Записки офисной крысы Ягупов Игорь

Только без макарон!

В городе суета: грянул международный форум. Я приезжаю в гостиницу забирать своего норвежца.

Первым, с кем я нос к носу сталкиваюсь в холле, оказывается Мартти – финн-переводчик. Одно время его таскал с собой Сеппо. Мартти был его идеей фикс. Когда я услышал Мартти в первый раз, то принял его за чеха или хорвата. Славянская суть языка, на котором он говорил, была очевидна. Но понять я не мог ни слова.

– Так это ж он по-русски шпарит, – гордо объяснил мне Юсси.

– Ага, понятно, – хмыкнул я.

Но, если честно, то понятного было мало.

Сейчас за Мартти, как цыплята за курицей, бегут его жена в ветхом пальтишке и куча ребятишек. Причем видно, что младшие донашивают одежонку старших.

Увидев меня, Мартти радостно улыбается и резко тормозит. Жена тыкается ему в спину. Ребятишки с писком сбиваются в кучу. Мартти оборачивается и гневно изливает на них какие-то финские проклятия. Семья испуганно перестраивается в шеренгу. Наведя порядок, мой друг приветствует меня:

– Пока!

– Привет, Мартти, привет!

Финн хлопает себя рукой по лбу:

– Да, конечно. Привет!

– Какими судьбами?

– Как?

– Чего, говорю, здесь делаешь?

– А! Я этот, как его, пред-се-да-тель «Суомийуусто».

– Ты – председатель?

– Ага.

– Свою фирму, что ли, открыл?

– Нет, я здесь как их пред-се-да-тель.

– Может, представитель?

– Ай, да, пред-ста-ви-тель. Конечно.

– Ну, давай-бывай.

И я несусь по холлу к лифту. Два лица южной национальности кидаются мне наперерез.

– Рэкет! – думаю я.

– Мы турецкие моряки, турецкие моряки, – объясняет один из них по-английски. – Скажите, пожалуйста, где здесь можно поесть?

– Бар вон там, – машу я рукой вдоль холла.

– Нет, нет, ради аллаха! – пугается он. – Там только водка и печенье.

– Турецкое печенье, – млеет второй.

– Понимаете, – объясняет первый, – у нас был переход Сингапур – Мурманск. Два месяца одни макароны.

– Я дома повешу жене над кухонной дверью табличку: «Никаких макарон!», – жалится второй.

– Мы нормальные. Я, например, радиоинженер, – продолжает первый. – Скажите, где здесь ресторан?

– На втором этаже, вон через ту дверь.

– Спасибо, спасибо.

Я поднимаюсь на этаж.

– Ах ты, басурманская рожа! – орет дежурная по этажу на съежившегося возле стойки индуса. – Ты что же, гад, телефоны тыришь, да?!

Стоящий рядом с индусом хохляцкого вида морской офицер смущенно переминается с ноги на ногу:

– От же лышенько. Воно ж прыихало авианосэць купляты. У нього ж контракт на тры мильярды долларив. А воно телехвон з кимнаты упэрло. От же лыхо-лышенько.

Я чувствую, что моя голова начинает помаленьку распухать. Когда я стучусь в номер Берта, ощущение такое, как будто я бью себя по лбу киянкой. Кривой от головной боли улыбкой я приветствую норвежского друга.

– Игорь, – говорит Берт с порога, – это невозможно. Завтрак стоит четыре доллара. Так? Вчера утром я отказался от булочки. Я сразу сказал девушке на раздаче, что булочку не буду. И я не взял булочку, понимаешь? Но мне никто не вернул часть денег. Никто. Как ты думаешь, Игорь, сколько она может стоить, эта булочка?

– Я спрошу, я сейчас спрошу, – скулю я и веду несчастного Берта с ежемесячным доходом в пять тысяч долларов на завтрак.

– И сегодня я тоже не хочу булочку, – втолковывает он мне по дороге. – Если я буду так сорить деньгами, то вылечу в трубу.

Американская гордость

Однажды я работал с неким янки. Сейчас я уже не помню, зачем его занесло в Мурманск. Деловая поездка, скорее всего. Да это и неважно. Его звали Боб. И он приехал из городишки (не то Ньювиллиджа, не то Дьювиллиджа), о котором я сроду не слыхал.

Боб, правда, тут же объяснил мне, что его Фьювиллидж расположен в каких-нибудь тридцати милях от Портвика (или Дортвика?) Так что, если вы знаете этот самый Портвик-Дортвик, то Кьювиллидж всего в получасе езды. Но в какую сторону? Не думаю, что портвикцы знают об этом. Равно как и дортвикцы.

Но вот если вам посчастливится встретить там кого-нибудь из Сьювиллиджа, он, несомненно, тут же укажет вам дорогу. Я уверен, что все они знают дорогу из Мьювиллиджа в Портвик и обратно, из Дортвика в Хьювиллидж. Во всяком случае, Боб ее знал, ибо собирался вернуться в родной город и никогда не выказывал ни малейшего сомнения по этому поводу.

Но я немного отвлекся. Итак, мы с Бобом влезли на смотровую площадку, и мой американский друг, прищурив глаза, окинул взором панораму города.

– Да, большой город, – сказал он. – Почти что с наш Бьювиллидж.

Сказать, что я был удивлен, было бы слишком слабо. Нет, я был в шоке.

– Но, – выдавил я, обретя дар речи, – но сколько же жителей в этом твоем Тьювиллидже?

– О! – протянул Боб задумчиво, и его глаза наполнились ностальгией. – О, ядреный у нас городище, очень ядреный. Большое яблоко, так сказать. Двенадцать тысяч!

– Двенадцать тысяч?

– Почти.

– Но население Мурманска превышает триста тысяч! – вскричал я. – Признайся, что это несколько больше двенадцати.

Боб выглядел удивленным и расстроенным. Но это продолжалось не более двух или трех секунд. Потом он посмотрел мне прямо в глаза. Американская гордость пылала в его взгляде.

– Но кажется, – сказал он, поджав губы, – с виду кажется, что Бьювиллидж гораздо, гораздо больше…

С тех пор прошло уже пять лет. Но я так до сих пор так и не нашелся, что же ему на это ответить. Впрочем, это, конечно, не имеет уже никакого значения: Боб уехал из Мурманска на следующий день после нашего разговора. Он вернулся в свой Льювиллидж.

И мое единственное желание заключается теперь в том, чтобы поехать в Штаты, найти этот чертов Дортвик или Портвик, проехать от него тридцать миль в нужном направлении и взглянуть собственными глазами на городишко с двенадцатитысячным населением, который способен затмить собой трехсоттысячный город.

Лихой паромщик

– Игорек? Здравствуйте. Это Лев с овощебазы, – звучит в трубке вкрадчивый голос.

Боже, надо ж так представляться.

– А я – кролик с мясокомбината! – так и подмывает меня на грубость.

Выдержка, главное – выдержка.

– Добрый день, Лев Владимирович. Слушаю вас внимательно.

– Игоречек, позвоните, пожалуйста, в Испанию. Опять они нам всю поставку сгноили на пароме.

– Конечно, – говорю я, хотя прекрасно знаю, что дело гиблое.

Овощи едут из Испании в Германию на испанском тягаче. Потом фура грузится на финский паром и идет в Хельсинки. На переходе электрическую рефустановку запитывают от сети парома. Для экономии – премию им, что ли, за это дают? – финские паромщики частенько вытыкают ее из розетки. Когда в Хельсинки фуру берут финские драйверы, овощам уже нанесен непоправимый ущерб.

Самописцы всякий раз фиксируют нарушение температурного режима во время морского перехода. Но излить праведный гнев не на кого. Испанцы валят все на паром, финские экспедиторы – на испанцев. А паромщики при этом клянутся римскими богами, что перебоя в электроснабжении у них быть не могло. Крайними, таким образом, оказываются самописцы и сами овощи, имевшие наглость сгнить, не проникшись духом солидарности с нашим холдингом.