Долина Граумарк. Темные времена Руссбюльт Штефан

Энергичный голос оторвал адепта-полурослика от размышлений. Он поймал себя на том, что словно в трансе рисует пальцем на запотевшем стекле контуры старого дуба. Мило ответил не сразу, сначала он понаблюдал за тем, как конденсат собирается в изгибах его рисунка, а затем течет дальше. Капли были похожи на листья, падающие осенью на землю.

— Живая картина, — прошептал он.

— Мило?

— Да, мейстер Гиндавель, я здесь. Я не замечтался. Я задумался, — принялся оправдываться он.

Клирик-полурослик подчеркнуто-встревоженно кивнул своему новому ученику.

— Это потрясающе. Тебе следует совершенствовать этот дар. Когда-нибудь, проснувшись утром, ты сможешь решить проблемы всего мира.

Мило знал, что делать с подобными высказываниями своего учителя: ни в коем случае нельзя было отвечать. Последний наставительный поток красноречия мейстера на кариндском языке запомнился ему просто отлично. Ему потребовалось три дня, чтобы проверить по словарю все слова, которых он не знал, и разобраться с их возможными значениями так, чтобы во всем этом появился какой-то смысл. Осталось только два варианта. В одном говорилось, что ученики по причине их положения и слабых знаний не имеют права возражать учителю. Второй сводился к поговорке: если голова не подсказывает тебе ответ, а живот не дает ощущения, слушайся сердца и держи рот на замке, пока твой собеседник не увидел глупость в твоих глазах. Первый вариант нравился Мило гораздо больше, мейстеру Гиндавелю — нет.

Сегодня день был особенный. Не такой, который войдет в историю, но такой, который должен был немного подтолкнуть жизнь Мило вперед — хотя он такой жизни и не хотел. Ему, Мило, было впервые позволено присутствовать на заседании совета.

Обязанности, возложенные на него мейстером Гиндавелем в связи с его поведением во время заседания, несколько убавляли радостное предвкушение.

Ему казалось, что стоять на протяжении всего собрания рядом с тяжелой дубовой дверью и не иметь права присесть не особенно элегантно. Кроме того, необходимость присутствовать только в качестве молчаливого наблюдателя лишало его какого бы то ни было ощущения собственной значимости. Учитывая еще добрую дюжину обязательств и требование надеть шапочку в форме бумажного кораблика Мило пришел к выводу, что его единственное отличие от мебели будет заключаться в следующем: после заседания ему дозволено будет покинуть зал. Однако он будет там, его увидят члены совета. Это достаточно большая честь… — так утешал он себя.

Все в Дуболистье знали членов совета, многим уже доводилось иметь с ними дело. И дело было не в отдельных личностях. Важнее был тот факт, что все они встречались и решали судьбу города за закрытыми дверями. Может быть, судьба — это было слишком сильно сказано, ведь речь шла о таких вещах, как необходимость дольше жечь фонари в зимние месяцы или посоветоваться насчет того, имеет ли смысл продавать в трактире крепкое гномское пиво. Все это при неких условиях могло иметь какое-то отношение к судьбе, вот только осознать это было трудно.

Сегодня собрание созвал мейстер Гиндавель. И из повода сбора он сделал самую настоящую тайну. С его губ до сих пор сорвалась лишь пара намеков, которые, однако, не позволили Мило разгадать, о чем на самом деле пойдет речь.

— Ты не хочешь надеть голубой плащ, там дождь идет? — задал риторический вопрос его наставник, словно Мило действительно имел свободу выбора в том, что касалось его гардероба.

— Голубой хорош, — без особого энтузиазма отозвался он.

Гиндавель поправил свою синюю мантию. Он перепробовал несколько вариантов застежки, от наполовину расстегнутой до застегнутой на три четверти, от совсем расстегнутой до полностью застегнутой и наоборот. Наибольшее внимание он уделил при этом священному символу, висевшему на цепочке у него на шее. Это был знак божества полуросликов, богини Цефеи.

Он состоял из круга, пронзенного разветвленной молнией. Разветвление означало силу богини Цефеи, способную как просветить кого-то, так и покарать. Молнии в небе были знаком ее присутствия, так же как и гром — отзвуками ее голоса. Полурослик, который после попадания молнии выжил, считался отмеченным самой Цефеей. В противном случае это рассматривалось скорее как кара.

Время от времени в Дуболистье приходили святые пилигримы. Они гордо демонстрировали шрамы в тех местах, куда попала молния. Театрально повествовали о встрече с богиней, но никто из них не говорил ничего такого, что можно было бы рассматривать как прямое указание со стороны Цефеи. Мейстер Гиндавель пояснял Мило, что богиня дает каждому лишь фрагменты своего знания, поскольку разум смертного не способен вместить все послание. Таким образом, с чем большим количеством святых удастся поговорить, тем глубже будет твое понимание воли Цефеи. У Гиндавеля было полно подобных остроумных пояснений, и, когда бы ни обуяла Мило жажда знаний, у наставника на все был готов ответ: по крайней мере, так было вплоть до пяти оборотов тому назад. С тех пор в нем что-то изменилось. Мило чувствовал, что мейстера что-то мучает. Он часто задумывался и запутывался в противоречиях. На его столе грудами возвышались старые книги, он постоянно что-то калякал в истрепанной книге.

Мило застал его за тем, как он рисовал на бумаге целый ряд языческих символов. После этого мейстер Гиндавель пояснил ему, что очень важно заняться богами минувших дней, чтобы осознать ложность их интерпретаций существующего порядка вещей. Это было еще одним противоречием, ибо он говорил о богах, а не о миражах и фанатизме, как обычно.

— Пойдем же, Мило. Не топчись на месте, мы торопимся.

— Я уже готов, мейстер, — ответил Мило. — Уже почти целую вечность, — пробормотал он себе под нос, так, чтобы не услышал Гиндавель.

Пригнувшись, Мило перебежал через рыночную площадь вслед за своим наставником. Дождь хлестал ему в лицо, а грязь под ногами после каждого шага обливала пальцы. Казалось, ливень только и ждал момента, когда они выйдут из дома, чтобы наброситься на них. Сильные порывы ветра трепали плащи полуросликов, закручивали в водовороты лужи под их торопливыми шагами. Мейстер и его адепт торопливо укрылись от непогоды в зале заседаний городского совета. Так называемая ратуша представляла собой не что иное, как пристройку к дому бургомистра Лютикса. После долгих препираний госпожа Лютикс согласилась отказаться от части сада, чтобы дать возможность построить официальное помещение, где смогут заседать члены совета.

Мило и Гиндавель вошли в комнату первыми. Как и договаривались, Мило встал у входа, в то время как Гиндавель занял место в конце большого овального стола. На лоб старику упало несколько мокрых прядей, придавая ему залихватский вид. Обычно такой добродушный на вид мужчина с добрыми глазами вдруг превратился в тень самого себя. Черты его лица омрачились и застыли. Глаза смотрели пристально, во всем теле чувствовалось напряжение, однако, несмотря на все это, он оставался мейстером Гиндавелем.

Мило услышал, как ветер распахнул дверь в прихожую, затем вошли несколько человек и закрыли за собой дверь. Затопали по полу ноги, пытаясь освободиться от влаги и грязи, кто-то стряхнул свой плащ под дружное возмущение остальных.

Мило как завороженный смотрел на дверь.

— После вас, почтенная, — услышал он приторно-слащавые слова бургомистра Лютикса.

В зал вошла Ванилия Зеленолист, не удостоив молодого адепта ни единым взглядом. Ее духи с сильным цветочным ароматом опережали ее, так же как и неуютное ощущение от ее присутствия.

— Надеюсь, это важно, Гиндавель, иначе я призову тебя к ответу за отсутствие товарооборота в моем магазине, — ядовито прошипела она.

Мило понятия не имел, о каком таком товарообороте она говорит. Госпожа Зеленолист торговала тканями. Вообще-то она была девицей, однако после определенного возраста вежливость требовала того, чтобы обращаться к ней так, словно она была замужем или, по крайней мере, вдовой.

При этом второй вариант, на взгляд Мило, был гораздо правдоподобнее, поскольку если бы у нее был муж, который оказался бы в достаточной степени мазохистом, чтобы жениться на ней, он наверняка был бы убит наповал ее шармом — в прямом смысле этого слова. Даже ее восьмеро братьев сторонились ее как чумы, и никто в деревне их не винил. Ванилия Зеленолист была дамой лет пятидесяти, с плохой и, кроме того, ужасно нелепой стрижкой. Одежда, которую она носила, обтягивала ее полноватую фигуру и, казалось, просто состояла из беспорядочно смешанного ассортимента ее магазина. И, чтобы подчеркнуть свою и без того броскую внешность, она никогда не экономила на румянах, помаде и духах. Однако по-настоящему тяжело было выносить ее не из-за ее внешности, а из-за ее постоянных желчных придирок. Она унаследовала от отца лавку и приличную сумму золотом и теперь занималась тем, что разрушала дело всей его жизни своей некомпетентностью и неприветливостью.

— Судя по всему, остальные считают себя слишком важными персонами, чтобы ходить под дождем, — усмехнулась она, глядя в окно. — Стоят под козырьком «Дубовой кружки», как потоптанные куры.

Вошел бургомистр Лютикс. Он подал Мило руку, однако при этом с интересом глянул в окно и мимоходом пробормотал:

— Это говорит чистой воды зависть. Ну что, мальчик мой, как дела?

Лютикс не стал дожидаться ответа, да Мило и не был склонен отвечать тому, кто смотрит словно сквозь него. Согнувшись, поглядывая на запотевшие окна, бургомистр пробрался на свое место. И только усевшись, поздоровался с Гиндавелем, кивнув мейстеру с чрезвычайно важным видом.

— Чего еще можно ожидать от мужчин Дуболистья, — продолжала насмехаться госпожа Зеленолист. — Сначала они напиваются, чтобы набраться храбрости, и хвастаются своими героическими поступками, будущими и прошлыми, а потом не могут и носу высунуть, потому что на улице идет дождь.

— Мне очень неприятно слышать такие слова из твоих уст, — признался Лютикс. — Я ведь тоже мужчина.

Ванилия Зеленолист удивленно воззрилась на бургомистра, пристально вгляделась в его лицо.

— Смелое утверждение, — простонала она, закатила глаза и выдавила из себя сочувственную улыбку.

И словно в насмешку над ее словами, Мило увидел через запотевшее стекло, как двое мужчин перебегают улицу под потоками хлещущего с неба дождя. В том, как они передвигались по городу, всегда было что-то забавное, но это было ничто по сравнению с представшей его взгляду игрой в данный момент. Те двое мужчин подтянули штанины до самого паха. И, пригибаясь и пританцовывая, они бежали по мокрой уличной мостовой и грязной дороге к залу заседаний. Ветер трепал одежду и так спутывал ткани, что понять, кто под ними скрывается, было совершенно невозможно.

Громко отплевываясь и фыркая, оба вновь прибывших вошли в зал заседаний. Джеролл Лютикс, брат-близнец бургомистра и хозяин «Дубовой кружки», был похож на своего брата, как две капли воды. Обоим было около шестидесяти. Седые волосы могли бы придать им что-то вроде выражения достоинства и мудрости, если бы они не были такими всклокоченными и не торчали так во все стороны. Кожа была слегка жирноватой, а рукопожатие влажным. Но самым бесспорным признаком всех Лютиксов, украшавших галерею здания ратуши, был их огромный нос картошкой.

Вслед за Джероллом в комнату ввалился Тильмо Лыкогорд. Этот человек попал в городской совет исключительно благодаря своим деньгам и влиянию. Никто толком не знал, откуда у него взялось состояние и откуда он вообще взялся, когда десять лет назад он купил себе дом в Дуболистье. Ясно было только две вещи: лучшие годы были у него уже позади, и раньше он был гораздо стройнее. Тильмо был из тех полуросликов, по виду которых можно было смело сказать, что нажитое состояние и влияние раздуло им не только эго, но и живот. Если присмотреться повнимательнее, еще можно было разглядеть его когда-то худощавые черты лица.

— Что ж, теперь мы ждем только мейстера Искрометного, — произнес бургомистр Лютикс.

Конечно же, Искрометный было его не настоящее имя. На самом деле его звали Йоос Валунс, и он был деревенским магом. Возраст этого мужчины не мог определить никто. Даже для полурослика он был низеньким и необычайно худым. Как и положено магам, он носил длинную робу, обладал длинными седыми волосами до плеч и остроконечной бородкой.

— Никому меня ждать не нужно, — произнес Йоос, возникший из ниоткуда прямо рядом с Мило.

— Просто я терпеть не могу приходить слишком рано и тратить время на приветливые фразы и выдумывание неуважительных прозвищ.

Конечно же, это было не совсем так, поскольку на самом деле он любил эффектные появления, и это ему в очередной раз удалось. Волосы гладко спадали на спину, роба сверкала темно-синим цветом, а обувь была натерта до блеска. Откуда бы он ни пришел, он не сделал ни единого шага под дождем и бурей.

— Это хорошо, — с видимым облегчением произнес мейстер Гиндавель, — значит, мы можем сразу переходить к делу.

Он торжественно поднялся и оглядел собравшихся. Никто из остальных, похоже, не проявлял интереса к тому, что собирался сказать Гиндавель. Они копались в карманах своих плащей, выуживали оттуда один за другим маленькие узелки, которые они клали перед собой на стол. Оценивающе оглядывали места соседей. Первым открыл свой узелок Тильмо Лыкогорд. Взорам собравшихся предстала добрая дюжина сочных вишен.

У остальных явно вытянулись лица, и только Ванилия Зеленолист не сумела сдержаться, чтобы не съязвить.

— Я видела дерево в твоем палисаднике, — прошипела она. — Мне кажется, что оно слишком молодо, чтобы приносить такие плоды. Возможно, эти вишни с дерева Нуберта, причем с тех веток, которые свешиваются на твой участок? Я имею в виду, там, где стоит компост.

Тильмо бросил на Ванилию возмущенный взгляд.

— То, что растет над моим участком, принадлежит мне, — принялся оправдываться он. Разве я виноват, что Нуберт не следит за ними. Такими они стали лишь благодаря моей счастливой руке. К дереву Нуберта это не имеет никакого отношения.

Остальные уже хихикали, молчал только мейстер Гиндавель.

После этого все, кроме клирика, похвастались своим урожаем. Бургомистр Лютикс с гордостью представил пять прямых, как палки, морковок, его брат Джеролл — горсть редисок. Узелки Йооса Валунса и Ванилии Зеленолист были наполнены очень тщательно отобранными и вымытыми смородинками.

По взгляду Ванилии можно было понять, что ее подмывало сказать, что смородина Йооса наверняка червивая, но это было весьма опасно — не затронув свой собственный урожай. Поэтому свою зависть пришлось ей проглотить.

Закончив мериться силами, присутствующие снова сосредоточились на Гиндавеле.

Однако взгляды их особого интереса не обещали. Каждый из шести членов совета хоть и был достаточно компетентен, чтобы принять решение на благо городской общины, однако ради того, чтобы по-настоящему заняться проблемой, рот им открывать не очень-то и хотелось.

Мейстер Гиндавель сделал глоток воды и откашлялся. Мило заметил, что он напряжен. Напряжен не так, как обычно. Гиндавель был полуросликом задумчивым, своенравным и иногда чересчур много волновался, но его теперешнее состояние открывало перед его воспитанником совершенно новую и пугающую сторону учителя.

— Итак, первым делом я хотел бы указать на то…

— Согласно протоколу требуется проверить присутствующих по списку, — перебил его бургомистр Лютикс.

Тильмо Лыкогорд бросил бумажный шарик, который он катал по столу, в сторону бургомистра и нечаянно попал ему под правый глаз.

— Что за детские шалости? — пролаял Бонс.

— Вот и я о том же, — заявил Тильмо. — Ты стал бургомистром наверняка не потому, что умеешь хорошо считать. Есть шесть членов городского совета, за столом сидят шестеро. Чье присутствие ты собираешься проверять?

Прикрыв рот ладонью, Ванилия захихикала. Вряд ли ее насмешило что-то из сказанного, скорее ее порадовало унижение бургомистра.

— Довольно уже, — прошипел мейстер Гиндавель, ударив кулаком по столу. — Что я хотел вам сообщить…

— Да я же просто хотел открыть официальное заседание, — снова перебил его бургомистр Лютикс.

Мило увидел, как тяжело его наставнику принимать этот новый знак неуважения с прежним спокойствием. Его кулак все еще лежал на столе, и скопившееся в нем напряжение отразилось в побелевших костяшках пальцев.

— Я созвал собрание, — снова дрожащим голосом начал он, — поскольку недавние события в Дуболистье, если присмотреться к ним повнимательнее, складываются в определенную картинку. И я говорю не только об утрате нашего символа или недавних происшествиях у колодца.

Тильмо Лыкогорд вдруг положил на стол еще один завязанный на узел мешочек из клетчатой ткани, выжидающе поглядел на него и тем самым привлек все внимание к себе. Широко усмехнувшись, он потянул за кончик, откинул в стороны четыре уголка, разгладил каждый из них ребром ладони. И перед взорами собравшихся предстали три роскошных белых гриба, равных которым сложно было даже представить.

— Кто-нибудь хочет понюхать? — Тильмо вопросительно оглядел собравшихся. — Грибной сезон уже начался, милые мои, — в тот же миг лица членов совета посветлели, узелок пошел по кругу. И только мейстер Гиндавель казался каким-то подавленным, он засунул в рот вишню Тильмо, а затем выплюнул косточку в подставленную ладонь.

— Может быть, мы все же вернемся к первоначальной теме нашего разговора? — произнес он. — Как уже только что было сказано, я заметил кое-что такое, что не в состоянии объяснить. Я немного порылся в деревенской хронике и протоколах собраний этого совета. Я надеялся найти что-нибудь о строительстве колодца и возможной причине гибели дуба на деревенской площади. К сожалению, я не нашел ничего, но зато наткнулся на кое-что другое.

Йоос Валунс торжественно поднялся со своего места, мрачно оглядел собравшихся.

— Мои исследования дали кое-какой результат, — с гордостью заявил он. — Я нашел причину болезни нашего символа.

— Старый дрючок мертв, ты, деревенский шарлатан, и уже не будет разбрасывать листья, — выкрикнула Ванилия Зеленолист, чуть-чуть громче и на две октавы выше необходимого. — Как раз тебе-то в твоем возрасте стоило бы знать лучше других, что ничто не вечно.

Но Йоос был не из тех, кого могли смутить какие-то там оскорбления, не говоря уже о склочной торговке тканями. Не обращая на нее внимания, он продолжал:

— Загадка высохшего дуба решена. Ответ — медь!

— Что это за очередной бред, — вырвалось у бургомистра Лютикса. — Скажите на милость, какое отношение имеет медь к дереву?

— Медь — один из элементов, которые дерево получает вместе с водой через корни, — пояснил Йоос. — Я думаю, что из-за того, что гномы добывают руду на севере, из медной жилы вымываются отложения и попадают в грунтовые воды.

— Да речь же вообще не идет об этом дурацком дереве! — перебил его мейстер Гиндавель и вскочил со своего места. — Речь идет об этих наших мелочных склоках за этим столом. Кого интересует, почему гибнет дерево, есть ли медь в грунтовых водах, почему Бонс не может досчитать до шести и не одета ли Ванилия еще безвкуснее, чем во время прошлого собрания? Вопрос собственно заключается в следующем: почему я каждую неделю вынужден сидеть за одним столом со сворой слабоумных?

Испугавшись своих собственных слов, Гиндавель стоял и подавленно смотрел на стоявший перед ним стакан с водой. Казалось, ему недостает мужества посмотреть в глаза остальным. Такую обидную бестактность можно было бы ожидать, пожалуй, от необразованного остолопа или разочарованной в целом свете мужененавистницы из тряпичной лавки, но ни в коем случае не от Гуми Гиндавеля, клирика и храмовника. Было видно, что он едва не подавился застрявшим в горле комком. Даже смотреть было страшно на то, как он, мастер слова и веры, едва не задыхался от собственных слов. Словно громом пораженный, он рухнул на свой стул.

— Именно это я и имел в виду, — пролепетал он. — Разве вы не видите? Оно не пощадит никого из нас.

На миг повисла давящая тишина. Каждый пытался понять, что происходит, конечно же, в силу собственных возможностей.

— Теперь кое-что становится ясным, — вдруг воскликнула Ванилия Зеленолист, вскочила со своего места, перевернув стул, который в свою очередь повалил высокую напольную вазу. — Это очередная попытка убедить нас в том, что вода в колодце могла навредить и нам. Я больше не могу слышать этого «не пей из колодца». Тебе не удастся перетащить нас на свою сторону этими твоими угрожающими перстами и клятвами веры.

С красным лицом она стояла посреди зала, словно фурия, тыча пальцем в мейстера Гиндавеля. Бонс Лютикс, сидевший рядом с ним, вдруг исчез за развевающейся тканью ее вычурной, безвкусно скроенной блузы. Мило толком не мог разобрать, пытается ли он успокоить Ванилию или же Бонс пытается восстановить возможность видеть других членов совета. Как бы там ни было, Лютикс ухватился за ткань и робко подергал.

— Нет, нет, вы неправильно поняли. Я ничего такого не имел в виду, — пролепетал Гиндавель, обращаясь скорее к самому себе.

— Ну, так, а о чем же идет речь-то? — завизжала Ванилия через весь стол, пока Бонс все еще пытался открыть себе обзор.

— Речь идет о том, что кто-то или что-то в этом городе умудряется устроить так, что мы вцепляемся в глотку друг другу из-за сущих пустяков.

— Тогда посмотри в зеркало, любитель купелей, и поймешь, кого нужно искать, — провизжала госпожа Ванилия.

С элегантностью танцующего медведя и энергией богини отмщения Ванилия Зеленолист развернулась и заорала на бургомистра:

— Ты, жирная свинья, прекрати, наконец, меня лапать!

Испуганный Бонс Лютикс съежился на стуле.

Когда Ванилия снова обернулась к остальным членам совета, ее ожидала звонкая оплеуха от мейстера Гиндавеля. И прежде, чем красные следы от пальцев окончательно налились краской, Ванилия Зеленолист выудила из кармана серебряный гребень для волос и вонзила его в стол. С покрасневшим от ярости лицом она оглядела собравшихся и обнаружила, что все взгляды устремлены не на нее. Она нерешительно проследила за ними и уткнулась взглядом в деревянную столешницу. Ее гребень проткнул ладонь мейстера Гиндавеля и пригвоздил ее к столу. Когда их взгляды встретились, клирик, ни слова не говоря, не издав ни звука или чего бы то ни было, свободной рукой схватил Ванилию за горло. Первым пришел в себя Йоос Валунс и что-то забормотал. Но прежде чем заклинание подействовало, Тильмо Лыкогорд вынул из-за пояса серебряный кинжал с рукояткой из эбенового дерева и вонзил его в живот волшебнику. С застывшим от ужаса взглядом Йоос рухнул на стул.

Бонс Лютикс, цепляясь за платье госпожи Зеленолист, поднялся и попытался убраться в безопасное место. В эту минуту в лицо ему угодил локоть отбивавшейся что было мочи продавщицы тканей, которая пыталась избавиться от железной хватки своего противника. Оглушенный ударом, бургомистр рухнул, как подкошенный. От его веса стул под ним сломался, шея с треском переломилась о спинку стула.

В тот же миг Джеролл Лютикс бросился на Тильмо Лыкогорда и, схватив за шею, изо всех сил прижал к столешнице его голову. А потом принялся равномерно колотить ею об угол. Сверкающий кинжал несколько раз вонзился в спину Джеролла и вышел между ребер. Несмотря на удары, Лютикс продолжал колотить Тильмо, пока рука того бессильно не повисла в воздухе и не выпустила кинжал из пальцев. А затем рухнул и Джеролл, неподвижно навалившись на стол и своего противника. Йоос Валунс в последний раз попытался выпрямиться, но его силы хватило только на то, чтобы вытянуть руку, когда из его пальцев вылетела ослепительная молния и равномерно разлетелась по членам совета.

Прошло некоторое время, прежде чем глаза Мило отошли от вспышки яркого света. Однако несмотря на все молитвы, которые были призваны убедить его, что все это просто сон, он в недоумении смотрел на бойню за столом и неподвижно лежащих вокруг членов совета.

Перед глазами все еще мелькали черные и белые пятна, которые словно нарочно закрывали лица умерших. Рот был по-прежнему открыт, губы вдруг потеряли влагу. Из-за хриплого дыхания во рту пересохло, а сердце заколотилось, как сумасшедшее. Пальцы у Мило онемели, ноги заледенели.

Медленно, мелкими шаркающими шагами, стараясь не отрывать ступни от пола, он направился к своему наставнику. Гиндавель стоял на коленях перед своим стулом, одна рука его была прибита к столу, вторая все еще сжимала горло Ванилии Зеленолист.

Мило осторожно дернул наставника за мантию. Гиндавель завалился на бок, переворачивая при этом стул, но гребень в руке помешал ему рухнуть окончательно. Его тело безжизненно повисло рядом со столом совета. На уровне сердца в белой рубашке зияла черная обугленная дыра.

Мило попытался поднять тело Гиндавеля, чтобы тот не оставался в столь унизительном положении, но рука его наставника вдруг схватила его за плечо и сжала. Мило в панике предпринял попытку вырваться, но хватка становилась только крепче. Его на миг сковал парализующий страх, но затем полурослик подполз к Гиндавелю. Двумя пальцами проверил пульс на шее мейстера, но ничего не почувствовал. Затем губы будто бы умершего зашевелились. Мило подполз еще ближе и прислушался к шепоту.

— Ceeth me fammam, ищи в Рубежном оплоте.

И мейстер Гиндавель испустил дух, тело его обмякло.

Словно окаменев, Мило опустился на отполированный пол зала заседаний, глядя на маленькую косточку вишни прямо перед собой. Глаза его наполнились слезами, но он не мог ни закричать, ни заплакать в голос.

В живых из членов совета больше не было никого, и никто из них никогда не узнает почему. Мило все это казалось кошмарным сном. Казалось, из ниоткуда появилась мрачная тень, поглотила все вокруг и исчезла так же быстро, как и возникла.

Поэтому Мило ждал, когда проснется, однако вместо этого он вскочил, когда одна из нижних дверок большого комода, стоявшего у противоположной стены, распахнулась. Потом из шкафа вылезла пара грязных ног — ног, которые были слишком хорошо знакомы Мило, поскольку частенько стояли у него на плечах, тыкались ему в лицо или пинали в зад.

— Бонне, что ты здесь забыл, идиот ты эдакий? — вырвалось у Мило, прежде чем брат успел выбраться из укрытия и вообще сказать что бы то ни было.

Казалось, Бонне не слышит его и отвечать не собирается. С залитым слезами лицом и пустым взглядом он полз вокруг стола совета. Мило наблюдал за ним, как наблюдал бы за призраком.

Чуть-чуть не дойдя до брата, Бонне остановился. Он нагнулся, поднял что-то с пола и сунул Мило под нос лежавшую на ладони косточку.

— Я хотел метнуть его в декольте госпоже Зеленолист, — пролепетал он. — Она уже летела, когда та повернулась. Косточка попала в глаз бургомистру Лютиксу, а потом… — Бонне не договорил и снова заплакал.

— Ты не виноват, — попытался утешить его Мило. — Здесь происходит что-то другое, и мейстер Гиндавель об этом знал. Теперь он умер.

— И что нам теперь делать? Что мы отцу-то скажем?

Мило попытался сделать серьезное лицо. Что ж, нельзя сказать, чтобы полурослики рождались с этим умением.

— Мы ничего не скажем, — заявил он. — Нам все равно никто не поверит.

— А что же ты будешь делать?

— Мы уберемся отсюда, — объявил Мило. — Мы пойдем в Воронью башню и попросим помощи у тети Рубинии. Беги, принеси наши вещи и провиант на два-три дня. Скорее! Пока идет дождь и бушует буря, сюда никто не придет и не увидит, что здесь произошло.

— А ты что будешь делать? — спросил Бонне, все еще едва не плача. — И что мне сказать, если отец спросит меня, зачем мне нужны все эти вещи? Он захочет узнать, куда я собрался в такую погоду.

— Ничего не говори. Просто постарайся действовать незаметно. Ты справишься. Просто представь себе, что это испытание мужества. А когда закончишь, приходи к храму. Мне еще нужно сходить домой к мейстеру Гиндавелю. Нам нужны его документы. Нужно убраться до того, как закончится буря.

4 Дорн

— Это все я виноват, — простонал высокий мужчина грубой внешности, обращаясь к своей грациозной и роскошной спутнице. — Без меня тебе наверняка было бы лучше, Сенета.

Однако молодая женщина, казалось, совершенно не слышала его. Она стояла перед старыми коваными воротами и ощупывала замок, словно он находился в стеклянном шаре, а она пыталась найти в него вход. Через некоторое время она отпрянула, подняла руки вверх и сжала их в кулаки.

— Если ты будешь продолжать мешать мне сосредоточиться, когда я применяю заклинания, вскоре я буду склонна поверить тебе. И тем не менее — нет! Ты не виноват, Дорн.

Мужчина, всхлипнув, протиснулся мимо нее и вцепился в решетку, ведущую на одно из городских кладбищ Рубежного оплота. Поставил ноги параллельно входу, глубоко вдохнул и рывком развел две половинки ворот. И, не хвастаясь собственным достижением, отошел в сторону, пропуская молодую женщину вперед.

— Это ты говоришь только для того, чтобы не причинять мне боль, — снова заговорил он.

— Дорн, ты же сам в это не веришь, — вздохнула женщина, беря свой посох из корня дерева длиной в три фута, который стоял, прислоненный к окружавшей кладбище стене, прошла в ворота, глядя на них так, словно это было бог весть какое чудо.

— Сенета?

— Что еще? — раздраженно спросила женщина, оборачиваясь к своему спутнику.

— Ты действительно?

— Что действительно?

— Обманула меня?

Сенета сделала шаг по направлению к Дорну, остановилась прямо перед ним, разглядывая сильного и высокого мужчину. А потом улыбнулась.

— Нет, не обманула, — мягко произнесла она. — Члены гильдии воров наверняка были бы рады, если бы ты к ним присоединился. Такой человек, как ты, пригодится всегда, если им не хватит ловкости пальцев, чтобы открыть замок.

Она показала на сломанные ворота.

— Кто им не был нужен, так это я. Бесталанный маг, да к тому же еще и женщина — это слишком много даже для воришек. Ты же слышал, нищенку они из меня сделать могли бы. Парочка иллюзий, порванная одежда и немного грязи — в таком виде я бы их устроила.

— Ты не нищенка. Ты колдунья.

Сенета вымученно улыбнулась и погладила Дорна по руке.

— Колдунья, не выдержавшая в академии и года, — все закончилось тем, что ее выставили за дверь из-за отсутствия таланта. Ей самое место в варьете вместе с фокусниками — вот что они сказали. Фокусница, нищенка, проститутка — вот кем меня считают люди.

Дорн вдруг обнял показавшуюся ему такой хрупкой женщину и крепко прижал к себе.

— Ты хороший друг, — всхлипнула она. — Самый лучший.

Снова взяв себя в руки, она высвободилась из объятий и вытерла с лица слезы.

— Пойдем, мы пришли сюда не для того, чтобы ныть. С моим-то везением нас схватит городская стража и бросит в тюрьму прежде, чем мы вскроем первую гробницу.

Она обернулась к лежавшему перед ней кладбищу и попыталась потянуть за собой Дорна. Однако коренастый мужчина не сдвинулся с места, вместо этого снова привлек ее к себе.

— Никто не арестует тебя, пока я с тобой, — произнес он. — Прежде я убью всех.

— Думаю, это не понадобится. Если нас сейчас поймают, то подумают, что мы просто искали местечко, где нам никто не помешает. Принц и служанка, — рассмеялась Сенета, отмахиваясь от глупого предложения.

Однако в глубине души она прекрасно понимала, что Дорн не шутил.

Рука об руку в слабом лунном свете они направились к невысокому каменному зданию. Одно было похоже на другое, и оно даже немного напоминало здания неподалеку от городской стены, где жили простые люди, не сумевшие заработать на собственный дом. И только отсутствие окон указывало на истинный смысл построек: места упокоения для тех, кто уже отмучился.

— Вот эта выглядит неплохо, — решила Сенета.

Дорн только пожал плечами.

— Не нужно видеть все в черном свете, — произнесла она, заметив сомнение в его взгляде.

— Нужно было сразу идти на Северное кладбище, — заявил Дорн.

— Мы пока еще новички среди расхитителей гробниц. Северное кладбище хорошо охраняется, и склепы крепко закрыты.

— Я бы всех их…

— … убил, знаю, — договорила за него Сенета. — Однако расхитители гробниц занимаются тем, что вытаскивают из гробниц вещи, а не вкладывают их туда.

Не обращая внимания на рычание Дорна, Сенета повернулась ко входу в гробницу.

— Похоже, эту запечатали давным-давно. Если немного повезет, мы найдем несколько старых украшений, о которых никто не вспомнит, если мы попытаемся превратить их в деньги. Инструмент при тебе?

Дорн выудил из-под оборванного плаща лом длиной в два фута и взмахнул им, как барабанной палочкой.

— А ты не хочешь для начала попробовать заклинание? — неуверенно поинтересовался он. — Эта штука действует очень шумно.

— Я бы с удовольствием, но это не замок, а умение ходить сквозь стены не входит в мой репертуар колдуньи, — ответила Сенета, негромко добавив: — Равно кк и умение вызывать молнии, становиться невидимой, читать мысли и так далее.

Дорн вышел вперед, отодвинул Сенету в сторону и встал прямо напротив запечатанного входа. Примерившись и глубоко вздохнув, он изо всех сил вогнал острие лома в узкую щелку на высохшей глине между каменными стенами. Он повторил этот процесс несколько раз, пока не образовалась приличная трещина. Затем он вставил в нее лом, уперся ногой в стену и надавил на рычаг. Массивные каменные стены с треском разошлись. Рывок — и щель стала на палец шире.

Тем временем Сенета оглядывалась по сторонам, проверяя, не привлекли ли стражу их не слишком профессиональные действия.

Спустя несколько минут Дорн сумел настолько расширить вход, что в него можно было протиснуться.

— Что теперь? — пророкотал он, бросив взгляд в мрачную комнату.

Сенета протиснулась мимо него.

— Теперь настал мой звездный час. Смотри и удивляйся. Lucere durabilis.

В центре склепа образовалась маленькая светящаяся точка, которая начала расти и стала похожей на миниатюрное солнце. Через несколько ударов сердца она уже была способна осветить всю комнату.

— Хватило бы простого фонаря, — проворчал Дорн.

— У тебя есть? Нет! Так что прекрати ныть, — прошипела Сенета.

Она с нежностью провела рукой по его гладко выбритой голове, повторяя пальцами контуры его похожей на орнамент татуировки на лбу и вокруг глаз.

Внутри комнаты все было именно так, как обычно бывает в склепе — по крайней мере, у не слишком зажиточных жителей. Узкий центральный проход с двух сторон обрамляли устроенные в три ряда ложа и шесть могильных ниш. Каждая из них была аккуратно выложена обработанными камнями и глиной.

— Это правильный склеп, — произнесла Сенета. — Видишь, как они закрыли отдельные ниши? Сейчас их просто обкладывают обожженным кирпичом или даже деревом. Эти же старые, очень старые.

— Разве недостаточно того, что они мертвы, они еще должны быть мертвы давно?

— Я похоронила отца и мать в подобных склепах, — заявила Сенета. — Поверь мне, мы были людьми небедными. Мой отец держал мелочную лавку, приносившую неплохой доход, а моя мать была из богатой семьи. Сказать тебе, что мы положили им с собой в дорогу? Я скажу. Ничего. Ничего, кроме белого савана.

Сенета ждала реакции спутника. Она знала, что Дорн соображает медленно, когда дело доходило до необходимости применить логику. Но судя по всему, Дорн погрузился в размышления слишком уж глубоко.

— Что случилось? — спросила она, когда прошло некоторое время, а выражение лица у воина все не менялось.

— Твоим родителям пришлось делить саван?

— Нет, конечно же, каждый получил по личному, — раздраженно ответила она. — Я просто хотела сказать, что культ смерти давно уже не тот, что раньше.

— А откуда ты знаешь, что раньше все было иначе? — поинтересовался Дорн.

— Тебе известно понятие «расхититель гробниц»? — скучающим тоном ответила вопросом на вопрос девушка.

Дорн кивнул.

— Поверь мне, ты не знал бы его, если бы раньше в гробницы ничего не клали. Нет посмертных даров, нет и расхитителей гробниц.

Дорн решил принять это к сведению. Было уже слишком поздно, чтобы предаваться таким серьезным размышлениям.

— Открыть их? — спросил он, пытаясь уйти от ситуации.

Сенета кивнула.

— Начинай!

Дорн тут же принялся за работу. Держа лом одной рукой, он ударил по первой крышке гробницы. Тонкая мраморная плита поддалась, словно оболочка пустого кокона, и рухнула внутрь.

На миг Дорн удивился тому, насколько легко оказалось вскрыть могилу, но потом принялся крушить остальные крышки. Жертвами осквернителя могил пали одна камера за другой, и через несколько минут все были открыты.

Сенета опиралась на свой посох из корня дерева, дожидаясь, пока Дорн закончит работу. И только потом занялась гробницами и их обитателями.

Тем временем Дорн с отвращением смотрел на пол. Конечно же, он не испытывал проблем с тем, чтобы смотреть на мертвых, но мешать их покою — это было нечто иное, что противоречило принципам воина.

Сначала Сенета осмотрела могилы, расположенные внизу, но, судя по всему, осталась недовольна тем, что обнаружила в них. Однако в среднем ряду наткнулась на нечто многообещающее.

— Вот это, — произнесла она, дожидаясь реакции от Дорна, но ее не последовало.

— Вот это, — энергично повторила она. — Вынимай.

На лице Дорна воодушевления не было. Он с отвращением бросил взгляд в могилу. Несколько неуверенных движений рукой, затем он ухватился за ноги трупа и осторожно потянул на себя.

— Он держится, — произнес Дорн через миг.

— Он не держится, — заверила его Сенета. — Он мертв, так что потяни немного посильней.

Дорн предпринял очередную попытку, на этот раз более энергичную. Последовал звук, похожий на звук ломающегося хвороста, когда воин вдруг попятился и едва не споткнулся о рассыпанные по полу обломки мрамора. Неподвижным взглядом он смотрел на две ноги скелета, зажатые в руке, затем выпустил их.

— В этой могиле ничего нет. Давай попробуем другую, — предложил он.

Сенета не хотела мучить воина испытанием, которое он не мог пройти, и принялась искать другую могилу, которая могла бы что-то им дать. Вскоре таковая обнаружилась в верхнем ряду, девушка уверенно ткнула пальцем в мрачную нишу.

Дорн, который был выше колдуньи больше чем на голову, мрачно заглянул внутрь.

— Этот лежит не так, еще и на животе, — угрюмо заявил он. — По крайней мере, я на это надеюсь, — пробормотал он себе под нос.

Его руки обхватили совершенно голый череп. Дорн очень осторожно принялся вытаскивать бренные останки. Он дюйм за дюймом выуживал труп из могилы. Когда он вытащил его до половины, из-под мертвеца вдруг выскользнул серебряный амулет. Он висел, покачиваясь на ржавой цепочке, наброшенной на шею скелета.

— Так я и знала, — прошипела Сенета. — Это принесет нам немалую сумму.

— Или год в тюрьме Рубежного оплота на хлебе и воде, — проворчал Дорн, торопливо засовывая бренные останки обратно в могилу. — Тихо! Сюда кто-то идет.

Сенета уже слишком давно путешествовала с Дорном, чтобы не обращать внимания на его зачастую неожиданные предупреждения. Воин обладал невероятным чутьем на угрожающую ему опасность. Его чутье не впервые спасало их обоих. Быстро взмахнув рукой, она велела ему встать у входа. Сама сорвала медальон с шеи умершего и спрятала его в вырез своего платья. Затем оторвала кусок от своей нижней юбки, набросила на голову как вуаль и принялась негромко причитать.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»