Армас. Зона надежды Венедиктова Юлия

Бегунок

«Есть простые правила: не догоняй двух зайцев, до утра не гуляй в трех соснах, если сильно боишься к кому-нибудь привязаться, то не надо, – бояться поздно».

Екатерина kaitana Михайлова

Сегодняшний день не в пример прохладней вчерашнего, и моя джинсовка не мозолит глаза окружающим. Шагаю в магазин – сама вызвалась. Нет желания любоваться сестрой.

Аллея, по которой вчера шла с Вадимом…

Этого больше не повторится.

Задираю голову к небу и часто-часто моргаю. Все, забыли.

Несколько минут соображаю – купить все в маленьком магазинчике или пойти в супермаркет? Давно я не занималась шопингом, пусть даже и продуктовым.

Пока верчу головой, замечаю мальчишку. Знакомое лицо, какое знакомое лицо… На нем старый спортивный костюм с дыркой на коленке и драные кеды. Он прыгает в подъехавший автобус, и я не намерена его отпускать. Запрыгиваю на заднюю площадку и, прячась за пассажирами, рассматриваю пацана.

Есть у нас давнишний клиент-бегунок. Полная семья, заботливые родители, а он бежит из дома и бежит. И чего ему, спрашивается, надо? Хотя иногда я его понимаю…

Я еще не совсем уверена, он это или нет. На ориентировках разглядывала худое треугольное лицо, но то – фотографии.

У некоторых, кстати, хранятся фотки лишь трех-пятилетней давности. И как по таким искать постоянно меняющихся детей? Просят нас, например, найти десятилетнего оболтуса, а с фотографии таращится еще очаровательный бутуз… И ни грамма хулиганских замашек в чистых глазах. У бегунка, к счастью, много свежих фото, ведь родители знают о его наклонностях.

Он держится за поручень и интенсивно жует жвачку. Я вспоминаю, как Объект прибежал ко мне в палату, будто зимний ураган, в развевающемся белом халате и долго рассказывал о хорошем мальчике, пропавшем уже две недели как. А они, пол-«Армаса», каждый день рыщут по городу и боятся его найти. Потому что зима, и реальнее всего найти остывшее тело в сугробе. Потом меня посетил уже восторженный Объект, который был счастлив, что мальчик Коля нашелся. Живой! Грязный, простуженный и почему-то дико злой, но живой. Никто не знал, что он бегунок, а не потеряшка. А еще через месяц все повторилось – обескураженный Объект, поиски…

И сейчас эта маленькая дрянь получит у меня за все!

Пока я раздуваю ноздри и бью копытом, пацан преспокойненько дожидается нужной остановки и пулей вылетает наружу. Я бросаюсь за ним, но толстая кондукторша, прозевавшая бегунка, отыгрывается на мне. Хватает мертвой хваткой и трясет оплату.

Отсчитывая деньги за проезд, краем глаза слежу за клиентом. Он бодро шагает к рынку. Понятно, на дело пошел. Пропитание добывать. Только этого мне не хватало.

– И за него плати! – требует тетка.

– Еще чего! Я его первый раз вижу.

– То-то глаз с него не сводишь! Все вы с одной шайки-лейки. Плати давай.

Ссыпаю ей всю мелочь и несусь за мальчишкой. Ну погоди у меня. Из одной шайки-лейки, значит! Хм, неужели я так же жутко выгляжу?

Идет по мясным рядам, мерзавец такой, добычу пожирнее выбирает. Сейчас схватит тушку поросенка и даст деру. Я-то знаю.

Но он проходит мимо мяса. Ну не вегетарианец же! Мимо колбас и овощей… и исчезает. Я мечусь по рядам и сталкиваюсь с ним нос к носу. Неужели заметил хвост? Не может быть, у меня проколов не бывает. Смотрит нахально, сложив руки на груди.

– Ты кто такая?

На коленке дырка, а наглого корчит!

– Я кто надо. А ты Матвеев Николай Григорьевич, две тысячи третьего года рождения, на животе родимое пятно, телосложение худощавое?

Улыбка сползает с его лица. Он толкает меня и бросается наутек.

Значит, точно он, гад!

Бегу за ним и ору что есть силы:

– Стоять, не двигаться, Матвеев Николай Григорьевич, две тысячи третьего года рождения, рост сто пятьдесят два сантиметра, был одет в олимпийку синюю, штаны спортивные, черные, склонен к побегу и воровству!

Он сворачивает в закоулок и упирается в стену. Делает звериное лицо, обнажив верхние зубы, и рычит.

– Тебе чего надо, поганка? Поисковик, что ли? Иди, знаешь куда, поисковик?!

У добровольцев нет полномочий, чтобы привести бегунка домой насильно. Нужно звонить в полицию и ждать. Маленькое хамло об этом тоже знает.

У добровольцев нет таких полномочий… Но я не доброволец! Я сама по себе. Частное лицо.

Подхожу к нему вплотную… и отвешиваю оплеуху. То ли акустика в этой подворотне хорошая, то ли у меня тяжелая рука, но удар получается сильным, а хлопок звонким. Он хватается за ухо и корчится.

Дергаю его за шиворот и шепчу:

– Слышишь, ты, Матвеев Николай Григорьевич, сейчас мы с тобой вместе пойдем домой. Возьмемся за ручки и пойдем. Только попробуй сбежать. Я тебя теперь везде найду. А за поганку вот тебе еще!

Возвращаемся назад теми же закоулками. Я волоку бегунка за локоть. Он пыхтит мне в спину и, судя по тому, как горят уши, думает обо мне очень плохо.

Набираю Объекту:

– Саша, где бы ты ни был, приезжай к рынку. Скорее.

Мой трофей зыркает по сторонам – ищет возможности сбежать. Но я умело давлю на него авторитетом, в смысле придавливаю взглядом и изо всех сил держу руками.

Как известно, в драке побеждает та собака, в которой больше драки. А меня он разозлил не на шутку. «Поганку» вообще не прощу!

– Тебе что, больше всех надо?

– Конечно, а на кого еще полагаться, кроме себя? Вот чего тебе дома не сидится, инфузория в кедах? Мама и папа тебя любят, компьютер есть…

– Тоже мне радость – компьютер…

– Лучше в бега, да? Ты родителей с ума сводишь. Тратишь силы, и время, и нервы наших поисковиков.

– А я вот слышал, вас лисами называют.

– У пеших групп позывной «Лиса». Экипажи на машинах зовутся «Ветер». У штаба – позывной «Заря». А есть еще авиация – самолеты, вертолеты, они – «Борт».

Хм, кажется, он заговаривает мне зубы. Нельзя терять бдительность. И я держу его еще крепче, для верности наступив на развязанные шнурки.

У Объекта отпадает челюсть, когда он понимает, кто в моих руках.

Едем в абсолютной тишине. Сашка бросает на меня взгляды, полные любопытства. Как же ему не терпится услышать о нюансах моей поисковой операции! Мальчишка скорчился на сиденье и надул грязные щеки.

А у меня пропадает вдруг весь запал, и праведный гнев больше не застит глаза.

Когда Матвеев Николай Григорьевич медленно, по-черепашьи, выползает из машины у своего дома, адрес которого Объект знает наизусть, я вижу просто ребенка. Мальчика, которому отчего-то неуютно дома. Может, они и правда плохие родители?

Поднимаюсь вслед за ним на третий этаж. Здесь чисто и пахнет едой. И дверь у них красивая, дорогая, и симпатичный коврик лежит на полу.

– У тебя есть телефон?

Кивает.

Диктую ему свой номер и говорю:

– Когда твои немного отойдут, позвони мне. Свожу в наш отряд, познакомлю с хорошими людьми.

– А они меня побьют, – заключает он.

– Дурак ты. Они будут тебе искренне рады. Ты даже не представляешь как.

Вытирает нос кулаком и застенчиво улыбается. Куда делся уличный зверек?

– До свидания, Коля. До скорой встречи.

Уже увереннее подходит к своей красивой двери и давит пальцем на звонок.

Я отхожу в тень, отступаю с авансцены.

– Коля? Коля! Пришел! Сам! Сынок!

Нет, они не плохие родители. Просто так бывает тоже.

По дороге домой в красках расписываю Объекту свои похождения. В стиле: «Я ему бамс, а он мне тыдышь! А он такой бежит, а там тупик, и я ему бамс!» И про «поганку» не забыла пожаловаться.

Объект от души смеется и называет меня грозой бегунков.

Прошу не рассказывать об этом Суворову, ведь я нарушила все, что только можно. Он проболтается, не сомневаюсь. Суворов вечно его раскалывает… Но Суворов не будет ругаться. Может, самую малость станет мною гордиться. Мне бы этого очень хотелось.

Мы празднуем мое боевое крещение в парке, запивая мороженое лимонадом. К третьему ванильному рожку и двадцатому Санькиному тосту начинаю чувствовать себя бывалым поисковиком. Представляю, как буду сидеть на возвышении и читать новичкам лекцию, черпая примеры из богатого личного опыта. А после, так и быть, раздам парочку автографов.

В собственной прихожей сталкиваюсь с папой. О боже! Магазин… Разворачиваюсь и резко выхожу на лестничную площадку.

– Уже сходил. Надо же было Агнию завтраком кормить. И обедом. И уже скоро ужином.

Даже так! День пролетел незаметно. Хотя логично – только до рынка мы ехали на автобусе целую вечность. И все это время я сосредоточенно разглядывала профиль Матвеева Николая Григорьевича. Не очень-то хорошая из меня наружка. Но это только пока.

Сестра возится в углу со своими игрушками и бросает на меня тревожные взгляды. Наверняка лазила в моих вещах. Мамины взгляды далеко не тревожные, а очень даже конкретные. Мне ничего не остается, как скрыться в своем маленьком «бомбоубежище».

Веду носом, как ищейка, и проверяю, все ли на месте. Расческа лежит на другой стороне стола. Или у меня паранойя?

Здесь, собственно, и интересоваться нечем. Но запретное всегда привлекает.

Плюхаюсь на кровать и от нечего делать задремываю. Будит меня дверной скрип. Маленькая очкастая муха опять сует сюда свой нос. Кидаю подушку.

– Видела, что на двери написано?

Интересно, она умеет читать? Вру, не интересно. Хотя я в ее возрасте точно читала.

Хочу выйти на балкон, подышать воздухом, послушать птиц. Или лучше пройтись по улице? Может, еще какой бегунок подвернется. Перевыполню план.

Папа видит мои терзания.

– Может, прогуляетесь вдвоем? Пара кружочков вокруг дома не повредит.

– Пап… Я не хочу гулять. Я просто хожу туда-сюда, слоняюсь.

– Тогда, может, посмотришь с Агнией мультики? Покажи ей свои любимые.

– Хорошая идея, пап! Пойду смотреть «Сверхъестественное»!

– Агата! – Смотрит укоризненно.

– Да я же не против ее присутствия. Пусть посидит рядом. Даже интересно, кто ей больше понравится – Дин или Сэм?

Папе проще меня ненавидеть, чем испытывать позитивные чувства. Но он так не умеет.

– Где мама?

– Спустилась к соседке.

Возвращаюсь в комнату и вижу, что телефон лежит не на кровати, а на столе. Очкастая муха в зале прячет глаза, делает вид, что полностью поглощена игрой с растрепанной куклой. Я стою над ней и не знаю, что сказать. Она не выдерживает первой. Спрашивает писклявым голосом:

– А почему у тебя есть своя комната, а у меня нет?

Ах, вот в чем дело. Пресловутый квартирный вопрос всему виной.

– Потому что таких, как я, надо держать в огороженной территории, ясно? Рррр.

За ужином она сверлит меня маленькими светлыми глазенками и назло громко хлюпает бульоном. Потом вдруг пододвигает половинку булочки к моему локтю и убегает.

Наверное, позарилась на часть моей территории. Подлизывается.

– Она тянется к тебе, – вздыхает мама.

– Ты всегда мечтала о сестре, – вспоминает отец.

– Я мечтала о старшем брате. И он у меня есть.

– Было бы неплохо, если бы этот так называемый брат сам приходил сюда, а не таскал тебя по всем городским закоулкам.

– Мама права. Мы не против твоих друзей, наоборот. Но хотим, чтобы ты чаще была на глазах.

– Я просто стараюсь проводить время с любимыми людьми.

Произношу и ощущаю жестокую двусмысленность фразы. Вижу, как больно она бьет по папе.

Он приходит ко мне перед сном и садится на кровать.

– Прости. Я неправильно выразилась. Скоро вы снова сможете запереть меня в палате, а пока я хочу наслаждаться общением с друзьями. К тебе это не относилось.

– Зря ты так, Агаш. Мама очень старается.

– Нет, я все понимаю. Агния слабенькая. И младшая. Младших всегда любят больше.

– Ой-ой, как у некоторых, однако, разыгралась фантазия! А любить двоих одинаково совершенно невозможно?

– Конечно нет.

– Ну-ка, расскажи, дорогая доченька, кого из нас ты любишь больше – меня или маму?

– Ну пап! Это запрещенный прием.

– Просто твоя теория нежизнеспособна, Агаша. Мама за вас обеих жизнь отдаст.

– Я не хочу больше про маму. Я понимаю, она устала. Даже из санатория приехала уставшей.

– Из какого санатория?

– Она говорила – надо Агнию в санаторий свозить. Иначе, где они были эти дни?

– Ездили в деревню к родственникам. Деньги занимали. Можно назвать и санаторием, конечно, – свежий воздух, коровы, куры. Они и мед привезли, который ты вчера ела. И вообще, я же тебе говорил! – улыбается он.

– Не помню! Полежи со мной.

Лежу, пристроив голову на папином плече.

Значит, не в санаторий ездили…

Интересно, как там Матвеев Николай Григорьевич, две тысячи третьего года рождения?

И так ли все, как нам кажется?

Пятница

Здравствуй, Миша

В штабе прохладно и тихо. Только привычно поскрипывает принтер и шумит старенький компьютер. Уже вторые сутки ищут парня, моего ровесника.

Некоторое время помогаю Ольге обзванивать больницы, покупаю пять пачек листов А4 (тяжеленные!) и приношу ей пюре с котлетой из кухни. Вид у Ольги встревоженный…

Из штаба отъезжает последний экипаж, и стоянка пустеет. Тихо и хорошо. Хорошее место выбрал Суворов для «Армаса» – чуть в стороне от суеты, но в удобном районе. Ну, и мой дом близко, что самое приятное.

Стою на крылечке и вспоминаю разговор за ужином.

Когда мы жили в старом доме, Объекту приходилось ездить за мной через полгорода.

Точнее, на самый первый тренировочный сбор меня взял сам Суворов. В то время я прошла первое обследование у доктора Гриба и ждала результатов дома в тоске и унынии. Суворов великодушно взял меня в лес под свою ответственность, где я и познакомилась с Санькой, стремительно ставшим Объектом. Он чувствовал себя самым несчастным существом в мире, неудачником, провалившим сборы, и мы сдружились. А потом меня надолго закрыли в больнице, и Сашка был самым частым моим гостем. Тогда казалось, что поиски для него закрыты, но Суворов взял шефство над нашим недотепой и вырастил неплохого поисковика. Неунывающего и верящего в высшую справедливость, при которой люди находятся быстро и безболезненно.

А потом случились поиски семилетней Нади Ермоловой. Она всего лишь погналась за бабочкой, а искали ее пять дней. Сашка наткнулся на нее, холодную и безжизненную, первым.

Много дней никто не видел Объекта, не слышал его голос в телефонной трубке.

У каждого поисковика есть такие поиски. Черта, заходя за которую, ты либо не можешь продолжать, либо уже не можешь бросить.

Видеть фото тех, кого ищут, погрузиться в мозаику их жизни, выстраивая общую картину привычек, друзей, интересов. Гореть, чтобы у других была надежда.

А найти тело. Не у каждого хватит сил вернуться.

Он вернулся. Уже навсегда. Я знаю, что он каждый год приходит к Наде и приносит цветы.

В общем, он выдающийся, наш Объект. И еще успевал нянчиться со мной, веселил, держал в курсе событий; иногда, если я была дома, а не в больнице, вывозил в цирк. Только благодаря ему я из унылой амебы превращалась в нормального ребенка. Кажется, имею полное право считать его братом.

Сажусь на траву прямо под окнами и подставляю лицо солнцу. Очень жарко. Зато здесь можно снять джинсовку и не стесняться своего внешнего вида. Включаю плеер. Голос Беатрис делает момент идеальным. Хочется сидеть так бесконечно. Лениво дергаю ближайшие сорняки.

Через некоторое время мою идиллию нарушает звук приближающейся машины. С трудом разлепляю веки и вижу сероватую физиономию Объекта. Чувствовал он, что ли, что я так интенсивно о нем думаю?

– Тащишься на солнышке?

– Уж развлекаюсь, как могу. А ты чего?

– Суворов отправил домой отдыхать изо всех сил.

– Это как?

– Спать, пока не надоест. Пока не захочется пулей выскочить из кровати. Только тогда возвращаться под его крыло.

– Тогда что ты тут делаешь? Быстро спать, а то Суворову пожалуюсь!

– Решил машину здесь оставить. Кстати, Агаша…

Даже не издевается, когда называет меня детским именем. Не умеет.

– Чем ты занимаешься в воскресенье?

– Тем же, чем обычно, – ищу приключений на оставшийся отрезок жизни. Или ничего, на солнышке греюсь.

– Тогда, может, сходим на праздник?

– Какой праздник?

Что еще за праздники летом? С Днем защиты детей меня уже не поздравляют… Других не знаю. Новый год, Восьмое марта, что там еще бывает? День кошек, день дурака. День рождения у него осенью, это точно.

– День города, Агата!

– А-а. Ну, это совсем не те приключения, что я ищу.

– Друзья зовут развеяться. Хочешь, заеду за тобой?

Выжидающе смотрит. Как ребенок на чужую погремушку.

– Подумаю.

– Подумай хорошенько, Агаш. Мне с тобой как-то уютнее.

Приятно. Хочется обнять и чмокнуть его в нос. Но я только лениво машу вслед. Не так-то просто научиться выражать эмоции.

Кажется, я засыпаю под ненавязчивую музыку «Coeur de Pirate». Вздрагиваю от резкого телефонного звонка и ударяюсь головой о стену.

– Что случилось, Саш?

– Ничего. Я уже дома. Спать собрался и тут вспомнил. Агаш, ты, случайно, мой паспорт не видела?

– Хм, какой интересный вопрос! А с чего я его должна видеть?

– Ну, вдруг случайно попался на глаза…

– Подожди. Когда ты видел его последний раз, помнишь?

– Помню! Во вторник днем. Я положил паспорт в карман, когда мы поехали в больницу.

– Зачем?

– Посетили мысли, что полиция может заинтересоваться группой лиц с раскрашенными мордами.

– А нас с Вадимом почему не предупредил? – кричу возмущенно.

– Вы дети. Я за вас отвечаю.

Да уж… Кто еще за кого отвечает.

– Открою тебе секрет: паспорта мы уже получили. Ложись лучше спать, а я что-нибудь придумаю.

Тут и думать нечего. Поеду к больнице – искать удостоверение личности этого растеряши. Он такие коленца там выкидывал, радиус поиска может достигнуть пятисот метров.

Вспоминаю, где мы ставили машину в тот раз, и прочесываю каждый квадратный сантиметр. Клумба, в которую мы периодически ныряли, выглядит униженной и оскорбленной. Редкие уцелевшие цветочки упорно отворачиваются от меня.

Шарю руками по траве, чуть не рыхлю носом землю. Чего не сделаешь ради любимого «братца».

А вот и он! Смотрит на меня со страницы бордовой книжечки. Фу, здесь уже муравьи поселились.

Обтираю паспорт о джинсы и поднимаю голову. Замечаю знакомые лица. Грустная женщина и ее сын Миша. Мальчик, умеющий звучать громче аварийной сирены. Подходить или нет? Вряд ли они захотят снова встретиться со мной на узкой тропке.

Женщина выглядит хуже, чем в прошлый раз. Но улыбается мне. Значит, подойду.

– Привет.

– Здравствуйте.

– Неплохо выглядишь.

– Вы тоже.

Своеобразная больничная вежливость.

– Как вы?

Довожу их до двери приемной и переминаюсь с ноги на ногу. Сильно пахнет больницей. Неуютно.