Охотники за облаками Шерер Алекс
Карла спустилась в каюту, а когда вернулась, у нее из-за пояса тоже торчал нож.
Я задумался, не лучше ли мне было остаться дома. Каниш, видимо, тоже об этом подумал.
– Не нужно было его брать, – пробормотал он Карле, полагая, что я не слышу. Но я услышал.
– Он ее друг, – ответила Карла. – Она слишком много времени проводит одна. Он хотя бы ее сверстник.
Каниш отвернулся и сплюнул за борт.
– Водить дружбу с островитянами! Ходить в школу! – процедил он. – Толку-то? Чему она там научится, чему не может научиться здесь? Не класть локти на стол?
– Такому, о чем тебе никогда не узнать, – сказала Карла.
– Мне и не нужно, – парировал Каниш.
– Ну конечно, потому что только вот этим ты и будешь заниматься всю жизнь, – не выдержала Карла.
– А чем она будет заниматься? – спросил Каниш сердито и вздорно. – Где она еще нужна теперь, это со шрамами-то на лице? Слишком поздно. Она меченая, и ты это знаешь. Она чужая, где бы ни оказалась. Изгой, как и мы все.
– Этого хотел ее отец, а не я, – ответила Карла. – Мы ссорились из-за этого. Я говорила ему, что она еще слишком мала, что это плохая традиция, пережиток прошлого. Это должно прекратиться. Мы должны прекратить это.
– Что сделано, то сделано. Тут уже ничего не изменишь, – сказал Каниш. – Она охотник за облаками, и всегда им будет, как ты и я. На ней наша печать. Куда ей податься? На каком острове ей будут рады? Куда бы она ни направилась, ее шрамы расскажут о ее прошлом. Она – охотник за облаками. А они все пьют воду и свысока смотрят на тех, кто собирает ее для них. Не могут обойтись без нас, но считают нас варварами.
– Предрассудки созданы для того, чтобы побеждать их, – ответила Карла твердым, как кремень, голосом.
– Ха! – На Каниша ее слова не произвели впечатления. – Пойми, – продолжил он, – никто никогда не закроет глаза на ее шрамы, точно так же, как никто не закроет глаза на мои татуировки и цвет моей кожи.
– Она у нас одного цвета, – заметила Карла.
– Вот именно.
– На свете тысячи островов, и на них живут люди с тысячами оттенков кожи. Место найдется для каждого.
– Кроме нас. Мы охотники. У охотников нет дома. Только дорога да небо. Это у нее в жилах, как и у нас с тобой.
Карла ответила не сразу, а потом заговорила тихим голосом, будто разговаривая сама с собой.
– Если бы в будущем она встретила островитянина и вышла замуж, то, возможно, ее дети…
Я подумал тогда: я же островитянин. Я юн и холост. А что, если…
Каниш пожал плечами.
– Возможно… – он обернулся посмотреть на второй корабль. – Но кто возьмет такую в жены?
Дженин их не слышала – она была у другого борта. Зато я слышал каждое слово. Раньше я никогда особо не задумывался о том, что шрамы, украшавшие их лица, были не просто обрядом и орнаментом. Они ведь вычеркивали их из остальной жизни. Собственными руками они обособляли себя, как будто без изгнания, без отсутствия альтернативы, без неодобрения окружающих не может быть и самого охотника за облаками.
Да, человека с подобными шрамами нельзя было увидеть на спокойной и благополучной кабинетной работе или за банковским окошком. Самый их внешний вид распугает клиентов. А уж перспектива одеть Каниша в костюм и повязать ему галстук… с тем же успехом можно нарядить так акулу, смотреться будет одинаково органично. Возможно, небесная акула произведет даже лучшее впечатление, и чувствовать себя будет комфортнее.
Нет, даже если бы Каниш отказался от вечной погони за облаками и стал бы образцовым госслужащим, он все равно пугал бы окружающих своим внешним видом. Едва завидев его шрамы, вы немедленно уплатите все подоходные налоги, даже не уточняя, верна ли сумма.
Дженин обернулась. Я взглянул на нее. Возможно, она и слышала. Возможно, они не сказали ничего для нее нового. На мгновение ее лицо стало печально, и она провела пальцами по шрамам на щеках. Я попытался представить ее без них. Но ведь тогда она была бы такой же, как все, самой обычной девушкой – или я не прав?
Даже без них она все равно была бы ни на кого не похожа. Уверен, я бы обратил на нее внимание среди тысяч других лиц вне зависимости от шрамов. В ней было что-то… что-то в ней было. Что-то необычное, что-то вольное. И эти изумрудные глаза.
Или все это шло в одном комплекте: шрамами ты расплачивался за свободу, но именно свобода ставила на тебя печать чужака, обрекала на вечные скитания и, по сути, на изгнание и одиночество. Похоже, в жизни каждый плюс идет под руку с минусом, и даже свобода не дается просто так. Даже у нее есть своя цена.
– Дженин…
Мне хотелось что-нибудь сказать ей, как-то подбодрить и утешить.
– Что?
– Твои шрамы… Я считаю, они делают тебя… особенной.
(Все не то. Криво. Совсем не то я хотел сказать.)
– Они делают меня пугалом, Кристьен. Я и есть пугало. Увечное, уродливое пугало. Разве не так все считают?
– Да нет. Нет. Что ты. Нет.
– А вот и да. Я сама слышала.
– Только не я. Вовсе я так не считаю. Ты очень красивая.
Она стояла и смотрела на меня своими пронзительными зелеными глазами.
– Кристьен, – сказала она просто, – не говори глупости.
Она ушла на нос часть корабля и села там в одиночестве. Я не стал ей мешать. Что мне было сказать? Как она могла считать себя уродливой? Я в жизни не видел никого красивее ее.
Я подошел к ней попозже. Боковым зрением я видел паруса. Наши соперники неслись во весь опор, на раздутых поднятых парусах, с распахнутыми настежь солнечными панелями.
– Расскажи мне об этих варваронах, – попросил я. – Кто они такие? И что это за слово?
Я никогда не слышал его прежде, но даже совсем незнакомые слова могут означать самые понятные вещи.
Дженин рассмеялась.
– Это соединение двух слов, – объяснила она. – Гибрид варвара и фанфарона.
– Фанфарона?
– Я думала, это ты у нас умный.
– Невозможно знать все на свете. Только дураки считают, что можно.
– Фанфарон – это жалкий человек. Позер. Клоун. А варвароны ненадежны, непредсказуемы и нередко кровожадны.
Другими словами, разбойники и головорезы, как я и думал.
– А как эти варвароны зовут охотников за облаками? – поинтересовался я.
Она или не знала, или предпочла не отвечать.
– Почему бы тебе самому у них не спросить? – предложила она. – Мы скоро поравняемся.
Мы и впрямь нагоняли их, а вскоре были уже метров на двести впереди. Мы вошли в первые внешние хлопья облака. Я протянул руку, пытаясь коснуться его. Хотя это и невозможно. Облака же ведь не больше, чем призраки воды.
– Подержи штурвал.
Каниш оставил управление и направился к компрессорам. Мы вошли в гущу облака. Каниш включил насос, и машина ожила.
– Все. Готово.
Мы первыми достигли гряды. Мы обозначили свое первенство. Вопрос в том, признают ли это соперники? Развернет ли теперь их экипаж свой корабль и позволит ли нам тихо и спокойно собрать воду?
Ответ не заставил себя долго ждать.
И ответом было однозначное «нет».
17. Крайние меры
Окутанные туманом, они теперь были все равно что невидимы. Их корабль затерялся в облаке. Но мы услышали рев мотора, за которым последовал гул другого компрессора.
– Эй, вы! – прокричал в туман Каниш. – Выключите сейчас же!
То ли они не услышали, то ли притворились, что не слышат, но гул не прекратился.
Я снова протянул руку в облако. Рука пропала, а потом снова появилась. Наверное, о чем-то похожем шла речь в книгах прежнего мира, где описывали человека, впервые увидевшего снег. Наполовину чудо, наполовину нелепость. От этого хотелось смеяться.
Дженин заметила меня и улыбнулась моему непомерному удовольствию от такой обыденной, с ее точки зрения, вещи.
Другой корабль оставался по-прежнему скрыт из вида – незримый, но слышимый даже сквозь перестук наших собственных компрессоров. Они крали наши облака, нашу воду. Неужели Каниш так и спустит им это с рук? Его не назовешь всепрощающим типом. Однако ни он, ни Карла даже не пошевелились, чтобы помешать им.
Потом Каниш сделал странное. Он отключил наш компрессор. Но зачем? Что он задумал? Неужели вот так сдался, позволяя им забирать все, уступая им трофей? Потом я догадался, что он собирался выследить скрытое в облаках судно по шуму его двигателей.
– Сюда.
Карла кивнула и направила корабль в нужную сторону. Гул чужого компрессора и звук работающего насоса стали слышны отчетливее. Облако вокруг нас еще сильнее сгустилось. Теперь оно было таким темным и серым, что даже палубу было видно с трудом. Дженин то исчезала, то появлялась снова. Вот она здесь, и вот ее уже нет – как видение.
Я покрылся мурашками. Было холодно, и одежда моя совсем промокла. Внешнего мира больше не существовало: был только туман, плотный, немой, скрывающий, глушащий любые звуки, как плотная штора. Даже пульсация чужого компрессора доносилась как будто из-за стены. Потом неожиданно в поле зрения возник и тут же пропал темный силуэт.
– Ага!
Карла крутанула руль, преследуя пропадающую тень.
– Эй, вы! – позвал Каниш.
Ответа не было. Молчание. Может, они думали, что если не обращать на нас внимания, мы просто уйдем.
Но Каниш был не из тех, кто просто уходит.
Жестом он велел Карле снова развернуться. Она так и сделала, и Каниш вскарабкался на поручни, одной рукой держась за реи. Снова из тумана возник второй корабль. Теперь можно было различить силуэты трех человек на борту. Они были похожи на призраки.
– Ровно держи.
Каниш достал из-за пояса нож. Он поймал равновесие на поручнях, привстал на мыски, отпустил канаты – и прыгнул. Он нырнул в облако и был таков. Туман опять сомкнулся вокруг нас.
Карла удерживала корабль. Дженин подбежала к ней и остановилась на том месте, откуда сиганул Каниш. Я встал рядом с ней. Мы прислушались. Были слышно только биение наших сердец да слабый шум компрессоров, а потом…
Голоса. Громкие, сердитые. Звуки ругани. Я явственно слышал Каниша. Он спрашивал у кого-то с чужого корабля, что они о себе возомнили, и неужели они не в курсе законов и обычаев. Потом раздались другие голоса, они возражали, не соглашаясь с его заявлением о том, что право первенства принадлежит нам, потому что мы шли быстрее и раньше дошли до места.
Спор начал набирать обороты. Послышались крики, угрозы и звуки драки.
Снова стало тихо. Замер их компрессор. Потом раздался возмущенный, негодующий возглас. Потом снова наступила тишина, и густое облако зашевелилось вокруг нас. Я вымок и задрожал еще сильнее, и от холода, и от волнения.
Каниш. Что с ним? Что он натворил?
Наш корабль резко содрогнулся от столкновения с другим судном, нос которого на мгновение показался из тумана. Оба судна скользили друг рядом с другом, и в какой-то момент я разглядел на канатах соседнего корабля человеческую фигуру. Тень прыгнула в нашу сторону и мягко приземлилась у нас на палубе. Не медля ни секунды, Карла выкрутила штурвал, делая крутой поворот, и второго корабля снова не стало. С умолкшим компрессором он дрейфовал прочь.
Каниш вернулся. Его лицо блестело от воды, по лицу расползлась улыбка. Он вытер о повязку на шее и сунул себе за пазуху свой нож. Карла вопросительно посмотрела на Каниша. Вместо ответа тот провел пальцем себе по горлу, как бы перерезая его, и усмехнулся. Карла тоже улыбнулась в ответ в знак одобрения, мол, хорошо сработано. Каниш пересек палубу и снова включил компрессоры. Теперь это был единственный звук. Никакого соперничества. Все соперники были устранены.
Мне стало не по себе. Уже не из-за качки. Это была старая, добрая, идущая из самого нутра тошнота. Я подошел к поручням и посмотрел вниз, надеясь увидеть наконец синее небо и почувствовать солнце.
Это они были варварами. Они. Каниш. Каниш перерезал горло человеку. Убил его за право обладать кучкой облаков, которые, по сути, должны принадлежать всем. Каниш убил человека, а Карла одобрила это. Может, Каниш прирезал всех троих, не только капитана. Он на это способен, пожалуй.
Я бросил взгляд на Дженин. Она стояла и смотрела, как клубы пара набиваются в раструбы компрессора, который втягивал облака в свои легкие, как курильщик втягивает дым. Она тоже выглядела совершенно безмятежно, как будто произошло рядовое событие. Возможно, так и было.
Я перевел взгляд на Каниша. Он достал свой нож и вырезал у себя на руке новую полосу, которой потом предстояло превратиться в шрам. Как стрелок делает зарубки на стволе оружия: по одной на каждого убитого.
Я отвернулся. Как бы я хотел оказаться дома! Как бы я хотел никогда не приезжать сюда! Я знал, что в небе законы не действуют, но чтобы так… Я бы хотел, чтобы меня вырвало – я пытался, но ничего не выходило. Я повернулся ко всем спиной и положил голову на холодные перила. Волосы были мокрыми от облачного пара. Я ненавидел их всех, включая Дженин. Как Каниш мог так поступить? Убить человека из-за бака воды? И остальные поощряют такое? Может, мама и была права. Может, в глубине души все они дикари.
– Кристьен? Что с тобой? Тебе плохо?
Рядом стояла Дженин. Я ей не ответил.
– Да что случилось? Ты весь бледный, тебя укачало?
Я поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах читалось искреннее сочувствие, на лице было написано беспокойство. Ее лицо, как и мое, было мокрым от влаги. Капли воды поблескивали в ее косах маленькими бриллиантовыми шариками.
– Как вы… как он…?
– Что? О чем ты? Что?
Она искренне не понимала, о чем речь, и от этого было еще хуже. Она растерялась. Каниш только что убил человека, перерезал ему глотку из-за спора о паре облаков, вернулся гордый, еще и ожидая похвалы и поздравлений, которые не заставили себя долго ждать. Как будто так и надо. А ей невдомек, чем я расстроен.
– Как он мог?
– Что? Кто?
– Каниш. Как он мог так?
– Он защищал нас. Мы должны бороться. Всегда уметь постоять за себя. Иначе нам конец. Стоит лишь раз сдать позиции – и пиши пропало.
– Почему нельзя было поделиться?
– Таков обычай, это закон неба. Мы были первыми. Облака – наши. Они знали, что правда не на их стороне.
– Но совершить такое…
– Какое – такое? О чем ты? Что такого ужасного произошло?
Я с нажимом провел пальцем по горлу, подражая жесту Каниша и вкладывая в него весь его смысл.
Дженин посмотрела на меня сперва с недоумением, потом как будто с обидой, и наконец с изумлением. Она расхохоталась. Каниш и ее мать посмотрели на нее, не понимая, что вдруг на нее нашло.
– Честное слово, Кристьен, – сказала она, – у тебя слишком бурное воображение. Мне кажется, ты перечитал книжек.
– Книжек много не бывает, – ответил я кисло, потому что мне не нравится, когда надо мной смеются, а я еще и не понимаю, почему. Что смешного в убийстве человека?
– Тогда пора переходить на другие книжки, – посоветовала она. – Что-нибудь не такое кровожадное. Каниш! – позвала она через всю палубу. – Иди-ка сюда!
– Я занят, – огрызнулся он, хотя насколько я мог судить, всю работу за него делал компрессор. А он только любовался на свой новый шрам и сравнивал его с остальными, не уступает ли тот им.
– Нет, правда, иди сюда!
С выражением любопытного кота он прошлепал по палубе.
– Ну?
Дженин ткнула в меня пальцем.
– Ни за что не угадаешь, что, по мнению Кристьена, ты сделал.
– Ну?
Дженин провела пальцем себе по горлу.
– Ну да, – проговорил Каниш. – Так и есть. И что такого?
– Скажи ему, что ты перерезал, – сказала Дженин.
– Компрессорный шланг, естественно, – ответил Каниш. – Что же еще?
Мне стало так стыдно, что я весь залился краской. Даже в окружающей нас серости облака мои щеки наверняка пылали ярче маяка.
– Он думает, ты перерезал горло капитану! – воскликнула Дженин.
Каниш посмотрел на меня с выражением отвращения на лице и покачал головой.
– Болван, – только и сказал он. Потом зашагал обратно к компрессору проверять его работу.
Так я себя и чувствовал. Последним болваном. Таким, что хоть медаль давай.
– Даже не знаю, как извиняться… – пролепетал я.
– Вот и не извиняйся, – перебила Дженин.
– Я его обидел? – спросил я.
– Вряд ли, – ответила она. – Не должен был. Его не так-то просто обидеть. Он еще и рад будет, что ты считаешь его способным на такое.
– Он, наверное, и впрямь способен, да? – спросил я.
Она пожала плечами вместо ответа, мол, а сам-то как думаешь?
– В общем, мне все равно очень жаль.
– Ну да, зато теперь ясно, какого ты о нас на самом деле мнения, да?
– Нет-нет, честное слово, нет… Я ничего такого не думал, просто… недопонял.
Дженин опять пожала плечами, как будто это все равно не играло никакой роли.
– Может, в следующий раз попробуешь думать о нас лучше, – сказала она. – Чуть больше доверия не помешало бы.
– Да, я попробую… то есть буду…
– Расслабься, я же просто дразню тебя, – сказала она.
Чаще всего я не знал, как ей отвечать. Я хотел хоть что-то сказать, но ничего не выходило, и я боялся ляпнуть что-нибудь не то.
Она уселась прямо на палубу и похлопала по полу, приглашая меня присесть с ней. Я плюхнулся рядом.
– Поверить не могу, что ты такое подумал, – сказала она. – Ты сам-то в это верил?
– Ну, понимаешь…
– Чтобы Каниш – перерезал кому-то глотку?
Я посмотрел в его сторону. Он тоже сидел сейчас на палубе в позе лотоса, затачивал нож небольшим камнем и полировал тряпкой лезвие.
Улыбайся, сколько хочешь, Дженин. Может, ты и знаешь его намного лучше, чем я, но все равно мне кажется, что он способен перерезать человеку глотку. Честно говоря, я не удивлюсь, если окажется, что глотку-другую он уже перерезал и планирует при первом удобном случае перерезать еще парочку, пока никто не будет видеть. Да, мне он казался вполне себе опытным и знающим свое дело головорезом.
Я поймал себя на том, что моя рука непроизвольно потянулась к шее, и пальцы боязливо трогали кадык. Каниш поднял на меня взгляд и застал меня так, с рукой, опасливо вцепившейся в горло. Он усмехнулся мне белозубой хитрой улыбкой и продолжил начищать нож.
18. Насекомые
Мы болтались в холодном сыром тумане, и компанию нам составлял только шум компрессора. Другой корабль давным-давно пропал из виду. Постепенно облако вокруг нас, вытянутое из неба, прохудилось. Я почувствовал, как до нас начинает дотягиваться тепло, и вокруг, как прорехи на ткани, постепенно расползались пятна синевы.
Послышался булькающий звук. Каниш отключил компрессор, и в мире снова стало тихо. Вода немного перелилась через край и выплеснулась на палубу. Каниш отсоединил от аппарата шланг и слил из него остатки воды в кружку.
– Ну как? – спросила Карла.
Он попробовал воду на вкус, остался доволен и передал кружку ей. Она затем передала воду Дженин, а та, в свою очередь, мне. Вода оказалась свежей и ледяной, с легким непознаваемым привкусом, то ли какого-нибудь минерала, то ли попросту неба. По моей оценке, это была первоклассная десертная вода. Хотя меня сложно назвать экспертом.
Если верить часам, наступила очередная ночь, но на освещении это не сказывалось. Вода была собрана, и пришла пора спать. Карла развернула корабль и взяла курс домой. Мы спали и, как и прежде, по очереди дежурили.
Карла не стала спать на палубе, а спустилась в каюту. А потом была моя очередь нести вахту. Каниш тоже ушел вниз. Думаю, ему просто хотелось спрятаться от дневного света и нормально выспаться в темноте.
Когда Каниш сменил меня на посту, я развернул спальник на палубе. Накинул на глаза футболку, но заснуть не мог. Так что я убрал ткань с лица и просто лежал, ощущая ход идущего по небу корабля.
Я повернулся посмотреть на Дженин, которая спала, свернувшись калачиком. Мне захотелось быть к ней поближе, так что я пополз через палубу, извиваясь в своем мешке, как куколка в коконе, убеждая себя, что каждая куколка внутри – бабочка, надо только дать ей время и возможность вылупиться.
Теперь я был совсем близко. Так близко, что почти слышал ее дыхание. Но я придвинулся еще поближе – чтобы уловить запах ее волос, рассмотреть, как глазные яблоки вращаются под ее закрытыми веками, пока она видела сны.
Внезапно она заворочалась во сне, резко вскинув руки и ноги, при этом неслабо засадив мне рукой по голове и коленом – в живот. Я вскрикнул и, потирая нос и сгибаясь пополам, отвернулся.
Боль не проходила целых несколько минут. Только тогда я услышал тихое хихиканье. Я приподнял голову и посмотрел на Каниша, облокотившегося на штурвал. Он все видел.
– В следующий раз спроси разрешения, – сказал он, посмеиваясь. – Знаешь, в чем твоя беда, парень? Ты слишком стараешься.
Но насколько я мог судить, Дженин крепко спала. Я не думал, что она ударила меня намеренно. Я полежал немного, глядя в небо. Каниш ушел в носовую часть судна. В своем мешке я подвинулся к Дженин поближе.
– Дженин…
– Да?
– Ты спишь?
– Сплю и вижу сны.
– Дженин…
– Чего?
– Тебе когда-нибудь бывает одиноко?
Она повернулась ко мне лицом и открыла глаза.
– Иногда. А что?
– Одиноко, даже когда на самом деле ты не одна?
– Иногда.
– Мне тоже. – Мы помолчали. – А сейчас тебе одиноко?
– Чуть-чуть.
– Мы могли бы обняться, – предложил я. – Тогда нам не будет так одиноко. Согласна?
Она вздохнула.
– Наверное, Кристьен, – сказала она. – Наверное, согласна.
– То есть – можно?
– Да. Можно.
Так что я подвинулся еще ближе и обнял ее одной рукой, и она накрыла мою руку своей. И мы заснули.
Но спали мы недолго. Когда я проснулся, ее рядом не было. Только ее спальный мешок лежал на палубе.
А разбудил меня сильный грохот. Удары сыпались один за другим, сотрясая корабль. Мне почудилось, что мы падаем по небу вниз, потеряв баланс, и стремглав валимся навстречу палящей печи солнца.
Так оно и было.
– Эй, парень!
Мне под ребра впились пальцы ног Каниша. Это, похоже, было его излюбленным методом привлечения моего внимания. Зевнув, я посмотрел на него.
– Что?
В руках он держал багор.
– Бери и принимайся за работу. У нас гости.
В полудреме я кое-как поднялся на ноги. Осмотрелся. Дженин стояла у штурвала, Карла – у поручней. Перегнувшись через них, она орудовала ломом, старательно сбивая что-то с корпуса корабля.
– Что случилось?
Я подошел к перилам, посмотрел вниз и тут же получил ответ на свой вопрос. Оттуда выглядывало самое отвратительное и уродливое создание, что мне доводилось видеть. Словно огромный клоп или вша-переросток. Их, снятых под микроскопом или увеличительным стеклом, я видел на картинках. Но для этих созданий никаких микроскопов не требовалось. Ни на какой картинке не изобразить их во всей красе.
На меня смотрела обвисшая, в рытвинах, морда со складками шкуры на подбородке, острым и тонким, как бур, хоботком, двумя парами усиков, и в довершение картины – парой сверкающих бессмысленных глазок. Туловище у существа было чем-то средним между туловищами жука и слизня. То тут, то там из-под кожи торчали клочья жесткой, спутанной шерсти. Лапок у него было явно больше, чем может быть необходимо живому существу.
– Кто это? Какие-то небесные всадники? Я никогда таких не видел.
– Нет, – ответил Каниш. – Это блохи.
– Откуда они взялись?
– Откуда мне знать! Отцепились от спины какого-нибудь небесного кита, да мало ли.
Когда слышишь о китовых блохах, начинаешь особенно ценить то, что у тебя есть руки. Это же такое преимущество – иметь руки, пальцы и возможность почесаться, превращая раздражающий зуд в удовольствие. Это почти наслаждение – хорошенько почесаться, если сильно свербит.
Когда ты небесный кит в бескрайнем небе, в которого вцепился такой паразит, норовящий зарыться под кожу, у тебя нет никакой возможности избавиться от него, и остается только терпеть эту пытку, пока не подвернется что-то, обо что можно потереться, или услужливый небесный клыкач не возьмется тебя почистить.