Волчья звезда Малинин Евгений
— Нет.
Потом добавил:
— В часы был встроен компас, но их тоже нет. То ли я утопил их… то ли просто потерял… не помню.
— Тогда о чем мы вообще говорим? Может, ты еще и знаешь, куда нам идти, но я-то нет. И куда это ты собрался?
Он встал и перепрыгнул на островок — тот был всего ничего, но порос высокими, выше человеческого роста зарослями тростника. Я на всякий случай двинулась за ним — даже плот не вытащила.
— Долго объяснять, да и не хотелось бы…
— Но…
Неожиданно он повернулся, схватил меня за плечи и встряхнул.
— Нет, вот ты мне скажи! Почему, ну почему так получилось? Они же были другие! Совсем другие! Мы так старались… так хотели быть похожими на них… Уж если они дали нам жизнь — одним своим появлением, одним своим присутствием… Что с вами случилось? Почему вы позволили себе так… погубить все?
Я сказала:
— Перестань, мне больно.
Он тут же выпустил меня и сказал:
— Забавно… Выходит, это был призрак… иллюзия… Мы приняли за реальность иллюзию. И сами стали иллюзией. Что с ними потом произошло, там, под защитным куполом? Почему никто из них не уцелел, никто не рассказал нам…
Почему мы предпочли позабыть об этом? Потому как, что бы там ни произошло, мы-то остались… И жили, как они… как должны были жить они… вы… А теперь — что?
Он опустился на землю и охватил колени руками. Он сидел и трясся, лицо у него было пустое, совсем никакое лицо, и мне стало страшно.
— Улисс!
Он сказал:
— Уходи!
Было уже за полдень, все небо было обложено тяжелыми низкими тучами, из тех, что часто висят над большой водой — не проливаются дождем, но и не пропускают свет, но вокруг нас было светло, очень светло, и я увидела, что эта штука висит совсем низко над головой и медленно опускается на воду — на миг по реке пробежала рябь, точно от легкого ветра и тут же угасла, — ив светящемся тумане образуются какие-то каналы и дыры.
Улисс даже головы не поднял — он продолжал сидеть, уткнувшись лицом в колени, и полосы света пробегали по островку, по воде, и пустой плот на отмели качался и приплясывал.
Я схватила его за плечо:
— Смотри! Вот! Вот он, твой город! Ты же хотел попасть туда, так? Он сам сюда пришел! Пошли!
Он медленно поднял голову — в глазах у него плясали волны света, то разгораясь, то угасая, и оттого казалось, что их цвет все время меняется.
— Что это? — спросил он наконец.
— Откуда я знаю? Но ты же хотел туда, разве нет? Все время толковал, что, мол, вот она, последняя надежда!
— Вроде, да, — сказал он неуверенно, — но что это? Это же совершенно ни на что не похоже.
— Не посмотришь, не узнаешь, так ведь? Пошли, пока эта штука еще тут…
Он медленно поднялся, лицо его постепенно стало более осмысленным.
— Не знаю, — он вновь поежился, точно от порыва холодного ветра. — Имеет ли смысл…
— А что будет с теми, кто остался там, в лагере, если ты не найдешь никого? Что вообще будет? Что будет со мной, Улисс? Ты и впрямь думал, что я выживу, если останусь совсем одна? Хватит валять дурака, пошли.
Он машинально провел рукой по поясу, проверяя, на месте ли оружие — но его там, понятное дело не было, — удивленно нахмурился, потом пожал плечами.
— Ладно, — сказал он, — пошли.
— Погоди минутку, я только подтолкну плот, — сказала я, — он похоже, застрял. И прыгнула в воду.
Всю дорогу к деревне Симона преследовало странное ощущение подмены — словно все вокруг было немножко иным и каким-то ненастоящим. Быть может, подумал он, это потому, что они впервые спускались в деревню все вместе, да еще на мо-биле, чего он никогда не делал раньше.
А быть может, потому, что сама деревня выглядела как-то странно — дома с прикрытыми ставнями выглядывали из-за высокой изгороди, черная полоса вспаханной земли огибала ограду снаружи, точно река.
— Тут всегда так тихо? — спросила Оливия. Тут только Симон понял, что его беспокоило: полная, абсолютная тишина — тишина покинутого жилья, еще хранившего тепло очага, но уже пустого.
— Что? Никого нет? — удивился Коменски.
— Не знаю, — сквозь зубы сказал Симон.
— Быть может, ты их неправильно понял…
— Я все понял совершенно определенно… Мобиль плавно перевалил через вспаханную полосу и остановился у ограды. Ворота были заперты.
— Поднять его? — спросил Гидеон.
— Нет. Не надо.
— Думаешь, мы их напугаем?
— Этим? Нет, не думаю. Но все равно — не надо. Это невежливо — вот так, без спроса. Подождем…
Люди появились внезапно, совсем не оттуда, откуда их ожидали — они вышли из лесу, пересекли поляну и остановились около мобиля. Симон открыл дверцу и выскочил наружу.
Староста был, разумеется, здесь, в компании нескольких сумрачных молодых парней — все в вывернутых наизнаку зипунах.
«Боятся андров? — подумал Симон. — Старуха, вроде, говорила, что сами по себе они безвредны, но эти, похоже, все равно боятся».
— Все взяли? — спросил Михей, выступив вперед.
— Да, — ответил Симон, — как договаривались.
Староста осторожно, боком приблизился к открытому прицепу и заглянул в него.
— Хорошо, — сказал он, — оставьте все это здесь. И выходите. Вы все пришли?
— Все, — сказал Симон,
— Они покажутся только, если все… Симон вернулся к мобилю и сказал:
— Все в порядке. Выбирайтесь.
— Машину оставить? — недоверчиво спросил Гидеон.
— Да.
— Отцепи прицеп и отгони ее чуть дальше, — велел Коменски, — на всякий случай. Симон, ты взял пеленгатор? Вдруг нам придется разлучиться…
Симон молча приладил к предплечью плоскую коробочку пеленгатора и спрятал в нагрудный карман миниатюрный наушник.
— Это оружие? — спросил староста, внимательно наблюдавший за ними.
— Нет, — честно ответил Симон.
— Оружие оставьте здесь. Они не любят оружия.
— Кто же его любит… — тихонько сказал Гидеон.
— По крайней мере, — заметил Коменски, — они предусмотрительны. Ну что ж, пошли…
Оливия помогла выбраться Наташе. Лицо у той было бессмысленным, и двигалась она точь в точь как заводная кукла. «Надеюсь, это все-таки из-за инъекции, — подумал Симон, — тогда есть хоть какой-то шанс, что она придет в себя»…
— Идемте, — сказал староста. Он шел впереди, показывая дорогу, остальные следовали поодаль, замыкая группу. Симон ощутил, как по спине пробежал холодок.
— Гидеон, — сказал он шепотом» — ты взял с собой хоть что-то?
— Камеру, — удивленно ответил Гидеон.
— Я не об этом…
— Высокочастотный резак, — шепотом сказал Гидеон, — и микрокапсулу со слезоточивым газом — Коменски велел, еще там, в лагере…
— Хорошо.
— Думаешь, они все-таки опасны?
— Не знаю…
Лес приближался, темный и молчаливый, вокруг тяжело пахло прогретой травой, а из-под ног При каждом шаге разлетались в разные стороны крохотные бурые кобылки. Все было донельзя обыденно, и Симон вдруг перестал верить во всесильных и неведомых существ, исподтишка наблюдающих за ходом вещей. В тихом разморенном полдне они показались ему донельзя нереальными.
Они свернули и пошли по просеке в обход деревни. Там, дальше за изгородью начинались луговины и пастбища — открытая местность, усеянная громадными валунами, невесть когда скатившимися с горных склонов.
— Куда мы идем? — спросил Коменски.
— Наверх, — спокойно сказал староста. Ему явно было жарко в тулупе, но он и не подумал его снять. — Вас должно быть хорошо видно. Они всегда смотрят сверху, андры…
— Ясно.
— Ох, — сказала Оливия, — что это там? Симон обернулся и невольно вздрогнул: крохотная фигурка выскочила из леса и кинулась к ним, петляя меж золотистых стволов сосен. Зденко! — подумал он. Мальчик, задыхаясь и оскальзываясь на траве, выскочил на поляну и кинулся к ним, глотая на ходу слезы. Подбежав к Гидеону, он схватил его за рукав и отчаянно заверещал:
— Не ходите туда! Не ходите!
Гидеон потрепал его по голове.
— Все в порядке, малый.
Он попытался осторожно высвободиться, но Зденко вцепился ему в рукав мертвой хваткой.
— Вы не понимаете, — всхипывал он, — туда нельзя! Вам нельзя…
Староста развернулся и дал Зденко ленивый тумак, он даже не размахнулся как следует, но мальчишка заскулил и откатился в сторону.
— Прошу прощенья, хозяин, — извинился Михей. — Это я виноват. Недоглядел. Распустили мальца…
— Зачем вы так? — поморщившись, сказал Гидеон.
— Старших, — назидательно произнес Михей, — уважать надобно. Если каждый будет так соваться… Убери мальца, Мечко.
Один из парней молча подошел к всхлипываю-щему на земле мальчишке, схватил его за ухо и потащил прочь.
Зденко отчаянно и бесполезно колотил кулачками по охватившим его огромным ручищам, выкрикивая:
— Нельзя туда! Не ходите! Плохо будет!
— Удержу не знают, паскудники, — мрачно сказал староста и обернулся к Коменски, безошибочно признав в нем начальника.
— Ну что, хозяин, пошли что ли? Он потащил малого обратно в лес, подумал Симон, он и выбежал-то из лесу, не из деревни. Деревня покинута… Возможно на время, возможно, навсегда. Они там все прячутся, в лесу… предпочли убраться подальше. Может, предприятие опасней, чем мы думали… гораздо опасней…
Староста обернулся и поглядел ему в глаза:
— Может, вы испугались? Так и скажите.
— Нет, — сказал Симон, — просто хотелось бы…
— Нам-то что? Мы же для вас стараемся.
— …знать подробнее, как все будет.
— Да мы уж почти на месте. Придете, узнаете. Из тени, отбрасываемой вершиной горы, выплыла золотящаяся на солнце луговина, на которой, словно алые брызги, были разбросаны пятна горных маков. В фиолетовой густой тени притаилась добротно сработанная овчарня — створки ворот были распахнуты.
— Если все правильно сделать, они скоро будут здесь, — пояснил староста.
— Ясно, — кивнул Коменски, — что же надо делать?
— Вам — зайти внутрь. Мы и без вас управимся.
— Так бывает? — тихонько спросил Коменски у Симона.
— В общем, да, — неохотно ответил тот, — есть обряды, не предназначенные для посторонних глаз… но…
— Вы идете или нет? — раздраженно спросил староста.
Он первым зашел в темное нутро овчарни и высек огонь, запалив свечу. Остальные его люди отошли в сторону, тогда как Симон со своими спутниками топтались на пороге, не решаясь войти внутрь, хоть сырая полутьма овчарни и расцвела пляшущими оранжевыми тенями.
Оливия положила пальцы на запястье Симона.
— Мне это не нравится, — шепотом сказала она. Староста обернулся — свечу он держал в руке, не обращая внимания на горячий воск, капающий на пальцы, и подсвеченное снизу лицо его неожиданно стало похоже на посмертную маску.
— Они придут, только если сделать все как положено, — сказал он.
Коменски первым решительно переступил через порог, за ним, поддерживая Наташу, шагнул Гидеон.
Симон обернулся — их сопровождающие подошли ближе и теперь стояли плотной группой, загораживая путь к отступлению. Он обнял Оливию за плечи и двинулся следом.
За стенками овчарни ритмично запели — в песне не было того многоголосья, что в прошлый раз, но оттого, что в нее вступили только мужские голоса, которым тут же начало вторить дальнее горное эхо, энергичная мелодия казалась не менее завораживающей.
Крохотные окошки были прорублены высоко под потолком — через них можно было разглядеть клочок неба — равнодушный и синий.
Откуда-то явственно потянуло дымом, и Симон не удивился — ритмичная песня была прочно связана в его сознании с тем давним огненным действом… Все же, он спросил старосту:
— Это что, входит в вызывание?
— Да, — сказал Михей. — Тише.
Симон умолк, почувствовав, как горячие пальцы Оливии отчаянно сжали его руку.
Окошки заволокло дымом, сизые клубы просочились внутрь, и Симон невольно закашлялся. Стало светло, очень светло, но он уже не понимал — то ли этот нестерпимый свет льется с неба, то ли крышу лижут языки пламени.
— Я сдержал свое слово, чужеземцы, — сурово сказал староста. — Они пришли.
И резко отпрянул назад, к выходу. Симон, внезапно опомнившись, бросился за ним, но Оливия по-прежнему отчаянно цеплялась за его руку, и он тщетно пытался освободиться. Тогда он закричал:
— Держите его!
Но никто не пошевелился — все так и продолжали растерянно озираться, кашляя и задыхаясь в дыму, лишь Гидеон сделал какое-то неуверенное движение, пытаясь заступить старосте дорогу, но тот резко толкнул его в плечо и ужом выскользнул наружу. Дверь овчарни захлопнулась и Симон услышал, как створки ее содрогнулись, припертые снаружи тяжелым брусом.
— Почему ты его не задержал! — крикнул он, задыхаясь от ползущего по стенкам дыма.
Гидеон растерянно посмотрел на него и ничего не сказал. Оливия кинулась к двери, отчаянно колотя в нее кулачками:
— Выпустите нас!
Ритмичное пение все продолжалось, и сырые бревна овчарни сначала зашипели, а потом начали трескаться от жара. Шорох горящего дерева стоял вокруг, точно неумолчный шепот.
— Здорово же они нас! — сказал Гидеон.
Наташа стояла, обхватив руками плечи, бессмысленно озираясь; глаза у нее в полутьме блестели, точно два нестерпимо ярких зеркальца.
— Мы сами хороши, — пробормотал Симон. — Лопухи…
— Они заранее все спланировали, — заметил Коменски, — пропитали бревна маслом… Иначе они бы не занялись так быстро.
— Там, наверху, сеновал. Они подожгли сено…
— Послушай, Амос, а он хоть в этом не соврал… вдруг они их вызвали… Пусть даже таким вот способом…
Коменски огляделся, щурясь от заполнившего овчарню дыма.
— На это надеяться нечего. Они бы наверняка вмешались… Ладно, за дело. Гидеон, резак при тебе? Попробуй…
Гидеон ощупью перевел рукоятку в рабочее положение и молча навел резак на дверь.
— Не здесь. Дверь они стерегут. Заднюю стену. Резак входил в бревна, точно в масло, древесина отпадала пластами, но он то и дело перегревался и его приходилось отключать. Тем не менее, в задней стене постепенно образовалась щель, потом П-образный проем, сквозь который лился пылающий свет, гораздо ярче, чем дневной.
— Навались!
Свет заливал овчарню, ослепительное облако света, клубы сизого дыма плавали в нем, словно странные желеобразные твари, окна сияли так, будто из-за склона горы выплыло еще одно незаконное солнце.
— Они и впрямь прилетели, — сказал Коменски.
…Я отлично знала, что снаружи эта штука выглядит, хоть и большой, но вполне обозримой, но изнутри это был целый мир — мы очутились на уходящей вдаль равнине, которая была сплошь покрыта густой зеленой травой. Слишком мягкая для настоящей травы, она слабо колыхалась под ветром, обнажая серебристую изнанку, так что казалось, что по поверхности земли, от края и до края, медленно катятся ленивые волны. Тут все было не так — и то, что здесь, внутри, была ночь, и то, что, несмотря на темноту, можно было разглядеть каждую травинку, и то, что в небе висели огромные золотистые звезды, тяжелые, как плоды, складываясь в незнакомые созвездия. Больше тут ничего не было — даже кузнечики не орали в траве. Я сказала:
— Ну и ну! Вот это влипли!
Улисс заметил:
— Мне кажется, тут вполне безопасно.
— Безопасных мест не бывает. Если это кажется таким уж безопасным, значит, это особенно хитрая ловушка.
— Деваться-то все равно некуда, — резонно возразил Улисс, — пошли.
— Куда?
Он огляделся.
— Похоже, — сказал он, — все равно, куда. Идти было легко, слишком легко; пока мы шли, вокруг лежала все та же плоская равнина, зато на черном небе начали всходить и заходить шары и полумесяцы, словно небо вдруг придвинулось к земле. Это почему-то вызывало страх. Одна звезда была с хвостом и висела неподвижно.
— Ничего не выйдет, — вдруг сказал Улисс, — давай присядем, отдохнем.
— Но ведь рано или поздно мы должны куда-то прийти…
— Черта с два, — сказал он. — Никуда мы не придем. Все, что мы видим — просто иллюзия. Что-то вроде планетария.
— Чего?
— Ну, были такие… познавательные развлечения в прежние времена. Можно было полюбоваться на вид звездного неба среди бела дня, все такое…
— Странные развлечения…
— Тем не менее, места, где мы сейчас находимся, в принципе не существует. Нам некуда идти.
— Но мы уже столько прошли…
— Я не уверен, что мы вообще сдвинулись с места.
— Но мы же помрем с голоду, если будем просто сидеть и ничего не делать.
— Не думаю, чтобы они позволили нам помереть с голоду, кем бы они ни были. Если они пустили нас к себе, значит, позаботятся о том, чтобы мы остались живы.
— Если мы им так уж нужны, почему они не помогли нам раньше?
— Если честно, — сказал Улисс, — они нам вообще не помогли.
Надо же — только сейчас до него дошло. До сих пор он, похоже, все надеялся, что мертвецы, плавающие над землей, наблюдая за болью и страданиями живых просто потому что им, в смерти своей, не остается ничего другого, помогут лично ему просто потому, что он такой хороший…
— Я все думаю, почему, — продолжал он, — почему они не вмешались… может… не доверяют нам? Или до сих пор не доверяли, раз уж теперь пустили? А сейчас мы проходим последнюю проверку, последние испытания?
— Перед чем?
— Перед тем, как… познакомиться с нами поближе.
— Что-то вроде того, как вы познакомились с нами? Когда прилетели?
— Да… мы же тоже какое-то время наблюдали за вами перед тем, как поставить свой лагерь. Надеялись узнать побольше… хотя ничего хорошего из этого, как видишь, все равно не получилось. Впрочем, — печально добавил он, — у нас другого выхода все равно не было.
…Время шло, но вокруг нас ничего не менялось —. казалось бы, рано или поздно ночь, окружающая нас, должна была смениться рассветом, но небо оставалось таким же глубоким и черным, и по нему продолжали медленно ползти шары и полумесяцы.
Я спросила:
— А дальше что? Он ответил:
— Ума не приложу. Подождем.
Вновь потянулось время — непонятно, сколько, потому что небо тут так и не менялось. Вернее, менялось, но по-другому, не так, как снаружи.
Трава была теплой и мягкой — настоящая такой не бывает.
Я сказала:
— Я есть хочу.
— Потерпи, — ответил Улисс, — рано или поздно они проявят себя. Не будем же мы сидеть тут вечно?
— А если будем? Что для мертвых время? Его у них полным-полно. А мы, пока тут сидим, сами помрем — вот тогда, может, мы для них сгодимся.
— Это просто суеверие.
— Суеверие! Как же! Сам видишь, это же загробный мир — вечная ночь и все такое.
— Да это просто иллюзия, — терпеливо сказал Улисс, — картинка. Но я бы и сам хотел, чтобы они предприняли какие-то более активные действия.
Он стукнул по земле ладонью.
— Проклятый симулякр!
И тут же отдернул руку и стал разглядывать палец, на котором выступила крохотная капелька крови.
До сих пор мне казалось, что насекомые тут не водятся, но мало ли… Я спросила:
— Кто-то тебя укусил?
— Нет, — сказал он, — похоже, у меня взяли кровь на анализ. Мы в лаборатории. Непонятно только, зачем было оборудовать ее с такой роскошью.
— Что это значит?
— Нас исследуют, — пояснил он, — возможно, сканируют… просвечивают… биохимия, физиология, все… полагаю, мы находимся сейчас в замкнутом помещении. И очень небольшом. Впрочем, не знаю, чем оно замкнуто — скорее, полями, чем стенами. И зачем-то сохраняется иллюзия простора… Поражаюсь — как они свободно расходуют энергию на такие вот прихоти.
— На что же им ее еще расходовать?
Он задумался. Потом расстегнул карман своего комбинезона (удобная штука эти карманы, не понимаю, почему наши до них не додумались) и извлек оттуда какую-то плоскую коробочку, величиной с ладонь.
— Знаешь, что это такое? — спросил он.
— Коробка? Предмет?
— Нейтрализатор. Мы пользовались такими, чтобы открывать проход в защитном поле вокруг лагеря — там ведь тоже было что-то в этом роде, помнишь? Надеюсь, он не разряжен. Погоди…
Он провел по земле коробочкой, и на ней вдруг вспыхнул желтый огонек и замигал часто-часто. Я уже привыкла, что все их Предметы либо пищат, либо мигают, но на всякий случай спросила:
— Что это он?
— Тут кругом силовые поля. И очень мощные. Возможно, у них даже индивидуальная силовая защита — иначе я бы их почувствовал.
— Кого?
— Хозяев этого… корабля? Жилища? В общем, этих твоих…
— Не понимаю, как их можно чувствовать…
— Ты же ощущаешь тепло или холод… Примерно так… Впрочем, что толку…
Уж не знаю, коробочка ли эта была виновата, или оно само так случилось, но небо вдруг изменилось — оно даже не переменило цвет, но в нем вдруг открылась дыра и оттого стало видно, какое оно на самом деле низкое. В дыре клубился какой-то туман, а в нем плавали огромные светящиеся коконы — на миг мне показалось, что внутри одного из них мелькнули смутные очертания человеческой фигуры.