Пепел и страховой бес Чубаха Игорь

Глава 3. Лечебное голодание

…О, если разум сохранить сумеешь,

Когда вокруг безумие и ложь,

Поверить в правоту свою – посмеешь,

И мужество признать вину – найдешь,

И если будешь жить, не отвечая

На клевету друзей обидой злой,

Горящий взор врага гасить, встречая,

Улыбкой глаз и речи прямотой,

И если сможешь избежать сомненья,

В тумане дум воздвигнув цель-маяк…

«Если» Киплинг Редъярд

Во дворе, под козырьком входа в подвал, скучал Пашка Лунгин. Он перетерпел ночь на вшивых матрацах и испытывал могучее камильфо от того, что с утра не принял душ. Хотя бы зубы почистить… С другой стороны ночевка прошла лучше, чем боялся, никто не пытался развести Пашку на шмотки. Не потому, что в этом дворе баблистый прикид – дурной стиль. Пашка верил, что его берегут, ничего другого этой кодле не оставалось.

Правда, после уймы колебаний младший Лунгин сам предложил обменяться футболками вожаку, и теперь на Болте красовалась заветная «Феррари», а Мешок донашивал воняющую рыбьим жиром «Гражданскую оборону» – здоровый подхалимаж.

Уже ночью, укладываясь спать в подвале, Мешок старался не думать о последствиях. Сбежать из дому ему было необходимо. Но в перспективу получения денег от папаши он верил не очень, на семейные чувства не рассчитывал. Словом, он ныкался в этой компании, принявшей его ради скорой и легкой наживы, на птичьих правах. И не хотелось думать, как потом выкручиваться, где прятаться, когда деньги не поступят. Тем паче, ходы назад уже отрезаны.

Пепел из конспирации тормознул машину старшего Лунгина не в назначенном месте, а на Вознесенском проспекте, правильно высчитав, что Садовая от Сенной площади перекрыта на ремонт, и меховому королю проспект не миновать. Позади остались превентивный осмотр салона в поисках жучков, синие купола церкви и кружение по переулкам с целью отсечь потенциальный хвост. Ровно в пять ноль-ноль черный, военного типа джип «Ламборджини» бесшумно притормозил у арки дома по улице Декабристов. Из джипа выпрыгнул Валерий Лунгин и Пепел.

– Где мой сын? – спросил Лунгин, он был бледен и тяжело дышал. Итог бескомпромиссного общения с початым супругой пузырем «Матрицы».

Пепел молча кивнул в сторону нависающего серой громадой дома и пропитавшейся кошачьим амбре арки. Через двадцать шагов они оказались во дворе, тесном, как птичья клетка.

Увидев «группу захвата», Пашка вскочил и затравленно огляделся в поисках пути ко спасению. Сделал было бессмысленный рывок в сторону подъезда, обжегся сигаретой, остановился рядом с обшарпанной скамейкой, с выражением невыносимой муки посмотрел на отца и незнакомого человека, опустил голову и обреченно взвизгнул:

– Нашли? Скоты… ну, берите, пёс с вами.

Приглашать было излишне.

Они выходили из двора. Мужчины шли по бокам отрока, будто оберегая его. Когда троица подгребла к козырьку арки, все и началось.

Пепел, интуитивно почувствовав исходящую от проявившихся навстречу тоже троих, заретушированных арочной тенью, человек опасность, решительно кивнул спутникам, чтобы те поворачивали обратно. И крайне не понравилось, что у центрового из встречных на поводке рыскал грязно-белый бультерьер с горящими во мраке глазами и телепающимся слюнявым языком.

Старый двор имел проходную парадную, туда Сергей и поволок спутников в расчете выскочить на улицу с другой стороны, позади встречных. Преследователи, а это в натуре оказались преследователи, ускорили шаг, но не побежали, чтоб не поднимать лишнего шума.

Из подвала выбрался Болт, сладко потянулся и застыл с распахнутым ртом, подаренная «Феррари» сидела на парне, как марлевая повязка на тяжелораненом, лишку не вдохнуть. И вдруг на Болта из арки со скоростью футбольного мяча полетел дыбящий бело-грязную шерсть пес. В прыжке взмыл на щуплую грудь, и сбитый снарядным ударом подросток кувыркнулся в клубке с питбулем обратно вниз по ступеням.

Злодеи настигли беглецов у дверей парадной. Обернувшись, Пепел на какую-то долю секунды не поверил глазам. Тот, центровой из преследователей, только что спустивший псину, походил на Серегу, как родной брат – рост средний, брюнет, серые глаза со стальным отливом, на вид около тридцати пяти лет, особых примет нет…. Пепел хотел захлопнуть перед троицей дверь, но «брюнет без особых примет» изловчился, схватил ручку. И не успел Пепел моргнуть, как враг с быстротой пружины ногой саданул Сергея, целя в печень. К счастью удар делался почти наугад, и оказался скользящим.

– У них мой портфель! – не вовремя попытался уличить нападавших в воровстве Пашка.

– Ходу на улицу! – крикнул Пепел Лунгиным.

Малый послушно рванул, чересчур просторная футболка затрепетала флагом, но отец все-таки оказался тормозом, и застыл с отвисшей челюстью. Трусливый, как военный вне строя.

– Папа! – завопил Пашка, оборачиваясь.

Двойник вломился в парадную, встречный удар в челюсть вышел неожиданным и ошеломляющим, беглецы выгадали секунд пять, пока вражина приходил в себя, не больше, но и это дало фору, этого вполне хватило Пеплу, чтобы закрыть вторую дверь перед носом чужака. Они выбежали на улицу, бросились к джипу.

– Ключ! – застонал Лунгин, – я забыл ключ внутри тачки! Грехи мои тяжкие, старый склеротик!

– Перестаньте, любезный, – приказал Пепел, обозлившись донельзя на растяпу, – какого лешего Вы приехали без шофера!

– Так надежней… Без свидетелей… – оправдывался Лунгин.

Пробежав по улице, слыша под аккомпанемент одышки старшего Лунгина за спинами дробный топот оклемавшихся преследователей, беглецы свернули на Лермонтовский. Причем в кунаках двойника Пепел признал и шофера, настырно предлагавшего вчера свои услуги у Московского вокзала. Вывод суров – против Сергея играли очень специальные люди, и только чудом Сергей пока не превратился в запаутиненную муху.

Огромная белая надпись мелом «машины не ставить», красовавшаяся на массивных черных воротах, привлекла внимание Пепла. Перемахнув через ограду, кое-как втащив Валерия Константиновича при помощи оказавшегося ловким, как обезьянка, Пашки, они очутились на территории синагоги: фронтоны, колонны, пилястры, тыры-пыры…

– Быстро внутрь, – скомандовал Пепел.

– Я… Я.. – пыхтел Лунгин, которого мучила жестокая одышка, – не могу больше идти…

– Надо!

– Я ща сдохну, реально!

– За мной, конкретно!

– Всё! Умираю! – просипел Валерий Константинович.

– Забей, спрячемся в автобусе! – крикнул Пашка.

Ничего другого не оставалось, Лунгин был не транспортабелен. Все трое влезли в стоящий перед входной дверью автобус, и вовремя. На Лермонтовском появился лжетаксер. Два его подельника куда-то испарились, наверное, отправились прочесывать иные вероятные маршруты или отрывать буля от куска мяса, прежде верховодившего двором. Если бы Пепел оставался желторотым придурком, то сейчас мужественно ринулся навстречу. Но очень, очень непростые граждане играли нынче против Ожогова, и каждый из них заведомо был одним в поле воином, посему рыпаться во встречную атаку воодушевления не находилось.

Шкаф решительно устремился к синагоге, ворота – не преграда. И наступила звенящая тишина. Охотник прислушался, помимо тока собственной крови он услышал… сдавленное кряхтенье. Автобус. Они – там? В этот момент астматик Лунгин не выдержал и зашелся в приступе, позор бывшему пловцу.

Надтреснутый кашель явился сигналом. Охотник рванул к автобусу, дверь, послушно подчиняясь грубой силе, уехала в сторону. Перемахнув ступени, короткостриженый мигом оказался в салоне. На полу, в приступе, корчился Лунгин. Рядом ерзал Пашка, испуганно глядевший на отца и шаривший по его карманам в поисках ингалятора. Около задней двери стоял напряженный, как трансформатор, готовый к схватке Пепел.

Оценивая обстановку, охотник-шкаф медленно, выверено ставя ступни, двинулся вперед. Из кармана объявилась мобила – собрался, шкура, вызвать подмогу. Огромный выброс адреналина заставил Пепла с корнем вырвать ближайший горизонтальный поручень и первым кинуться на противника. В последний момент чужак спрыгнул на ступени, удар Пепла пришелся в стекло кабины, охотник рукой схватил Пепла за ногу и дернул на себя. Под каблуками хрустнул выроненный мобильник, Пепел потерял равновесие, грохнулся на охотника, они оба вывалились из автобуса на сырой асфальт.

Пепел оседлал короткостриженного, переведя бой в партер. Не успел Сергей нанести удар в оскал, как охотник сделал элементарный мост в попытке скинуть Пепла.

Старая бойцовская закалка помогла удержаться. А дальше ни один из блоков не выдержал больших амплитудных ударов, обрушивающихся с энтузиазмом метронома. Буквально через несколько секунд фас и профиль охотника были захлюпаны собственной кровью, пузырящейся из сломанного носа и разбитых бровей.

Но при очередном замахе Пепла охотник повторил мост, и на это раз ему повезло. Пепел неудачно упал не на бок, а на спину.

Воспользовавшись моментом, охотник помножил Пепла на ноль, двинув ему пяткой между ног.

Дальше шкаф вскочил, и начал, в традициях уличного боя без правил, пинать Пепла остроносыми туфлями, очень ему жаль было, видимо, раздавленного мобильника и свернутого шнобеля. В руке битюга возник ТТ, но пускать ствол в дело неслучившийся таксер не поторопился, очевидно, предъявил, как лишний аргумент в драке, с расчетом, что Пепел обязан замандражировать. Рука Пепла потянулась к лодыжке, тяжеловес заметил движенье и наступил на кисть:

– Ты мне не нужен. Отдай ребенка, не нарывайся. Сам не знаешь, куда лезешь. – Злодей пятерней смахнул кровь с расквашенной морды и некультурно вытер руку о брючину. Плебей.

– Нет проблем, мужик, бери щенка, не собираюсь из-за него подыхать. – Отозвался Пепел, уже ничтоже не сумнящийся, что не схлопочет пулю. Анонимным врагам выгодно, дабы Пепел оставался живехонек, а у ментов под рукой до поры беспомощно брыкался козел отпущения.

– Вот и умница, – похвалил убийца и слизнул юшку со вспухшей губы. И не звенело в его голосе ни миллиграмма обиды за урон фасаду. А лучше бы звучало, иначе, получается, Пепел сражался не с живым человеком, а чем-то вроде зомби. Отойдя от Пепла, казалось, совсем обессилившего, лжетаксер повернулся к автобусу и двинул к передней двери.

И тут же оклемавшийся папаша и его сынок прыснули через заднюю дверь. Подхватившийся на ноги Сергей следом за ними нацелился внутрь синагоги, перепрыгивая через три ступени. Преследователь наблюдал за маневром с кривой ухмылкой, совершенно не собираясь ставить рекорды по бегу на короткие дистанции – куда беглецы денутся с подводной лодки?

Оба Лунгина втиснулись за алтарь. Пепел занял позицию напротив входа, делая ставку на перепад в освещении и то, что шары громилы залиты собственной сукровицей. Лжетаксер вошел внутрь веско, широко ставя ноги и громко топая, как статуя командора, держа ствол наготове. Увидев Пепла, немедленно выстрелил, но – в колени. Пепел предусмотрительно закачал маятник, обо что-то перецепившись, упал, чувствительно приложившись лбом о деревянную скамью.

Шкаф уверенным шагом измерил расстояние к алтарю. Лунгины сидели тихо, прижавшись друг к другу, словно птенцы в гнезде.

– Ну что, великолепная семейка, пошли, что ли? – устало предложил охотник и взял Пашку за ворот. Свободной рукой злодей прижал холодный ствол к заплывающему фиолетовым соком глазу.

– Неси! – нагло ответил Пашка, – у меня со страху ноги отнялись. Пашка не шевелился, уставившись в родинку над переносицей похитителя.

– Не ври, – равнодушно ответил охотник.

Пашка обиделся и с достоинством парировал:

– Я не вру, а лгу. Врут маленькие дети.

Этого краткого и дебильного разговора хватило, чтобы Пепел под лозунгом «А за козла отпущения ответишь!» нашел силы тихой кошкой шастнуть со спины к лжетаксеру. Глаза сфокусировались на защищенной шарпеевидными складками могучей шее – голыми руками бесполезняк. Вооружившись первым, что подвернулось под руку – увесистым семисвечником – Сергей занес руки над теменем врага. Охотник интуитивно почувствовал движение за спиной, оглянулся.

– Живуч… – удивился амбал.

Пепел от души шарахнул ухаря ритуальной медью по голове. Клацнул выпавший из пальцев ствол. Шкаф, все-таки оказавшийся не зомби, а заурядным незаконопослушным гражданином, стек под ноги по оси симметрии. Жаль, волочить его с собой для последующего допроса не выгорало, того и гляди, в дверном проеме возникнут лжетаксерские коллеги, усиленные бультерьером.

Когда папа с сыном выбрались из щели, Пепел без слов содрал с Валерия Константиновича плащ и отбросил подальше, будто тот источал радиацию.

– Зачем?!

– Жучки. Тебя пасли, и ты привел этих гоблинов на хвосте. Давай ключи от машины.

– Зачем?!

– Маячок могли зарядить в брелок, под капот, в бампер…

– Я же их захлопнул!

– Тогда гони свою мобилу.

– А это еще зачем?

– Ты мгновенно пеленгуешься как по исходящему, так и по входящему звонку, а я с тобой, видать, пока одной веревочкой связанный.

Лунгин, демонстрируя некоторую непокорность, трубу вытащил на свет божий, но не отдал, а извлек сим-карту и переломал в пальцах. И здесь Пепла кольнула интересная мысль. А если трое преследователей явились во двор не по радиомаяку и совершенно не планировали встретиться здесь с товарищем Ожоговым? Ведь преследователи – по повадкам умудренные люди, а такие персонажи не ленятся обеспечивать себе троекратное преимущество. И тогда получается, троица явилась именно за сопляком в воняющей рыбьим жиром футболке. Кто же ты такой, или чего ты успел натворить, Павлик Лунгин?

– Прекратить! – рыкнул Сергей Ожогов, но команда относилась не к старшему, а к младшему Лунгину, тянущему руку к заманчиво лежащему на полу ТТ.

Молоденький лейтенант от скуки дергал на себя и задвигал обратно фанерный ящик стола, стараясь сделать это без скрипа.

Скрип-скрип.

Он загадал, что ровно через минуту после успешной попытки появится Павлова.

Скрип-скрип. В ящике шуршали пожухлые бумажки, перекатывалась парочка авторучек с негодными стержнями, по дну ящика гремел задубевший огрызок пряника, из ящика душисто пахло яблоками.

Скрип-скрип. От досады младший лейтенант Михаил Игнатик был готов сгрызть ногти на обеих руках. Еще год назад он, курсант школы милиции, и мечтать не смел о том, что попадет в опергруппу. Его и в школу-то взяли только за спортивные достижения. Не было фамилии Игнатик в списках, по которым заблаговременно отделяется будущий контингент молодой поросли оперов, и все тут. А бегал Миша быстро. Чемпион Европы – не хило, увы – среди юниоров, но для осуществления тайной мальчишеской мечты молодежки хватило.

Правда, мечтал Мишка на самом деле не на рецидивистов чумазых охотиться, а раскрывать коварные замыслы международных шпионов. Но рухнул Союз, шпионов стали называть разведчиками, а потом вроде и вовсе – отменили. Вместо них косяком пошли террористы, а разве пошлют зеленого лейтенанта искать по городам и весям бородатого вахабита? Не пошлют. Скрип-скрип.

Лейтенант вспомнил, как на давешнем совещании Павлова сидела, закинув ногу на ногу, а чулочки ее так и хотелось погладить. Казалось, только коснешься, как между ладонью и нейлоном проскочит и ужалит искра. Не больно ужалит, а сладко-сладко. А потом капитан Павлова вдруг уронила карандаш и нагнулась, шаря под столом, и ее бедра изогнулись столь впечатляюще, что Игнатику для отвлечения раскалившегося естества срочно пришлось уставиться в забрызганное дождем окно и вообразить, будто он мотает марафон по заснеженной Сибири.

Скрип-скрип. Вон, доверили матерого преступника аккуратно найти и повязать, то есть, конечно, сперва опросить эту зареванную медсестру и бестолкового охранника, которым убийца в наглую автограф оставил, а уж потом отправляться на розыски. Но и так все ясно. А эта Коко-шанель, мало того, что – баба, так еще и дура… бросила лейтенанта скучать в кабинете, приказала не отлучаться, а сама слиняла по делам. Небось, явится накачанная пивом, как, нашептывают, не раз уже случалось, устроит разбор полетов, городя огород бессмысленных претензий, тем временем матерый убийца вылезет из логова, наверняка сейчас собирает скарб в чемодан по адресу прописки, и бобик сдох. Скрип-скрип.

День тому по зданию включили зимнее отопление, и как всегда глобально. По привычке мостившиеся задами на батареи сотрудники немедленно подскакивали, в отделении стало жарче, чем на малом ракетном корабле во время учебных стрельб, все поневоле развешали по шкафам верхнюю одежку, оставшись в рубашках. Капитан Павлова, широко расставив кулаки по столу лейтенанта, и навалившись на них всем своим аппетитным грузом, за что-то распекала Ивасика, а он, вроде бы виновато понурив глаза, на самом деле бесстыдно пялился в вырез на ее груди…

Лейтенант Игнатик бегает быстрее кого угодно. Преступник не откроет дверь, забаррикадируется, он вооружен. Поэтому лучше брать его на выходе, он выскочит внезапно, и Михаилу ничего не останется, как рвануть следом по ночному городу. Игнатик будет преследовать преступника до тех пор, пока не загонит в тупик у каких-то гаражей, и там развернется жестокая схватка. Тут лейтенанту стало страшно. В стрельбе он всегда был слабоват, в рукопашных делах – такая же фигня. Воображение услужливо поставляло идиллические картинки – его, Михаила, тело, распростертое в луже крови, топот ног сослуживцев, последний поцелуй в лобик капитана Павловой, увы (или к счастью?), чисто материнский и отдающий пивом и крепким табаком…

– Ать вашу, где эта лохудра шляется? – донесся из коридора голос главного начальника, майор Горячев тоже потерял спокойствие, – Интересно мне, под кем она лежит?

– Под депутатами, знамо дело, – откликнулся невидимый из кабинета старлей Фролов, потянуло «беломором», – Сегодня надерется в хлам, завтра операцию завалит, и хоть бы хны, погоны на месте. Помните, как зимой по ее милости Ваську ранили? Медицина чуть не загнулась, пока его штопала, а капитанше – все трын-трава. Рапорт на нее подали, чин чином, а в ответ – типа, сам виноват.

Скрип-скрип. Ивасик вспомнил, как два дня тому Павлова влетела в кабинет и швырнула на стол перчатки. Он только что разгреб стол от барахла и сидел в блаженном безделии. Перчатки поехали по вытертому лаку и шлепнулись точнехонько на ширинку форменных брюк. И Павлова с равнодушной улыбочкой, как ни в чем не бывало, переклонившись через стол, сгребла свое хозяйство с причинного мужского места… Естество, понятно, встало дыбом, конфузно оттопырив штаны. Как тогда Ивасик покраснел!

А сегодня с утра Павлова вошла в кабинет и заперла за собой дверь. Ивасик даже не успел сообразить – что, как, почему, а Павлова накинулась на мальчишку с жадностью голодной кошки, содрала, губя пуговицы, рубашку, закатила юбку под грудь… И трахнула парня в отвратительно неудобной позе. Именно она его трахнула, а не он ее – он даже не успел понять, что, где, когда.

Теперь он ждал Павлову, надесь объясниться виноватым шепотом.

– Эй, молодой! – одернули из коридора, – Хорош ящик мучить, дуй сюда с документами по больничной мокрухе, без Павловой обойдемся.

– Сергей, давай… Давайте… – рухнув на кресло в вагоне, Лунгин запнулся, не зная, как обращаться к Пеплу – на «ты» или «вы». Ситуация щекотливая. Этот человек, с одной стороны, спас его сына, а с другой – рецидивист, уголовник…

Пепел молча наблюдал работу мысли на лице старшего Лунгина. Сей хмырь симпатии вызвать не мог. И хоть видел Сергей колонкового барыгу первый раз в жизни, хлебнул Ожогов всякого вдоволь, научился с одного, беглого взгляда оценивать встречного и делать о пациенте верные выводы.

Надо ли говорить, что это драгоценное умение Пепел не любил тратить на анализ имбецилов типа свалившегося на его голову папаши-Лунгина. Но относится к попутчику как-то иначе, кроме как к вынужденному деловому партнеру, Пепел не имел права: до далекой разгадки кем-то сочиненного кроссворда Ожогов заинтересован, чтобы оба Лунгина ошивались в пределах видимости. И чтобы отношения не были натянутыми. Лучше – по возможности доброжелательными. Поэтому Пепел наступил на гордо собственной песне и обронил:

– На «ты».

Кстати, когда предлагаешь обращаться к тебе на «ты», а сам продолжаешь «выкать» – это зеркальным образом вызывает у собеседника какого-то особенного толка уважение.

– Сергей… – начал Лунгин и опять запнулся.

А вот это обращение коробило: «Сергей» остался где-то в далеком прошлом.

– Сергей, ты тут главный… Я правильно понял? Хорошо, я согласен… А куда мы едем? Надо бы куда-нибудь подальше от центра, – бобровый деятель робко посмотрел на Пепла. Тот ответил недоуменным взглядом. И в этом взгляде Лунгин прочитал ответ: «Валерий Константинович, вы, кажется, только что сами определили иерархию?».

– Я не настаиваю, я просто уточняю, – поспешил исправиться Лунгин, – ведь прятаться нужно в Тьмутаракани, за городом…

– Да тише, вы! – цыкнул Пепел, – еще матюгальник у машиниста попросите, чтобы никто не прослушал!

Лунгин стушевался.

«А вроде, бизнесмен – мозги должен иметь… хотя, и имеет… курино-ондатровые», подумал Пепел. Он с омерзением посмотрел на Лунгина, низко опустившего голову. Плечи у попутчика вздрагивали.

– Простите, Сергей, плохо соображаю… Я, все-таки, только что еле жив остался… – он осекся, бросил быстрый взгляд на еще сонного Пашку.

Лунгин был соплив. Но ни жалости, ни сострадания к нему Пепел не испытывал. Хотя винить пыжикового папика за реброломный раут на хазе у Эсера особого смысла не светило. Может, даже стоило поблагодарить – без ласкового слова Савинкова куковал бы нынче Пепел на ментовских опознаниях и делал ставки в уме на то, какой срок прокурор зачитает: типа, восемнадцать с половиной против одного. И за наведенный хвост Лунгина винить не с руки – салабон в таких играх. Но это – лирика.

– Выходим, – скомандовал Пепел.

– А-а… Это что за станция? Я так давно не ездил в метро… Ах, ну конечно, «Гостиный двор», – бубнил Лунгин, заискивающе глядя на Пепла, – на пересадку?

– На выход, – и не удержался от горькой шутки, – с вещами! – Хотя не до шуток, двойник-вражина показал зубы, и эти клыки оказались такого размера, что родные косточки от вероятного могильного холода заныли. Пусть беглецам повезло оторваться на халяву, но надолго ли? Их ищут, и очень старательно ищут.

– Блин, ну что вы меня тащите? – Ныл и упирался Пашка, – скоты, тоже, нашлись, блин, умники… – утопая в наспех купленной и, понятно, с размером промазали, куртке.

Новый плащ на старшем Валерии Константиновиче тоже сидел, как корова на седле. Хорошо, через два квартала после магазина Пепел заметил бирку на рукаве и сорвал.

– Молчать, – процедил Пепел, и неожиданно для самого себя прибавил витиеватую непечатную фразу.

Пашка с уважением посмотрел на Пепла и притих. Вместе с толпой спешащего по домам народа их понесло на экскалатор и выплеснуло в дрожащий от гула вестибюль. С электронного рекламного табло беглецов призвали читать журнал «Интербизнес». А в голове Пепла прокручивалось только что пережитое: троица специально обученных громил явилась в вонючий проходняк за сбежавшим от семейных дрязг мальцом. То есть, если судить по приложенным врагами усилиям, этот пацан для них был на вес золота.

– Пепел, я пить хочу, сил нет, – после паузы тихо сказал мальчишка, тот самый, типа золотой.

Пепел кивнул в сторону ближайшего, встроенного в стену ларька. Отец и сын, отстояв безропотно очередь, отоварились лимонадом. Сергей антракт использовал, чтобы тщательно отзыркаться по сторонам, и к некоторому облегчению отметил, что ни в манерах дежурящих по залу серых, ни в водовороте пассажиров нет нервозности больше, чем обычно. Их ищут, но в набат не колошматят.

Вечером Невский не был так омерзительно многолюден, как в дневные часы. Попадались интеллигентного вида колдыри, неформальная молодежь и истасканные проститутки. Одна из них догнала Пепла и Лунгиных. Замерзающая в не по сезону легком, дырчатом платье, костлявая, испитая, беззубая, на вид лет пятидесяти (хотя ей могло быть и тридцать).

– Ребят, сигаретки не найдется? – заговорила она, идя быстрым шагом рядом с компанией. Мадмуазель попеременно смотрела то на Пепла, то на Валерия Константиновича.

А Сергей ломал голову: из чего в России можно выжать денежку, похищая подростков, если не цыганить за умыкнутых выкуп? Может, их крадут, чтобы сбывать в забугорные благополучные семьи? Возраст не тот, скорее уж для публичных домов или армии, вроде камбоджийских формирований Пол Пота. Но для публохат – риск немалый, статьи УК жестокие. А для войны проще сзывать молодежь где-нибудь во Вьетнаме. Или чечены? Но тогда почему в Питере, а не ближе – где-нибудь в Краснодарском крае?..

– На, – чтобы быстрее отвязаться, Лунгин протянул ночной фее полупустую пачку. Вообще-то в отношении женщин он был эстетом, к проституткам относился нормально, соглашаясь с, кстати, философом Розановым, утверждавшим, что эти женщины – величайшие благодетельницы человечества. Но встретившийся им экземпляр Лунгин за женщину считать не мог всяко.

– Дай-ка хлебнуть, – обратился он к сыну и взял у того из руки бутылку.

Пепел стал прикидывать, не использовать ли сеньориту в целях маскировки. Верняк, у Чиччолины есть хата… влить в претендентку литр водяры, чтоб не путалась под ногами… Но чересчур в падлу, да и такие «гостиницы» враг прочешет по высшему разряду, Пепел бы сам облаву с этого начинал.

– Мальчики, дюже пить хочется, – продолжала проститутка, в спешке меряя тротуарную плитку.

– Значит, так, – Лунгин приостановился, достал из кармана монету, – если орел, идем в кабак. Решка – прощаемся.

– Хорошо! – фройляйн обрадовалась.

Лунгин разжал кулак и показал решку:

– Счастливо оставаться.

Они почесали дальше. Вслед раздавался простуженный мат. «Хоть какая-то от него польза», – подумал Пепел. Лунгин преданно посмотрел на Пепла, видимо, ожидая похвалы.

– Спасибо, Валерий Константинович, – не пожадничал Сергей.

Тот удовлетворенно хмыкнул, но Пепел этого уже не заметил. Мысли кружили по другим ипподромам. Самое неожиданное в произошедшем, что Пепел реально встретил своего двойника. Это был не просто очень похожий человек, это был натуральный близнец. Поневоле на ум приходила белиберда из индийских фильмов. Но Индия оставалась далеко, и верняк стопудовый, не было у Сергея Ожогова родных братьев-сестер… Или?..

– Папа, вообще-то, ты поступил грубо, – раздраженно отнял назад лимонад Пашка.

– Да что ты? – искренне изумился отец, – с ней-то, с этой?

Пашка так и затрясся, даже отшатнулся от отца.

– Почему?! Потому, что она проститутка? Это просто работа!

– А почему ты так зацепился, я не понимаю? – в свою очередь взъелся Валерий Константинович.

Пепел слушал вполуха. Пашка даже обрадовался возможности поддеть, огорошить, расстроить отца:

– А потому, что моя девушка – тоже проститутка, – с некоторой гордостью заявил он.

Лунгин остолбенел.

– Не останавливаться, – подстегнул Пепел и тут же опять перестал обращать внимание на спутников. Или?.. Или все-таки была в семье Сергея Ожогова тайна вроде «Железной маски»?

– Пашка, – с ужасом проговорил Лунгин, – но это, это же… непотребное занятие…

– А что? – С вызовом спросил Пашка, готовый кинуться в бой, – вот наша мама кем работает? Бухгалтером. А моя Алена работает проституткой. И то и другое – профессии.

Мысли Пепла заинтригованно нашпилились на следующие восклицательные знаки: двойник похищал подростков, а этот шкет сам сбежал. А вдруг малец именно ради того и сбежал, чтобы не оказаться похищенным? Но тогда это не типичный нынешний подросток, а нечто не слабее седьмой инкарнации Будды, за которым гоняются эдакие посланцы Ада. Блин, вот до чего можно дошизоваться, когда не хватает фактов. Ладно, версии о брате-близнеце и о сверхгениальном юнце отложим в дальний ящик, все должно быть по правилу «скальпеля» банальней, поэтому и мы станем опираться на варианты попроще. Ведь «по оперативным данным» не от злодеев сбегал малец, а от чокнутых родителей. Просто, бунтует чадо.

Чадо бунтует, и бунтует назло ему. «И чего ему не хватало?», – искренне не понимал Лунгин. На всякий случай он решил перевести разговор.

– Сергей, куда мы идем?

– Туда, – Пепел размыто кивнул вперед. – Только предпочтительней звать меня «Пеплом».

Больше вопросов не послышалось.

Через пять минут они вышли на Конюшенную площадь. Пепел свернул во двор, Лунгины не отставали. Все трое уверенно прошли мимо охранника в покосившейся будке, который лениво посмотрел вслед и продолжил читать самоучитель у-шу.

– А что здесь? – гастролерно спросил Пашка.

– Здесь – таксопарк, – ответил Пепел, – нам дальше.

Двор был проходным и абсолютно пустым. Эхо шагов ломалось об окружающие облупленные стены.

– Кажется, когда-то здесь были конюшни, – задумчиво произнес Лунгин, рассматривая мощеную кладку под ногами.

За таксопарком высилась темная труба котельной. Само здание выглядело безнадежно запущенным, однако было крепким.

– Здесь что, твой знакомый? – поинтересовался Лунгин-меньшой.

– Нет. Но попробовать можно. Я место знаю, тихое и неприметное, – неохотно объяснял Пепел. В этом дворике они с приятелями еще в пору полового взросления распивали портвейн под гитару.

Сергей несколько раз стукнул кулаком в огромную, обитую железом дверь. В окнах горел свет. Пепел постучал еще раз. Дверь отворилась. Из тускло освещенного проема на них уставился худой бледный парень лет двадцати пяти, мину открывшего дверь трудно было назвать счастливой. Небольшие глаза за узкими очками глядели подозрительно.

– Второй сменщик здесь? – тоном большого начальника спросил Пепел.

– Тебе-то что? – нахмурился парень, явно не найдя языком более удачного отшива.

Из-за спины парня выглянула роскошная брюнетка в полурастегнутой рубахе и наспех натянутых джинсах. Как ни вымучился Валерий Константинович (на три инфаркта), при виде брюнетки мысленно облизнулся. Краем глаза Сергей заметил выражение воротникового короля. За последние несколько часов Лунгин достал его, аки камень в ботинке, от этого пропало всякое желание церемониться. Молча отодвинув парня, Серега ступил в теплое, но сырое пространство. Очкарик самоуверенно зевнул:

– Я охрану позову. Видел табло у входа? Посторонним, и всё такое…

– Сколько угодно. Не забудь добавить начальнику, что тебе помешали, – Пепел кивнул на брюнетку. Итак, размышлял он, проблема имеет две занозы: подростки и близнец. Причем, песенку о маньяке заведомо допускается похоронить, маньяки по осени не сбиваются в стаи. И, особо отметим, не заточены работать так профессионально. Сергей уже жалел, что цыганское счастье столкнуло его не с маньяком. При этом – на все сто – двойник и есть похититель остальных малолеток.

– Что надо-то? – снизил обороты котельщик.

– Ночь переночевать.

Очкарик посмотрел тоскливо. Видно было, что ему, в принципе, все по фиг.

– Ну, вы даете, мальчики, – кокетливо завозмущалась брюнетка, – вломились сюда, можно сказать, грубо и насильственно…

После этих слов Лунгин уже не сводил с нее глаз.

Невероятно высокие потолки, коричневые котлы, наросты лестниц в два этажа, каменный кривой пол, разводные ключи под ногами, какого-то зеленого отлива кошка – одним словом, индустриальный пейзаж. Пашка, еле отогревшийся после прогулок в одной продуваемой футболке, нацелился на топчан. Из разорванной коричневой кожи внятно и убаюкивающе торчали клочья желтой ваты.

– Ну вот, – пропыхтел Валерий Константинович, – наконец-то… – он запнулся, сначала хотел сказать «всё кончилось», но поправился, – наконец-то передышка.

– Хотелось бы верить, – мрачно процедил Пепел.

– А что, вы думаете, всё еще впереди? – наивно поинтересовался Лунгин, продолжая пялиться «на присутствующих здесь дам». Ожогов с омерзением отметил: что бы он ни сказал, Лунгин заранее согласен с его мнением.

– Возможно, – бросил Пепел, показывая, что разговор закончен. «Нет, видимо, наш Лунгин не козел, просто козлит. Но козлит несносно», – подумал он. Только наивный мог предполагать, что наступила минута отдыха – Пепел сомневался. И уже в голове смаковал версию, что сыр-бор разгорелся не из-за младшего, а из-за старшего Лунгина. Надо бы поспрошать с пристрастием, какие у того капиталы?

На рыжем деревянном столе красовался ополовиненный пластиковый баллон с пивом. Решив выдерживать роль, Пепел взял балдометр, отвинтил крышку и прильнул к горлышку, на правах главного оставив на донышке.

– Скотина, – констатировал сменщик, впрочем, с уважением.

Лунгин меж тем не терял времени.

– Валера, – галантно назвался он, подойдя к брюнетке, торопливо подхватил ее ручку и демонстративно поцеловал. Увы, в этом бегемоте откуда-то внезапно появилась галантность.

Парень искоса наблюдал романтическую сцену, ирония во взгляде отсутствовала. Сергей мысленно взвыл: ну что не хватает этому уроду Лунгину?! А Валерий Константинович принялся грузить девушку какими-то мудреными рассказами об огранке бриллиантов. Та слушала, явно скучая, но, наверное, боялась разозлить незнакомых мужиков, ввалившихся среди ночи. Ясно же, бандюки. И ребенка не постесняются. Пепел хмыкнул – а вдруг Валерий свет Константинович реально шарит в брюликах? Не из-за этого ли такая шикарная облава?

– Слушай, Павка, – обратился Сергей, – я понимаю, ты отцу подгадить, научить его жить мечтаешь. Чтобы понял, какой ты на самом деле хороший и как без тебя плохо. Но ты мне одно скажи – при чем здесь Димыч?