Слуги дьявола (сборник) Владич Сергей

— Помогите мне, прошу вас, — прошептали ее губы. Видимо, ее сил хватило лишь на то, чтобы сказать эти несколько слов, ибо, когда Герман вновь приблизился к телеге, женщина опять была неподвижна и лежала с закрытыми глазами. Герман наконец спокойно разглядел ее. Она была очень красива, с тонкими чертами чуть смугловатого лица, явно не из местных. По правде говоря, это была самая красивая женщина из всех, которых Герман когда-либо видел в жизни.

Но что же ему с ней делать? О том, чтобы отвезти ее в монастырь и перепоручить заботам брата-госпиталия, не могло быть и речи. Сильвестр уже был наказан за аналогичный проступок, а он — прекантор. Герману грозило куда более суровое наказание, чем старшему певчему. Но и бросить умирающую женщину в лесу было бы грехом, ибо ясно, что до следующего утра ей не дожить, а довезет ли ее мерин до человеческого жилья — на это было очень мало надежды. Такого доходягу волки растерзают вмиг, едва только стемнеет. И тогда Герман решился отложить доставку дров до времени полуденного отдыха, а пока свезти эту незнакомку в ближайшую деревню, где было устроено нечто вроде странноприимного дома для приезжающих в монастырь паломников из окрестностей.

По прибытии в деревню выяснилось, что там как раз остановилось на постой несколько человек. Они вняли просьбе монаха и приняли женщину из его рук, пообещав позаботиться о ней. Герман же отправился с телегой за дровами. Ему нужно было спешить, чтобы успеть закончить работу до дневной трапезы. С телегой ему понадобилась всего одна ходка, чтобы перевезти заготовленные дрова в монастырь. Герман все успел сделать вовремя. Он очень гордился своим поступком, ибо спасти умирающую душу, пусть и женскую, было богоугодным делом. Если бы он только знал, какое смятение в его жизнь внесет эта случайная встреча…

Киев, 2010 год

Профессор Сергей Михайлович Трубецкой, известный киевский специалист по древним рукописям, как раз готовился закончить свою лекцию на историческом факультете университета эффектным парадоксальным пассажем, когда в аудиторию вбежал запыхавшийся и чрезвычайно возбужденный декан. Он всем своим видом выказывал нетерпение, да так, что его лицо и даже лысина раскраснелись. Трубецкой был вынужден прервать лекцию на полуслове и отпустить студентов на пару минут раньше. Концовка занятия была скомкана, а Сергей Михайлович любил ставить точку красиво, мастерски. Но что поделаешь, начальство есть начальство.

— Подвергайте сомнению каждую вашу догадку, каждую гипотезу, ищите изъяны в собственных теориях, а не то это сделают другие, — говорил Сергей Михайлович, предоставляя декану возможность отдышаться. — Особенно это важно, если вам в руки попадет редкий, уникальный артефакт, и не имеет значения — рукопись это, монетка или черепок. Часто именно от первооткрывателя зависит, как интерпретировать находку, и его мнение оказывает огромное влияние на все последующие исследования. Не стоит спешить, объявляя каждую найденную в Иерусалиме урну с древними останками последним пристанищем земного тела Иисуса Христа, каждую валяющуюся там щепку — кусочком животворящего креста, а каждую обнаруженную рукопись — первоисточником Библии. Ибо не каждый Иисус — Христос, и не каждый пергаментный свиток содержит Божьи откровения. Скромнее надо быть, скромнее. — Трубецкой улыбнулся. — Рекомендую не забывать мудрые слова, сказанные самим Спасителем в апокрифическом Евангелии от Фомы: «Если слепой ведет слепого, оба падают в яму». Так что берегите зрение. Все, на сегодня вы свободны, — произнес он наконец заветную для каждого студента фразу и повернулся к декану. — Что случилось, Константин Львович? — спросил Трубецкой с легким неудовольствием в голосе. — Вы мне помешали обратить внимание студентов на некоторые палеографические особенности Пересопницкого Евангелия…

Тот протянул Трубецкому конверт.

— Вам письмо, — прошептал Константин Львович сдавленным от волнения голосом, — от короля Швеции. Какое тут еще Евангелие!

— От кого? От короля Швеции? — с нескрываемым любопытством переспросил Трубецкой. Характерным движением он взъерошил свои волнистые волосы. — Любопытно, однако. Что же, давайте поглядим, что от нас с вами хочет Его Королевское Величество. Держу пари, его зовут или Карл, или Густав.

Сергей Михайлович присел на парту и взял в руки конверт из дорогой бумаги благородного желтоватого оттенка с тремя золотыми коронами в левом верхнем углу и запечатанный, как в старые добрые времена, изумительной красоты печатью из красного сургуча. Он вскрыл печать, достал украшенный королевскими вензелями и отливающий мраморной белизной лист бумаги, развернул его и стал читать. Письмо было написано по-английски и в примерном переводе на русский звучало, как сюита:

«Уважаемый профессор Трубецкой,

Ваши научные труды в области исследования древнейших рукописей Библии, равно как и других священных книг, позволяют нам надеяться, что наше приглашение прибыть в Стокгольм, чтобы принять участие в изучении уникального памятника, известного в мировой библеистике как Codex Gigas, будет воспринято Вами положительно.

Этот кодекс, который также называют Библией дьявола, хранится в Шведской Королевской библиотеке с 1649 года, когда в конце Тридцатилетней войны он был захвачен шведскими войсками в Праге, вывезен в Стокгольм и преподнесен в дар королеве Швеции Кристине. Эта самая большая из известных в мире библий написана в XIII столетии в Богемии. Она имеет длинную и полную приключений историю. Упомянутая книга считается одним из чудес света и, без сомнения, хранит множество тайн.

Я надеюсь, сказано достаточно, чтобы заинтересовать Вас нашим предложением о сотрудничестве.

Директор Шведской Королевской библиотеки в Стокгольме доктор Конрад Густаффсон ожидает Вашего приезда с нетерпением. Он уполномочен решить все вопросы, связанные с Вашим пребыванием в Швеции.

Карл Густав»

— Ну, что я говорил, — с удовлетворением отметил Трубецкой, — его зовут Карл Густав.

— Не отказывайтесь, Бога ради, — проговорил все еще шепотом Константин Львович, хотя они остались в аудитории одни, — эта работа принесет славу не только вам, но и университету…

Ему было совершенно безразлично, как именно зовут короля Швеции. Но ему было далеко не все равно, примет ли Трубецкой это приглашение.

— Да уж, конечно, — миролюбиво произнес Сергей Михайлович, — о чем речь. Монархам не отказывают. Придется ехать.

Надо сказать, что волнение декана было вполне понятно и легко объяснимо. Сергей Михайлович был известным ученым-палеографом, и, когда он принял решение перейти из своего академического института в университет, исторический факультет с радостью принял его в свои объятия. С тех пор Константин Львович пребывал в нетерпении, ожидая случая, когда профессор Трубецкой оправдает возложенные на него надежды и прославит не только себя, но и альма-матер очередным громким открытием. А оно все не шло. И вот Бог, а точнее, король Швеции услышал его молитвы. Исторический факультет, стены и преподаватели которого еще не забыли лекции по истории КПСС, получил наконец шанс прославиться. За будущий успех стоило выпить. И как раз это в стенах факультета проблемой не было.

Далее каждый занялся своим любимым делом. Декан отправился обмывать нежданно свалившуюся удачу, а Трубецкой — размышлять. Сергея Михайловича обуревали совершенно отличные от деканских мысли. Ему было лестно внимание монарха — ведь не каждый же день получаешь подобные письма! — однако он прекрасно осознавал, что в Европе имеется масса высококлассных специалистов — историков и палеографов, способных разгадать любые загадки Библии. Почему же выбор пал именно на него? Ясно, что ответ на этот вопрос следовало искать в этом самом кодексе, а до тех пор — в имеющихся по этому поводу публикациях. Супруга и коллега Трубецкого Анна Николаевна Шувалова, историк и талантливый исследователь, была непревзойденным мастером сбора и анализа информации. Используя в том числе свои связи в научных кругах Санкт-Петербурга, где она когда-то работала в университете, ей удалось в течение считаных дней собрать все необходимые публикации о Codex Gigas. Сухие данные уже проведенных исследований свидетельствовали о следующем.

Самая большая в мире Библия была, очевидно, написана между 1200 и 1230 годами в Богемии, в небольшом бенедиктинском монастыре близ города Подлажице (ныне часть чешского города Храст). Манускрипт написан на латыни. Он представляет собой своего рода средневековую энциклопедию, так как содержит сумму знаний монахов бенедиктинского ордена на начало XIII века. Кроме Ветхого и Нового Завета книга включает также такие известные труды, как «Этимология» Исидора Севильского, «Иудейские войны» Иосифа Флавия, «Богемская хроника» Козьмы Пражского, а также несколько трактатов разнообразной тематики, в том числе медицинской, список насельников бенедиктинского монастыря, «Зерцало грешника» (сборник, содержащий назидательные рассказы-exemplia для проповедников), различные заговоры, календарь с синодиком и некоторые другие записи. Первоначально в рукописи было 640 пергаментных страниц, из которых 624 сохранились до нашего времени в хорошем состоянии. При создании манускрипта было использовано не менее 160 ослиных шкур. Размер переплета — 92 сантиметров в длину, 50 сантиметров в ширину. Толщина книги — 22 сантиметра, а ее вес — 75 килограммов.

На протяжении своей истории книга несколько раз переходила из рук в руки монахов разных монастырей. Подлажицкий бенедиктинский монастырь был полностью разрушен во время религиозных войн XV века. Достоверно установлено, что в 1594 году император Священной Римской империи король Богемии Рудольф II — по совместительству оккультист и алхимик — заинтересовался Codex Gigas и перевез фолиант в свой пражский замок. Во время Тридцатилетней войны, в 1648 году, рукопись в качестве трофея забрали оттуда шведские войска. Год спустя кодекс был преподнесен в дар шведской королеве Кристине. С тех пор и до настоящего времени рукопись хранится в Шведской Королевской библиотеке в Стокгольме.

По мнению исследователей, для того чтобы написать подобный труд, автору, кем бы он ни был, понадобилось бы приблизительно двадцать, если не тридцать, лет жизни. Некоторые склонялись к тому, что эту книгу вообще не мог написать один человек. Во-первых, он должен был бы иметь весьма глубокие духовные и научные познания в столь различных областях, что это было маловероятно для Средних веков. Во-вторых, простому монастырскому послушнику понадобилось бы очень много свободного времени для такой работы, но, как известно, у монахов, живущих по уставу святого Бенедикта, для переписывания рукописей в скриптории предоставлялось всего несколько часов в день. Однако анализ чернил и почерка однозначно свидетельствовал, что на всех страницах почерк и стиль писания идентичный, указывающий на одного автора. Впрочем, особое внимание книга заслужила не только и не столько из-за своих физических параметров и необычного содержания. На 290-й странице этой Библии во весь рост изображен сам дьявол.

Ходит легенда, по которой этот манускрипт появился вследствие сговора одного из послушников монастыря в Подлажице с падшим ангелом. Якобы монах, который провинился перед монастырским настоятелем, желая избежать сурового наказания, пообещал не только написать лучшую Библию своего времени, но и нарисовать к ней иллюстрации, чтобы искупить проступок и прославить свой монастырь. Его предложение было принято. Однако уже к полуночи монах осознал, что не сможет выполнить обещанного, и обратился к Люциферу за помощью. Взамен тот потребовал душу послушника и изображение своего «портрета» на одной из страниц будущей Библии.

Большое изображение нечистого, находящееся почти в середине книги, является во многих отношениях необычным. К примеру, нарисованный дьявол будто заключен в замкнутое пространство, причем изображен он на пергаменте, который отличается темным оттенком. Стиль написания заговоров по изгнанию дьявола на страницах, которые следуют за его изображением, тоже несколько отличен от того, которым написаны все остальные тексты; религиозные деятели объясняют этот факт проявлением «темных сил». На предыдущей странице перед изображением дьявола находится рисунок некоего божественного царства — Небесного Иерусалима, указывающего, по мнению ряда исследователей, на стремление автора подчеркнуть бесконечное противостояние между добром и злом.

Кодекс был довольно детально изучен в XIX веке двумя чешскими учеными и с тех пор не особенно привлекал внимание публики. В 2007 году его выставляли на всеобщее обозрение в Праге. И вот теперь поступило приглашение Трубецкому прибыть в Стокгольм, чтобы продолжить изучение знаменитой книги. Все это было крайне интересно, однако истинная причина такого приглашения так и оставалась неясной.

Сотворение мира, начало времен

Серафим Люцифер (по-славянски Денница) — Сын Зари, занимавший высокое положение в Божественной иерархии, восстал со своими присными, частью ангелов, против воли Бога. Он был величественным и прекрасным ангелом, лучшим из лучших, и Господь любил его. «Так говорит Господь Бог: ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Эдеме, в саду Божием; твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями; рубин, топаз и алмаз, хризолит, оникс, яспис, сапфир, карбункул и изумруд и золото, все, искусно усаженное у тебя в гнездышках и нанизанное на тебе, приготовлено было в день сотворения твоего. Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я поставил тебя на то; ты был на святой горе Божией, ходил среди огнистых камней. Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония»[5]. Ибо Люцифер отказался поклониться Адаму — первочеловеку, как созданному, пусть и по воле Божьей, но из праха: «Я — лучше его: Ты создал меня из огня, а его создал из глины»[6]. Будучи ослеплен гордынею, он возжелал занять место, равное Всевышнему, и поднял мятеж.

Суть этого мятежа была в том, что он выбрал служение своему эго, своей личности, а не Богу. Он привлек на свою сторону многих последовавших за ним ангелов, «третью часть звезд» [7]и заставил их поклоняться и служить себе. Он воспылал ненавистью к людям, как к причине, которая разъединила его с Богом.

Вот как об этом мятеже написано в «Апокалипсисе»:

«И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним»[8].

Ангельскому воинству Архангела Михаила и Архангела Гавриила удалось освободить от мятежников Царство Божие. Люцифер и его сторонники утратили свой Свет и, низвергнутые, нашли себе прибежище во Тьме. Теперь Люцифер стал противником Божьему замыслу — сатаною. Обернувшись змием, он сумел опорочить Адама и Еву в глазах Господа, став навеки также и клеветником — дьяволом. Падшие с ним ангелы стали демонами.

Но все в этом мире подчинено лишь Всевышнему, и зло, и добро случается по Его только воле. И возжелал Господь, чтобы дьявол стал духом зла, карающим нечестивых, но, кроме того, искушающим праведных, дабы те узнали предел собственной праведности и увеличивали свои заслуги перед Всевышним, преодолевая искушения…

И стали тогда говорить демоны людям, искушая их: зачем вам почитать того, кого вы не видите и не слышите? Почему бы вам не использовать жизнь для получения удовольствий и разнообразных выгод для себя?

И многие услышали демонов и стали отвлекаться от Божественных истин и поступать так, как их учили коварные нашептыватели. При этом они теряли присущий им свет, продавали свои бессмертные души дьяволу, бесконечно отдаляясь от Бога.

А в уши постоянно проникала ложь падших о том, что люди — сами себе боги, что царь земного мира — человек и он сможет силой заставить покоряться себе природу, да и самого Бога. И в этой борьбе победит сильнейший, а великая цель оправдывает любые средства.

Постепенно чувство любви ко всякому творению от Бога, от окружающих людей и до самых мелких тварей, было подменено в душах людей жадностью, враждой, завистью, злобой, вожделением.

Число же бесов неисчислимо, они многолики и искусны. Падение было быстрым. В обмен на дарованные дьяволом земные блага человеки стали отдавать ему свои души. И с тех пор многим кажется, что подручных князя тьмы не остановить…

Богемия, 1209 год

Монастырь монашеского ордена Святого Бенедикта, который Господь в Его бесконечной премудрости поместил в чудесной долине неподалеку от городка Подлажице в Восточной Богемии, был совсем невелик. Храм, ризница, зал капитулов, колокольня, внутренние галереи, кельи, баня и небольшой сад составляли все его основные строения. В повседневной жизни именно галереи служили средоточием монашеской жизни. Здесь проходили процессии и совершались омовения перед приемом пищи, здесь читали, молились и размышляли. К галерее примыкала библиотека и скрипторий — место для переписывания рукописей. С точки зрения Петра Достопочтенного, особо почитаемого среди бенедиктинцев девятого аббата Клюни, именно переписывание являлось самой полезной для братии работой, так как позволяло послушникам «взращивать плоды духа и замешивать тесто для выпечки небесного хлеба души». Для некоторых монахов это занятие служило также способом побороть праздность, победить плотские пороки и тем самым обеспечить, как писал Святой Иероним, свое спасение. Для Германа же переписывание составляло часть его аскезы и ничуть не тяготило. По правде говоря, он был лучшим скриптором среди братии.

Распорядок дня в монастыре как нельзя лучше способствовал ночным очарованиям Германа. Спать монахи ложились рано, с закатом солнца, а уже ранним утром, еще до первых петухов, начинали свою службу. Для Германа же предрассветные часы всегда несли с собой какую-то неясную тревогу, другое дело — сумерки. Вроде бы и то, и другое — граница Света и Тьмы. Но если по утрам для приходящего Света все шло просто отлично, то для уходящей Тьмы — хуже не бывает… Именно по этой причине монахам было так важно просыпаться перед самой зарей, ведь тьма коварна, она не хочет уходить одна и все время норовит прихватить кого-нибудь с собой. Свет так никогда не поступает. Поэтому предвечерье не таило угрозы, наоборот, это было время для отдыха и душевного успокоения.

День начинался с первым ударом колокола, который звал на всенощную, затем наступал черед утрени с перерывом на короткий сон, службы после утрени, и так далее по строгому раз и навсегда установленному расписанию. Тому, кто хотел вести правильную жизнь, надлежало вставать очень рано, в тот час, когда все остальные еще спят. Монахи всегда испытывали особое расположение к ночным часам и первой заре — предрассветным сумеркам. Сам святой Бенедикт восхвалял часы бодрствования в прохладе и тишине, когда чистая и свободная молитва легко возносится к Небу, когда дух светел, а в мире царит совершенный покой.

Герману нравились монастырские порядки, как и то, что свободного времени у него практически не было. Обязательное участие в капитуле, индивидуальные молитвы и службы вместе со всей братией, совместные трапезы, работа в скриптории и блаженные часы повечернего уединения… Суровый, но мудро выписанный устав монастыря Святого Бенедикта был правилом, из которого в монастырской жизни не бывало исключений.

Следует заметить, что Герман был не совсем обычным монахом. Ибо не только вера в Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа привела его в монастырь. Монашество не было его свободным выбором, а скорее, вынужденным шагом. История его жизни была незатейлива, но и в ней нашлось место для горькой тайны. Герман ведь не всегда таскал на себе ненавистный горб. В детстве он был обычным деревенским мальчишкой, гибким и стройным. Они с друзьями без устали носились по окрестным лесам и полям, перевоплощаясь то в бесстрашных рыцарей Христова воинства, то в охотников за драконами. Они сражались с сарацинами и злыми духами, и Герман был лучшим из бойцов армии света, их лидером, заводилой. Он любил испытания и очень гордился своей силой и ловкостью. Это и погубило его.

Однажды во время игры он и несколько его друзей забрались на большой развесистый дуб, что царствовал на опушке леса, — он по-прежнему там стоит как ни в чем не бывало, — и расхрабрившийся Герман решил показать, как лихо он умеет перебираться, даже перепрыгивать с ветки на ветку. Видимо, в тот самый момент злые духи, с которыми мальчишеское войско вело непримиримую борьбу, не дремали. Одна из веток, на которую всем своим весом оперся Герман, неожиданно хрустнула, надломилась, и он камнем полетел вниз, прямо на торчащие из земли корявые корни дуба…

Когда он очнулся в родительской хижине, страшно болела спина, и эта боль отдавалась мучительным эхом по всему телу. Герман и сейчас помнил ту боль, пронзительную, безжалостную, всепоглощающую, видел у своего ложа плачущую мать и монаха из близлежащего монастыря, призванного помочь спасти его юную душу. Очевидно, монах знал свое дело, и Герман выжил, хотя и пролежал плашмя почти месяц. Он вроде бы выздоровел, но уже через несколько лет противный горб взобрался на его спину, да так там и остался навсегда. Провести всю жизнь в одиночестве, будучи обузой для семьи, или ежедневно благодарить Господа за свое чудесное спасение, вступив в братство монахов-бенедиктинцев, — выбор был невелик и очевиден. Так он оказался в монастыре, прошел все ступени посвящения, обучился грамоте и со временем стал лучшим в монастыре скриптором. Это случилось более десяти лет тому назад. И было это совсем не просто.

Поначалу, по прибытии в монастырь, во вступлении в братство ему было отказано. Такова традиция бенедиктинцев — допускать в монастырь лишь прошедших испытание. Потому на протяжении долгих пяти дней монах-привратник оскорблял и прогонял его, чтобы убедиться в твердости намерений. Герман же сносил унижения терпеливо, ночевал у ворот обители, и в конце концов ему позволили войти. В монастыре его поместили в келью для новичков и указали, где спать и принимать пищу. По прошествии месяца назначенный настоятелем брат прочитал ему устав, чтобы Герман хорошо понял, к чему приступает. Через два месяца церемония чтения повторилась, через четыре и шесть — снова. Лишь после этого публично, в присутствии всех, он принял обещание не отступать от своего намерения, быть всегда исправным в поведении, нравах и послушании. Все это Герман, к тому времени уже обучившийся основам грамоты, написал собственноручно. Именно тогда обнаружились его особенные способности к писанию, и аббат определил ему аскезу в скриптории.

Но даже после всех этих испытаний его душа все еще пребывала в смятении. Он вновь и вновь переживал свое падение. Все случившееся с ним казалось таким глупым, нелепым, несправедливым — в один миг потерять свою жизнь, все, что было ему дорого. Ужаснее всего было предательство друзей, которые забыли о нем и больше не звали с собой, и Эльзы — дочери пастуха Жижки. Эльза была дамой сердца рыцаря Германа, во имя которой он и совершал подвиги. Это нежное белокурое создание, служившее до его падения средоточием самых нежных чувств, стала избегать его. Лишь много позднее, уже пребывая в монастыре, Герман понял, что в противостоянии времени и вечности всегда побеждает вечность, и простил ее.

Со временем его детские обиды стерлись из памяти. Однако одно воспоминание, точнее, сон настолько прочно поселился в душе Германа, что ему пришлось с ним смириться. Даже на исповеди он не смел до конца открыть свою душу аббату, ибо сон тот был ужасен.

Не отдавая себе отчета, Герман все время мысленно возвращался к той игре на ветвях дуба, к своему падению и пытался понять, как же такое несчастье могло произойти с ним. Обычно подобные мысли посещали его на рассвете, во время утренней молитвы. «За что, Господи, за что?» — вопрошал он, умываясь втайне от братии слезами. И вот однажды ему приснился сон. Будто идет он по той самой подло надломившейся дубовой ветке, осторожный и ловкий, как рысь, и вдруг оборачивается и видит за своей спиной ужасное существо — самого дьявола… Это было некое страшное на вид подобие человека. Небольшого роста, с тонкой шеей и круглым зеленым лицом, совершенно черными глазами, бугристым, морщинистым лбом, тонкими ноздрями, выступающей челюстью, скошенным узким подбородком и козлиной бородой, мохнатыми острыми ушами, взъерошенной щетиной вместо волос, собачьими зубами, клиновидным черепом, впалой грудью и с горбом на спине, в грязной отвратительной одежде, это существо шло, крадучись, за ним, и пасть его глумливо кривилась в усмешке… И вот в какое-то мгновение раздается дьявольский хохот, ветка не выдерживает, слышится громкий треск, Герман камнем летит вниз, и — темнота… Он и спустя годы помнил тот сон, и от каждого такого воспоминания кровь стыла в жилах. Иногда ему даже приходилось сказываться больным, чтобы восстановить отнятые этим сном силы.

Герман боролся с зеленым дьяволом как мог. Он истязал себя физическим трудом, постился по самым строгим канонам, неистово молился и усмирял свою плоть плетью. На какое-то время ему удавалось отогнать образ лукавого, но тот неизменно возвращался, как бы насмехаясь над усилиями монаха. Не было никакой пользы говорить о том сне аббату — неровен час выставит из монастыря за связь с дьяволом, и тогда выход один — с моста в реку. Сон этот, как и горб, стал тяжелой ношей. Так и жил монах Герман: с одним горбом — на теле, с другим — в душе.

Однажды, пребывая в поисках душевного спасения от дьявольских мук, он спросил престарелого брата Кристофера, которого ему определили в наставники, о природе искушения человека нечистым. Благо, отец Кристофер был мудр и сохранял ясность ума даже в весьма преклонном возрасте, и вот что он рассказал Герману:

— Никто, брат мой, не войдет в Царствие Небесное, кто не пройдет через искушение. Самого Иисуса дьявол трижды искушал в пустыне иудейской, и трижды лукавый был отвергнут Спасителем. Ибо по крещении своем Иисус, руководимый Духом Святым, проникся мыслью о приуготовлении себя к предстоящему подвигу постом и молитвой в полном уединении и удалился в бесплодную пустыню. И вот в час крайнего изнурения Богочеловека душевной сорокадневной борьбой явился к Нему дух злобы, завистник и враг человека искони. Не вспоминал ли он тогда свою первую победу над человеком в раю? Его ли гордости не возмечтать о новой победе и над Сыном Божьим и тем навек воцарить над миром? Ему ли допустить исполнения тяготеющей над ним угрозы быть сокрушенным под пятой обетованного Богочеловека?

И дух Тьмы, ослепленный гордостью своей, решился искусить Господа, проследив за крайним напряжением сил человеческого естества в Богочеловеке. Написано: «Когда Он, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал, приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.

Потом берет Его дьявол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедаю о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего.

Опять берет Его дьявол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его дьявол, и Ангелы приступили и служили Ему»[9].

Смотри: словом Божиим отражает Христос все три искушения. «Не хлебом одним будет жить человек…» — возражает Он на первое из них и указывает тем искусителю, что не станет творить чудеса, дабы избавиться от мук телесных, ни от сущих, ни от грядущих. Он указывает также на духовную пищу, которой питается человек истинно верующий, когда забывает на время о пище телесной, не имея нужды в ней; эта духовная пища есть слово Божие, Божественное учение, ибо сказано: «Всякое слово Божие к алчущему подобно пище поддерживает жизнь его».

Замысел же второго искушения состоит в том, чтобы возбудить в Иисусе желание вынудить чудо со стороны Бога, тем самым обнаружив в Нем тщеславие, самонадеяние и духовную гордость. Если Ты Сын Божий, как бы говорит дьявол, то Бог для Тебя все сделает, сотворит чудо по одному Твоему желанию. «Не искушай Господа Бога твоего», — возражает ему Христос. Смысл этого ответа таков: не должно требовать от Бога чуда по своему волеизъявлению, ибо лишь один Всевышний знает, когда следует явить волю свою.

Открывая пред взорами Христа все царства мира и славу их, продолжает дьявол искушать Его, говоря: «Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне». Это еще более дерзкое, чем два первых, искушение Господь опять отражает словами Писания, но предварительно всемогущим словом своим повелевает искусителю прекратить свои действия: «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».

Сущность и сила этого последнего искушения состоит в том, что Христу предлагается внешняя царская власть над миром вместо предначертанного волей Его Отца пути искупления вины человечества через крестную смерть, воскрешение и основание всемирного духовного и вечного царства… И снова тверд духом Спаситель, и отражен нечистый. Лишь осознав тщетность своих попыток, оставил Его князь Тьмы, и тогда ангелы приступили и служили Ему.

Помни, брат мой Герман, что дьявол-искуситель и грешные наклонности скрываются внутри нас самих, и порою нестерпимо кажется, что власть нечистого сильна и неприступна. Но ведь Иисус имел ту же человеческую природу, что и мы, и Он одолел все искушения — значит, и мы имеем надежду устоять и спастись, и надежда эта дарована нам Им самим… Верою и молитвою спасешься.

Покойный ныне брат Кристофер будто предвидел, что настанет день, когда Герман тоже подвергнется искушению. Это случилось во время их новой встречи с Софи — именно так звали женщину, которую Герман спас в лесу. Он вновь увидел ее через несколько дней, когда посетившие монастырь паломники сказали ему, что женщина поправилась и просит о встрече с ним. Герман согласился не сразу. Он стеснялся своего изуродованного тела и совершенно не знал, как нужно вести себя с женщинами. Герман осознавал, что при свете дня никакая из них не может счесть его достойным внимания. И хотя такие мысли могли бы показаться странными для монаха, не стоит забывать, что Герман был молод и девственен и ему подобные размышления были простительны.

Под вечер он все же решился навестить ее в деревне, а увидев, не поверил своим глазам. Софи набралась сил, смыла кровь с лица и платья, расчесала волосы и стала еще прекраснее, чем прежде.

— Ты просила, чтобы я пришел, — сказал ей Герман, войдя в хижину и смиренно опустив глаза. — Вот он я. Что может сделать для тебя скромный слуга Господень?

Он не подавал виду, что пребывает в смятении, но на самом деле его сердце бешено колотилось. Герман с трудом понимал, что с ним происходит. Софи подошла к нему, взяла его руку в свои и поднесла к губам.

— Я обязана тебе жизнью, — тихо произнесла она бархатистым голосом. Софи говорила, путая французские и латинские слова. — И хотела с тобой увидеться, чтобы отблагодарить за доброту… Это не ты, а я хочу что-то сделать для своего ангела-спасителя. И хотя это был не мой выбор — я лучше предпочла бы смерть, чем принять жизнь из рук католика, — я тебе очень признательна. Ты, очевидно, хороший человек.

Герман попытался выдернуть руку.

— Что ты такое говоришь? — испуганно воскликнул он и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что они одни. — Чем не угодила тебе католическая церковь? Ты еретичка??? Не кощунствуй, неровен час услышит кто, тебя просто сожгут!

— Не прячь глаза, посмотри на меня, — ответила на это Софи. Их взгляды встретились. — У тебя замечательные, добрые глаза… Но в них грусть… Постой, ты ведь не всегда был горбуном, так? Присядь, расскажи мне о себе, прошу тебя, — ласково добавила она. Но Герман решительно отстранился.

— На все воля Божья, — сказал он, — я не хочу об этом говорить.

— Хорошо, — Софи погладила его руку, — быть может, позже… Тогда позволь, я расскажу тебе, кто я и откуда, а ты — спаситель и отныне покровитель мой — потом решишь, жить мне или умереть от рук палача. Прошу тебя, выслушай.

Герман повиновался.

— Я из города Безье, что в Лангедоке… — начала было она, но тут же остановилась, так как при этих словах Герман вскочил и в ужасе забился в угол хижины. Кровь отхлынула от его лица. Он стал белее снега.

— Что? Что ты сказала? — прошептал он. — Так ты — из еретиков-альбигойцев?

В те годы каждый католик знал, что Папа объявил крестовый поход против еретиков-альбигойцев и послал огромную армию в Лангедок на искоренение катарской ереси. Иметь с ними дело или предоставлять убежище еретикам считалось страшным грехом.

— Прошу тебя. — Софи снова приблизилась к нему, взяла его руку и прижала к своей груди. Грудь была мягкой и упругой одновременно, а прикосновение — просто волшебным… Герман вдруг ощутил внутри себя какое-то новое необыкновенное чувство, мгновенно, как бы ниоткуда возникшую силу, волнующее и приятное возбуждение.

— Выслушай меня, умоляю, — попросила Софи, — только выслушай.

На ее глазах выступили слезы.

Теперь Герман не стал вырывать руку. Он был чрезвычайно взволнован и потому просто опустился на пол хижины и приготовился слушать.

— Я принадлежу одной из самых благородных семей Лангедока, — Софи продолжила свой рассказ тихим убаюкивающим голосом. Она будто рассказывала детскую сказку. — Мы, альбигойцы, верим в чистоту духа, созданного добрым Богом Нового Завета, и порочность Тьмы, созданной злым Богом Ветхого Завета. Ибо есть два бога — Добра и Зла. Я знаю, что ты веришь в единого Бога. Но предположи, к примеру, что твой «единый» Бог благ, справедлив, свят, мудр, праведен, всемогущ и знает все сущее еще до того, как оно свершится. И, конечно, это Он создал ангелов, которых Сам избрал от начала, без какого-либо внешнего принуждения от кого-либо. Ибо никто ни к чему принудить Его не может. И предположи после этого, что он знал судьбу всех Его ангелов до того, как они возникли, поскольку в Провидении Его уже наличествуют все события в будущем. Он знает и причины, по которым часть тех ангелов должна будет оставаться в течение всего времени демонами. Тогда, без сомнений, неизбежно следует, что те ангелы никогда не могли бы оставаться добрыми, святыми или покорными своему Господу, в чьей только власти все вещи происходят от вечности, кроме той меры, которую сам Бог знает от начала. Если Бог ведал все вещи от начала и знал, что Его ангелы станут в будущем демонами, ибо все причины, которые сделают в будущем тех ангелов демонами, возникают всецело внутри Его Провидения и не угодно Богу делать их иными, чем такие, какими он их создал, то по необходимости следует, что вышеназванные ангелы не могли никаким образом уклониться от того, чтобы стать демонами. И это в особенности истинно, поскольку невозможно, чтобы нечто из того, что Бог знает, как долженствующее произойти, каким-либо образом изменяется так, что этого в будущем не случается, — главным образом в Нем, который от начала знает все будущее полностью… И, таким образом, выходит, что тот Бог, о котором вы говорите, что он благ, свят, правосуден, мудр и праведен, который превыше любых слов, и был той самой причиной и породителем зла, и это зло, несомненно, следует отвергать. А если это не так, то мы вынуждены признать существование двух начал. Одно — Благо. Другое — Зло, исток и причина несовершенства ангелов и также всего земного зла…

— Замолчи… — простонал Герман. Ему следовало бы оттолкнуть Софи и убежать, но это было выше его сил. — Я — простой монах и не понимаю твоих слов, я не хочу их понимать! Гореть мне вместе с тобой в аду, еретичка…

Он закрыл уши двумя руками и сжался в комок, будто стараясь избежать проникновения еретических измышлений внутрь себя, своего тела и духа. Софи пододвинулась к нему и попыталась обнять, чтобы успокоить. Герман пробовал вырываться, но запах женщины в такой непосредственной близости, который он почувствовал впервые, пьянил его больше, чем монастырское вино, и ему, очевидно недолюбленному матерью, вдруг страстно захотелось к ней прижаться…

— Я не хотела доставить тебе страдания, прости меня… — Софи погладила его по спине. — Я только пыталась сказать, что если наше учение — ересь, то остается только одно: согласиться, что дьявол — это такое же порождение Всевышнего, как и ангелы небесные, и мы должны принять Зло как равное Добру благо. Однако это совсем не страшно, ведь Тьма — это просто отсутствие Света, и она без Света не существует. Зло, созданное Богом, — это лишь возможность делать то, чего Он не хочет, но позволяет, дабы у человека был выбор… Но ведь как покаяние рождается внутри греха, так и Свет творится внутри Тьмы. Тот, кто создал внешнюю сторону, создал и внутреннюю… Мир, как и любовь, существует вечно, он не имеет ни начала, ни конца. Наш закон — это закон Любви, а наша Церковь так и зовется — Церковь Любви. И нас предали анафеме и огню… — Она печально вздохнула. — А теперь иди ко мне, — тихо прошептала Софи, — не бойся, ну что ты, что ты…

Она прижала его к себе и стала гладить. Герман вдруг потерял ощущение реальности, у него закружилась голова. Он уже давно и прочно забыл, что такое нежность, а тут… Софи помогла ему освободиться от сутаны, стала ласкать и помогла сделать все, что нужно. Она не произнесла больше ни звука, но ее движения говорили больше, чем любые слова… Так Герман познал женщину. Став мужчиной, он ощутил себя на вершине блаженства. Чувства, которые он испытывал, были необыкновенными. Но это наслаждалось его тело, дух же был раздавлен. Он лежал рядом с полуобнаженной, божественной красоты еретичкой и, приходя в себя, с каждым мгновением все острее осознавал, что отныне гореть ему вечно в аду, ибо согрешил он страшно… Герман с трудом оторвал взгляд от молочной кожи и упругой, высокой груди Софи, которая мерно вздымалась с каждым вздохом.

— Знаешь, — вдруг сказала Софи, приподнимаясь и натягивая платье, — ты не один из них, я чувствую это.

— О чем ты? — испуганно проговорил Герман. Он испытывал стыд, который был, наверное, сродни первородному стыду Адама и Евы, и поэтому тоже поспешил прикрыть свою наготу сутаной.

— Этой весной в Лангедок пришла армия крестоносцев, посланная Папой Иннокентием III… Они полностью вырезали население Безье — двадцать тысяч человек — мужчин и женщин, стариков и малых детей, католиков и катаров. Я сама слышала, как Симон де Монфор, их предводитель, кричал: «Убивайте всех, Бог на небе узнает своих!» Отец спас меня, отправив прочь из города вместе с несколькими вооруженными слугами. Мы скакали день и ночь, пересекли всю Германию, где за нами охотились, как на дичь, пока однажды не пал последний слуга. Благородные рыцари, которые скорее напоминали кровожадных головорезов, чем воинов Христа, надругались надо мной и, видимо решив, что я умерла, бросили на околице какой-то деревни. Сердобольные крестьяне забрали моего коня, но побоялись оставлять меня у себя. Они просто уложили меня в старую телегу, закидали тряпьем и перепоручили милости мерина. Так скажи мне — кто из нас одержим дьяволом? Разве не именем Христа его рыцари нарушили половину Божьих заповедей? Так кто же из нас больший грешник и еретик?

Они помолчали несколько минут. А потом Герман, сам не зная почему, рассказал ей о своем падении и о страшном сне с нечистым. Ему вдруг показалось, что Софи стала частью его самого, его внутреннего мира, первой и единственной из смертных, кому он не побоялся поведать о зеленом дьяволе. Она выслушала его, сидя на полу и обхватив руками колени, а когда Герман закончил, вдруг произнесла:

— Знаешь, я верю, что ангельские души, созданные добрым божеством, томятся в темницах наших тел по велению сатаны. Земная жизнь есть наказание и единственный существующий ад. Но жизнь, слава Богу, конечна, и души наши в конце концов спасутся… Твой горб… он не навечно с тобой. Однажды ты выберешь свободу и избавишься от него. Верь мне.

Стокгольм, 2010 год

Столица Швеции — город во многих отношениях удивительный. Разбросанный по островам, умело соединивший архитектурные стили по меньшей мере шести прошедших веков, по-скандинавски сдержанный и по-шведски роскошный, он был свидетелем многих исторических событий, горьких поражений и славных побед. Именно так — в обозе армии победителей — в середине XVII века и попала в Стокгольм Библия дьявола. Сергей Михайлович прилетел вслед за ней триста шестьдесят два года спустя на обычном рейсовом самолете. К тому времени книга уже вернулась домой после выставки в Праге, где ее смогли видеть сотни тысяч людей. Всего три раза за три с половиной столетия эта Библия покидала Стокгольм: Нью-Йорк, Берлин и вот теперь — Прага.

В Шведской Королевской библиотеке, расположенной в живописном парке Хумлегартен, недалеко от королевского дворца, его действительно ждали. Однако приветливый директор библиотеки, доктор Конрад Густаффсон, не спешил перейти прямо к делу. Ни для кого не секрет, что скандинавы вообще люди спокойные, неторопливые и обстоятельные. Так вот, для начала господин Густаффсон устроил как бы невзначай, за чашкой кофе Сергею Михайловичу небольшой экзамен и, лишь убедившись, что тот превосходно осведомлен о структуре и особенностях различных вариантов библий, их композиции, о проблемах с их переводом, успокоился и вызвался лично проводить Трубецкого в хранилище. Было видно, что он очень волнуется перед тем, как показать Codex Gigas киевскому гостю. Густаффсон все время поправлял безукоризненно сидящий твидовый пиджак, стряхивал с него невидимые пылинки и подтягивал узел аккуратнейшим образом повязанного галстука. Его волнение передалось и Трубецкому. Наконец они оказались в специальной комнате, где в стеклянном шкафу при постоянной температуре и влажности хранилась необыкновенная книга.

Доктор Густаффсон жестом пригласил Трубецкого подойти к стеллажу, надел перчатки, напоминающие хирургические, и приподнял изготовленное из особой ткани покрывало, которым была прикрыта Библия. Сергей Михайлович обомлел. Он видел в своей жизни множество книг, древних и современных, но сейчас перед ним было и вправду грандиозное творение.

— Я смогу детальнее ознакомиться с книгой? — спросил он после нескольких минут восторженного молчания и разглядывания.

— Разумеется. Мы предоставим в ваше распоряжение все необходимые принадлежности и аппаратуру, — ответил директор библиотеки. Даже безмолвное восхищение гостя доставляло ему очевидное удовольствие.

Книга лежала на специальной подставке и была раскрыта — считалось, что так хранить ее правильнее. Доктор Густаффсон аккуратно перевернул несколько страниц до места, отмеченного закладкой. Это была та самая страница 290, где во весь ее громадный размер красовался красно-зеленый рогатый и четырехпалый князь Тьмы. Страница несколько потемнела, очевидно, от воздействия света, однако и в таком состоянии изображение нечистого поражало своей экспрессией. И хотя дьявол на рисунке напоминал скорее забавного чертенка из детской сказки, чем того ужасного демона, каким его стали представлять позднее художники Средневековья, следует помнить, что в начале XIII века с подобными изображениями не шутили. Появление князя Тьмы в Библии вполне могло быть расценено как святотатство с очевидными последствиями для автора, кем бы он ни был. Сергей Михайлович с минуту рассматривал рисунок, затем вдруг отстранился и на несколько секунд прикрыл глаза. Совершенно неожиданно ему на какое-то мгновение стало дурно. Трубецкому даже пришлось опереться руками на стеллаж, чтобы не упасть. Директор библиотеки, который внимательно наблюдал за гостем, тактично отвернулся, сделав вид, что не заметил происшедшего.

— Спасибо, — произнес после паузы Трубецкой. — Это потрясающе, но на сегодня чертовщины достаточно.

Доктор Густаффсон понимающе кивнул и вновь прикрыл книгу покрывалом.

— Могу ли я спросить вас, доктор, — Трубецкой все-таки решился задать главный вопрос, когда они вышли из хранилища и вернулись в кабинет директора, — для чего вам понадобились мои услуги? Ведь, как я понимаю, книгу уже исследовали, причем не раз. Однако если сам король прислал приглашение, значит, случилось нечто неординарное?

— Да, вы совершенно правы, профессор. — Густаффсон вновь кивнул. — Мы думали, что знаем о Codex Gigas все, но, увы, или, наоборот, к счастью, это оказалось не так. Когда вы завтра начнете работать с книгой, то и сами легко обнаружите несколько странных особенностей, которых никто толком объяснить не смог. Во-первых, сразу после рисунка дьявола в Библии содержатся заклинания по его изгнанию. Так вот, все эти шестнадцать страниц — и только они из 624 сохранившихся страниц Кодекса — сильно потемнели в последние годы, будто кто-то хочет, чтобы они вообще исчезли. Во-вторых, из книги неизвестно когда, как и почему пропали восемь листов. Они находились в ней непосредственно после изображения дьявола. Судя по всему, эти листы были вырезаны ножом, причем довольно грубо, но кем и по какой причине — неизвестно. Все существующие версии относительно этих страниц являются пока только догадками. И наконец, третье. В 1819 году королевскому переплетчику по имени Самуэль Сендман поручили реставрировать сильно поистрепавшийся оригинальный переплет книги. Вы видели его работу — она безукоризненна. Но на старом кожаном переплете с его внутренней стороны он обнаружил нечто, чему тогда никто не придал значения. Речь идет о записи сразу двух славянских алфавитов — кириллицы и глаголицы. Мы думаем, что они были написаны в конце XIV столетия аббатом бенедиктинского монастыря по имени Дивизиус. Во всяком случае, такая версия выдвигалась нашими чешскими коллегами. Тот монастырь находился в городе Бревнове, там же, в Богемии. Библия дьявола довольно долго хранилась в его библиотеке. Ну, присутствие кириллицы хоть как-то объяснимо, но глаголица на исходе XIV века… Хотя неясно, зачем вообще было изображать славянские алфавиты в латинской библии? Согласитесь, это странно.

Трубецкой кивнул.

— Вы рассказываете удивительные вещи, — произнес он задумчиво. — Теперь я начинаю понимать. Раз там появились славянские алфавиты, хотя книга и написана на латыни католическим монахом, значит, здесь есть работа и для представителя православной цивилизации.

Доктор Густаффсон рассмеялся.

— Именно. Вы попали в точку. Но я предлагаю продолжить разговор о делах завтра, а сегодня идемте ужинать. Я вас приглашаю.

Кухня в стокгольмском ресторане «Мастер Андерс» была не просто восхитительной — она была изысканной. Однако ни морские деликатесы, ни великолепное шардоне 1999 года не могли заменить двум ученым разговор о деле всей их жизни.

— Мы бы хотели, чтобы вы посмотрели на книгу свежим взглядом, — сказал Густаффсон в промежутке между устрицами и запеченным морским окунем. — Последними из славян эту книгу исследовали чешские ученые Йосиф Печирка и Беда Дудик в XIX веке. Но они не дали ответов на все вопросы. Например, так и осталось неясным, кто и зачем оставил по всему манускрипту надписи «Я был здесь», датируемые XVI или XVII столетиями. Непонятно, почему Ветхий и Новый Заветы списаны с Вульгаты, а Деяния апостолов и некоторые другие тексты — с более ранних переводов, в частности с Ветус Латина. Кстати, о дьяволе: Деяния апостолов написаны, очевидно, по тексту, составленному архиепископом Каглиари, это на Сардинии, который в IV столетии активно боролся за чистоту веры.

— А при чем тут к этому епископу дьявол? — переспросил Трубецкой.

— Имя, друг мой, все дело в имени. Его — этого архиепископа — звали Люцифер. Да-да, именно «светоносный». В те годы, очевидно, Люцифер еще не рассматривался как противник Бога, если архиепископ носил его имя. Но я продолжу. Вообще-то говоря, последовательность расположения священных текстов в Codex Gigas соответствует не принятым в XIII столетии канонам, а скорее так называемым библиям Каролингов, которые были в ходу в VIII–IX веках. В нашей Библии перепутаны даже книги Ветхого Завета, но в целом написано просто идеально. Автор этого творения — монах по имени Герман Отшельник — был, очевидно, отличным мастером-скриптором, ибо почерк всюду ровный, одинаковый.

— Так автор книги известен?

— Он оставил в конце списка насельников монастыря краткое и чрезвычайно скромное упоминание о себе, без всяких подробностей — только имя. В книге не обнаружено также никаких пояснений относительно ее композиции.

— Вы знаете, а ведь я встречался с аналогичными случаями, исследуя и другие старинные библии. Из моего опыта следует, что такое необычное расположение текстов может быть объяснено довольно просто — несколько хаотическим использованием первоисточников. То есть, видимо, переписчик не был глубоко образован в вопросах библейского канона и просто взял за основу те книги, которые имелись под рукой. Как я понимаю, тот монастырь, где все это происходило, был незначительным?

— Да, и это тоже одна из загадок: почему в столь маленьком и едва ли известном монастыре был создан такой колоссальный памятник…

— Мне кажется, что это многое объясняет. Согласитесь, что в небольшом монастыре просто могло и не быть полных канонических библий в переводе Иеронима Блаженного, ведь книги в Средние века были очень дорогим удовольствием. Скорее всего, библиотека этого монастыря была сформирована из случайных книг и переписчик просто не имел выбора, он пользовался тем, что было под рукой. Другое дело, что более опытные монахи должны были бы подсказать ему правильную компоновку книг Святого Писания, однако этого, очевидно, по неведомой нам причине не произошло… Существуют ли какие-то версии по поводу этих странных славянских алфавитов?

— Увы, до недавнего времени на них не обращали должного внимания. Но когда начали стремительно темнеть страницы, расположенные после изображения дьявола, наши специалисты стали тщательно перепроверять всю книгу и снова на них наткнулись. Было решено вернуться к этому вопросу. У вас, возможно, уже есть идеи?

— Ну, про идеи говорить пока рановато. Однако могу вам сказать, что в моей домашней библиотеке имеется издание так называемых «Киевских глаголических листков». Это одна из древнейших старославянских глаголических рукописей, дошедших до нас. Она содержит отрывок из литургии по римскому обряду и считается переводом с латинского оригинала. Рукопись датируется X веком, а вот ее происхождение признается западнославянским — чешским или моравским, на что указывает ряд особенностей языка. Хотя в тех землях славянское богослужение было запрещено начиная с середины XI века, монахи в Богемии хорошо владели славянской письменностью. То есть сам факт появления этих алфавитов вполне объясним. Об остальном поговорим, когда я посмотрю книгу. Мне понадобится ультрафиолетовая лампа и микроскоп.

На следующий день Сергей Михайлович приятно удивил шведов своей пунктуальностью. Ровно в девять утра он был в библиотеке. Хозяева тоже не ударили в грязь лицом — к его приходу все было готово.

Трубецкой начал с того, что тщательно осмотрел основную часть книги. Он еще раз убедился, что тексты, без всяких сомнений, были написаны одной рукой и при этом повсюду использовались одни и те же чернила, изготовленные из красителей растительного происхождения. Однако и то, и другое не сработало, когда дело дошло до славянских алфавитов. В свете ультрафиолетовой лампы было отчетливо видно, что чернила, которыми они написаны, подсвечивают, а значит, сделаны на основе металлов. Кроме того, славянские буквы были выписаны будто наспех, небрежно, в неправильном порядке…

«Стоп! — мысленно сказал себе Трубецкой. — А что тут вообще написано? Густаффсон говорил что-то про алфавиты».

Он взял микроскоп и стал скрупулезно исследовать букву за буквой. То, что он увидел, напоминало средневековое хулиганство. Все буквы глаголицы были странным образом исковерканы, встречались дважды и трижды, был нарушен их порядок. Но самым удивительным было то, что надпись на глаголице оказалась палимпсестом[10]. После исследования под микроскопом стало совершенно очевидно, что нынешняя запись сделана поверх более раннего текста, предварительно очень аккуратно стертого. Кириллица же, в отличие от глаголицы, действительно оказалась алфавитом в одном из первоначальных его вариантов и с буквами, расположенными в правильной последовательности. После недолгих размышлений Сергей Михайлович решил детальнее изучить основной текст книги, а к вопросу о записи на глаголице вернуться чуть позднее. Однако затем его осенила идея: снять копии с этих текстов и отправить их по электронной почте Анне в Киев. Так он и сделал, предварительно позвонив ей и попросив внимательно посмотреть, что не так с этими островками славянизма в католической библии. После этого Трубецкой продолжил свою работу.

Когда позвонила Анна и взволнованным голосом начала ему что-то говорить, Сергей Михайлович был так погружен в свои мысли, что поначалу ничего не понял. Но затем она произнесла волшебное имя — Леонардо да Винчи, и Трубецкой сразу сосредоточился.

— Что? Что ты говоришь? Повтори, пожалуйста, еще раз, — сказал он Анне, отодвинув микроскоп в сторону.

— Глаголица записана в зеркальном отражении, и поэтому тебе все буквы кажутся знакомыми, но перекореженными. Таким приемом пользовался для секретного письма Леонардо да Винчи. А что касается кириллицы, то там, по моему мнению, все в порядке. Это просто один из вариантов алфавита в западнославянском исполнении, каких в Средние века было множество. Там есть небольшие ошибки, свидетельствующие, что для скриптора буквы кириллицы были не очень хорошо знакомы, но в целом ничего особенного.

Возникла пауза.

— И что это означает? — произнес Трубецкой, все еще до конца не осознавая смысла сказанного.

— Это уже твоя забота, дорогой профессор. Я чем смогла — помогла. Давай заканчивай там и возвращайся. Я по тебе соскучилась.

Подсказка Анны оказалась просто фантастической. Был уже поздний вечер, и поэтому Сергей Михайлович закончил все дела с книгой и поспешил в гостиницу, к трюмо в ванной. Там он взял листок с переписанной абракадаброй на глаголице и поднес к зеркалу. Его супруга оказалась права: все буквы тут же обрели правильное начертание. Трубецкой тщательно их переписал, одну за другой. Но они все равно составляли некую последовательность знаков, которая никак не складывалась в имеющий смысл текст. Одно было абсолютно очевидно: это — не алфавит. Разгадка пришла к нему утром, и при весьма необычных обстоятельствах.

Богемия, 1209 год

Они с Софи больше не встречались, ибо Герман пребывал в чудовищном смятении духа. Все те каноны и правила, которым он следовал на протяжении стольких лет, все то, во что он верил и что казалось незыблемым, теперь требовало каких-то дополнительных усилий, обоснований и доказательств. Он вдруг осознал, что Софи появилась в его жизни не случайно. Во всей этой истории он трижды подвергся искушению и трижды согрешил… В первый раз, дав приют еретичке, которую преследовали по приказу самого Папы. Он повторно согрешил, слушая ее ядовитые речи, и не смог им противиться. Наконец, он вступил с нею в плотскую связь, предав тем самым обет монашества. Нет и не может быть ему прощения…

Герман потерял сон. Во время службы ему казалось, что в наказание за грехи Господь отторгнул его и теперь не приемлет его молитву. Не в силах больше выносить душевные муки, он решил пойти на исповедь к самому отцу настоятелю, чтобы покаяться, очистить душу от скверны и искупить свой грех. Ибо нет больших мук для человека, чем муки совести. Покаяние — вот единственное средство для успокоения и спасения души. Так учит Святое Писание, так учили и продолжают учить отцы Церкви.

В назначенный день и час Герман пришел в храм. Он был искренен в своем раскаянии и рассказал настоятелю все как есть. Возмущению последнего не было предела. Такого проступка в истории монастыря не совершал еще никто. Мало того, что монахом сотворен плотский грех, так еще с еретичкой! Если об этом узнают папские визитаторы[11], его, без сомнения, сместят, и вообще неизвестно, чем все это кончится… Могут не только сана лишить, но даже отлучить от Церкви, ибо он — настоятель, и только он лично ответственен перед орденом и Папой за порядок в монастыре и поддержание устава. А Церковь и Папа в те годы были всемогущи и беспощадны. Папа Иннокентий III смог добиться верховенства духовной власти над светской, он назначал не то что аббатов и епископов, а даже императоров, объявлял войны и посылал войска в походы. Это он ввел для духовенства обет безбрачия и требовал неукоснительного исполнения предписаний Церкви.

Все эти мысли в считаные секунды пронеслись в голове настоятеля. «Но есть ведь еще и тайна исповеди», — подумал он. План действий созрел сам собой.

— Ты согрешил, сын мой, — сказал он, обращаясь к Герману, — и согрешил чудовищно. Но Всевышний милостив, и только тот грех не искупаем, в котором раб Божий не раскаивается. Я вижу, что ты всей душой сожалеешь о содеянном, и вот тебе мое слово. Отныне ты отлучаешься от стола и от совместной молитвы с братьями. Ты будешь принимать пищу последним, из того, что останется после общей трапезы. Братьям будет запрещено входить с тобой во всякое общение. Ты примешь обет молчания и не будешь говорить ни с кем, будь то братия или миряне. Ты также оставишь все остальные работы и вскоре приступишь к написанию Библии, которой еще не видел христианский мир. Ты соберешь в одну книгу Святое Писание, труды Исидора Севильского и Иосифа Флавия, хронику Козьмы Пражского, других ученых мужей… С того дня ты станешь отшельником и не выйдешь из своей кельи, пока не закончишь свою работу. Ты приступишь к труду во имя Господа, как только будет готов пергамент. Я распоряжусь, чтобы тебе дали все необходимое для письма. А до тех пор иди и молись, денно и нощно молись за спасение своей грешной души. Ora et labora[12]. Амен.

С этими словами настоятель перекрестил Германа и удалился.

Следующее утро застало Германа в его келье, где он пребывал в самозабвенных молитвах. Он принял наказание достойно и готовился совершить труд, который определил настоятель. Ему не с кем было прощаться в миру перед тем, как удалиться от света, он хотел лишь покоя. Но ему суждено было пройти через еще одно испытание.

По дороге в библиотеку, куда Герман направился, чтобы подобрать необходимые для будущей работы книги, ему встретился брат Сильвестр. Против обыкновения, ибо в монастыре не было принято предаваться праздным разговорам, тот придержал Германа за рукав сутаны и тихо произнес ему на ухо:

— Настоятель вызвал папского визитатора и солдат. Софи схвачена, и сегодня ее, как еретичку, казнят на костре.

Герман ничего не сказал в ответ, только вздрогнул. Новая, неизведанная доселе боль пронзила его сердце. Это была боль от предчувствия невосполнимой потери. И еще тут было замешано предательство, ведь, вызвав солдат, настоятель нарушил тайну исповеди… От бессилия и отчаяния у Германа подкосились ноги, он упал на колени и заплакал. Сильвестр же, сделав свое дело, как ни в чем не бывало отправился по своим делам, оставив Германа в смятении. Тот постоял, коленопреклоненный, с опущенной головой, еще несколько минут, затем вдруг очнулся, вытер слезы, поднялся с колен и бросился в деревню. Спасти Софи он не мог, но и не увидеть ее напоследок было выше его сил.

Деревня кишела солдатами, полным ходом шли приготовления к казни. Посреди базарной площади уже вкопали столб, соорудили помост и обложили его хворостом. Герман успел как раз к тому моменту, когда из странноприимного дома вывели Софи. Она шла с гордо поднятой головой. Плотная, гудящая толпа зевак собралась вокруг помоста, но Герман сумел пробраться очень близко. Среди селян бытовала примета, что прикосновение к горбу монаха приносит удачу, и его охотно пропускали вперед. Он не мог ничего сказать, но хотел хотя бы встретиться глазами с Софи, чтобы послать ей мир и прощение. И вот их взгляды пересеклись.

«Не плачь и не грусти, — говорили ее глаза. — Тело есть клетка для души, а смерть — это просто обретение свободы…» — «Прости меня, — отвечал ей мысленно Герман, — я не виноват, что все так случилось, это все настоятель — он предал тайну исповеди. Я ничего не мог поделать и принимаю этот грех на себя… Я буду молиться день и ночь за спасение твоей души…»

Софи взошла на помост, и ее привязали к столбу. Сам аббат подошел к ней, чтобы причастить перед смертью, но Софи лишь плюнула на распятие и рассмеялась.

— Ведьма! — прокричал настоятель, покидая помост. — Еретичка! Гореть тебе в огне адском!

Солдаты подожгли хворост. Герман был совсем близко и видел, как спокойно было лицо Софи даже в тот момент, когда огонь стал подбираться к ее ногам. Она, очевидно, была готова к встрече с вечностью.

Вдруг Софи повернула к нему голову и отчетливо прокричала сквозь дым и огонь:

— Запомни: сатана действует в мире с тем, чтобы у каждого человека был выбор между добром и злом. Всяк час он карает нечестивых и искушает праведных, но он не всемогущ! Есть один день в году — иудеи называют его Йом Киппур[13], — когда он не властен над людьми. Будь свободным, очисти свой дух, и ты спасешься! Спасешься!

Ее последние слова утонули в треске горящего хвороста и гуле разошедшегося пламени. Герман готов был поклясться, что видел, как белый ангел взлетел над кострищем. Это была душа Софи, первой и единственной женщины в его жизни. Он отвел глаза в сторону, ибо не смог сдержать слез…

Зрелище казни потрясло Германа. Он не помнил, как вернулся к себе в келью. Ему нужно было побыть одному. Он встал на колени перед висящим на стене распятием и начал молиться, как учил сам Иисус в Евангелии от Матфея: «Господи, Отче наш…» Он произносил молитву медленно, вкладывая в каждую строчку всю душу. И впервые в жизни споткнулся…

Что-то не получалось. Герман никак не мог сосредоточиться. Что может быть проще и величественнее, чем «Отче наш»? Неожиданно что-то в этой молитве его обеспокоило.

«Не введи нас во искушение…» Но разве это Господня забота — вводить нас во искушение? Не сатана ли этим помышляет — искушением? Но тогда почему же мы молим Всевышнего не искушать нас? Не потому ли, что Зло, как и Добро, тоже подвластно ему? Ведь нет же Тьмы без Света… Она для того и существует, чтобы вечно возрождался Свет. Разве не об этом говорила Софи? Как странно это все…

Герман поднялся с колен. Ему явно сегодня было не по себе, даже молиться как должно не получалось. В душе возникло беспокойство, какая-то тяжесть, даже страх. И тут он почувствовал чье-то присутствие. В келье вдруг наступил леденящий холод, источник которого находился где-то позади него. Герман медленно обернулся и остолбенел от ужаса. Перед ним на висящем в воздухе кресле сидел и нагло усмехался сам… дьявол. Это было зеленое, с кроваво-красным ртом, длинными рогами, когтистыми четырехпалыми лапами, закутанное в горностаевую шкуру чудовище. Герман замер. Он хотел перекреститься, но руки будто налились свинцом: не то чтобы поднять — даже пошевелить ими не было никакой возможности. От холода и страха его охватила дрожь. Герман прижался спиной к стене кельи и не сводил глаз с нечистого.

— Разве ты не ждал меня? — спросил дьявол с издевкой в голосе. — Ты ведь должен был догадаться, что настанет день, когда я приду за тобой.

— Кто же тебя ждет, — стуча зубами, с трудом вымолвил Герман, — исчадье ада…

— А кого же ты только что просил не ввести тебя во искушение?

— Я Господу нашему возносил святую молитву, а не тебе, нечистый. Что хочешь ты от меня? Оставь меня, проклятый змий!

— Ну, нет, — дьявол покачал головой, — мы теперь всегда будем вместе, ты и я. Особенно после того, как Софи благодаря тебе отправилась в ад. Грех на тебе неискупаемый.

— Нет! Нет! Я не виноват в этом! Это все настоятель! Чего ты хочешь от меня? — снова вскричал Герман. — Я — простой монах, и даже душа моя ничего не стоит… Но если и она тебе понадобилась — забирай, только не мучь…

— Оставь свои стенания, — ответил незваный гость, скорчив презрительную рожу. — Что мне твоя душа? Есть кое-что поинтереснее. Разве не знаешь ты, что демоны и бесы не только за душами охотятся, но и являются носителями ученого знания? Вот возьми какого-нибудь неуча, — принялся рассуждать нечистый, — преобразившегося однажды во врачевателя или там философа-проповедника, и спроси, а как это с ним приключилось? Все очень просто: простецы совсем не вдруг начинают говорить на разных языках, оказываются сведущими в богословских вопросах, медицине и разнообразных природных свойствах, но потому, что одержимы демонами. Я и тебя направлю на этот путь. Ибо истина — это познание зла. Разве ты не этим делом — познанием зла — намереваешься заняться?

— Нет! Я буду писать Библию, там нет тебе места!

— Ну вот, — дьявол покачал головой, — ты невежественен и потому говоришь то, о чем не знаешь. Я — частый гость в Библии. Daemon est Deus inversus, — назидательно произнес он. — Дьявол есть обратная сторона Бога. Как говорили древние: где право, там и лево, где перед, там и изнанка… Так как же ты, служа Богу, хочешь без меня обойтись? Все, решительно все имеет обратную сторону. И потом, ты теперь все равно мой, смертный грешник. Ты ведь так и не раскаялся в своих грехах, не так ли?

Это было, как всегда выходит у дьявола, и не правда, и не ложь, а так — неправдивая правда. Герман-то раскаялся, но в то же время с гневом думал о предательстве тайны исповеди настоятелем и с каждой секундой все больше сожалел о своем решении исповедаться. Однако не мог же он так просто согласиться с дьяволом.

— Нет! — вскричал Герман. — Нет! Триста тридцать три раза — нет! Как бы страшно я ни согрешил, я принадлежу Свету, а ты — Тьме!

— Но ведь написано: «Тот, кто создал Свет, создал и Тьму». Ты пал, и я пал, — сказал на это дьявол, — какая же между нами разница?

— Я упал по случаю, а ты, дьявольское отродье, восстал против Господа и справедливо был низвергнут! — Герман наконец смог поднять руку и перекреститься, но дьявол даже не поморщился.

— Так ты ничего не понял? — Дьявол скорчил гримасу и расхохотался. — Ты до сих пор думаешь, что упал «по случаю»? Так запомни: ветви того дуба прочнее железа и сами по себе никогда не трескаются. Гордыня — вот истинная причина твоего падения. Впрочем, как и моего, — снисходительно заметил он.

Герман почувствовал, как его тело покрылось капельками холодного пота. Гордыня — один из семи смертных грехов… Неужели все это были проделки аспида? Дьявол продолжал хохотать. Раскаты его смеха были оглушительны. «А что, если братья услышат и прибегут сюда?» — мелькнула у монаха мысль.

— Да не переживай ты так, — дьявол перестал смеяться и махнул когтистой лапой, — никто ничего не услышит. Они меня не интересуют. Мне нужен только ты.

— Зачем же я понадобился тебе, князь Тьмы? — прошептал Герман. Он едва держался, чтобы не потерять сознание.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты с должным усердием выполнил наложенное на тебя наказание, — ответил дьявол, став вдруг чрезвычайно серьезным. — Не для настоятеля, но для меня ты сделаешь то, что навеки прославит меня, а заодно, быть может, и тебя, — таящим угрозу шепотом произнес он. — Ты напишешь самую великую Библию в истории вашего жалкого человечества. И это будет Библия дьявола.

Стокгольм, 2010 год

На следующее утро Сергей Михайлович проснулся очень рано. Ему не спалось. Из головы никак не шла эта странная загадка с двумя алфавитами. Он даже пробовал медитировать, чтобы понять, зачем кому-то могло понадобиться помещать в такой книге, где нет ни одного слова на ином языке, кроме латинского, славянские алфавиты, причем один из них — глаголицу — в зашифрованном виде. Однако медитация ничего не дала, только голова разболелась. Ему пришлось встать, принять холодный душ, выпить кофе и отправиться искать отгадки на свои загадки в Королевскую библиотеку.

Собравшись, Сергей Михайлович вышел из гостиницы и зашагал по направлению к парку Хумлегартен. Перед самым парком он стал переходить дорогу. Она была совершенно пуста, но, как только Трубецкой сделал несколько шагов по проезжей части, неожиданно из-за поворота вылетел синий «СААБ». Тормозной путь шведского автомобиля оказался на несколько миллиметров длиннее, чем этого хотели бы водитель и Трубецкой. В результате машина слегка толкнула Сергея Михайловича и он с небольшими ушибами оказался на асфальте. Трубецкой не успел опомниться, как из машины выпорхнула очаровательная молодая женщина и кинулась к нему. Она затараторила что-то по-шведски.

Сергей Михайлович, морщась и потирая ногу, все же нашел в себе силы сказать ей относительно спокойно, что по-шведски он не понимает.

— Простите, ради Бога, вы не ушиблись? Вы в порядке? — Девушка мгновенно перешла на английский.

— Да вроде бы все на месте, — ответил Трубецкой, поднимаясь. При прочих равных условиях он, конечно же, высказал бы ей все, что думает по этому поводу, благо великий и могучий русский язык позволяет в деталях описать самые тонкие ощущения человека, пострадавшего в такой дурацкой ситуации, однако сдержался. Ибо девушка была просто очаровательна.

Нарочито прихрамывая, Трубецкой проковылял до ближайшей лавочки, где присел вроде как для того, чтобы прийти в себя. В действительности он отделался легким испугом и мог бы преспокойно отправиться дальше по своим делам, но какой же нормальный мужчина упустит возможность познакомиться с такой красавицей шведкой? Та, в свою очередь, убрала машину с дороги, припарковалась недалеко на «аварийке» и подсела к нему.

— Я очень сожалею о случившемся, — сказала она и протянула ему руку. — Меня зовут Маргарет.

— Очень приятно. — Сергей Михайлович оставался джентльменом. — Меня зовут Сергей.

— Сергей? — переспросила она. — Это славянское имя. Вы из России?

— Нет, я из Киева.

— А-а-а, да, я знаю, когда-то бывала в тех краях, — протяжно, с акцентом произнесла Маргарет, — хотя это было довольно давно. Я могу что-то для вас сделать? Отвезти вас к врачу?

— Нет, спасибо. Мне уже значительно лучше. Больше испуга, чем каких-либо проблем со здоровьем.

— Ладно, — как-то легко согласилась Маргарет. Она встала и протянула ему карточку. — Тут есть мой телефон. Если вы все же будете нуждаться в помощи, позвоните. Мне очень неудобно, что я доставила вам такие неприятности.

Она направилась к машине. Трубецкой проводил ее долгим взглядом, ибо воистину было на что посмотреть. Лишь затем он обратил внимание на карточку. Там было написано: «Маргарет Херманн. Мастер рейки. Духовные практики. Спиритические сеансы. Тел. + 46 (8) 666-МАРГО». При взгляде на номер ее телефона Сергея Михайловича как будто молния ударила. Он вдруг вспомнил, что не только в Швеции, но и в других странах, особенно в Соединенных Штатах, существует традиция записывать телефонные номера буквами. Так делали когда-то и в СССР. Но все это — недавняя история, а ведь в древности и иудеи, и греки, и славяне тоже использовали буквы — в том числе глаголицу и кириллицу — для записи цифр. Как же он мог об этом забыть!

Дорожное происшествие тут же вылетело из головы. Трубецкой поднялся с лавочки и, слегка прихрамывая, — все же столкновение давало о себе знать — поспешил в библиотеку. Там он взял записанную после применения «зеркальной» технологии последовательность знаков глаголицы и заменил их соответствующими цифрами. Затем вместо получившихся цифр он записал буквы кириллицы в соответствии со вторым имеющимся в кодексе алфавитом. То, что у него вышло в результате, напоминало эпизод из детективной истории о Шерлоке Холмсе «Пляшущие человечки». Текст в приблизительном переводе со старославянского гласил:

«Ищи ответ на Каменном мосту. Иезуит хранит его».

Сергей Михайлович почувствовал себя изнеможденным. Так бывает, когда после яркой вспышки сознания наступает упадок сил. В ту секунду он не мог понять, что произошло. Необходимо было сосредоточиться.

Ответ на какой вопрос следовало искать? И где находится Каменный мост? В каком городе, стране? При чем тут еще и какой-то иезуит? Сергей Михайлович провел несколько минут в глубоких размышлениях. Похоже, что все надо было начинать заново. Трубецкой решил, что прежде всего стоит познакомиться поближе с «Обществом Иисуса» и выяснить, не пересекались ли пути иезуитов и Библии дьявола.

Орден иезуитов был основан 15 августа 1534 года, когда в Париже, в часовне Монмартрского собора Игнатий Лойола, Франциск Ксаверий, Петр Фабер и четверо других монахов приняли клятву посвятить свои жизни Богу и учредили «Общество Иисуса» — орден иезуитов, члены которого подчинялись бы только Папе Римскому. Именно они должны были стать самыми ревностными хранителями и защитниками чистоты католической веры. В течение последующих двух веков иезуиты при поддержке Ватикана приобрели чрезвычайную власть и влияние как в духовной, так и в светской жизни средневекового общества.

«Нельзя исключать, что такой документ, как Библия дьявола, могла их по-настоящему заинтересовать. Наиболее яростные ревнители католицизма неминуемо сожгли бы эту книгу на своих кострах, если бы добрались до нее, а она жива и поныне…» — размышлял Сергей Михайлович. Ему не составило труда установить, что оба монастыря, имевших отношение к ранним годам существования Библии дьявола — в Подлажице и в Седлеце, — были разрушены во время гуситских войн еще в 1421 году, то есть за столетие до возникновения ордена иезуитов. Видимо, поэтому во второй половине XVI столетия книга оказалась в библиотеке крупного бенедиктинского монастыря в Бревнове, а потом была перевезена в Прагу королем Рудольфом II. Имеются свидетельства, что Рудольф, хотя и был католиком, иезуитов терпеть не мог. Это означало, что верные слуги Папы Римского могли до нее и не добраться. С другой стороны, расшифрованная Трубецким надпись никак не напоминала случайный текст. Это было искусно составленное кем-то тайное послание, причем сделано оно было не в XIV веке, а значительно позже, ибо первоначальная надпись на глаголице была стерта. Однако кем и когда — установить было невозможно. Другой бы впал в отчаяние, но Сергей Михайлович считал себя опытным бойцом. Он знал, что в таких случаях лучший способ — оставить все как есть и дать возможность событиям самим течь по предопределенному свыше руслу. А там что-нибудь да и обнаружится.

Перед тем как покинуть библиотеку, он заглянул к Густаффсону. Директор Королевской библиотеки был просто в восторге от открытия Трубецкого, однако не имел ни малейшего понятия, о каком Каменном мосте могла идти речь в зашифрованном послании. Во всяком случае он авторитетно заверил Сергея Михайловича, что в Стокгольме сооружений с таким названием нет и никогда не было.

К вечеру надо было определяться с ужином. Трубецкой обдумал все еще раз и набрал номер телефона на карточке. Маргарет ответила сразу, будто ждала его звонка.

— Приезжайте ко мне, — сказала она просто, — тут и поговорим.

Она назвала адрес.

Через час Сергей Михайлович был у калитки ее дома на улице Провидения, 23. На звонок откликнулись сразу. Ажурная металлическая калитка в высокой каменной стене отворилась, он вошел внутрь и оказался в чудесном, не по-шведски заброшенном саду. Сюда не проникал шум города, вокруг все было увито плющом и диким виноградом, росли диковинные деревья, а к дому вела выложенная камнем дорожка. Маргарет, очевидно, ждала его и сама открыла дверь.

— Прошу, проходите, — приветливо произнесла она. — Как вы себя чувствуете? Как нога?

— Спасибо, — Трубецкой вручил ей небольшой букет цветов, ибо не мог и помыслить прийти в гости к даме с пустыми руками, — со мной все хорошо. У вас чудесный сад.

— Да, это моя слабость. Мне нравится, чтобы все было, как в старину, но хорошего садовника теперь не сыскать. Стокгольм — город из камня. Все приходится делать самой.

Они прошли в гостиную, где горели свечи, на столике в ведерке со льдом стояла откупоренная бутылка вина, а на столе — сыр, фрукты и орехи. Комната была обставлена современной мебелью — просто, но с большим вкусом.

— На вашей карточке указано, что вы занимаетесь духовными практиками, — сказал Сергей Михайлович, принимая приглашение присесть в удобное глубокое кресло. Маргарет налила ему и себе вина, протянула бокал Трубецкому и тоже присела.

Страницы: «« 345678910 »»

Читать бесплатно другие книги:

Шанель совершила главное открытие ХХ века. Она открыла Женщину. Ее судьба уникальна. Ее высказывания...
Влада Огнева – самая обычная семиклассница из Питера. Через два дня она должна пойти в восьмой класс...
Эдварда Бенеш, политик, ученый, дипломат, один из основателей Чехословацкого государства (1918). В т...
Головная и зубная боль, простуда и аллергия, бессонница и переутомление, боль в суставах… Вернуть ва...
Романтическая драма, первый литературный успех английского писателя Томаса Гарди, одна из первых кни...
Новый взгляд на стыд – неожиданный, потрясающий, возникший на основе последних исследований в област...