Слуги дьявола (сборник) Владич Сергей
По его словам, когда девочке было всего два года, родители взяли ее с собой в Москву на Рождество. Там они навестили монахиню женского Вознесенского монастыря Порфирию — родную бабушку Дарьи. Тогда же Порфирия и уговорила родителей оставить ей девочку на воспитание. Годы, проведенные в обители, уже в детстве сделали Дарью настоящей монахиней по духу, и, когда по исполнении девяти лет она вернулась в отчий дом, светская жизнь оказалась совершенно для нее неприемлема. Однажды Дарья услышала разговоры родителей о том, что, мол, дочке уже пятнадцать лет и пора подыскивать ей жениха. И тогда девушка, которая к тому времени уже твердо решила стать монахиней, в отчаянии бежала из дома. Боясь, что ее могут узнать и вернуть обратно, Дарья остригла волосы и переоделась в мужскую одежду. Так она пришла в Троице-Сергиеву лавру, где назвалась беглым крестьянином Досифеем (по-гречески «Досифей» означает «Богом данный»), желающим стать черноризцем. Однако из-за отсутствия паспорта в постриге ей тогда отказали, хотя и позволили остаться на послушании.
Прошло три года. Родители повсюду искали Дарью и приехали в Москву помолиться о том, чтобы Бог открыл им место пребывания любимой дочери. Когда они были в Троице-Сергиевой лавре и стояли в церкви у солеи, Дарья несколько раз проходила мимо них. Сестра Дарьи первой узнала ее и указала матери. Через знакомого иеромонаха родители передали, что хотят поговорить с ней. Услышав это, Дарья поспешно собрала свои пожитки и бежала в Киево-Печерскую лавру.
Снова назвавшись беглым крестьянином Досифеем, она обратилась с прошением о постриге в монашество к самому архимандриту лавры. О просителе было доложено митрополиту Рафаилу Заборовскому, который согласился принять у себя «крестьянина Досифея» и, побеседовав с ним, был немало удивлен его умом и образованностью. Но правительственный указ тогда запрещал брать беглых крестьян в монастырь. Стремясь помочь человеку, так ревностно желавшему монашества, возможно, сам митрополит Рафаил и указал Дарье-Досифею на Китаевскую пустынь, где, руководствуясь примером преподобных печерских отшельников, можно было жить в молитвенном уединении.
Придя в Китаево, Дарья решила поселиться в пещере на горе. Чтобы не пользоваться плодами чужих трудов, она своими руками вырыла келью неподалеку от существовавших уже пещер и стала вести отшельническую жизнь. В то время было немало тех, кто искал духовного спасения в уединении и молитвах, и никто не обратил на нее особого внимания. Много лет провела Дарья под мужским именем Досифей в этой пещере, питаясь лишь хлебом и водою, а на Великий пост она и вовсе затворялась наглухо. В народе говорили, что Досифей никогда не зажигал огня в пещере. Со временем подвиги отшельника стали известны в Киеве — видимо, наставления старца помогли многим мирянам, побывавшим у него.
В 1744 году, когда слава о старце Досифее широко распространилась по Руси, отшельника и провидца пожелала увидеть императрица Елизавета Петровна, которая в этот год пребывала в Киеве. Тогда специально для нее были устроены деревянные ступени, ведущие на гору. Между Досифеем и пришедшей к нему царицей состоялась долгая беседа, о содержании которой никто, кроме них двоих, так и не узнал. Согласно легенде, Елизавета, услышав, что столь мудрый и крепкий верой подвижник так и не рукоположен в рясофор, пожелала оказать ему в этом свое содействие. Говорили, что уже на следующий день в присутствии императрицы Досифей принял монашеский постриг.
Прощаясь, царица подарила Досифею кошелек с золотыми монетами и еще тысячу рублей — на благоустройство Китаевской пустыни. Досифей равнодушно отдал подаренные ей червонцы крестьянину, принесшему на гору еду, и тот отнес их в лавру. Позднее деньги эти пошли на строительство нового храма в соседнем селе Пирогове.
В 1776 году в Киево-Печерскую лавру поклониться святым мощам пришел семнадцатилетний юноша из Курска. Был это Прохор Мошнин — в будущем Серафим Саровский. Имея желание принять монашеский чин, он хотел перед тем получить духовное наставничество в Киеве, где преподобными Антонием и Феодосием Печерскими было положено начало иночеству на Руси. Обходя святыни древнего города, беседуя с его жителями, Прохор узнал о подвижнике Досифее, который, как говорили люди, обладал провидческим даром. К нему, в Китаево, и направился юноша, чтобы испросить указания места для своих духовных подвигов. Досифей благословил его идти в Саровскую обитель, что недалеко от Арзамаса, где Прохор стал прославленным угодником Божьим. Ныне в Китаевской пустыни хранятся поручи и епитрахиль великого старца Серафима Саровского, про которого говорят, что отметила его своим собственным знаком сама Пресвятая Дева, сказав, что сей от ее рода.
Перед самой смертью Досифей вышел из затвора и, опираясь на палку, обошел все кельи, прощаясь с братией. Он высказал только одну просьбу: «Тело мое приготовлено к напутствованию вечной жизни; молю вас, братия, не касаясь, предать его обычному погребению». На следующее утро Досифей скончался, стоя на коленях перед иконою. Это случилось 25 сентября 1776 года. Старцу шел пятьдесят шестой год.
Все было сделано, как завещал отшельник, — никто не посмел нарушить его предсмертную просьбу и обмыть тело. Похоронили его в Китаевской пустыни, возле северной стены Свято-Троицкой церкви. На могиле вскоре поставили характерный для того времени памятник с его портретом. А через несколько лет родная сестра Досифея, приехав в Киев и взглянув на портрет, узнала в великом старце свою младшую сестру. Тогда-то и открылась чудесная тайна всей его жизни.
Так все красиво выглядело в легенде.
Однако, с учетом своего профессионального опыта, Сергей Михайлович в сказания и легенды верил слабо — он больше полагался на документы и письменные свидетельства. Но именно документальные подтверждения легенды о Досифее отсутствовали практически полностью. В истории, рассказанной местным священником, было много спорных моментов. В частности, у Трубецкого возникли сомнения, что на протяжении более чем тридцати лет братья-монахи не распознали в Досифее женщину. И точно, проведя следующий день в исторической библиотеке Киево-Печерской лавры, им удалось установить, что в документах за сороковые годы XVIII века имеется запрос о том, у кого исповедуется и причащается «жительствующая при Китаевской пустыни Досифея». Это короткое упоминание вполне могло свидетельствовать о том, что в лавре и Китаевской пустыни знали о Досифее как об отшельнице и вовсе не заблуждались, принимая ее за мужчину.
Кроме того, Анна Николаевна обратила внимание на следующие факты. В легенде о Досифее говорится, что старец прожил в отшельничестве в Китаевской пустыни семнадцать лет. Но если, как свидетельствует официальная версия, Дарья пришла в монастырь восемнадцати лет от роду, а умерла в возрасте пятидесяти шести лет, то где же провела Досифея двадцать один год своей жизни? Кроме того, получалось, что Дарья Тяпкина пришла в Китаево в 1739 году, а уже в 1744 году ее в образе мудрого и знаменитого в Киеве старца посещает императрица Елизавета. Однако не удивительно ли, что «старцу» на тот момент всего двадцать три года? И ведь именно об этом факте, как помнил Сергей Михайлович, говорилось в дневниках Дубянского: государыня Елизавета Петровна беседовала не с древним старцем, но с молодой девицей! Как же все это могло оставаться загадкой на протяжении десятилетий для всех, кроме императрицы?
Еще одно открытие ожидало их в той самой Свято-Троицкой церкви, у стен которой похоронена Досифея. Попрощавшись с настоятелем, они решили еще немного задержаться, чтобы осмотреть не совсем обычный, выполненный лаврскими мастерами иконостас церкви и ее внутреннее убранство. Тогда-то Анна Николаевна и обратила внимание на висящую справа от нартекса довольно древнего вида икону, на которой была изображена тайная вечеря Иисуса Христа с апостолами. Увидев эту икону, Сергей Михайлович просто замер от удивления, а Шувалова прокомментировала изображенное на ней таинство так:
— Не знаю, кого там усадил справа от Иисуса на «Тайной вечери» Леонардо да Винчи и что все это означает, но то, что на этой иконе справа от Иисуса Христа сидит женщина, не требует не то что доказательств, но видно даже без увеличительного стекла…
Когда они вышли из церкви, Трубецкой вдруг сказал:
— Знаете что, Анна Николаевна, у меня есть предложение. Мы уже два дня здесь, а все еще не добрались до знаменитых китаевских пещер, в которых, как говорят, имеется подземный храм и якобы келья Досифеи сохранилась. Давайте сходим, посмотрим для полноты картины, а потом поедем на набережную чай пить. Обсудим все там.
Так они и поступили. И хотя присматривающий за пещерами монах честно признал, что настоящая келья отшельника Досифея была расположена отдельно от пещер остальных братьев и до наших времен не сохранилась, Сергей Михайлович и Анна все же решили спуститься в подземелье. Они купили по свече, зажгли их у входа и смело шагнули в темноту. Подземная церковь оказалась на замке, и им ничего не оставалось, как свернуть вправо, где вдоль вырытого прямо в глинистой почве на глубине около двенадцати метров узкого лабиринта были устроены монашеские кельи.
В пещерах царила абсолютная тишина, было холодно и очень темно. Единственный видимый огонек мерцал впереди, как оказалось, — возле кельи, устроенной в память о Досифее. Они подошли поближе и увидели, что свет исходил от стеклянной лампадки, которую держал в руках сидящий у входа в келью монах. Он был маленького роста, сгорбленный, его голову и плечи покрывала черная накидка, и поэтому все, что им удалось разглядеть в мерцающем свете лампадки, — это морщинистое лицо старца с тонкими губами и несколько массивным подбородком без признаков какой-либо растительности.
Трубецкой и Анна остановились возле кельи и молча постояли минуту или две. Они не решались потревожить монаха разговором, но тот вдруг сам заговорил тихим и в то же время неожиданно высоким по тембру голосом. Он говорил не поворачивая головы, хотя было очевидно, что слова его адресованы Сергею Михайловичу и Шуваловой.
— Что привело вас к Досифее? — спросил монах.
— Поклониться хотим памяти великого отшельника и о жизни его узнать, — тихо произнесла Анна Николаевна.
В ответ на это монах не проронил ни слова, лишь слегка кивнул несколько раз. Возникла пауза. Затем монах повернул к ним голову и, как показалось Трубецкому, с любопытством посмотрел на Сергея Михайловича и Анну. Трубецкого поразили удивительно живые глаза на покрытом морщинами лице старца.
— Ну, раз так, тогда слушайте, — вдруг сказал монах. — Красивая сказка о Дарье-Досифее, которой уже много лет потчуют посетителей монастыря, — лишь часть правды. А ведь не только монастырское воспитание привело ее к Богу, но любовь земная, человеческая, и случилось это так.
Когда Дарьюшке исполнилось пятнадцать лет, в городок, где тогда жило семейство Тяпкиных, прибыл на постой направляющийся в столицу гвардейский Семеновский полк. В том полку служил прапорщик лейб-гвардии Алексей Шубин. Чрезвычайно красивой наружности, ловкий, словоохотливый, он вмиг покорил сердце юной девушки. И когда полк должен был отправиться дальше, Дарья готова была идти пешком за ним хоть на край света. Но тут тяжко захворала ее мать, и она не решилась оставить родителей и сестер. Лишь через несколько месяцев собралась-таки Дарья ехать искать Шубина, и вот тогда-то от петербургской своей родни узнала, что милый ее сердцу прапорщик теперь в нежных чувствах состоит с Елизаветой, дочерью самого царя Петра, жившей по велению действующей императрицы Анны на поселении поблизости от Петербурга. Там опальная Елизавета, открыто водившая дружбу со слобожанами и гвардейскими офицерами, расквартированными неподалеку, и увидела красавца Шубина и полюбила его.
И все равно отправилась Дарья в Петербург, под предлогом родню навестить, но по прибытии узнала, что о неосторожной связи Елизаветы донесли императрице Анне, которая, желая досадить царевне, приказала Шубина арестовать, заковать в оковы и поместить в каменный мешок, где нельзя было ни сесть, ни лечь. После пыток Шубина сослали на Камчатку…
Дарья кинулась к отцу с отчаянной просьбой помочь найти и спасти Алексея, но тот лишь руками развел. Тогда Дарья отправилась в церковь, упала на колени перед иконой Божией Матери и стала горячо молить о спасении любимого. Всю ночь молилась Дарья, и было тогда ей видение — сама Дева Мария говорила с ней и предрекла, что спасти Шубина сможет только сама Дарья, если пожертвует ради этого мирской жизнью и станет невестою Христовой. Но сделает это так, чтобы завет между ней и Господом втайне от всех остался. Не раздумывая, в тот же день постригла Дарья свои чудные волосы и ушла из дому искать покой для души и утешение для сердца. А чтобы тайну завета сохранить, обратилась отроком. Так и стала она отшельником и провидцем Досифеем, и служение ее, от любви и чистоты сердца исходящее, было там, свыше, принято. — Монах, как показалось на мгновение, горестно вздохнул. — Поелику по прошествии многих лет страдания Шубина прекратились. И случилось это немедля по возвращении Елизаветы Петровны из Киева в Петербург. Вдруг государыня вспомнила о своем любимце, когда-то сосланном из-за нее в дальнюю Камчатку. С великим трудом отыскали его в одном камчадальском селении. Посланник императрицы объездил все прииски, спрашивал везде, нет ли где Шубина, но не мог ничего разузнать. Когда Шубина ссылали, то не объявили его имени, а самому ему запрещено было называть себя под страхом смертной казни. В одной юрте посланник царицы спрашивал нескольких бывших тут арестантов, не слыхали ли они что-нибудь про Шубина, но никто не дал положительного ответа. Потом в разговоре с арестантами посланник упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны. «Разве нынче Елизавета царствует?» — спросил тогда один из ссыльных. «Да, вот уж который год, как Елизавета Петровна взошла на родительский престол», — отвечал посланник. «Но чем вы удостоверите в истине?» — спросил ссыльный. Офицер показал ему подорожную и другие бумаги, в которых было написано имя императрицы Елизаветы. «В таком случае Шубин, которого вы отыскиваете, перед вами», — отвечал арестант. Его привезли в Петербург, где он был произведен «за невинное претерпение» прямо в генерал-майоры лейб-гвардии Семеновского полка и получил Александровскую ленту. Императрица пожаловала ему богатые вотчины, но Шубин недолго оставался при дворе. Камчатская ссылка, где он предался глубокой набожности, совершенно расстроила его здоровье, и уже в чине генерал-поручика он просил увольнения от службы. Получив отставку, Шубин поселился в своем имении, где и умер тихо. Вот так-то.
Монах замолчал, затем бесшумно поднялся, поставил лампадку на полку возле кельи, зажег от нее свечу, трижды перекрестился на иконы и, не сказав больше ни слова, медленно, шаркающей старческой походкой удалился куда-то вглубь пещеры и там пропал из виду. Трубецкой и Анна переглянулись.
— А я только спросить хотела…
— Да-да, это же тот самый Шубин, о котором в дневниках Дубянского упоминается! — шепотом проговорил Трубецкой. — Так вот почему Досифея вспомнила о нем в разговоре с императрицей! Вот это история!
Сергей Михайлович был не на шутку взволнован услышанным и, наверное, поэтому не сразу почувствовал сквозь одежду, как к его спине приставили что-то острое, по ощущению — лезвие ножа.
— Попрошу не оборачиваться и не делать резких движений, — послышался сзади глухой, как с того света, голос.
Анна, которая стояла впереди Трубецкого, — а в узком проходе было не разминуться — вздрогнула от неожиданности и попыталась повернуться.
— Я же сказал: не двигаться, если не хотите неприятностей, — вновь послышалось сзади. Движением воздуха задуло свечу, которую Сергей Михайлович держал в руках. Пространство вокруг них теперь освещалось лишь свечой Анны и крохотным огоньком от стеклянного масляного светильника, оставленного монахом.
— Что это значит и что вам нужно? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил Трубецкой. В пришельцев из потустороннего мира Сергей Михайлович не верил и, хотя в подземелье было совсем неуютно, старался сохранять самообладание.
— Где жезл? Он с вами? — ответил вопросом на вопрос тот же глухой голос.
— Какой жезл? — Сергей Михайлович все еще был настолько увлечен услышанным рассказом, что не сразу понял, о чем идет речь.
— Не валяйте дурака! Я хочу предупредить вас, что в этих пещерах полно заброшенных ходов и в случае чего вас никто и никогда не найдет. — В голосе неизвестного прозвучала явная угроза. — Вам лучше ответить на мой вопрос. Где жезл?
Возникла секундная пауза, во время которой Трубецкой лихорадочно соображал, что же ему предпринять. В этот момент где-то в глубине пещеры послышались шаги и голос человека, который, видимо, читал молитву. Слов его было не разобрать, но тихий поначалу голос постепенно приближался, и Сергей Михайлович почувствовал, как у незнакомца за его спиной задрожала рука. Тогда Трубецкой решил действовать. Совершенно неожиданно для нападавшего он сделал короткий шаг вперед и, насколько это было возможно, — в сторону, схватил стоявший на полке масляный светильник, пригнулся и, не глядя, швырнул его назад. Лампа ударилась обо что-то твердое, раздался звон разбитого стекла. Сергей Михайлович и Анна обернулись. В отблесках вспыхнувшего на несколько мгновений пламени они увидели силуэт убегавшего по лабиринту человека, однако разглядеть его в кромешной темноте не было ни малейшей возможности. Сергей Михайлович кинулся было в погоню, но лишь успел увидеть, как в конце одного из боковых коридоров открылась и тут же захлопнулась металлическая, судя по звуку, дверь.
На поверхности, куда они выбрались через пару минут, все было тихо и мирно. Вот только монах, обычно неотлучно дежуривший у входа в пещеры, куда-то исчез…
Глава 10
В поисках Марии Магдалины
Путешествие Жоффрея де Сент-Омера и его спутников в Эфес, предпринятое по указанию Гуго де Пейна в 1128 году, было во многих отношениях удивительным. К тому времени этот некогда величественный греческий город уже несколько веков пребывал в упадке и запустении. Когда рыцари высадились с корабля, доставившего их в устье реки Каистр южнее Смирны, и, оседлав лошадей, поднялись на вершину горы Прон, их взору открылись лишь развалины в прошлом второго по значению метрополиса Римской империи. А ведь когда-то здесь жили легендарные амазонки, затем был построен сожженный Геростратом гигантский храм Артемиды, многократно пересекались пути армий греков и персов, лидийцев и ионийцев, египтян и сирийцев, Александра Великого и готов. Здесь проповедовал апостол Павел и, как свидетельствовали некоторые христианские апокрифы, именно в Эфесе после распятия Христа нашли пристанище Дева Мария и апостол Иоанн.
Рыцари объехали все окрестности города, однако поначалу им не удалось обнаружить не то что могилы Марии Магдалины, но даже следов ее пребывания в Эфесе. Ни местные пастухи, ни давильщики масла, обитавшие в лачугах, что приютились вблизи выросшей среди развалин оливковой рощи, ничего не знали о судьбе спутницы Христа и утверждали, что никогда не слышали о монахе-бенедиктинце по имени Иоанн Иерусалимский. Однако проживающий в соседней деревне епископ местной общины рассказал им о существовании в византийской традиции предания о том, что после распятия Иисуса Мария Магдалина действительно сопровождала Пресвятую Деву и евангелиста Иоанна Богослова в Эфес, где проповедовала, а затем и скончалась от болезни. Гробница Марии Магдалины якобы действительно находилась на окраине города, за крепостной стеной, неподалеку от таинственной могилы «семи спящих отроков эфесских». Это название было обязано своим происхождением древней легенде. Рассказывали, что в том месте в середине II века, во времена жестоких гонений на христиан римского императора Деция, семеро молодых христиан были заживо замурованы в пещере. Когда двести лет спустя при императоре Феодосии их откопали, то оказалось, что все это время они оставались живы, лишь впали в глубокий сон. Так вот, епископ утверждал, что якобы еще в IX веке при императоре Византии Льве VI Философе нетленные мощи Марии Магдалины были торжественно перенесены из Эфеса в Константинополь и помещены в монастыре Святого Лазаря. Сказанное епископом означало, что задача храмовников значительно усложнялась: после раскола христианской Церкви на православную и католическую, который случился в 1054 году, доступ в православный монастырь членам ордена был заказан.
С этими новостями Жоффрей и его спутники отправились дальше, в Европу. Им не дано было знать, что найти могилу Марии Магдалины рыцари ордена Храма смогут лишь в начале XIII века и что честь эта будет принадлежать тринадцатому Великому магистру ордена, наследнику древнего анжуйского рода, участнику Третьего крестового похода Филиппу дю Плесси.
Многие десятилетия рыцари Храма терпеливо дожидались своего часа и не упустили возможности проникнуть в Константинополь, став частью армии крестоносцев во время провозглашенного Папой Иннокентием III Четвертого крестового похода. Так уж случилось, что поход этот оказался обращенным не против неверных, но против братьев-христиан… Столица Византийской империи пала под напором армии Бонифация Монферратского весной 1204 года. Тогда город был полностью и варварски разграблен, однако монастырь Святого Лазаря до поры до времени оставался невредимым — при входе в него всякого крестоносца встречал черно-белый штандарт тамплиеров, который означал: территория занята и находится под протекцией ордена рыцарей Храма. Лучшей защиты от грабежей в те смутные времена не существовало.
15 апреля 1204 года по опустевшим, сожженным и разрушенным улицам Константинополя гордо, сохраняя боевой порядок, продвигался отряд рыцарей-всадников. Красные восьмиконечные кресты на белых плащах не оставляли сомнений — это были храмовники, представители могущественного ордена рыцарей-монахов, легендарных защитников Святой земли. Во главе отряда был сам Великий магистр Филипп дю Плесси. В отличие от всех остальных крестоносцев, которые предались безбожным грабежам столицы Византийской империи, храмовники не беспокоились по мелочам. Их путь лежал в монастырь Святого Лазаря, место предполагаемого захоронения мощей Марии Магдалины.
По прибытии в монастырь Филипп дю Плесси повелел без промедления привести к нему настоятеля. Это был старый худой грек с длинными седыми волосами и крючковатым, как у хищной птицы, носом. Живыми на его лице были только большие умные глаза, в которых не было ни страха, ни подобострастия. На худом, изможденном строгим постом и духовными практиками теле болталась черная монашеская ряса, а на груди — большой деревянный крест.
— Знаешь ли ты, кто я? — спросил его Великий магистр.
— Догадываюсь, — нехотя ответил настоятель.
— Знаешь ли ты, зачем я здесь? — последовал второй вопрос.
— Догадываюсь.
— А ты немногословен, — с угрозой в голосе сказал Филипп.
— Язык голову бережет, — смело заявил настоятель.
— Я хочу знать, правда ли то, что здесь, в монастыре, покоятся мощи спутницы Господа нашего Иисуса Христа Марии Магдалины?
Настоятель поднял глаза и с вызовом посмотрел на стоящего перед ним рыцаря.
— Ты пришел с армией, которая во имя Иисуса Христа подняла оружие против своих братьев-христиан. Ты пришел взять силой сокровище, которое тебе не принадлежит. И ты хочешь, чтобы я дал тебе это. Но этого не будет! — Ответ настоятеля прозвучал смело и твердо.
Великий магистр начал терять терпение.
— Возможно, ты не понял. Нас не интересует золото, и я не спрашиваю, где монастырская казна. Наши цели благородны — я хочу всего лишь отыскать место последнего упокоения спутницы Христа.
— Этого не будет! — упрямо повторил настоятель.
— Заберите его, — приказал Филипп своим рыцарям. — Пытать, пока не скажет правду. Тем временем — обыскать монастырь!
Настоятель умер под пытками, не сказав храмовникам ни слова. Но им все равно удалось найти тайный склеп под монастырской церковью, посередине которого стоял мраморный саркофаг, украшенный выдолбленными в камне сценами страстей Христовых. На крышке саркофага лежала удивительной красоты белая роза. По ней более чем по другим знакам поняли рыцари Храма, кто нашел здесь место упокоения…
— Благослови нас Господь наш, Иисус Христос, — вымолвил Великий магистр, подойдя к саркофагу, и перекрестился. — Божественная Мария Магдалина! — Затем он бережно взял в руку розу, подозвал четырех рыцарей и приказал им сдвинуть крышку гроба, что и было тотчас исполнено.
Саркофаг был пуст.
Филипп дю Плесси опустился на колени и начал молиться. Древняя легенда, пересказанная когда-то Гуго де Пейном членам Внутреннего Храма ордена, оказалась правдой! В саркофаге Марии Магдалины, как и в Гробе Господнем, мощей не было… Значит, Ее тело тоже не принадлежит этой земле. Значит, Она, как и Он, была послана Всевышним, а после успения взята Им на небо…
В тот же час Великий магистр Филипп дю Плесси призвал всех посвященных рыцарей в подземный склеп и объявил, что отныне орден рыцарей Храма приносит также обет служения Марии Магдалине — Божественной супруге Иисуса Христа, символом которой будет роза.
Покидая склеп, Великий магистр едва ли обратил внимание на стоящую в углу небольшую раку с мощами, на которой по-гречески было написано: «Здесь, рядом со своей Королевой, покоится прах Иоанна Иерусалимского, монаха из Везеле». Все равно имя этого монаха ему ничего не говорило.
Вскоре после того, как тамплиеры покинули монастырь, он был разграблен и полностью разрушен менее просвещенными участниками крестового похода. В те же дни удивительные события происходили в Риме. Вечные соперники храмовников, рыцари ордена госпитальеров, доставили Папе Гонорию III бесценный дар — якобы спасенные из Константинополя мощи святой Марии Магдалины в серебряной раке. Папа принял дар и приказал захоронить их в Риме, около Латеранского дворца, в главном храме Святого Иоанна Латеранского — прямо в резиденции Римских Пап, под алтарем, который сам Папа и освятил в честь спутницы Христа. Тем самым госпитальеры оказали Риму неоценимую услугу — отныне мощи Марии Магдалины, чья таинственная роль в земной жизни Спасителя не давала покоя Римской католической церкви на протяжении одиннадцати веков, упокоятся под строгим оком Святого престола. Услуга, оказанная госпитальерами, не будет забыта — именно этот орден станет в будущем правопреемником имущества и организационной структуры разгромленного ордена тамплиеров в соответствии с буллой Папы Климента V «Vox in Excelso», опубликованной 22 мая 1312 года. Им же будет передана парижская резиденция ордена Храма — замок Тампль.
Но все это случится в следующем столетии. А пока — после захвата и разграбления Константинополя — в Западную Европу хлынул целый поток священных реликвий типа частичек креста, на котором был распят Иисус, мощей самых разнообразных святых, осколков, чаш и других всевозможных предметов. Все это служило увеличению притока верующих в храмы, пожертвования на Церковь увеличивались, что не могло не радовать Святой престол. Одно только вызывало тайное беспокойство Ватикана — крепнущий день ото дня орден рыцарей Храма, которые уже тогда считали возможным говорить на равных не только с королями, но и с Римом. До их разгрома оставалось чуть более ста лет.
Глава 11
Священное женское начало
Сергей Михайлович не спешил возвращаться в Санкт-Петербург, да и Анна Николаевна ничуть не возражала против того, чтобы задержаться в Киеве. Они единогласно пришли к выводу, что после приключения в пещере честно заслуженный день отдыха им совершенно не помешает. Именно тогда, во время прогулки вдоль набережной Днепра, Шувалова вдруг призналась:
— Вы знаете, Сергей Михайлович, я в Киеве бывала не раз, но впервые мне здесь так уютно… Вообще-то, у вас прекрасный город, с удивительной, нежной и величественной аурой. А у меня есть на это чутье.
— Да, это точно сказано, — согласился Трубецкой и добавил: — Вот только тамплиеры что-то в последнее время даже здесь покоя не дают… Однако я рад, что вы так хорошо сказали о Киеве. Должен признаться вам, что мне тоже нравится Санкт-Петербург. Я побывал в вашем городе первый раз, когда учился в школе, в 9 классе. Тогда город показался мне просто замечательным. Великолепная архитектура, чудесные парки, театры, Нева, Пушкин… Но вот когда мы возвращались домой поездом и переезжали через Днепр в ясный солнечный летний день и я увидел золотые купола Лавры и Выдубецкого монастыря, эти сказочные, поросшие вековыми деревьями кручи, то понял, что для меня нет ничего прекраснее Киева… Именно то ощущение, о котором вы говорите: уютный город с теплой аурой.
Трубецкой помолчал, затем остановился, повернулся к Шуваловой, взял ее руки в свои и, глядя ей в глаза, сказал:
— Знаете, Анна Николаевна, такие признания — это все равно что выпить на брудершафт. Считаем, что мы это сделали, и предлагаю перейти на «ты». Согласны?
— Согласна, хотя, признаюсь, без настоящего брудершафта это сделать нелегко, — засмеялась Анна.
Намек был понят, и уже через полчаса они сидели в уютном ресторане на днепровской набережной и пили ароматный чай из альпийских трав. Им было очень хорошо вдвоем: так бывает, когда люди не просто симпатичны, но еще и интересны друг другу и им действительно есть о чем поговорить. Сегодня предметом обсуждения стала удивительная икона с «Тайной вечерей» из монастырской церкви, где среди апостолов была совершенно очевидно изображена женщина — Мария Магдалина. Было хорошо известно о существовании «западной» трактовки супружеских отношений между Иисусом и Марией, однако настоящим сюрпризом для них обоих стало повторение сюжета Леонардо да Винчи в «православном» исполнении, да еще в таком древнем монастыре, как Китаевская пустынь.
— Ну не понимаю я всеобщего увлечения этой дискуссией: был ли Иисус женат? — размышлял вслух Сергей Михайлович. — Женат или не женат — разве же в этом дело! Собственно, что в этом случае имеется в виду под «женат»? Вступал ли Он в интимные отношения с обыкновенной, или, как в таких случаях говорят, тварной женщиной, с женой? Но если принять ортодоксальную доктрину современного христианства, то этот вопрос просто бессмысленный. Если Иисус — Сын Божий, то ему не нужно заниматься сексом для продолжения рода (да и зачем Ему потомство?), если же Он — человек, даже подвергнувшийся обожествлению, то какая разница, был ли он женат и были ли у него дети? Ведь обожествление отца вовсе не обязательно означает Божественное происхождение детей! Говорят, что в ответе на этот вопрос заключена тайна наследника иудейского трона… А что, иудейский трон — самый главный трон в мире? У человечества нет более важных забот, чем узнать, кто же наследник царя Давида? Но ведь иудейское царство перестало существовать чуть ли не две с лишним тысячи лет тому назад, и никто, как я понимаю, не собирается восстанавливать в Святой земле монархию…
— Вы… ты знаешь, — живо откликнулась Анна, — а я верю в другую интерпретацию этой истории, о которой где-то читала. Мне она значительно больше нравится. Говорят, что на самом деле Иисус сразу, по изначальному замыслу Всевышнего, пришел на землю вместе со спутницей, если хочешь — с супругой, чтобы принести людям новую весть, новое мировоззрение — о Любви как об универсальном законе бытия. Они пришли вместе, как Посланники Силы, Великого Творца всего сущего, в котором два начала — женское и мужское — пребывают в единстве и гармонии. Но на Земле, в реальном человеческом мире, произошел конфликт между Божественным видением гармонии и земными представлениями и предрассудками… Это нашло свое отражение и в Новом Завете, и в гностических евангелиях как очевидный конфликт между апостолом Петром и Марией, то есть внутри самой среды носителей новой истины, а также между учениками Иисуса и внешним миром. В результате Иисус принял распятие — это мужской путь искупления, через физические страдания. Мария же продолжила свой духовный подвиг: написала Евангелие, проповедовала, заботилась о распространении учения Иисуса — это женский, духовный путь.
— Написала Евангелие? Ты имеешь в виду гностическое Евангелие от Марии?
— Да, но не только его. Я имею в виду, прежде всего, Евангелие от Иоанна, одну из частей Нового Завета.
— В каком смысле?
— В прямом. Если ты внимательно прочитаешь все четыре канонических евангелия, то легко обнаружишь, что Евангелие от Иоанна принципиально отличается от всех остальных. Его даже называют «Евангелие Любви». Именно в нем было сказано: «Сие заповедаю вам, да любите друг друга», и именно в нем содержатся идеи, которые выходят далеко за рамки простого, пусть и апостольского повествования о деяниях Иисуса Христа. Если все остальные евангелия раскрывают общедоступные стороны новозаветного учения, то Евангелие от Иоанна дает его сокровенную эзотерику.
Как оно начинается? «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Редкая по философскому содержанию фраза, достойная отдельного анализа. Согласись, что так мог написать только тот, кто точно знает и чувствует себя вправе говорить о том, что же было «в начале». В крайнем случае, это мог бы быть автор Ветхого, но никак не Нового Завета, и уж точно не юный апостол Иоанн. А теперь сам вспомни — даже графическое обозначение буквы «Слово» в глаголице — очевидный символ женщины! Случайность? Или определение «Бог есть Любовь» в первом соборном послании Иоанна. Согласись, что подобные формулировки претендуют на уровень откровения, восходящего к самому Всевышнему… Я уже не говорю о такой малости, как тот факт, что именно на месте Иоанна на изображениях «Тайной вечери» авторы икон помещают женщину. И так видит не только Леонардо да Винчи, но и православные мастера — мы с тобой только что в этом сами убедились в Свято-Троицкой церкви.
— Хорошо, допустим, ты права. И мне, в общем-то, понятно, в чем заключалась суть конфликта между носителями новой философии и последователями ортодоксального иудаизма, в среде которых зарождалось христианство. Но из чего ты делаешь вывод о соперничестве между Петром и Марией?
— Если исходить из канонических Писаний, то наиболее заметной особенностью Евангелия от Иоанна является появление в нем образа некоего «любимого ученика», который нигде не называется по имени. Именно этот «любимый ученик» в нескольких ситуациях вызывает ревность Петра. Посмотри внимательно по тексту: во время Тайной вечери «любимый ученик» возлежит на груди Иисуса, в то время как Петр делает знак, чтобы просить ученика задать за него вопрос Иисусу: «Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса. Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит. Он, припавши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это?» (Ин. 13:23–25). Этот же «любимый ученик» допускается во двор первосвященника, в то время как Петр — нет; он же немедленно уверует в воскресение Спасителя, в то время как Петр и остальные ученики не понимают этого. «Любимый ученик» — единственный, кто признает воскресшего Христа, когда тот говорит на берегу с учениками в их рыбацкой лодке, и так далее.
Вот еще одна, весьма показательная «сцена ревности», выписанная с удивительным количеством деталей: «Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?» (Ин. 21:20–23).
— Но ведь, если я не ошибаюсь, в Евангелии от Иоанна «любимый ученик» — мужского пола… Более того, предпоследняя строчка текста прямо говорит, что именно этот ученик и является его автором: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин. 21:24).
— Браво, абсолютно точно. И при этом остается загадкой: кто же он? Почему прямо не назван? Тебе эта заключительная, весьма странная, как для евангелия, фраза не кажется искусственной? От чьего имени заявлено: «знаем, что истинно свидетельство его», если он сам его же и написал? Так вот, существует масса доказательств, что фраза эта — значительно более позднего происхождения, чем основной текст, а этим «любимым учеником» в оригинальном варианте была именно Мария Магдалина, просто потом канонический текст целенаправленно «дорабатывали». То есть сочли за большее благо никак не назвать «любимого ученика», исказить первоначальный смысл, чем согласиться с мыслью, что им могла быть женщина. Вспомни, все в том же Евангелии от Иоанна прямо говорится: «При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев Матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе» (Ин. 19:25–27). То есть у креста стоят три женщины, из которых только Мария Магдалина может претендовать на статус «ученика» — вряд ли это сестра Его Матери Мария Клеопова. Теперь просто поменяй «сын Твой» на «дочь Твоя» — и все становится на место.
Между прочим, множество свидетельств в пользу этой версии содержится в гностических евангелиях, найденных в Египте, в Наг-Хаммади — ты, конечно, знаешь об этой находке. — Трубецкой утвердительно кивнул. — Так, Евангелие от Марии изображает Петра, завидующего откровениям, которые Магдалина получила от воскресшего Христа. В Евангелии от Фомы Петр говорит следующее о Магдалине: «Пусть Мария покинет нас, поскольку женщины не достойны жизни», что вообще просто не укладывается ни в какие рамки. В Евангелии от Филиппа отношения между Иисусом и Марией Магдалиной отчетливо контрастируют отношениям Иисуса с остальными учениками, ведь именно ее он любил больше всех! Вывод один: этот «любимый ученик» — Мария Магдалина. Очевидно, те, кто в IV веке потрудились над текстом Евангелия от Иоанна, постарались максимально устранить ее из окружения Иисуса, хотя совсем им это сделать не удалось: все-таки она была при распятии, первой увидела воскресение Спасителя, но это — все! Позднее ей отводилась специальная роль — грешница, блудница, из нее изгнали семь бесов, лишь затем Магдалина стала мироносицей. И при всем этом, с учетом того факта, что она первой возвестила о воскресении Христа, Римско-католическая церковь еще в XIII веке удостоила ее титула «apostola apostolorum», что означает «апостол над апостолами»! А в 1969 году Ватикан официально признал, что никакой блудницей Мария Магдалина не была — выдумки все это! Об этом нет ни одного слова в Новом Завете! Нигде нет!
— Хорошо, убедила. Но давай вернемся к твоей версии «священного женского начала». Ты хочешь сказать, что Иисус и Мария имели некую специальную миссию, нечто вроде утверждения в мире философии любви и восстановления справедливости по отношению к «женскому началу»?
— Ну да! «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга» — это о чем, как не об этом? А как красиво сказано в Евангелии от Филиппа: «Любовь ничего не берет. Как возьмет она что бы то ни было? Все принадлежит ей. Она не говорит: Это — мое или: Это — мое, но она говорит: Это — твое». Посмотри, с дохристианских времен, от сотворения мира все говорит о двух гранях Всевышнего: женской и мужской. Один из древнейших религиозных и мистических символов — шестиконечная звезда — является символом этого единства, мы с тобой как-то об этом уже говорили. В Каббале развита концепция Шехины — Божественного присутствия в мире — именно как женского аспекта Бога. Шехина, также называемая Царевна, Дочь, Невеста, Мудрость и Слово Божие, — это женское начало Господа, действующее в мире.
В оригинале Библии Дух Святой — «Руах га-Кодеш» на иврите — это существительное женского рода. В арабском языке «ар-Рух» — тоже, как и на арамейском «Руха». Первые арамеоязычные христиане Палестины и Сирии называли Дух Святой «Матерью Всех Верующих и Ищущих». Этим и объясняется противоречивое, на первый взгляд, утверждение в Евангелии от Филиппа: «Некоторые говорили, что Мария зачала от Духа Святого. Они заблуждаются. Того, что они говорят, они не знают. Когда бывало, чтобы женщина зачала от женщины? Мария — дева, которую Сила не осквернила…» Потому что Дух Святой — это и есть женское начало!
Древнее изречение гласит: «Каждый Адам носит в себе свою Еву». И это, конечно же, в духовном смысле. Согласись, что женщина для мужчины — это всегда врата, которые могут вести в рай, а могут — и в ад. Входя в эти врата, он может оказаться в цветущем саду, а может — на дне пропасти. Все зависит от его намерений. Ведь в сад можно проникнуть и тайком, через забор… Если же мужчина входит в эти врата с любовью, то и пропасть не страшна, и шипы на розах в саду не колются, потому что любовь и мостик построит, и от царапин убережет. Когда мужчина входит в женщину, ему кажется, что это его решение, его выбор. На самом деле — выбирает всегда женщина, потому что в ней — не терпящая суеты способность создавать новую жизнь, а задача мужчин — дать ей возможность для сознательного выбора, ибо эта будущая жизнь не есть частное дело двоих, но приходит в мир для всего человечества. В этом плане человечество можно сравнить с лесом, в котором корни всех людей-деревьев тесно переплетены. То есть когда смотришь сверху, то на первый взгляд — каждый сам по себе, а копнешь вглубь — все друг с другом связаны и каждое новое растение становится частью всего леса.
Бердяев писал, что мужчина через женщину связан с природой, космосом, вне женского он будет напрочь отрезан от души мира… Женщина же вне связи с мужским тоже не была бы вполне человеком, в ней слишком сильна темная природная стихия, безличная и бессознательная. Вспомни, как сказал апостол Павел в Послании к эфесянам: «Муж есть глава жены… Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика». Обрати внимание: муж есть глава жены, но именно он, а не она «оставит отца и мать и прилепится к жене своей». Взаимоотношения между мужчиной и женщиной, и в первую очередь духовные, а не физические, по изначальному Высшему Замыслу являются внутренним основанием сотворения мира.
Однако при этом в самых базовых понятиях ортодоксального христианства незаметно так, аккуратненько было заложено предопределение о «греховности» физических отношений между мужчиной и женщиной — непорочное зачатие. То есть существует только одно не порочное зачатие — Девы Марии от Святого Духа, а все остальные зачатия получаются — порочные. Это просто удивительно, как тонко, одним штрихом, было имплантировано представление об изначальной греховности женщины, а отсюда и пошли все эти средневековые бредни о «ведьмах» и «сосудах греха». Святой Исаак Сирианин в VI веке вещал: «Если принужден говорить с женщинами, отврати лице от зрения их, и так беседуй с ними… Лучше тебе принять смертоносный яд, нежели есть вместе с женщинами, хотя бы это будет матерь или сестра твоя». Но разве не сам Всевышний сразу создал мужчину — мужчиной и женщину — женщиной и не сказал им: «Плодитесь и размножайтесь»? И вовсе не обязательно было в VI веке подправлять подлинную доктрину христианства, которая заключается в даровании человечеству Любви как философии существования. И если Бог дал людям Любовь и они соединяются по любви, никакого порока в их отношениях нет! В одной из неканонических рукописей есть место, где говорится: «Спросили Иисуса: Когда придет Царствие Божие? И Он ответил: Царствие Божие уже пришло тогда, когда двое перестали быть двумя и стали едины…»
Между прочим, в духовной сфере именно женщина есть сильный пол. Одни толкователи объясняют библейское повествование о грехопадении тем, что сатана выступил перед Евой как перед «слабым полом», самой уязвимой частью человека в целом. Другие считают, что как раз наоборот: Ева подверглась искушению как высшее, духовное начало человеческой природы и именно в этом начале прежде всего надо было уязвить человека. Когда самый восприимчивый, самый важный для общения между Богом и человеком канал приведен в расстройство, остальное совершается само собой. Кстати, это очень характерно проявляется у иудеев: мужчины не могут молиться в одиночку, им нужно собрать «миньян» — десять человек, чтобы молитва была услышана Всевышним, а женщина может молиться и одна — ее голос будет услышан там, наверху.
Наступила пауза.
— Я просто сражен, — сказал Трубецкой. — Потрясающая речь. Я никогда не был женоненавистником, но после таких аргументов просто хочется активно заняться развитием собственного женского начала.
— Лучше сделать это безотлагательно, — засмеялась Анна, — так как небезопасные прецеденты уже бывали в истории, в том числе — российской. К примеру, тирания Петра I привела к уродливой гипертрофии мужского начала, насилующего женскую природу нации. Поэтому в последующую эпоху маятник качнулся в другую крайность: XVIII век после Петра оказался «бабьим веком», когда первые роли, как положительные, так и отрицательные, играли на троне женщины. Мужчинам отводились эпизодические роли фаворитов или слуг венценосных дам, а ведь все должно быть в гармонии.
— Я вот думаю, учитывая то, что ты сейчас сказала: что же помешало Досифее — Дарье Тяпкиной — во время «бабьего века», когда вся власть в России пребывала в нежных женских руках, просто взять да и уйти в женский монастырь? Страх, что родственники найдут, как гласит официальная версия? Или завет с Всевышним, как сказал нам этот странный монах? Или все-таки что-то другое? — Трубецкой размышлял вслух, понимая, что ответ на этот вопрос найти нелегко.
— Трудно сказать. Но мне кажется, ее вела другая сила, значительно более мощная, чем страх, ведь, согласись, хорошенькой девочке в пятнадцать лет самой уйти в мир, где повсюду царит насилие, — это уже поступок, даже если за этим стоит несчастная любовь. Я, как женщина, понимаю ее чувства, побудившие сделать первый шаг, однако склонна думать, что основная причина кроется все же в духовной сфере. Очевидно, ей по замыслу свыше была уготована особая роль, несравнимо более важная, чем спасение Алексея Шубина. Знаешь, как в Евангелии от Фомы Иисус ответил на требование Петра, чтобы Мария покинула их, «поскольку женщины не достойны жизни»? Иисус сказал: «Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам…» Понимаешь, «духом живым, подобным вам, мужчинам»! Вот Досифея и стала таким живым духом, и за этот подвиг — она смогла не только пожертвовать мирской жизнью и преодолеть свое естество, но и пройти через мужеское перевоплощение, соединив эти две части в духовной гармонии, — по Божественному замыслу и открылся ей дар предвидения, и были даны силы для небывалых духовных подвигов.
— Послушай, — вдруг сказал Сергей Михайлович. — Господи, у меня прямо мороз по коже пошел… Я, как ты знаешь, не историк, а лингвист. У меня в голове постоянно крутятся все эти тамплиеры, священный Грааль, священное женское начало, Мария Магдалина… А знаешь ли ты, что прозвище Магдалина, которое носила Мария, означает «уроженка города Мигдал-Эль»? Кстати, это реальный город, находившийся на западном берегу Тивериадского озера, теперь там арабская деревушка Эль-Маджель. Так вот, и на древнееврейском «migdal-el», и по-арамейски «magdala» означает одно и то же — «башня Божия», причем «башня» в этом случае — это то же самое, что и «высокое место»… То есть фактически буквальное значение топонима «Мигдал-Эль» понимается как «высокий храм» или «храм на высоком месте», а это ведь не что иное, как «temple» — «темпл» по-английски или «тампль» по-французски. Понимаешь? Не отсюда ли пошло название «тамплиеры», от имени того, кому они поклялись служить, — Марии Магдалины?
Кроме того, если Мария Магдалина — это Мария «из высокого храма», то это может указывать не просто на ее высокое происхождение, но происхождение, связанное с высокой духовностью, даже божественностью, а ее отношения с Иисусом могут трактоваться как «hieros gamos» — священный брак в его древней трактовке — между «королем, который представляет Бога», и «жрицей, которая представляет Богиню храма». Само имя ее — прямая подсказка на Божественный союз Иисуса и Марии…
Глава 12
Открытие «сезона охоты»
После чая, который плавно перешел в обед, Сергея Михайловича вдруг осенило.
— Послушай, ты говорила, что не в первый раз в Киеве. А тебе приходилось раньше бывать в Кирилловской церкви — одном из древнейших храмов, сохранившихся со времен Киевской Руси? — спросил он Анну Николаевну.
Шувалова отрицательно покачала головой.
— Нет? Тогда давай съездим прямо сейчас. Я думаю, нет, я абсолютно уверен: ты будешь просто в восторге.
По дороге Трубецкой взял на себя роль гида.
— Кирилловская церковь была построена в середине XII века черниговским князем Всеволодом Ольговичем и его женой Марией Мстиславовной. Сам-то князь только начал строительство, построил деревянную церковь, а уже после его смерти Мария Мстиславовна возвела каменный храм с целью создать там семейную усыпальницу. Ныне эта церковь знаменита не только тем, что в ней, по преданию, были похоронены несколько князей, и даже не тем, что под ней была обнаружена система пещер с древними захоронениями наподобие лаврских. Наиболее же известным фактом является то, что в конце XIX века после масштабной реконструкции ее расписывал сам Михаил Александрович Врубель, тогда еще молодой художник. И не просто расписывал — там имеется несколько выдающихся его работ. Я хочу, чтобы ты их увидела.
Имя Врубеля, одного из гениальных русских художников, судьба которого была тесно связана и с Санкт-Петербургом, где он учился в Академии художеств, и с Москвой, где он долго жил и работал, и с Киевом, где он создал свои величайшие произведения, произвело впечатление на его собеседницу.
— Врубель как-то сказал: «Какой же прекрасный, однако, Киев! Я очень люблю Киев. Сожалею, что тут не живу…» — продолжал Трубецкой. — Здесь он начал писать своего «Демона». Представляешь, какая мистическая судьба у этого художника: именно в Киеве, вновь посещая Кирилловскую церковь в 1902 году, он произнес пророческие слова: «Вот к чему мне стоило бы вернуться…» — и через некоторое время оказался в больнице для душевнобольных…
— Что ты имеешь в виду? — переспросила Анна. — Я как-то не вижу связи…
Они подъехали к церкви и вышли из машины.
— А дело в том, что Кирилловская церковь находится на территории больницы для людей с психическими расстройствами, которая существует здесь уже больше двухсот лет. Вот так-то. Но это не все. Две основные иконы иконостаса — Иисуса и Богородицу — он нарисовал «слепыми», то есть без зрачков, — это такой специальный прием, благодаря которому глаза кажутся бездонными. А под конец жизни Врубель ослеп. Вот и понимай это как хочешь.
Трубецкой и Шувалова поднялись по ступеням к церкви, но та уже оказалась закрыта. К счастью, служащие еще были в здании, и Трубецкому удалось, хотя и не без труда, уговорить их впустить двух запоздалых туристов.
Тем, кто еще не побывал в этом храме, можно искренне позавидовать. Великолепное, восхитительное открытие у них впереди. Древние фрески, совершенно неканонические и оттого еще более проникновенные лики святых как будто подчеркивают почти сказочный, написанный Врубелем и встроенный в мрамор иконостас. Необыкновенная энергетика этой церкви ощущается не только под центральным куполом, но и в нартексе. Сергею Михайловичу не терпелось показать Анне второй, тоже частично расписанный Врубелем этаж, — он, собственно, ради этого ее и привез сюда, — но она была настолько очарована древними фресками, что Трубецкой набрался терпения и дал ей возможность сполна насладиться этой жемчужиной в короне киевских церквей. Наконец они поднялись по крутой лестнице наверх, на хоры церкви. Именно там находится написанная Врубелем фреска «Сошествие Святого Духа».
Эта величественная композиция — не просто непревзойденное по мастерству творение великого художника. Это совершенно другой, каким только и должен быть у настоящего мастера, взгляд на мир. Шувалова села на стульчик, подняла глаза и долго-долго не могла оторвать взгляд от великолепной работы Врубеля. Сергей Михайлович присел рядом. Он-то был здесь не в первый раз, но всегда с удовольствием приходил снова и снова.
— Сережа, это просто невероятно, — наконец произнесла она шепотом. — Апостолы здесь — они ведь живые… Эти лица написаны так, будто знакомы тебе с детства…
— Это и неудивительно. Говорят, что Врубель писал их с известных киевлян, то есть с реальных живых людей. Они не обезличены, как классические иконы. Он вообще был известен свободомыслием в изображении святых. Взгляни сюда, тут сверху хорошо все видно. — Они встали и подошли к краю балюстрады. — Он даже Богородицу на иконостасе написал с конкретной женщины, в которую был влюблен. Но я хотел бы, чтобы ты обратила внимание на другую особенность этой фрески. — Они снова вернулись к созерцанию «Сошествия Святого Духа». — Смотри: апостолов, как и должно было быть, — двенадцать. То есть тут уже учтено, что вместо предателя Иуды, который, как известно, впоследствии удавился, был выбран новый апостол — Матфий. Ведь по Библии сошествие Святого Духа случилось на иудейский праздник Пятидесятницы, то есть уже после распятия, воскресения и вознесения Иисуса. Но вот женская фигура в центре фрески — это очень любопытно… Традиционная трактовка такова, что это Дева Мария, Богородица. Однако на этот счет лично у меня имеются кое-какие сомнения.
Ведь если подумать об этом с точки зрения элементарной логики, то совершенно непонятно, почему Святой Дух должен был повторно «нисходить» на Пресвятую Деву, ведь она вроде как уже была им осенена, когда свершилось непорочное зачатие. Кроме того, ей на момент описанного в Новом Завете собрания апостолов должно было быть как минимум за пятьдесят лет, а на этой фреске она представлена молодой женщиной. И наконец, насколько мне известно, на значительной части канонических православных икон, изображающих сошествие Святого Духа, Богородица отсутствует. В то же время на некоторых, особенно католических, она как раз, наоборот, является центральным образом. Можно, конечно, подумать, что Врубель писал свою работу под влиянием поездки в Венецию, где он изучал разные техники иконописи, однако у меня и на это свой собственный взгляд. Смотри, — Трубецкой обратил внимание Анны Николаевны на повсеместно встречающиеся на стенах церкви образы ангелов и архангелов, — у них у всех — абсолютно у всех! — в руках жезл и сфера — нечто вроде скипетра и державы, символов власти. Так вот, — продолжил он почти торжественно, — это довольно древние символы, и скипетр олицетворяет мужское начало, а сфера — женское! Такие же изображения встречаются, например, в древнейших церквях на территории современных Турции и Сирии, то есть именно там, где создавались первые христианские общины.
Мне кажется, что безнадежно влюбленный в тот период художник подсознательно или по велению свыше, а это, по сути, одно и то же, выразил именно ту мысль, о которой мы с тобой сегодня уже говорили и которая, по-видимому, была неотъемлемой частью верований первых христиан: женское начало изначально присутствует в Божественном промысле! Поэтому женская фигура в центре его монументальной фрески — это скорее собирательный образ женского начала как отражение Святого Духа, если не сам Святой Дух в процессе его «сошествия» на апостолов. Ведь в христианстве, особенно в католицизме, фигура Богородицы гипертрофирована, она как бы отражает то основное предназначение, которое Церковь отводила и продолжает отводить женщине — скромность, послушание, продолжение рода. Отсюда и строжайшее католическое воспитание, и запрет на прерывание беременности, и целибат, и так далее, но при этом, как бы в виде компенсации, превозносится роль и облик женщины-матери, Святой Девы Марии — Богородицы. Хорошо, что хоть в православной традиции, которая мне ближе, женская, если можно так выразиться, компонента, значительно богаче по своему духовному содержанию, чем в католицизме. Кстати, а ты знаешь, что Мария Магдалина изображена в ряду местного чина икон на иконостасе кафедрального Владимирского собора в Киеве — там, где помещают образы самых почитаемых святых? Вот так-то!
Трубецкой и Анна вышли из церкви. Шувалова, несомненно, была искренне взволнована тем, что им довелось увидеть.
— Спасибо тебе, — сказала она. — Это было великолепно и совершенно неожиданно. — Она ощущала какой-то особенный душевный трепет, но почему-то стеснялась признаться в этом Трубецкому.
Тем временем наступил вечер, и Сергей Михайлович с удовольствием вызвался проводить Анну до гостиницы. Завтра им нужно было возвращаться в Санкт-Петербург, поэтому Трубецкой хотел подольше побыть со своей очаровательной спутницей и — чего греха таить — поухаживать за ней. Вообще-то, после нескольких неудачных попыток обустроить свою личную жизнь, последняя из которых была предпринята несколько лет тому назад, он с опаской относился к новым возможным вариантам, однако Анна Николаевна Шувалова была просто восхитительна — и как коллега по работе, и как собеседник, и как женщина.
Они вернулись в центр города, оставили машину на Трехсвятительской, прогулялись по Владимирской горке, затем спустились вниз на Крещатик, к гостинице. Сергею Михайловичу ужасно не хотелось расставаться с Анной, но и навязывать свое общество дамам он не умел. Прощание с дежурно звучащими в таких случаях пожеланиями «спокойной ночи» вышло скомканным. «Да, Казанова из меня никудышный, — с досадой подумал в тот момент Трубецкой, — в церковь даму пригласил, про иконы рассказал, а вот цветы купить не догадался…» Он был уже на полпути к парковке, когда на его мобильный телефон позвонила Анна.
— Прошу тебя, возвращайся. — Ее голос, только что такой умиротворенный, теперь дрожал. — Десятый этаж. Номер 1008. У меня тут кто-то побывал…
Трубецкой кинулся назад и уже через несколько минут вихрем влетел в номер, который напоминал Иерусалим после взятия его крестоносцами. Все было перевернуто вверх дном, вещи разбросаны, даже в ванной царил хаос.
— У тебя было что-то ценное? Ты все проверила? Что-то пропало? — Трубецкой был просто вне себя от волнения.
— Да нет, я же всего на несколько дней в Киев, взяла только самые необходимые вещи, я даже представить себе не могу, кому это нужно…
— Дикость какая-то… Сколько я путешествовал, ни в одной стране такого не видел! Мне так стыдно, что это случилось в Киеве. Я сейчас вернусь… — Сергей Михайлович выскочил в коридор.
К его удивлению, администратор гостиницы не стал утверждать, что «вы сами виноваты, оставили номер без присмотра» или что-то в таком же духе, то есть уходить от ответственности в стиле «совка», а сразу принес свои извинения и предложил компенсировать ущерб — в разумных, конечно же, размерах. При этом он заверил, что в их гостинице этот случай — первый за много-много лет, сведений о жильцах ни по телефону, ни каким бы то ни было другим способом они никому не дают, а система безопасности является самой современной и вполне соответствующей европейским стандартам. По мнению администратора, случилось нечто просто из ряда вон выходящее, и поэтому он предложил вместе и не мешкая просмотреть записи, сделанные камерой наблюдения, которая работает круглосуточно. Тем временем Анна убедилась, что ничего из ее вещей не пропало, навела на скорую руку порядок и присоединилась к ним.
Идея с просмотром записи оказалась чрезвычайно плодотворной. На записи, сделанной днем, было явно видно, как появившийся на этаже мужчина, лица которого, к сожалению, было не разглядеть, поскольку оно было закрыто шапочкой с прорезями для глаз, подошел к дверям номера 1008, достал какое-то компьютерное приспособление, поколдовал возле электронного замка секунд тридцать, открыл дверь и вошел в номер. Он же вышел из номера примерно через час и более в поле зрения камеры наблюдения не попадал. Поскольку в этот день других случаев проникновения в номера зарегистрировано не было, Трубецкой сделал вывод, что вор имел целью попасть именно в номер Анны Николаевны Шуваловой. Но зачем? Вдруг его осенила догадка.
— Скажи, а ты кому-нибудь говорила, где ты в Киеве остановилась? — спросил он Анну, когда они снова остались вдвоем.
— Только Артуру Бестужеву, он звонил мне на мобильный телефон сегодня утром, спрашивал, какие планы, есть ли что новенькое по нашему расследованию.
— Вспомни, это очень важно: ты называла ему гостиницу и номер комнаты?
— Конечно, называла. Он спросил, как мне перезвонить на городской номер, чтобы не тратиться на роуминг. Ну, я и сказала телефон гостиницы и номер комнаты. Правда, он почему-то так и не перезвонил… Больше я ни с кем на эту тему не разговаривала, это точно.
— И, надо думать, о наших сегодняшних планах на день он был осведомлен?
— Разумеется, я не видела необходимости их скрывать.
Трубецкой был озадачен. Поверить, что Артур имеет отношение к этой дикой выходке? Но в чем смысл? Для чего Артуру мог понадобиться отъезд Анны из Петербурга? Чтобы потом организовывать взлом ее номера в гостинице?
Была уже поздняя ночь. Сергей Михайлович договорился с администратором о предоставлении Анне другого номера — в целях безопасности. С тем они и расстались до завтра в надежде, что сюрпризов больше не будет. Однако рано утром Анне Николаевне позвонили на мобильный с пульта охраны из Санкт-Петербурга и сказали, что этой же ночью была попытка взлома ее квартиры. К счастью, сработала сигнализация, и воры ретировались несолоно хлебавши. Тем не менее ей порекомендовали срочно вернуться домой и на всякий случай сменить код доступа. Трубецкой прокомментировал это с долей черного юмора: «Похоже, что „сезон охоты“ открыт!» Оставалось выяснить объект «охоты», и именно этот вопрос стал предметом его размышлений всю дорогу до Санкт-Петербурга. Факты же говорили о следующем.
Во-первых, жилище Шуваловой — как постоянное, так и временное — стало предметом воровского внимания вскоре после того, как в ее руках оказался пресловутый жезл. И ведь именно жезл интересовал неизвестного, напавшего на них в китаевской пещере… Во-вторых, тот факт, что жезл хранится у Анны, был известен очень узкому кругу лиц, в первую очередь — Артуру Бестужеву. Трубецкой вспомнил, как болезненно Артур воспринял решимость Анны забрать жезл на хранение. Еще раньше — как удачно они нашли бывшую дачу Дубянского. Вероятность такого случайного совпадения была просто ничтожной, а за рулем-то был Артур, он же и место, где она располагалась, назвал сразу и безошибочно… Потом — не совсем адекватное поведение Бестужева на самой даче. Еще раньше — сам факт приглашения Трубецкого в Санкт-Петербург. Честно говоря, петербургские специалисты и сами прекрасно справились бы с разбором дневников духовника Елизаветы, тут вовсе не требовалась экспертиза профессора, специалиста по древним рукописям Трубецкого. Но гость из Киева оказался как нельзя кстати, когда потребовалось увезти Анну из города…Что-то во всем этом было не так, и это «не так» было связано с Артуром Бестужевым. Сергей Михайлович решил пока никому ничего не говорить, однако на всякий случай быть начеку. Он только мягко попытался убедить Анну все же перепрятать жезл в более надежное место, но она его успокоила.
— Сережа, если бы ты знал, что такое женский шкаф для обуви, ты бы не волновался. Жезл там не найдет и дюжина воров — им просто никакого времени не хватит перебирать все коробки.
Глава 13
Заговор
После отъезда Жоффрея де Сент-Омера с двумя рыцарями в Эфес Гуго де Пейн немедля начал готовиться к путешествию в Рим. Он ждал этого часа уже много лет, и все должно было быть тщательно продумано. Прежде всего предстояло решить, как быть с найденным сокровищем. После предупреждения старика иудея о том, что Меркабу нельзя забирать из Храма, он никак не мог решиться взять кристалл с собой, но и ехать с пустыми руками было совершенно невозможно. Он сидел один в своей келье и предавался размышлениям, когда раздался громкий и настойчивый стук в дверь.
— Откройте посланнику Его Святейшества Папы Гонория II кардиналу Бьянчелли! — раздался громкий голос из-за двери.
Великий магистр поднялся, подошел к двери и отворил ее. На пороге в сопровождении слуги стоял тучный, важного вида кардинал, одетый в атласную малиново-красную с белым подбоем мантию и красную же широкополую шляпу. Гуго де Пейн был очень удивлен такому визиту, однако склонил голову в знак приветствия и жестом пригласил кардинала войти.
— Прошу, ваше преосвященство, — сказал он. — Ваш приезд — это честь для ордена бедных рыцарей Иисуса Христа.
— Ну не таких уж и бедных, — пробурчал кардинал, войдя в келью. Оглядевшись, он присел в единственное кресло. Трудно было понять, к чему относилось его замечание, поскольку обстановка в келье была монашеская и состояла лишь из грубо сработанных местным плотником стола, кресла и ложа. Единственным украшением кельи служило большое распятие, висевшее на стене, и стоявший на столе бронзовый светильник, найденный при раскопках в Храме.
— Чем могу служить Его Святейшеству? — Гуго де Пейн остался стоять перед посланником римского престола.
Кардинал не спешил с ответом. Его маленькие глазки на обрюзглом лице буравили взглядом Великого магистра.
— В Риме хотят видеть тебя с отчетом. Орден существует уже несколько лет, а ты до сих пор ни разу не посетил Ватикан. Монашествующим рыцарям не к лицу такая гордыня! Что ищете вы в недрах Храмовой горы? В Европе ходят слухи о необыкновенных сокровищах, которые вам удалось там найти. Какие тайны скрывает орден от всевидящего ока Святого престола?
— Уверяю вас, ваше преосвященство, члены ордена верны своей клятве денно и нощно служить Иисусу Христу, — смиренно отвечал Гуго де Пейн. — Только на это и направлены все наши деяния и помыслы, — добавил он, сделав ударение на слове «все». Но затем сменил тон, выпрямился и уже с металлом в голосе произнес: — Однако отчет мой предназначается только для ушей Его Святейшества лично. Я намереваюсь предстать перед его очами еще до конца года. Прошу вас так и передать в Рим.
Он дал понять, что разговор окончен.
Лицо кардинала налилось кровью. Этот рыцарь мог бы проявить больше уважения к папскому посланнику! Кардинал вскочил с кресла, однако ничего не сказал и, пыхтя и раздуваясь, почти выбежал из кельи. Он явно ожидал другого приема, однако дерзкое поведение Гуго де Пейна укрепило его подозрение: орден рыцарей Храма совсем не так прост, как кажется, и с ними нужно держать ухо востро…
Великий магистр был благодарен судьбе за этот неожиданный визит. Он вдруг понял, как убедить Папу предоставить храмовникам свободу действий и торговые привилегии, на основе которых орден построит свою империю, не замкнутую в национальных границах и не подчиняющуюся ни светской, ни духовной власти. Этой цели может послужить любая таинственная находка — и никакого значения не имеет, о чем именно идет речь, лишь бы она была способна вызвать опасения со стороны иерархов Церкви. «Достаточно будет даже просто правильно преподнести Папе то, что рассказал нам тогда ночью Иоанн Иерусалимский и подтвердить, что в руках ордена находятся доказательства слов монаха, — размышлял Великий магистр. — Кристалл брать с собой нельзя, но и невозможно явиться в Ватикан с пустыми руками». И тогда он решился на рискованный шаг. Однажды к нему были тайно приглашены мастера, которые изготовили точную копию ларца, в котором хранилась Меркаба. Именно этот ларец позже отправится с ним во Францию и в Рим и будет неотлучно находиться под охраной рыцарей Храма. Вот его-то и можно продемонстрировать в случае необходимости несговорчивому Папе. Однако никто не должен был знать, что настоящий ларец с кристаллом останется в Иерусалиме.
Но это была только часть плана. Великий магистр понимал, что легенда о девяти рыцарях-защитниках Святой земли годится для простолюдинов, а для того чтобы говорить с Папой и европейскими монархами на равных, в первую очередь следует многократно увеличить число членов ордена, привлечь в их ряды представителей самых влиятельных семейств Европы. Затем — создать систему командорств, которые были бы форпостами, глазами и ушами храмовников и в которых аккумулировались бы необходимые средства. И только имея все это, можно будет по-настоящему побороться за власть.
Сказано — сделано, и уже в скором времени в орден были приняты среди прочих такие выдающиеся аристократы того времени, как Фульк Анжуйский, отец Жоффруа Плантагенета, и граф Гуго Шампанский. Пример последнего произвел особенно сильное впечатление на самые богатые дома Европы, поскольку граф Шампанский внезапно развелся с женой, оставил свое мирское богатство и власть и отправился в Иерусалим, чтобы соединиться с тамплиерами под руководством Великого магистра Гуго де Пейна, который ранее был всего лишь одним из его вассалов. Многие ломали голову над вопросом, что же заставило графа решиться на такой шаг, и не находили ответа.
Разгадка же была достаточно проста. К тому времени уже повсеместно в Европе распространились слухи о якобы найденном рыцарями Храма в Иерусалиме священном Граале — усыпанном драгоценными камнями сосуде, о котором говорили, что он «сияет столь ослепительно, что пламя свечей меркнет рядом с ним». Блаженные при церквях рассказывали, что из этого сосуда Иисус пил вместе с учениками во время Тайной вечери со словами «сие есть кровь Моя», а после ареста Спасителя он якобы сначала был передан Пилату, а позже наполнен кровью распятого Иисуса Христа и сохранен членом синедриона Иосифом Аримафейским. Отменные связи новых именитых членов ордена способствовали распространению легенд о рыцарях Храма среди аристократии, и любые ассоциации с орденом стали рассматриваться как соприкосновение с тайной Грааля. Все это как нельзя лучше способствовало воплощению в жизнь плана Великого магистра, который вовсе не спешил развеять эти слухи.
Вскоре усилия Гуго де Пейна увенчались полным успехом. На сторону ордена встал сам Бернар из Клерво (позднее канонизированный католической церковью как святой Бернар), который пользовался очень большим влиянием в Риме. С его помощью 14 января 1128 года в Труа был созван собор, на котором храмовники провозгласили свой призыв к европейскому рыцарству:
«Прежде всего мы обращаемся ко всем, кто, желая с истинной храбростью послужить рыцарству Вышнего Царя, усердно жаждет облечься и облекается навеки в преблагородные доспехи повиновения. И мы призываем вас, кто до сей поры принадлежал к мирскому рыцарству, к коему Иисус Христос не имеет никакого отношения, но которое вы избрали лишь ради мирского благополучия, последовать за теми, кого Бог выделил из множества обреченных на погибель, предназначив в своем милосердии к защите святой Веры, и поспешить присоединиться к ним.
Итак, ко всеобщей радости и всеобщему братству, молитвами магистра Гуго де Пейна, коим милостью Божией положено начало вышеназванному рыцарству, мы собрались в Труа из разных провинций по ту сторону гор на праздник господина нашего святого Илария в год от Воплощения Христова 1128, в девятую годовщину возникновения вышеупомянутого рыцарства. И об обычае и установлении рыцарского ордена мы услышали на общем капитуле из уст названного магистра, брата Гуго де Пейна. И сознавая всю малость нашего разумения, мы то, что сочли за благо, одобрили, а то, что показалось неразумным, отвергли…»
Так был принят устав ордена, в котором вся жизнь будущих рыцарей-монахов расписывалась до мелочей. После собора Гуго де Пейн и Жоффрей де Сент-Омер разъехались по разным странам, чтобы призвать под свои знамена новых членов, и весьма преуспели в этом. Вскоре, как и было предусмотрено планом Великого магистра, орден уже мог собрать небольшую армию, а по всей Европе были созданы его представительства — командорства. Но все это было бы невозможным без согласия Папы Гонория II, которого Гуго и Жоффрей посетили перед самым собором в Труа. История умалчивает о деталях их беседы. Однако известно, что после этой встречи Святой престол не только не препятствовал деятельности храмовников на протяжении почти двух столетий, но и предоставил им немыслимые по тем временам полномочия и привилегии: подсудность лишь Папской курии, изъятие из-под юрисдикции местных феодалов, освобождение от уплаты церковных налогов, специальные права на торговые сделки. Храмовники получили право строить свои церкви, иметь свои кладбища, их не могли отлучить от Церкви, они же получили право снимать наложенное Церковью отлучение, а десятина, которую они собирали сами, полностью поступала в казну ордена. У ордена рыцарей Храма появилась своя полиция и свой трибунал. Неудивительно, что при таких правах орден быстро стал необыкновенно богат и влиятелен. Его центр находился в Иерусалиме, а подаренные ордену земли и замки можно было встретить во Франции, Англии, Шотландии, Испании, Португалии, Венгрии, Ирландии и в других странах. Но тот же самый Ватикан, который способствовал храмовникам во всем, в лице Климента V с удовольствием разделался с ними в начале XIV столетия…
Гуго де Пейн скончался в возрасте шестидесяти шести лет. Перед смертью он завещал своим посвященным братьям свято оберегать тайну ордена: отныне от магистра к магистру переходил жезл, которым была запечатана найденная в развалинах Храма Соломона реликвия и медальон с символом Адама Кадмона. Так же — от магистра к магистру — передавалось тайное знание о двух ларцах: один из них — пустой — был положен на хранение в командорстве храмовников в Труа. Настоящий же ларец не покидал — до поры до времени — Святой земли. Дух старца, который когда-то раскрыл тайну кристалла Гуго де Пейну, теперь оберегал его под бдительным оком рыцарей Храма.
— Орден становится слишком влиятельным, Ваше Величество. Их земельные владения простираются от Португалии до Венгрии, система командорств покрыла всю Европу и Святую землю, их армия и флот хорошо обучены и оснащены. Нельзя допустить, чтобы орден подменил собой светскую и духовную власть!
Разговор происходил средь бела дня, однако в комнате, где находились собеседники, было темно — свет едва проникал через плотно задернутые тяжелые шторы.
— Ваше преосвященство, но ведь общеизвестно, что Рим сам сделал возможным такой порядок вещей. Именно Церковь предоставила немыслимые льготы и привилегии храмовникам, что же вы теперь хотите от власти короля?
— В наших с вами силах уже сегодня создать предпосылки для будущего разгрома ордена.
— Разгром тамплиеров — это очень опасная затея. Дело не в их военной мощи и даже не в деньгах. Тамплиеры — это легенда, символ, их организация окутана тайной, все говорят о том, что орден владеет тайными знаниями и магическими предметами. Речь идет чуть ли не о священном Граале! Арест членов ордена может привести к духовному расколу, к волнениям в народе и даже войнам…
— Вы абсолютно правы, Ваше Величество. Нам необходимо тщательно подготовиться. Вот наш план: вскоре по всем приходам будет разослано указание не препятствовать распространению в пастве еретических слухов о якобы чудом обретенных в одном небольшом городке на юге Франции мощах святой Марии Магдалины, спутницы Иисуса Христа.
— И в чем же ересь? Ведь Мария Магдалина приобщена Святым престолом к лику святых…
— А ересь будет заключаться в том, что на площадях и в трактирах вдруг начнут говорить о том, что Мария Магдалина была не просто Его спутницей, но супругой Спасителя.
— Что?! Падшая женщина, грешница — супруга Иисуса Христа? Это ведь даже не ересь, это просто кощунство! И это предлагаете вы, ваше преосвященство!
— Подождите, Ваше Величество! Прошу вас, выслушайте меня терпеливо. Я же сказал, что это — ересь, с которой мы готовы бороться, не зная пощады. Пусть появится легенда о том, что Иисус и Мария были женаты и, прости меня Господи, — говоривший при этом перекрестился, — у них были дети, которых Мария привезла во Францию, спасаясь от гонений на христиан. Затем Мария якобы проповедовала в Марселе и, мирно скончавшись, была похоронена в аббатстве Сент-Максимин. Мы уже приказали бенедиктинскому монастырю в Везеле провозгласить чудесное обретение мощей святой Марии. Разумеется, в монастыре мощи почитаемой Церковью святой будут перезахоронены со всеми подобающими почестями. Более того, будет найден тот самый сосуд, из которого Мария брала благовония, чтобы намазать ноги Иисуса Христа перед тем, как вытереть их своими волосами. Чем больше реликвий, которым можно поклоняться, будет представлено толпе, тем лучше.
— Но зачем все это? Какой прок?
— Учтите, нам известно от сестры одного из посвященных рыцарей, члена их Внутреннего Храма, что тамплиеры тайно поклялись служить Марии Магдалине, которую они почитают за Божественную супругу Спасителя нашего Иисуса Христа — то есть они поддерживают ересь! А расправа с еретиками — это богоугодное дело!
— Но ведь ее мощи захоронены, насколько я знаю, в Латеранском соборе Ватикана. Об этом многим известно. Сам Гонорий III освятил в ее честь алтарь, и это было сделано публично…
— Вы, разумеется, правы, Ваше Величество, и мы не откажемся от святыни, что захоронена в резиденции Папы Римского. Однако нам ничто не мешает объявить, что не все мощи столь почитаемой святой покоятся в Риме. Мы признаем принадлежащие ей мощи, разделенные на части и хранящиеся теперь в Провансе, близ Марселя. Там и храм в ее честь воздвигнут.
— Вы меня совершенно запутали!
— В этом и состоит наша цель: запутать все так, чтобы любой факт имел несколько толкований, тогда все будет зависеть от того, что скажет верховный судья. А судьи — это властители мирские и духовные, которые всегда договорятся. Как мы с вами. Но это еще не все. Что вы скажете, если частью будущей легенды станет основание династии французских королей именно наследниками по крови Иисуса и Марии?
Наступила пауза.
— Это уж слишком…
— Но разве Франция, которая столько сделала для спасения Гроба Господня и освобождения Святой земли от неверных, не заслужила немного «божественной» крови для своих монархов?
— Не богохульствуйте, иначе накличете беду на французский трон!
— Предлагаю начать с герцога Годфрида Бульонского — кому, как не ему, освободителю Иерусалима, стать одним из представителей Божественной династии? Пусть это будут Меровинги…
Вечером 12 октября 1307 года Великий магистр ордена рыцарей Храма Жак де Моле пребывал в тяжких раздумьях. Почти два столетия члены ордена без устали трудились над созданием финансовой и военной империи, которая бы объединила весь католический мир. И вот результат — финансы в расстройстве, казна ордена пуста, небывалые долги самых могущественных монархий Европы перед орденом ставят под сомнение само его существование. А ведь это только на первый взгляд кажется, что иметь в должниках самого короля — выгодное дело. На самом деле нет более опасного и рискованного занятия. Ибо ох как не любят сильные мира сего ходить в должниках!
«Не пойму, где же была сделана ошибка? А может, это все кристалл? — размышлял Великий магистр. — Нужно было давно избавиться от него и вернуть туда, где ему надлежит быть, — в Иерусалим. Проклятие на нем, пусть бы покоился с миром там, откуда он к нам пришел, — в недрах горы Мориа… Но, с другой стороны, без такой реликвии ордену было бы попросту невозможно все эти годы сдерживать натиск и прихоти Рима…»
Он велел позвать своего верного ученика и соратника, молодого графа Бежо.
— Нелегко у меня на сердце, друг мой, — сказал он графу. — Беду чую… Из командорств поступают донесения о странных приготовлениях, что происходят в последнее время. На дорогах появились посланные королем армейские дозоры, стали пропадать наши гонцы. Казначей Тампля выдал Филиппу огромный кредит, не спросив разрешения… Папа настаивает на объединении с госпитальерами. Что-то не так… Вот тебе ключ от дверей, ступай в тот склеп, что находится под алтарем часовни. Там хранится ларец Гуго де Пейна. Принеси его сюда.
Когда ларец был доставлен, Жак де Моле приказал поставить его на стол.
— Слушай меня внимательно и сделай то, что я тебе велю. Возьми с собою четырех рыцарей и немедля, через потайной ход, вывези этот ларец из Тампля. В нем хранится магический кристалл царя Соломона — реликвия, благодаря которой орден достиг могущества и процветания. Но, видимо, теперь нас ждут трудные времена… Ты должен добраться до Марселя, взять корабль и доставить кристалл Соломона на Кипр, в нашу крепость. Храни его как зеницу ока и помни, что в нем заключено могущество ордена. Ключом от ларца служит жезл Гуго де Пейна, и, если со мной что-то случится, пусть тот, кто придет за ларцом с этим жезлом в руках, будет признан новым Великим магистром, когда бы это ни произошло. Я вручаю тебе реликвию тамплиеров с верой и надеждой.
— Это честь для меня, Великий магистр! — ответил Бежо. — Но как же я могу оставить тебя в час испытаний?
— Благодарю тебя, друг мой, за все, что ты сделал для ордена. Помолись за всех нас — и в путь! Да пребудет с тобою Спаситель…
После ухода графа Великий магистр подошел к камину и нажал на потайной камень, спрятанный под каминной полкой. Часть стены приоткрылась, и Жак де Моле на несколько секунд скрылся в тайной комнате. Он вернулся с черной, сделанной из просмоленного ливанского кедра продолговатой шкатулкой и поставил ее на стол. Затем снял с груди круглый серебряный медальон, с которым не расставался, вставил его в плоскую прорезь между выступающей пластиной с рисунком и собственно шкатулкой в том месте, где обычно располагается замок, нажал, и шкатулка открылась. Жак де Моле бережно достал из шкатулки жезл. «Ключ к главной тайне тамплиеров! Граф Бежо, конечно, доставит реликвию — кристалл царя Соломона — на Кипр… Но он не должен догадаться, что это лишь предлог, чтобы отослать его из Тампля. На самом деле сейчас нет более важной задачи, чем спасти жизни тем, кто сможет продолжить наше дело… Без преданных людей никакие реликвии и сокровища не способны возродить орден! И все-таки нельзя было привозить кристалл во Францию, это было ошибкой…» — крутилось в его голове. Он позвонил в колокольчик и велел позвать маршала ордена во Франции Жерара де Вильера.
— Этот жезл, одну из главных реликвий ордена, ты этой же ночью вывезешь из замка, — сказал Жак де Моле Жерару де Вильеру, когда тот вошел в комнату. — Твой путь лежит в Шотландию. Избегай дорог, не останавливайся в трактирах, скачи к морю без остановки. В Гавре небезопасно, поэтому корабль ждет тебя в Ла-Рошели. Шотландский король Роберт I — наш друг. Поступай под его покровительство и храни этот жезл. Вот мое письмо к королю. — Жак де Моле вручил Жерару запечатанное его личной печатью письмо. Затем положил жезл обратно в шкатулку и захлопнул ее. — Ступай, да хранит тебя Господь!
Однако Жерару не стоило знать, что медальон — ключ от шкатулки — Великий магистр оставил себе. Как и то, что по заранее согласованному плану этой же ночью из других командорств в порт Ла-Рошели будет доставлена казна ордена. Сундуки с золотом должны были быть перевезены в такое место, где им ничего бы не угрожало.
Все произошло так, как задумал Великий магистр. Эскадра ордена из трех кораблей покинула порт, как только груз был принят на борт. Один из них отправился в Португалию, другой — в Испанию, третий — в Шотландию. Жерар де Вильер направился, как и было велено, в Эдинбург. Весть об аресте Великого магистра и о разгроме ордена тамплиеров застала его уже в Шотландии. Шевалье де Вильер выполнил поручение Жака де Моле и передал письмо и шкатулку королю Роберту I, который приютил не только именитого тамплиера, но и всех тех рыцарей, которым удалось бежать из Европы. Позже он учредил свой орден тамплиеров — орден Андрея Первозванного и Шотландского Чертополоха, сохранив для потомков традиции и духовное наследие легендарного ордена рыцарей Храма.