Пепел и страховой бес Чубаха Игорь
Но жертва нашла силы говорить даже сквозь боль:
– Ладно! Я тебе свой канал по наркоте отдам, только больше не стреляй. Федя-Федечка-Федюнчик! Обойдемся без заводика, на эти миллионы мы Баева из-под ногтей, у кого хочешь, выкопаем! Во вторник курьер прибывает с полутора килограммами героина! Ну не знаю я адрес завода!!!
Касьянов нагнулся за гильзой, нашарил ее среди опилок и выпрямился. Он задел даже не сам дорогостоящий приборчик «РаМЗес II», а только его шнур, но и этого хватило. Подавитель диктофонов сказал: «Плюх!».
Понятно, полыхнуло, и вылетели пробки. Только красная аварийная лампочка у входа осталась гореть. И в этом свете Зураб выглядел еще страшнее: оскалившийся, выкативший белки, мертвый. И волны больше не бежали к крутым бортам по зверобойному морю. Так истек жизненный срок первого из великолепной восьмерки претендентов на наследство Эсера.
– Шеф, я…
– Ладно, ежу понятно, что он не знал адрес, а только понтовался. – Модный недовольно повел плечом, кажется, он вспотел, надо будет сменить рубашку. – А за прибор с тебя две штуки вычту!
– Шеф, это жестоко! – посмурнел Касьянов.
Назывался кабак мощно, как целый город. Пеплу здесь бывать не приходилось, но слыхал краем уха, что заведение вполне. Ведь не к лицу вести такую женщину, как Анастасия, в гопницкий пивняк или шалман с полиэтиленовыми стенками. Благодаря подогреву метрдотеля им досталось лучшее место подальше от сцены. Музыканты, которых нанимают петь и играть всю ночь за тонну деревянных на брата, уныло готовили инструменты. Бритый гитараст подтягивал колки на гитаре.
– Все вина – это афродизиаки. Иначе бургундские вина не были бы в такой фаворе при дворе французских королей. Правда, вездесущая мадам Помпадур с не меньшим понтом проповедовала бордосские, где владела одним из шато. Эта дама знала толк в хороших вещах… – дразнил эрудицией Пепел.
Анастасия, глядя то ли на устроившегося напротив Сергея, то ли куда-то в никуда, откинула со лба выбившийся из прически рыжевато-золотистый локон и едва уловимым движением одернула воротник на оливкового цвета жакете.
– …Объединяет хорошие красные вина Бордо заковыристый характер. Когда делаешь первые глотки – явно мужской, сильный и терпкий. Потом появляется тонкое и нежное послевкусие – возникает образ женщины… – витийствовал Пепел.
Кабак был оформлен в японском стиле. Стены затянуты огромными полотнами, изображающими гейш и самураев. При этом смотрели, сидели или стояли японские герои так, будто готовы были по отмашке совершать развратные действия. Освещалось помещение тусклым светом ламп, упрятанных в красные бумажные фонарики.
– В принципе, здесь не плохо, но непривычно, – резюмировала Анастасия, закончив осмотр планера.
Пепел усмехнулся:
– Не похоже… Вы здесь уж больно уверенно выглядите. – И продолжил агитацию, – Что касается сухости, то женщины чаще предпочитают сладкие вина. Из сладких ликеристых белых вин наиболее почетен «Сотерн», производимый из подернутого благородной плесенью винограда. Это сиропообразное маслянистое вино с оглушающим ароматом миндаля, абрикоса и земляники. Женщины редко покупают эти вина из-за шипастой цены, но охотно принимают их в подарок…
Анастасия отшутилась:
– По работе, знаете ли, приходилось во всяких местах бывать. А закажите-ка мне местного пива, – неожиданно пресекла она готового вновь включить винную пропаганду Сергея.
Заказали пиво, оставлявшее едко-сладкое послевкусие. Приблизительно ряженые в гейш официантки скользили вдоль столиков. В неформальной обстановке присутствие Анастасии расслабляло. Она выглядела такой деловой и неприступной, что у Пепла начал потихоньку разыгрываться инстинкт охотника. А Анастасия, хитро блестя глазами, внезапно огорошила:
– Сергей, раз уж мы взялись сотрудничать, может, расскажете что-нибудь? Не для протокола.
Пепел призадумался. На фига ей устраивать допрос? И так знает все, что надо, значит – светский разговор. Анастасия отставила бокал с пивом, поставила руки на локти и сцепила пальцы – поза обороны, которую предлагают атаковать. Руки у нее были тонкие, длинные пальцы унизаны серебряными кольцами. Но к любой даме, какой бы крутой она ни была, в принципе, примерными одни методы, только в разных форматах.
Хлебнув пива, Сергей принялся за мемуары о самых невинных своих приключениях. Например, как учил в африканском портовом кабаке халдея делать водочные коктейли, как в Сахаре подсобил русским участникам «Париж-Даккар», как ездил на «Евровидение» [12]. Еще через бокал пива Анастасия уже неприлично смеялась. Музыканты недовольно поглядывали на нее со сцены, и, в конце концов, начали выступление.
Бухнув тяжеловесным аккордом, они выдали неплохой, довольно качественный блюз. Пеплу пришлось повысить голос. Анастасия позвала официантку и потребовала еще пива. Оборвав музыкантов, на сцене материализовалась девица в клетчатом платье-колокольчике Коломбины, невысокая и хрупкая. Откланявшись на все стороны детским реверансом, она взмахнула рукой и запела:
- Ваши дивные глаза вместе с Вами не смеются.
- За окном потоки льются – начинается гроза.
- Вся земля белым-бела – дождь с деревьев цвет сбивает.
- Чай забытый остывает… Бьется о стекло пчела…
- Вы глядите на нее безотрывно и печально.
- Мы чужие изначально, наказание мое!
- Убирают со стола два нетронутых прибора.
- Дождь окончится не скоро. Бьется глупая пчела.
- Вы оставите меня, но печаль Вас не покинет.
- Гаснут угольки в камине. Что осталось от огня?
- Ваши губы так белы. Ваши пальцы крепко сжаты.
- Грома дальнего раскаты… И жужжание пчелы… [13]
Сергей подумал, что романс не шибко вписывается в здешний дизайн, но если это никого не напрягает, так и фиг с ним. Сорвав овацию, остановив на себе внимание даже Сергея с Анастасий, девица расшаркалась, кокетливо приподняла юбку, достала из-за чулка бумажное алое сердце и бросила в зал, будто бумеранг.
- Войти и снять гитару со стены
- И новой, но бестрепетной, рукою,
- Не ощутить дрожание струны.
- Не ощутить и этим успокоить.
- А раньше мы входили в резонанс
- И рушились мосты, крушились судьбы…
- О, старые мосты, не обессудьте!
- О, прежние друзья, простите нас!
Бумажное сердце упало к ногам Пепла, но он поднимать не стал, оно ему было не интересно.
- Воспев свой путь, ведущий в никуда,
- Изверились мои единоверцы.
- Мой гордый разум душу обуздал.
- Он столько видит, да не помнит сердце.
- И мне не снять гитару со стены,
- И не услышать собственное имя.
- Мой слух наполнен звуками иными –
- В диапазоне вашей тишины… [14]
– Сергей, у вас, когда звучат цыганские песни, глаза становятся такими… В них утонуть можно, словно в Адриатическом море. И мне кажется, что это вы прислали мне инкогнито букет цветов.
– Это не Адриатическое, а Мертвое море, – грустно улыбнулся Ожогов, – И это не цыганский романс, а городской. Но вы правы, я когда-то немного помог одному табору, и я в душе немножко сам цыган.
Анастасия вспомнила самою же спровоцированный роман с младшим лейтенантом-спринтером, и ей стало казаться, что поторопилась.
– Сергей, может, на брудершафт?
Пепел, которому никогда в жизни и в голову не приходило ломаться да кокетничать, выразил, тем не менее, конструктивный протест:
– Но не под пиво же? А за букет цветов признаюсь – виноват.
Анастасия нетерпеливо оглянулась в поисках официантов. Получив по стопке водки, они выпили и троекратно расцеловались. От нее пахло какими-то неизвестными Пеплу духами.
– Что это за запах? Классно, но, вроде бы, не химического происхождения?
Она красиво откинулась на спинку стула, что и говорить, гармония в этой женщине жила от природы, будто в породистой кошке, и довольно прищурилась:
– Это пачули. Эфирное масло. Нравится?
– Необычно, – мышцами лица Пепел показал, что, конечно же, нравится.
Настя медленно кивнула, подумав о чем-то своем – Сергей уже заметил у нее такую привычку. Впрочем, невозможно было поручиться, правда ли она, задумавшись о проблемах мирового устройства, с корнями ушла в себя и забыла вернуться обратно, или просто прикидывает, как незаметно поправить чулок.
Пепел задумчиво курил. Настя не сводила с него глаз.
– Сережа, может, пойдем отсюда? Так шумно… Пойдем, а? – ласково предложила она, отодвинув опустевшее пивное стекло.
Он поднялся, накинул ей на плечи легкий плащ цвета хаки, очевидно, ее любимого. «Кстати, ты так красиво рассказывал о вине, закажи с собой», – чуть не произнесла Анастасия. Чтобы смолчать, пришлось даже слегка прикусить губу.
Вечер встречал совсем иначе: влажным осенним воздухом и шуршащими под ногами листьями. Ни к чему не обязывающие разговоры прекратились. Они шли, чуть задевая друг друга плечами, и присели перекурить на синюю сырую скамейку.
– Что это у тебя? Дай сниму.
Она потянулась к нему, делая вид, что решительно ничего не происходит, и сняла лист, якобы упавший на ворот Пепловой куртки. «А может, лист действительно там был», – лениво подумал Пепел, знакомый с женскими уловками. Но поскольку листа не было, Анастасия, задержав ладонь на его затылке, удивилась сама себе: «Что это я?», не понимая, хорошо это или плохо – неожиданная романтика, в которую она ни с того ни с сего окунулась.
– Холодно, – бросила Анастасия, поежившись. Благоприобретенный ее цинизм убеждал, что она дуркует.
– Куртку?
– Нет. Домой.
– Я провожу.
– Тут близко. Такси не надо.
Происходящее раздражало нежданностью и непривычностью. Идя по серому асфальту, уже за пределами парка, Анастасия бросила косой взгляд на спутника, вспомнила идиотскую выходку с липовым, в переносным смысле, листом за воротом и, проклиная себя за детскую, идиотскую нерешительность, резко бросила:
– Заходи чаю попить.
– Не откажусь. – Это было самым уместным ответом.
У двери квартиры Настя торопливо завозилась с ключами, в итоге нервно погнув один из них. А сразу в прихожей, мудро забыв включить свет, она приблизилась к Сергею и обняла его за плечи. Он притянул ее к себе, все еще играя в ненастырность. Она погладила его волосы, призывно заглядывая в серые, со стальным отливом глаза, особенно яркие в сумраке квартиры. Ему захотелось опрокинуть ее на пол, и в то же время не было желания торопиться.
Он умело распустил пояс ее плаща, от пиджака на молнии и юбки до колен она освободилась сама. Оказалось, что под деловым оливкового цвета костюмом форма одежды нарядная и, можно сказать, вольготная: черные чулки, черный пояс – с черными же шпильками даже без электрического света это смотрелось и элегантно, и вызывающе. Призывно заглянув в глаза Сергея, она стащила с гостя куртку и рубашку, потерлась щекой о мускулистую грудь.
– Люблю сильных мужиков, – восхищенно прошептала Анастасия, и, взяв Пепла за бицепс, повела в комнату. Она удивлялась сама себе, ведь совершенно не планировала именно так докрасить вечер. И опять стало жалко незаказанного маслянистого вина «Сотерн», производимого из подернутого благородной плесенью винограда.
Сергей освободил ее от пояса, оставив в чулках и туфлях, и, приобняв за плечи, усадил в кресло. Настя с восторгом поняла, что они уже в комнате. Как, где, почему – пустое, она радовалась провалам в памяти.
Настя ощутила трепетное беспокойство. Пепел подошел сзади, чуть наклонился, она почувствовала его дыхание на затылке, тепло его сильного тела, и невидимое облако возбуждения связало Настю в морской узел. Руки Сергея погладили ее отвечающую приливом крови грудь и уверенно двинулись вниз. Анастасию дернуло, будто укололо электрошоком, она тихо застонала, откинув голову назад, и щекой прикоснувшись к его коже. Пальцами одной руки Сергей водил по клитору, а пальцы второй вошли в нее. Под собственным возбуждением и из-за ее стонов-песен Пепел почти инстинктивно убыстрил ласки и ожесточил их до безумия, проникнув сразу двумя пальцами в раковинку Насти.
– Стой, – влажно сорвалось с ее губ, – иди ко мне. – И в этом приглашении была нетленная частичка той осени снаружи, которую они оба задевали плечами.
Пепел не был мусульманином, когда доходило до секса, и, исполняя желание Насти, обошел вокруг кресла, чуть потянул ее вперед, так, чтобы ноги свисали, и медленно проник. Анастасия вздрогнула и закрыла глаза, сосредотачиваясь на непередаваемых эфирных ощущениях: ее любовник был мастером. Двигался он медленно, но так по-звериному умело, что Анастасия извивалась под ним ящерицей, стараясь всадить его плоть как можно глубже.
Когда отпылали зарницы в глазах сумасшедших, она глубоко вздохнула, откинула чуть промокшие волосы со лба, и потянулась, как кошка, как благородная кошка. Пепел ощущал спокойную радость победителя, сладкую усталость в мышцах и некоторое удивление от того, что Анастасия, такая деловая и неприступная, оказалась чувствительной и страстной любовницей.
– Надо мало-мало отдохнуть, – решила она, с интонацией хаки-командирши.
– Пожалуйста, – по профессиональному ловко Пепел образовал в пальцах вместо карточной колоды пачку «Парламента». Одну сигарету протянул ей, и она взяла ее губами, другую прикурил сам.
– А потом продолжим, – нахмурилась, вроде как побаиваясь себя, Настя, – ты разбудил во мне нимфоманку.
Пепел улыбнулся без ложной скромности.
– Правда, круто с тобой, – со светящимися глазами продолжала Анастасия все о том же амурном ералаше, – у меня такого не было.
– А сейчас? Неужели у тебя сейчас нет никого на постоянку? – поинтересовался временно остывающий Сергей.
Для себя Анастасия вывела формулировку, на безаппеляционности которой всегда настаивала: мужчина сначала переспит, потом влюбится, женщина сначала влюбится, потом переспит. А теперь она нехотя осознавала, что формулировка подвергается обжалованию. «Знаешь, Сереженька, – повела она мысленный монолог, устроившись у него на плече и поглаживая его щеку, – я могу сколько угодно прятаться за цинизмом, скептицизмом, прагматизмом, редька знает, за каким еще измом. Но…». Монолог она не закончила, испугавшись думать о том, что так радует, и только начинается.
Глава 6. Сон – лучшее лекарство
…Аисты – воздушные маги.
Им многое тайное понятно:
Почему у одного бродяги
На щеках багровые пятна.
Аисты кричат над домами,
Но никто не слышит их рассказа,
Что вместе с духами и шелками
Пробирается в город зараза.
«Зараза» Николай Гумилев
Как всегда непробиваемо благодушный Александр Стрельцов вежливо извинился за ранний звонок. Гриднев, напротив, находился в сквернейшем расположении духа. Даже беспрецедентный повод беседы – новость о безвременной кончине Зураба не смогла его развеселить.
– Ты чего смурной такой? – наконец спросил напрямую приятель, заподозрив, что, может, у Димки близится осеннее обострение.
– Да ну их в тифозный лазарет, – буркнул Гриднев и зевнул.
– Кого? – Стрельцов вспомнил, что тоже не выспался. Скупое розовое солнце лизало штору, но даже блекло-розового хватило, чтобы под веками засвербила резь, тоже захотелось зевнуть во всю пасть, еле сдержался.
– Да всех.
Выяснилось, что расстроил Диму последний закон из сферы медицины. Государство, обеспокоенное демографическим кризисом и первым местом в мире по крайне неприятному показателю, урезало максимальный срок для абортов с шести месяцев аж до трех. В их кругу выигрывал от этого только тот, кто унаследует бизнес Зураба, поставлявшего в розницу гормональные комбинированные оральные контрацептивы: микродозированные и низкодозированные таблетки [15].
– Ничего, зато подтянемся по демографии, – со смешком успокоил Стрельцов.
Гридневу шутка не понравилась:
– Хоть в чем-то опережали Штаты, – горестно приплел долю политики западник Димон. Конечно же, истинная причина дурного настроения крылась в другом. Он поднял на уши все контакты на таможне, даже кое с кем перессорился, кому-то подарил часы «Улисс Хогис», а кому-то «Широн Константен» [16], но выпало зеро. Сиречь, ноль выгоды на стопудовые потуги. А пятнадцать минут назад отзвонился последний хакер, который тоже развел руками – компьютерный след эсеровских медикаментов замело вирусной вьюгой.
– У меня уже в голове перхоти больше, чем любви к Родине, – отмахнулся от патриотического заявления приятеля Стрельцов.
Внезапно Гриднев оживился:
– Саня, а давай контрацептивы выпускать. С понтом из Австралии, будем прогонять через таможню, все чики-чики, комар носа не подточит.
Стрельцов насторожился: таки обострение. Как поется: «Утро туманное, утро седое, мысли лохматые, бредом навеяны…». Вообще-то и Александр сохранял благодушие больше для виду. Его служба безопасности опросила всех окружных водил, авось кто-нибудь… пусть самую мелочь… Ведь этот народец легко меняет работодателя, халтурит, неужели ничего подозрительного?.. И ничего.
– Липовые контрацептивы, – все больше заводился Гриднев, – мы гоним паленку, бабы залетают, вот и восстановление равновесия!
Нет, видимо, у него впрямь обострение.
– Дмитрий, – осторожно начал Стрельцов, – прости, что напоминаю, сбыт такой фигни родит миллион потребительских исков, мои аптеки элементарно прогорят.
– Что ты, что ты? – Заторопился Гриднев, – надо строить сбыт по ларькам, пока их окончательно не снесли. Смотри, твои наработки, мои вложения – очень недурно.
– Капиталов у меня и своих хватает, – осторожно начал Стрельцов. Идея, конечно, безумная, но что-то в ней есть: авось, тычась слепым теленком с этого боку в таможню, удастся повторить путь Эсера, а там и заводик рассекретится.
– Вдвоем больше. А может, я и известным заводиком разживусь… – загадочным тоном тонкого намека на толстые обстоятельства произнес Гриднев.
«Неужели и этот недоделок, сгорая от нерастраченной любви к деньгам, точит зубы на производство Лунгина?», – прибалдел Стрельцов. Только Гриднева в песочнице не хватало. «И так Баев на пятки наступает…» – напомнил себе Стрельцов.
– Ну, что ж, это предложение надо перекурить и обмозговать. Давай встретимся, что ли?
– Где? – охотно согласился Гриднев.
– У меня на складе.
– К чему такая конспирация? – взвинтился Гриднев, с наблюдательного пункта шизофреника мнивший во всем подвох и подставу.
Стрельцов мысленно скрежетнул зубами: «Вот псих, чуть увидит фонарик в отдалении – сразу изобретает, что это снайперская винтовка по его голову, а взмахни в ту же минуту ножом перед мордой – и не заметит».
– Мы же с тобой не лягушек препарируем, – не совсем понятно ответил Стрельцов. В зеркале, висевшим напротив его телефона, отражалось, как мрачнел хозяин, а мрачным его не помнили давно.
– Ну, хочешь в Комитете по здравоохранению?
– Ты сдурел?
– Приемная Лицензионной Палаты тебя устроит?
– Ладно, давай у тебя на складе, через час буду.
Стрельцов положил трубку, достал из нижнего ящика дубового ствола начищенного товарища Макарова и кликнул бойцов:
– Действуем по плану «А».
– Ну, как сказать? – Засомневалась Анастасия, – я в личном смысле жизнь веду нерегулярную, случайную, а главное – очень банальную. Проявился у меня один марафонец, а может, и есть пока. Но это так… – она замялась, – скажем, для здоровья…
– А бывает для чего-то еще? – спросил подследственный таким тоном, что было непонятно, шутит или всерьез.
Капитан озадачилась:
– Хм. Наверное, для души. Но когда это было…
– Угу. – Подследственный издал невнятный скрип, наверное, удобнее устроился на подушке.
– Интересно, – наверное улыбнулся подследственный, – что бы по этому поводу сказали твое коллеги?
Опять шорох простыней, Анастасию явно передернуло:
– Смотря – кто. Один парнишка – вряд ли бы обрадовался. А на самом деле, Сережа, мои коллеги, вернее – калеки, поголовно сволочи, лизоблюды и подхалимы. Особенно майор Горячев, – Настя постепенно заводилась, – этот просто нарыв. И самое удивительно в этом скоте, что он скот от пяток до гипофиза. Но ты, Сереженька, наверное, замечал, что чем человек сволочнее, тем умнее.
Наверное Пепел утвердительно покивал.
– Особенно когда ненавидит. Горячеву дай волю – он мне сделает депиляцию вплоть до мышечной ткани.
Рядом с плавно прокручивающим метры пленки обыкновенным кассетником на столе майора стояло невероятно лохматое от цветных проводков устройство: собранная давно уволившимся умельцем домашняя радиостанция. Такие у радиохулиганов пользовались почетом в семидесятых и, видишь, пригодилась. Пальцы начальника отдела покрывали желтые никотиновые пятна, глаза опухли – тоже сказывалась бессонная ночь. Правое ухо майора согревал каучуковый наушник, левое оставалось свободно – парный наушник съехал на висок. Майор Горячев сжал кулаки в испепеляющей надежде, что эта рыжая выдра Павлова хоть сейчас проколется. Дура же, почему бы ей не проколоться? Если новый шов на сумочке не заметила… Над этим швом долго мучился под страхом наряда на рок-концерт старлей, но сработал халтурно.
– Но нам-то с тобой, милый, какое дело? Ничего противозаконного… – проворковала Настя далеко отсюда, верняк, по-кошачьи прижимаясь щекой к Серегиному плечу.
К сожалению, майор мог только подслушивать, будто частный следопыт-любитель. Видеозапись оставалась мечтой: привлекать к сбору компромата на непокорную девку мощь технического отдела время еще не пришло, это получалось бы уже официальное расследование. Которое, во-первых, майор проводить был не в праве, на то есть специально обученные люди из внутренней безопасности. Во-вторых, результаты расследования не становились бы личной собственностью Горячева, и фиг с маслом майор смог бы превратить такой компромат в обеспеченную старость. Кроме того – просто компромат – это семечки, майор получил бы материальные блага, политические недруги подрезали бы сухожилия партии «Люди России», и все довольны. А официальное расследование – меч обоюдоострый, тут уж у майора высшее руководство спросит, как это он не выявил Иуду в сплоченных рядах?
В итоге он здесь должен чуть ли не подпольно карячиться, а она там всмак в постели кувыркается. Горячев сплюнул: рыжую выдру на мякине не проведешь, чуть что, отбрешется: вербую – и все дела. Мол, метод вербовки у меня самый надежный, древнейший. Разозлить бы ее для верности. Майор забарабанил пальцами по коленке, производя в уме прикидки. Вообще, он был склонен действовать по-простому, особо не заморачиваясь, и поэтому, когда пред его ясны очи с пустячным протоколом предстал лейтенант Игнатик, майор бросился с места в карьер.
– Здравия желаю, товарищ майор, доброе утро. Ой, а что это у вас? – летеха приценил доморощенную подслушивающую аппаратуру.
– Миша, я тебе так скажу, как мужчина мужчине…
Игнатик насторожился, начало разговора ничего хорошего не предвещало.
– Ты выбрал неправильный путь и рискуешь погореть…
Михаил сглотнул, инстинктивно держа дистанцию – от непосредственного начальника разило дешевым табаком и едким потом:
– Простите, товарищ майор, я не…
– Я говорю об Анастасии. То бишь о капитане Павловой.
Лейтенант смутился. Он был чистосердечен и несколько наивен, и даже мысли не допускал, что о его связи с Анастасией известно кому-то, кроме них двоих. По реакции майор понял, что, играя ва-банк, попал в тютельку: поскольку изначально не ведал об этой связи, и только, прослушав постельный разговор Павловой с Пеплом, произвел некие выкладки и рискнул проверить их на прочность.
– А, простите… – От волнения у Михаила заплетался язык. Миша понурил голову, изучать золотящуюся щетину и алые прожилки в белках майора удовольствия не доставляло. Зато на глаза попалась заваленная экономными окурками «Примы» пепельница. «Ого!», – отметил младший лейтенант.
Мятый, но добрый майор Горячев готов был помочь и все сказать сам:
– Я в курсе, – победно объявил командир, – и сочувствую тебе, Миша. Видишь ли, Анастасия – любовница Сергея-Пепла!
Лейтенант открыл и округлил рот:
– Что-о-о?!
– Да, да… По последним оперативным данным…
Михаил с усилием собрал волю в кулак:
– И что?
– Что, что… Не знаем пока. Возможно, она работает на него. Кстати, у тебя в столе лишней магнитофонной кассеты не завалялось?
– Нет, этого быть не может!
– Вот, например, когда женщина старше любовника на тринадцать лет – тоже не каждый день встречается, – поддел провокатор Горячев, красноглазый, словно кролик.
Михаил проявил спортивную выдержку и промолчал. Но майора ни в коем случае не устраивал уход подчиненного в глухую защиту:
– Я чего боюсь, Миша. Она баба сильная, из мужиков способна веревки вить. Я вот думаю – может, она и тебя использовала? И если Пепел несовершеннолетних-то похищал, она могла способствовать… В конце концов, за ним не только это… А ты у нее на поводу…
Майор Горячев говорил обрывочно, но и этого хватало, чтобы лейтенант Игнатик усек намеки непосредственного начальника. Младший летеха опустил плечи:
– И что делать, товарищ майор?
– Ну, прежде всего, нашел бы ты себе другую. Даже искать не надо, у моего приятеля, полковника Мариновича, есть дочка, хорошая девочка. В школу милиции ее не могут принять потому, что она спортивные нормативы не тянет.
– Бегает медленно? – Грустно улыбнулся Михаил.
– Нет, видит плохо. Понимаешь ли, у нее на глазу отслоение сетчатки, это очень неприятно.
– Знаю… – обреченно протянул Михаил Игнатик.
Ему было не понаслышке известно, что такое отслоение сетчатки, у его одноклассницы, Кати Малышевой, диагностировали. Один глаз остается, каким был изначально – у Кати он был карим – а другой, больной, постепенно меняет свой цвет – например, как у нее, на тускло-зеленый, начинает косить, словом, медленно, но верно, умирает. Такую девушку Игнатику не захотелось.
– Благодарю, товарищ майор…
– У нее хороший отец. И приданое немалое: деньги, хата…
– Кривота, – в том же тоне продолжил Игнатик.
От такой наглости майор замолчал, непонимающе глядя на Игнатика.
– Благодарю, товарищ майор, я не достоин такой девушки.
– Это приказ.
– Я…
Но на самом интересном месте беседу прервал телефонный звонок. Миша понял, что беспокоят с небесных высот – майор снимал трубку по особому ритуалу.
Майор Горячев благоговейно приложил трубку к уху, ощутил себя придурком и засомневался в собственной вменяемости:
– Так ведь, товарищ генерал… Нам его приказали выпустить под подписку, – не смотря на полную растерянность, майор по особому ритуалу изгибал брови и говорил с особым придыханием.
– От кого шел приказ? – рявкнул на другом конце провода генерал Гришечкин.
Горячев уже ни в чем не был уверен:
– Э-э-э… От вас, – скорее не ответил, а спросил он, как отвечает учителю не знающий задания школьник.
– Послушайте, майор, – перешло на интимный монотон большое начальство, – неужели вы еще не усвоили, что не было того разговора? Это раз. Теперь уже можно не скрывать, Эсер вкалывал моим информатором, и вот его, который сделал добро вашему выкормышу, убили. И причем убил именно этот скот, Ожогов. Это два. Содержание третьего пункта вы еще для себя не вывели?
– Найти Ожегова, – наугад брякнул майор Горячев, не поверив про информаторство ни на йоту. Хотя, кому какое дело?
– Пять баллов.
У Горячева отлегло от сердца. Тот, кого следовало взять, аккурат нежился на жилплощади Павловой.
– И учтите, Горячев, если вам надоело нести службу в Питере, могу устроить перевод на какой-нибудь курортник. Скажем, Абакан вас устроит?
Майору стало душно, словно в котле папуасов-каннибалов, Горячев сглотнул и нашел ничего лучше, как ответить:
– Спасибо, я подумаю.
– Ну, думайте. В сроках вы ограничены, – строгим и даже слегка металлическим голосом закончил генерал.
Горячев представил, как среди косоглазых хакасов его защемит ностальгия по родному городу, и служивому стало очень неприятно. А тут еще во рту помойка после пачки «Примы». Но ведь брать Пепла рано! Павлова еще не измазалась в грязи по самые помидоры, да и Караванцу такой Пепел, то есть без Лунгиных, и даром не нужен. А на допросах расколоть Ожогова на то, где Лунгины спрятались, нереально: между строк протоколов предыдущих дел Горячев вычитал, что хоть и пытали этого урку прежние товарищи, хоть прессовали от всей души, молчал как черный ящик.
«Бляха-муха, что ж делать?». Майор вспомнил, что младший лейтенант все еще в кабинете, ждет окончания разговора, и майора осенило. Лейтенант Игнатик – вот кто окажется стрелочником. У Мишки личный интерес, ему Павлова нужна, уж Мишка дров наломает. Изнывая от ревности, летеха схватится за ствол, Пепел его и мочканет из самообороны. А когда на Пепле повиснет доказанная мокруха, да еще не бытовуха, а смерть мента, оказывается, при исполнении, Сереженька запоет не хуже Карузо: и куда Лунгиных подселил, и про Павлову любую гадость подпишет. Главное – взять с поличным. Горячев испытал невероятное моральное облегчение и, сварганив на морде выражение «а ля старший товарищ». Открыто глянул в глаза младшему лейтенанту:
– Вы меня слышали, младший лейтенант Игнатик? Это приказ. Уточняю: приказ насчет принять участие в выведении Павловой на чистую воду. А для этого надо наконец повязать того самого Ожогова.
– Я готов, мне даже группа захвата в помощь не потребуется.
– Глупости говорите, Миша. Я не верю, что Ожогов именно сейчас пребывает на кровати в квартире Павловой безоружным, – майор сладострастно отметил, как при последнем допущении у Игнатика болезненно дернулась щека, будто оса укусила. – Убийство Эсера совершено посредством боевого пса, вот и начните розыскные мероприятия с частных псарен. – Майор напустил туману на случай, если молодой останется жив. Тогда сопляк должен сам себе верить, что нарушил приказ. Майор прикинул, не подсунуть ли казачку прослушать запись, но отказался от скользкой мысли. Если что пойдет наперекосяк, эти действия потом могут классифицироваться, как умышленная провокация.
– Вас понял. – Игнатик закрыл за собой дверь горячевского кабинета и решил, что так он это не оставит. Что он имел в виду под такой формулировкой, он пока не знал.
Майор дал Игнатику фору в десять минут, в течении которых Горячеву опять безумно хотелось курить и совершенно не тянуло зевать. Мультиками в ноющем затылке суетились непрезентабельные сцены из абаканской жизни, при этом рапорт об увольнении и пенсионные будни казались еще страшнее.
– Фролов! – завопил Горячев, только на электронных часах сменилась последняя цифра.
В кабинете появился изображающий крайнюю степень погружения в работу, отвратительно бодрый Фролов:
– Товарищ майор, насчет убийства Эсера! Оказывается в тот день Эсер собирался перекодировать сигнализацию в машине!
– Правильно, Фролов, насчет машины подозреваешь. Распорядись там, чтобы служебную к крыльцу подогнали. И всех, кто по кабинетам фигней мается, собери, пусть получат личное оружие.
– Оправдал доверие? – заговорщицки кивнул подчиненный на лохматый от проводков прибор.
– Ты мне зубы не заговаривай, где служебный жигуль?
– Так ребята в наряд на рок-концерт поехали.
– Вызови обратно!
– Так ведь мы из рации блок питания для этого монстра одолжили, – Фролов опять кивнул на раритетную технику.
– Погоди, что ты мне лапшу вешаешь? Концерт же вечером!
– Реконсценировка, привязка на местности, то да се…
– Я вам покажу привязку! – вырос над столом Горячев, – Срочно машину! Кто-нибудь на своей есть!?
– Пока не накопили.
– А это «Пежо» под окнами? Третий день ржавеет! Нет ключей – разбейте боковое окно под мою ответственность! Учить должен!?
Фролов замялся:
– Товарищ майор, с «Пежо» дело не простое… У «Пежо» анонимные автолюбители уже все колеса поотвинчивали, корпус на кирпичах стоит.
Майор угрюмо посмотрел на часы. Отсюда до Павловой на метро двадцать минут, плюс пять пешком. Что бы теперь Горячев не предпринял, он опоздал однозначно. Прощай, Игнатик, и прости за все.
– Тогда хоть кассету для магнитофона найди, – понуро опустился начальник на стул.
– Новую?
– Любую.
Фролова дважды подгонять не понадобилось, испарился мигом. Майор включил допотопную технику, но ежели с утра не везет, то это навсегда. Прибор не ожил, майор пошевелил ногтем красивую, полную хромированных проволочек лампу, она нехотя изнутри засветилась оранжево-розовым, далее мгновенно налилась багровым, палец Горячева ужалила искра, лампа причмокнула, потухла и пустила к потолку сизый сигаретный дымок.
Майор обреченно закусил травмированный палец, а на пороге опять маячил изображающий непомерное служебное рвение Фролов:
– Чистой не нашел, – Фролов двумя пальцами бережно держал кассету. – Зато это та самая группа «Ленинград», которая сегодня дает концертник в СКК. Еле одолжили. Кстати, места в сегодняшнем наряде еще свободны?
Охранник у входа в дом поинтересовался, куда направляется посетитель, и, получив отповедь в виде предостережения не переть против Женевы и не нарушать права человека, успокоился. Вахтер, как он назывался бы раньше, оказался более настырен. Вид старичок имел крысино-прилизанный, как не наказать за такую противную рожу? Делегат Баева Кандид церемониться не стал, предъявив в качестве визитной карточки пушку с глушаком. Оставив консьержа с проломленным черепом подальше от глаз жильцов – под столом встроенной в подъезд будки, взлетев без лифта на второй этаж, посол Баева, потоптался у двери Гридневской хаты.
Читать бесплатно другие книги:
