Крепость королей. Проклятие Пётч Оливер

Глава 12

Рамберг, 5 июня 1524 года

от Рождества Христова

Следующим утром хоронили убитых в деревне.

При штурме Рамбурга погибло более двадцати мужчин. А также три пожилые женщины, которых Вертинген держал в качестве служанок и проституток; в пылу боя их зарезали, как свиней. Хуже всего пришлось крестьянам Рамберга. Дома их по большей части были сожжены, поля разорены. Когда Матис стоял перед свежими могилами, которые ландскнехты вырыли в долине неподалеку от кладбища, женщины и дети смотрели на него заплаканными глазами. Многие семьи остались теперь без отцов и кормильцев, посевы уничтожены. В ближайшую зиму самые слабые из них умрут голодной смертью. У одной из женщин в привязанном за спиной свертке заплакал младенец. Матис почувствовал, как у него сжалось сердце.

– Чем же провинились эти люди, что пришлось их так наказать? – тихо спросил он скорее самого себя.

Юноша стоял немного поодаль от могил и смотрел, как крестьяне вместе молились за своих близких.

Ульрих Райхарт рядом с ним безразлично пожал плечами:

– Они связались не с тем феодалом.

– Но у них не было выбора… – Матис покачал головой, не сводя глаз с оборванцев у могил; некоторые бросали в ответ злобные взгляды. – Им нельзя покидать своих наделов, таков закон! Даже если им захочется пожениться с кем-то из другого селения, приходится сначала испросить разрешения у феодала. Даже помирают под его надзором!

– И все же дела их не так плохи, как у тех, – проворчал Райхарт и кивнул в сторону выжженных развалин.

На крепостных зубцах были выставлены головы Вертингена и его солдат. Вымазанные смолой, они еще долго будут служить устрашением для других, пока вороны не склюют их все без остатка.

– Так уж устроен мир, – продолжал Ульрих. – Крестьяне пашут, священники молятся за спасение душ, а рыцари воюют друг с другом. Всегда так было.

– Но оставаться так не должно. Крестьяне тоже могут воевать.

Старый орудийщик рассмеялся:

– Только при отце такого не говори! Он до сих пор рыцарей считает посланниками небес. Ну да, может, он и сам скоро перед…

Он осекся, заметив, как онемело лицо у Матиса.

– Прости, – сказал он и прокашлялся. – Я не хотел…

– Все в порядке. Эй, стойте! Не так быстро!

Матис резко развернулся и поспешил на помощь солдатам, которые нагружали повозки и готовились к отъезду. Забинтованная нога еще болела, но орудийщик не обращал на это внимания. С мрачным видом он взялся за одну из веревок, с помощью которых ландскнехты поднимали на телегу разбитую Толстушку Хедвиг. Даже в таком виде это произведение искусства стоило приличных денег.

Матис старался не думать ни о чем, кроме работы. Вот уже несколько дней он не вспоминал о больном отце. Теперь же его вдруг охватил невыразимый страх, что старик мог в это время умереть, не благословив сына на прощание. Неужели и он, подобно этим крестьянам, будет скорбно и беспомощно подбирать слова, которые все равно останутся неуслышанными?.. Тяжелый труд, возня с упрямыми волами – все это немного его отвлекло.

– Упрямая скотина! Хуже моей дочери!

Это Филипп фон Эрфенштайн в ярости вцепился в рога волу, запряженному в первую повозку. Правая рука его была перевязана, и сам он немного хромал. Но в схватке с животным позабыл обо всем, чем заслужил сердитый взгляд отца Тристана, который всего пару часов назад осматривал рыцаря. Покачав головой, монах подошел к Матису, воскликнув:

– Рана в любое время может воспалиться, и он потерял много крови! Не моя вина, если наместник вдруг помрет от гангрены.

– Он и перед этим как следует выругается.

Матис улыбнулся. Действительно, не верилось, что еще вчера Филипп фон Эрфенштайн дрался в смертельном поединке. Старый рыцарь был в прекрасном расположении духа – кровавая дуэль, несмотря на ранения, словно пробудила в нем новые жизненные силы. Убитые, казалось, нисколько его не беспокоили. Матис решил, что во время сражений наместник видел куда больше трупов.

Прошло еще два часа, прежде чем погрузили всю добычу и орудия. Солдаты взяли в деревне еще две повозки и нагрузили их сундуками, сукном, снопами пшеницы и мебелью. В конце концов Матис устроился на облучке последней телеги, между тем как Шарфенек с Эрфенштайном возглавляли колонну верхом на лошадях. Прогремел приказ, и обоз, нагруженный добычей и осадной техникой, пришел наконец в движение.

Матис заметил, что многие из ландскнехтов и выживших крестьян теперь смотрели на него с уважением. Пробив брешь в стене, он и в остальное время не сидел сложа руки и стал в глазах окружающих кем-то вроде фельдфебеля. Люди слушались его приказов и больше не смеялись над его новой должностью.

Вскоре болотистые участки долины остались позади, и повозки выкатили на поросшую травой дорогу. Матис устало вытер пот со лба. Когда впереди показались первые селения Анвайлера, перевалило уже далеко за полдень.

– Знатно же мы потрудились, – проговорил стражник Гюнтер, когда они, изможденные, устроили короткий привал. – После этого штурма и резни, думаю, мы заслужили кружечку-другую. Особенно ты, Матис, – он подмигнул юному оружейнику. – Ну так что? Ты с нами?

Парень растерянно взглянул на стражника:

– О чем это ты?

– Сегодня вечером мы собираемся в Анвайлер. – Гюнтер ухмыльнулся: – Граф освободил на ночь почти всех своих людей, чтобы они промотали награбленное. Ну и мы с Ульрихом и Эберхартом тоже решили избавиться от крейцера-другого. Трактирщики в Анвайлере открывают в честь праздника большую бочку вина, ворота обещают не запирать до поздней ночи. Может, и шлюхи придут! Как ты на это смотришь?

Матис улыбнулся и развел руками:

– Ты забыл, что меня разыскивает наместник Гесслер. К тому же Агнес…

– Ах, эта Агнес! – грубо перебил его Гюнтер. – Хоть раз забудь про свою Агнес и подумай о себе. Ты оглянись вокруг!

Он показал на крестьян и ландскнехтов, которые расселись рядом с ними и затянули похабную песню о бесславной кончине Черного Ганса. Имя Матиса в ней тоже фигурировало.

– Ты для них что-то вроде героя, – продолжал распинаться Гюнтер. – Хоть раз позволь себе повеселиться! Потом можешь и дальше сидеть в своей мастерской, пока на воздух не взлетишь… Вечно ты ходишь чернее тучи. Тебе и впрямь не помешает немного развеяться.

Матис рассмеялся:

– Может, ты и прав. Но вот Гесслеру вряд ли придется по вкусу, что я развлекаюсь в его городе.

– Серьезно? Ты и в самом деле думаешь, что Гесслер осмелится взять да и схватить героя Рамбурга?

Гюнтер достал серебряную бутылочку – вероятно, трофей из захваченной крепости – и сделал щедрый глоток.

– Да эти люди тебя из ада вызволят и рогатому накостыляют, если понадобится, – продолжил он заплетающимся языком. – Да тебя никто и не узнает во всей этой суматохе. – он благосклонно сунул ему под нос бутылочку, из горлышка которой тянуло крепким спиртным. – Ну так что? Ты с нами?

– Ну… хорошо, – ответил Матис, еще снедаемый сомнениями. – Я с вами. – Тут он предупредительно вскинул руку: – Только никаких шлюх, договорились? Это мое условие.

Гюнтер оскалился и вложил бутылочку ему в руку:

– Никаких шлюх, договорились. Если хлебнешь этого, тебе все равно с ними ничего не светит. Через час выдвигаемся.

Матис сделал большой глоток и почувствовал, как алкоголь огнем растекается по желудку. Юноша сразу почувствовал себя немного лучше. Он был героем – хотя бы на эти несколько дней.

А всякий герой заслуживает отдыха.

А неподалеку, над крышами Анвайлера, пролетал голубь с крошечным свитком шелковой бумаги, доставшимся ему от предшественников. Он проделал долгий путь в эти края, запертый в темных ящиках и тряских повозках. Пришло время возвращаться домой, где его ждали корм и теплое гнездо.

Там, откуда был родом голубь, стоял вечный зной и отвесные скалы рассекали пейзаж. Земля была иссушена и бесплодна, а небо простиралось до самого горизонта. Но пока внизу раскинулись лишь бескрайние леса. Люди, что крошечными насекомыми тянулись к крепости, ничего не знали о зашифрованном послании, привязанном к лапке голубя. А если кто-нибудь и поймает его в сеть или подстрелит, то содержание письма, скорее всего, останется для охотника загадкой. Оно было написано кодом, расшифровать который мог лишь отправитель или получатель.

B. A.R. B.A. R.O. S.S. A.

Словно влекомый невидимой нитью, голубь летел в направлении юга.

Стоя на крепостной стене, Агнес еще издали заметила приближение обоза. Она прождала целый день и вот, ближе к вечеру, была наконец вознаграждена. По крутой дороге неспешно взбирались шесть нагруженных доверху повозок, до крепости доносились громкие приказы и смех. Агнес подобрала платье и пустилась вниз по ступеням, навстречу солдатам. Когда она добралась до пашен у подножия крепости, с повозок уже сгружали первые трофеи. Граф Шарфенек верхом на коне командовал группой крестьян, уносивших в сторону его крепости ящики с сундуками. При виде Агнес, вспотевшей и запыхавшейся, он нахмурился.

– Надеюсь, ваш неподобающий вид вызван лишь радостью видеть нас в полном здравии, – заметил он, пересчитывая ящики. – Как вы наверняка заметили, все закончилось вполне удачно. Этот хитрец Вертинген действительно припрятал у себя в крепости кое-какое имущество. Только у крестьян его, к сожалению, мало что нашлось. – граф вздохнул, проводив взглядом очередной ящик. – Ну да ладно! Даже если вычесть долю солдат, мне достается приличная сумма… – Он помолчал и с улыбкой добавил: – Как и вашему отцу. Ну, сначала ему, конечно, придется расплатиться по долгам.

– Значит, все остаются в выигрыше, – холодно ответила Агнес. – Особенно вы с герцогом.

Она огляделась и наконец разглядела в общей суматохе отца. Наместник с трудом слез с лошади, на лице его блестели капельки пота, и его била дрожь.

– Отец! С тобой все в порядке?

Агнес подбежала к нему и протянула руку.

– Я не знала, что ты ранен… – начала она, но Эрфенштайн угрюмо ее отстранил.

– Все… в порядке, – пробормотал он, еле ворочая языком. – Обойдусь без помощи.

– Ваш отец в честном поединке обезглавил Ганса фон Вертингена, – вставил граф. – Можете им гордиться.

– Гордиться тем, что он без нужды подвергал свою жизнь опасности?

Агнес с беспокойством взглянула на отца, который в сопровождении капеллана двинулся в крепость. Эрфенштайн шатался, и каждый шаг давался ему с явным трудом.

– Я думала, битва давно позади, – заметила она.

– Так и есть. Но ваш отец решил завершить поход, скажем так, в рыцарских традициях. – Шарфенек вздохнул и проводил взглядом последний ящик, который крестьяне уносили в сторону Шарфенберга. – Я предостерегал его, но он заупрямился. Вертинген, конечно, мертв, но ваш отец ранен в руку и ногу. Похоже, его настигла гангрена.

– Гангрена? – Агнес нахмурилась: – Быть такого не может, еще и двух дней не прошло… Тяжело он ранен?

– Об этом вам лучше спросить своего монаха. Он возился с наместником. Может, рана воспалилась во время перевязки…

– Глупости! – вспылила Агнес. – Отец Тристан никогда…

– Послушайте, милая Агнес, – перебил ее граф, при этом голос его звучал непривычно мягко. – Я не собираюсь с вами ссориться. Даже напротив. Нам с вашим отцом за последние дни не раз выпадала возможность побеседовать. – Шарфенек, несмотря на свой юный возраст, взглянул на нее чуть ли не по-отечески. – Вы прелестное дитя, и я…

– Простите, ваше сиятельство, но, боюсь, придется вам подождать со своими комплиментами, – перебила его Агнес, оглядывая крестьян и ландскнехтов. – Для начала я бы узнала, куда запропастился Матис. Нигде его не вижу.

– А, ваш горячо любимый приятель… – Шарфенек помолчал немного, после чего приторно улыбнулся: – Что ж, вынужден вас разочаровать, сударыня. Встрече с вами юный оружейник предпочел дешевую выпивку в обществе себе подобных. Когда я видел его последний раз, он в компании моих ландскнехтов направлялся в Анвайлер. Насколько я понял, они отправились на поиски сговорчивых женщин.

На мгновение Агнес лишилась дара речи. Граф воспользовался ее замешательством и мягко продолжил:

– Вы тоже должны понять его. Он ведь из простолюдинов. А такие не прочь повеселиться в обществе женщин, глотая вино и распевая песни. Девки снимут с него повязки и… подлечат его на свой лад.

Ослепленная яростью, Агнес развернулась и, тяжело ступая, направилась в сторону крепости. Сердитый голос графа доносился до нее, точно сквозь пелену.

– Вот дьявол, отец не обучил вас никаким манерам! – кричал Шарфенек. – Не смейте уходить! Уйдете, только когда я, граф фон Лёвенштайн-Шарфенек, прикажу вам! Скоро я положу этому конец, клянусь вам! Я сыт по горло вашими выходками!

Голос его стихал по мере того, как Агнес поднималась к воротам. Злость затмила все ее чувства. Она ведь действительно беспокоилась за Матиса и места себе не находила, когда узнала о его ранах. И когда вручила ему на прощание изготовленный собственными руками амулет, искренне верила, что парень тоже испытывает к ней какие-то чувства. А теперь он не придумал ничего лучше, чем ошиваться в Анвайлере в компании пьяниц и шлюх! Все мужчины одинаковы, лучше вообще ни с кем из них не связываться…

Агнес в ярости шагала к Танцующей скале, южной оконечности Трифельса, куда она отправлялась всякий раз, когда хотела побыть в одиночестве. Тяжело дыша, девушка обвела взглядом просторы Васгау, соседние крепости, деревни, поля и начала понемногу успокаиваться. Ей снова вспомнился последний сон. В этом самом месте Иоганн фон Брауншвейг спускался с ребенком в пропасть, пока их осыпали стрелами.

А кем в этом сне была я?

Агнес настолько погрузилась в раздумья, что даже не услышала тихих шагов за спиной. Только когда на плечо легла морщинистая рука, девушка вздрогнула и тихонько вскрикнула. Это был отец Тристан. Лицо его выражало глубокую скорбь.

– Я всюду тебя ищу, – сказал он, и Агнес почувствовала, что рука у него дрожит. – Это касается твоего отца.

Девушка хлопнула себя по лбу. Рассерженная на Матиса, как она могла забыть об отце! Агнес тревожно взглянула на отца Тристана и тихо спросила:

– Ранения? Они… настолько серьезны?

Старый капеллан вздохнул:

– Должен сказать, я в некоторой растерянности. Сегодня утром я лично очистил и перевязал раны. Не очень глубокие, и я думал, они благополучно заживут. Но теперь…

– Так, значит, граф Шарфенек прав? У него горячка? – перебила его Агнес, но монах покачал головой:

– Я только что снял повязки и осмотрел раны. Они чисты. Но должен признать, впечатление такое, будто у него и вправду горячка.

– Впечатление? – Агнес нахмурилась: – Как это понимать?

Отец Тристан осторожно огляделся и понизил голос.

– То, что я сейчас скажу тебе, должно остаться между нами, – прошептал он, – ясно? Это может стоить мне головы.

Агнес кивнула, и монах тихо продолжил:

– У твоего отца лихорадка и озноб, сердце колотится и с правой стороны проявляются признаки паралича. Кроме того, он сам говорит, что у него покалывает губы и язык. Я могу дать лишь одно объяснение этим симптомам.

– И… какое же? – нерешительно спросила Агнес.

– Аконит.

– Аконит?

Агнес закрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Синие цветки аконита были сильнейшим ядом, известным в христианском мире. Пять лепестков или вытяжка из них несли в себе смерть. Он рос и в этих краях. Отец Тристан с детских лет предостерегал Агнес от этого растения.

– Вы… полагаете, моего отца отравили? Но зачем? И кто?

Отец Тристан наклонился к ней почти вплотную. У ног их зияла скалистая пропасть.

– Сегодня утром, перед отъездом, он чувствовал себя прекрасно, – прошептал монах. – Но перед Анвайлером мы устроили привал. Я видел, как твой отец пил вино с графом Шарфенеком. Кажется, они чокались по какому-то поводу…

Он многозначительно замолчал.

– Граф Шарфенек отравил моего отца? – Агнес в ужасе уставилась на капеллана. – Господи! Но… зачем?

Отец Тристан пожал плечами:

– Не могу сказать. Знаю только, что эта странная лихорадка началась после привала. С тех пор час от часу становится только хуже.

Новость была столь ужасна, что Агнес даже плакать оказалась не в силах. Только стояла и смотрела в пустоту. Если отца действительно отравили аконитом, на исцеление нечего было и надеяться. Яд будет медленно сковывать его тело, пока дыхание наконец не остановится[19]. Агнес стиснула холодную руку отца Тристана, лицо ее побледнело.

– Прошу вас, отче! – всхлипнула она. – Господь не мог этого пожелать! Как он может допустить такое?

– Господь допускает множество других скверных вещей. Нам не дано Его понять. Но, может, я и ошибаюсь и это простая лихорадка.

Агнес в надежде взглянула на монаха, но, заметив его пустой взгляд, поняла, что отец Тристан хотел лишь утешить ее.

Тот осторожно убрал с ее лица непослушный локон и тихо сказал:

– Он спрашивал тебя. Тебе лучше пойти к нему. Должно быть, у него к тебе что-то важное.

Агнес кивнула, поджав губы. Затем подобралась, встала и, вскинув голову, направилась в башню, в комнату умирающего отца.

Трактира еще не было видно, а Матис уже слышал смех и песни.

Солнце уже зашло, и обычно в это время на Анвайлер опускалась тишина. Но в этот вечер все было иначе. По договоренности с городским советом стражники открыли ворота и впустили ландскнехтов в город. Официально был заявлен праздник в честь солдат, обезвредивших Черного Ганса. Но, по слухам, наместник просто боялся, что ландскнехты со злости могли разорить окрестные селения. Поэтому сочли за лучшее впустить их в город и позволить им остудить пыл. Правда, оружие, включая порох и аркебузы, солдатам пришлось оставить у ворот.

– Пойдем в «Зеленое древо», там сегодня жарче всего! – заявил Гюнтер и потащил за собой нерешительного Матиса.

Они шагали вдоль оживленных улиц, местами освещенных факелами и фонарями. Нога и шея у Матиса по-прежнему были перевязаны. Ко всему прочему, он надел шерстяной капюшон, скрывающий лицо.

– Ну, идем уже, трусишка! – велел Гюнтер. – Никто тебя не узнает в таком виде. Остальные уже заждались!

Во многих окнах еще горел свет. Некоторые кожевники стояли вдоль переулков и поднимали в честь победителей пивные кружки. Смех и музыка становились все ближе.

Перед «Зеленым древом» действительно собралась изрядная толпа. Люди требовали, чтобы их впустили внутрь. Трактирщик Дитхельм Зеебах разливал вино под раскидистой липой. Из трактира доносился визг скрипки и топот множества ног. Еще несколько часов назад местные крестьяне оповестили горожан о смерти Вертингена, и с тех пор народ гулял. Многие из гостей уже с трудом держались на ногах.

– Ого, уж не Матис ли это, герой Рамберга?

Юноша вздрогнул, завидев, как Зеебах шагнул к нему с распростертыми объятиями. Даже в таком виде трактирщик сразу его узнал. Матис проклял себя за то, что не отговорил Гюнтера от «Зеленого древа». Именно в этом трактире всего пару месяцев назад он помог бежать Пастуху-Йокелю. И вообще стоило рассчитывать, что здесь его кто-нибудь да узнает.

– Уж ято знал, парень,что ты не так прост, – прогудел Зеебах и прижал Матиса к широкой груди. При этом он ему заговорщически подмигнул: – А насчет наместника и его стражников не беспокойся. Здесь все на твоей стороне. Гесслер просто не осмелится тебя схватить. А от меня все равно никто ничего не узнает… Выпей-ка для начала. – Зеебах протянул ему полную кружку.

– Спасибо, Дитхельм.

Матис отпил крепкого вина. Оно смешалось в желудке с настойкой, к которой они с Гюнтером приложились по пути в город. До сегодняшнего дня Матис почти не пил и, когда вошел в низкий трактир, уже слегка покачивался.

Окружающий мир тут же наполнился криками, громкой музыкой и запахом пота. Какой-то крестьянин терзал скрипку, второй молотил по струнам. Некоторые ландскнехты отплясывали на столах. В одном из углов Матис заметил Ульриха и стражника Эберхарта, вовлеченных в разговор с двумя веселыми девицами. Только теперь оружейник заметил, что трактир полон женщин. Многие из них были вызывающе накрашены и одеты в тесные корсажи и короткие юбки. Они кружились под музыку, и на их запястьях развевались желтые ленты. В глубине зала Зеебах разговаривал с рыжей, вызывающе наряженной девицей и заговорщически поглядывал в сторону Матиса. Девушка радостно кивала.

«Толку-то от моего маскарада? – подумал Матис, голова его гудела от шума и музыки. – Через час меня тут каждый в лицо будет знать. Надо поскорее смываться».

Но в этот момент к нему, покачивая бедрами, подошла рыжая девица. На ней была пестрая юбка, сшитая из множества лоскутов. Девушка была примерно одного возраста с Матисом, но в своем наряде выглядела много старше.

– Так ты и есть тот самый шельма, что пробил дыру в стене Рамбурга? – начала она насмешливым тоном и при этом игриво стянул с Матиса капюшон; пот вперемешку с румянами стекал по ее бледному, худому лицу. – Ты, должно быть, тот еще сорвиголова.

Матис молча пожал плечами. Он не знал, как вести себя с женщинами, не говоря уже об ухаживаниях. Агнес была единственной в крепости девушкой одного с ним возраста. Знакомые сверстники уже хвастались многочисленными подвигами на любовном поприще; сам же он в этом деле едва ли был искушен. Вызывающая улыбка юной девицы в какой-то мере даже пугала его. К тому же разговаривала она на плохо знакомом ему наречии.

– Говорят, ты куешь орудия, – предприняла она вторую попытку, шагнула вплотную к Матису и прошептала на ухо: – Большие орудия. А потом взрываешь их. Каково это?

Юноша собрался уже хоть что-то ответить и покончить с этой авантюрой, но тут кто-то хлопнул его по плечу. Это Ульрих со смехом подошел к нему со спины.

– Вы только посмотрите на нашего мальца! – прокричал он на весь зал. – Разносит крепость прям под задом у Вертингена – и краснеет перед прелестной девицей! – Остальные расхохотались, а Райхарт шепотом обратился к Матису: – Мы все обговорили, она твоя. Не робей, Агнес ничего не узнает.

– Никаких шлюх! – прошипел Матис. – Таков был уговор!

– А она не шлюха. Просто девица, которой хочется развлечься и немного заработать. Что в этом плохого? – Райхарт ухмыльнулся: – Но пожалуйста, у нас еще вся ночь впереди. Давай-ка выпьем для начала, а там уж посмотрим.

Он призывно поднял кружку и проревел на весь зал:

– Выше кружки, опрокинем до дна!

– До дна! – отозвались ландскнехты.

Они насмешливо поглядывали на Матиса, который по-прежнему нерешительно держал кружку в руках.

– А, черт с ним, – пробормотал он заплетающимся языком. – Можно и задержаться ненадолго.

Он поднял глиняную кружку и под радостные вопли и хлопки товарищей осушил ее до дна. Вино было сладким и крепким. Очень крепким.

Когда он вытер рот и снова взглянул на рыжую девицу, та по-прежнему улыбалась. Несмотря на румяна, она вдруг показалась ему очень даже привлекательной. Музыка кружила голову. Ноги, словно влекомые самим дьяволом, так и просились в пляс.

Матис решил не сопротивляться.

А всего в нескольких кварталах сидел в своем кабинете наместник Гесслер и, несмотря на шум, пытался сосредоточиться на расчетах.

Он потер виски. Музыка и смех пробивались сквозь закрытые ставни и терзали его несчастный слух. Баланс городской мельницы зиял дырами, точно старый ковер, а некоторые горожане, похоже, всерьез полагали, что новое повышение налогов их не коснулось. На следующей неделе прибывал курьер от герцога, и до тех пор следовало привести все в идеальный порядок. А эти идиоты на улицах не нашли занятия лучше, чем праздновать и пить!

Но не только шум мешал Гесслеру перепроверить расчеты. Покоя не давала мысль о незнакомце, который еще вчера приходил за новой порцией информации. Судя по предъявленной грамоте, он действовал по поручению одной из правящих династий, и ему не стоило отвечать отказом. Незнакомец бывал у него уже трижды, как и чернокожий демон, называющий себя Каспаром. Всякий раз Гесслер кормил обоих обещаниями, и никто из них не подозревал о существовании другого. Однако наместник понимал, что рано или поздно зайдет в своей игре слишком далеко. В особенности на грани терпения был этот Каспар. Гесслер загадочно улыбнулся, вспомнив, что он на прошлой неделе отыскал в недрах городского архива. Наместник любил играть: чем выше ставки, тем крупнее в итоге выигрыш.

И тем выше риск.

Гесслер поежился при мысли о странных маленьких пистолях, которые Каспар показывал ему при последней их встрече. Что уж он при этом сказал?

Я сам видел, как предателю разнесло голову, кровь, кости и мозги так и брызнули во все стороны…

Что ж, осталось сделать последний ход, и тогда игру можно заканчивать. Был еще кое-кто, кого могла бы заинтересовать его находка. Завтра же Гесслер собирался его разыскать. А потом выяснится, кто из этих троих заплатит больше. Неважно, деньгами или другой ответной услугой…

Наместник со вздохом отодвинул в сторону бумаги с подсчетами и прошел к стене из кедрового шпона, в которой скрывалась потайная ниша. Надавил на одну из резных виноградных лоз, и в стене приоткрылась дверца. Гесслер запустил руку в нишу и нашарил потрепанный документ. В который раз просмотрел небрежно набросанные строки, и по спине пробежали мурашки. В документе, датированном 28 июня 1513 года, содержался отчет о событии, имевшем место в этих краях. Предшественник Гесслера, Хельмбрехт фон Мюльхайм, внес его в список нераскрытых ограблений. Один случай из множества: в лесах Васгау было небезопасно, и это не первый случай, когда молодая семья становилась жертвой грабителей и мародеров. Событие из столь далекого прошлого уже и не заслуживало внимания. Но не в том случае, если им интересовались сразу два человека, посланные, скорее всего, могущественными домами. Вместе со второй находкой эта информация стоила, наверное, кучу денег.

Гесслер улыбнулся и осторожно вернул документ в нишу. Пока странные незнакомцы пребывали в неведении, он предпринял собственные поиски. Расспросил нужных людей, полистал нужные книги… Глупцы эти двое, если решили, что он станет им потакать! Теперь Гесслер уже не сомневался, кого они разыскивали. Хоть и понятия не имел зачем.

Потайная дверь со щелчком захлопнулась. Наместник вернулся к столу и, напевая себе под нос, принялся за работу. Как же легко давалась работа – с мыслью, что скоро у него будет достаточно денег, чтобы выбраться наконец из этой дыры!..

Через некоторое время в дверь постучали. Гесслер сердито поднял голову и отложил перо.

– Да?

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошел аптекарь Шперлин. Он уже долгие годы был для Гесслера верным доносчиком. Всего пару месяцев назад доложил наместнику о встрече с Пастухом-Йокелем в «Зеленом древе» и с завидным усердием докладывал о разговорах в городском совете. Вот и теперь аптекарь оказался полезен.

Низенький мужчина нервно смял в руках выцветший берет и низко поклонился.

– Ваша милость, – начал он нерешительно. – Вы оказались правы. Этот Матис действительно явился в Анвайлер. Сейчас он в «Зеленом древе».

– Так-так, в «Зеленом древе»… – Гесслер подул песком над пергаментами и посмотрел, как кристаллическая пыль рассыпалась по полу. – Похоже, ему действительно полюбился этот трактир… Спасибо, Шперлин, ты свободен.

Гесслер бросил доносчику монету. Тот, несмотря на кажущуюся немощность, ловко ее поймал. Потом снова поклонился и покинул ратушу, пока кто-нибудь его не заметил.

Гесслер быстро разложил документы, накинул плащ, водрузил на голову бархатный берет и с улыбкой двинулся вниз по широкой лестнице. Распорядившись открыть ландскнехтам ворота, наместник надеялся, что и этот дерзкий оружейник явится на праздник. Похоже, он действительно оказался настолько туп, чтобы здесь объявиться. Парень решил, что ему ничто не угрожает, но Гесслер покажет ему, кто в Анвайлере хозяин.

На первом этаже наместник завернул в сторожку по левую руку, где изо дня в день дежурили три стражника.

– Идем за мной, нам…

Гесслер застыл на месте, улыбка мгновенно исчезла. В сторожке никого не оказалось. На столе лишь несколько игральных кубиков да две пустые кружки.

Наместник выругался и врезал сапогом по ножке стола, так что кости со стуком попадали на пол. Эти лодыри осмелились покинуть пост и присоединиться к празднеству! Что ж, он задаст им взбучку. Наверное, они отправились в караулку у нижних ворот и теперь надирались там с товарищами. Гесслер решил заглянуть туда и в компании провинившихся стражников двинуться в «Зеленое древо», чтобы схватить наконец юного мятежника. Если ландскнехты графа и вправду встанут у него на пути, несколько крепких слов их урезонят. Все-таки он был ставленником самого герцога, а значит, и господин граф не мог его ослушаться.

Гесслер оставил ратушу и спешно пересек безлюдную площадь, минуя забрызганные нечистотами позорные столбы. Со стороны мельничного ручья доносился шум – туда и направлялся наместник. Сторожка находилась в конце торговой улицы, неподалеку от городских ворот. Гесслер быстрым шагом добрался до канала, в котором со скрипом вращались мельничные колеса. В воде, справа и слева от небольшого мостика, плавали закрепленные на колышках и покрытые зеленоватой плесенью лоскуты кожи, оставленные размягчаться на ночь. Даже в этот поздний час в кожевенном квартале стоял запах разложения. Наместник с отвращением сплюнул в мутную воду. Как же он ненавидел этот город! Давно пора выбираться отсюда.

Двери одной из мастерских были распахнуты настежь, и Гесслер разглядел каменные бадьи, полные дубильного раствора. Кожа вымачивалась в едкой бурой жидкости до трех лет, пока не становилась мягкой и податливой. Вонь от кислоты и гниющей кожи была до того невыносимой, что наместник закрыл лицо рукавом.

Он уже собрался дальше, но тут заметил недалеко от моста ряд деревянных стоек, на которых сушились лоскуты кож. Издали они походили на драные пугала и, казалось, махали руками. Вокруг гудели жирные мухи, лоскутья колыхались на ветру. Гесслер застыл на полушаге.