Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник) Дойл Артур

De Profundis[60]

До тех пор, пока океаны будут связывать воедино раскинувшуюся по всему свету великую Британскую империю, наши сердца будут овеяны романтикой. Поскольку огромные водные просторы волнуют наши души, так же как Луна вызывает приливы и отливы, и дороги из одного конца империи в другой проходят по поразительным местам, наполненным удивительными звуками и неведомыми опасностями, странствие по ним не оставит следа в сердце разве что очень сухого человека. Британия со всех сторон окружена трехмильной полосой водного пространства, но она распростерлась далеко за их пределы, потому что новые земли она покоряла не огнем и мечом, а молотом, ткацким станком и киркой. История учит нас, что ни один король, ни одна армия не в силах преградить путь человеку, у которого в кармане два пенса и который знает, как превратить их в три, и решил этого добиться. С расширением границ Британии раздвигались и горизонты ее мышления, пока человечество наконец не поняло, что у этого острова амбиции континентального масштаба, а континент мыслит по-островному.

Однако ничего не дается бесплатно, и мы платим страшную цену. Мифическому чудовищу каждый год нужно было приносить в жертву одну юную человеческую жизнь, мы же изо дня в день жертвуем своей империи цвет нашей молодежи. Эта мощная машина огромна и простирается на весь мир, но единственное, что может привести ее в действие, – жизни молодых британцев. Зайдите в любой из мрачных старинных храмов, оглянитесь по сторонам, на стенах вы увидите медные доски со странными названиями, названиями, которых люди, возводившие эти стены, никогда и не слышали, ибо в Пешаваре и Амбале, Корти и Форт-Пирсоне умирают наши юноши{496}, оставляя после себя лишь славную память да медные доски. Но если каждому погибшему возвести обелиск в том месте, где он пал, уже не нужно будет обозначать границы, ибо кордон из британских могил будет указывать на то, как далеко докатилась англо-кельтская волна.

И это, как и воды, соединяющие нас с остальным миром, тоже вселяет в наши сердца тягу к романтике. Ибо, когда у столь многих людей их любимые находятся где-то далеко за морями, под пулями горцев или среди малярийных болот, где смерть приходит неожиданно, а родина далеко, начинается общение, для которого не нужны слова, для которого не имеют значения расстояния, и происходят удивительные случаи, когда, благодаря сну, предчувствию или видению, мать узнает о смерти сына и успевает оплакать его еще до того, как приходит официальное известие о его гибели. Лишь недавно люди науки взялись изучать этот феномен и даже дали ему название, но что мы можем знать о нем, кроме того что несчастная душа, оказавшаяся в беде, может в мгновение ока перенести через десяток тысяч миль изображение своего страдания другой родственной душе? Я не стану отрицать, что в нас заложена такая способность, поскольку последнее, что сможет познать человеческий мозг, – это его собственные способности. И все же нужно быть очень осторожными с подобными вещами, поскольку мне известен по крайней мере один случай, когда то, что никоим образом не выходило за пределы законов природы, было принято за нечто совершенно сверхъестественное.

Джон Ванситтарт был младшим партнером фирмы «Хадсон энд Ванситтарт», которая занималась поставками кофе с Цейлона. По происхождению он на три четверти был голландцем, однако искренне любил все английское. Много лет я представлял его интересы в Лондоне, и когда в 1872-м он на три месяца приехал в Англию, чтобы отдохнуть, именно ко мне он обратился за рекомендациями, которые позволили бы ему повидать английские города и веси. Из моего кабинета он вышел снабженный семью письмами, и потом несколько недель из разных уголков страны я время от времени получал записки, из которых узнавал, как замечательно он ладит с моими друзьями. Потом до меня дошел слух о его помолвке с Эмили Лоусон, представительницей младшей ветви херефордширских{497} Лоусонов, и почти сразу после этого пришла весть об их женитьбе, ибо ухаживания путешественника не могут быть долгими, и уже близился тот день, когда ему нужно было отправляться в обратный путь. На принадлежащем фирме тысячетонном трехмачтовом барке{498} они должны были вместе вернуться в Коломбо{499}, и это плавание, в котором приятное соединялось с необходимым, обещало стать для них чудесным свадебным путешествием.

Для плантаторов, выращивающих на Цейлоне кофе, то были золотые дни, еще до того, как буквально за один сезон гнилостный грибок обрек всю общину на годы отчаяния, дни, которые закончились одной из величайших коммерческих побед, когда-либо одерживаемых мужеством и находчивостью человека. Не часто ведь случается так, чтобы людям после краха целой индустрии удавалось создать новую, не менее прибыльную. Теперь чайные плантации являются таким же памятником человеческой отваге, как Лев Ватерлоо{500}. Однако в 1872-м небо еще было чистым и надежды плантаторов были столь же велики и прекрасны, как склоны холмов, с которых они снимали урожаи. Ванситтарт вернулся в Лондон с молодой женой-красавицей. Я был представлен, мы пообедали вместе, и, поскольку дела и меня звали на Цейлон, было решено, что я поплыву вместе с ними на «Восточной звезде», отплытие которой намечалось на следующий понедельник.

Со своим партнером я увиделся снова в воскресенье вечером. Около девяти часов его провели в мою комнату, и с первого взгляда я заметил, что он не в духе и чем-то взволнован. Рука, которую он протянул мне для приветствия, оказалась горячей и сухой.

– Аткинсон, не могли бы вы дать мне лимонного сока и воды, – попросил он. – Чертовски хочется пить, к тому же, чем больше я пью, тем больше хочется.

Я позвонил и попросил слугу принести графин и стаканы.

– Вы весь горите, – заметил я. – И вообще неважно выглядите.

– Да, что-то мне нездоровится. Поясница разболелась, аппетит пропал. Это все Лондон – не привык я дышать воздухом, которым до тебя уже дышали четыре миллиона людей. – Он помахал перед лицом руками, как будто действительно задыхался.

– Ничего, море скоро поставит вас на ноги.

– Да, тут я с вами согласен. Это именно то, что мне нужно. Для меня это лучший врач. Если завтра я не выйду в море, я заболею, это точно. – Джон Ванситтарт выпил стакан лимонного сока и потер костяшками пальцев поясницу. – Мне это помогает, – сказал он и посмотрел на меня затуманенными глазами. – Мне нужна ваша помощь, Аткинсон, потому что я не знаю, как мне быть.

– А что случилось?

– Теща заболела, она прислала нам телеграмму и попросила приехать. Но я не смогу к ней вырваться… Вы же знаете, сколько у меня дел, поэтому жене пришлось ехать одной. А теперь я получил еще одну телеграмму, на этот раз от жены, она сообщает, что завтра не сможет приехать, но присоединится ко мне в Фалмуте{501} в среду. Вы знаете, что «Восточная звезда» туда заходит, хотя, если честно, я, Аткинсон, считаю, что жестоко заставлять человека верить в сказки и проклинать его, если он на это не способен. Заметьте, именно проклинать, не меньше. – Он чуть подался вперед и засопел, словно собирался разрыдаться.

Тут мне впервые вспомнились рассказы о том, что на острове много пьют, и я подумал, что причиной странных слов и горячих ладоней является бренди. Пылающие щеки, поволока в глазах – явные признаки сильного опьянения. Печально было видеть такого достойного молодого человека в плену самой пагубной из привычек.

– Вам нужно полежать, – строго произнес я.

Он зажмурился, потом поморгал, как делают люди спросонья и несколько удивленно посмотрел на меня.

– Так и сделаю, – сказал он вполне трезвым голосом. – Что-то мне не по себе стало, но ничего, уже все прошло. О чем это я? Ах, да, о жене. Она сядет на судно в Фалмуте. Я же хочу плыть морем, потому что чувствую, что от этого зависит мое здоровье. Мне нужно подышать свежим морским воздухом, чтобы прийти в себя. Я прошу вас как друга, поезжайте в Фалмут поездом, я не хочу, чтобы жена, если мы вдруг опоздаем, оставалась там совсем одна. Остановитесь в гостинице «Ройял», а я телеграфирую ей, что вы ее там ждете. Ее привезет сестра, так что никаких сложностей возникнуть не должно.

– Конечно же, с удовольствием, – ответил я. – Честно говоря, я даже рад, что прокачусь на поезде, потому что по дороге в Коломбо наплаваться мы еще успеем. Мне тоже кажется, что вам нужно освежиться. А пока на вашем месте я бы пошел домой и хорошенько выспался.

– Да-да, так и сделаю. Сегодня я буду спать на борту, – продолжил он, и глаза его снова начали затуманиваться. – Я уже несколько ночей не могу нормально выспаться. Меня все мучают телологи… то есть теололого… подождите. – Наконец, собравшись с мыслями: – теолологические сомнения. Ну, знаете, почему Всемогущий создал нас так, что у нас болят поясницы, кружатся головы… Но, может, сегодня в конце концов удастся выспаться. – Он встал, покачнулся и схватился за спинку кресла.

– Послушайте, Ванситтарт, – сказал я, подошел к нему и с серьезным видом положил руку ему на плечо. – Я найду вам постель, можете остаться у меня. В таком состоянии вам нельзя выходить. Вы совсем плохо выглядите… Не иначе, напитки смешивали.

– Напитки? – повторил он и посмотрел на меня совершенно пустыми глазами.

– Раньше спиртное на вас так не действовало.

– Честное слово, Аткинсон, у меня уже два дня и капли спиртного во рту не было. Дело не в выпивке. Я не знаю, что это. Вы решили, что я пьян? – Он взял пылающей рукой мою ладонь и провел ею по своему лбу.

– О Боже! – воскликнул я.

Его кожа на ощупь напоминала тонкий бархат, под которым лежит плотный слой мелкой дроби. При простом прикосновении она казалась гладкой, но, если провести по ней пальцем, чувствовалось, что она бугристая, как терка для мускатных орехов.

– Ничего страшного, – увидев мое удивление, улыбнулся он. – Когда-то я болел тропической потницей, так у меня было почти то же самое.

– Но это вовсе не потница!

– Нет. Это Лондон. Плохой воздух. Но завтра со мной все будет в порядке. На борту есть врач, так что я буду в надежных руках. Ну, мне пора.

– Никуда вы не пойдете! – Я усадил его обратно в кресло. – Это уже не шутки. Останетесь здесь, пока вас не осмотрит доктор. Никуда не уходите.

Схватив шляпу, я бросился к знакомому врачу, который жил по соседству, и скоро вернулся вместе с ним, но комната моя была пуста. Ванситтарт ушел. Я вызвал слугу, и тот рассказал, что мой гость сразу после моего ухода попросил вызвать кеб и уехал. Кебмену он велел ехать к докам.

– Джентльмен не казался больным?

– Больным? – слуга улыбнулся. – Нет, сэр, он распевал песни.

Однако все это было совсем не так весело, как казалось моему слуге. Но я решил, что раз Ванситтарт отправился прямо на «Восточную звезду», и коль там имеется свой врач, особого повода для беспокойства нет. И все же, вспоминая его жажду, горящие ладони, замутненные глаза, сбивчивую речь и бугристую кожу, спать я лег с тяжелым сердцем.

На следующий день в одиннадцать часов я был в доках, но «Восточная звезда» уже ушла вниз по реке и была рядом с Грейвсендом{502}. Я сел на поезд и отправился в Грейвсенд, но успел увидеть лишь верхушки мачт да дымок, поднимающийся из трубы буксира. Теперь узнать, как дела у моего друга, я мог только при встрече в Фалмуте. Когда я вернулся в свой кабинет, меня ждала телеграмма от миссис Ванситтарт с просьбой встретить ее, и на следующий день вечером мы с ней уже были в фалмутской гостинице «Ройял», где нам предстояло дожидаться прибытия «Восточной звезды». А следующие десять дней о ней не было никаких известий.

Те десять дней я вряд ли когда-нибудь забуду. В тот самый день, когда «Восточная звезда» вышла из устья Темзы, с востока налетел страшный штормовой ветер, который не стихал целую неделю. Бури такой силы с сумасшедшим, воющим и непрекращающимся ветром еще не бывало на южном побережье. Из окон нашей гостиницы моря было почти не видно. Из-за густого тумана, который навис над ним, мы могли различить лишь небольшой исхлестанный дождем полукруг берега, на который накатывала пена. Ветер был такой сильный, что вода в море даже не могла подниматься волнами, ураган с ревом и свистом срывал верхушки с бурунов и разносил их по всему заливу. Тучи, ветер, море, все неслось на запад, и я, глядя на это безумное смешение стихий, ждал, ждал изо дня в день, и всегда со мной рядом находилась молчаливая бледная женщина, в глазах которой затаился страх. Она почти не отходила от окна, с раннего утра до самого позднего вечера, ее взгляд был устремлен в стену серого тумана, где она надеялась различить неясные очертания приближающегося судна. Она ничего не говорила, но лишь одно чувство было написано на ее лице: безумный всепоглощающий страх.

На пятый день я решил посоветоваться с опытным старым моряком. Я бы предпочел сделать это с глазу на глаз, но миссис Ванситтарт, заметив, с кем я разговариваю, тут же бросилась к нам. Губы ее были приоткрыты, в глазах застыла мольба.

– В море они вышли семь дней назад, – сказал старый морской волк, – а шторм не стихает уже пятый день. Думаю, при таком-то ветре из Английского канала унесло уже все, что может держаться на воде. Три вещи могло случиться с ними. Их могло прибить к какому-нибудь порту с французской стороны, и это сдается мне самым вероятным.

– Нет-нет, он же знает, что мы его ждем здесь. Он бы телеграфировал.

– Да, в самом деле… Значит, им пришлось идти по ветру и сейчас они уже, наверное, где-то недалеко от Мадейры{503}, это точно, можете мне поверить, мадам.

– А какой третий вариант? Вы сказали, что с ними могло случиться три вещи.

– Правда? Нет, мадам, я сказал «две вещи». С чего бы это вдруг мне говорить о трех? В море ваше судно, можете не сомневаться. Где-то в Атлантике, и скоро ждите от него весточки, потому как погода меняется. Так что вы не бойтесь, мадам, продолжайте спокойно ждать, завтра над вами будет чистое корнуоллское небо.

Предположение старого моряка оказалось верным, потому что следующее утро было спокойным и светлым, лишь обрывок темного облака, висящий низко над горизонтом на западе, указывал но недавний шторм. Но и в тот день мы не увидели судна и не получили вестей из моря. Прошло еще три дня томительного ожидания, и это были самые мучительные дни в моей жизни. А потом в гостиницу пришел моряк с письмом. Увидев письмо, я не сдержал радостного крика. Оно было от капитана «Восточной звезды». Прочитав первые строчки, я поспешил накрыть письмо ладонью, но миссис Ванситтарт убрала мою руку.

– Я увидела начало, – произнесла она спокойным ровным голосом, – и хочу дочитать до конца.

«Дорогой сэр, – говорилось в письме. – Мистер Ванситтарт заболел оспой, нас уже унесло так далеко по курсу, что мы не знаем, как поступить. Ему настолько плохо, что он не может дать распоряжения. Согласно навигационным приборам, мы находимся в трехстах милях от Фуншала, поэтому я решил, что нам лучше будет зайти туда, отправить мистера В. в больницу и дожидаться вас в бухте. Насколько я знаю, через несколько дней из Фалмута на Фуншал идет судно. Это письмо я отправляю фалмутским бригом «Мариан», заплатив пять фунтов за услугу.

С уважением,

Капитан Хайнс».

Она была удивительной женщиной, по-мужски выдержанной и сильной, хотя совсем еще молодой, лишь недавно из школы. Не сказав ни слова, она надела шляпку.

– Вы уходите? – спросил я.

– Да.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Нет, я иду к врачу.

– К врачу?

– Да. Хочу узнать, как ухаживать за больным оспой.

Весь вечер она провела у врача, а на следующее утро мы отплыли на Мадейру на борту барка «Роза Шарона», который шел на десяти узлах{504}, подгоняемый легким попутным ветром. Пять дней мы резво шли вперед и уже почти достигли острова, когда на шестой день наступил полный штиль. Мы остановились посреди спокойного, словно разлитое масло, моря. Судно лишь медленно покачивалось, но за весь день не прошло вперед ни на фут.

В десять часов вечера мы с Эмили Ванситтарт стояли у ограждения кормы на правом борту. Полная луна светила нам в спины и отбрасывала тень барка и наших двух голов на мерцающую воду. Из этой тени к пустому горизонту уходила лунная дорожка, которая поблескивала и подрагивала на вялой водной ряби. Беседовали мы, облокотившись на поручень и склонив головы. Разговор шел о штиле, о том, когда ожидать ветра, о том, что предвещает вид неба, но вдруг раздался всплеск, и прямо перед нами на лунной дорожке из воды восстал и обратил на нас взор Джон Ванситтарт.

Это было похоже на то, как выпрыгивает из воды лосось. В свете луны видно его было прекрасно, поскольку от нас он находился на расстоянии не больше трех весел. Шишки на его лице выделялись сильнее, чем когда я видел его в прошлый раз, к тому же его покрывали темные струпья. Глаза и рот его были широко раскрыты, словно в величайшем изумлении. С плеч стекало что-то белое, одну руку он поднял к уху, вторую прижимал к груди. Я совершенно ясно видел, как он стремительно поднялся из воды, легкая волна, которую вызвало его появление, набежала на борт судна. Потом эта фигура снова погрузилась в воду, и я услышал резкий потрескивающий звук, какой издает хворост, горящий на костре в морозную ночь. В следующую секунду он исчез, и лишь легкое волнение и небольшой водоворот указывали на то место, где он находился. Как долго простоял я там, дрожа всем телом, одной рукой удерживая бесчувственную женщину, а второй вцепившись в ограждение палубы, позже я не мог вспомнить. Меня всегда считали человеком сдержанным, не подверженным сильным чувствам, но в тот раз я был на самом деле потрясен. Пару раз я даже топнул ногой по палубе, чтобы убедиться, что не брежу и что все это не какая-то безумная выходка воспалившегося мозга. Я все еще стоял, пытаясь успокоить нервы, когда женщина вздрогнула, открыла глаза, глубоко вздохнула, выпрямилась, взялась обеими руками за поручень и посмотрела на залитое луной море. В эту летнюю ночь лицо ее состарилось на десять лет.

– Вы его видели? – слабым голосом произнесла она.

– Я видел что-то.

– Это был он! Джон! Он умер!

Я пробормотал какие-то слова сомнения.

– Нет, я уверена, в эту минуту он умер, – прошептала она. – Умер в больнице на Мадейре. Я читала о таких вещах. Перед смертью он думал обо мне, поэтому мне явился его образ. О Джон… Милый, дорогой… бедный Джон!

Неожиданно она громко зарыдала, я отвел ее в каюту и оставил наедине с горем. Ночью подул легкий восточный бриз, и вечером следующего дня, миновав два островка Десертас{505}, на закате мы бросили якорь в фуншальской бухте. Недалеко от нас стояла и «Восточная звезда», с карантинным флагом на грот-мачте и приспущенным британским флагом на корме.

– Видите, – быстро проговорила миссис Ванситтарт. Глаза ее были сухи, потому что она была уже готова увидеть этот траурный символ.

Позже мы получили разрешение властей подняться на борт «Восточной звезды». Капитан Хайнс встречал нас на палубе. Было видно, что он растерян и подавлен. Не зная, как преподнести печальные новости, он молчал.

– Я знаю, мой муж мертв, – сказала моя спутница. – Он умер вчера вечером около десяти часов в больнице на берегу. Верно?

Моряк ошеломленно уставился на нее.

– Что вы, мадам, – сказал он. – Мистер Ванситтарт умер восемь дней назад в море. Нам пришлось опустить его тело в воду, потому что мы попали в полосу штиля и не знали, когда доберемся до берега.

Таковы основные факты смерти Джона Ванситтарта и его явления жене где-то на 35 градусах северной широты и 15 градусах западной долготы. Немного есть более очевидных примеров встречи с мертвецами. И с тех пор в разговорах, газетах и на ученых собраниях о нем именно так и рассказывают. Это происшествие встало в один ряд с другими случаями, которые считаются доказательством недавно выдвинутой теории телепатии. Лично я не сомневаюсь в существовании телепатии, но считаю, что эта история не имеет с ней ничего общего. Я думаю, что в тот вечер из пучин Атлантики восстал не дух Джона Ванситтарта, а сам Джон Ванситтарт. По какому-то странному, невероятному совпадению (такие совпадения считаются невозможными и тем не менее происходят повсеместно) штиль застал нас именно на том месте, где за неделю до этого он был похоронен. Что касается остального, судовой врач рассказал мне, что свинцовое грузило было привязано к телу не очень прочно, и за семь дней под водой в теле происходят такие изменения, которые могут заставить его подняться на поверхность. Всплывая с довольно большой глубины, оно могло набрать скорость, которая и вытолкнула его из воды. Таково мое объяснение этого происшествия, и, если вы спросите меня, что было с телом потом, я напомню вам о том звуке, который раздался, когда образовался водоворот. Акулы предпочитают питаться у поверхности воды, и в тех широтах они водятся в изобилии.

Морское путешествие Джелланда

– Ну что же, – сказал наш англо-японец, когда мы придвинули кресла к камину курительной комнаты, – это давняя история и, может быть, уже успела просочиться в газеты, не знаю. Я не хочу превращать наш клуб в место, где рассказывают истории «с бородой», но Желтое море далеко, и вполне может статься, что никто из вас и не слышал о яле{506} «Матильда» и о том, что случилось с Генри Джелландом на его борту.

В середине шестидесятых в Японии было неспокойно. История эта произошла вскоре после обстрела Симоносеки{507}, но до дела даймё{508}. У них были свои тори и свои либералы, и вопрос, по которому они никак не могли прийти к согласию, заключался в том, резать ли глотки всем иностранцам, которые живут в их стране, или нет. Поверьте, для меня с тех пор любые наши политики кажутся смирными овечками. Если ты жил в открытом порту, ты каждое утро просыпался и первым делом бежал узнавать, что там творится «наверху». Что самое интересное, приезжие иностранцы не могли знать, что происходит в стране. Если бы взяла верх оппозиция, они бы не из газетных статеек об этом узнали. Нет, какой-нибудь местный тори явился бы к ним в полном боевом облачении, с мечом в каждой руке и сообщил бы им об этом одним ударом сверху.

Конечно, такая жизнь на краю вулкана порой толкает людей на безрассудные поступки. Это поначалу они нервничают, но потом настает время, и они учатся ценить каждую минуту и получать от жизни все. Поверьте, ничто не делает жизнь такой прекрасной, как тень смерти. Время становится слишком ценной штукой, чтобы тратить его понапрасну. Вот так мы и жили в Иокогаме. Там находилось множество представительств европейских компаний, которым нужно было продолжать работать, и благодаря их сотрудникам жизнь там кипела не только днем, но и ночью.

Одним из самых влиятельных людей в европейской колонии был Рандольф Мур, крупный торговец экспортными товарами. Конторы его размещались в Иокогаме, но большую часть времени он проводил в своем доме в Эдо{509}, который только недавно открылся для торговли. Когда он отсутствовал, всеми делами заправлял его главный клерк, Джелланд. Мур считал его человеком очень энергичным и целенаправленным. Однако и энергичность, и целенаправленность – это, что называется, палки о двух концах, и когда они направлены против тебя, то уже не кажутся тебе такими уж замечательными качествами.

Беды Джелланда начались с его увлечения азартными играми. Невысокий, темноглазый, с черными курчавыми волосами, он больше чем на три четверти был кельтом. Каждый вечер его можно было застать в казино Мэтьюсона сидящим по левую руку от банкомета за rouge et noir[61]. Долгое время он выигрывал и жил в бльшей роскоши, чем его хозяин, но в один прекрасный день удача от него отвернулась, началась череда проигрышей, и к концу недели он со своим партнером остался без доллара в кармане.

Партнер его тоже был клерком и работал в одной с ним компании. Высокий молодой светловолосый англичанин по фамилии Макэвой вообще был хорошим парнем, но слишком сильно поддавался влиянию, и в конце концов Джелланд слепил из него некое подобие самого себя. Все время они проводили вместе в поисках развлечений, и заводилой всегда был Джелланд, Макэвой всегда шел туда, куда его вели. Линч, я и еще несколько ребят пытались дать понять этому молодому человеку, что такая жизнь ни к чему хорошему его не приведет, и убедить его в этом было проще простого, но пять минут в обществе Джелланда возвращали все на круги своя. Не знаю, что это было, может быть, какой-то животный магнетизм или что-то другое, но маленький Джелланд тянул за собой здоровяка Макэвоя, как шестидесятифутовый буксир – огромный парусник. Даже оставшись без денег, они вместе приходили в казино, чтобы смотреть, как играют другие, и глаза их жадно вспыхивали, если кому-то начинало везти.

Но однажды вечером они не смогли удержаться. Шестнадцать раз подряд выигрывал красный цвет, и нервы Джелланда не вынесли. Он пошептался с Макэвоем, потом обратился к банкомету.

– Разумеется, мистер Джелланд, мы примем ваш чек с такой же радостью, как и наличные, – сказал банкомет.

Джелланд выписал чек и поставил его на черное. Выпал червовый король, и банкомет придвинул к себе маленький листочек. Джелланд разозлился, а Макэвой побледнел. На стол лег еще один чек, уже на бльшую сумму. Выпала бубновая девятка. Макэвой схватился за голову и покачнулся. «Дьявол! – прорычал Джелланд. – Я должен выиграть!» Он выписал третий чек, который перекрывал два первых. Выпала червовая двойка. Через несколько минут они шли по набережной и ветер дул им в разгоряченные лица.

– Наверняка ты понимаешь, что это означает, – сказал Джелланд, раскуривая сигару. – Нам придется перевести какую-то сумму со счетов компании на наш текущий счет. Тут нет ничего страшного – старый Мур до Пасхи все равно в бухгалтерские книги заглядывать не будет. Немного везения, и мы до этого времени легко все вернем.

– А если нам не повезет? – робко усомнился Макэвой.

– Да будет тебе, дружище! Поживем – увидим. Будешь держаться за меня, а я – за тебя, и вместе мы выплывем. Завтра вечером ты будешь чеки выписывать, проверим, может тебе повезет больше, чем мне.

Однако вышло наоборот. Когда на следующий вечер пара встала из-за стола, они проиграли больше пяти тысяч хозяйских денег. Тем не менее непоколебимый Джелланд веры в лучшее не утратил.

– До проверки у нас еще целых девять недель, – своим обычным уверенным голосом сказал он. – Все, что нам нужно, – это отыграться, и все будет хорошо.

Макэвой в тот вечер вернулся к себе охваченный стыдом и раскаянием. Находясь рядом с Джелландом, он заряжался от него энергией и силой, но, оказавшись в одиночестве, вдруг осознал всю опасность своего положения. Перед глазами у него возник образ матушки в белом чепце, которая была так горда, когда он получил назначение сюда, отчего отвращение и безумное отчаяние наполнили его. Ночью, когда он беспокойно метался в кровати, не в силах заснуть, в спальню вошел слуга-японец. В первую секунду Макэвой решил, что начинается давно ожидавшаяся резня иноземцев, и схватил револьвер, но оказалось, что слуга всего лишь явился сообщить, что к нему пришел Джелланд, который дожидается внизу.

– Что ему может быть нужно в такое-то время? – Голос Макэвоя все еще дрожал от неожиданного переживания. Он быстро оделся и поспешил вниз. Его друг с приклеенной улыбкой, которая никак не сочеталась с мертвенной бледностью лица, сидел в тусклом свете единственной свечи с какой-то бумажкой в руках.

– Извини, что разбудил, Вилли, – сказал он. – Надеюсь, нас никто не подслушивает?

Макэвой покачал головой, говорить он был не в силах.

– Хорошо. Нашему маленькому дельцу каюк. Эта записка ждала меня дома, когда я вернулся. Это от Мура, он пишет, что приезжает в понедельник для проверки бухгалтерских книг. Для нас это не очень удобно, не правда ли?

– В понедельник! – задохнулся Макэвой. – Сегодня пятница.

– Суббота, сынок. Сейчас три часа утра. У нас не так уж много времени.

– Мы пропали! – в отчаянии вскричал Макэвой.

– Пропали, если будешь так орать, – грубо сказал Джелланд. – Значит так, будешь делать то, что я говорю, и мы выплывем.

– Я сделаю все… Все!

– Ну вот, так-то лучше. Где у тебя виски? Сейчас, конечно, не самое подходящее время, но нам нужно торопиться, иначе пропадем. Во-первых, сначала нам нужно выяснить отношения, верно?

Макэвой уставился на него, разинув рот от удивления.

– Мы должны либо выстоять вместе, либо пойти на дно вместе. Что касается меня, то я не собираюсь за решетку. Понимаешь меня? Для этого я готов на все. А ты?

– Что ты имеешь в виду? – в испуге подался назад Макэвой, глядя на своего товарища.

– Нам придется умереть. Для этого достаточно всего лишь спустить курок. Клянусь, живым я не сдамся. А ты?

– Ну, хорошо. Если ты считаешь, что так лучше… Я это сделаю.

– Обещаешь?

– Да.

– Хорошо. Запомни, ты дал слово. Итак, у нас есть два дня, чтобы исчезнуть. Я знаю, что сейчас на торгах выставлен ял «Матильда», вместе со всем такелажем и запасом консервированной провизии. Завтра утром мы купим его и все, что нам может понадобиться, и уберемся из этой чертовой дыры. Но сначала заберем все деньги, которые еще остались в конторе. В сейфе – пять тысяч соверенов. Как стемнеет, занесем их на борт «Матильды», а там уж рискнем доплыть до Калифорнии. Нечего сомневаться, сынок, другого выхода у нас просто нет. Либо так, либо пулю в висок, помнишь обещание?

– Я сделаю все, что ты скажешь.

– Прекрасно. И смотри, завтра ты должен хорошо выглядеть – если Мур что-нибудь пронюхает, он приедет раньше понедельника, и тогда… – Он похлопал себя по карману пальто и бросил на товарища многозначительный зловещий взгляд.

На следующий день все, что они задумали, прошло гладко. С покупкой «Матильды» слоностей не возникло, и хотя ял все-таки был довольно мал для такого длительного путешествия, но, будь он больше, два человека просто не справились бы с ним. Днем в него загрузили запас воды, а когда сгустились сумерки, подельники перенесли из конторы деньги и спрятали их в трюме. К полуночи они уже собрали на борту все необходимое, не вызвав ни у кого подозрений, в два часа ночи тихо снялись с якоря, проплыли между стоящих у причала больших судов и вышли в открытое море. Конечно же, их отплытие видели, но свидетели решили, что это заядлые яхтсмены, которые решили посвятить воскресенье любимому занятию, и никто из них не догадывался, что путешествию этому суждено было завершиться либо у американского берега, либо на дне северной части Тихого океана. Друзья налегли на канаты, подняли грот, потом поставили фок и кливер{510}. Подул слабый юго-восточный ветер, и маленькое суденышко, клюя носом, отправилось в путь. Однако, когда они отплыли от берега на семь миль, ветер стих, ял постепенно стал сбавлять скорость, пока наконец не остановился, мерно покачиваясь на легких волнах зеркального моря. За все воскресенье они не проплыли и мили, вечером Иокогама все еще была видна на горизонте.

В понедельник утром из Эдо прибыл Рандольф Мур и направился прямиком в контору. Кто-то ему уже успел шепнуть, что его люди слегка поиздержались, поэтому он несколько изменил свой обычный рабочий распорядок. Однако, приехав на место и увидев трех младших служащих, которые стояли, засунув руки в карманы, на улице, коммерсант сразу смекнул, что дело серьезное.

– В чем дело? – спросил он. Мур был человеком резким, и когда что-то шло не так, под руку ему лучше было не попадаться.

– Мы не можем войти, – ответили клерки.

– Где мистер Джелланд?

– Сегодня он не пришел.

– А мистер Макэвой?

– Его тоже нет.

Рандольф Мур нахмурился.

– Придется ломать дверь, – сказал он.

В тех краях землетрясения – обычное дело, поэтому дома там не строят слишком уж крепкими, так что не прошло и минуты, как они оказались внутри. Разумеется, им все стало ясно с одного взгляда. Сейф был открыт, деньги исчезли, старших клерков внутри, понятное дело, не оказалось. Мур не стал тратить время на долгие разговоры.

– Где их видели в последний раз?

– В субботу они купили «Матильду» и отправились в плавание.

В субботу! Имея фору в два дня, они могли уплыть так далеко, что найти их почти не оставалось надежды. И все же шанс был. Он выбежал на берег и стал осматривать горизонт через бинокль.

– Черт побери! – вскричал он. – Да это же «Матильда»! Ее наклон мачт! Ну все, эти мерзавцы от меня не уйдут!

Но вышла заминка. Свободных катеров в порту не оказалось, и взволнованный купец выходил из себя от нетерпения. Над горами показались облака, и, судя по всему, погода должна была вот-вот измениться. Скоро, впрочем, подоспела полицейская лодка с десятью вооруженными людьми на борту, Мур сам взялся за румпель{511}, и легкое проворное суденышко помчалось к замершему на горизонте ялу.

Джелланд и Макэвой, уставшие от напрасного ожидания хоть малейшего ветра, увидели темное пятнышко, отделившееся от берега и стремительно приближающееся к ним с каждым взмахом весел. Вскоре они различили, что в лодке полно людей, и блеск их оружия не оставлял сомнения в том, что это за люди. Джелланд встал, посмотрел на заволакивающееся облаками небо, на поникшие паруса и на приближающуюся лодку.

– Все кончено, Вилли, – сказал он. – Клянусь дьяволом, мы с тобой – два самых больших неудачника, потому что скоро погода переменится и уже через час подует ветер.

Макэвой застонал.

– Слезами делу не поможешь, приятель, – сказал Джелланд. – Это полицейская лодка, да еще и сам старик Мур в ней. Ишь как гребут, прямо как на пожар. Наверняка он каждому по десять долларов пообещал.

Вилли Макэвой опустился на корточки и привалился спиной к борту.

– Матушка! Бедная матушка! – пробормотал он и всхлипнул.

– По крайней мере, никто не скажет ей, что ее сын сел за решетку, – сказал Джелланд. Я своим родственникам тоже окажу такую услугу, хотя никогда не видел от них ничего хорошего. Нам надеяться не на что, Мак. Этот кон мы проиграли. Благослови тебя Бог, старина! Вот револьвер.

Он взвел курок и рукояткой вперед протянул пистолет молодому человеку. Но тот отпрянул, испуганно вскрикнув. Джелланд посмотрел на приближающуюся лодку. Их разделяло уже не больше нескольких сотен ярдов.

– Не время сейчас в игры играть, – сказал он. – Дьявол, зачем тянуть резину? Ты же поклялся.

– Нет, нет, Джелланд!

– Хорошо, но я поклялся, что никто из нас не попадет в тюрьму. Ты сделаешь это?

– Я не могу! Не могу!

– Тогда я это сделаю для тебя.

Гребцы в лодке увидели, как он поднял руку, грянуло два выстрела, и Джелланд повалился на румпель. Но после этого случилось нечто такое, что заставило поутихнуть радость полицейских. В ту же самую секунду погода резко изменилась. Налетел шквал, один из таких, которые часто случаются в тех местах. «Матильда» покачнулась, паруса ее раздулись, и судно понеслось по воде, словно испуганная лань. Тело Джелланда заблокировало штурвал, поэтому ял двинулся прямо вперед и вскоре скрылся вдалеке, как листок бумаги, уносимый ветром. Как ни налегали на весла гребцы, но ял удалялся все дальше и дальше, и уже через пять минут растворился среди бушующих волн, чтобы больше никогда не явиться глазам смертных. Полицейская лодка развернулась и направилась в Иокогаму, наполовину заполненная водой.

Вот так и вышло, что ял «Матильда» с грузом в пять тысяч фунтов и экипажем из двух молодых мертвецов вышла в плавание по Тихому океану. Чем закончилось путешествие Джелланда, не знает никто. Быть может, он пошел ко дну в этом шторме, может, его подобрал какой-нибудь проплывающий купец, который втихомолку прикарманил денежки, а может быть, он и до сих пор бороздит океан, подгоняемый ветром на север к Беренгову морю или на юг к Малайским островам. Но лучше оставить историю незавершенной, чем испортить правдивый рассказ вымышленным концом.

Игра с огнем

Я даже не буду пытаться объяснить, что произошло 14 апреля прошлого года в доме номер 17 на Бэддерли-гарденс. Изложенная на бумаге, эта история может показаться слишком невероятной и фантастической, чтобы отнестись к ней серьезно. И все же то, что действительно случилось необычное, такое, чего, я в этом не сомневаюсь, никто из нас не сможет забыть до конца своих дней, могут единодушно подтвердить пять свидетелей. Я не стану ничего придумывать или домысливать, просто расскажу, как все было. Свои записи я опубликую только после того, как Джон Мойр, Харви Дикон и миссис Деламир ознакомятся с ними и подтвердят, что все изложено точно до последней детали. Получить одобрение от Поля Ле Дюка я не могу, поскольку он, судя по всему, покинул страну.

Первым наше внимание к оккультным наукам привлек Джон Мойр (хорошо известный старший партнер фирмы «Мойр, Мойр энд Сандерсон»). Как и многие жесткие и практичные деловые люди, он питал слабость ко всему мистическому, что привело его сначала к изучению, а потом и к приятию тех трудноуловимых феноменов, которые под общим названием «спиритизм» часто смешивают с самыми разнообразными глупостями и прямым обманом шарлатанов. В начале исследований разум Мойра был открыт и восприимчив, но, к сожалению, постепенно преисполнившись догм, он стал законченным фанатиком своей веры. В нашем кружке он представлял тех людей, которые превратили эти удивительные феномены в новую религию.

Миссис Деламир, жена Деламира, молодого подающего надежды скульптора и наш медиум, была его сестрой. По своему опыту мы уже знали, что заниматься исследованиями в этой области без помощи медиума – это все равно что астроному изучать небо без телескопа. Мысль о том, чтобы привлечь одного из тех медиумов, которые предоставляют свои услуги за деньги, была противна всем нам. Разве не очевидно, что он или она будет изо всех сил стараться отработать свои деньги и вряд ли справится с искушением прибегнуть к обману. Нельзя полностью доверять феноменам, которые оплачиваются по тарифу гинея{512} в час. К счастью, Мойр обнаружил, что его сестра обладает медиумическими способностями, другими словами, что она была аккумулятором той животной магнетической силы, которая является единственной формой энергии, достаточно легкой, чтобы воспринимать сигналы как из духовного мира, так и из нашего материального. Разумеется, я понимаю, что нельзя говорить об этом как о чем-то доказанном, но я всего лишь описываю те взгляды (не знаю, верные ли, ошибочные ли), которых мы придерживались для того, чтобы объяснить, что мы увидели в тот лень. Как бы там ни было, леди стала принимать участие в наших экспериментах, хотя нельзя сказать, что ее муж был этому рад. И хотя она никогда не отличалась большой психической силой, по крайней мере, мы с ее помощью получили возможность заниматься теми обычными для спиритических сеансов делами, которые одновременно можно назвать и глупым ребячеством, и непостижимой загадкой. Каждое воскресенье вечером мы собирались в студии Харви Дикона на Бэддерли-гарденс, в доме на углу с Мертон-парк-роуд.

Те, кто видел необычные, полные причудливых образов картины Харви Дикона, не удивились бы, узнав, что автор их страстно увлекается всем странным и диковинным. Некоторая эксцентричность, свойственная оккультизму, послужила основой для его интереса к подобного рода занятиям, но очень скоро явления, о которых я говорил, захватили его, и он пришел к выводу, что те вещи, которые сперва представлялись ему не более чем забавой и способом весело провести послеобеденное время, в действительности были так же реальны, как и весь остальной мир. Надо сказать, что Дикон обладает на редкость здравым и логическим складом ума. Харви Дикон – достойный наследник одного из своих предков, знаменитого шотландского профессора, и, как человек, лишенный предрассудков, готовый поверить любым фактам, если их достоверность очевидна, не склонный теоретизировать заранее, в нашем кружке он представлял критический элемент. Его вечная осторожность немало раздражала Мойра. Впрочем, слепая вера самого Мойра удивляла Дикона не меньше, но оба они, каждый по своему, питали страстный интерес к нашим экспериментам.

А я? Что я могу сказать о себе? Я не был страстным фанатиком. Я не был ученым критиком. Возможно, и это ближе всего к истине, я был обычным человеком, dilettante,[62] который хочет не отставать от последних веяний и с радостью хватается за все новое, что сулит выход за рамки обычной жизненной рутины. Себя я активным человеком не назову, но мне нравится находиться в обществе таких людей. Мне доставляло удовольствие слушать Мойра, его разговоры заставляли меня думать, будто у него есть какой-то волшебный ключик, позволяющий проходить через дверь, разделяющую жизнь и смерть. Успокаивающая атмосфера спиритического сеанса, когда приглушается свет и наступает тишина, очаровывала меня. Короче говоря, я был там просто потому, что мне это нравилось.

Как я уже говорил, удивительное событие, о котором я намереваюсь рассказать, произошло 14 апреля прошлого года. Из мужчин первым прибыл в студию я, но миссис Деламир уже пила утренний чай с женой Харви Дикона. Обе леди и сам Дикон стояли перед мольбертом с его незаконченной картиной. В искусстве я не разбираюсь, и смысл, который вкладывал Дикон в свои картины, для меня всегда оставался загадкой, но в данном случае я не мог не заметить, что это творение было тщательно продумано и свидетельствовало об удивительно богатом воображении автора. На картине присутствовали феи, эльфы, животные и всевозможные аллегорические фигуры. Леди бурно выражали свое восхищение, и действительно, цветовое решение было необычным и красивым.

– А вы что думаете, Маркэм? – спросил он.

– Для меня это слишком сложно, – ответил я. – А что это за твари?

– Мифические чудовища, воображаемые существа, геральдические животные. Такая себе странная и жуткая процессия.

– И впереди белая лошадь?

– Это не лошадь, – с некоторой обидой в голосе заметил он, что меня несколько удивило, потому что, как правило, он был добрым малым и обычно не относился к себе слишком серьезно.

– А что же это?

– Вы что, не видите рга? Это единорог. Я же сказал, это геральдические животные. Вы не знаете, какие животные изображаются на гербах?

– Простите, Дикон, – извинился я, так как он, похоже, начинал сердиться всерьез.

Но собственная раздражительность вызвала у него смех.

– Не обижайтесь, Маркэм! – сказал он. – Просто я на этого зверя потратил уйму времени. Весь день то рисовал его, то стирал, то снова рисовал, все пытался понять, как может выглядеть настоящий, вставший на дыбы, единорог. Наконец у меня что-то получилось, по крайней мере, мне так казалось. Вот я и завелся, когда вы его не узнали.

– Ну что вы, разумеется, он очень похож на единорога, – сказал я, потому что чувствовал, что Дикона моя бестолковость все-таки задела за живое. – И рог прекрасно видно. Просто до сих пор я видел единорогов исключительно на нашем гербе, поэтому просто был не готов увидеть это существо здесь. А вот это рядом с ним грифоны{513}, василиски{514} и разные драконы, верно?

– Да, но с ними у меня трудностей не было. Только с единорогом этим пришлось повозиться. Впрочем, картина будет закончена только завтра. – Он повернул полотно, и разговор перешел на другую тему.

В тот вечер Мойр опоздал, но, к нашему удивлению, явился он не один, а с низеньким коренастым французом, которого представил как месье Поля Ле Дюка. Я говорю «к нашему удивлению», так как мы придерживались мнения, что любое вторжение в наш спиритический кружок нарушает необходимые условия и вносит элемент неуверенности. Друг другу мы полностью доверяли, но присутствие постороннего человека ставило под сомнения результаты сеанса. Однако Мойру вскоре удалось убедить нас примириться с присутствием чужака. Месье Поль Ле Дюк оказался знаменитым исследователем оккультизма, медиумом, предсказателем и эзотериком{515}. В Англию к Мойру он прибыл с рекомендательным письмом от главы Парижского братства розенкрейцеров. Разумеется, Мойр не мог не привести такого человека на наш скромный сеанс, и, конечно же, нам нужно было воспринимать его присутствие как большую честь.

Как я уже сказал, это был человек невысокий и коренастый, с виду непримечательный, с широким, гладким, чисто выбритым лицом. Единственное, что привлекало в нем внимание, – это глаза. Большие карие, бархатные глаза, неизменно глядящие прямо вперед, как бы в пустоту. Одет он был хорошо и имел безупречные манеры, но его маленькие неожиданные ошибки в английской речи смешили наших дам.

Когда миссис Дикон, противница проводимых нами исследований, вышла, мы, как обычно, приглушили свет и придвинули стулья к квадратному столу красного дерева, который стоял посередине студии. Света было мало, но вполне достаточно для того, чтобы мы могли видеть друг друга. Помню, я даже рассмотрел до странности маленькие квадратные ладони француза, которые он положил перед собой на стол. Пальцы у него были короткие и толстые, точно обрубленные.

– Как забавно! – сказал он. – Я уже много лет не сидел вот так за столом. Но это так захватывающе. Мадам – медиум. Мадам погружается в транс?

– Пожалуй, нет, – сказала миссис Деламир. – Но я все время чувствую, что на меня нападает ужасная сонливость.

– Это первая стадия. Потом вы поддаетесь ей и наступает транс. Когда транс наступает, ваш маленький дух выпрыгивает из вас, а на его место впрыгивает другой маленький дух, и вы начинаете говорить или писать от другого лица. Просто вашей машиной начинает пользоваться другой. Hein![63] Но при чем тут единорог?

Харви Дикон подпрыгнул на стуле от удивления. Француз медленно крутил головой и всматривался в тени на стенах.

– Как забвно! – произнес он. – Всегда эти единороги. Кто так напряженно думал о таком экзотическом существе?

– Это потрясающе! – воскликнул Дикон. – Я сегодня весь день пытался нарисовать единорога. Но как вы могли об этом узнать?

– Вы думали о нем в этой комнате?

– Ну конечно.

– Но мысли – это те же вещи, мой друг. Когда вы представляете себе что-то, вы творите этот предмет. Вы об этом не знали, не так ли? Однако я вижу ваших единорогов, потому что смотрю не только глазами.

– Постойте, вы хотите сказать, что я создаю предмет, который никогда не существовал в действительности, всего лишь подумав о нем?

– Ну конечно. Этот факт лежит в основе всех остальных фактов. Именно поэтому так опасны злые мысли.

– Надеюсь, они существуют лишь на астральном уровне? – с некоторой опаской поинтересовался Мойр.

– Ах, все это всего лишь слова, друг мой. Они там… где-то… везде… Я и сам не могу сказать точно. Я их вижу. Я могу к ним прикоснуться.

– А не могли бы вы сделать так, чтобы и мы увидели их?