Русская гейша. Секреты обольщения Кадзи Таня
– Извини, Таня, если расстроил тебя. Но я почему-то был уверен, что ты знаешь. Ты со мной разговаривала таким безжизненным голосом.
– Мало ли, какие у меня могут быть проблемы, – сухо проговорила я.
– Да-да, конечно, – с готовностью подхватил Юкио. – Ты не грусти.
Он замолчал, но не прощался. Я подождала, потом, сделав усилие, спросила:
– Как твои дела?
– Все хорошо, – тут же меняя тон, сказал он.
– А сколько ты еще будешь у нас работать? – продолжила я.
– По контракту до конца года. А там видно будет, – деловито сообщил он.
И замолчал. Молчала и я.
– И все-таки, – не выдержал Юкио, – как ты оказалась в квартире Петра?
«Вот же докопался! – выходя из своего обычного для меня сейчас оцепенения, с раздражением подумала я. – Послать, что ли, в грубой форме?»
Но, преодолев это желание, спокойно сказала:
– Я снимаю ее. Елизавета Викторовна любезно разрешила пожить здесь за чисто символическую плату. Ты же сам просил позвонить ей. И когда я вернулась в Москву из родного города, то последовала твоему совету. Выразила соболезнование по поводу смерти сына. Она, в память о Петре, очень хорошо ко мне относится. То, что мы расстались еще до его гибели, я сообщать, конечно, не стала. И тебя прошу не распространяться.
– Конечно, как скажешь, – торопливо ответил Юкио. – А почему ты не осталась в родном городе?
– Хочу поступить в институт культуры, – на ходу придумала я. – Нужно усердно заниматься. Со следующей недели буду посещать подготовительные курсы.
– Понятно, – задумчиво произнес он. И торопливо добавил: – Ты не сердишься на меня за тот обыск, что я устроил?
– Больно надо! – хмыкнула я. – Не бери в голову! Проехали!
– Мне все еще трудно понять некоторые ваши выражения, – заметил Юкио, но засмеялся облегченно.
– Почаще общайся с молодежью, – посоветовала я и улыбнулась, – а то привык изъясняться наукообразным языком.
– Пригласи в гости, – тут же сориентировался он.
– Возможно, – сказала я, чувствуя прилив ненависти. – Созвонимся.
Этот разговор вывел меня из безразличного состояния, в котором я пребывала последнее время. Первым делом я заказала разговор с Токио. Стоимость минуты меня впечатлила, но я все равно решила поговорить с госпожой Цутидой. Когда нас соединили, я сразу машинально взяла себя в руки и изобразила улыбку. Но она была убита горем и стала плакать, не скрываясь. У меня защемило сердце, когда я услышала ее всхлипывающий жалобный голосок. Это было так на нее непохоже, что мне казалось, я разговариваю с совершенно незнакомым человеком. Я выразила искренние соболезнования. Она поблагодарила и сказала, что свадьба была уже назначена, и все родственники активно готовились к ней. Я внимательно выслушала ее, потом утешила, как могла. Постепенно она успокоилась. И даже поинтересовалась моим бизнесом. Что я могла ответить? Что лежу тут целыми днями и без конца плачу? И я что-то придумала правдоподобное. В конце разговора она поблагодарила меня за поддержку. А я попросила передать привет Митихиро.
На следующий день я очень долго гуляла по засыпанным яркой листвой улицам. Но так и не поняла, что же мне делать дальше и как жить. Добраться до главных сектантов не представлялось возможным. К тому же мои планы мести, по прошествии времени, казались нелепыми. Я начала многое переосмысливать и видеть по-другому. Мое намерение открыть свой салон гейш казалось сейчас неосуществимым даже при наличии денег. Мне было всего девятнадцать лет, и я не имела никаких связей. Все, о чем я мечтала в Токио, виделось здесь песочным домиком, построенным ребенком у кромки воды.
Я зачастила в Ракитки. Это стало своего рода навязчивой идеей. Ездила туда чуть ли не через день. И если бы октябрь был более сухим, я бы, наверное, находилась там ежедневно. Всегда брала с собой водку и цветы. Придя на могилы, вначале здоровалась с родными Петра и ставила им цветы. Потом садилась возле него, оглаживала землю руками, выдергивая редкие травинки и выравнивая оползающий от постоянных дождей холмик. Эти неторопливые поглаживания, ощущение земли под ладонями давали мне мимолетное чувство успокоения от близости к любимому. Потом я ставила цветы в баночку у временного металлического креста и садилась на скамейку. Пила водку и тихо разговаривала с Петром, рассказывая ему все без утайки о последних событиях моей жизни. Сидела так по несколько часов. Рабочие на кладбище уже привыкли к моему частому появлению и даже здоровались со мной, когда проходили мимо по каким-то своим кладбищенским делам. Иногда они пили «за упокой раба Божьего Петра» вместе со мной. Елизавета Викторовна каким-то образом – видимо, сказал кто-то из рабочих – узнала о моих частых посещениях могилы. Она приехала ко мне в гости, долго сидела на кухне, глядя на меня, потом тихо сказала:
– Танечка, зря ты хоронишь себя. Нужно найти какую-то опору в жизни. Устройся на работу! Познакомься с молодым человеком.
Я удивленно на нее глянула. Ее искреннее желание видеть меня счастливой даже без ее сына вызывало уважение. Я пообещала, что постараюсь, и она уехала. Но на следующий день я вновь купила пол-литровую бутылку водки и отправилась по ставшему привычным для меня маршруту. И через день тоже. Хуже всего было то, что я пила все больше и больше. И в этом состоянии мне было легко разговаривать с мертвым Петром. Иногда я даже слышала, как он тихо отвечает мне из-под земли.
Двадцатого октября, в день нашего знакомства, я напилась так сильно, что уснула прямо на могиле, лежа на ледяной земле. Очнулась оттого, что мое лицо периодически задевало что-то колкое и холодное. Я подняла голову и увидела, что идет первый и довольно густой снег. Он покрывал все вокруг белыми пушистыми хлопьями, и мне спьяну показалось, что это летят лепестки сакуры, опадающие с неба на мое поднятое вверх лицо, на холмики могил, на разноцветные искусственные цветы, которыми были украшены соседние памятники и кресты. Я всхлипнула и беспомощно заплакала, чувствуя, как невыносимая боль вновь начинает терзать душу. И даже алкоголь не мог притупить ее.
– Таня? – раздался рядом удивленный мужской голос.
Я с трудом разлепила мокрые опухшие глаза и села возле могилы.
– Что же ты на земле-то? – засуетился какой-то высокий парень в длинном черном пальто, помогая мне встать и усаживая на скамейку.
Сквозь снег и слезы я плохо различала его лицо. Он отряхнул мою куртку, потом снял шарф со своей шеи и завязал мне, как маленькой, поднятый воротник. И тут я узнала эту застенчивую улыбку и светло-карие глаза.
– Степа? – недоверчиво спросила я.
– Ага! – улыбнулся он, словно солнышко.
– Ты как тут? – всхлипнула я.
– Ну-ну, Танечка, – произнес он увещевающим тоном, – хватит плакать. Не думаю, что Петру понравилось бы это.
Он помог мне подняться и медленно повел к выходу с кладбища. Я, перестав всхлипывать, невольно жалась к его большому телу и постепенно успокаивалась, чувствуя странную защищенность в этом белом холодном мире, заполненном лишь хаотично летящими снежными лепестками…
Степан отвез меня на машине домой и помог подняться в квартиру. Я плохо воспринимала происходящее, так как все еще была сильно пьяна. Когда я проснулась, было уже поздно, но Степан все еще не ушел. Он сидел в кресле и читал какую-то книгу. Мягкий желтоватый свет от торшера падал на него сверху. Я сквозь прищуренные ресницы смотрела, как золотятся его русые волосы, как тени от пушистых опущенных ресниц падают на щеки, как золотисто-карие глаза быстро пробегают по строчкам. Вот он улыбнулся и перевернул страницу. Я невольно вздохнула, и он тут же поднял на меня внимательные глаза.
– Ты проснулась! – обрадовался он. – И отлично!
– Что ты тут делаешь? – равнодушно спросила я, потягиваясь и с трудом сдерживая зевоту.
– Жду, когда ты придешь в себя, – серьезно ответил Степан и отложил книгу в сторону.
– Уже, – лаконично сказала я и встала. – Извини.
Я быстро прошла в ванную. Когда привела себя в порядок, Степы в комнате не было, а из кухни доносился запах только что сваренного кофе.
Ужинали мы в полном молчании. Потом вернулись в гостиную.
– Курить у тебя можно? – поинтересовался Степан.
– Конечно, – ответила я, с любопытством наблюдая, как он достает трубку и раскуривает ее.
Когда он откинулся на спинку кресла и с наслаждением затянулся, вид у него стал довольным и умиротворенным. По комнате поплыл необыкновенно приятный сладкий аромат.
– Что это за табак? – поинтересовалась я, с удовольствием вдыхая запах.
– Сорт называется «Ваниль». Это мой любимый, и я всегда курю только его, – пояснил он и улыбнулся.
Но тут же стал серьезным и довольно сурово продолжил:
– Но почему ты позволяешь себе так распускаться?! Я вчера приехал из Питера, был по делам, позвонил Елизавете Викторовне и с изумлением узнал о тебе.
– А ты ее знаешь? – удивилась я.
– Да мы с Петром один спортклуб много лет посещали! Он ведь карате занимался, как и я.
– Понятно, – тихо сказала я. И с трудом удержалась, чтобы не спросить: «И одну секту посещали?»
– Странно, что он утонул, – еле слышно заметил Степа. – Он ведь был отличным спортсменом. И плавал тоже отлично.
Он глянул на меня и покраснел.
– Ой, милая, извини! Давай больше не будем об этом! – извиняющимся тоном сказал он.
– Почему? Если хочешь, то говори, – разрешила я.
– Не хочу бередить твои раны. Но с алкоголем тебе лучше завязывать, Таня. Я тут на кухне столько бутылок пустых нашел! Вынес их все, пока ты спала.
– Спасибо, – равнодушно поблагодарила я, кутаясь в плед.
– И знаешь, тебе нужно просто все поменять. Начни с этой квартиры. Попроси разрешения у Елизаветы Викторовны, она сказала, что сдает ее тебе временно, и хотя бы мебель переставь. И шторы другие, ну еще что-нибудь по мелочи. А то так и с ума недолго сойти. Я могу тебе помочь. У меня отпуск две недели. Хотел на море махнуть, но сейчас там сыро и ветрено, так что лучше останусь в Москве.
– А ты где живешь? – спросила я.
– Да здесь неподалеку, – рассмеялся он. – Через две станции метро.
Оказалось, что Степан жил возле метро «Нагатинская» в однокомнатной съемной квартире. Он был ровесником Петра и уже давно уехал от родителей и младшей сестренки, предпочитая снимать отдельное жилье.
– И заметь, на другом конце города, – тихо рассмеялся он. – Надоела эта бесконечная опека.
Я слушала его неторопливую речь, вдыхала ванильный аромат и постепенно расслабилась. И даже начала дремать. И вдруг то, что он сказал, вызвало невольную дрожь, и я резко открыла глаза.
– И мне кажется, что все они, и Тору, и Манами, и в особенности Юкио, состояли в секте «Аум». А уж про Петра и говорить нечего! Он мне как-то предлагал посетить их собрание, но я сразу и категорически отказался. Оно мне надо?! – возмущенно заметил Степа.
Я села на диване и пристально на него посмотрела.
– А ты ничего об этом не знаешь? – осторожно спросил он, видя, что я явно заинтересовалась.
Я только отрицательно покачала головой.
– Так вот, – продолжил он, – это самая настоящая секта! Их вождь, некий Асахара, провозгласил себя «спасителем», ни более ни менее. Представляешь? – рассмеялся он.
– Да, – натянуто улыбнулась я.
– Вы ведь были как раз в Токио, когда он отдал приказ об этих чудовищных газовых атаках, – продолжил Степа. – Правда, этот гад, как и его приспешники, так и не взял на себя вину. Еще бы! Хотя ему и так грозит виселица, вот увидишь!
– Это точно? – мгновенно оживилась я.
– Конечно! Расследование пока ведется, но ведь практика таких организаций такова, что они физически устраняют отступников или людей, мешающих их деятельности. И за этим господином, поверь, тянется кровавый след. Адвокаты, естественно, пытаются доказать всему миру, что Асахара невменяем. Обычная практика! Но это им вряд ли удастся.
– Его повесят? – с трудом сдерживая радость, спросила я.
– А как же! Не отвертится, голубчик! Кстати, «Аум» запретили в России и уже закрыли работу коммерческих филиалов в Москве и области. Но они, думаю, ушли в подполье.
– А зачем ты мне все это рассказываешь? – наконец поинтересовалась я.
– Да как тебе сказать, – замялся Степа. – Просто ты сейчас в таком состоянии, – продолжил он после паузы, – что можешь стать легкой добычей сектантов. У них просто нюх на таких несчастных. А тут еще Юкио вертится возле тебя.
– Ничего он не вертится! – возразила я. – Попробовал бы только! Сразу получил бы промеж глаз!
– Ого! Вот и полезная, как говорят в спорте, злость появилась, – довольно констатировал он. – А это хороший признак. Ты вот что, Танюшка, вылезай-ка из своей скорлупы и думай, чем по жизни займешься. А то просто жаль на тебя смотреть!
– Да тебе-то что за дело? – фыркнула я.
– Нравишься, – кратко сказал Степа.
Из тетради лекций госпожи Цутиды:
«Ирис – достоинство, мужество, прекрасный характер, отвага, воинская доблесть. Пурпурные и белые цветки означают благородство. Высокие стебли ириса символизируют прямоту характера. Листья напоминают по форме мечи, а это говорит о смелости.
Расставляя листья ириса в аранжировке, к зрителю следует повернуть плоскую сторону листа, а не его ребро. Острый край меча обращается лишь в сторону врага.
Нельзя использовать вместе ирис и камелию. Камелия символизирует чистоту и внезапную смерть. Ее цветок держится на ветке недостаточно прочно и может легко обломиться, а это означает гибель воина в бою».
Степан уехал, несмотря на позднее время, хотя я просила его остаться. В трехкомнатной квартире места было предостаточно.
– Ты что, меня за монаха принимаешь? – усмехнулся он, выходя из квартиры.
А я вдруг заулыбалась, почувствовав нечаянную радость от его откровенно страдающего взгляда.
Спала я отлично, впервые за долгое время. И утром, выглянув в окно и увидев, что снег прекратился, а неяркое солнце ухитрилось даже растопить его и обнажить влажную и все еще цветастую опавшую листву, я внезапно почувствовала прилив сил и желание куда-нибудь пойти и что-нибудь сделать. И мне совсем не хотелось немедленно поехать в Ракитки, как это обычно бывало со мной по утрам в последнее время.
Я тщательно вымыла голову, подвила волосы и даже слегка подкрасила глаза. Мое похудевшее большеглазое лицо стало похожим на личико японской фарфоровой куколки.
– Рашн гейша Татиана! – сказала я вслух. – А действительно, не пора ли вам покинуть свою скорлупу?
Свиток шестой
Танцы цветов на быстром ветру
Все кружится стрекоза…
Никак зацепиться не может
За стебли гибкой травы.
Басё
Степан стал частенько наведываться ко мне. Он, как выяснилось, к двадцати семи годам уже успел и жениться и развестись. А недавно окончательно разругался со своей очередной подружкой и сейчас находился в свободном поиске. Он начал ухаживать за мной, заботиться и всячески опекать. Доходило до смешного, часто он звонил в полдень и всерьез спрашивал, не забыла ли я пообедать. Я спокойно принимала его ухаживания, он мне нравился, но сердце, как всегда, молчало.
Юкио также периодически давал о себе знать, но я инстинктивно ему не доверяла и старалась избегать общения с ним. Но именно Юкио нашел мне работу. Он позвонил где-то в середине ноября и сказал, что хочет поговорить. Ожидая от него только плохого, я настороженно выслушала его предложение. В специализированной русско-японской школе, с одной из учительниц которой, как я поняла, Юкио встречался, решили организовать танцевальный кружок. И им нужен был преподаватель. В планах было изучение не только японских национальных танцев, но и русских. И я согласилась. Занятия начинались после Нового года.
– А у тебя временная регистрация? – спросил Юкио.
– Да, конечно, – ответила я, вновь насторожившись. – Елизавета Викторовна выхлопотала.
– Ну и отлично! – ответил он. – Подъезжай прямо сегодня и прихвати документы.
Я съездила в школу, которая располагалась в Замоскворечье, и обо всем договорилась с директором, моложавым подтянутым мужчиной трудно определимой национальности и возраста. Внешне он очень походил на японца, но звали его Михаил Феликсович.
– Вам трудовая нужна? – поинтересовался он.
– Наверное, – равнодушно ответила я. И, поймав его удивленный взгляд, добавила: – Конечно, хотелось бы.
– Такой единицы у меня нет в штате, – задумчиво произнес он. – Могу оформить вас только уборщицей.
Мне было абсолютно все равно, и я согласилась, тут же написав заявление.
– И вот еще что, Татьяна… – Он замялся, заглянул в мой паспорт и добавил: – Андреевна, школа у нас очень престижная. Здесь обучаются не только русские дети, но и дети из семей работников посольства Японии, а также некоторых бизнесменов, подолгу живущих в Москве. Так что вы должны понимать, какой у нас уровень.
– Да, я все поняла, – спокойно произнесла я и улыбнулась.
Михаил Феликсович внимательно на меня глянул миндалевидными черными глазами и улыбнулся в ответ.
– Но вы прелестная и воспитанная барышня, к тому же с японскими корнями, судя по вашей фамилии и внешности, – добавил он. – Поэтому думаю, что вы именно то, что нам нужно.
– И к тому же, – сказала я, – заметьте, недавно вернувшаяся из Токио, где обучалась искусству танца и даже игры на сямисэне.
– Да что вы говорите! – непритворно обрадовался Михаил Феликсович. – А этот хитрец Юкио ничего мне об этом не рассказывал! Нуте-с, поподробнее, милая барышня!
И он откинулся на спинку высокого кожаного кресла с явным намерением послушать мой рассказ. Я на ходу придумала интересную историю о моем пребывании в Стране восходящего солнца. Он выслушал, выразил восхищение и в конце добавил, что если перевести правильно суть иероглифов, то название звучит как «Страна Солнечного Корня». Михаил Феликсович был не только директором, но еще и преподавал в школе японский язык.
Очень довольная, я вернулась домой и тут же увидела у подъезда прогуливающегося Степана. Он бросился ко мне.
– Детка! Где ты была? Я звоню, звоню, а тебя нет!
– Вот она проблема отсутствия сотовой связи, – рассмеялась я. – Знаешь, я так привыкла к ней в Японии. Может, и у нас скоро мобильные телефоны будут у каждого?
– Будут, конечно, – рассмеялся Степа. – Но ты не ответила на мой вопрос.
– Ездила устраиваться на работу, – сказала я, улыбаясь и прикрывая глаза от вдруг повалившего снега.
– Ну вот и метель! – воскликнул Степа и тоже улыбнулся. – А что за работа?
Я вкратце ему рассказала. Он был искренне рад. Но то, что это исходило от Юкио, ему явно не понравилось. Видимо, Степан чувствовал к нему такую же инстинктивную неприязнь, как и я.
Мы поднялись ко мне, и Степан с порога начал целовать мои озябшие руки. Но, оказавшись в квартире, я словно потухла. Мне постоянно чудилось, что незримая тень Петра присутствует в этих комнатах. Я вновь погрустнела. Мой друг сразу это почувствовал и предложил пойти куда-нибудь перекусить.
– Должны же мы отметить такое событие! – радостно заявил он.
Когда мы вышли из подъезда, я заметила красную «Тойоту» Юкио, выворачивающую из-за угла.
– Нет, только не это! – испугалась я. – Вот с ним я сейчас общаться абсолютно не хочу!
– Побежали! – тут же сориентировался Степан и потащил меня за угол дома.
В метро он привалился ко мне и спросил:
– А чего он вообще-то приперся?
– Так я с ним договорилась, что после собеседования он заедет в гости, – пояснила я.
– Неудобно как-то, что мы сбежали, – решил проявить человеколюбие Степан.
– Не хочу его видеть! Ничего. Подождет и уедет, – раздраженно бросила я. Потом заулыбалась. – Все-таки отсутствие сотовой связи не всегда плохо.
Мы не поехали в ресторан, как вначале планировали. Степан решил пригласить меня к себе в гости. После небольшого напряженного раздумья я согласилась. Я предполагала, чем все это может закончиться. И не ошиблась. Зайдя в его квартиру, обставленную в минималистском стиле, мы сразу начали целоваться. Степан буквально набросился на меня. Не успела я оглянуться, как уже лежала в кровати. Он осыпал все мое тело бесчисленными поцелуями. И я, так долго живущая без любви и страсти, подчинилась. А потом и сама вспыхнула ответным огнем. В этом пространстве не было тени моего мертвого любимого, и я чувствовала себя свободно и раскованно.
Новый год я встретила с родными. И мать и отец очень обрадовались моему появлению. А когда через два дня после моего приезда заявился без предупреждения Степан с кучей подарков, они удивились, но обрадовались еще больше. Степан церемонно с ними поздоровался и сказал, что он мой хороший друг.
– Конечно, конечно, – суетилась мама, усаживая его за стол рядом со мной.
Родители смотрели на нас умильно, но меня это не раздражало. Я была искренне рада, что он приехал.
Мы прожили у родителей неделю и много гуляли по городу. Степан здесь раньше никогда не бывал и с любопытством смотрел на церкви и монастыри, на узкие улочки с сохранившимися кое-где деревянными домами столетней давности и с наряженными прямо во дворах новогодними елочками. В этих домиках, с удобствами во дворе, по-прежнему жили люди. В провинции ложатся спать довольно рано, и улицы быстро пустеют. Мы гуляли почти в полной темноте, так как источниками света служили редкие и тусклые фонари и мягко светившиеся кое-где квадраты окошек. Как-то мы подошли к двухэтажному зданию конца девятнадцатого века, где располагалось культпросветучилище. Я забежала на крыльцо и остановилась у деревянной двери.
– А я здесь училась, – немного грустно сообщила я, тут же вспоминая лицо Петра, ждущего меня после репетиций.
– И хорошо, – ответил Степан.
Но особого интереса не проявил, видимо, не желая бередить прошлое.
– Да, – после паузы добавил он, – представляю твое состояние, когда ты оказалась в Токио! Наверное, будто на другую планету попала?
– Именно, – улыбнулась я. – А ведь у нас в клубе тут неподалеку раньше даже свой театр кабуки был.
– Могу себе представить, как это выглядело в таком задрипанном городишке, как этот! – ехидно рассмеялся Степа.
И мне не захотелось больше ничего ему рассказывать.
За три дня до отъезда я нашла нашу преподавательницу народного танца Ирину Николаевну. Она обрадовалась, увидев меня, и засыпала вопросами. Я сказала, что живу и работаю в Москве. Потом попросила помочь с японскими национальными танцами. Именно Ирина Николаевна была большой поклонницей японской культуры и организовала театр кабуки. И, как выяснилось, он все еще успешно функционировал.
«А ведь я могла привезти ей кимоно», – с запоздалым раскаянием подумала я, глядя в ее сияющие глаза.
Когда я объяснила суть дела, Ирина Николаевна очень воодушевилась.
– Какая прелестная идея! – восторженно воскликнула она. – Пусть японские дети приобщатся и к русскому искусству. А для тебя есть видеокассеты с некоторыми японскими народными танцами. В частности, древние ритуальные танцы Хаятинэ-такэ-Кагура. Правда, не знаю, как это можно поставить в школьном самодеятельном кружке. Там костюмы сильно навороченные, да и сюжеты сложные. Нужны маски страшных духов. Но все равно, я думаю, тебе эти кассеты пригодятся. И если время позволяет, могу дать несколько уроков.
И я с удовольствием согласилась. А когда пришла в назначенное время в наш танцкласс, в котором ничего не изменилось, побрызгала из лейки на деревянный пол и встала на свое любимое место у станка, привычно положив ладонь на его отполированную округлость, то чуть не расплакалась. Времени прошло не так уж и много, а казалось, что я прожила целую жизнь.
– И раз, и два, и три, поворот, остановилась, – ритмично произносила Ирина Николаевна, следя за моими движениями и машинально отбивая такт носком туфельки.
И мне казалось, что я снова студентка. Она изобразила мне основные па танца с опахалом. Потом мы освежили в моей памяти танец «Кё-Нингё» («Кукла из Киото»), который использовали в наших спектаклях кабуки. Старенький магнитофон в углу класса исправно воспроизводил нужные мелодии, я старательно повторяла па по несколько раз и уже почувствовала с непривычки усталость.
И тут дверь приоткрылась, и заглянул какой-то парень. Его худощавое красивое лицо удивляло странным сочетанием угольно-черных волос и пронзительно-синих глаз.
– А, Тимур, заходи! – обрадовалась Ирина Николаевна. – Знакомься! Это Таня. Она тоже выпускница нашего училища и сейчас работает в Москве.
Я вытерла вспотевшее лицо и шею полотенцем и по привычке присела в реверансе, изящно наклонив голову и опустив глаза. Потом машинально глянула на свое отражение в зеркальной стене, проверяя правильность позы.
– Очень приятно, – скороговоркой произнес Тимур и поглядел на меня с восхищением.
– И мне, – ответила я, выпрямляясь.
Они начали что-то бурно обсуждать, причем Тимур не мог устоять на месте и без конца двигался. То он подходил к станку и привычно опирался на него, то разгуливал по классу пружинящей походкой, то садился на корточки, то резко соскакивал и замирал, изогнувшись гибким стройным телом. Ирина Николаевна не обращала на его беспрерывные движения внимания и что-то тихо и быстро говорила ему, двигаясь за ним по пятам. Я, увидев, что они заняты важным разговором, не стала мешать и пошла переодеваться.
«Надо же какой артистичный парень, – думала я, натягивая свитер и поправляя сбившиеся волосы. – Интересная внешность. Очень красив! Надо спросить, когда он выпустился».
Я вышла из раздевалки и увидела, что они все еще в танцклассе.
– Так я пойду? – спросила я.
Они перестали о чем-то спорить и развернулись ко мне с такими лицами, как будто видели меня впервые.
– Ах да, Танюша! – спохватилась Ирина Николаевна. – Ты вот что, приходи завтра в это же время. Успеем до твоего отъезда еще разок порепетировать.
– Договорились, – улыбнулась я. – А ты, Тимур, когда окончил? – торопливо спросила я.
– Три года назад, – ответил он и улыбнулся в ответ, показав нереально белые зубы. – Я, кстати, тоже в столице работаю в одном танцевальном шоу.
– Да что ты? – изумилась я. – И в каком?
– В эротическом, – недовольно проговорила Ирина Николаевна. – Я ему говорю, что это до добра не доведет. И лучше вернуться в родной город и заняться чем-нибудь стоящим.
– Успею еще вернуться, – засмеялся Тимур. – Телефон не дашь? – неожиданно спросил он. – А то мало ли! Все-таки землячка. Но если не хочешь, то не настаиваю.
– Почему же? Записывай, – спокойно ответила я. – И звони в любое время.
Мы вернулись в Москву сразу после Рождества. И Степан начал активно уговаривать меня поселиться вместе.
– Считай, я твой официальный жених, – смеялся он, но глаза были серьезные.
– Это почему еще? – хмуро отвечала я.
– Как же! Ведь уже познакомился с родителями и даже им понравился! – настаивал он. – К чему тебе жить одной в этой большой квартире? Перебирайся ко мне и можешь вообще не работать. Будешь мне щи варить.
«Как бы не так! – думала я. – Только работа появилась, а я снова дома засяду. Да еще и с нелюбимым мужчиной».
То, что я не любила Степана, хотя и очень хорошо к нему относилась, не вызывало у меня никаких сомнений. Я по-прежнему любила Петра и уже не старалась задавить в себе это чувство.
– Давай подождем, – ответила я. – Поработаю, посмотрю что к чему. А там видно будет. Мы ведь и так много времени проводим вместе!
К западу лунный свет
Движется. Тени цветов
Идут на восток.
Бусон
В середине января начались занятия в моей танцевальной студии. Я назвала ее «Нодзоми», что в переводе с японского означает «надежда». Записались в основном, конечно, девочки. Но пришло и несколько мальчиков. Я решила, что для начала наберу детей от десяти лет. Для занятий нам выделили актовый зал и магнитофон. В принципе, меня это устраивало, так как была возможность репетировать на сцене. Для детей это являлось отличной практикой сразу привыкать к сцене и не бояться ее впоследствии. Занятия проводились два раза в неделю по два часа. Начинались они в шесть вечера. Я привезла из дома все конспекты лекций и тщательно готовилась к каждому уроку, заранее выстраивая его и составляя план. Дети, посещавшие мою студию, были хорошо воспитаны, и с дисциплиной проблем не возникало. Постепенно я втянулась в работу, ученики привыкли ко мне, и все шло отлично. В этой школе отмечали все праздники: и японские и наши. И моя студия к 8 Марта подготовила два танца. Дети с успехом исполнили русский хоровод под мелодию «Во поле березонька стояла» и придуманный мной, стилизованный под национальный «Танец бабочек». Вместо крылышек дети с увлечением взмахивали цветными бумажными веерами. Директор не поскупился на средства, и костюмы нам сшили дорогие и красочные. Актовый зал был до отказа заполнен восхищенными родителями. Михаил Феликсович остался очень доволен и сказал, что выдаст мне поощрительную премию.
Многие родители пожелали со мной познакомиться. И мне польстило то, что почти все они обращались вначале ко мне на японском, принимая меня за свою соотечественницу.
«Как хорошо, что я так нарядно одета!» – думала я, машинально поправляя ворот дорогой шелковой блузки ярко-лазоревого цвета с вышитыми вручную белыми водяными лилиями.
После концерта в кабинете директора был организован небольшой фуршет. Присутствовали, кроме Михаила Феликсовича, два господина и дама. Он зачем-то решил пригласить меня. Я вначале упиралась, но он сказал, что я украшу встречу, как нежный цветок водяной лилии украшает поверхность темного пруда. Я рассмеялась и согласилась.
– Господин Кобаяси с супругой и господин Ито, – представил Михаил Феликсович.
– Комбан ва[21], – поздоровалась я почему-то по-японски.
И мужчины радостно осклабились, кивая мне.
– Добрый вечер! – в один голос воскликнули они на вполне сносном русском языке.
И я невольно рассмеялась. Но супруга Кобаяси смотрела на меня холодно, поджав и без того тонкие губы. Я улыбнулась и ей, решив быть любезной со всеми. Она не ожидала такого дружелюбия и надменно вскинула голову.
«Ну и задавака! Подумаешь, жена высокопоставленного чиновника! – подумала я. – Зато я молода и красива!»
– Прошу, господа, – пригласил Михаил Феликсович всех к столу.
Гости расселись. Но я почему-то осталась на месте и предложила поухаживать за мужчинами. Сработала привычка общения с гостями госпожи Цутиды. Михаил Феликсович удивленно на меня глянул и с радостью согласился. Я разлила теплое, как положено, саке в маленькие чашечки и поставила на стол закуски. В руки так и просился сямисэн. А в ушах почему-то звучала инструментальная мелодия «Такинагаси», разученная мной перед отъездом в Россию.
Выпив саке, мужчины расслабились и еще раз поздравили с праздником «милых дам». Госпожа Кобаяси изобразила на худом бледном лице неописуемую радость. Мне нравилось, что она в основном помалкивала. Как потом выяснилось, она почти не говорила по-русски, в отличие от ее мужа, секретаря посольства, который щебетал, не переставая. Господин Ито заведовал крупной русско-японской фирмой, занимающейся поставкой и обслуживанием бытовой техники фирмы Sony, и тоже хорошо знал русский язык. Они оба периодически поглядывали на меня с интересом. И я мгновенно преобразилась под их взглядами. С лица не сходила безмятежная улыбка, и так и казалось, что оно покрыто слоем белил, голос звучал нежно и мелодично, движения стали плавными и грациозными. Я периодически наклонялась к ним по очереди и предлагала подлить саке. На какой-то миг возникло непреодолимое желание немного пошутить, и я поддалась ему.
– Я недавно гостила в Токио у друзей, – улыбаясь, начала я.
И мужчины, включая Михаила Феликсовича, как загипнотизированные, повернули ко мне лица и замерли, перестав есть и разговаривать. Госпожа Кобаяси вновь поджала губы и отвернулась.
– И изучала там искусство икебаны, – продолжила я как ни в чем не бывало.
– Прелестно, – тихо восхитился господин Ито.
– Я составляла композиции, и особо мне удалась так называемая… – Я выдержала паузу, забавляясь их замершими лицами. Потом спокойно произнесла: – Бутон к бутону.
Я с трудом удержалась от смеха, глядя, как кровь прилила к толстым щекам господина Ито. И наоборот, отлила от тонкого лица господина Кобаяси. Михаил Феликсович, видимо, не знал этого выражения, потому что с удивлением смотрел на реакцию мужчин. Потом глянул мне в глаза, как будто спрашивая ответ. Я мило ему улыбнулась и продолжила:
– Искусство икебаны сложное и загадочное и требует большого старания и умения.
– Не сомневаюсь, что мог бы поделиться своими знаниями о нем, – неожиданно сказал господин Ито.
– Я тоже мог бы оказать содействие в его изучении, – подхватил господин Кобаяси, не обращая внимания на злобный взгляд жены.
И они дружно протянули мне свои визитки.
Читать бесплатно другие книги:
