивала.

– А Ленкины?

– Ленкины тем более.

– Давай Заре предложим?

– Чтобы нас ее отец убил?

– Мой отец тоже будет в ярости.

– А ты ему не говори. Зачем поэтов расстраивать? Одного, вон, расстроили, раньше времени помер.

Светка последнее время литературу полюбила, сильно переживала за Пушкина, ругала Гончарову.

– Ой, ну ладно, – засобиралась Светка. – Еще «Евгения Онегина» читать. Может, это будет получше, чем бедная Ли-иза, – противно протянула она последний слог.

– Там, кажется, никто не тонет.

– Тогда я пойду утону.

За окном на удивление спокойно. Так не должно было быть. Чудилось в этом что-то подозрительное. Опять шел дождь. Сеял и сеял сквозь прореху в действительности. И там уже не оставалось места ни на кого. Тем более на Эдика.

Дома обнаружилась мама.

Грохотала музыка. По квартире тянуло резким запахом благовоний. Лампы она не зажигала. Не любила, когда много света.

– Хочешь чаю?

В маминой комнате добавилось беспорядка. Шуршали брошенные на пол скомканные листочки. На экране компьютера красовался деревенский дом в разрезе. А в руках у мамы был рейсфедер.

– Смотри, какая коробочка красивая, – похвасталась Саша.

Она не удержалась и забралась в сумку с подарками. Там было много статуэток. Огромная железная чаша с пестиком. И чай. Зеленый. Какой любит мама. В красивой железной коробке.

– Это ты отца надоумила?

Вопрос – это не отказ. И чайник как раз закипел. В шкафу остались только детские чашки со слониками, другие мама перетаскала, заваривая кофе. Саша шла из кухни, как акробат по проволоке, – налила по рисочку, боялась пролить.

– Что он сделал? – спросила осторожно. И за чай переживала, и за папу.

– Нашел меня.

Все, номер провалился. Рука дрогнула. Кипяток пролился на пол. Была бы тут Светка, помчалась бы за тряпкой. Мать всего лишь недовольно поморщилась, забирая чашку.

– Слушай! Мать Тереза! – начала она раздраженно. – Тебе не надоело за всех переживать? Зеленые человечки еще не прыгают от восторга?

Саша опустилась на пол. Сидеть, прислонившись к стене, это же так здорово!

– Человечек черный, – тихо произнесла она. – Не прыгает. Просто идет передо мной.

– Тогда скажи этому черному человечку, чтобы он отремонтировал коридор.

– А папа где?

– Пошел счастье искать.

– Ты думаешь, нам счастья не хватает?

– Разве чего-то еще?

Мамин взгляд поверх голубого ободочка с серым слоником на белом боку.

– Батона белого хлеба с колбасой. И тогда уже счастье будет в самый раз.

– Все вы тут какие-то… ненормальные, – прошептала мама. – Бабушка права.

Бабушка неправа.

Саша смотрела на мать, на ее холодное лицо. Прядь волос упала на щеку, завилась под скулой. В полутьме мама казалась незнакомой, молодой, злой.

– Сами не живете и другим не даете. Велес этот еще твой ненормальный.

– Он не мой. – Саша сжалась, ожидая услышать: «Немой и глухой».

– Тебе же пятнадцать. Взрослая, а все бегаешь. Вон, квартиры жжешь. Думаешь, это просто так получилось? Нет! Все правильно. Все сгорело. А ты это доказала. Ты вообще мастер по доказательствам. – Голос мамы становился тише. Она шептала: – Родила девочку, думала, радость, для себя. А ты меня все время расстраиваешь. От тебя же одни огорчения. Ты как отец. Тот тоже только для себя. Лелеет свое творчество. Может, ты поэт?

– Про заик и про белок, – буркнула Саша, вставая.

Показалось, с маминой кровати вместе с ней поднялась черная тень. А еще показалось – конечно, показалось, – что тень улыбнулась.

Саша быстро отвернулась. Сердце колотилось в горле. Почему-то подумала про Сеньку. Что с ним? Вернулся ли в больницу? Смешал ли воды? А то купит что-нибудь сильно иностранное, а потом чупакабры из всех щелей полезут.

– Молчишь? – шептала мама. – Всегда молчишь… Может, тебе просто говорить не о чем?

Саше было очень много что сказать. И про Тьму, и про Сеньку, и про бабушку. Но слова… что слова? Лучше она Сеньке позвонит.

– Отец! Вылитый отец! – бросила ей в спину мама.

– Он хороший, – не выдержала Саша. Чем дальше говорила, тем больше голос креп. – Он самый лучший на свете! А еще он сказал, что все наши беды оттого, что мы сначала людей придумываем, а потом в них влюбляемся. Вот! А любить надо настоящих людей!

– Иди отсюда!

Саша и так хотела уйти. Убежать к себе в комнату и упасть лицом в подушку. Почему-то подумалось про Тьму. А он-то какой на самом деле?

Какой, какой… Толстый.

Позвонила Сеньке. Он воссоединился с телефоном и теперь радостно сообщал, что опять лежит в палате, что кормить стали лучше, но все равно плохо. Потребовал себе, как заключенному, посылку с салом и теплыми носками. Врачи обещали в понедельник выписать. Как раз на разминку успеет. А потом обед.

– Воду нашел?

– Там какая-то зеленая была. «Донат». Нам ее ведрами выдают. На этикетке написано, что из Словении.

Саша набила название воды в Инете.

– Чего они меня не выписывают? Скажи им! Тут уже Василий Степанович ходил.

Была такая вода, добывалась из скважины рядом с городом Рогашка Слатина, в Словении.

– Они сначала из тебя все нужные органы вырежут, а потом отпустят.

Выливал Сенька воду у себя, скорее всего в Кубань.

– Э! Какие органы?

– Все, кроме желудка. Желудок порчен бигмагами. Ну и мозги вряд ли возьмут.

– А что мозги? – волновался Сенька.

Кубань текла со склонов Эльбруса и впадала в Азовское море.

– Кипят твои мозги! – Ничего, в следующий раз не будет деньги на фаст-фуд спускать.

Азовское море цепочкой проливов соединялось с Атлантическим океаном. Керченский пролив – Черное море – пролив Босфор – Мраморное море – пролив Дарданеллы – Эгейское море – Средиземное море – Гибралтарский пролив – Атлантический океан. Вода из скважины в Словении отправилась в такое путешествие. Даже голова закружилась. Это какой же результат будет? Сотрутся пятна на солнце? И кстати, «донат» с английского переводится как «жертвовать». Теперь точно все получится.

– Болей дальше, жди визита инопланетян!

– Каких?

– Зеленых. Как та вода, что ты вылил.

Саша упала на кровать.

Потолок был бел. Хорошо, что в комнату сажа не забралась.

Все воскресенье мама никуда не ходила. Пела у себя в комнате песни, чертила, пила кофе. Зато исчез папа. Может, бабушка права? И у них семья неандертальцев? И видят они этот мир не так, как все.

В понедельник утром Эдик встретил ее около школы. Где еще можно встретить человека, с которым учишься в одном классе? Только здесь. На глазах у всех.

Он ничего не говорил. Стоял и улыбался. Противная такая улыбочка. Лицо спокойное. Отлично понимает, что все получилось.

– Галич! Иди в баню! – за несколько шагов начала Саша.

– Месяц! За тобой должок!

– Счастливые долги прощают.

– Прощать – это не ко мне.

Саша остановилась. Можно сбежать. Сумку на другое плечо перекинуть и – домой. Рвануть через парк, через забор, на улицу, затеряться во дворах. Когда-то она легко перелезала через забор. Интересно, как сейчас. И прийти на второй урок. Или опоздать на первый?

– Я Варчук предупреждал.

– Вот с ней и целуйся.

Эдик хохотнул. Демонстративно так, еще всем телом дернулся.

Саша сделала шаг к крыльцу. Эдик сделал шаг навстречу, не пуская ее.

– Не буду я с тобой целоваться!

– Выходит, ты соврала.

– Пошутила.

– У меня с чувством юмора плохо.

Шаг. И такой же шаг навстречу. Еще по шагу, и они столкнутся.

– Если узнает Ариана?

– Она знает. Думаешь, наши не постарались?

– И что?

– Рыдает в подушку.

– Я думала, говорит: «Хорошо».

Лицо мгновенно преобразилось. Улыбка – уже не улыбка, а злая усмешка.

– Ну что, так и будем здесь стоять? Это же дело чести. Вы просили, я сделал.

– Но вы же подружились!

– Это неважно. Уговор дороже денег.

– Я не хочу.

Лицо Эдика расслабилось, нижняя губа чуть выпятилась. И чего она за ним так внимательно наблюдает? Портрет хочет написать?

Сзади шум, топот. «Я первый! Я!» Саша скакнула в сторону и побежала к крыльцу.

– Саша! Саша! Не беги так быстро! – раскатисто крикнул литератор.

В раздевалке Светка, смотрит мимо.

– Ну, слушай! Тебя никто за язык не тянул. Сама предложила.

– Я не помню.

– Ну, как же! «Бедную Лизу» обсуждали, помнишь?

– Ну да.

– Еще Зара с твоим Велесом на первой парте сидела.

– Он не мой. Сидела.

– И все смеялись, что она толстая.

– Смеялись.

– Вот видишь! Все помнишь, а говоришь, не обещала! Так не бывает, подруга.

От Светки хотелось отвязаться. Всю эту историю выкинуть из головы. Потому что были другие дела. Важнее. Велес сказал, что сегодня после школы придет его мама, и просил Сашу не убегать, а помочь отбиться от врагов.

И она честно сидела в углу зимнего сада, около раздевалки, старательно сливаясь с зеленью фикуса. После седьмого урока народ отшумел, вешалки заметно поредели.

– Так что с долгом?

У фикуса был широкий горшок. Невысокий, но очень широкий. Одним махом не перепрыгнешь. Сзади окно. Справа высокая решетка раздевалки. Не до потолка, можно перелезть.

Представила, как на глазах Эдика карабкается, срываясь и падая, на решетку. И отказалась от этой мысли.

Снова покосилась на горшок.

Галич бухнулся на лавку, прижимая к решетке.