Армас. Зона надежды Венедиктова Юлия

Понедельник

Плакать будем потом

Сижу на лавочке и смотрю на окна детского отделения. Сегодня я честно пришла к больнице в десять утра. Кабинет доктора Гриба в соседнем здании, скрытом многолетними соснами, и мы точно не встретимся. Я просто пришла к больнице, как и обещала папе.

Дышу воздухом, слушаю Беатрис, отгоняю мошку.

Из третьего корпуса выходит женщина с мальчиком на руках. Поравнявшись со мной, задумывается, потом садится рядом. Серое усталое лицо, жирные волосы скручены в небрежный пучок. Она была бы красавицей, если бы не печать усталости. Ребенок сидит между нами, неестественно закинув голову, и смотрит в одну точку. Женщина звонит кому-то и тихим голосом сообщает новости. Потом откидывается на спинку и оглядывает меня.

– Пациентка?

– Ага. Доктора Гриба.

По тому, как вскидывает брови, понимаю, что о моем лечащем враче она наслышана.

– Ну хоть это нас не коснулось. Хотя не знаешь, что и лучше.

– По-моему, лучше всего здоровая жизнь.

– Не помню, как это. Уже пять лет мне кажется, что каждый день несет только странные вести, новые диагнозы, траты, разочарования. Мира вне больниц не помню.

– Забавно. Я тоже – пять лет. Но как вчера помню жизнь без боли. Когда бегала по улицам, ходила в цирк с папой.

– Говорят, доктор Гриб ас в своем деле. Многих вытаскивал с того света. А ты вроде неплохо выглядишь. Немного синенькая, немного зелененькая, зато на своих двоих ходишь, не в палате лежишь.

– Вы меня пару лет назад не видели. Тогда не только синенькая, но и желто-фиолетовая была. Гриб ставит на мне всяческие эксперименты. Мне даже кажется, он держит меня из исследовательского интереса. Конечно, это я от злости говорю. Он лучше знает, что делать. Просто я устала. Не умираю, но и не живу.

– Я тоже устала. Девять месяцев счастливого ожидания – так мечтала быть мамой. А потом тьма, тьма, тьма. Вижу – не нормальный, не как все, не живой. Страшно. Врачи «кормят завтраками» – подождите, потерпите, он развивается нормально. Потом – как снег на голову – диагнозы.

С года, каждые два месяца живем в больницах. Бесконечные массажи, процедуры. Ходить научились недавно, почти не говорим. Не принимает чужих людей, ест плохо – постоянно рвет. Пытаюсь привыкнуть, что Миша всегда будет не как все. Отсталый, другой, никому не нужный, кроме меня. Некоторые научились принимать такую жизнь; я видела таких матерей, спокойных, терпеливых, с мудрыми глазами. Живут, любят, делают, что могут. Я – пока нет. Еще кажется, что проснусь, а Миша совсем здоровый, бегает и говорит, играет с игрушками. За что нам это?

У меня нет слов, чтобы подбодрить ее. И даже сказать: «Все будет хорошо» – не поворачивается язык. Хорошо вряд ли будет.

Мальчик Миша, сидящий рядом со мной, начинает подавать признаки жизни. Качает ногой и медленно поворачивает голову. Пытаюсь улыбнуться, увидев пустые глаза. Ведь это просто ребенок, больной ребенок. Он фокусирует взгляд на моем лице и…

– Аааа!

Крик, который вырывается у него, мало похож на человеческий. Он дергается, булькает и орет, орет. Мать хватает его и машет мне: уходи, исчезни. Я ухожу, не оглядываясь, быстро и испуганно.

Сердце колотится, в ушах еще стоит его вопль. Почему он так закричал, посмотрев на меня? Такие дети видят больше, чувствуют острее. Как животные чуют плохих людей и надвигающиеся катастрофы. Что он увидел в моих глазах? То, о чем я боюсь подумать, но постоянно чувствую?

Прыгаю в автобус, даже не взглянув на номер, и пытаюсь восстановить дыхание. Но становится только хуже. Противно пахнет бензином, духами и едой. Я попадаю в какую-то мысленную черную дыру и выныриваю при виде знакомых мест.

Выхожу и осматриваюсь. Родной район. Место моего детства. Через дорогу – школа и старый дом. Бывшие друзья, первые учителя, двор с разбитой песочницей и визгливой соседской собакой. Место, где проходило детство, кажется сокровенным.

Неторопливо шагаю, рассматриваю мельтешащих детей. Стайка девчонок шушукается у лотка с мороженым, мальчишки гоняют на роликах и велосипедах.

Почему одни теряются и не находятся, а другие сами бегут, лишь бы из дома? Почему одни здоровы, а другие больны и с самого рождения ничего не видят, кроме врачей? Зачем мальчик Миша родился таким, что даже не в состоянии разглядеть жизнь вокруг себя, улыбнуться своей матери?

И почему большинству плевать на мальчика Мишу и на всех остальных…

И почему мне «повезло» побывать на разных сторонах?

– Агата?

Выныриваю из потока риторических вопросов. Передо мной, распахнув черные глаза, стоит бывшая одноклассница.

– Ты?

«Еще жива?» – слышится в ее вопросе.

Вглядывается в лицо сосредоточенным взглядом.

Как же ее зовут? Гурамова… А имени не помню. Зато помню, как она сидела затаившейся мышкой на последней парте и вжимала голову в плечи при каждом взгляде учителя.

Да я и сама такая была. Впрочем, я такой и осталась. А Гурамова теперь так и пышет воинственностью и раскрепощенностью. Яркая косметика, загорелые ноги в миллиметровой длины шортах. Смело.

– Как ты, Агата? Лучше?

– Великолепно.

Главное, не начать кашлять кровью в этот момент. Шучу, конечно. До такой степени я еще не разложилась.

– Слушай, – предлагает она после душевных терзаний, отразившихся на лице, – мы завтра с ребятами собираемся в кафе на Герцена, отмечаем сдачу экзаменов. Приходи тоже. Всем было бы интересно на тебя посмотреть.

Ну да, я занятный экспонат…

– Придешь? В пять часов.

Я киваю раньше, чем успеваю подумать.

Гурамова убегает, махнув на прощанье рукой, стараясь ко мне не прикоснуться. Кстати, да. Точно неизвестно, как оно все там происходит, может, и воздушно-капельным передается.

Бывшие одноклассники ко мне в больницу не приходили. Их можно понять. Людям неудобно, когда рядом кто-то умирает. Теперь у меня и одноклассников нет. Только репетитор, но и он уехал в отпуск.

Может, жизнь вернет мне тех, кого когда-то отвратила болезнь?

Навстречу идет влюбленная парочка. У обоих одинаково дурацкие улыбки, и даже одеты они в одном стиле.

А меня вдруг посещает интересная мысль.

Если уж мне так «повезло» побывать и там, и здесь, поиграть за команду здоровых, вжиться в шкуру больных, видеть глаза потеряшек, бегунков…

Есть масса людей, которые с этим никогда не сталкивались и живут в иных плоскостях. У них другие заботы и радости, и нет смысла рассказывать им, что хорошо, а что плохо. А я… Возможно, я могу быть кому-то полезной.

Выуживаю из кармана джинсовки телефон и набираю Объекта.

– Саша, помнишь, ты рассказывал про Кирилла? Может, попробуем… Отец даст машину? Когда будет удобно? В среду? Отлично.

Немного подумав, звоню Вадиму.

– Ты хотел помочь? В среду мы заедем за тобой. Пришли адрес эсэмэской.

Ночью лезу в Интернет. В друзьях Объекта нахожу Кирилла. Вглядываюсь в фотографию улыбчивого человека с гримом на лице. Ничто не указывает на то, что он преодолел серьезную болезнь. Сейчас ему двадцать шесть, а в детстве он чудом избежал диагноза ДЦП. Проведенное в больницах время не прошло зря, сначала он просто развлекал и смешил больных детей, теперь стал больничным клоуном Веснушкой. Профессиональным, прошедшим специальное обучение. Да, на больничных клоунов тоже учатся.

Больничные клоуны ходят в больницу регулярно и даже в экстренных случаях им позволено помогать. Например, поддерживать ребенка перед операцией.

На страничке Кирилла натыкаюсь на запись.

«Один день из жизни больничного клоуна.

Два раза в неделю мы мажем щеки красной помадой и нацепляем носы – круглые, клоунские, яркие. Куда же без них.

Яркая одежда – само собой. Это не сложно. Сложно держать улыбку. Нас, конечно, этому учили. И мы очень стараемся. Еще учили не привыкать к ним, к грустным больным малышам. Но это не получается вовсе.

Внимание! Клоун Веснушка и клоун Нюня готовы!

Предоперационная – ты больше не предоперационная, а волшебный телепорт. Травматологическое отделение объявляется ареной спортивных побед и свершений, а палаты – территорией игры и чудес.

Кто у нас здесь? Витя! Какой ты сегодня румяный, Витя. Держи машинку.

Мы будем перед ним прыгать, хохотать, катать машинку и посвящать в великие русские богатыри.

Я знаю, что завтра Вите предстоит сложная операция. Он жутко бледный от волнения.

Нюня, чего ты распустил сопли? Витя тебя ударил? А ты не воруй его машинку, не воруй!

Аркашка, привет! Видишь, я перекрасил кудри в рыжий, как и обещал! А гольфы видишь? Все полосатые! Полосочка красная, белая, желтая, зеленая.

Нюня, чего ты разнюнился? Хочешь такие же гольфы? Не реви, лучше скрути для Аркашкиной мамы цветочек из шарика.

Аркашка стремительно слепнет, он уже даже маму едва различает.

А здесь кроватка Марьямки. Маленькая кокетка и модница. Даже после уколов заплетает косички и, стесняясь кривых зубов, прикрывает ладошкой рот.

Если Марьямка хохочет, забыв об условностях, значит, ты выложился по полной.

Хохотала.

Она умерла утром, и на ее кроватку еще никого не переселили.

Это первая смерть, которая прошла рядом.

Чего ты замолчал, брат Нюня? Пой, крути собачек из шариков. Плакать мы будем потом. После…»

Я выключаю ноутбук и долго ворочаюсь, прежде чем заснуть.

Вторник

Свои и чужие

К добру ли телефонный звонок, вырывающий из объятий крепкого сна? Подозреваю, что нет. Ранним утром и поздним вечером звонят либо те, кому остро необходимо сообщить нечто плохое, либо бесцеремонные друзья. И я им с утра не товарищ!

Бормочу проклятия и шарю рукой по кровати. В какой угол завалился этот диверсант?

– Ори тише, – упрашиваю я его, морщась от головной боли. – Папу разбудишь.

Но подлец не унимается.

Не иначе доктор Гриб соскучился по своей «любимой» пациентке. Ну уж нет, пусть встреча со мной останется для него несбыточной мечтой.

Наконец нащупываю телефон – он забился в угол пододеяльника – и долго выковыриваю беглеца непослушными пальцами.

Но как только вижу, от кого был звонок, остатки сна в панике разбегаются в разные стороны. Клюква! Наша боевая, тянущая все на своих плечах, ломовая лошадка поисково-спасательного отряда «Армас».

Когда она последний раз мне звонила?

Скорее всего никогда. Изредка мы общаемся тет-а-тет, именно от нее я получаю самые вкусные вкусности в больнице, и самые ободряющие пожелания тоже от нее. И ни одного звонка. Для нытья и дружеского участия у меня есть Объект.

Что же такого должно произойти, чтобы Клюква позвонила мне ни свет ни заря?

Замечаю время на дисплее. Хм, уже не совсем «ни свет ни заря» – половина десятого. Папа давно на работе, и другие нормальные люди заняты своими делами.

Нажимаю несколько кнопок и слушаю автоответчик:

«Вы находитесь в меню голосовых сообщений. У вас одно новое сообщение от абонента номер…»

Механический голос проговаривает цифры долго и старательно, будто на приеме у логопеда.

Следом раздается звонкий торопливый голосок Кати – Клюквы.

«Агата, привет! Тут возникли кое-какие неполадки… Твоя помощь нам очень бы пригодилась. Нет, нет, ничего сложного. Форма одежды – удобная, обувь разношенная, настроение веселое, боевое, самочувствие хорошее. Если все вышеперечисленное в наличии, жду тебя в „Армасе“. Если что не так, звони, разберемся. В общем, просыпайся, потягивайся, завтракай. Жду. Твоя Клюква».

Думаю, если бы Клюква была моим лечащим врачом, я бы в два счета встала на ноги. Обладает она какой-то целительной силой. И неугасающим энтузиазмом.

Пулей слетаю с кровати. Потягивания и завтрак оставлю для другого дня, более спокойного и обстоятельного. А сейчас скорей в «Армас»! Подумать только, я там кому-то нужна.

Только примешь решение жить на всю катушку, возможности так и сыплются со всех сторон.

На кухонном столе под газеткой папа оставил бутерброды. Но меня мутит от одного только вида кружевного ломтика сыра.

Если бы у нас был пес, я бы слыла хорошим едоком. Но нет поблизости бездонного рта, в котором исчезает вся недоеденная пища. Поэтому просто убираю бутерброды в холодильник, а то засохнут.

К содержимому холодильника я совершенно равнодушна, зато шкаф преподносит сюрприз. Обнаруживаю в глубине полки летние штаны салатового цвета и с удивлением влезаю в них. Я их носила последний раз лет в двенадцать! Пожалуй, пятая точка у меня раньше даже посолиднее была. Ах, вот где подвох – штаны мне коротки. Подворачиваю, превращая в бриджи.

Вытягиваю из недр шифоньера канареечную кофту. Раньше она мне жутко не нравилась, но теперь я вижу главные ее достоинства – наличие рукавов. Это же настоящее спасение в жаркий день.

И чего я вцепилась в эти пыльные джинсы и грубую джинсовку? Надо бы сделать полную ревизию шкафа. Одним махом разноображу гардероб, раз уж детские вещи мне до сих пор годны. Может, заодно пошарить в вещичках сестры? Пусть поделится обновками.

Это я так шучу неудачно. До размеров ребенка-детсадовца я еще не исхудала.

Вожусь с ключами и слышу за спиной шаги. По лестнице под ручку спускаются две старенькие бабули. Приветственно киваю им через плечо и слышу шушуканье кумушек.

– Ты откуда такая будешь? – наконец решается спросить одна, оглядев меня с ног до головы.

– Я здесь живу. Вообще-то.

Ключ все никак не уместится в замке, я начинаю торопиться, кумушки глядят воинственно. Еще примут за вора, полицию вызовут, объясняй, почему ты здесь редкий гость.

– А мы тебя здесь раньше не видали. Только вертлявую пигалицу. Она еще в носу вечно ковыряется. А тебя раньше не было.

Я улыбаюсь кумушкам во весь рот и даже хихикаю. Ключ легко входит в замок, и я сбегаю вниз по ступенькам.

– Наркоманка, что ль? – слышу за спиной. – Зеленая какая-то, нервная.

Здесь еще долго будут перемывать мне косточки. Это вы, бабушки, еще синяков на моих руках не видали.

Вспоминаю, все ли из списка Клюквы у меня с собой.

Одежда – мало того что удобная, так еще и летняя, легкая! Настоящая роскошь в последнее время. Обувь что ни на есть разношенная, даже дырка в подошве имеется. Сгодится для сухой погоды. Настроение боевое, а самочувствие хорошее. Я готова к настоящим подвигам. Другое дело, что подвиги «Армаса» чаще всего заключаются в рутинных делах – обзвонах, обходах, опросах. Но это не умаляет их важности.

В штабе благодатная полутьма, прохлада и тишина. Иду по коридору, стараясь не нарушать гармонии. Ольга за своим столом прижимает плечом телефонную трубку, изредка кивает незримому собеседнику и что-то строчит в блокноте. Улыбается мне уголками губ, машет вправо и рисует цифру «шесть» в воздухе. Видимо, там находится Клюква.

Дверь шестого кабинета распахнута, но сам он пуст. Я здесь еще не бывала. Чаще всего тут проходят собрания для старших групп и координаторов. Обстановка напоминает ученический класс, только сейчас столы и стулья сдвинуты к дальней стенке, повсюду стоят коробки, пакеты, на подоконнике навалена куча бумаги. На столе в центре стоит включенный компьютер.

Позади раздается шум, стук и кряхтенье. Поворачиваюсь и долго моргаю, чтобы прогнать видение. Но оно не прогоняется, потому что вполне реально.

Передо мной стоит Клюква. Правая нога в гипсе, левое колено забинтовано. Одной рукой она опирается на костыль, другой сжимает стакан с коричневой жидкостью.

– Костыль где-то посеяла, – говорит она и смеется. – Посторонись!

Грохоча, протискивается к столу и опускается на стул перед компьютером.

– Будешь кофе? Можешь хлебнуть из моего стакана. А вот если хочется целую порцию, придется сбегать за ней самой.

– Я бы принесла тебе поесть, – бормочу я, разглядывая обновленную версию Клюквы.

Она ловит мой взгляд и хмурит брови.

– Эй, я не инвалид! Просто маленький перелом.

– И? – вопрошаю я, переводя взгляд с гипса на забинтованную коленку.

– И незначительный ушиб. С этим живут! Помнишь, на зимних поисках Суворов так дико отморозил конечности, что встал вопрос об ампутации?

– Да, Объект рассказывал. Но Суворов крутой мужик. А ты девушка.

– Пфф, ну и что?! – Клюква сверкает глазами, но потом смягчается. – Ну поплакала вчера немного. Исключительно от обиды.

– И все же, Катя, ты настоящий герой. В таком виде продолжаешь трудиться… Образец для всего «Армаса».

– Это ты для всех нас образец. Когда мы видим прозрачную Агату, приехавшую на Санькиной таратайке повидать нас, мы с утроенными силами бросаемся на поиски.

Чувствую, как обдает жаром щеки, и отвожу взгляд в сторону.

– Очень не вовремя я навернулась, – жалуется Катя. – Сейчас такая горячая пора.

– У нас всегда горячая пора.

– Но лето! Ты же понимаешь, Агата. Лето! Все вылезают в лес – грибники, ягодники, дети, пенсионеры. А еще городские поиски, акции и детский дом, с которым мы сотрудничаем. Нужно все проконтролировать, согласовать, привезти, рассортировать, упаковать. Дела не ждут.

– Как хорошо быть всем нужной, – говорю я, чтобы вернуть ее с небес на землю.