Охотники за облаками Шерер Алекс
Copyright © Alex Shearer, 2012
Originally published in the English language as THE CLOUD HUNTERS by Alex Shearer Hot Key Books Limited, London
The moral rights of the author have been asserted
© Елизавета Шульга, перевод на русский язык, 2015
© Эя Мордякова, иллюстрации, 2015
© Livebook Publishing Ltd, 2015
Посвящается Джейн
1. Дженин
В разгар второй четверти в школе появилась новенькая. Звали ее Дженин. Ее лицо, от нижних век до верхней губы, пересекали два шрама. Они остались у нее не от увечий, они не были врожденными. Это были обрядовые шрамы. Они были сделаны намеренно и таили в себе давний ритуал. А еще они ставили на ней печать скитальца и кочевника – иммигрантки неизвестного происхождения. По традиции, такие люди становились охотниками за облаками.
Корабль ее семьи появился однажды откуда ни возьмись и пришвартовался в нашем порту. Отец Дженин погиб – по слухам, пропал во время шторма, – и командование небесным судном взяла на себя ее мать. Хотя, сказать по правде, командовать было особо нечем.
Корабль был невелик, экипажа на нем был один человек, мужчина с почти черной от загара кожей. Звали его Каниш. В ушах у него были кольца, а одну руку сплошной лентой обвивала большая татуировка вроде браслета. Его затылок был гладко выбрит, на груди не было ни волоска, и он всегда как-то лоснился, будто намазался маслом.
Мать Дженин звали Карла; как и у дочери, и у Каниша, по ее лицу до самых губ бежали два шрама. Ее длинные густые волосы, которые она часто собирала в хвост, были черными как смоль. Она была высокой, стройной, и своим видом напоминала воительницу – даже когда просто приходила на родительские собрания. У нее была довольно экзотичная внешность, и духи у нее тоже были странные и необыкновенные. Мама сказала, это называется мускусом. Еще она сказала, что мускус добывают из желез мертвого небесного кита, что показалось мне очень жестоким и в то же время завораживающим.
Каждое утро Карла и Каниш поднимали паруса и покидали порт, а каждый вечер возвращались. Иногда улов бывал хорош, иногда не очень, а порой они возвращались с пустыми руками и трюмами.
Если выдавалось несколько неудачных дней подряд, приходилось заплывать дальше обычного, и тогда они могли не возвращаться целую неделю, а то и больше. Тогда Карла нанимала кого-нибудь присматривать за Дженин и кормить ее, чтобы девочке не приходилось пропускать школу.
Карла хотела дать дочери образование. Ведь одно дело быть охотником за облаками, потому что это твое призвание, и совсем другое – быть им, потому что у тебя нет другого выбора, и ты больше ничего не умеешь. Впрочем, твоя внешность будет против тебя независимо от образования.
А по выходным, когда занятий не было, они уплывали все вместе: их корабль отчаливал в пятницу вечером и не возвращался до позднего воскресного вечера, а то и до самого утра понедельника, как раз вовремя, чтобы Дженин могла успеть к первому уроку. На вопрос, как она провела выходные, она всегда отвечала одинаково.
– Мы охотились за облаками.
– Много поймали?
– Ну, так. А ты что делал?
Да мало ли что. Но чем бы я ни был занят, это всегда казалось мне бессмысленным, скучным и пресным по сравнению с тем, чтобы плыть по чистому синему небу в погоне за клочьями пара где-то вдали, лететь во весь опор, настигая этот облачный сгусток, стремясь успеть к нему раньше других, а после, когда корабельные резервуары уже полны воды на продажу, возвращаться домой.
С этим ничто не могло сравниться. В моих глазах уж точно. Я ужасно хотел поехать с ними, но боялся даже просить об этом, понимая, что даже если я наберусь смелости, мне ответят отказом. А не откажут они, так не отпустят родители.
И все же дело было не в том, что мне не хватало бы смелости отправиться в такое путешествие.
Мне лишь не хватало смелости попросить об этом.
Забавно: иногда действовать проще, чем говорить. А ведь, казалось бы, все должно быть наоборот.
Мальчики и девочки отличаются друг от друга во многих, не заметных на первый взгляд, вещах. И даже когда мальчики дорастают до определенного возраста и начинают помногу времени проводить в мыслях о девочках – и наоборот, – девочки с мальчиками, тем не менее, редко проводят время вместе. До поры до времени. До той, значит, поры, пока не начнут проводить его вместе. Но пора эта еще не настала.
А вот Дженин в чем-то сама походила на мальчишку: своими мыслями, своим поведением, – так что сблизиться с ней было совсем не сложно. Наверное, мне даже казалось, что я сумею поймать ее, как ловит облака корабль ее матери, и у меня в руках окажется самая ее сущность, которую я дистиллирую и сохраню себе. Я думал, это будет как на химии, когда ты выделяешь из какой-нибудь взвеси несколько чистых капель, которые можно налить в пузырек или пробирку и закупорить пробкой.
В общем, если я и думал что-то в таком роде, то ошибался. Человека нельзя поймать, как облако, нельзя переделать его, превратив из облака в воду. Зато человек может стать твоим другом – просто прими его таким, как он есть, просто дай ему понять, что ты дорожишь им. И тогда – вот оно – облако в твоих руках, и если только ты не будешь пытаться стиснуть его в кулаке, то сможешь оставить себе, оно твое. Но если попробуешь удержать, оно выскользнет у тебя из пальцев.
Меня не заботило, что нас дразнили, называли женихом и невестой, хотя у нас все было совсем не так. Она была моей подругой, но никак не подружкой. Я и вел себя вполне прилично: не проводил с ней чересчур много времени, не выставлял это на всеобщее обозрение. Мы просто дружили, и все. Я поддерживал доверительные отношения, выжидая подходящий момент, чтобы однажды набраться смелости и задать свой вопрос. И если мне повезет, услышать в ответ «да».
Хотя сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что вопросов у меня было намного больше.
2. Утро
Иногда зябкими утренними часами я видел, как охотники за облаками покидают порт. После этого было непросто продолжать путь в школу. Только ими были тогда заняты мои мысли, только они стояли перед глазами. В эти минуты мне казалось, что не может быть жизни прекраснее и восхитительнее, чем плыть под парусами в поисках огромных, мягких, ватных облаков.
Но я был обычным школьником, а мои родители – администраторами и кабинетными работниками. Они носили деловые костюмы и работали по нормированному графику. Никогда в жизни они бы не стали охотниками за облаками. Ведь охотники были сродни кочевникам или цыганам, с татуированными чернилами и хной руками, с серьгами в ушах, с золотыми браслетами на запястьях и кольцами с камнями на пальцах, и взгляды их были загадочны и таинственны.
Они были изгоями и искателями приключений, и меня тянуло к ним, как добровольца, который ничего не знает о войне, может тянуть на фронт. Боль и страх войны, кошмары и лишения, суровые будни его не пугают. Все, что имеет значение для наивного наблюдателя и будущего рекрута, это военная романтика.
Да, я хотел отправиться с ними в путешествие, хотел улететь, хотел гоняться за облаками, хотел проплыть над самым солнцем и дотянуться до краешка верхнего неба.
Я понимал, что мне это не суждено никогда – ни в следующее воскресенье, ни через месяц, ни через год, ни в какой день никакой недели.
Но мне представился шанс, и я им воспользовался, и пусть ненадолго, но тоже стал охотником за облаками.
Случилось вот что.
Просто мне повезло.
И вот вам моя история.
3. Торговцы
Мой отец был небесным торговцем – работал в торговой транспортной компании. У нас столько островов, и все они производят самые разные товары, так что между ними происходит постоянный обмен теми или иными вещами.
Торговые суда были настоящими громадинами: огромные, приплющенные грузовые небесные корабли длиной в сотни метров. Иногда грузы перевозились на длинных баржах, которые были связаны между собой, и их караваном тянул за собой буксир. К таким рейсам, как правило, бывали приставлены сопровождающие патрульные лодки, которые курсировали вдоль барж, следя за тем, чтобы оттуда ничего не пропадало. В открытом небе всегда есть риск нападения пиратов. Гигантские грузовые суда и баржи шли под солнечными ветрами неповоротливо и величаво, медленно, но верно прокладывая себе путь, как стада небесных китов.
Помимо борьбы с пиратами и безбилетниками, патрульным также положено следить, чтобы к корпусам кораблей не прилипали небесные вши и небесные всадники. Всадники – это мелкие усатые зверьки, размером примерно с кошек, с приплющенными мордочками и гладкой шерсткой. По сути, это паразиты, которые цепляются за корабельное дно и таким образом перемещаются с места на место. Они и сами умеют летать, но очень этого не любят. Вместо того чтобы обходиться своими силами, они предпочитают воспользоваться чужими. В общем, это ленивые до невозможности существа, которые любят ездить на чужом горбе.
Сами по себе они безобидны, когда поодиночке. Но где есть один всадник, там появится и второй, потому что они предпочитают держаться стаей, и если вовремя не спохватиться, весь корабль будет сплошь покрыт всадниками, держаться которым помогают присоски на лапах. Глазом моргнуть не успеешь, как их уже целая колония, и они своим весом тянут корабль вниз.
Даже целая баржа может утонуть в небо, если к ней присосется слишком много паразитов. Она станет падать и увлечет за собой прочие баржи, пока весь состав не утратит плавучесть и не обрушится разом на пламенеющее внизу солнце. Тогда будет уже слишком поздно. Даже если сами всадники отцепятся от корабля и спасутся, судно все равно продолжит падать, набрав слишком большое ускорение. Это унесло немало грузов и человеческих жизней.
Так что провожатые на небольших лодках постоянно патрулируют баржи. Они прогоняют всадников пинками и палками (всадники толстокожие, так что с ними можно особо не нежничать) и мешают им присосаться. Сначала кажется, что конца-края этому не будет: ты от них отбиваешься – они возвращаются, ты снова отбиваешься – они снова возвращаются. Но стоит отойти подальше от берега и выйти наконец в Главный Поток, всадники будут попадаться все реже, и, считай, вы в безопасности, пока в поле зрения не появится очередной остров.
Занятно, что на островах к небесным всадникам часто относятся, как к домашним питомцам. Их можно найти на многих кухнях, где они, свернувшись калачиком, лежат в корзинке, или грызут печенье, или сидят на коленях у хозяев. Даже у моей бабушки был такой. Она называли его Кисой и разрешала спать у окошка, около корзинки с вязанием. Но толку от него не было никакого. Если мимо случалось пролететь небесной крысе, он просто провожал ее взглядом. И никогда не охотился. Слишком много лишних движений.
Весь наш мир живет за счет торговли. На одном острове выращивают фрукты, на другом занимаются машиностроением. И хотя большинство островов относительно самодостаточны, нет такого места, где можно было бы произвести абсолютно все необходимое для жизни. Так что всегда есть торговые рейсы и длинные караваны, пересекающие небо, подобно кочевникам в бескрайней пустыне.
А еще – вода. Вода – это богатство; вода – это процветание; вода – это влияние; вода – это власть; вода – это и политика. Совсем как нефть в прежнем мире, как пишут в учебниках по истории. В некоторых странах нефть была, а в некоторых нет, и те, в которых она была, могли контролировать цены на нее или обменивать на услуги и заключать выгодные сделки. За нефть велись войны (у нас теперь тоже воюют за воду). Богатейшие люди в нашей системе не те, у кого много земли, а те, у кого есть реки и водоемы.
Острова, на которых нет природных источников воды, и у кого нет средств, чтобы добывать воду самостоятельно, полагаются на охотников за облаками. Те привозят им воду как для питья, так и для хозяйства. Без воды, которую они поставляют, многие бы не смогли выживать.
В покупателях никогда нет недостатка – недостаток бывает только в облаках.
Я попросил Дженин принести мне как-нибудь воды из облака. Мне очень хотелось попробовать. И она принесла. За выходные они как раз собрали улов. Вода оказалась свежей и сладковатой. На вкус почти можно было ощутить расстояния и приключения, в которых она была добыта, путешествие, романтику. Я сказал об этом Дженин, но она ответила, что я сошел с ума, потому что на вкус это обычная вода – у которой толком и нет никакого вкуса. Она сказала, что этот вкус был не в воде, а в моем воображении.
Но мне так не казалось.
4. Ищейки
Однако жизнь охотника за облаками зачастую сурова. Порой выдаются долгие безоблачные недели и затяжная засуха. Пар не хочет подниматься и собираться в облака, и охотники могут по многу дней дрейфовать и видеть перед собой лишь бескрайнее ясное небо. Прекрасная погода для отпуска, но не для тех, кто зарабатывает на жизнь.
Но рано или поздно, если зайти далеко-далеко, в конце концов в отдалении обязательно покажутся перистая дымка или густые кучевые шапки, белые, как одуванчики, которые словно того и ждут, чтобы их собрали и сделали водой.
А иногда, рассказывала мне Дженин, облака застилают небо густо, точно туман. Не видно даже, куда движется корабль, так что ориентироваться приходится исключительно на показания приборов. В такие дни баки за считанные минуты доверху заполняются конденсированным паром. Одежда сыреет и липнет к спине. Вы наполняете резервные баки и жалеете, что места больше нет. И вы не скрываете расположение этого сокровища от других охотников – наоборот, включаете маяк и передаете по радио сигнал, чтобы дать знать: здесь облаков еще вдоволь, хватит на всех, а иначе они пропадут даром.
Потом вы разворачиваете паруса и идете к дому, и корабль даже проседает в небе, как налитый водой шарик, или мозоль, которая вот-вот лопнет. Меня до сих пор не перестает удивлять, как белые облака становятся прозрачной водой, как нечто бесплотное обретает плоть.
Кроме того, вода бывает разных типов и разной степени чистоты: вода для мытья, вода для приготовления пищи, и вода исключительно для питья. К последней иногда относятся как к ценному, редкому вину, разливают по бутылкам и хранят в погребах для особых случаев. Дегустаторы отпивают из стакана и, причмокивая, изрекают что-то вроде: «хорошее качество», «великолепный улов», «первоклассная десертная вода». Так что вода – это не просто вода, не всегда и не для всех, что бы там ни говорила Дженин.
А вот в прежние дни, в прежнем мире, люди охотились на китов – настоящих морских китов, а не здешних небесных. На корабле всегда был впередсмотрящий, который карабкался на топ мачты и вглядывался в горизонт, заслоняясь ладонью и держа наизготовку подзорную трубу. И когда он замечал бьющую струю пены, это значило, что кит выходил на поверхность, и человек кричал: «Фонтан! Фонтан!», – и капитан разворачивал судно навстречу будущей добыче.
То же самое и у охотников за облаками. На каждом судне есть своя ищейка – человек, чьей задачей является угадывать, где образуются облака, и решать, в каком направлении двигаться. Даже когда небо ясное и, насколько хватает глаз, не видать ни облачка, ищейка знает, куда плыть.
Это частью наука, частью искусство, где не обойтись без известного чутья. Иные уверяют, что дело в инстинкте или даре предвиденья Что бы это ни было, у хорошей ищейки оно есть. Профессионал может почуять сборище облаков аж на расстоянии в четыре дня пути. А то и в пять. И капитан всегда послушает ищейку и повернет корабль в указанном направлении – хотя никогда нельзя знать наверняка, окажутся ли там облака. Можно только верить. И надеяться. И иногда сомневаться.
Потому что требуется немалая выдержка и отвага, чтобы двинуться в глубь пустого синего неба, когда твои собственные запасы воды истощаются все сильнее, а вокруг нет ни намека на облачко. Но вы держите путь, плывете по солнечным ветрам. Может, повезет, и подует бриз – тогда вы поднимете паруса, чтобы поймать воздушный поток и набрать скорость, устремляясь в небесную пучину. Вы проплываете мимо островов – некоторые из них сверху, некоторые снизу. Некоторые так близко от вас, что тень от них падает на корабль. А некоторые так далеко внизу, что в те края вы никогда и не заплывете. Там, внизу, земли другие, жаркие, на них обитают другие люди. Если вы продолжите нисхождение, то в конце концов достигнете островов, которые так выжжены зноем, что туда не ступает нога человека, и обитают там лишь растения, да рептилии, да глубоконебесные рыбы с потрескавшейся как на сковородке кожей. Так говорят. Однако, если туда не ступала нога человека, откуда человеку знать?
Может, за время вашего плавания мимо пройдет косяк небесных рыб. И если забросить за борт удочку, насадив на нее наживку из парочки сочных насекомых, можно наловить рыбы на обед. А если забросить за борт невод, то хватит и на целый пир.
А может, вы заметите небесную медузу, почти прозрачную, плывущую по небу бесформенным куполом пульсирующих вен. За ней на сотни метров будут тянуться ее длинные щупальца. Если эта медуза окажется не из ядовитых, ее тоже можно поймать и приготовить. Небесные медузы почти целиком состоят из воды. Может, на первый взгляд покажется не очень аппетитно, но если вы сильно проголодались и изнываете от жажды, то охотно ее проглотите.
Да, грош цена охотничьему кораблю, если на нем нет ищейки. Их иногда еще называют «прорицателями», потому что этим они и занимаются: прорицают, где сейчас вода, точнее, где появятся, или скорее всего появятся, облака. Когда-то то же самое люди проделывали с ветками орешника, когда искали источники во время засухи или в пустынях. Возьми в руку рогатину из орешника и не сжимай крепко пальцы; когда она дрогнет и покажет вниз – копай. Там и будет вода.
Иногда единственным указанием от ищейки будет: стоять на месте. Они чувствуют, что находятся там, где надо. Незачем искать облака – они сами вас найдут. И вы закрываете солнечные панели, опускаете паруса и бросаете спутниковый якорь, чтобы не дрейфовать.
А потом ждете. Бывает, что приходится ждать много тягучих тихих часов в теплом солнечном свете и в слабом дуновении ветерка. Поодаль пронесется стадо небесных дельфинов – они всегда игривы, прыгают и резвятся, и ничто-то их не заботит.
Часы тянутся долго, и каждый следующий медленнее предыдущего. Ожидание начинает сказываться на вас. Вы поглядываете на ищейку и начинаете в нем сомневаться. Его лицо бесстрастно, глаза прикрыты так, что на загорелом лице видны лишь щелочки. А если он носит солнечные очки, то глаз и вовсе не видно. Вы спите, вы просыпаетесь, вы несете по очереди вахту, но облаков нет как нет. Так проходит целый день, потом второй, третий, четвертый. А облаков нет как нет. У вас во рту пересохло, как в пустыне, и горло как наждачная бумага. Голос хрипит. Ваша речь похожа на кваканье жабы, а кожа пересохла и вся горит. Вы опускаете рукава, чтобы прикрыть руки, посильнее нахлобучиваете кепку. Вы забираетесь под навес и прячетесь там в теньке от неутомимого солнца.
Проходит еще день, и язык у вас распухает. Вы едва можете глотать и говорите с трудом. Да и что тут скажешь? И все же облаков нет как нет.
В отчаянье вы укоризненно смотрите на ищейку.
– Ты сказал нам стоять здесь. Если бы мы продолжали плыть, мы бы сейчас были в безопасности, а в баках уже было бы полно воды. Но нет. Мы все ждем, и ждем, и трюмы по-прежнему пусты. А облаков нет как нет.
Ищейка не отвечает. Не выдавая своих мыслей, он неподвижно лежит в тени. Уверен ли он в своем решении? Или тоже уже начал сомневаться?
Время пытается идти, но едва может пошевелиться. Оно ползет, как улитка в жаркий полдень. Мимо проплывает небесный ангел, а следом – небесный клоун, оставляя за собой яркий эфемерный след, отчего они кажутся самыми необычайными и чудесными существами во вселенной. Или это вы просто галлюцинируете от обезвоживания.
Вы провожаете их взглядом, лежа под навесом, измучившись, иссохнув, съежившись в этой бескрайней синеве. Небесные ангелы ныряют ниже. На их место приходит косяк криворыб, тусклых, тоскливых, с выпученными глазами и страшными, как атомная война, мордами.
А облаков нет как нет.
А потом…
Ищейка пошевелится. Приподнимет палец, откроет глаза пошире. Он улыбнется и неспешно вытянет ноги. Вы не спускаете с него глаз. Почему он двигается? Незачем двигаться и нечему улыбаться. Но он встанет и выпрямится во весь рост. Только зачем он тратит силы, чтобы просто стоять? Приляг, дружище. Не глупи.
Но потом вы почувствуете этот запах: свежести и влаги. Ощутите во рту его вкус, ощутите, как воздух наполняется сыростью. Ваши губы оросят капельки конденсата. Вы высунете почерневший язык, как оголодавшая крыса, выползающая из норы в плинтусе. Языком вы чувствуете воду.
И вот вы видите его. Оно настоящее? Или мираж? Может, это просто ваша жажда рисует эти образы?
Но нет, облако здесь. Оно начинает собираться вокруг вас, перьями и клочьями. Вскоре оно уже бледный туман, и все густеет, все темнеет. Становится прохладно, затем холодно. Оглянуться не успеете, как уже не видно дальше собственного носа.
Смеясь и глотая влагу, упиваясь сыростью и зябкостью, вы – маловер! – кричите своей ищейке:
– Ты был прав! Вот оно! Оно здесь!
И теперь – за работу. Вы созываете свою команду. Облако такое густое, что вы с трудом можете различить смутные силуэты на палубе. На ощупь вы пробираетесь к знакомым приборам, заводите двигатели и включаете конденсаторы. Насос начинает работать и всасывает пар в баки. Словно весь корабль мучился от жажды и теперь жадно пьет, возвращая силы. Он ненасытно хлебает и заглатывает воду со зверским аппетитом.
Несколько часов уходит на то, чтобы наполнить все баки. Вы спускаетесь вниз за теплой одеждой, потому что вас бьет озноб. Возвращаетесь на палубу. Волосы так намокли, словно вы только что из душа. Видимость – не более нескольких метров. Небесная синева осталась где-то в воспоминаниях, пропал и палящий зной. Но конденсаторы продолжают гудеть, пока баки наконец не наполнятся и вода не начнет переливаться через край, растекаясь по палубе.
Пора в путь. Вы вращаете штурвал, разворачивая корабль к дому. Ищейка сидит на носу корабля с улыбкой на лице, в его руках заслуженная фляга с водой, и рядом стоит тарелка жареных небесных креветок. Он смотрит на вас с немым укором: «Вот видишь, я же говорил. Но ты мне не верил, ведь нет же? Ты потерял веру в меня. Ты усомнился».
Вы делаете вид, что вовсе нет, никогда не было и тени сомнения, и вы были уверены в нем с самого начала, и всегда будете, до самого конца. Но сами понимаете, что это ложь. В вас всегда будет сидеть это крошечное зернышко сомнения, да и в нем, возможно, тоже. Здесь ни в чем не может быть гарантий. Даже лучшие из охотников иногда ошибаются. Никто не безупречен, никто не бывает прав всегда.
В этом я уверен на сто процентов.
5. Приглашение
– Я хочу позвать кое-кого к нам на ужин, – объявил я однажды, вернувшись домой из школы.
Моя мама изобразила радость. Она всегда твердила мне, что мне нужно больше общаться с людьми. Но теперь, когда дошло до дела, на первый план, вероятно, вышло неудобство.
– Ах, как… замечательно, – сказала она с легкой заминкой, которая намекала на то, что на самом деле нет. – Не посреди недели, я надеюсь? А то столько уроков…
– В пятницу, – сказал я.
Против пятницы нечего возразить. После пятницы идут целые выходные. Нельзя заставить человека делать уроки в пятницу.
– Тогда, думаю, можно. А кто это? Твой одноклассник?
– Одноклассница, – поправил я.
Она посмотрела на меня.
– У тебя есть подруга?
– Да. Только не нервничай, – сказал я. – Она мне не подружка. Просто друг женского рода. Девочка, с которой я дружу. Как тебе удобнее.
– Ясно.
– И я предупреждаю, у нее шрамы.
– Шрамы?
– Отсюда досюда.
– Ах, какой ужас.
– Вовсе нет. Они ей очень идут.
– С ней что-то случилось?
– Нет, ничего страшного. На самом деле, они так здорово смотрятся, что я даже хочу себе такие.
– А ну-ка послушай меня, Кристьен! Даже не думай…
– Да я просто так сказал, мам. Я бы никогда их не сделал, – признался я. – Это, наверное, очень больно. Она сказала, что сперва ей дали что-то выпить, от чего лицо онемело, а потом взяли острый нож и…
Мама изменилась в лице.
– Хватит с меня подробностей. И эта девочка придет к нам на ужин?
– Если ты не возражаешь.
Ну, это я так думал, что она придет к нам на ужин. Ее я еще не спрашивал. Может, она собиралась уехать со своей мамой охотиться за облаками, но я сомневался в этом. Неделя выдалась сырой и туманной, облака были повсюду. Уезжать на выходные не было необходимости. Баки на корабле, наверное, и без того переполнены.
– Я даже не знаю…
Но она не могла мне отказать. Если бы она мне сейчас отказала, это пошло бы вразрез со всем, чему меня учили родители – о толерантности и интеграции, тому, что нельзя относиться свысока к меньшинствам, и всему в таком роде. Так что единственное, что она могла мне ответить, это процедить: «Тогда, наверное, можно». Именно этот ответ я и получил.
– Посмотрим еще, что скажет твой отец.
Я думал, ничего он не скажет. Я только представлял, как он уставится на мать Дженин, если та придет забрать ее после ужина, и как отвиснет его челюсть при виде этой высокой женщины с черными волосами и зелеными глазами и шрамов на ее лице.
Его, наверное, как ветром сдует.
Думал я.
Только вышло так, что я ошибался.
Мама рассказала ему о моей просьбе тем же вечером.
– Девочка со шрамами, судя по всему, – сказала она.
Папа оторвался от газеты с интересом во взгляде.
– Охотник за облаками? – спросил он.
Я кивнул.
– Ээ… ну… да… в общем-то, – сознался я.
Он кивнул мне в ответ.
– Отлично, – сказал он. – зови ее к нам.
С другой стороны, наверное, нельзя всю жизнь проработать в межостровной торговой небесной компании, руководя погрузкой и разгрузкой барж и судов, видеть корабли со всех островов системы и ни разу не столкнуться с охотниками за облаками.
Я решил, что недооценивал его. Может, мой отец регулярно имел дело с такими людьми, как Каниш и Карла, торговался с ними и спорил из-за количества воды в цистернах и качества риса в трюмах. То, что он нечасто куда-то выезжал, совсем не мешало ему быть человеком широких взглядов. Может, он встречал на своем пути больше людей с большего числа островов, чем те, кто проводят в дороге всю жизнь. Он хорошо владел пятью языками, включая общий диалект, и более-менее мог изъясняться еще на нескольких.
– Пускай приходит, – сказал он. – Поглядим на нее.
И я сказал, что она придет.
Правда, для этого мне сначала предстояло уговорить ее.
В итоге я решил, что главное – порядочность, или, как минимум, видимость таковой. Моей маме, например, было очень важно, чтобы ее считали порядочной. Возможно, для нее это было даже важнее самой порядочности.
Но мать Дженин, с двумя глубокими шрамами на лице и копной черных кудрей, рассыпанных по плечам, и ее ищейка Каниш, который выглядел так, будто ему ничего не стоит прикончить человека, просто попавшего ему под руку, когда он в плохом настроении, и ничего не стоит прикончить человека на потеху, когда он в хорошем, и сама Дженин, у которой были не только шрамы на лице, как и у ее матери, но и замысловатые орнаменты на руках, нарисованные хной, – эти трое были добрейшими и заботливейшими людьми из всех, кого я знал, а ведь по их внешнему виду этого точно нельзя было сказать. Он выглядели, как… как же они выглядели? Можно было сказать, что выглядели они как разбойники, или ренегаты, или беглые преступники. Как же мои порядочные родители отпустят меня поохотиться за облаками с такой командой? Будь они больше похожи на священников или хористов, все могло бы быть куда проще.
Но внешность, ясное дело, может быть обманчива. Стоит узнать человека поближе, как все ваши предрассудки и заблуждения отпадут сами собой. Вскоре обнаружится, что сходств между вами больше, чем различий. И покажется сущим пустяком, что они пахнут мускусным маслом и носят заточенный нож в ножнах на поясе, что у них шрамы и татуировки. Я был уверен, что мама тоже это поймет.
Вернее, надеялся, что так и будет.
Однако мне потребовалось немало времени, чтобы понять еще одну вещь – на это ушла половина путешествия, которое мне еще только предстояло. Дело в том, что люди никогда не видят себя такими, какими видишь их ты. Они могут ненавидеть в себе то, что тебя восхищает, или ценить то, что тебе кажется недостатком. Взять хотя бы шрамы Дженин. Большинство людей считали ее девушкой редкой красоты, которую шрамы только подчеркивали. Но она противилась этому всей душой. Она чувствовала иначе и шрамы свои ненавидела. Это казалось мне невероятным, но Дженнин считала себя уродливой.
6. Отказ
– Спасибо, нет.
Я не ожидал, что она скажет «нет». Я думал, она обрадуется и даже будет польщена.
Ведь я гостеприимно распахивал перед ней двери своего довольно большого дома. Богаты мы не были, но были вполне обеспеченными. У нас был дом на побережье, откуда открывался вид в пустоту, от которого немного перехватывало дыхание каждый раз, когда ты смотрел вниз.
Пройдя всего несколько шагов от нашего дома, ты оказывался на берегу. И там, впереди виднелись другие острова, а внизу простиралась пучина пустоты. Это было головокружительно. От такого подкашивались ноги, и перед глазами плыло каждый раз, когда ты приближался к краю. Но я не боялся упасть, ведь я неплохо плавал в воздухе – метров триста-четыреста я бы проплыл запросто.
Если вам кажется, что я имею в виду полет, вы ошибаетесь. Это совсем другое действие, которое намного больше похоже на плавание в воде, чем то, что делают птицы. Атмосфера здесь плотная и тяжелая, так что если как следует выучиться технике, в воздухе можно плавать и даже парить. Как воздух на прежней земле мог выдерживать вес большого орла, так и здесь воздух может выдержать человека, если он знает, как вести себя в воздушном потоке.
Но стоит запаниковать или испугаться, и ты упадешь. И чем дольше будешь падать, тем сильнее будешь ускоряться, и тем сложнее будет остановиться. А в какой-то момент это станет совсем невозможно. И ты камнем полетишь в огонь – хотя, вероятнее всего, ты потеряешь сознание задолго до того, как достигнешь его, если это может служить утешением.
Я плавал по воздуху с раннего детства. Неподалеку от нашего дома был пляж с широченной страховочной сеткой, подвешенной на столбах, расставленных вдоль берега. Здесь было не страшно потерять баланс. Далеко тут не упасть, сетка спасет. Большинство людей учатся плавать с ранних лет. Ты в безопасности, если умеешь плавать, и небо не может навредить тебе. Это просто окружающая стихия. Это твой дом.
Родители таскают на пляж детишек, которым всего несколько месяцев от роду, чтобы те в первый раз испытали, каково это – плыть в открытом воздухе. Это такой возраст, когда ты еще не умеешь бояться. Но если отложить первый опыт на потом, когда ты уже достаточно взрослый, чтобы испугаться, то при виде этого бездонного обрыва тебя может сковать такой непреодолимый ужас, что ты вцепишься в землю и никогда не сможешь от нее оттолкнуться.
Некоторые островитяне так и не научились плавать и уже никогда не научатся. Они всеми правдами и неправдами будут сторониться берегов. А если им когда-нибудь придется путешествовать, они нацепят на себя два-три спасательных жилета и привяжут себя к палубе страховочными канатами. Потому что вниз лететь долго, и оттуда не вернуться. Это чем-то похоже на чувство, что ты тонешь. Ты тонешь в пламени солнца.
– Нет? – я был не просто разочарован, я был озадачен. – Не придешь к нам на ужин? Почему нет?
– Может, я просто не хочу, – ответила Дженин.
Что ж, пожалуй, резонно, но мне все равно такое объяснение казалось недостаточным. Не было похоже, что дело только в этом.
– Можешь сама выбрать, что будет на ужин, – предложил я, чтобы звучало заманчивее.
– Еще раз спасибо, но я все равно пас.
Тогда я понял, в чем дело. Или мне показалось, что я понял. Дело было в ее внешности: в одежде, темных волосах и загорелой коже, в длинных ногтях, обточенных и заостренных, почти как когти. Еще и два шрама на лице. Она выглядела неприступной, неуязвимой. Но, может, в душе она совсем такой не была.
Может, за самыми суровыми лицами скрываются самые ранимые натуры. Внешность может отпугивать, может быть непроницаемой раковиной, защищающей нежные внутренности.
Она была робкой и замкнутой, и в чужой стихии чувствовала себя не в своей тарелке. Должно быть, дело в этом.
С учетом обстоятельств, у нее были на то основания. Мы, наверное, казались ей такими же непонятными, экзотичными и чужеродными, как нам – она с матерью и Канишем.
Она жила на корабле и спала прямо на палубе, и провела так, возможно, большую часть своей жизни. Она видела, как ее родного отца вышвырнуло за борт в разгар сильнейшей солнечной бури – так нам говорили. Она видела, как его швыряло и носило в воздухе, как лист на ветру, и видела, как он падал. Так говорят.
Может, она даже видела, как вниз за ним ринулись небесные акулы, дергая плавниками и сверкая выпученными глазами, с вечно приоткрытыми пастями, словно у них слишком много зубов, и пасть до конца не закрывается. Плавники у небесных акул широкие, совсем как крылья. Они никогда не падают – только в самом конце, когда умирают. Они могут подплыть к солнцу так близко, что температура станет невыносимой, и все равно потом подняться обратно.
Несмотря на устрашающий вид, небесные акулы большие и грациозные, грозные и в то же время прекрасные. Иногда они летят так близко к земле, что видно, как они следят за тобой своими глазками-бусинками. Если они опускаются слишком низко, люди разбегаются по домам или запасаются камнями и достают рогатины. Но до этого редко доходит. Небесные акулы не любят людей и не любят сушу. Они боятся, что окажутся на земле и не смогут снова взлететь.
Мне бы хотелось расспросить Дженин о том, что случилось с ее отцом. Но как можно спрашивать о таком? Едва ли можно взять и сказать: «Слушай, а правда, что твоего отца сдуло за борт в бурю и его заживо съели небесные акулы?»
Это было бы, что называется, нетактично.
Так что я просто продолжил уговаривать ее.
– Почему нет? Почему ты отказываешься?
– Я не люблю дома, Кристьен, – сказала она. – Извини, но в них я чувствую себя как в клетке, как в камере. Даже в классе у меня клаустрофобия.
– Но у нас большой дом. Он больше вашего корабля.
– На нем что же, и палуба есть?
– Есть балкон. Можем поесть на воздухе, если хочешь.
– Я умею пользоваться ножом и вилкой!
– Я не это имел…
– И мне не нравится, когда на меня глазеют.
– Никто не будет на тебя глазеть.
– Ты же глазеешь. Постоянно.
– Да, но это совсем другое. Это…
– Что?
Не мог же я сказать ей, что это потому, что не могу отвести от нее взгляд. Так что я решил все отрицать.
– Мои родители очень вежливые и никогда бы не стали ни на кого глазеть, – сказал я.
– Все равно про себя они будут думать всякое.
– Да, например, как приятно с тобой познакомиться.
Она закатила глаза. Я знал, что это дешевый трюк. Но если говорить людям приятные вещи, это может сработать – иногда чем проще, тем лучше.
– Мы даже можем поплавать в небе, – сказал я, соблазняя ее. – Около моего дома есть пляж. С сеткой. Там безопасно. И водяной бассейн тоже есть. Он не всегда используется. Мы не всегда можем позволить себе воду. Но сейчас там есть вода. Не до краев, но хватает. Он, конечно, небольшой, но…
Водяной бассейн стал решающим аргументом.
– Ладно, – сказала она. – Приду. Я не плавала в воде уже… ох, так долго, что и не помню даже.
– У тебя есть купальник? – спросил я.
– Ну не буду же я плавать без купальника! – ответила она.
Но мне-то откуда было знать? С охотниками за облаками никогда не угадаешь. Они не очень-то похожи на других людей. Они из другого теста. Правила как будто писаны не для них. Охотники за облаками могут делать все, что им вздумается.
7. Острова небесных тюленей
Вероятно, вы задаетесь вопросом, как мы тут путешествуем, как перемещаемся между островами. Что ж, чаще всего все пользуются небесными кораблями, которые, сказать по правде, движутся довольно медленно. В таком ленивом темпе. Небесные корабли или их разновидности – это, в общем-то, единственный способ куда-либо добраться. Хоть до соседнего острова, хоть за пять, десять, пятнадцать километров. Так мы и путешествуем.
Есть у нас небесные автобусы и небесные паромы, которые развозят пассажиров по местным островам и за пределы своих секторов. Но корабли дальнего следования ходят нечасто, и билет на них стоит недешево. Так что если средства позволяют, выгоднее иметь собственный транспорт.
Никто никогда не добирался до крайних границ всех секторов, никто даже так и не составил их полную карту. Впереди всегда есть еще небо. У него нет ни конца ни края. Наверное, можно провести в плавании всю жизнь и все время открывать что-то новое.
Хоть мы и живем в небесах, от самолетов здесь было бы мало толку. Реактивные двигатели моментально нагреются и перегорят в тяжелой атмосфере. Как если бы в них вместо воздуха попадал сироп. Самолеты не смогли бы перемещаться быстрее кораблей, так что какой в них смысл? Корабли, на которых путешествуем мы, парят в воздухе, гонимые ветрами и питаемые солнечной энергией.
Здесь нет больших континентальных плато, как это было в прежнем мире, и совсем нет морей и океанов, ни единой капельки. Есть только острова, вращающиеся, подобно спутникам, на разных уровнях вокруг огненного ядра, они дрейфуют в плотном воздухе, как гигантские плоты, покачиваются огромными плоскодонками на волнах небесного океана.
Острова почти всегда стабильны, но иногда их подбрасывает воздушными течениями или на них обрушиваются магнитные бури. Острова тогда содрогаются, как при землетрясении. Чувствуешь, как земля у тебя под ногами ходит ходуном, и слышно, как в буфете дребезжат тарелки. От этого может даже начать подташнивать. Но постепенно остров становится на место, и тошнота проходит.
Острова бывают самых разных размеров, и большие, и маленькие. Есть острова всего в пару сотен метров шириной, а есть и такие, которые за несколько дней или даже недель не пересечешь. Но это все равно лишь острова. Острова в небесах. Даже самые крошечные будут стоять на одном месте, если их форма позволяет им удержаться на плаву. Но если остров треснет или рассыплется, или соскользнет с орбиты и врежется в соседний остров, то упадет вниз, и конец истории.
Наша плотная атмосфера насыщена кислородом, но если ты не привык к местному воздуху, то начнешь задыхаться. Твоим легким будет непросто даже сделать обычный вдох. Ты будешь глотать воздух и сипеть, и хотя само по себе это не смертельно (разве что для человека со слабым сердцем), у тебя больше ни на что не хватит сил, ты так и будешь сидеть и старательно дышать, вдох-выдох. Ты будешь бороться с дыханием днями напролет, пока наконец не акклиматизируешься, на что может уйти целый месяц, а то и больше.
Люди дышат этим воздухом уже много поколений, с тех самых пор, как пришли первые поселенцы. Этим первопроходцам, должно быть, пришлось туго, когда они впервые робко приподняли щитки своих скафандров и осмотрелись, обводя взглядом эту дивную новую землю. Но мы, их потомки и преемники, эволюционировали и адаптировались. Легкие у нас как у альпинистов.
Умеренные острова, которые мы населяем, находятся на среднем уровне. Обитаемые острова есть и выше, и ниже – на нижних жарче, на верхних холоднее. Говорят, что на каких-то верхних островах даже идет снег, но я там никогда не был и сам не видел. Умеренный пояс довольно узкий в масштабах всего островного мира. Просто небольшая полоса островов, пригодных для проживания. Те острова, что далеко внизу, слишком жаркие, те, что далеко вверху – слишком холодные. Климат на них, может, и подходит каким-то формам жизни, но не нам. Мы можем подниматься выше или опускаться ниже в пределах разумного, но все, что за гранью, неизбежно приведет к гибели.
Разные острова населены разными людьми, разные погодные условия приводят к разным нравам. Почему так – никто не знает. Но так уж складывается. Одни предпочитают праздность, другие вечно в заботах, одни постоянно с кем-то воюют, другие и мухи не обидят.
Согласно одной теории, когда-то давно все острова были частью единого шара, но потом его ядро взорвалось, и планета разлетелась кусочками по всей атмосфере. Все сразу же изменилось, включая и плотность воздуха. Ядро осталось на месте, но осколки так никогда и не встали обратно на место. Они вышли на орбиту, и вот мы здесь.
А потом пришли колонизаторы из других, перенаселенных, удушливых, загрязненных миров. Один за одним они освоили острова. Тогда места было предостаточно для всех, и сейчас тоже. По сей день множество островов так и остается необитаемыми – может, целые тысячи.