Джек Ричер, или Гость Чайлд Ли
Он оглядел ее с ног до головы. Дешевый черный костюм помят и покрыт пылью. Кожа бледная, тонкая, сухая. Рот недовольно искривлен. Глаза пустые.
– Да, вы совсем не похожи, – подтвердил он.
– Я же говорила, что из нас двоих я всегда была дурнушкой.
Ламарр ушла, не сказав больше ни слова. Харпер провела Ричера в столовую, и они поужинали вдвоем. Затем она проводила его в комнату. Молча заперла за ним дверь. Дождавшись, когда ее шаги затихнут в коридоре, Ричер разделся и залез под душ. Затем вытянулся на кровати и стал думать и надеяться. И ждать. В первую очередь ждать. Ждать утра.
Глава 13
Наступило утро, но оно не принесло ничего хорошего. Ричер понял это, как только вошел в столовую. Он проснулся рано и был готов к выходу за полчаса до того, как появилась Харпер. Отперев дверь, молодая женщина впорхнула в комнату, изящная и отдохнувшая, одетая в тот костюм, который был на ней в самый первый день. Судя по всему, у нее было всего три костюма, и она чередовала их в строгой последовательности. Ричер прикинул, что три костюма как раз соответствовали ее жалованью. Это было ровно на три костюма больше, чем имел он сам, поскольку в отличие от Харпер он не получал твердой зарплаты.
Они вместе спустились в лифте и прошли в соседнее здание. Во всем лагере царила непривычная тишина, какая бывает в выходные. Только сейчас до Ричера дошло, что сегодня воскресенье. Погода улучшилась. Теплее не стало, но дождь прекратился, и выглянуло солнце. У Ричера мелькнула надежда, что этот благоприятный знак свидетельствует о том, что это будет его день. Однако его ждало разочарование. Он понял это, как только вошел в столовую.
Блейк сидел за столиком у окна. Один. На столе кофейник, три перевернутые чашки, корзинка со сливками и сахаром, корзинка с пончиками и печеньем. Плохой новостью была пачка воскресных газет, развернутых, прочитанных и отложенных в сторону. «Вашингтон пост», «Ю-Эс-Эй тудей» и, что хуже всего, «Нью-Йорк таймс», лежащая на самом виду. То есть из Нью-Йорка никаких новостей. Из чего следовало, что его план еще не сработал, из чего, в свою очередь, следовало, что ему придется ждать дальше.
Троим за столиком было гораздо просторнее, чем пятерым. Харпер села напротив Блейка, а место напротив Ричера осталось свободным. Блейк казался осунувшимся, усталым и очень измученным. Как будто он был болен. Как будто с ним с минуты на минуту должен был случиться сердечный приступ. Но Ричеру было нисколько его не жаль. Блейк нарушил правила.
– Сегодня ты будешь работать с делами, – сказал Блейк.
– Как тебе угодно.
– Добавился материал о Лорейн Стэнли. Так что сегодня ты весь день будешь изучать дела, а завтра утром представишь нам свои заключения. Все ясно?
Ричер кивнул.
– Кристально ясно.
– Предварительные у тебя есть?
– Что предварительные?
– Заключения. У тебя уже есть какие-нибудь мысли?
Ричер взглянул на Харпер. Как раз в этом месте верный подчиненный должен был бы сообщить своему начальнику о том, что у Ричера есть возражения. Но молодая женщина промолчала. Лишь опустила взгляд и принялась сосредоточенно размешивать кофе.
– Дайте сначала ознакомиться с делами, – сказал Ричер. – Пока слишком рано что-либо говорить.
Блейк кивнул.
– У нас есть шестнадцать дней. Пора уже добиться определенного прогресса.
– Я все понял, – сказал Ричер. – Быть может, завтра будут хорошие новости.
Блейк и Харпер посмотрели на него так, как будто он сморозил глупость. Затем все налили себе кофе, взяли печенье и разобрали газеты, приготовившись убивать время. Сегодня было воскресенье. И расследование застопорилось. Это было очевидно. Ричеру были знакомы все признаки этого.
Каким бы срочным ни бывает дело, рано или поздно наступает момент, когда идти больше некуда. Боевой запал сгорает, и ты сидишь сложа руки, как будто во всем мире у тебя нет никаких дел. А весь мир вокруг бушует, требуя от тебя результатов.
После завтрака Харпер проводила Ричера в комнату, оказавшуюся очень похожей на ту, которую он представлял себе, трясясь в «сессне». Комната на верхнем этаже, тихая, заставленная светлыми дубовыми столами и уютными мягкими стульями. За стеной из сплошных окон сияло солнце. Единственным отрицательным моментом была стопка папок высотой в фут. Темно-синие корочки с золотыми тиснеными буквами ФБР.
Стопка была разделена на три части, каждая из которых была перетянута толстой резинкой. Ричер разложил их на столе в один ряд. Эми Каллан, Каролина Кук, Лорейн Стэнли. Три жертвы, три стопки. Ричер взглянул на часы. Десять часов двадцать пять минут. Запоздалый старт. Солнечные лучи прогрели комнату. Ричера потянуло в сон.
– Ты не пытался связаться с Джоди, – заметила Харпер.
Он промолчал.
– Почему?
– Бессмысленно. Судя по всему, она куда-то уехала.
– Может быть, перебралась к тебе. В дом, где раньше жил ее отец.
– Может быть, но я в этом сомневаюсь. Джоди там не нравилось. Слишком уединенно.
– Но ты пробовал звонить туда?
Ричер покачал головой.
– Нет.
– Беспокоишься?
– Бессмысленно беспокоиться по поводу того, что ты все равно не в силах изменить.
Харпер ничего не ответила. Наступила тишина. Ричер пододвинул к себе папку.
– Ты это уже читала?
Молодая женщина кивнула.
– Я каждый вечер перечитываю дела и знакомлюсь с заключениями.
– И как, есть тут что-нибудь?
Харпер посмотрела на стопки, каждая из которых имела дюйма четыре в толщину.
– Есть, и немало.
– Что-нибудь существенное?
– А это уж тебе решать.
Неохотно кивнув, Ричер стащил резинку с дела Каллан и открыл папку. Сняв пиджак, Харпер устроилась напротив. Закатала рукава рубашки. Солнце светило ей прямо в спину, просвечивая рубашку насквозь. Ричеру были видны плавные линии упругой груди, мягко огибавшей ремень кобуры под мышкой и обрывавшейся к плоскому животу. Груди, колышущейся в такт дыханию.
– Принимайся за работу, Ричер, – сказала Харпер.
Это самый напряженный момент. Ты едешь мимо, не быстро, но и не медленно. Тщательно все осмотрев, ты проезжаешь чуть дальше, тормозишь, разворачиваешься и едешь назад. Останавливаешься у тротуара, так, чтобы машина смотрела именно туда, куда нужно. Заглушаешь двигатель. Вынимаешь ключ из замка зажигания и убираешь его в карман. Надеваешь перчатки. На улице прохладно, так что перчатки не вызывают никаких подозрений.
Ты выходишь из машины. Задерживаешься на мгновение, прислушиваясь, затем медленно разворачиваешься и снова оглядываешься по сторонам. Это самый напряженный момент. Именно сейчас тебе нужно принять решение, продолжать дальше или отказаться. Думай, думай, думай. Необходимо сохранять хладнокровие. Требуется лишь объективно оценить обстановку. Тебе помогает профессиональный опыт.
Ты решаешь продолжать. Тихо закрываешь дверцу машины. Возвращаешься к дому. Подходишь к двери. Стучишь. Стоишь и ждешь. Дверь открывается. Женщина впускает тебя в дом. Она рада тебя видеть. Сначала удивлена, немного смущена, но вскоре остается одна радость. Женщина не видела тебя целую вечность, с прошлой жизни. Некоторое время вы беседуете. Ты говоришь, выжидая нужный момент. Ты сразу поймешь, когда он наступит. А пока ты говоришь.
Момент наступает. Ты делаешь небольшую паузу, убеждаясь, что это действительно так. Затем начинаешь действовать. Ты объясняешь женщине, что она должна будет сделать все именно так, как ты скажешь. Разумеется, она соглашается, потому что у нее нет выбора. Ты говоришь ей, что она должна притворяться, будто это доставляет ей удовольствие. Объясняешь, что так тебе будет гораздо приятнее. Она радостно кивает, готовая услужить. Улыбается. Улыбка получается натянутой и фальшивой, что несколько портит общее впечатление, но тут уж ничего не поделаешь. Лучше что-то, чем ничего.
Ты просишь женщину показать ванную комнату. Она проводит тебя туда, словно риелтор, демонстрирующий недвижимость. Ванна тебе очень нравится. Тебе уже доводилось видеть не одну такую ванну. Ты приказываешь женщине принести краску. При этом ты внимательно следишь за ней. Женщина вынуждена пять раз ходить на улицу и обратно в дом, вверх и вниз по лестнице. Ей предстоит перенести большой груз. Она учащенно дышит от усталости. Начинает потеть, хотя на улице прохладная осенняя погода. Ты напоминаешь ей об улыбке. Женщина послушно натягивает ее на лицо. Теперь улыбка больше похожа на гримасу.
Ты приказываешь женщине найти что-нибудь, чтобы открыть банки с краской. Она радостно кивает и говорит, что в ящике на кухне есть отвертка. Ты идешь вместе с ней. Она открывает ящик и достает отвертку. Вы возвращаетесь в ванную. Ты просишь женщину открыть банки. Она сохраняет полное спокойствие. Опускается на корточки рядом с первой банкой. Подсовывает кончик отвертки под крышку и поднимает ее вверх. Крышка отрывается. Воздух наполняется запахом краски.
Женщина принимается за следующую банку. Еще за одну. Она работает быстро. Ты предупреждаешь ее, что надо быть аккуратной. Объясняешь, что за малейшую оплошность она будет наказана. Напоминаешь, что она должна улыбаться. Женщина улыбается. Работает. Наконец открыта последняя банка.
Ты достаешь из кармана полиэтиленовый мешок для мусора. Приказываешь женщине сложить в него свою одежду. Она сбита с толку. Какую одежду? «Ту, которая на тебе», – объясняешь ты. Она кивает и улыбается. Скидывает туфли. Свернутый мешок распрямляется под их тяжестью. Женщина стягивает с себя носки. Бросает их в мешок. Расстегивает джинсы. Прыгает на одной ноге, стаскивая их. Джинсы тоже отправляются в мешок. Женщина расстегивает рубашку. Сбрасывает ее с плеч. Бросает в мешок. Заводит руку за спину и возится с застежкой лифчика. Снимает его. Ее освобожденная грудь опускается. Женщина снимает трусики, комкает их вместе с лифчиком и роняет в мешок. Она полностью раздета. Ты приказываешь ей продолжать улыбаться.
Ты заставляешь ее отнести мешок к входной двери. Провожаешь ее туда. Она прислоняет мешок к двери. Вы возвращаетесь в ванную. Ты приказываешь женщине вылить краску из банок в ванну, медленно, аккуратно. Она работает сосредоточенно, закусив губу. Банки тяжелые и неудобные. Краска густая. От нее исходит сильный запах. Она вытекает из банок медленно. Уровень маслянистой зеленой жидкости повышается.
Ты хвалишь женщину. Говоришь, что она поработала хорошо. Вся краска вылита в ванну, нигде не пролито ни капли. Женщина улыбается, обрадованная похвалой. Затем ты объясняешь ей, что самое сложное еще впереди. Она должна отнести пустые банки туда, откуда их брала. Но теперь она раздета донага. Ей нужно следить за тем, чтобы ее никто не увидел. Поэтому ей придется двигаться бегом. Женщина кивает. Ты объясняешь ей, что пустые банки весят меньше, поэтому она за один прием может захватить их больше. Женщина снова кивает. Она все поняла. Она просовывает растопыренные пальцы в отверстия банок и захватывает в каждую руку по пять банок. Спускается вниз. Ты приказываешь ей подождать. Открываешь входную дверь и выглядываешь на улицу. Слушаешь и смотришь. Наконец выпускаешь женщину. Она движется бегом. Убирает банки. Бегом возвращается назад, при этом ее грудь дергается в такт шагам. На улице холодно.
Ты приказываешь ей постоять спокойно и отдышаться. Напоминаешь об улыбке. Она виновато трясет головой и снова натягивает на лицо гримасу. Ты отводишь ее в ванную. Отвертка лежит на полу. Ты просишь женщину поднять ее. Приказываешь ей оставить отверткой отметины на лице. Она ничего не понимает. Ты все объясняешь. Говоришь, что достаточно будет глубоких царапин. Трех или четырех. Таких, чтобы пошла кровь. Женщина улыбается и кивает. Проводит отверткой по левой щеке. Появляется алая полоса длиной пять дюймов. Ты говоришь, что надо нажимать сильнее. Женщина кивает. Из следующей царапины выступает кровь. Ты ее хвалишь. Приказываешь продолжать. Женщина проделывает еще одну царапину. И еще одну. Ты ее благодаришь и приказываешь нажать еще сильнее. Женщина кивает и улыбается. Со всей силы нажимает на отвертку. Кожа лопается. На этот раз крови много. Ты говоришь: «Хорошо поработала, девочка».
Женщина по-прежнему держит в руке отвертку. Ты приказываешь ей залезть в ванну, медленно и осторожно. Она ставит туда сначала правую ногу. Затем левую. Она стоит в краске, которая доходит ей почти до колен. Ты приказываешь ей медленно садиться. Она повинуется. Краска доходит ей до талии. Поднимается до груди. Ты приказываешь женщине улечься в ванне, медленно и осторожно. Она опускается в краску. Уровень густой зеленой жидкости поднимается. До края ванны остается всего два дюйма. Теперь и ты улыбаешься. Все сделано прекрасно.
Ты объясняешь женщине, что она должна сделать. Она сначала не понимает, потому что ты обращаешься к ней с очень странной просьбой. Ты все тщательно разъясняешь. Женщина кивает. Ее волосы уже липкие от краски. Она погружается в ванну. Теперь над поверхностью остается только ее лицо. Женщина запрокидывает голову назад. Ее волосы плавают в зеленой краске. Женщина помогает себе пальцами. Они скользкие и липкие от краски. Она делает все так, как ты приказываешь. У нее получается с первого раза. Ее глаза вылезают из орбит, и она умирает.
Ты выжидаешь пять минут. Стоишь около ванны, ни к чему не прикасаясь. Затем ты выполняешь единственное действие, которое женщина не может сделать сама. При этом перчатка на твоей правой руке пачкается в краске. Затем ты нажимаешь пальцем на лоб женщины, и она уходит с головой под краску. Ты стягиваешь с правой руки перчатку, выворачивая ее наизнанку. Проверяешь перчатку на левой руке. Все в порядке. Для предосторожности ты убираешь правую руку в карман и не вынимаешь ее. Это единственный момент, когда ты можешь оставить отпечатки пальцев.
Держа грязную перчатку в левой руке, ты молча спускаешься вниз по лестнице. Бросаешь перчатку в мешок с одеждой женщины. Открываешь дверь. Прислушиваешься и оглядываешься по сторонам. Выносишь мешок из дома. Оборачиваешься и закрываешь за собой дверь. Проходишь по дорожке к шоссе. Останавливаешься перед машиной и бросаешь в мешок чистую перчатку. Открываешь крышку багажника и убираешь туда мешок. Открываешь дверь и садишься за руль. Достаешь из кармана ключ и заводишь двигатель. Пристегиваешь ремень безопасности и поправляешь зеркало заднего вида. Уезжаешь, держа скорость не слишком большой и не слишком маленькой.
Дело Каллан начиналось с краткого резюме о ее карьере в армии. Карьера продолжалась четыре года, а резюме заняло сорок восемь строчек печатного текста. В нем один раз упоминалась фамилия Ричера, в самом конце, в связи со скандалом. Ричер поймал себя на том, что прекрасно помнит Эми Каллан, невысокую пухленькую женщину, веселую и счастливую. В свое время ему показалось, что она пошла в армию, сама точно не представляя зачем. Это свойственно определенному типу людей. Тем, кто вырос в больших семьях, привык делиться с окружающими, в школе занимался спортом, неплохо учился, но не мечтал о карьере ученого, – этих людей как бы само собой сносит в армию. Они воспринимают ее как продолжение того, что им уже известно. Возможно, самих себя они не считают бойцами, но они знают, что в армии на каждого человека с винтовкой приходится сотня тех, кто занимается совершенно мирными профессиями.
Пройдя курс начальной подготовки, Каллан сразу попала в управление боеприпасами. Через двадцать месяцев ее уже произвели в сержанты. Она перебирала бумаги и рассылала партии товаров по всему свету, совсем как ее коллеги, оставшиеся дома, но только товарами ее были не помидоры, туфли и автомобили, а пушки и снаряды. Каллан работала в Форт-Уайте рядом с Чикаго, на оружейном складе, пропахшем оружейной смазкой и наполненном оглушительным грохотом погрузчиков. Первое время работа ее устраивала. Затем безобидные шуточки закончились, и капитан и майор начали все чаще переступать черту, отпуская грязные намеки и делая непристойные жесты. Каллан вовсе не была стыдливой фиалкой, и все же постоянные издевки и чересчур смелые мужские руки, лезущие куда не следовало, привели ее в кабинет Ричера.
Уволившись из армии, Каллан уехала во Флориду, в небольшой городок на побережье Атлантики в сорока милях севернее того места, где цены начинают круто подниматься вверх. Там она вышла замуж, там она развелась, там прожила еще год и умерла. В папке была масса записей и фотографий, объясняющих «где», но почти ничего относительно «как». Каллан жила в современном одноэтажном доме, спрятавшемся под крышей, крытой оранжевой черепицей. На снимках, сделанных на месте преступления, не было видно никаких следов взлома ни окон, ни дверей, никакого беспорядка внутри. Лишь ванная комната, выложенная белой плиткой, ванна, наполненная зеленой краской, и плавающее в ней обмякшее тело.
Вскрытие не дало абсолютно никаких результатов. Краска, прочная и износостойкая, обладала молекулярной структурой, специально разработанной для того, чтобы цепко хвататься и глубоко проникать во все поверхности, на которые ее нанесут. Краской были покрыты все сто процентов наружной поверхности тела; она также просочилась в глаза, нос, рот и горло. Удаляя краску, патологоанатомы вынуждены были удалить и кожные покровы. Никаких признаков внешних телесных повреждений обнаружено не было. Токсикологический анализ дал отрицательный результат. В сердце не было найдено следов инъекции фенола. Кровеносные сосуды не закупорены. Существует множество хитроумных способов лишить человека жизни, и флоридским патологоанатомам все они были известны, но тем не менее они не смогли обнаружить никаких признаков ни одного из них.
– Ну? – спросила Харпер.
Ричер пожал плечами.
– Насколько я помню, у нее были веснушки. После года, проведенного под солнцем Флориды, она должна была выглядеть очень хорошо.
– Она тебе нравилась.
Он кивнул.
– Она была отличной девчонкой.
Последняя треть папки была посвящена самым дотошным криминалистическим экспертизам, о которых Ричер когда-либо слышал. Анализы были в буквальном смысле микроскопические. Каждая пылинка, каждый волосок, бывшие в доме, были собраны с помощью пылесоса и подвергнуты доскональному исследованию. Однако никаких следов постороннего найти так и не удалось. Абсолютно никаких.
– Очень умный человек, – заметил Ричер.
Харпер ничего не ответила. Отодвинув папку с делом Каллан, Ричер раскрыл дело Кук. То же самое сжатое повествование. Единственное отличие заключалось в том, что Кук, судя по всему, с раннего детства была нацелена на армию. Ее отец и дед были военными, а это, по мнению некоторых семейств, создает что-то вроде армейской аристократии. Кук очень быстро обнаружила, что ее пол сильно мешает мечтам о карьере. В деле имелись указания на то, что ей неоднократно пришлось подавать заявления с просьбой зачислить ее в школу подготовки офицерского состава. Кук вынуждена была добиваться своего с боем.
В конце концов ей все же удалось закончить военное училище, и она начала службу вторым лейтенантом. Сразу же попала в управление стратегического планирования, где мозговитые люди просиживают штаны, рассчитывая на то, что, когда наступит час испытаний, друзья останутся друзьями, а враги – врагами. Кук была произведена в первые лейтенанты и перевелась в штаб-квартиру НАТО в Брюссель, где завязала чересчур близкие отношения с одним полковником, своим начальником. Решив, что ее слишком долго не производят в капитаны, она пожаловалась на полковника.
Ричер очень хорошо помнил это дело. Никаких домогательств, по крайней мере таких, которые пришлось вытерпеть Каллан, не было и в помине. Никто не щипал Кук за попку и не делал непристойных жестов промасленными стволами пистолетов. Но правила изменились, начальству запретили спать со своими подчиненными, поэтому полковника, начальника Кук, с позором выгнали из армии, и он размозжил себе голову выстрелом в рот. Кук также рассталась с армией, вернулась из Бельгии домой и поселилась в коттедже на берегу озера в Нью-Гемпшире, где ее в конце концов и обнаружили мертвой в ванне, заполненной застывающей краской.
Патологоанатомы и криминалисты Нью-Гемпшира рассказали приблизительно то же самое, что их коллеги из Флориды, то есть совершенно ничего. Фотографии и протоколы были другие – и в то же время такие же. Серый бревенчатый дом, окруженный деревьями, входная дверь без следов взлома, внутри никакого беспорядка, непритязательная ванная комната, в которой господствующее положение занимало густеющее зеленое содержимое ванны. Пролистав папку, Ричер закрыл и отодвинул ее.
– Что ты думаешь? – спросила Харпер.
– Я нахожу, что краска – это очень странно, – ответил Ричер.
– Почему?
Он пожал плечами.
– Палка о двух концах, ты согласна? Краска уничтожает улики на трупе, что уменьшает риск, но ее транспортировка, напротив, существенно увеличивает риск.
– И еще краска – это очень характерная улика, – заметила Харпер. – Она выпячивает мотив убийства и прямо-таки кричит о том, что убийца связан с армией. Краска является своеобразной перчаткой вызова.
– Ламарр утверждает, что краска имеет большое значение с точки зрения психологии. По ее словам, убийца с ее помощью заявляет права армии на этих женщин.
Харпер кивнула.
– Да, именно для этого он заставляет жертвы снять штатскую одежду.
– Но если убийца настолько ненавидит этих женщин, что лишает их жизни, зачем ему предъявлять на них свои права?
– Не знаю. Проникнуть в мысли маньяка очень трудно.
– Однако Ламарр считает, что она проникла в мысли убийцы, – возразил Ричер.
В последней из трех папок было дело Лорейн Стэнли. Ее судьба напоминала судьбу Каллан, но только все произошло совсем недавно. Стэнли была моложе. Она имела звание сержанта и занимала самую нижнюю ступень служебной лестницы на огромном военном складе в Юте. Стэнли была там единственной женщиной. Нападкам и издевательствам она стала подвергаться с самого первого дня. Ее профессиональная пригодность постоянно ставилась под вопрос. Однажды кто-то проник в ее комнату в казарме и похитил все форменные брюки. На следующее утро Стэнли пришлось явиться на службу в форменной юбке. Еще через день у нее украли все нижнее белье. Стэнли пришла на службу в юбке, под которой ничего не было надето. Лейтенант вызвал ее к себе в кабинет, заставил встать, широко раздвинув ноги, над зеркалом, положенным на пол, и учинил ей разнос за какую-то неразбериху в бумагах. Тем временем весь личный состав склада заглядывал якобы по каким-то делам в кабинет и любовался отражением в зеркале. Лейтенант отправился в тюрьму, а Стэнли, отслужив еще год, прожила некоторое время в полном одиночестве и умерла также в одиночестве в Сан-Диего, в маленьком бунгало, сфотографированном полицейскими фотографами со всех сторон, в котором калифорнийские патологоанатомы и криминалисты также не нашли абсолютно ничего.
– Сколько тебе лет? – вдруг спросил Ричер.
– Мне? – удивилась Харпер. – Двадцать девять. Я же тебе говорила. Это один из ЧЗВ.
– Ты из Колорадо?
– Из Аспена.
– Семья большая?
– Две сестры и брат.
– Старше или младше тебя?
– Все старше. Я в семье младшая.
– Родители?
– Папа фармацевт, мама ему помогает.
– Когда ты была маленькой, вы выезжали в отпуск всей семьей?
Харпер кивнула.
– Ну конечно. Большой каньон, пустыня Пейнтед и все такое. Однажды мы жили в палатках в Йеллоустоунском национальном парке.
– И вы всюду добирались сами?
– Разумеется. Микроавтобус, набитый детьми и вещами, счастливая семья. К чему все эти вопросы?
– И что тебе запомнилось о дорогах?
Молодая женщина скорчила гримасу.
– Они были бесконечными.
– Вот именно.
– Что «вот именно»?
– Мы живем в очень большой стране.
– Ну и?
– Каролину Кук убили в Нью-Гемпшире, три недели спустя Лорейн Стэнли была убита в Сан-Диего. На противоположном конце страны. По шоссе три с половиной тысячи миль, а может, и больше.
– Разве убийца ездит на машине?
Ричер кивнул.
– Ему нужно возить сотни галлонов краски.
– Возможно, у него где-то склад.
– Это лишь еще больше все усложняет. Если этот склад не находится на прямой, соединяющей Нью-Гемпшир, то место, где находится убийца, и Южную Калифорнию, то ему еще нужно сделать крюк. Так что расстояние увеличивается. Значительно.
– Ну и?
– Итого ему пришлось проехать три, а то и четыре тысячи миль, а потом еще наблюдать за домом Лорейн Стэнли. Можно это сделать за одну неделю?
Харпер нахмурилась.
– То есть семьдесят часов в пути со скоростью пятьдесят пять миль в час.
– Но он не сможет держать такую скорость. Ему придется проезжать через города. Где-то ремонтируют дороги, где-то пробки. Он не может превысить лимит скорости. Такой предусмотрительный преступник не станет рисковать тем, что какой-нибудь дорожный полицейский начнет обнюхивать его машину. В наши дни сотни галлонов камуфляжной краски обязательно вызовут подозрение, ты согласна?
– Ну, тогда сто часов в пути.
– Не меньше. Плюс день или два на то, чтобы следить за домом. То есть если добавить на сон, на отдых и на еду, получается больше недели. Дней десять-одиннадцать. А то и двенадцать.
– Ну и?
– Ты сама скажи.
– Выходит, убийца не работает по графику две недели через одну.
– Не работает, – подтвердил Ричер.
Выйдя на улицу, они обошли здание, в котором размещалась столовая. Погода наконец установилась такой, какой должна быть осенью. Воздух стал теплее на несколько градусов, но все равно оставался прохладным. Под ясным голубым небом зеленели лужайки. Сырость исчезла, и деревья на соседних деревьях казались сухими и более светлыми.
– Мне хочется остаться на улице, – сказал Ричер.
– Тебя ждет работа, – возразила Харпер.
– Я уже прочитал все эти чертовы папки. Перечитывать их заново бессмысленно. Мне нужно хорошенько все осмыслить.
– На улице тебе думается лучше?
– Как правило.
– Ну хорошо, пошли в тир. Я должна подготовиться к зачету по стрельбе из пистолета.
– Разве ты его до сих пор не сдала?
Она улыбнулась.
– Разумеется, сдала. Но нам нужно пересдавать зачет каждый месяц. Таковы правила.
По дороге они доели захваченные в столовой бутерброды. В открытом тире было по-воскресному тихо. Тир представлял собой пространство размером с хоккейную площадку, с трех сторон окруженное высокими земляными валами. Железобетонные заборы высотой по плечо разбивали тир на шесть отдельных огневых полос, которые заканчивались стендами с мишенями. Мишени из плотной бумаги были натянуты на железные рамки. На каждой мишени был изображен пригнувшийся преступник, от его сердца расходились концентрические окружности. Харпер заглянула к ответственному за тир, и он выдал ей пистолет с шестью патронами в обойме и две пары наушников.
– Ваша огневая полоса номер три.
Третья полоса находилась в центре. По бетонному полу проходила жирная черная черта.
– Семьдесят пять футов, – объяснила Харпер.
Встав у полосы, она надела наушники. Взяла пистолет обеими руками и подняла его. Расставила ноги, чуть согнула колени. Подала бедра вперед, отвела плечи назад. Выпустила все шесть пуль одним непрерывным потоком, выдерживая между выстрелами паузу в полсекунды. Ричер следил за напрягшимися сухожилиями на ее руках. При каждом нажатии на спусковой крючок дуло пистолета чуть дергалось вверх.
– Готово, – объявила молодая женщина.
Ричер вопросительно посмотрел на нее.
– Это означает, что ты можешь идти за мишенью, – объяснила она.
Ричер ожидал увидеть все шесть пуль расположенными на одной вертикальной линии длиной приблизительно в фут, и, дойдя до конца огневой полосы, именно это он и обнаружил. Два отверстия были прямо в сердце, два в следующем круге и еще два в круге, соединяющем горло и живот. Сняв мишень с рамки, Ричер вернулся к черте.
– Две пятерки, две четверки и две тройки, – сказала Харпер. – Двадцать четыре очка. Зачет я сдала бы, но на самой грани.
– Тебе надо больше использовать левую руку, – сказал Ричер.
– Как?
– Полностью перенеси на нее вес пистолета, а правой только нажимай на спусковой крючок.
Она посмотрела на него.
– Покажи.
Ричер подошел к ней сзади вплотную и вытянул левую руку. Харпер подняла пистолет одной правой рукой, и Ричер обхватил ее пальцы своими.
– Расслабь руку, – сказал он. – Я приму на себя тяжесть.
У него были длинные руки, но и у нее тоже. Харпер отпрянула назад, прижимаясь спиной к его груди. Ричер подался вперед. Положил подбородок ей на плечо. От ее волос пахло очень хорошо.
– Ну давай.
Харпер пару раз щелкнула курком по пустому патроннику. Пистолет оставался неподвижным как скала.
– А так лучше, – заметила она.
– Сходи за патронами.
Оторвавшись от него, молодая женщина сходила к кабинке ответственного и вернулась с новой обоймой, в которой также было шесть патронов. Ричер перешел на следующую огневую полосу, где висела свежая мишень. Присоединившись к нему, Харпер оперлась на него спиной и подняла пистолет. Ричер взял его левой рукой, принимая на себя весь его вес. Харпер откинулась на него. Выстрелила дважды. На мишени появились два отверстия, где-то в дюйме друг от друга, оба в центральном круге.
– Вот видишь? Всю работу должна делать левая.
– Похоже на политическое заявление.
Она оставалась в том же положении, прислонившись к Ричеру. Он чувствовал, как расширяется и сжимается в такт дыханию ее грудная клетка. Наконец Ричер отступил назад, и Харпер попробовала обойтись без его помощи. Два выстрела, один за другим. Стреляные гильзы со звоном упали на бетон. В центральном круге появились еще два отверстия. Итого четыре отверстия плотной кучкой, которую можно было бы накрыть визитной карточкой.
Харпер кивнула.
– Хочешь два последних патрона?
Она протянула ему пистолет рукояткой вперед. Это был «ЗИГ-зауэр», такой же, какой Ламарр держала приставленным к виску Ричера всю дорогу до Манхэттена. Ричер встал спиной к мишени, взвешивая пистолет в руке. Затем вдруг резко повернулся и выпустил две пули, по одной в каждый глаз мишени.
– Вот как это сделал бы я, – сказал он. – Если бы я был на кого-то очень зол, я поступил бы именно так. Я не стал бы возиться с ваннами и двадцатью галлонами краски.
На обратном пути в библиотеку они встретили Блейка. Тот выглядел одновременно рассеянным и взволнованным. У него на лице было написано беспокойство. Судя по всему, возникли новые проблемы.
– Отец Ламарр умер, – сказал Блейк.
– Отчим, – поправил Ричер.
– Все равно. Он умер сегодня рано утром. Сюда звонили из больницы Спокана. Сейчас буду звонить Джулии домой.
– Передайте наши соболезнования, – сказала Харпер.
Рассеянно кивнув, Блейк пошел дальше.
– Ему следовало бы отстранить ее от дела, – сказал Ричер.
– Возможно, и следовало бы, но он на это не пойдет. Впрочем, и Джулия не согласится. Работа для нее – все.
Ричер ничего не ответил. Харпер открыла дверь и провела его обратно в помещение с дубовыми столами, кожаными креслами и папками. Сев за стол, Ричер взглянул на часы. Двадцать минут четвертого. Если повезет, еще два часа дремоты – и он поужинает и ускользнет в уединение своей комнаты.
Как оказалось, ему все же пришлось провести в библиотеке три часа. Причем Ричер не дремал. Сначала он сидел, уставившись в пустоту, и напряженно думал. Харпер обеспокоенно следила за ним. Затем Ричер разложил папки на столе – дело Каллан в правый нижний угол, дело Стэнли в левый нижний, дело Кук в правый верхний – и долго разглядывал их, снова анализируя вопрос географии.
– Ну как, есть прогресс? – не выдержав, спросила Харпер.
– Мне нужен список всех этих женщин.
– Хорошо.
Она ушла. Ричер закрыл глаза, наслаждаясь теплом и тишиной. Наконец Харпер вернулась. Открыв глаза, он увидел, что она стоит рядом с ним и протягивает еще одну толстую синюю папку.
– Карандаш, – попросил Ричер.
Порывшись в ящике стола, Харпер нашла карандаш. Катнула его Ричеру. Тот раскрыл новую папку и погрузился в чтение. Первой в нем была распечатка из Министерства обороны, четыре скрепленных листа. Девяносто одна фамилия в алфавитном порядке. Некоторые из них были Ричеру знакомы. Он нашел в списке Риту Симеку, ту женщину, о которой он говорил Блейку. Она шла непосредственно перед Лорейн Стэнли. Далее шел список адресов, полученных через управление медицинского страхования. Как оказалось, Симека жила в Орегоне. Затем следовала пухлая стопка дополнительной информации: послужные списки, сведения о деятельности после увольнения из армии. В одних случаях данные были подробными, в других самыми общими, однако все же достаточными для предварительных выводов. Листая папку взад и вперед, Ричер погрузился в работу и через двадцать минут подсчитал, сколько отметок он поставил.
– Женщин было всего одиннадцать, – сказал он. – Не девяносто одна.
– Да? – удивилась Харпер.
Он кивнул.
– Одиннадцать. То есть осталось восемь, а не восемьдесят восемь.
– Почему ты так решил?
– Причин много. Во-первых, девяносто одна жертва – это абсурд. Кто может всерьез поставить перед собой такую цель? Пять лет с четвертью. В это нельзя поверить. Очень умный человек сократит список до какого-нибудь разумного значения, например до одиннадцати.
– Но каким образом?
– Ограничившись только тем, что осуществимо. Выделив подкатегорию. Что еще общего у Каллан, Кук и Стэнли?
– Что?
– Все они были одинокими. Определенно и бесспорно одинокими. Не замужем или разведены, жили в отдельных домах в пригородах или за городом.
– А это так важно?
– Ну конечно же! Только задумайся о способе убийства. Преступнику требуется тихое, уединенное, изолированное место. Где никто ему не помешает. Где не будет случайных свидетелей. Начнем с того, что ему нужно пронести в дом такое количество краски. А теперь посмотри на список. В нем есть женщины замужние, имеющие маленьких детей, живущие с семьей, с родителями, живущие в многоквартирных домах и кондоминиумах, на фермах, женщины, которые учатся в колледжах. Но убийце нужны только те, кто живет один, в отдельном доме.
Харпер покачала головой.