Армас. Зона надежды Венедиктова Юлия
– Пфф, я-то думал, что-то интересное.
– А помогать людям, по-вашему, не интересно?
– Слышала я про этот отряд, – говорит Аська Клевцова, и все головы поворачиваются к ней. – Болтовни много, а толку ноль. У наших соседей сын десятилетний пропал. Стали они в полицию звонить, потом, от отчаяния, видимо, в отряд этот. Там сразу забегали. Двое суток возня продолжалась. Всех достали – выспрашивали, вынюхивали, подозревали, бумажки клеили. А потом пацан сам объявился! Просто уезжал к дружку по Интернету в соседний город.
– А у меня был парень волонтер, – вторит Дашка Потапова, накрашенная, как Леди Гага. – Двадцать лет, а в голове, кроме пропавших людей, нет ничего. В фэйсбуке постоянные просьбы о репостах, времени на меня не хватает, потому что не умеет расставлять приоритеты. Если бы они там хотя бы деньги зарабатывали, а то ведь простое сотрясание воздуха.
– Как вы не понимаете? – спрашиваю я, а голос предательски дрожит.
Мне хочется сказать о том, что бурлит сейчас в душе. Обо всей истории нашей «болезни».
Да, мы не получаем денег. Да, постоянно думаем о потеряшках и, разглядывая людей на улицах, ищем не симпатичные мордашки, а лица с ориентировок. И естественно, нам хочется поделиться этим со всем миром. Ведь если все будут знать, у потеряшек будет больше шансов на спасение. И да, дорогие бывшие одноклассники, ставшие мне настолько чужими, в любой момент вы можете стать героем той самой ориентировки, мимо которой равнодушно пройдут другие. Другие, но не мы…
Мне хочется сказать все это, но из горла рвутся лишь клокочущие звуки.
И становится страшно. Оттого, что я не могу защитить отряд. Не могу объяснить этим дуракам важность дела, которое совершают мои друзья.
Чувствую слабость во всем теле. Вместо пламенной речи я с шумом отодвигаю стул и ухожу.
Стоя за кадкой с неизвестным, но жутко злобным растением, набираю номер Объекта.
Слышу его теплый голос и чувствую себя полным ничтожеством.
– Саш, забери меня, – шепчу в трубку и вытираю рукавом щеки. – Я не смогла, я трус.
Он забывает все вопросы, кроме главного – куда ехать.
Уткнувшись лбом в прохладную стенку, слушаю гудки.
Он уже заводит машину, он уже едет. Только мне будет стыдно смотреть в его глаза.
Гурамова и Топорков извлекают меня из-за кадки и ведут к столу.
– Чего ты, в самом деле, – ворчит Гурамова, принося мне воды.
Болтовня перетекает в спокойное русло. Меня благоразумно не трогают.
Они появляются втроем – Объект, Максим и Суворов. В грязных штормовках, защитных штанах, заляпанных резиновых сапогах. И лица у них такие суровые, будто приехали на бандитскую разборку.
Все кафе затаив дыхание смотрит на моих спасителей.
Максим обводит взглядом зал, потирая кулаки. А Объект в своем репертуаре – сражается с кустом-прилипалой у двери. Кажется, куст побеждает, потому что Санька теряет равновесие и заваливается на пол, получая колючей веткой в лицо. Максим оборачивается и разнимает свару, растаскивает противников по углам – Объекта поближе к Суворову, а куст – как можно дальше от входа.
Суворов первым замечает меня. Он иронично и спокойно смотрит в мои глаза, и мне не нужно никаких слов и ободрений с такой-то группой поддержки! Мне просто хочется плакать оттого, что они у меня есть.
Опускаю голову и шмыгаю носом, пока они шагают в нашу сторону. Одноклассники не сводят глаз с чудо-процессии.
– Уютное местечко, – громко отмечает Максим и подволакивает ко мне сразу два стула.
На них тут же усаживаются Санька и Суворов.
Недовольный Максим бегает по забитому залу в поисках стула и, кажется, отбирает его у ребенка. Мы с Объектом смеемся, а Максим ретируется к нам.
Я сижу, зажатая Сашкой и Суворовым. От них пахнет костром и тревогой, со стороны Объекта еще тянет чем-то сладким. Я опускаю глаза и вижу, что у него мокры обе штанины выше колен. Он заливается краской и шепчет мне на ухо:
– Это не то, что ты подумала. В машине пил газировку и облился. Как ты?
– Уже лучше, – шепчу я и глажу его руку. – Прости, что позвонила в такой нелепой ситуации. Но…увидела вас, и мне сразу полегчало.
– Три пива! – кричит Максим.
Суворов отрицательно качает головой. Объект, немного подумав, – тоже.
– Еды, еды закажи, – трубит он.
– Одно пиво и две минералки для моих мальчиков, – не унимается Максим. – Ах, черт с ним! Три минералки и ни одного пива!
Мы с Объектом хихикаем над его терзаниями, девчонки во все глаза таращатся на Суворова и Макса.
Пока Максим со всеми знакомится и представляет «своих мальчиков», я осмеливаюсь взглянуть на Суворова.
Меня обдает жаром его темных глаз.
– Как ты?
– Спасибо. Нашли? – спрашиваю чуть погодя.
Ведь ради кого-то были нужны эти резиновые сапоги и штурмовки.
– Пока нет. Болотистая местность. Парень, двадцать лет.
У меня сердце заходится от стыда. Оторвала их, перетянула одеяло на себя, да еще и не смогла отстоять перед горсткой подростков.
Пока я краснею и чувствую собственную никчемность, приносят минералку и хот-доги.
Потом все долго слушают, как Максим и Сашка упражняются в красноречии. Они наперебой делятся историями из практики «Армаса». У них гораздо лучше, чем у меня, получается быть адвокатами нашего отряда.
Я замечаю, как с лиц моих сверстников сходит гримаса пренебрежения. Даже Потапова смотрит на поисковиков новым взглядом.
Затаив дыхание сама слушаю яркий рассказ Максима. О том, с каким треском на вчерашнем поиске сломала ногу его жена, Клюква. И как они ломились в травмпункт, пугая мирных калек. И как Катя требовала у врача прямо сейчас, немедленно, целую ногу, ведь она ей так нужна, жизненно необходима! И как сегодня его «старушка», стуча костылями и щелкая зубами, обзванивала всех в поисках помощи и заполучила меня. Так что и мне досталась порция уважительных взглядов. И я даже рассказываю, какую работу мы сегодня провернули.
Максим снова перетягивает одеяло на себя. У него сотни историй и яркий ораторский талант. И если он вздумает написать книгу о нашем отряде, она точно удастся. Она будет не только грустной, но и оптимистичной. Будет вызывать приступы хохота и острое желание действовать.
У Суворова звонит телефон, и я придвигаюсь, чтобы слышать взволнованный голос на той стороне связи.
– Нашли паренька. Полуживой. «Скорая» везет в больницу. Все будет хорошо.
– Не сомневаюсь, – произносит Суворов и встает.
Макс и Сашка подскакивают вслед за ним.
Суворов берет меня за руку, и мы уходим.
Песчаная буря
Во сколько бы я ни проснулась, солнце уже на месте.
Слышу, как папа собирается на работу. Вчера он спросил о встрече с Грибом, и мне пришлось импровизировать.
С моих слов получилось, что Гриб осмотрел меня с головы до пят и был приятно удивлен. Сказал, что свобода идет мне только на пользу, и следующая наша встреча назначена на июль. Папа мне не поверил и сразу позвонил уважаемому Боровику Мухоморовичу. Даже на другом конце комнаты я слышала доносящееся из трубки:
– Это не шутки и не игрушки, Агата поступает очень глупо, а вы ей потворствуете. Все наши многолетние усилия могут оказаться напрасными.
На этих словах я расплакалась и убежала в каморку. Какие такие особые усилия прикладывал Гриб, если болезнь все время возвращается? Она прорастает во мне, завоевывая клетку за клеткой.
После назидательной тирады Гриб велел нам приезжать сию же секунду. Папа вызвал такси, и через час у меня уже брали анализы на биопсию.
Одно радует – домой отпустили. Но по первому звонку Гриба я мигом должна материализоваться в его кабинете. Звонок, естественно, будет на папин телефон, потому что мне совсем нельзя доверять.
Веки наливаются тяжестью, и в следующий раз я просыпаюсь уже в двенадцать. Вот это да! Сама собрала людей на хорошее дело и опаздываю.
Умываюсь и чищу зубы с закрытыми глазами – хочется досмотреть посетивший на рассвете сон. Но он не возвращается.
Пробегая к двери мимо зеркала, замечаю на щеке красные полоски от подушки. И как это Вадиму удается смотреть на меня с симпатией? Я неприбранное неухоженное чудовище. Хорошо еще, что прекратила экспериментировать со штанами не по размеру.
На маршрутке за семь минут добираюсь до дома Объекта. Он крутится возле старенькой отцовской машины.
– Не заводится?
– Сейчас полетит, как миленькая!
С трудом втискиваюсь на заднее сиденье. Там тюки с одеждой, гримом и другими нужными прибамбасами. Раздается протяжный вой. Ясно, Сашка еще и баян захватил.
– Как здорово подготовился!
– Кирюха поделился. Хотел с нами поехать, но в последний момент не получилось. А жаль, мог бы нам такой мастер-класс преподать.
– Надеюсь, успеваем.
– Самое то. Кирюха посоветовал это время. После завтрака они еще сонные и процедуры проходят, а сейчас как раз пообедают. Понятное дело, внутрь нас не пустят. И тем не менее… Дети – они даже в больнице дети, ты же понимаешь, Агаш. Им всегда сказки хочется.
Когда раньше Объект рассказывал мне о Кирилле, я радовалась еще одному чудесному человеку в своей копилке и грустила, что пока не могу стать таким же клоуном. Потому что нахожусь по другую сторону.
Сегодня я надеюсь хоть немного приблизиться к своей мечте.
Вадим топчется возле своего дома. На нем клетчатые шорты до колен и желтая футболка. С ним Баффи на поводке.
Ловит наши удивленные взгляды:
– Чего? Вы же сами не сказали, куда ехать.
Вадим с Баффи с трудом влезают в машину.
– Но Баффи же в декрете.
– И что, она теперь не человек, что ли?! Ей гулять надо, воздухом дышать, косточки грызть. У вас, случайно, косточки нет? Я бы чего-нибудь погрыз.
– Не завтракал? – удивляется Объект. Он не понимает, как это возможно пропускать законные приемы пищи. – У меня где-то булка завалялась, а еще…
– Ребят, давайте потом о еде.
– Кстати, да! Что делать надо?
Пока Объект убеждает Вадима, что у него прирожденный шутовской талант, я глажу Баффи. Почему у собак глаза умнее и выразительнее, чем у большинства людей?
Неподалеку от больницы мы останавливаемся, чтобы загримироваться. Объект натягивает безразмерный синий комбинезон и рыжий кудрявый парик. Я рисую ему красные щеки и гигантские веснушки. Вадим выуживает из пакета красный пиджак в белый горошек, но никак не может подобрать штаны, – одни сваливаются, другие не налезают.
– Оставайся в шортах, они у тебя веселенькие, – предлагает Объект. – И цилиндр на голову нахлобучь.
Вадим послушно напяливает шляпу, и они с Объектом колдуют над моим лицом. Сначала тихо хихикают, а потом ржут в голос. В зеркало я не решаюсь посмотреться, лучше не знать, как меня разукрасили эти великие гримеры. Салатовая пачка балерины болтается на поясе. Разноцветные клоунские носы как финальный штрих. Заодно приукрашиваем Баффи, прицепляя ей на загривок розовый парик. Объект достает баян, играет он вполне сносно. Остается лишь надеяться, что детишек мы развеселим, а не напугаем.
Такой разноцветной толпой бежим к окнам детского отделения. Впереди, будто Карлсон, потерявший пропеллер, переваливается с ноги на ногу Объект. О баяне он совсем забыл или поленился тащить, поэтому его волочет Вадим. При беге инструмент издает душераздирающие звуки, сигнализирующие о нашем появлении.
Беременной Баффи очень идет розовый цвет. Меня срубает приступ смеха, и я отстаю. Задираю голову и вижу, что бег сумасшедших клоунов не остается незамеченным. Окна во многих палатах открыты. Первыми нас замечают две девушки-медсестры и мальчик, сидящий на подоконнике второго этажа.
Объект выбирает удобную площадку, просматриваемую из всех окон, и резко тормозит. Вадим врезается в него и падает в клумбу с петуниями. Гармошка верещит, я хохочу и теряю пачку. Мальчик на подоконнике привстает и неуверенно улыбается.
Не дожидаясь, пока я верну пачку на место, а Баффи достанет хозяина из клумбы, Объект хватает баян и начинает:
– Я Бананчик, клоун классный, а со мной мои друзья – клоун Клепа, клоун Вася и собака, не моя!
Мы с Вадимом переглядываемся. Бананчик? Я снова не могу сдержать смешок, а Вадим кланяется и вопит:
– Веселись, честной народ! Клоун Клепа к вам идет!
То есть я клоун Вася… Понятно.
– Наше представление способствует выздоровлению. Песню запевай!
Объект трясет плечами, как старая цыганка, и затягивает бодрую песню про ежика. Я не знаю слов, но пытаюсь угадать рифму.
Объект прыгает, переворачивается, топает, я повторяю движения за ним. Вадим жонглирует кроссовками.
Детей на окнах становится больше. Они оттаивают на глазах и улыбаются. Некоторые смотрят с недоверием, но не уходят.
Я отпускаю себя и погружаюсь в это безумие с головой. Периодически осознаю себя то танцующей канкан, то поющей песню, которая сама сочиняется, то разудало играющей на баяне. Хорошо, что нас в палаты не пускают, иначе мы бы все разнесли.
Вадим изображает птеродактиля, а Объект – тираннозавра. Я тоже начинаю чувствовать себя вымершим существом. Сердце выпрыгивает из груди, в боку колет, пот течет ручьями, но это сейчас совсем не важно. Детский смех подстегивает меня на очередные сумасшествия. Мы становимся дрессированными пуделями Вадима, танцевальным ансамблем «Оладушка» (это уже ноу-хау Объекта). Я так даже в детстве не играла.
Вдохновленный Объект совсем расходится и провозглашает:
– А теперь выступают артисты большого-пребольшого театра!
Хватает меня за талию и подкидывает. Наверное, в его мечтах я должна была грациозно лететь, совершая тройные тулупы, но я визжу, растопыриваю ноги и попадаю Объекту в челюсть.
Пока мы приходим в себя – Саша собирает зубы, а я поправляю пачку, – на арену выходит Вадим и выдает целый мастер-класс по брейк-дансу.
Мы хлопаем глазами, дети хлопают в ладоши, а Баффи подхватывает начинание хозяина. Встает на задние лапы и поет, потом кружится именно так, как ожидал от меня Объект.
Санька подыгрывает ей на баяне, мы с Вадимом танцуем танец маленьких лебедей на заднем плане. К лапам нашей оперной дивы летит недоеденное яблоко, и мы заканчиваем концерт. Под аплодисменты бежим к машине, Баффи несет в зубах трофейный фрукт. По взглядам Объекта понимаю, что он бы тоже не отказался от такого презента.
Избавляюсь от пачки и в изнеможении падаю на сиденье. Вадим садится рядом, я чувствую его плечо.
– Думаю, все прошло неплохо! – радуется Объект, заводя машину.
– Просто супер! Вы видели, как они улыбались?!
– Кажется, мы немного скрасили им день, – соглашаюсь я.
– Если потренируемся, можем с гастролями по всему городу разъезжать, – осеняет Объекта.
– Ага, а потом и по стране, – вторит Вадим.
– Предлагаю отметить фурор в кафе. Вот в этом, например. Я плачу.
Саша пристраивает машину на стоянке и открывает дверцы мне и Баффи.
Заходим в светлый зал и ловим заинтересованные взгляды посетителей. Вадим подмигивает нам и кричит:
– Цирковая собака, алле-гоп!
Баффи машет передними лапами и поет, дергая головой.
Все хлопают, а мы выбираем столик у большого окна. К Вадиму подходит мальчик и просит сфотографироваться с собачкой. В кадр влезаем мы все, и фотография получается яркая и веселая.
– Кажется, я нашел легкий способ заработать!
– Эх ты, коммерсант, – фыркаю я, не в силах оторвать взгляд от его каре-зеленых глаз. – На детях хочешь заработать!
Объект приносит поднос с горой хот-догов и пирожных. Любовно ставит его на стол и бежит за напитками. Нам совсем лень ему помогать. Мы набрасываемся на еду.
Фотосессия с Баффи набирает обороты, но уже без нашего участия. Сашка набивает рот хот-догами, Вадим добывает из теста исключительно сосиски, я наслаждаюсь молочным коктейлем.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Объект и с озабоченным видом прикладывает руку к моему лбу.
Пугаюсь, что сейчас начнет оттягивать язык, приподнимать веки и мерить температуру или извлечет из комбинезона фонендоскоп.
– Все хорошо, – шепчу кротко.
Вадим смотрит на нас с нескрываемым изумлением.
– А ты как себя чувствуешь, клоун Клепа? – выкручивается Объект, перегибается через стол и хлопает его по лбу.
– Ой-ой-ой, можно подумать! А сам-то, клоун Бананчик!
Мы хохочем на все кафе и чуть не падаем со стульев.
– Не Бананчик, а Воланчик вообще-то, – обижается Объект.
– Мне тоже показалось, что Бананчик! Думаю, Санька в своем стиле – называет себя едой.
– А твой, Вадим, нижний брейк – это вообще нечто. Лучший номер дня.
– Ага, прибеднялся, что в спортзал всего месяц ходил, а сам такое выдал!
– Клянусь, это был абсолютный экспромт, – машет руками Вадим. – Сам не пойму, как получилось! Какое-то вдохновение нашло. Махнул ногой – и понеслось…
– Надо было заснять наше выступление, запечатлеть для потомков. Или для компромата!
– Дети сейчас рождаются со встроенной функцией непрерывной съемки, – выдает Объект. – Так что через пару часов поймаем наше выступление на YouTube.
– Звездой YouTube я еще не просыпался, – радуется Вадим.
– И не проснешься вообще, если еще раз выковырнешь сосиску из моего хот-дога! Ковыряй сосиски из своих!
– То есть мы уже их поделили?!
– Да! Я себе вот эти положил, а ты их жрешь!
Не могу без смеха смотреть на эту клоунскую перепалку.
Объект хлопает Вадима по рукам и ныряет под стол, чтобы не получить в ответ.
– Мальчики! Ведите себя подобающе! – говорю учительским тоном.
Объект ударяется головой о столешницу, и стакан с моим коктейлем опрокидывается и выливается ему на макушку. Он трясет головой, словно собака, и брызги летят на меня.
– Мы и ведем себя, как подобает клоунам, – булькает от смеха Вадим. – Клоуну Бананчику просто надо меньше есть. Потому что выглядит он, как клоун Арбузик!
– Воланчик я! Во-лан-чик! – кипятится мокрый Объект.
– Молчи, мальчик! – делает высокомерную физиономию Вадим. – У тебя еще молоко на губах не обсохло. И на щеках, и даже на шее!
Я хохочу до икоты.
– Я сегодня столько калорий сжег, что мне можно и даже жизненно необходимо, – придумывает аргумент Сашка. И тоже начинает нервно смеяться.
– Ты чего?
– Помните, как мы лезгинку танцевали?
– Нет. – Я неподдельно удивляюсь. – Я вообще будто не я была.
– Пнула меня три раза, еще и в челюсть ногой заехала! А сейчас аффективную строит! – возмущается Объект, ища поддержку у Вадима.
– Про челюсть помню, прости. А про остальное – ничегошеньки.
– А как песню про гномов пела, помнишь?
– Что-то пела, но про гномов не знаю ни одной песни, вы меня сейчас обманываете! Спелись, клоуны!
Оба подскакивают и поют:
– Гном Бим, гном Бом, гном Бам, гном Бум!
– А дальше?
– Я не помню.
– Я тоже. Что-то про дом.
Не помню, чтоб пела такую песню. Точно, аффективная. Гном Бам! Это ж надо.
Съедаем тонну сладостей, кидаемся друг в друга пластиковыми трубочками. У Баффи нос и лоб перемазаны мороженым, – благодарные дети угощали. Объект еще не обсох от коктейля, и на улице на него сразу кидаются мухи.
В машине меня подташнивает от бензина и запаха молочного напитка.
– Довези до следующего поворота, – прошу Объекта.
– Давай лучше до дома.
– Нет, хочу немного пройтись.
Вадим и Баффи выходят вместе со мной. Бредем по тротуару, отгороженные от всего мира стеной деревьев. Два клоуна и собака. У Вадима вид одухотворенный, будто и не он выписывал фортеля у больницы. Даже размазанный грим его не портит.
Мне вдруг очень хочется поймать свое отражение в любой зеркальной поверхности. Странно, никогда не переживала за свой внешний вид. Просто волнуюсь, что они мне там нарисовали… Просто волнуюсь.
– Агат, это был потрясающий день. Я когда с тобой познакомился, совсем другой жизнью зажил.
– Да ладно тебе.
– Нет, правда. Я раньше совсем другим был. Не знал, что можно так жить. И необщительным был.
– Вот уж точно никогда не поверю.
– Серьезно! Рот лишний раз не открывал, свое мнение держал при себе. А встретил седьмого января этого года самую красивую в мире девушку и расцвел! И актерский дар открылся, и даже владение брейк-дансом из космоса пришло.
Баффи ворчит и чешет ухо. Даже собака не хочет слушать эту наглую ложь.
– Перестань, Вадим. Я понимаю, что постоянно привирать – это твой авторский стиль общения. Но откровенную ложь слышать не хочу. Лучше просто молчи.
– Вот те раз. Я уже собрался тебе в любви признаться, а ты…
Он останавливается и хватает меня за запястье. Пульс трепыхается под его пальцами.
Песочные искорки на дне каре-зеленых поднимаются в бурю.
– Так можно или нет?
– Что?
– Признаться в любви.
– Нет.
– Почему?
– Ты многого не знаешь.
– Я хочу узнать. Очень.
– То, что я могу рассказать, тебе не очень понравится.
Вырываю руку и бегу прочь.
Так больше нельзя. Поигралась новыми ощущениями, и будет. Пора переворачивать страницу.
Хочется тихонько прошмыгнуть в свою комнату и уткнуться носом в подушку. Ковыряю в замке своим ключом и сразу чувствую неладное. В прихожей прибавилось обуви – босоножки и розовые детские сандалии. Из кухни раздаются голоса.
Дверь моей каморки распахнута, и я чувствую себя обворованной.
Она стоит у кровати и примеряет мою зеленую футболку. Рисуется перед зеркалом. Маленькая очкастая стрекоза. Пучеглазая муха.
– Выйди отсюда. Я не хочу, чтобы ты трогала мои вещи.
Надо видеть ее глаза. Будто встретила Халка в туалете. Еще разревется…
– Брысь, муха.
Выбегает, задев меня куцей косичкой по бедру.
– Агнюша! – кричит мама из кухни. – Ты где там притихла?
Я не ожидала, что они так быстро вернутся из санатория. Когда мы виделись в последний раз? Не помню. Нас обычно разводят в пространстве обстоятельства. Сестра меня точно плохо помнит. Но уже в том возрасте, когда задают много вопросов. Поэтому, конечно, знает.
На меня похожа… И тоже не совсем здорова. В этом я виновата целиком. Двух больных детей наша семья не потянет.
Иду в ванную и ожесточенно смываю грим, грязь, пыль, смятение.