Развал/схождение Константинов Андрей

— Ты же не…

— Дай. Мне. Сигарету! И зажигалку.

Купцов покорно выложил на стол затребованное. Асеева неумело, слегка закашлявшись, прикурила, после чего продолжила невеселый рассказ.

Вернее — завершила оный:

— Так я осталась без мужа, вдобавок беременная. А еще через месяц — и без работы.

— А почему без работы?

— Когда наше УСБ узнало, что муж погиб в результате «бандитской разборки», меня вычистили из органов. Конечно, они не имели законного права так поступить. Поэтому просто создали вокруг меня такую «надлежащую» атмосферу, что я уволилась сама.

— Ты служила в милиции? — потрясенно переспросил Леонид.

— Господин инспектор! — сердито прикрикнула на него Асеева. — Я ведь, кажется, просила вас…

— Но я в самом деле не знал! Честное слово!

И это было чистой правдой. После того, как на днях Петрухин вправил напарнику мозги, Леонид отказался от былого намерения собрать «информационное досье» на любимую женщину.

— Да, служила. Вольнонаемной в юридической службе при ОВО, — горько подтвердила Яна. — В течение нескольких месяцев пыталась найти хоть какую-то работу, но с грудным ребенком никто брать не хотел. Отчаявшись, наплевала на гордость и принципы и обратилась за помощью к Брюнету, который предложил мне должность юрисконсульта. Наверное, я должна быть ему за это благодарна? — риторически вопросила Асеева, изо всех сил стараясь говорить бодро. — Вот только я — НЕ БЛАГОДАРНА!.. Знаешь, порой я физически не могу переносить его присутствие. Мне кажется, он догадывается об этом, вот только вида не подает. Виктор Альбертыч у нас — о-о-очень деликатный мужчина, — последнюю фразу Асеева произнесла с плохо скрываемой злостью.

В замкнутом кухонном пространстве подвисла звенящая тишина вкупе с не находящими внешнего выхода клубами табачного дыма.

Леонид поднялся, распахнул форточку и, продолжая стоять к Асеевой спиной, негромко произнес:

— Теперь я понимаю… Почему…

— Да! Именно поэтому! — алко-нервно согласилась Яна. — При всем моем к тебе уважении, Лёня. Уважении и…

— И? — невольно напрягся Купцов.

— Хорошо, коли уж тебе так хочется польстить своему самолюбию, я докончу фразу: «Уважении и… Любви».

Среагировав на вырвавшееся откровение, хотя бы и сказанное в алкогольной запальчивости, Леонид обернулся и увидел, как напряглось, сделавшись непроницаемым, лицо любимой женщины.

— Ты не ослышался. Любви!

— Спасибо.

М-да… Более идиотскую реакцию трудно было даже вообразить.

— Вот только я не хочу входить в одну и ту же реку дважды. И не собираюсь снова строить свою жизнь с «шестеркой» Брюнета!

— А почему вот так вот сразу — и с «шестеркой»?

— А кто же ты, Лёнечка, милый? Ты и твой драгоценный Петрухин? Кто вы, как не мальчики на побегушках у богатого папика с криминальным прошлым и мутным настоящим?!

Асееву буквально трясло. Глаза ее метались как бешеные, губы дрожали, силясь высказать всё то, что накопилось, но пока ещё сдерживаясь.

Леонид сделал было шаг навстречу, намереваясь прижать (успокоить, утешить, зацеловать) Яну к себе, но…

…Но в итоге лишь смущенно отвел глаза и теперь уже сам потянулся за спасительной сигаретой. Ему решительно нечего было возразить на убийственные, ранящие в самое сердце слова.

«Нечего» — так как, по сути, всё произнесенное Яной было, хотя и горькой, но — Правдой.

Буквально за час погода резко испортилась: небо одномоментно почернело, налетел сильнейший ветер, и вопреки утренним оптимистичным заверениям синоптиков ливень пошел стеной. Издыхающий, непривычно теплый для Питера октябрь продолжал блажить и выкидывать коленца.

По этой причине, вместо запланированной прогулки в Михайловский сад, встречу с Анастасией Глинской в экстренном порядке пришлось перенести на внутреннюю территорию просторного брюнетовского «Хаммера». Вышколенные шофер и телохранитель в данный момент безропотно продолжали пережидать приватный разговор босса, находясь в непосредственной близости «за бортом». Скучковавшись под дамским зонтиком, любезно одолженным у госпожи Глинской, смотрелись они довольно комично…

— …А вообще — как живешь, Настя?

— Знаешь, Виктор, как это говорится: «Живу хуже, чем все, но лучше, чем некоторые», — печально улыбнулась старая знакомая.

— В общих чертах понятно… Ты Федора когда последний раз видела?

— Недели три назад. Улучила момент, когда его молодуха на Кипре загорала.

— И как он? Я что-то в последнее время категорически не могу до него дозвониться, — пояснил Виктор Альбертович и, вздохнув, добавил: — Да и побаиваюсь, если честно.

— Да я и сама… Знаешь, Виктор, дело ведь не в том, что Федор меня бросил ради… ради этой…

— А в чем же?

— В том, что за последние полтора года он превратился в полную развалину.

— Думаешь, кабы остался с тобой, болезнь не стала бы столь быстро прогрессировать?

— Не знаю, — грустно покачала головой Анастасия Владимировна — сухощавая, миниатюрная женщина лет пятидесяти, со следами былой красоты на неулыбчивом усталом лице. — Просто у меня такое чувство, что, когда он сошелся с Ольгой, его… словно бы сглазили.

— Что-что? Как ты сказала?

— Сглазили.

— Зная тебя столько лет, уверен, что по крайней мере это всяко не твоих рук дело, — сделал неуклюжую попытку пошутить Брюнет.

Которого в свете последних событий упоминание очередного случая «сглаза» предсказуемо напрягло.

— Нет, не моих. Напротив, я до сих пор вспоминаю только самое хорошее: и про Федора, и про наши отношения… — По щекам Глинской непроизвольно потекли тоненькие струйки слез. — Все-таки почти двадцать пять лет вместе прожили. Жаль, не дал нам бог детей. Иначе — кто знает, как оно могло…

Виктор Альбертович дружески приобнял женщину за плечи:

— Перестань, Настя. Не надо.

— Да-да. Извини…

— Скажи, а когда примерно у Федора всё это дело началось?

— Месяцев через пять после того, как она… как она вселилась в наш дом. Но поначалу все еще было не столь критично: ну аппетит пропал, ну бессонница, болячки старые повылезали… В нашем возрасте это вполне естественно.

— Это точно. Я и сам в последнее время чувствую себя отвратительно. Особенно по утрам. И особенно в районе спины и, прости за такую интимную подробность, седалища.

— Но потом — все хуже и хуже. Когда я последний раз к нему приехала, просто не узнала: худющий, кожа желтая, глаза ввалились, самостоятельно даже сидеть не в состоянии, не то что подняться. Я ему говорю: «Федор! Как же так? А что врачи? Если наши ничего не могут поделать, может, тебя куда-нибудь в Европу свозить-показать?»

— А он?

— Отмахнулся. Мол, поздно уже показывать. Дескать, все едино — не жилец, так чего напрасно суетиться?

— Может, у него по деньгам сейчас сложно? — предположил Брюнет. — Я в курсе, что после кризиса у него бизнес ощутимо просел. Правда, до меня доходили слухи, что Федор контрольный пакет продавать вознамерился чуть ли не скандинавам каким-то. Ты случайно не в курсе за это?

— Нет, про его нынешний бизнес я ничего не знаю.

— В общем, предлагал я ему ссуду. Причем, на весьма приемлемых условиях. Но Федор наотрез отказался. Гордый.

— Да. Он — гордый… А вот она…

— …а она — стерва конченая, — убежденно докончил Виктор Альбертович. — Слушай, Настя, а как ты в квартиру попала? Если Федор, как говоришь, уже не ходячий?

— Мне Лариса Васильевна открыла, домработница наша. Помнишь?

— Прекрасно помню, душевная была тетка. Погоди! Так Ольга что, не выгнала ее?

— А зачем? — печально отозвалась Глинская. — Где ты, Витя, сейчас найдешь такое золото? Да еще за такие смешные деньги. Это как в классической барской усадьбе: хозяева меняются, слуги остаются. Хотя… Что касается персонально Ларисы — она не слуга. Она — друг, преданный друг…

Санкт-Петербург, 29 октября, сб.

Когда лучшая подруга узнала, что Наталья ушла от Наровлянского, не прожив с ним и двух месяцев, то, компенсируя небогатый внутренний запас непечатных выражений, выразительно покрутила пальцем у виска. Когда же несколько дней назад выяснилось, что вдобавок Натаха еще и вернулась к своему бывшему мужику (он же — бывший опер), — почти всерьез озаботилась психическим здоровьем подруги. Ибо человек, а вернее будет сказать — женщина, находясь в уме здравом, ни за что не поменяет солидное, обеспеченное, во всех отношениях положительное «шило» на грубое, пьющее, с позором вычищенное с полицейской службы «мыло».

Впрочем, в данной ситуации «не нашлось, блин, слов» не только у подруги. Сама Наталья также оказалась не в состоянии рационально объяснить (даже хотя бы и самой себе) собственных мотивов, эмоций и устремлений. Разве что инстинктивно, на подсознательном уровне как бы окончательно и как бы бесповоротно понять, что Петрухин — единственный мужчина, с которым ей по-настоящему комфортно двигаться по жизни. Причем «двигаться» — и через радости, и через невзгоды, и через «как фишка ляжет».

Кабы Наталья и в самом деле обратилась к психологу (здесь — к психологу толковому, разумеется), тот без особого труда смог бы подковырнуть и вскрыть сей «ларчик». Ведь внешне сложные, казалось бы, вещи на деле чаще всего имеют самое простое объяснение. Вот так и здесь всё было предельно просто. А именно: с некоторых пор Наталье всего лишь… разонравилась однообразная размеренная жизнь.

Годы, проведенные с Петрухиным, отравили ее организм, превратив в своего рода «адреналиновую наркоманку». Потому что, как есть такая профессия — «опер», равно так же существует и другая — «жена опера». И те и другие, проживая день за днем, испытывают массу эмоций, стрессов, непредсказуемых и невероятных приключений. И со временем уже не могут без всего этого обходиться. Будучи не способными подзаряжаться от «спокойствия», они питаются исключительно классическим «покой нам только снится».

Да, имел место быть в жизни Натальи момент, когда она вдруг взялась целенаправленно мечтать о том, что ее идеальный мужчина станет ежедневно возвращаться домой к 19:00. Причем трезвый, с букетом и с «чего изволишь, родная?». И, как ни странно, в самом начале года эта ее мечта неожиданно материализовалась в лице Наровлянского.

Казалось бы — вот они: счастье и домашние тапочки. Однако на поверку сказка о принце на белом коне быстро обернулась «чернушным ужастиком». Нет, с позиций краткосрочного отпуска жизнь с Сережей, безусловно, была по-своему замечательной. Вот только, как выяснилось, жизнь не может быть вечным отпуском.

Буквально через месяц сосуществования на одном пространстве с Наровлянским Наталью охватила тоска лютая, причины которой она тщательно искала, но — не находила. «Как же так? — искренне недоумевала она. — Я ведь так ждала, так хотела именно этого?!»

Постепенно Наталью стали утомлять и раздражать и букеты, и возвращения к 19:00, и ежечасная готовность исполнять любой каприз. Психотипу «оперская жена» мучительно не хватало… былых банальностей. Включая такие неэкзотические, как, например, «банальный скандал». Вот только естественных причин скандалить не сыскивалось. И тогда в какой-то момент она начала срываться просто так. Однажды взяла да и шарахнула об пол чайник с кипятком. Вроде как малость полегчало. Правда, приошпаренный Наровлянский стал поглядывать на нее как-то… хм… косо.

Дальше вполне могло перерасти в «больше». Но, к счастью Наровлянского, не переросло: через две недели после «чайника» Наталья безотчетно собрала вещи и ушла. Поначалу — в никуда. А затем, когда звезды выстроились в правильном прежнем порядке, вернулась к Димке. Который, хотя и шел по жизни эдаким раздолбаем, был и оставался настоящим, надежным. Здесь уместно провести аналогии с «бородатым» анекдотом про священника и его попутчика. То бишь Наровлянский жил исключительно «правильно, но зря». А вот Петрухин — абсолютно неправильно. Но, при всем при том, вроде как… не зря небо коптил. Именно таким он и был дорог Наталье… Словом, начавший бродяжить сызмальства так бродягой и останется. Равно как: кочующему с цыганами — оседло не жить, фартовой воровке — прачкой не быть.[8]

И вообще: «полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит»…[9]

Расслабленные, приятно утомленные после бурного соития Петрухин и Наташа потихонечку приходили в себя, лежа в обнимку на старенькой, до каждого интонационного скрипа знакомой обоим тахте.

Мягкий, приглушенный, рассеянный свет ночника, вкупе с доносящимся из дешевенькой магнитолы хриплым голосом Марка Нопфлера, дополнительно усиливал и без того зашкаливающую, буквально разлитую по комнате Страсть.

В какой-то момент высвободившись из объятий любимого, Наталья сладко потянулась, выгнувшись как кошка и обведя взглядом комнату, в обстановке которой со времени их майского расставания практически ничего не изменилось, и с легкой иронией констатировала:

— …Я смотрю, уход в большой бизнес существенно не отразился на твоем материальном благополучии? Даже на музыкальный центр не накопил? А еще мнит себя меломаном.

— Увы мне! — показно вздохнул Петрухин. — Полковник Кудасов по-прежнему нищ, как дрищ.

К слову, наикрутейшую стереосистему «PIONEER», которую Дмитрий на эйфории приобрел на премиальные деньги, полученные от Брюнета за раскрутку истории с дерзким киллером Сашей, он, спустившись с небес на землю, продал буквально через месяц. Продал по Интернету, а следовательно, ощутимо дешевле. Продал, дабы сделать очередной транш на специально открытый банковский счет.

«Который давненько следовало пополнить», — некстати вспомнилось сейчас Петрухину.

— А что так? — игриво поинтересовалась Наталья. — Твой олигарх — жмот? Или его подчиненный — мот?

— Всего понемногу: и того, и другого, — ограничился нейтральным Дмитрий и перескочил на заведомо провокационное: — Что, успела привыкнуть к роскоши? Ну да, эта штука быстро затягивает.

— Петрухин! Я тебя сейчас укушу!

— Да за ради бога.

— Не за ради, а за… Да вот хотя бы за плечо.

С этими словами любимая женщина и в самом деле шутливо клацнула Петрухина за предплечье.

— Эй! Ты что?! Больно же!

— А вот будешь в другой раз помнить! Прежде чем всякие гадости говорить. А то сначала клялся: «Кто старое помянет, тому глаз вон». А теперь… Вот и давай сюда свой глаз…

— Помогите! Хулиганка зрения лишает… Натаха, перестань! Я… я не могу без глаза… Мне тебя будет плохо видно… А я хочу видеть тебя всю!

Дмитрий резко потянул на себя махровую простыню, склонился над разгоряченным, мгновенно отозвавшимся на прикосновение податливым женским телом и, осторожно приняв в рот отвердевший сосок, начал ласкать его.

Наталья в истоме прикрыла глаза и…

…и тут же распахнула их, скорчив недовольную гримасу. Именно так она отреагировала на неожиданно заурчавший Петрухинский мобильник.

Нехотя выпустив слегка шершавый Натахин сосок, Дмитрий перевалился на другой бок, подхватил лежащую на полу трубку и, с трудом сдерживая яростное, отозвался:

— С вами говорит телефонная служба точного времени! Московское время: ночь часов тридцать пять минут. НОЧИ!.. Узнал-узнал. Тебя и Путина я узнаю всегда… И что? Эта новость не заслуживает того, чтобы дождаться хотя бы рассвета?.. Хорошо. Ты — начальник, я — дурак. Дальше что?.. Хм… Допустим. Но я не вполне понимаю смысл… А что у тебя, Витя, с этим Глинским?.. Понял. Дружба — дело святое… Ну, хорошо. Мы покумекаем с Купчиной, что там можно будет предпринять. Только можно не прямо сейчас?.. Ай спасибо, добрый человек!..

Петрухин сбросил звонок, на всякий случай теперь уже выключил телефон и перевернулся к любимой женщине с ворчливым:

— Ох, не дают мне житья черно-белые маги!

— Это который Глинский? — уточнила Наталья. — Часом, не тот, жену которого я встретила в клинике неврозов в палате Нарышкиной?

— Он самый. А что?

— А сколько ему лет?

— Скорее всего, ровесник Брюнета, — рассеянно предположил Дмитрий. Которого в данную минуту занимали отличные от брюнетовской старой дружбы «вечные ценности».

— Надо же? Молодец какой!

— В каком смысле «молодец»?

— А в таком, что жена у него — беременная.

— Да быть такого не может! Глинский — он неизлечимо больной, да вдобавок еще и неходячий… Погоди, а ты откуда знаешь?

— Я, между прочим, врач. А вдобавок — женщина. Короче, там явно восемь-девять недель срока.

— Даже так? Хм… Интересное в таком разе получается кино…

А вот теперь в мозгу у Петрухина и в самом деле засвербило-заколотило нечто, проходящее по разряду «профессиональный интерес»:

— А скажи-ка мне, как врач и как женщина: не упоминала ли, случаем, при вашем разговоре мадам Нарышкина об обстоятельствах знакомства господина Глинского с его новой супругой?..

Секретно

Экз. един.

РАЗОСЛАТЬ:

Шестериков В.

Ляпунов М.

Воропанов А.

СВОДКА № 12 Рег. № 2 6351

ДОР «Трубачи»

По объекту 81-М8709-1 за 30.10.2011

Количество листов: 2

*** 403 ***

Вх. номер телефона 904-337-11-60

Голубков (Г) разговаривает с Нарышкиным (Н)

14:23:37–14:29:15

Н — Доброго! Нарышкин беспокоит. Есть минутка?

Г — Для вас, Станислав Аркадьевич, сыщем и поболее.

Н — Скажи, правильно ли я понял из вашего электронного письма, что, по заверениям твоих… хм… решальщиков, отныне вся эта чертовщина прекратится раз и навсегда?

Г — Вы абсолютно правильно поняли. Единственно, с посещением именно этого сетевого универсама они настоятельно рекомендуют погодить. Хотя бы с годик.

Н — Без проблем. Только я все равно не понимаю: какая тут может быть связь?

Г — А не нужно ничего понимать. Просто — погодить и всё.

Н — Загадками изволишь говорить, Виктор Альбертович.

Г — А в нашей жизни, Станислав Аркадьевич, без загадок — скуШно жить.

Н — Ну-ну. Знаешь, а я тут вознамерился в австрийскую клинику свою благоверную определить. Там, говорят, хорошо клептоманию лечат.

Г — И это правильно… В смысле, душевное здоровье — оно самое важное… Кстати, Елена Ивановна перестала посещать этого хм… мага?

Н — После твоего рассказа я ей строго-настрого запретил. Правда, сегодня вечером у нее будет еще один сеанс. Но это — самый последний. Больше — ни-ни!

Н — Станислав Аркадьевич, у нас к вам огромная просьба. Вернее не к вам, а скорее к супруге.

Г — А что такое?

Н — Не могла бы она на этом сеансе попросить Серафима без очереди принять одну нашу… хм… сотрудницу?

Н — Но зачем? Вы же мне сами во всех цветах радуги живописали, что этот маг — прохвост и шарлатан?

Г — Э-э-э-э… мне бы пока не хотелось…

Н — Что, опять загадки?

Г — Они самые.

Н — Ну, хорошо. Как ее зовут? Эту вашу сотрудницу?.. Сейчас, повиси минутку, я поищу чем записать… Диктуй.

Г — Асеева. Яна Викторовна Асеева…

Н — Есть, записал. Хорошо, я передам эту информацию Леночке. Думаю, что уже сегодня вечером она тебе сама перезвонит…

Резюме:

Настоящий телефонный разговор к оперативной разработке «Трубачи» прямого касательства не имеет, однако подтверждает наличие неформальных доверительных отношений между Голубковым и заместителем Главы КУГИ Нарышкиным.

Предлагается:

1. Проверить информацию о направлении супруги Нарышкина на излечение за границу. Установить австрийскую клинику, условия проживания и стоимость восстановительного курса (исп. — Шестериков).

2. Информацию о частной практике т. н. «Серафима» передать в УБЭП (исп. — Ляпунов).

Санкт-Петербург, 3 ноября, ср.

В предсумеречном вечерье, в час, когда экономный «Ленэнерго» только-только нехотя зажег уличные фонари, «фердинанд» решальщиков вкатил во двор элитного новостроя в неэлитных Коломягах и припарковался в створе подъезда, в коем проживал преподобный маг Серафим. Проживал, согласно полученным оперативным данным, в гордом одиночестве, но — с время от времени приходящей полюбовницей. Последняя магическим даром не обладала, являясь всего-навсего продавщицей средней ценовой руки бутика. Что, с учетом имиджевого позиционирования мага, смотрелось малость «некомильфо».

Получив последние наставления, Яна Викторовна, по-прежнему вооруженная (здесь — в обоих смыслах) тростью, выбралась из микроавтобуса, проковыляла к подъезду и нажала кнопку вызова на домофоне.

— Кто?

— Добрый вечер. Это Асеева. Мне назначено на девятнадцать тридцать.

— Вы одна?

— Разумеется.

— Проходите…

Не секрет, что для работника сферы магических услуг визуальная образность является немаловажным инструментом в части вызывания эмоциональной реакции посетителя.

Между тем, ничего «сверхъестественного» во внешности Серафима не наблюдалось. Скорее даже наоборот. То был невысокий, плотненький (и не более), весьма заурядной внешности мужчинка лет сорока пяти, с проплешинами залысин на голове, что вступали в определенный диссонанс с густым волосяным покровом на кистях и тыльных сторонах ладоней. Цивильный строгий костюм-двойка, в котором Серафим принял Яну Викторовну, даже при самом богатом воображении на одеяние мага также не тянул.

Следуя приглашению хозяина, Асеева проследовала в кабинет, от лицезрения коего изначальное ее разочарование лишь усилилось. Здесь также не было ну совершенно ничего магического! Сама комната скорее напоминала кабинет психоаналитика, каким его обычно показывают в американских фильмах: стол, два стула, кушетка, полки с книгами, стереосистема на подоконнике. На одной из стен помещался гобелен с абсурдистским рисунком, да и тот — явно недавне-китайского происхождения.

— Вы, наверное, ожидали увидеть нечто иное? — улыбнувшись, «считал» асеевские эмоции Серафим.

— Если честно — да.

— В отличие от моих многочисленных… э-э-э… коллег, я не завлекаю клиентов дешевым антуражем, почерпнутым из голливудских ужастиков категории «В». Впрочем, если для вас это столь принципиально, готов соответствовать… Вот, извольте взглянуть.

С этим словами Серафим сдвинул в сторону гобелен, исполнявший, как выяснилось, функцию шторы, что скрывала проход в невеликое помещение «кладовочного типа». И вот в нем-то и обнаружился не поддающийся исчислению разнообразный магический скарб, бессистемно распиханный по грубо сколоченным полкам, а то и вовсе небрежными кучками сваленный на пол.

М-да… От подобного радующего ворожейный глаз ассортиментного изобилия та же преподобная мадам Александра, которая Маргарита, всяко бы изошла — сперва на слюну, а затем — на зависть черную. Один только человеческий череп чего стоил!

— Я даже могу переодеться в расшитый звездными пентаграммами халат и нахлобучить колпак, — любуясь произведенным эффектом, предложил Серафим. — Как у Мерлина в диснеевском мультике. Знаете?

— Конечно, у меня сын его просто обожает, — подтвердила Яна. — Спасибо за предложение. Но, думаю, что вполне обойдусь и без колпака.

— Прекрасно. Тогда завершим с мини-экскурсией и займемся делом. Прошу. Хотите — присаживайтесь на стул, хотите — ложитесь сюда, на кушетку. Обувь можно не снимать.

— Нет-нет, я лучше на стул.

— Как вам будет угодно… Нуте-с, какая же беда привела вас ко мне, любезная Яна Викторовна?

— А почему сразу «беда»?

— Да потому что с радостью ко мне, увы, не приходят… Впрочем, дайте-ка я попробую угадать сам…

Серафим заступил за спину к Яне, бесцеремонно наложил волосатые руки ей на голову и принялся совершать круговые поглаживающие движения, постепенно увеличивая «силу нажима».

Какое-то время он молчал, а затем принялся озвучивать оргвыводы:

— Совсем недавно — с месяц назад, может, чуть больше, — вы перенесли очень серьезную травму…

— Ну, это можно было сообразить и без магических пассов, — не удержалась от сарказма Яна, намекая на оставленную в прихожей трость.

— То была не бытовая травма… — не реагируя на ремарку клиентки, продолжил Серафим. — Не падение… Не… Да, вот теперь отчетливо вижу — это было дорожное происшествие… Вас сбила машина…

После таких слов Асеева резко посерьезнела лицом, поскольку озвученная подробность была уже достаточно существенной.

Между тем Серафим продолжает «колдовать»:

— Но это — не сама БЕДА, а лишь ее следствие. Первопричина скрывается в вашем прошлом… Пожалуйста, держите голову прямо и не шевелитесь… Я пытаюсь сканировать вашу ауру… Да, вот сейчас я со всей отчетливостью вижу… Ваш муж…

— Что муж?!!

— Сидите спокойно! Вы мне мешаете!.. Итак, ваш муж… Он… он умер… Пять, быть может, шесть лет назад… Нет, это была не болезнь… Что-то другое… Он умер… умер насильственной смертью… Его… Его убили. Ведь так?..

Близкую к полуобмороку Яну неожиданно повело в сторону, и, кабы Серафим не успел заботливо подхватить ее, все могло закончиться падением на пол.

— Что с вами? Вам плохо? Может быть, стакан воды?

— Да. Если не трудно…

— Секундочку. Посидите — я сейчас. Только не вставайте. Слышите?..

Дожидаясь возвращения Асеевой, решальщики краем глаза вели наблюдение за подъездом и продолжали обмениваться результатами оперативно-поисковых мероприятий последних двух дней. Где каждый из них отработал по сугубо индивидуальным направлениям/программам.

— Короче, выяснил я, как он это делает.

— И как же? — заинтригованно спросил Купцов.

— У этого Серафима, который в миру — Востриков Евгений Владимирович, есть друг — некий Андрей Лебедев. Они с ним в одном отделе служили. Так вот сейчас Лебедев на пенсии и руководит небольшим детективным агентством. Суть улавливаешь?

— Хочешь сказать, что, перед тем как принять в обработку очередную клиентку, маг заказывал другу подробное досье?

— Именно! — Дмитрий эмоционально шлепнул ладонью по приборной панели. — Соответственно, гонорары опосля делятся пополам.

— Да что ж это на белом свете деется-то? Куда ни плюнь — всё едино попадешь в бывшего мента?

— Издержки полицейской реформы, с ее двадцатипроцентным сокращением личного состава. Куды податься бедному крестьянину? Вот служивый люд и подается — кто в маги, кто в детективные, не побоюсь этого слово, генты.

— А некоторые — в «шестерки», — вполголоса добавил за наболевшее Леонид.

— Это ты о чем, дружище?

— Да так… О! А вот и Яна!.. Не понял? Чего это с ней?

Вышедшая из подъезда юрисконсульт «Магистрали» была мертвецки бледна и двигалась в направлении микроавтобуса, пошатываясь, словно бы в полусне.

Взволнованный Купцов остервенело рванул дверь и бросился навстречу.

— Яна! Что?! Что случилось?