Пепел и страховой бес Чубаха Игорь
Наконец Кандид, посмотрев вверх, увидел над электрощитком камеру, но не стал, аки новичок, приводить ее в нерабочее состояние, а развернул на несколько градусов вверх и вправо. И теперь в глазок, не вызывая подозрений, попадала все та же лестница, но уже несколько другая ее часть. «Вот бы еще его бабы там были…», – замирая от предвкушения, тяжело дышал визитер.
Психопатия сыграла на то, что Дмитрий Гриднев оказался первым, кто заспешил перебраться на другую квартиру. Жена и дочка еще вчера съехали из роскошного нового дома на Петроградке, и расставляли вазочки в конспиративной хате на Пироговской набережной. Переезд сопровождался проклятиями жены и подростковым безразличием дочери: при всей трогательной любви к семье Гриднев был рад, что остался один, пусть всего на ночевку, пока в тишине не переберет, как он выражался, паркет. А замечательная, пришедшая в голову идея и оттягивающий карман ПСМ [17] решали все проблемы.
Когда находчивый шизофреник завязывал галстук, входная дверь его хаты ожила длинным мелодичным звонком. «Кого принесло в такую рань?», – Гриднев переложил ствол из кармана за пояс – без пистолета он разве что в сортир ходил. Его право на ношение оружия было одним из самых дорогих разрешений, выданных на территории города за последние лет дцать.
Оптика показывала вместо лестничной клетки площадку между этажами – опять соседский малец нашалил.
– Кто?
– Телефонист, не беспокойтесь, пожалуйста, мы у вас на пару часиков отключим телефон.
– Я лучше тебя отключу! – Гриднев кивнул своему телашу Вовчику на дверь, а сам встал рядом, за широкой спиной, обтянутой черным пиджаком.
Вовчик разобрался с кодовыми замками. Кандид ухнул из ствола. Телаш осел на пол с удивленно вытаращенными бульками. Такой быстрый финал не понравился и самому Кандиду, и подоспевший второй охранник был подбит в ногу. Для верности же Кандид использовал временную меру, а именно легкий вырубающий удар по черепушке.
Гриднева было искренне жаль, когда тот копался в складках живота, пытаясь выудить собственную охранную грамоту. Кандид приблизился, аккуратно поставил на предохранитель и сунул ствол под брючный ремень. Выбросил вперед освободившуюся руку, другой схватил Гриднева за запястье и ловко прижал к стене, поддав коленом в солнечное сплетение. Гриднев только охнул. Избыточная масса спасала от боли, но не от удушья. В таком состоянии проявить искусство стрельбы было сомнительно, тем более посланец Баева воспользовался галстуком, чтобы связать толстяку руки.
Подсобив Диме плавно опуститься на палисандровый паркет, Кандид надавил локтем на сонную артерию, и Гриднев послушно открыл рот, ловя воздух. Кандид изловчился и вставил в хозяйскую пасть кляп, заботливо свернутый из двух носков. Тот же презент получил телаш, оживающий на глазах – крепкий попался, дубина.
– Пардон, забыл представиться, – расплылся в обезоруживающей улыбке гость, – Кандид, может, слыхали?
По перекошенной ряшке Гриднева стало ясно, что слыхал. Гриднев испуганно закопошился, будто собирается червем закопаться в паркет, как в песок. Вид его должен был подействовать на упертого садиста не слабее перца в заднице. Заплывший жиром хорек, зажратый, с рыжеватыми, постриженными под машинку колючими жесткими волосами, раздражал больше всего тем, что его невозможно толком избить. Даже по причандалам не треснешь, попробуй до них достучаться среди складок жира.
Кандид любил бить и не любил, когда это у него не получалось. Но для порядка сначала гость осмотрел квартиру.
– Не бедствуем, здесь у нас гарнитур «Валерия», здесь домашний кинотеатр, кухня от Бултхаупа, а здесь – хрустальная люстра. Фи, уважаемый, вы не в курсе, что хрусталь – дурной тон? Расскажу Баеву, он лопнет со смеху.
Больше никого – скукота. Для красоты Кандид приволок недобитого телаша за простреленную ногу и оставил рядышком с хозяином, чтобы выглядело штабелями. Натекшая кровяная тропинка только пуще возбуждала.
– Ты слыхал, что я – большой меломан, коллекционирую мелодии на мобильниках моих пациентов?
Судя по дергающейся челюсти хозяина, тот слыхал, но боялся не этой простительной человеческой слабости.
– Начинаем концерт по заявкам, – Кандид в коридоре изъял мобилу у заваленного бугая. – Так? «Розовая пантера»? Ты знаешь, что это значит? Это значит, что покойник в душе оставался легкоранимым невротиком. А здесь? – отправив первую мобилу в карман, Кандид экспроприировал сотовый у второго бойца. – Послушаем-послушаем. О! «Танец маленьких лебедей»! Весьма почетно. Свидетельствует о богатом внутреннем мире и несогласии с брутальной действительностью. Слышь, жиртрест, – боец-баевец пнул дрожащее холодцом тело хозяина под ребра, – кладовка где?
Настолько подавленный страхом, что не рискнул игнорировать вопрос, Гриднев замычал, тыча подбородком. Брючным ремнем окольцевав толстяку ноги, и далее следуя по указанному направлению, визитер быстро нашел за велотренажером кладовку и стал деловито рыться в закромах. С лицом, выражающим всемирную скорбь, он осматривал набор латунных шурупов, поломанный аудиоплеер, комплект шампуров, моток гитарных струн, наборную отвертку…
– Что ж у тебя так не густо, домовитый ты наш? – обернулся баевский садист-легионер к хозяину. – Где крупповские молотки, бошевские коловороты, легированные сверла?
Будь у Гриднева чувство юмора и свободный рот, он бы радушно ответил, мол, чем богаты.
– А если жена попросит забить гвоздь, ты что, дядю Васю будешь звать? Месяц тому довелось побывать в похожей квартире, – гость сладко осклабился, и цель описываемого визита стала понятна, – тоже на полках шаром покати, правда, кухонный комбайн «Мулинекс» – это что-то. Так хозяин этой хаты, оказывается, на мобиле держал Бетховена. Терпеть не могу Бетховена! – Кандиду предстояло импровизировать, что тоже приводило в полный восторг. Казалось, от предвкушения кайфа из его рта капает слюна.
Он не поленился пошуровать на верхней полке, и лицо озарилось. Мелодично запевшая острозубая пила удобно устроилась в руке пластиковой ручкой. Гриднев забился выброшенной на берег рыбкой.
– Что, одолевают смутные сомнения? – дружелюбно наклонил голову Кандид.
Гриднев расчувствовано закивал, хлюпая носом.
– И правильно. – Для верности гость заткнул кляп поглубже и зафиксировал-таки запястья Гриднева гитарной струной поверх галстука.
– Помнишь плакаты в гастрономах? Высший сорт, первый сорт, второй, третий… Эх, то ли было время… Ну-ка, что у нас за похоронный марш? – Делегат Баева пробежал пальцем по кнопкам третьего реквизированного мобильника. – Надеюсь, не Бетховен?
Гриднев изо всех сил затряс подбородком, что не Бетховен. Заиграло: «Позови меня с собой, я пройду сквозь злые ночи…».
– Что!? – Кандид посмотрел на пленника, словно на сифилитическую язву. – Ты фанатеешь от такой мерзости?!!…
– Но ведь не из Зазеркалья же у меня двойник объявился? Пусть это маскарад, но маскарад первоклассный, с обязательной кропотливой подготовкой. Фотки мои чуть ли не под лупой изучались. А где еще найти галерею моих профилей, как не у вас в «Личном деле» за семью печатями? Слушай, а возможно какую-то инфу нарыть из журнала учета документов? Посмотришь?
– Что смотреть, я и так неплохо помню, сама недавно расписывалась, – не покривила душой Настя, – и если ты надеешься выйти на оборотня через этот талмуд, то задача крепко усложняется. Сережа, ты в буквальном смысле ходил по рукам. Твое мощное, прости за каламбур, дело по очереди украшало все столы Главка.
– Допустим, – не сдавался Пепел, – а ты припомни, было ли такое, чтобы за последние эдак полгода кто-нибудь из…
– Нет, не было, – перебила Настя, которую Сергей начинал ценить за понимание, – все, как ишачили нищими цирковыми мышами, так ими же и остались. Ты копаешь не в том направлении, говорю тебе. А вот зато, – хитро сощурилась она, потянувшись за пачкой сигарет, – зарегистрирован один странный товарищ.
– Кто такой? – подобрался Пепел.
– Да из Интерпола. Некто Даниил Кутузов.
Слова Анастасии Сергея не обнадежили.
– Интерпол, Кутузов… – задумчиво произнес он, прикуривая по доброму Настиному примеру, – Не вспомнили ли мне кругосветку и кокаинового латиноса? [18] А ты можешь достать его данные – адрес там, фотку? Моих ресурсов на это уже не хватает.
Настя только усмехнулась.
– Боишься? – подзудил Пепел, смекая, что не обязательно Интерпол может ним интересоваться из-за историй давно забытых дней. Ведь недели не прошло, как Пепел пересек в обратном порядке российскую границу.
Анастасия поморщилась:
– Не бери на слабо, я, правда, не могу достать его адрес.
Пепел призадумался. Павлову посвящать в это пока не резон, но подробности обратного путешествия из Австралии носили некую странность, начнем с того, что проигравшегося в пух и прах Пепла стал настырно зазывать поохотиться в Китай на камышовых кошек путешествовавший в соседней каюте важный харбинский чиновник. Причем, сулил безвозмездную спонсорскую помощь.
– Слушай, – оживилась Настя, – не надо идти кривой дорогой. Хочешь узнать Кутузова поближе? Пяток октября – День сотрудника угрозыка.
– А мне казалось, день учителя, – ухмыльнулся Пепел. Он не собирался посвящать Павлову и в парочку других своих задумок, как выйти на двойника.
– Это, в принципе, одно и то же, – автоматически поддержала Настя, – так вот, по поводу слияния сих двух лун в Манеже будет организован небольшой симпозиум, что в переводе с греческого означает «пьянка». Отчеты о победах, показательные выступления и море водки. Чины ниже полковника не допускаются. Но я пройду, потому что партийная. А поскольку мероприятие по размаху, можно сказать, светское, то появляться в одиночестве – дурной тон.
– Настенька, я начинаю опасаться за твое психическое здоровье, – удивился Пепел, – ты что, собираешься чалить в Манеж, к крутым ментам, под ручку с уголовником? Я как бы под подпиской, и дома нос не кажу.
– Я же уточнила – не ниже полковника. Станут синьоры-помидоры приметы всех подследственных запоминать.
Ступни Гриднева покоились почти вплотную к голеням, но все-таки отдельно. Ниже колен тоже линии ног прерывались, и под выступающим из разлохмаченного мяса мослом виднелся липкий от черной крови паркет. С правой стороны пропитанные кровью брюки уже превратились в трусы. Любитель «Позови меня с собой» перестал трепыхаться минуту назад. Аккуратно обезопашенный от брызг кухонным передником Кандид непонимающе отложил пилу. По его расчетам, толстяка должно было хватить еще минимум на кисти рук, но очередной претендент на наследство Эсера ушел в Страну Теней с опережением графика.
Кандид обижено опустил руку с пилой. Борясь с разочарованием, настроился было заняться дожидающимся своего часа подраненным телашом. Впрочем, и здесь, как говорят врачи, он оказался бессилен. Повернув послушную голову, садист досадливо прикусил губу: выкатившиеся глаза и характерный цвет лица свидетельствовали, что клиент задохнулся. Банально задохнулся, насмотревшись происходящего рядом и проглотив два замечательных носка. Таких слабаков пришедшему асу еще не попадалось.
Ладно, еще наверстаем. Поборов искушение подорвать газовую плиту, и пожалев, что дома больше никого нет, Кандид спокойно вышел из квартиры, захлопнул дверь, достал мобильник.
– Алло. Все путем. Прикинь, у этого буржуя настоящая хрустальная люстра. Правильно мы его… Какой адрес?.. Какого завода?.. Ах, завода? Извини, Равиль, забыл – увлекся… Ну что ты лаешься? Может, я у кого следующего этот адрес спрошу?..
Тем временем Стрельцов высмолил пачку «Давыдоффа» и осушил термос с кофе, безучастно созерцая стеллажи картонных коричневых коробок. Задница успела заныть от часового сиденья на неудобном стуле. Неужели Гриднев не придет? Что ж, его счастье, если опомнился. Сподручный Стрельцова, Славик, прозванный Мясом (за предательскую для истинного петербуржца любовь к московскому «Спартаку»), с фигурой, пропорциональной поговорке «Где покушать – побольше, где подумать – поменьше», топтался в шаге от босса, со скуки растирая каблуком в пыль откуда-то выкатившуюся одинокую таблетку. По плану «А» он должен был вроде нечаянно опрокинуть охранникам гостя под ноги бутыль с мутно-зеленой жидкостью и заорать благим матом: «Осторожно, кислота!!!».
Второй охранник Стрельцова, Серп (по фамилии Серпухов) устроился напротив, и, сидя на черной табуретке, преданно рассматривал носки шефовых ботинок. По тому же плану он должен был спешно пристрелить отвлеченных криком охранников гостя. План предполагал и использование реальной кислоты – с ее помощью закадычный друг надеялся выпытать у психа, что тому известно о заветном заводике.
– Ать его! – Процедил Стрельцов, резко поднимаясь со стула и без удовольствия потягиваясь. Сонная истома радикулитно пропитывала тело, а сердце от лошадиной дозы кофеина ломилось в грудную клетку отбойным молотком – атомное сочетание.
Серп вскочил с табуретки и встал навытяжку. Мясо нехотя отвлекся от того, что недавно было пилюлей. Оба соображали, что старшой пребывает в крайне негожем расположении духа, пусть уж лучше бы лыбился по старинке, хотя от привычной улыбочки подчиненных традиционно тошнило.
Стрельцов решил, что опоздание на час – уже за гранью фола:
– На свежий воздух! – отчеканил шеф, – работаем по плану «Б».
Загремела отодвигаемая мебель, заклацали загоняемые в стволы патроны. Мясо нервно закурил.
Шеф занес ногу в сало «Мерса». Серп и Мясо прикрывали его, по правилам только после шефа закатываясь в салон. Мясо прицелился в урну чинариком. Со склада донесся телефонный звонок. «Может, Гриднев? Может, с ним случилось что?», – замешкал Стрельцов. Мясо передумал избавляться от хабарика, и сделал глубокую нервную затяжку. «Тогда бы он позвонил на сотовый,» – прикинул Стрельцов и полез внутрь.
Серп устроился сзади за шофером. Мясо замешкался на долю мгновенья, выбрасывая окурок. Что характерно, шеф страдал морской болезнью и ездить мог исключительно на переднем сидении.
– Черт бы задрал этого психа! – процедил он, захлопывая дверцу. Спать ему хотелось смертельно.
Над направленным взрывом работал не один специалист. Бомба детонировала после второго закрытия дверцы, она действовала по принципу часового механизма тривиальной стиральной машины. Взрыв из-под панели перемолол грудь и башку Стрельцова на фарш, так уснул на веки следующий претендент на наследство Эсера. Серп и шофер, как ошпаренные, выскочили из жарко запылавшей тачки.
– Ты кого-нибудь подпускал к машине? – напустился на водилу Мясо, старательно изображая шок. Сумма с энным количеством нулей еще вчера была переведена доверенным лицом Кости Мурзенко на его счет в банке.
Глава 7. Зовите санитаров
…Не подтрунивай над чертом,
Годы жизни коротки,
И загробные мученья,
Милый друг, не пустяки.
А долги плати исправно.
Жизнь не так уж коротка, –
Занимать еще придется
Из чужого кошелька!..
Генрих Гейне
К чести Валерия Константиновича Лунгина, сидеть на шее Пепла в материальном плане ему совсем не нравилось. Он чувствовал себя иждивенцем, который, оказавшись в экстремальной ситуации, становится полным моральным импотентом. Положим, в жратве Пепел не откажет, но не хлебом единым сыт человек. Лунгин понимал, что потихонечку начинает своего избавителя ненавидеть, и считал, что это закономерно.
Такие нерадостные мысли одолевали Лунгина, пока он раскачивался на железной кровати, в «кабинете отдыха» на замызганном медицинском заводе. Напротив, по-восточному поджав ноги, восседал Пашка и курил, насвистывая какую-то дерганную мелодию и хамски поглядывая на отца. У Лунгина сигареты уже вышли, но для него было бы унизительным стрелять у собственного сыночка. Тем более никуда не годилось идти побираться к ничего не подозревающему персоналу. Сыночек же, почти докурив, задрал подбородок, чтобы дым не лез в глаза, и из недр одеяния извлек перетянутую мохнатой девичьей резинкой пачку засаленных купюр. Лунгин прибалдел, но виду не подал.
Продолжая насвистывать, Пашка деловито и совершенно по-плебейски плюнул на средний палец, и принялся сводить дебет с кредитом. Бычок уже перестал дымится, Пашка осторожно подцепил его отросшими за экстремальные дни ногтями и бросил прямо на пол. Вот деньги оказались пересчитаны, сын сунул их обратно во внутренний карман куртки и потянулся, разминая косточки.
– Ну, как? – осторожно поинтересовался Лунгин.
– Путем, – равнодушно зевнул Пашка, – на пиво и телок хватит.
Сказав эту фразу, в которой, как подумал Лунгин, скрывалась сама грубая сермяжная правда жизни, Пашка соскочил с кушетки, одернул джинсы и направился к выходу.
– Ты куда?
– Туда.
– А надо?
– А что, – с недоумением покосился на отца Пашка, – здесь мариноваться? Тут пивзавод рядом – зачем проходить мимо?
Лунгин не удержался и сглотнул вязкую слюну. Но пока отец покорял свою гордость, Пашки и след простыл.
Уход сына вернул папашу к мыслям о текущих делах. Решив, что никому не станет от этого хуже, Лунгин подсел к телефону, взял трубку, зачем-то осмотрелся и набрал номер первого по алфавиту своего мехового салона.
Трубку подняла продавщица Марина. «Какого ляда она делает в кабинете директора?», – подумал Лунгин и сухо попросил подозвать Евгения Евгеньевича.
– Алло, – раздался важный голос зама.
– Женька, здорово.
– Константиныч? – спохватился менеджер, – ты где?
– Твое какое дело? – резонно спросил Лунгин.
– Да ты тут нужен… Звонили, требовали выкуп за сына!
– Таких посылай подальше.
– Еще проблемы.
– Что за байда? – насторожился Валерий Константинович.
– Да у нас тут происшествие было, – взахлеб рассказывал Женька, – пришла старуха. Знаешь, мразь такая, ведьма, вся в рванье, воняет чуть ли не блевотиной, авоська у нее такая допотопная… Ну, и давай наших девчонок терзать. Мол, какие тут у вас меха, а этот чей, а тот почем, а нет ли эдакового? Словом, не требовала только куртку из кожи американского президента. Прокоцала она таким образом девок наших с полтора часа. Те сначала марку хранили, а потом не выдержали. Марина разошлась – типа, проваливай, старая карга, глаза мозолишь, покупателей отгоняешь, весь магазин тобой провонял. Бабка ни слова не сказала, свалила. Ну, и… На следующий останавливается перед входом, прямо на тротуаре, прикинь, тачка. Навороченная! Чуть ли не «Астон Мартин». И оттуда выпархивает наша вчерашняя посетительница. Брюлики в ушах, шея дряблая, а золотом обвита, будто питоном, шуба на ней – у нас таких пять в городе, не больше… А прицепом три верзилы, бритыми затылками известку с потолка осыпают. Девки сразу ее и не узнали – бросились зад лизать, как водится: «Чего угодно, мадам?» А ей, видите ли, угодно начальство. Короче, рассвирипела, когда узнала, что тебя нет, минут сорок у меня в кабинете по столу стучала.
– Женька, – не выдержал Лунгин, – какое отношение это имеет ко мне?
– Так это ж твой магазин! – оторопел менеджер.
– А что, с какой-то старпершей, будь она хоть трижды бизнесвумен, сами разобраться не в состоянии?
– В том-то и дело, – вздохнул Женька, – она права качает на крутой фене. А один из ее верзил вежливо так: «А кто у нас крышей?».
– Иди ты! – не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догнать: зарыскали шакалы вокруг да около, проведав о развале Эсеровкой крыши.
– Старуха больно наблатыканная. Что делать, Константиныч?
– Отдай ей Марину на поругание, – посоветовал Лунгин, – пусть сама за базар отвечает.
– Этого мало!
– Значит, поставь перед мымрой на колени всю смену! Бабка будет довольна?
– Боюсь, что нет, ейные бандюки стрелу на завтра забили. Приезжай, а? – занудил менеджер.
– Еще чего! Народу сидит – целый совет директоров, а без меня – никуда?! – взъелся Лунгин. – Не мог соврать, что мы под ментами? Тебя на понт берут – бугаи нынче, кто недострелен, все по лесоповалам, солидные люди иначе наезжают: через СЭС, пожарников, налоговую…
– Ну, Валерик… – почти заныл Женька.
– Никаких Валериков! Я не приеду. Не могу, – отрезал Валерий Константинович, наступая на горло собственной песне.
Женька помолчал, потом сделал вторую попытку:
– Ну, тогда скажи, где ты, я сам приеду.
– Не пойдет, есть дела поважнее. А вы там все – отрабатывайте деньги! Катай заяву в органы, дескать, наезд на честных налогоплательщиков, не те теперь времена – пальцы оттопыривать!
– Но…
– Да свяжитесь же с этой старухой! – потерял терпение Лунгин, – пообещайте компенсацию, хоть натурой! Шапку там ей подарите…
– У нее есть, – вздохнул менеджер.
– Ой, ну дубленку! Нам это убытку не сделает. Всё. Через пару часов перезвоню, узнаю, как там у вас.
– У нас, – поправил Женька, и внезапно смирился, – ладно… До связи…
Игнатик оказался наивен до безобразия, коль командир не предполагал, будто Пепел прописался на хате Павловой, значит, и нет его там, значит, разбор полетов с Настей отложим на потом. Служба важнее. Частных собачьих питомников по городу наплодилось изрядно, но не безнадежно. Окинув глазами их перечень, младший лейтенант Михаил Игнатик особого воодушевления не испытал. К тому же, животных он недолюбливал, и массово созерцал последний раз лет пятнадцать назад в зоопарке.
– Тебе же не со зверями, а с людьми общаться, – успокоил он себя.
Младший лейтенант Михаил Игнатик был настроен на бой и победу. Решительно опоясавшись широким ремнем и потуже зашнуровав глендара, словно футбольный хулиган, готовящийся к принципиальной драке, он вышел в свет. Первый собачий питомник, в который заявился герой, являл собой нечто вроде скромной фермы. На живописную лужайку, усыпанную пожухлыми листьями, так и напрашивалось романтическое дополнение типа блондинистой голубоглазой пастушки в розовом платье, перетянутом расшитым бисером кушаком, и пары губошлепых овечек.
Пухлогрудая пастушка отсутствовала, вместо нее длинная поджарая девка, похожая на теннисистку, каучуковым прутком остервенело хлестала по ребрам и хребтине такого же поджарого ротвейлера. Пса самым недемократичным образом приковали к решетке короткой надежной цепью, шею охватывал жесткий ошейник, а челюсти, вопреки всякой гласности, сковывал глухой намордник. Ротвейлер злобно вращал глазами и пускал сквозь щелки намордника вонючую пену, причем никакого скулежа, молча.
Лейтенант несмело кашлянул.
– Простите…
Девка нехотя оторвалась от увлекательнейшего занятия. По выступившим на лбу капелькам пота было видно, как она умаялась. Грудь под свитером тяжело вздымалась, а рука, державшая прут, затекла. Девка была симпатичной и молодой, ее было жалко.
– Не ожидал, что в подобных местах работают такие симпатичные девушки, – жуирно подколол лейтенант.
– Издеваетесь? – не приняла комплимента девка, – а жить на что-то надо? Почему вы все считаете нас монстрами? Я лично вообще никого зря не бью, потому что когда бьешь, то жалеешь. А с жалостью можно палку перегнуть. Любой дурак знает, что, например, детей можно бить только голыми руками, а мужчин не стоит бить ножом или ногами, они от этого звереют. А вот животные – выносливы. Правда, как показывает практика, это не всегда так.
Михаил Игнатик не удержался:
– А что, – он кивнул на пса, – во всех питомниках такие методы?
– В зависимости от задачи, – выдохнула девка, утерев руки о темно-синие джинсы, – одни хозяева хотят сторожа, другим верного друга подавай, третьи – слугу. Мы работаем, как бы это сказать, с серьезными людьми, которым охрана нужна. А вы, собственно, кто? – полюбопытствовала красавица, – из газеты? Или общества защиты животных? Имейте в виду, у нас все законно, все по лицензии.
– Да нет, нет, – обезоруживающе улыбнулся лейтенант, – я лицо частное, но не совсем праздное. Вот, подарил племяшке собачку, а ее, дрессировать надо. В смысле – псину.
– А, извините. А то достали нас, видите, всякие грин-пис-писовцы.
– Что ж вы мне так сразу и стали о методах говорить? – удивился лейтенант.
– Да что их, отрепьев, бояться?
– Ну, – оглянулся лейтенант, – а если они это, недозволенными методами?.. Вы же здесь одна…
– Не совсем. Вон там, видите, хибара, как хлев? Там напарник работает.
– Хороший специалист? Извините, это не простое любопытство…
– Я поняла. Идемте.
Девица направилась в сторону хлева-барака, лейтенант рысцой поспешил за ней, приятно шурша прелыми листьями. Избитый пес следил за удаляющейся парой с безнадежной тоской в умных глазах. Он знал, что девка обязательно вернется.
Внутри халупы было полутемно, сыро и воняло гнилой смесью объедков и псины. Через внушительные щели пробивался дневной свет. Собаки содержались каждая в своей клетке, будто лошади в стойлах, и тревожными взглядами провожали проходящих. Откуда-то доносились истеричные визги и ошалелое, отчаянное мяуканье.
– Вы здесь что, и кошек дрессируете? – задал дурацкий вопрос лейтенант, которому уже очень хотелось вернуться на свежий воздух.
– Типа того, – ответила красавица и распахнула железную дверь.
Будто в желудке раздавилось неосторожно проглоченное целым куриное яйцо, и скорлупа заскребла по пищеводу – лейтенант почувствовал, что его сейчас вырвет.
На застеленном соломой полу стояла длинная, как коридор, огромная, в человеческий рост, клетка. Внутри клетки невысокий мощный мужик в костюме охотника на вытянутой руке держал авоську, которая бешено трепыхалась, терзаемая тремя бультерьерами сразу. Внутри авоськи проглядывали куски мяса и окровавленная пушистая рыжая шерсть. Бультерьеры казались сошедшими с ума. Они возбужденно и глухо рычали, защемляя челюсти на терзаемой плоти. Тупоносые морды блестели от крови, маленькие свиные глазки горели лихорадочным огнем, псины напоминали размножившихся делением Князей тьмы из фильмов ужасов.
Лейтенант пошатнулся.
– Рубен! – позвала напарника девица.
– Я занят! – рявкнул мужик, обернувшись к двери в анфас и успев продемонстрировать свирепое лицо туземца-каннибала, окаймленное черной топорщащейся бородой.
– Он собак натаскивает, – равнодушно пояснила девка, – так что сегодня вам с ним потрындеть не выгорит.
Лейтенант кивнул и рывком бросился из помещения. Не стесняясь девки, не рассуждая, как он сейчас выглядит, Михаил Игнатик промчался между собачьими клетками, вывалился на благодатно свежий воздух и бухнулся на колени. Михаил сипло дышал, в животе кишки сворачивались в дулю. Мишке казалось, что его вывернет собственными кишками наизнанку. Но этого не произошло.
Михаил приложил руку к бешено бьющемуся сердцу, как бы пытаясь унять его. И за время спортивной карьеры, где ему подобные были подопытными кроликами, и в школе МВД Михаил Игнатик видел всякое, и считал, что уже ничто не может вывести его из равновесия, а если такое случится, он, наверное, возненавидит себя и будет презирать за слабость до конца дней. Тем больнее было понять, что с этим эпизодом все человеческое в нем начинало постепенно замирать. А может, это просто шок?
Красавица стояла рядом и курила, дожидаясь, пока парень оклемается. Поймав первый же осмысленный взгляд лейтенанта, она произнесла:
– А по поводу вашей собачки – мы могли бы с ней поработать. Какая, вы сказали порода? Кобель, сука?
– Нет, спасибо… Боюсь, для ребенка это получится слишком крутая морда. Если только…
– Что?
– Ну, может, у вас есть еще сотрудники.
Девка оскорбилась непризнанием ее и Рубеновых профессиональных качеств:
– Есть один переселенец, которому после Степанакерта, когда на его глазах его же детей в доме завалило, ничего не страшно. На голову, правда, поехал, и методы у него соответствующие. Совсем зверюга.
У тяжелой ржаво-коричневой двери мутнела зеленая табличка, истыканная рельефными буквами. Всяк входящий с надеждой вперивался в эту табличку, не иначе, как по-японски, прищурившись. Собственно, общий смысл втиснутых в жлобский формат предложений сводился к тому, что именно здесь изволит обитать Общество защиты прав потребителей. Гуманнейшая в точном смысле этого слова организация, которая имеет шансы пережить саму матушку Россию: иски одураченных потребителей приносят отнюдь не шуточный доход.
Пепел с силой толканул дверь. «Не фигово бы смотрелась вторая объява – типа смажь меня», – подумал он, и тут же поймал на себе ревнивые взгляды начинающейся с порога очереди. Пожилая дама с собачкой на руках сморщилась кисло, будто ей в рот выжали целый лимон:
– Молодой человек, дверью скрипеть не надо.
Пропустив конструктивное замечание мимо ушей, Пепел обозначил попытку протиснуться вперед.
– Куды прешь без очереди?! – дернула его за плечо сухопарая высокая шатенка, можно сказать, воплощенное изящество, лет примерно сорока пяти.
– Пардон, мадам, – поклонился Пепел, еле сдерживая смех.
– Да ладно уж… – пробурчала та, и отвернулась с подчеркнутым безразличием.
– Нет, не ладно! – возмутился боевого вида старикан, прислонился к стенке и сипло закашлялся, – не ладно!
– Да подождите, – нетерпеливо вступилась шатенка, – Вы, простите, по какому поводу?
– А тут по разным бывают?
– А как же, например, здесь – все с жалобами на телемагазин. Нет, подумайте только, продали мне средство для коррекции фигуры, и что? Как была, так и осталась, – хмыкнула жердеподобная шатенка почти задорно. Видимо, берегла агрессию на будущее.
Весь хвост очереди, голова которой скрывалась где-то за ближайшим углом, моментально оживился и загалдел на все лады. Пепел решил, что телемагазин он разнесет как-нибудь в другой раз, и, сопровождаемый жалобами на оголтелых телемошеников, прицелился на второй этаж.
– А у меня подушка ортопедическая! Полтинник баксов! На вторую же ночь – гречневый блин! Я звоню, бабло верните, а меня «на» посылают! Я им за это «на»… – кряхтел дедок.
– А суперострые ножи?! – взвизгнула дама с собачкой, – стала булку резать, так этот мачете мне пол стола пропахал! Хоть две половинки склеивай!
– Тише, тише, граждане потребители, – делая представительное и непроницаемое лицо, бормотал Пепел, – со всеми разберутся, всех уважат…
– Вы уж – пожалуйста, – напутствовала вдогонку затрапезного вида тетка, стоявшая ближе к голове очереди.
«Неужели становлюсь похож на начальника?», – засомневался Пепел.
На втором этаже было уже потише, и очередь скопилась покороче, человек в тридцать. Здесь тихие люди осторожно шептались о заокеанских исках к табачным компаниям и отечественных секретах прокладки фановых труб при долевом строительстве. Какой-то то ли лысый, то ли бритый штымп пер в одинокую дверь в конце коридора.
– Нет больше приема…
– А я записан, – докапывался лысый.
– Вадим Ефремыч не может сверхурочно принимать, у него ОРЗ…
– А я шарфом обмотаюсь…
Еще через пролет стало совсем тихо и спокойно. Стены были обмазаны жидкими обоями теплого персикового цвета. На лавочке ютилась такая же персикообразная блондинка, украшенная пухлыми щеками и вздернутым носом, и с легким прибалтийским акцентом трындела по мобильнику:
– …Я ей заявляю: «Когда я на подиуме показывала Армани, ты под стол пешком ходила!», а она мне: «Меня тогда еще в проекте не было!». Тут у меня депрессия и началась…
Пепел устроился рядом, девица дала отбой, тяпнув по нужной клавише бордовым когтем.
– Вы к юристу?
Блондинка посмотрела затуманенным взором, кивнула и обдала Пепла запахом лаванды. Из кабинета напротив выпорхнул нетрадиционного вида паренек, мигом юркнувший вниз по лестнице. Девица медленно поднялась, качнув полными бедрами, продемонстрировала пышный зад, и вплыла в юристский кабинет. Из-за двери сразу же донесся приглушенный спор:
– Я с тобой десятый год живу, а ты все дурак дураком!
– Дай мне слово хоть сказать.
– Еще и ребенка завести хочет. Сам, как ребенок!
– Дай мне слово-то сказать!
Девица вылетела из кабинета, буквально прыгнув через порог. Выглядела она крайне возбужденно, горячая, как утюг, но Пепел уже переключился.
Кабинет являл собой типичную конторскую нору. С дээспэшным столом и портретом какого-то Вышинского на стене. Попахивало дихлофосом.
– Здр… – процедил юрист, оказавшийся примерно Серегиным ровесником, но уже с седой головой, отложил исписанный мелким почерком листок и вопросительно, даже доброжелательно уставился на Пепла, – уф… в чем ваше дело?
– Видите ли, – начал Пепел, без приглашения опускаясь на потрепанный стул, – я недоволен сделанной мне пластической операцией.
– Так не делали бы, – сразу попытался учить на правах старшего седой, – зачем? Природой дано…
– Поздно, – Пепла совсем не тянуло на философские дебаты, – во всяком случае, теперь я хотел бы разобраться…
– Где делалась операция? – перебил юрист.
– На дому.
Седой присвистнул:
– Да как же я тебе хирурга-то теперь найду?! Это, знаешь ли, не два пальца об асфальт. То есть, найти реально. А вот на чем обвинение строить? – и юрист бойко глянул на Пепла.
– А мы проще решим, – Пепел облокотился о стол, лицо его сделалось таким, что юристу перехотелось шутить и спорить, – ты того кренделя найдешь, мне отсигналишь и обо всем забудешь. Иск я сам вчиню.
– То есть как найду?
– Я тебе свое фото на добрую память презентую. Понятно, что такого рода операции в одиночку не делаются. Покрутись среди ассистентов, медсестер, анестезиологов, они – народ памятливый и языкатый.
Юрист для приличия поморщился:
– Все-таки, это частная практика…