Субмарины уходят в вечность Сушинский Богдан
— На самом деле я со своей последней торпедой на борту забился под нависшую скалу в маленьком скалистом заливчике какого-то островка и пять суток лежал там, на мелководье, с выключенными двигателями, пока англо-американцы не решили, что мне все же удалось уйти в открытый океан. Но прежде чем прийти к такому решению, они хорошенько прочесали всю акваторию Малых Антил. Если бы нас там обнаружили, то никакое чудо нас уже не спасло бы. Мертвая мишень.
— Но вы заранее знали об этом укрытии?
— Даже не догадывался о существовании ни этого островка, ни этого удивительного, слегка смахивающего на грот, укрытия.
— Надо бы сообщить о гроте штабу подводного флота. Пусть предупреждают о его существовании командиров всех атлантических стай.
— Вряд ли он теперь уже кому-либо понадобится, но на всякий случай… А тогда, — уже поддался Штанге азарту рассказчика, на берег мы выходили, точнее выползали, через узкий разлом в скале. Как оказалось, неподалеку, на склонах небольшой горы расположился небольшой поселок, основную часть населения которого составляли представители какого-то местного индейского племени, а власть осуществлялась спившимся губернатором-нидерландцем, двумя чиновниками и двумя полицейскими.
— И ни одного взвода солдат?
— Ни одного.
— Этот факт вы можете скрывать, Штанге. Утверждайте, что остров взяли штурмом и колонизировали, — продолжал иронизировать штурмбаннфюрер. — Излагайте вашу исповедь колонизатора.
— Еще один полицейский пост находился во втором и послед нем поселке этого островка, расположенного в пяти милях, на противоположном берегу. Однако он нас не интересовал. Оставив на борту только троих моряков во главе с боцманом, я в первый же вечер повел команду в поселок. Мои разведчики захватили влюбленную парочку нидерландских колонистов.
— В самые пикантные минуты? Это не по-джентльменски.
— Каково же было наше удивление, когда оказалось, что по убеждениям своим парень, как и его отец, был национал социалистом, и на острове у них даже действовала небольшая, из десяти человек, организация нидерландских фашистов, обожествляющих Гитлера и Муссолини. Как только первый порыв страха пленников развеялся, парень настолько взбодрился, что выказал готовность присоединиться к команде, с условием, что в Германии я похлопочу о присвоении ему чина лейтенанта СС.
— Вот они, последние из племени нацистских романтиков, сдержанно проговорил Штубер, и капитан-лейтенант так и не понял: молвлено это было всерьез или же с иронией? — Жаль, что в самом рейхе их становится все меньше.
— Истинно так, — согласился с ним Штанге. — Однако вернемся к романтикам. Выяснилось, что девица разделяла взгляд своего эсэс-возлюбленного, что сразу же облегчило нашу жизнь. Они то… — начал было Штанге, однако договорить не успел. Появившийся на мостике посыльный прокричал:
— Господин капитан-лейтенант, акустик засек субмарину! Движется в направлении дрейфующего «Сан-Фернандо». Похоже, что субмарина наша, из «Карибской стаи».
— Но это всего лишь его предположение?
— Старший офицер Хорн — того же мнения.
— Объявить тревогу! Готовиться к погружению!
— Поздно, — как можно спокойнее произнес Кеммер-Штубер. — Субмарина всплывает.
— Уже?! — припал к окулярам бинокля капитан-лейтенант. — Это ж как понимать?! Их акустик не обнаружил нашего присутствия?
— Почуяв большую и беззащитную добычу, на субмарине попросту потеряли страх. И нюх.
— Тем более — погружаемся.
— Это наша субмарина! — появился на мостике старший офицер Йохан Хорн. — Радист вышел на условленную волну и связался с их радистом. Никаких сомнений, это — наши моряки!
— Ну и?… — вновь поднес бинокль к глазам Штанге. — Кто этой акулой командует?
— Субмарина идет под флагом командора Кнохена.
— Не может быть! Вы не ослышались?
— Никакой ошибки, командора Кнохена.
— Неужели этот Ржавый Утопленник все еще на плаву?! Мне сказали, что связь с ним давно потеряна и, скорее всего, он уже покоится на дне.
— Пока что — на борту субмарины, — заверил командира лейтенант Хорн, — которая — вот она!
— Пусть радист сообщит ему, что я помиловал команду этого судна, хотя судовую рацию мои люди из строя вывели. И что Кнохен опоздал: горючего на «Сан-Фернандо» уже нет. Он ведь наверняка рыщет в поисках его. Так порадуем же командора хотя бы одной «радостной» вестью.
Лейтенант тотчас же бросился к микрофону командного отсека, чтобы передать команду радисту
— Этот Ржавый Утопленник, — продолжил свой рассказ Штанге, — умудрился в качестве командира корабля оставить на дне эсминец, морского охотника и две субмарины. И всякий раз каким-то чудом всплывал. Предыдущая субмарина, которой он командовал, получила у Нормандских островов две пробоины, потеряла ход и легла на неглубокое дно. Закрывшись со своим вестовым в командирском отсеке, он приказал закачивать туда воздух, чтобы максимально повысить давление, а затем быстро открыл люк, и большим воздушным пузырем их выбросило из отсека. Однако уже на поверхности матрос скончался, что-то там у него произошло то ли с легкими, то ли с сердцем.
— Господин капитан-лейтенант, — вновь появился на мостике Хорн, — ваше радиосообщение на субмарину «Демон» передано.
— Так они действительно истратили все горючее? Если да, придется с ними поделиться.
— Я запросил. Горючим они заправлены. Вчера перехватили танкер.
— Это упрощает ситуацию,
— Командор уведомил, что сейчас его субмарина приблизится к нам.
— Если у него найдется бутылка хорошего кубинского рома, пусть причаливает. Правда, многовато нас здесь собралось. Как бы не налетело звено американских морских штурмовиков.
Пока офицеры делились мнениями и предположениями, моряки «Демона» тоже успели взять на абордаж несчастный «Сан-Фернандо» и, ничем особым не поживившись, вернулись на субмарину.
— Однако обратимся к незавершенной истории Ржавого Утопленника, — молвил Штанге, все еще осматривая «венесуэльца» и «Демона» в бинокль. Он опасался, что командор не оставит корабль на плаву, но в то же время понимал, что уже никак не способен будет повлиять на решение командира субмарины, а значит, и на судьбу венесуэльских моряков. — На острове был наш гарнизон, и Кнохену повезло: его подобрал патрульный катер. Когда через трое суток, доставленный в Берлин на «Хейнкеле-111», он предстал перед адмиралом Эберхардом Готом в старательно отутюженном мундире и сообщил, что вся команда, кроме него, осталась на дне, командующий подводным флотом так рассвирепел, что чуть не пристрелил его.
«Ты даже не пытался спасти свою новейшего типа субмарину или хотя бы часть своей команды! — орал он, размахивая пистолетом. — Ты бросил своих моряков на произвол судьбы и трусливо бежал. Зачем ты мне нужен здесь — без субмарины и команды?!»
— Адмирала, джентльмены, можно понять, — заметил Кеммер-Штубер, и на сей раз не отказываясь от понравившегося ему английского великосветского обращения.
— От суда Кнохена спасло только заступничество какого-то генерала, состоявшего с ним в родстве. Ибо действовал этот генерал, понятное дело, черед гросс-адмирала Деница.
— Имя генерала помните? — на всякий случай поинтересовался Штубер.
— Знаю только, что теперь он арестован и им занимается гестапо. Как оказалось, он каким-то образом связан был с заговорщиками, совершившими покушение на фюрера в июле прошлого года.
— Тогда многое проясняется, — проворчал Штубер.
— Причем арестован, говорят, по настоянию Скорцени.
— Даже так?! — мрачновато возрадовался штурмбаннфюрер СС, окончательно формируя при этом свое отношение к командору.
— А Кнохена адмирал Гот отправил сюда, подальше от СД и гестапо. Так что вот он перед вами, уже в чине командора.
— Странно только, что он не был арестован вместе с генералом-покровителем. Обычно Скорцени так не ошибается. Поскольку Скорцени в подобных ситуациях ошибаться вообще не свойственно.
Пока он завершал свой рассказ, «Демон» погрузился в океанские воды и, взяв курс на сближение с «Колумбусом», спокойно, как во время учебных морских стрельб, расстрелял венесуэльское судно из торпедного аппарата. И после этого опять всплыл, чтобы командор сначала в перископ, а затем уже с мостика мог понаблюдать за гибелью огромного судна.
— Для такого красавца не жалко торпеды, а, Штанге?! — прокричал он в мегафон, пока двое его моряков увековечивали пожар на «Сан-Фернандо» и медленное погружение судна на фотопленку. — Или все-таки жалко?
— Вам ведь было сообщено, что я, командир субмарины «Фюрер-конвоя», помиловал это судно, предварительно выведя из строя рацию.
— Вы, Штанге, — да, помиловали. А я — нет. И потом, вы что-то там сказали о субмарине «Фюрер-конвоя». Это что, стая такая?
— Секретное соединение, подчиняющееся лично фюреру и командование которым возложено на гросс-адмирала Деница.
Это уточнение сразу же заставило Кнохена призадуматься. Если он что-либо и слышал краем уха о некоем секретном соединении огромных субмарин, то не придавал этому значения. И потом, само название — «Фюрер-конвой».
— Мои моряки выяснили, — ушел от этой темы командор, — что на борту «Сан-Фернандо» находится руда, которую он доставлял в Штаты.
— Он не шел в Штаты, — возразил капитан-лейтенант.
— Значит, в Англию, что еще преступнее. Я вообще не приемлю какие-либо суда в Атлантике, кроме германских. Так что битва за Атлантику продолжается. И можете поздравить меня с очередной победой.
Штубер молча взял у Штанге мегафон и, озарив улыбкой свое смугловатое, корсиканское, как называл его Скорцени, лицо, ответил:
— Теперь мне понятно, как вы, Кнохен, добываете тоннаж потопленных вами судов. И теперь нам понятно, кто в Атлантике играет роль падальщика. Вынужден вам напомнить, что нет ничего презреннее, нежели добивать раненную дичь, которую пожалел настоящий охотник.
— А вы, собственно, кто такой?! Эй, Штанге, что это за умник у тебя на мостике?!
— Это офицер СД, заместитель Отто Скорцени, того самого, который арестовывая вашего генерала-покровителя и который сожалеет, что в свое время адмирал Эберхард Гот не пристрелил вас в своем кабинете, — въедливо объяснил ему капитан-лейтенант.
— Хватит мусолить эту старую, тухлую историю! — взвинтился Кнохен.
— Кстати, офицер СД как заместитель Скорцени запросто может исправить эту ошибку командующего подводным флотом рейха, ибо имеет для этого все полномочия.
— Скорцени! — почему-то поразило Кнохена повторное упоминание здесь, посреди океана, имени обер-диверсанта рейха. — При чем здесь Скорцени?!
— Скорцени — при всем, — ответил Штубер, вновь вернув себе мегафон. — Особенно когда речь идет о чьем-либо родстве с генералами-заговорщиками. И вы, лично вы, Кнохен, очень скоро в этом убедитесь.
— Это следует воспринимать как угрозу?
— Как благословение перед виселицей. Такой ответ вас устроит? А теперь оглянитесь на гибнущий торговый корабль и хорошенько помолитесь во спасение душ невинно убиенных вами венесуэльских моряков, И пусть только я увижу упоминание о потоплении вами «Сан-Фернандо» в вашем донесении в штаб кригсмарине! Все, Штанге, — тотчас же обратился Штубер к командиру «Колумбуса», — задраивайте люки, и уходим отсюда.
— Я думаю, нам бы следовало поговорить с вами, господин офицер из СД, — занервничал Кнохен, видя, что Штубер, Штанге и Зебольд в самом деле собираются скрыться в командном отсеке.
— Можете в этом не сомневаться, Кнохен. Нам с вами предстоят длительные беседы, — ответил Штубер. — Жаль, что сейчас мы торопимся. — А как только Штанге задраил люк, предупредил его: — Будьте готовы к тому, что этот негодяй решится преследовать нас и атаковать. К такому решению он может прийти уже через полчаса, после того, как немного придет в себя от сбитой нами спеси и выяснит намерения своих офицеров.
— Так, может быть, следовало пригласить его сюда, на борт «Колумбуса»? — предположил Зебольд. — Взять его здесь под арест, а субмарину захватить.
— Она — германская, мой вечный фельдфебель, — возразил Штубер. — А главное заключается в том, что ни под каким предлогом на «Колумбус» Кнохен не перешел бы. Если же вы хотите оказаться его заложником, милости прошу наверх.
23
Декабрь 1944 года. Атлантический океан. Борт субмарины «U-17» (позывной — «Черный призрак»)
Получив из танков «дойной коровы» необходимое количество горючего, Штанге уже готовился лечь на свой курс, однако командир танкера-субмарины обер-лейтенант цур зее Алькен пригласил его к себе на борт поговорить о жизни.
Штанге знал, что в эфир они имели право выходить только в крайнем случае, поэтому дружеские радиообмены новостями исключались. Приглашение было принято.
— Каким курсом следуете, господин капитан-лейтенант? -поинтересовался Алькен, как только Штанге оказался у него на мостике.
— На юго-запад. Конкретнее указать маршрут не имею права.
— Штурманы сойдут с ума, пытаясь разгадать, куда может следовать германская субмарина, держа здесь, в этой части Атлантики, курс на юго-запад. Но я понимаю: приказ.
— Который должен быть выполнен, во что бы то ни стало. На моем «Колумбусе» — это святое.
— В таком случае и я всего лишь скажу, что, кажется, нам с вами по пути.
— Вполне допускаю, — кротко признал Штанге. Для него старого служаки, главным было — придерживаться буквы инструкции и приказов. В этом он был щепетилен до казарменного идиотизма.
Когда они спустились в командирскую каюту, там их уже ждали большие чашки с горячим, ароматно пахнущим бразильским кофе, который показался Штанге напитком богов. Потребляя его, капитан-лейтенант пытался наслаждаться каждым глотком.
— Впрочем, в том, что запасы топлива я пополняю на одной из секретных германских баз в Аргентине под названием «Латинос» никакого секрета уже нет, — продолжил их разговор Алькен. | Зато вдвоем идти безопаснее. К тому же где-то там, на юге материка, мне придется вновь подзаправить вашу «акулу».
— Принимается. Следую за вами, в кильватере. Что происходит в Германии? Кроме долгой дороги из рейха, нам пришлось еще целую неделю пролежать на дне у одного из островков, ожидая приказа на выход в море.
— Германия — в кольце врагов, — развернул перед ним кар ту рейха обер-лейтенант. — Здесь все помечено по состоянию на 27 ноября, причем сведения сверены с американскими данными которые, в большинстве случаев, оказываются более точными Как видите, враги наступают с востока, запада, северо-востока, юго-востока и северо-запада.
— Они повсюду, и наступают они на Берлин… — нервно ощупал свою кобуру Штанге, словно сейчас же собирался выступать на защиту столицы.
— Нетрудно предположить, что к Рождеству русские уже будут на ближних подступах к Берлину; зимние наступления всегда удавались им значительно лучше, чем нам. Впрочем, англо-американцы тоже не отстают. Пользуются тем, что наша армия истощена и что основные силы ее сосредоточены на русских фронтах.
— Невеселую картину вы мне нарисовали, обер-лейтенант.
— Если вам нужны утешения, слушайте «Германское радио», особенно выступления Геббельса.
Они встретились взглядами, и капитан-лейтенант прочел в его глазах злорадствующий сарказм. Спорить с этим человеком или же просто возражать ему было бесполезно: перед ним были глаза разуверившегося фанатика.
— Понятно, — вздохнул Штанге, не пытаясь оспаривать доводы хозяина субмарины.
— Так что подумайте, есть ли смысл возвращаться в наш благословенный рейх.
Штанге вопросительно взглянул на сорокалетнего, основательно поседевшего обер-лейтенанта, пытаясь понять, что скрывается за его словами: дружеский совет или грубая провокация, — но, так ни черта и не поняв, резковато ответил:
— Я поведу свой «Колумбус» туда, куда мне будет приказано. — Да что вы говорите?! Если дело только в приказах, тогда выполняйте мои, при этом я с удовольствием приму чин командора. Ладно-ладно, Штанге, я пошутил. Впрочем, попробуем без шуток. Приказ нашего высокодостойного гросс-адмирала Деница вы еще возможно, успеете получить, однако вопрос в том, успеете ли войти в какой-либо порт Германии раньше, чем туда войдут вражеские войска.
Штанге понимал, что обер-лейтенант прав и что решать нужно уже сейчас, однако пока что он к подобному решению не готов.
— Предлагаете сдаться аргентинским властям уже сейчас?
— Зачем торопиться? — пожал плечами Алькен. — И почему так сразу — «сдаться»?! Сдаться мы с вами, Штанге, всегда успеем.
— Конкретнее.
— Горючего и боеприпасов на нашей секретной базе на какое-то время хватит. С комендантом ее, подполковником войск СС Визнером, мы всегда сможем договориться.
— Вы хорошо знакомы с ним? — оживился Штанге.
— Достаточно хорошо. Он человек компанейский, доверительный. Если только вы приглянетесь ему.
— А бывает, что и?…
— …И тогда в прилегающем к базе лесу находят обезглавленный труп некоего германского офицера-подводника. Почему-то обязательно, почти ритуально, обезглавленный.
— Возможно, потому, что под рукой Визнера всегда пребывает десяток-другой аргентинских индейцев, как правило, отпетых негодяев…
— Как быстро вы постигаете особенности жизни местного высшего света, капитан!
— Однако оставим в покое индейцев и поговорим о подполковнике Визнере.
— Запомните, Штанге: какие суда комендант заправляет в своем секретном полуподводном порту и куда они затем уходят — в их числе и какие-то странные, давно отрекшиеся от каких-либо государственных флагов, субмарины… Об этом знает только он.
— Допустим, определенный план действий уже вырисовывается.
— Наш с вами план действий? — взглянул Алькен поверх края чашки, застывшей где-то на уровне глаз.
— Куда мы торопимся, обер-лейтенант? Перед нами — океан!
— Прекрасно сказано. Зачем торопиться? Перед нами — океан… возможностей. У меня появился знакомый, довольно крупный бизнесмен и относительно порядочный человек, что среди продажно-торговой братии случается нечасто.
— Начало разговора мне нравится. Продолжайте.
— У него раскручиваются важные дела в Гонконге, Малайзии и на Филиппинах. Кроме того, он несколько раз побывал на островах Океании, расположенной, как вы помните, по ту сторону американского континента, — и движением факира обер-лейтенант извлек откуда-то из-под стола карту Тихого океана.
— Опять пиратский план мирового господства?
— Почему «опять»? И хватит с нас мирового господства. Если исходить из постулатов жизни, ни черта это господство не дает, так что оставим его фюрерам.
— Позиция ясна. Не отвлекайтесь.
— Этот бизнесмен предлагает оборудовать промежуточную базу на острове Пасхи, а более основательную — на одном из обитаемых или необитаемых атоллов, на котором мы сможем базироваться до полного истощения ресурсов наших подводных лодок. Там, в районе, охватывающем Китай, Японию, Индонезию, Сингапур, Австралию, — тьма судов, капитаны которых привыкли развлекаться чтивом о пиратах XVIII века. Имея надежные наземные рынки сбыта, а также такие базы, как «Латинос» и ряд других, мы можем быстро разбогатеть.
— Наконец-то стала проявляться и некая перспектива, — иронично изрек Штанге.
Они выпили по рюмочке аргентинского коньяку, который показался командиру «Колумбуса» презренным дешевым пойлом, и закусили бутербродами с красной икрой и апельсинами.
— Конечно, моя огромная неповоротливая «дойная корова» мало приспособлена к рейдерским погоням и атакам, — попытался не заметить его скептицизма Алькен, — тем не менее она вполне боеспособна.
— Кто бы мог в этом усомниться, глядя на эту огромную плавучую мишень, начиненную керосиновой взрывчаткой?
— Советовал бы поумерить свой сарказм, Штанге. Если всерьез решаться на пиратское рейдерство, то следует подумать и о том, чтобы иметь в запасе плавучий танкер, а еще — эдакий плавучий склад продовольствия и даже временное подводное хранилище нашей с вами пиратской добычи.
— Убедили. Год-второй походим под пиратским флагом. Что потом? — автоматически поинтересовался Штанге, все еще не воспринимая его предложения всерьез.
Алькен удивленно развел руками, мол: «Вы меня удивляете, капитан-лейтенант: такие наивные вопросы!»
— К тому времени мой друг-бизнесмен позаботится о наших счетах в нескольких азиатских банках и паспортах одной из экзотических стран, желательно из бывших колоний, которых будет вполне достаточно, чтобы мы могли легализоваться в таком курортном районе мира.
— При этом любая, даже самая бездарная служба безопасности в два счета вычислит, кто мы, откуда взялись и чем до своего явления респектабельному миру занимались.
— Не думаю, что к тому времени поиски не сдавшихся в плен бывших германских подводников все еще будут актуальными для американцев или кого бы то ни было. Поверьте, о Второй мировой войне местные — аргентинские, уругвайские, парагвайские и все прочие — чиновники и полицейские и так знают слишком мало, а со временем они будут знать ровно столько, сколько мы с вами знаем о войнах Ганнибала.
Выслушав этот монолог, Штанге решительно поднялся, давая понять, что разговор окончен.
— Свой последний бой мой «Колумбус» может дать и на подходе к германскому порту, захваченному врагами, — явно запоздало и с совершенно неуместным теперь пафосом продекламировал он.
Алькен поморщился, словно пытался утолить неутолимую зубную боль и, наклонив свою массивную голову с затылком циркового борца, отчаянно повертел ею:
— Вы так ничего и не поняли, капитан-лейтенант, — сдавленно словно бы задыхаясь под натиском собственных эмоций, проговорил он, и Штанге заметил, как рука обер-лейтенанта медленно, пока еще неуверенно, но все же потянулась к кобуре пистолета. — При подобных переговорах банальные отговорки в стиле Геббельса в расчет не принимаются.
— Меня это не интересует. Я знаю одно: впереди океан.
— Не принимаются, понятно вам, Штанге?! — не давал выбить себя из роли обер-лейтенант Алькен. — И потом, давайте определимся: то ли мы говорим о деле, но тогда по-настоящему, по-деловому, то ли вообще ни о чем не говорим.
— При этом я придерживаюсь святого правила подводников, — вполне примирительно проговорил Штанге, хотя и сам потянулся к кобуре: — «Сказанное на субмарине должен знать только океан».
— Разве что… только океан.
— На этом и порешим. Еще несколько секунд Алькен держал руку на кобуре, исподлобья следя за своим несговорчивым гостем. В эти мгновения он напоминал дуэлянта-ковбоя, привыкшего к тому, что отсчет «дуэльного» времени начинается от того мгновения, когда руки легли на кобуры пистолетов.
— Если решитесь, Штанге, — вновь все так же медленно и осторожно отводил он руку от кобуры, — мой позывной «Черный призрак» вам известен.
— Как и вам — позывной «Колумбус». Кстати, мы так и называем свою субмарину.
Случайно переведя взгляд на дверь каюты, Штанге вдруг обнаружил, что она приоткрыта и в узком проеме виднеется ствол автомата. Он замер: «Вот в чем она заключалась, эта погибельная ловушка «Черного призрака»! Неужели кто-то решится стрелять здесь, на подводной лодке?! Это же безумие!» Однако никто не стрелял. Мало того, еще через мгновение ствол исчез.
«Очевидно, не прозвучало сигнальной фразы», — понял капитан-лейтенант, чувствуя, что только что он находился на грани гибели.
— Странно вы ведете себя, обер-лейтенант, — проворчал он, немного придя в себя.
— О чем это вы, сеньор Колумбус?
— О том парне с автоматом в нервно вздрагивающих руках, которого вы припрятали за дверью, подобно скелету в шкафу.
Алькен вновь наполнил стопочки и, приподняв свою, вместо тоста произнес:
— Стоит ли обращать внимание на какие-то мелкие предосторожности, если перед нами — весь океан?
— Наставленный на меня автомат вы считаете мелкой предосторожностью?
— А вы — нет? Не нагнетайте атмосферу, капитан-лейтенант, а то я и в самом деле не смогу выпустить вас из чрева своей «дойной коровы». Я не хочу, чтобы своими доносами вы утруждали сотрудников гестапо.
— А вот у меня создалось впечатление, что вы попросту соскучились по студенческим дуэлям.
— Никогда не прибегал к ним, о чем теперь очень жалею.
— Зато мне известен один человек, умудрившийся пройти через пятнадцать из них, увековечив эти свои развлечения двумя прекрасными шрамами на лице.
— Не слишком ли много особых примет? Этот человек тоже войдет в нашу компанию?
— Он давно в нашей компании.
— Так назовите же его.
— Имя его вам давно известно: речь идет об Отто Скорцени[38]. Алькен взялся было за бутылку, однако, услышав имя обер-диверсанта рейха, разочарованно поставил ее на место.
— Это тот, который перевешал всех генералов-заговорщиков, восставших против фюрера в июле 44-го?
— Который со своими парнями подавил этот заговор. Вешали и расстреливали другие.
— «Вешатель со шрамами», именно так его и называют здесь, в аргентинской Патагонии. Терпеть не могу подобных вешателей.
— Что в вашем полупиратском положении совершенно естественно.
— Когда в подобной ситуации произносят имя столь «богобоязненного» человека, оно начинает звучать как угроза.
— А оно и звучит как угроза, — уже увереннее молвил Штанге. — Иначе зачем бы я произносил его здесь, посреди холодного ночного океана?
24
Январь 1945 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде
Сообщение о прибытии фюрера поступило в ту минуту, когда Вернер фон Браун завершал знакомство с предстартовым отчетом начальника технического отдела Фау-2 Артура Ренса. Отчет как отчет, ничего особенного, параметры, цифры допустимых нагрузок, предсказания относительно возможных предстартовых неполадок в тех или иных системах и способы их устранения.
Но только он, Браун, знал, что на самом деле за каждым из этих показателей скрывается судьба пилота, которому через несколько минут предстояло взлетать в небо; судьба ракеты, судьба проекта Фау-2 и операции «Эльстер», а возможно, и его, Ракетного Барона фон Брауна, личная судьба.
Самолет с Гитлером на борту должен был приземлиться через десять минут, прикидывал технический директор ракетного центра. Еще минут сорок уйдет на его встречу и доставку сюда, в пусковой бункер ракетного полигона, а также на доклад и всевозможные объяснения…
«Как же некстати он прибыл сюда! — с какой-то задушевной грустью подумал Ракетный Барон. Появление любого начальника всегда оказывалось некстати. Но если уж появлялся фюрер… Это вообще было не к добру. — Но не откладывать, же из-за него полет!»
По внутренней связи Браун связался с Рейсом и приказал перенести старт на сорок минут от запланированного времени, но затем передумал и довел время до часа. Вдруг у фюрера не окажется столько свободного времени, и он улетит в свой Берлин!
— Стартовый рубильник будет включен в тринадцать тридцать, — приказным тоном уведомил он Ренса.
— Простите, а что произошло? Какие-то неточности в отчете? — едва слышно проговорил Ренс. Когда он начинал нервничать по поводу готовности ракеты, голос у него мгновенно пропадал. Причем, как правило, эта его слабость проявлялась именно во время «служебного нервничанья».
— К вашему отчету особых претензий нет. Чего не скажешь о самой Фау-2. Впрочем…
— И все же как это следует понимать, господин оберштурмбаннфюрер? Обнаружены неполадки в одной из систем?
— Системы в норме, — проворчал Ракетный Барон. Он прекрасно знал, что Артур по-прежнему панически боится его и любое более или менее серьезное замечание в свой адрес воспринимает как личную трагедию. При этом самым верным признаком его чиновничьего страха действительно становился голос — мгновенно оседающий и почти срывающийся на шепот.
Единственное, о чем Артур Ренс пока еще не догадывался, — что именно этот, переходящий в полудетский шепоток, лепет его, да к тому же приправленный заиковатостью, как раз и бесил
Брауна куда больше, нежели возражения или возмущение подчиненного.
— Все равно, наверное, следует еще раз пройтись по всем узлам. Во всяком случае…
— Следует, — еще более угрожающе молвил фон Браун. В Пенемюнде всем знакома была его привычка — прерывать собеседника на полуслове. Он искренне считал, что говорить здесь имеет право только он. Все остальные обязаны слушать и выполнять.
— В таком случае мне, очевидно, следует взять отчет и взглянуть на ваши замечания?
— Берите. Только учтите, что сюда с минуты на минуту прибудет фюрер, поэтому далеко не отлучаться, вполне возможно, что вы понадобитесь.
— Фюрер?! — на какое-то время вновь прорезался голос Ренса.
— Только не вздумайте уточнять, какой фюрер, — наконец взорвался Браун. — К вашему сведению, у нас он пока что один.
— Один, хвала Господу! — почти благоговейно признал начальник ведущего отдела.
— И никто из технического персонала, кроме вас, не должен знать о его прибытии.
— Но почему? Ведь появление фюрера…
— Знаю, Ренс, лично вас оно очень вдохновляет. Однако не все одинаково реагируют на него. А я не хочу, чтобы в такой ответственный момент люди нервничали еще и в связи с присутствием вождя. Я достаточно ясно выразился?
— Достаточно.
— И вы, лично вы, Ренс, знать о прибытии фюрера тоже не должны. Пилот уже в ракете?
— Как положено, за тридцать минут до старта пилот ракеты штурмбаннфюрер Рудольф Шредер[39] занял свое место в кабине.
— Так извлеките его оттуда! Подарите ему еще шестьдесят минут жизни.
— При этом и вы, и пилот Шредер, должны помнить: права на отказ от полета у него уже нет.
— Он и не пытался отказываться.
— А я утверждаю, что у него нет такого права! — неожиданно и совершенно беспричинно сорвался Браун, что в последнее время случалось с ним все чаще.
— Так точно, господин штурмбаннфюрер.
— А не отказывался он только потому, что знал: Скорцени пристрелит его сразу же, как только этот трус вернется в отряд рейхс-камикадзе.
У Вернера были все основания опасаться за твердость характера пилота. Дело в том, что Шредер присутствовал при запуске аналогичной ракеты, нацеленной на американскую базу в Гренландии. Увы, она взорвалась уже спустя несколько секунд после старта, на незначительной высоте, вызвав страх и уныние во всей присутствовавшей группе астронавтов-смертников.
Как вскоре донес Брауну начальник службы безопасности отряда военных астронавтов, в своем дневнике, ведение которого в отряде не возбранялось, Шредер записал: то, что ему пришлось увидеть в Пенемюнде, вселило в него ужас. И хорошо, что пуск был испытательным и беспилотным, а главное, в ракете не было боевого заряда:
Узнав об этой опрометчивой откровенности, Скорцени повел себя так, как способен был повести себя только он: отклонил кандидатуры двух пилотов, которые стояли в списке претендентов на пилотское кресло впереди штурмбаннфюрера Шредера, и приказал отправить его в поднебесье в первой же пилотируемой ракете.
«И никаких псалмопении по этому поводу! — прорычал он в трубку, завершая короткий разговор на эту тему с Ракетным Бароном. — Никаких псалмопении! Лететь будет только Шредер. И я отучу этих смертолириков от составления пенемюнденских ветхих заветов!»
Набирая в свой отряд офицеров-добровольцев, имеющих опыт службы в люфтваффе, Скорцени не скрывал от них, что это легион смертников. И что каждый их боевой вылет, как правило, будет проходить по недвусмысленно сформулированному принципу — «использование с самоуничтожением». Только так: использование с самоуничтожением!
Однако предупреждал он своих курсантов и о том, что назад пути нет. А нет его потому, что в принципе быть его уже не может.
Читать бесплатно другие книги:
