Субмарины уходят в вечность Сушинский Богдан

25

Декабрь 1944 года. Атлантический океан. Борт субмарины «U-1230» (позывной — «Колумбус») из состава секретного соединения субмарин «Фюрер-конвоя»

Когда капитан-лейтенант Ральф Штанге вернулся на свою субмарину, в командирской рубке его уже ждали старший офицер Йохан Хорн и боцман Питер Керин.

— И как прошли переговоры? — широко улыбнулся Хорн, считавший, что его предвидение сбылось : Штанге вынужден был договариваться с жестким и авантюристично настроенным командиром «дойной коровы», с которым сам он не раз беседовал еще там, в припортовых пивных Гамбурга.

— О каких переговорах речь, господа? — при этом Штанге умышленно обратил свой взгляд на боцмана, подозревая, что тот уже составил «пиратскую компанию» старшему офицеру.

Тот растерянно оглянулся на старшего офицера и пожал плечами.

— Лучше спросите обер-лейтенанта. Мое дело — вовремя задраить люки и лечь на дно.

— В таком случае спрашиваю у вас, Хорн, — медлительно перевел взгляд на старшего офицера субмарины. — Или вы тоже решили задраить люки?

— Давайте поговорим спокойно, командир, — предупредительно взметнул вверх руки обер-лейтенант. — Только тогда наш разговор будет иметь какой-то смысл.

— Я вас слушаю.

— По настроению вижу, что с Алькеном вам договориться не удалось. Хотя я рассчитывал на это.

— А мне кажется, что вы, Хорн, уже собирались приступать к командованию «Колумбусом», рассчитывая, что мне вообще не удастся вернуться на него.

— Упаси Господь!

— И я уже подумываю, Хорн, не подвергнуть ли вас аресту, вплоть до прихода на базу «Латинос»? — Произнося это, Штанге успел протиснуться между старшим офицером и боцманом, чтобы оказаться у люка. Приоткрывая его левой рукой, правой он уже извлекал из кармана пистолет.

— Спокойно, Штанге, спокойно! — отшатнулся от него старший заговорщик.

— Да не бунтовщики мы, командир, не бунтовщики! — взмолился высоким фальцетным голоском боцман. Приземистый и исхудавший, он совершенно не соответствовал тому типу сильных и развязно грубоватых людей, к которому обычно привыкли относить боцманов надводных судов.

— Кто же вы в таком случае?

Хорн и Керин вновь затравленно переглянулись: они не сомневались, что командир может запросто перестрелять их здесь, такое право в военное время ему дано. К тому же они знали решительность Штанге.

— Говори, Хорн, что ты задраил свои люки, умник?! — злобно оскалился Керин.

— Мы — германские патриоты, не желающие сдаваться врагу даже после того, как будет объявлена капитуляция Германии.

— Вот, — подтвердил боцман, — даже после капитуляции. Поскольку сам фюрер никогда капитуляцию объявлять не станет.

Унтерштурмфюрер СС Кеммер (он же штурмбаннфюрер фон Штубер), один из секретных пассажиров субмарины, одновременно отвечавший за безопасность этого похода, оказался у рубки как раз в тот момент, когда командир хотел позвать кого-нибудь на помощь. Ни в каких объяснениях он не нуждался.

Опасаясь, что унтерштурмфюрер тоже на стороне Хорна, командир навел на него пистолет, однако эсэсовец лишь на мгновение замер, по испуганным глазам Штанге пытаясь понять, что произошло. Затем, так ни слова и не произнеся, бесцеремонно оттолкнул его, ворвался в отсек и в мгновение ока вырубил Хорна, ударив ребром ладони в сонную артерию.

— И вы, боцман, в висельники подались?! — уставился Кеммер на второго заговорщика, пока старший офицер, наваливаясь на переговорное устройство, медленно оседал на пол.

Керин мучительно пытался выдавить из себя хотя бы полслова, но пока он сподобился на подобный подвиг, Кеммер успел поднести лезвие карманного ножа к кадыку боцмана.

— Никак нет, — с трудом выдавил из себя Керин, — никакого бунта.

— Адвоката прикажете повесить на рею рядом с вами?

— От кого вам стало известно о заговоре, унтерштурмфюрер? — спросил командир, подозрительно прищурившись.

— Когда на судне затевается бунт, гарь от накала страстей слышна, прежде всего, в капитанской каюте.

— Они что, и вас пытались подговорить?! — удивился Штанге, когда, спустя еще несколько секунд, несостоявшиеся пираты уже сидели на полу, лицами к борту, с заложенными за затылок руками.

— На это у ваших висельников попросту фантазии не хватило.

— Как же вы оказались здесь?

— Случайно. Решил договориться, чтобы тем троим ученым мужам, которых я сопровождаю, позволено было провести часок на палубе субмарины, подышать ветрами Атлантики. Ну а дальше — его величество интуиция. Заговор я обычно нутром чую.

Капитан-лейтенант почти с благодарностью осмотрел рослую, плечистую фигуру унтерштурмфюрера, которому по возрасту уже пора было щеголять хотя бы со знаками различия капитана СС.

— Странно, — произнес он, после того как подозвал вестового и приказал ему отправиться в каюты для гостей с разрешением подняться на палубу…

— Что странного, висельный вы наш капитан?

— Что поверил на слово, когда мне сказали, что вы — обычный офицер ваффен-СС, без какой-либо особой подготовки, которому подобным образом — сопровождая в Антарктиду группу ученых — была предоставлена возможность немного передохнуть после русского фронта.

— Так оно все и случилось: предоставлена. И именно таким образом.

— Сомневаюсь. Особенно назойливыми стали эти сомнения после вашего разговора с командором Кнохеном. Не настало ли время поговорить начистоту?

— Сейчас не время предаваться воспоминаниям детства, командир, — осадил Штубер любопытство капитан-лейтенанта. — Что с этими двумя висельниками делать будем? — басисто прохрипел он, хватая заговорщиков за загривки. — По пуле в затылок — и за борт?

— Для начала помогите переправить их в карцер.

— Зачем? Чтобы создавать нервозную обстановку на судне? Впрочем, их арест поможет выявить остальных бунтовщиков.

— Их больше нет.

— Легкомысленное заявление, командир.

— Вы поможете перевести этих арестантов в карцер. Или позвать на помощь моряков.

— Перевести? Это не составит никакого труда… — Одновременно взмахнув обеими руками, Кеммер-Штубер опустил свои мощные кулаки на головы несостоявшихся пиратов и, оглушив их, подхватил за воротники.

Несмотря на протесты командира подлодки, который считал унизительным наблюдать, как его офицеров волокут через всю огромную фюрер-субмарину, словно щенят, Кеммер вскоре благополучно доставил их до особого, карцерно-моргового закоулка и буквально зашвырнул в подводную тюрьму.

— Вот это работа! — удивленно проговорил Штанге, признательно оценивая действия Кеммера-Штубера. — Впервые пришлось наблюдать вот так, вблизи. Очевидно, так и действуют фронтовые разведчики?

— Приблизительно, — уклончиво ответил Кеммер. — Думаю, нам сразу же следует хорошенько допросить этих штауффенбергов[41].

— Успеется, когда уйдем под воду, — сказал Штанге, поворотным механизмом намертво закрывая бронированный люк карцера.

— Оно, конечно… Но мне тут один морячок шепнул, что Хорн рассчитывает на помощь командира субмарины-танкера, вашей «дойной коровы».

— Правильно шепнул.

— Командир «Черного призрака» заодно с Хорном?

— Заодно.

Они молча проследили, как мимо них к трапу, ведущему на палубу, проследовали трое верзил, проживавших в каюте вместе с унтерштурмфюрером. Хотя они были в гражданских костюмах и прорезиненных плащах, однако фигуры и походки, по крайней мере двоих из этой компании, выдавали в них кадровых военных. Третьего, гороподобного, с раскованной медвежьей походкой, легче было причислить к уголовникам, нежели к военным, но именно он, задержавшись у трапа, спросил, обращаясь к Кеммеру:

— А не захватить ли нам какой-либо проходящий вблизи лайнер, с барами и женщинами?

— И вас на пиратство потянуло, мой вечный фельдфебель?

«Фельдфебель»! — иронично хмыкнул про себя Ральф Штанге. — Неужели действительно фельдфебель?! Впрочем, ученые и инженеры теперь тоже все при каких-то чинах».

— Хотите сказать, что здесь уже набирают команду для фрегата с «Веселым Роджером»?

— Представьте себе, Зебольд. Мы с вами в подобных замыслах не оригинальны. Первый же лайнер, который встретится нам у берегов Америки, я завещаю вам, мой вечный фельд… — запнулся, Кеммер на полуслове, поймав себя на том, что но неосторожности рассекретил одного из «ученых».

— Уже начинаю заклинать Нептуна!

Зебольд заржал как лошадь, смерил подозрительным взглядом Штанге и, прочистив горло таким суровым басом, что, казалось, субмарину качнуло от него, как на девятибалльной волне, ступил на трап.

— Так вернемся же к нашим штауффенбергам, — сразу же настоял Кеммер-Штубер. — Это как следует понимать? Масштабный заговор в стае «Фюрер-конвоя»?

— Я бы даже не стал называть это заговором, — пожал плечами Штанге.

— А чем прикажете? — впервые за весь период их общения в голосе Кеммера послышались властные, командные нотки.

— Они размышляют о том, как вести себя после капитуляции Германии.

— Я, конечно, мог бы возмутиться: «Какая капитуляция?! Пораженческие настроения!» Однако не стану делать этого. Зато замечу, что до капитуляции еще далеко, а признаки заговора или, по крайней мере, бунта на корабле — уже налицо. И судить этих внебрачных сыновей «Веселого Роджера» тоже будут задолго до капитуляции.

— С этим трудно не согласиться.

— Обер-лейтенант Алькен задерживал вас на своем «Черном призраке» только для того, чтобы договориться о совместных действиях? — жестко спросил унтерштурмфюрер СС, поднимаясь вслед за командиром по трапу на палубу субмарины.

— Не скрою, со мной Алькен тоже пытался вести переговоры.

— Скрывать нет смысла. Все ваши ответы должны быть правдивы и откровенны. Когда вы сказали, что с вами Алькен тоже пытался вести переговоры, то имели в виду, что с Хорном этот морской бродяга уже успел сговориться?

— Я начинаю чувствовать себя так, словно меня уже допрашивают в гестапо.

— Считайте, что уже допрашиваю, причем пока что без пристрастия, — не стал щадить его Кеммер. — Отвечайте на вопрос. Что конкретно предлагал вам обер-лейтенант Алькен?

Уже выйдя на палубу, Штанге вкратце пересказал весь свой разговор с Алькеном. Особенно Кеммера заинтриговала сцена с матросом, который просунул в дверную щель автомат.

Палуба на гигантских субмаринах «Фюрер-конвоя» была вдвое шире и значительно длиннее палубы обычной боевой подлодки. По размерам своим она уже мало чем отличалась от палубы крейсера, если, конечно, лишить ее надстроек. Свободные от вахты матросы прохаживались по ней, как по бульвару.

Перекачка из «дойной коровы» горючего уже была завершена, однако обе субмарины все еще стояли почти впритык, борт к борту, и по трапу, проложенному между грузовыми мостиками, по живому конвейеру матросы «Колумбуса» продолжали перегружать ящики с консервами, крупами и прочим продовольствием.

— Эй, на «Колумбусе»! — послышался голос вахтенного матроса «Черного призрака». — Старший офицер «Черного призрака» обер-лейтенант Майер приглашает к себе на чашку чая вашего старшего офицера обер-лейтенанта Хорна.

— Кажется, рано мы засадили его в карцер, — вполголоса проговорил Кеммер. — Хотелось бы знать, о чем повели бы речь два старших офицера.

— Ничего нового вы бы там не услышали, — заверил его Штанге и тотчас же ответил вахтенному: — Хорн занят подготовкой субмарины к погружению! Еще какие-то просьбы последуют?!

— Не скажите, какие-то подробности все же последовали бы.

— О них мы узнаем на базе «Латинос».

— В том-то и дело, Штанге, что заговор следует ликвидировать еще до прибытия на базу «Латинос». Потому что, как теперь выясняется, нити бунта-заговора ведут именно туда. О том, что на «Латиносе» ситуация неблагополучна, мы знали еще перед посадкой на борт вашей субмарины. А тут еще эти позывы к пиратству на «Черном призраке»; кстати, название очень даже подходящее.

— Это можно называть пиратством, а можно и партизанскими методами войны.

— Запоздалое оправдание. Не кажется?

— Словом, и вы — не тот, за кого выдаете себя, и те трое, которые пребывают с вами в одной каюте, — тоже не ученые? — не унимался Штанге.

— Считайте, что разоблачили, — невозмутимо признал Кеммер.

— Так, может, пора отказаться от дальнейшей маскировки и представиться по всей форме, как и положено?

— А не вступить ли мне в переговоры со старшим офицером «Черного призрака»? — сделал вид, что не расслышал его предложения Кеммер.

— Вряд ли Майер решится обсуждать с вами, эсэсовцем, детали их пиратского плана, однако попробовать можно.

— Кроме всего прочего, мне очень важно знать схему отсеков и кают этой «дойной коровы».

— На тот случай, если придется штурмовать?

— Не исключаю, что придется. Проведете нас, командир.

— Не получив разрешения?

— Меня и Зебольда, — опять не разделил его сомнений Кеммер. — Кстати, вы просили представиться. Представляюсь: штурмбаннфюрер СД барон Вилли Штубер. Это мое настоящее имя.

— Приятно видеть вас на борту субмарины «Колумбус», майор СД. Замечу, что ваше имя мне знакомо. Оно возникало в связи с освобождением дуче Муссолини.

— Признаю: возникало.

— Рядом с именем обер-диверсанта Отто Скорцени.

— Не рядом, капитан-лейтенант, не рядом, чуточку ниже.

— Ну, если вы, из скромности, так решили, барон.

— Речь все же идет о Скорцени. А когда речь идет о Скорцени, от собственных амбиций следует отрекаться. Ибо все мы, в конечном итоге, ученики «Человека со шрамами».

— Жаль, что этого не слышит сам Скорцени.

— Уже известный вам обер-фельдфебель Зебольд, именуемый вечным фельдфебелем, является моим адъютантом. Мы вместе — от начала войны с СССР; начинали в антипартизанском отряде «Рыцари Черного леса» где-то на Украине, на Днестре[42]. Это было так давно, что совершенно невероятным кажется тот факт, что мы все еще живы.

— Меня порой тоже посещают подобные сомнения, штурмбаннфюрер.

— Зебольд — потрясающий диверсант. В нескольких случаях он спасал мне жизнь. Настоящие имена двух остальных господ вам ничего не скажут, как, впрочем, и их чины и послужные списки.

— Согласен. Ваша цель — захват базы «Латинос»?

— Если выяснится, что там и в самом деле все настолько далеко зашло, как нас уведомили. Решение будем принимать на месте. Могу рассчитывать на помощь ваших матросов?

— Отряд из двадцати моряков-десантников вас устроит?

— С условием, что мы с Зебольдом и Гольвегом заранее будем знать их имена и получим возможность заняться хоть какой-то их диверсионной подготовкой.

— Завтра же такой список будет у вас. Вы сможете побеседовать с каждым матросом в отдельности. Как вы будете их готовить — вам виднее.

— Мы поручим это опытному инструктору Зебольду, непревзойденному мастеру по переламыванию характеров и костей.

— Глядя на него, нетрудно в это поверить. Место для тренировок в одном из грузовых отсеков вам, естественно, найдется. Замечу, что несколько членов моей команды еще совсем недавно переведены из полка морской пехоты.

— Очевидно, речь идет о Померанском полке?

— О нем, естественно. Элитный Померанский полк морской пехоты. Эти четверо парней до сих пор гордятся, что когда-то служили в нем.

— Вскоре они будут гордиться тем, что служили на субмарине «Колумбус» под командованием бесстрашного командира Ральфа Штанге.

— Это ж как нужно будет прославиться! Не успеем, конец войны.

— Не наблюдаю оптимизма, Штанге! Сегодня вам как раз представляется случай, — заверил его барон фон Штубер.

— Эй, на «Черном призраке», к вам в гости идет лейтенант СС Кеммер, который командует взводом десантников, и штабс-боцман Зебольд! — И пока вахтенный запрашивал у командования субмарины разрешение на прибытие нежданных гостей, Штанге объяснил: — Мне лучше оставаться на субмарине.

— Тоже так думаю. И подтяните сюда, к трапу, своих пехотинцев-померанцев, застоявшихся в своих отсеках-конюшнях, как боевые рысаки. Вдруг понадобятся.

— А вам советую взять с собой еще хотя бы одного из своих десантников. Кстати, командир «Черного призрака» знает, что мы высаживали на американский берег агентов в гражданском, поэтому ваше цивильное одеяние его не смутит. Только приготовьте оружие и постоянно будьте начеку.

— Лейтенанта Кеммера и его десантников командир «Черного призрака» ждет на своем борту! — наконец последовала реакция обер-лейтенанта Алькена.

— К операции «Черный призрак» — приступить! — скомандовал сам себе барон фон Штубер с такой решительностью, словно действительно решался на штурм вражеской субмарины.

26

Январь 1945 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде

Фюрер появился значительно раньше, чем предполагал Браун, вызвав этим явное неудовольствие ведущего конструктора. Он терпеть не мог, когда его отвлекают по такому мелочному поводу, как прибытие начальства, пусть даже в ипостаси фюрера и его приближенных.

Как оказалось, он не стал задерживаться в штабе ракетного центра, а вместе с его начальником генерал-лейтенантом Вальтером Дорнбергером, а также, начальником особой команды «Дора» обергруппенфюрером Гансом Каммлером и своим личным адъютантом Юлиусом Шаубом прибыл прямо сюда, в пусковой бункер.

— У вас все готово к запуску ракеты, Браун? — спокойно и, как показалось Ракетному Барону, даже чуточку несмело поинтересовался он.

Последние приготовления, мой фюрер.

— Последние, понятно… Однако вы уверены, что на этот раз ракета достигнет берегов Америки?

— Согласно всем расчетным данным, которые у нас имеются, должна достигнуть: скорость, дальность полета, радиоуправляемость и радионаведение…

— С расчетами у вас всегда все хорошо, Браун. Но кто, в таком случае, может объяснить мне, почему половина наших ракет падает в Ла-Манш?

— На этот раз осечки быть не должно.

— Если верить вашим расчетам…

Гитлер постоял перед Брауном, покачиваясь на носках своих до блеска надраенных сапог, несколько раз переводил взгляд то на приготовленный для него перископ, то на главного конструктора. Барон чувствовал, что фюрер хотел бы получить еще какие-то заверения, гарантии, какие-то очень убедительные выкладки, которые бы развеяли его сомнения. Вождь не зря приехал сюда. Ракетный Барон знал, что не далее как два дня назад, во время совещания высшего командования армии, проведенного у себя в ставке «Волчье логово», Гитлер опять заверил генералитет и «весь мужественный германский народ», что в ближайшее время Германия добьется коренного перелома событий на военном и политическом фронтах.

Как знал он и то, что ставка у него может быть только на один вид оружия — межконтинентальную ракету «Америка», под ударами которой американское правительство дрогнет и пойдет на переговоры с рейхом, предав своих союзников.

Никаких иных источников чрезмерного оптимизма фюрера он не знал. Вот почему он сейчас здесь, и вот почему он ведет себя, как азартный игрок в рулетку, решивший, что на сей раз фортуна обязательно окажется благосклонной к нему. Однако прежде чем сесть за игорный стол этого смертоносного казино, вождь Великогерманского рейха пытался найти хоть какие-то косвенные признаки того, что фортуна действительно не предаст его. Пытался найти, но не находил.

Тем временем фюрер подошел к перископу, повертел его обзорную трубу, осматривая ракету и все, что происходит на стартовой площадке, и, все еще не отпуская штурвал, несмело как-то спросил:

— Но вам известно, что в Нью-Йорке наводить вашу летающую торпеду уже будет некому?

— Известно. Оба агента, которые были высажены на американский берег с борта субмарины, чтобы установить радиомаяк в здании Эмпайр стейт билдинг, схвачены.

— Это то, о чем я не раз говорил в своей ставке, Браун, — с особой доверительностью в голосе поведал Гитлер, — все вокруг предают и подводят. Почти невозможно полагаться на кого-либо. Эти агенты… Меня заверили, что оба они прекрасно подготовлены, в течение многих лет сотрудничают с нашей разведкой, знакомы с Америкой — с языком, обычаями и всем прочим. Неужели нельзя было продержаться каких-нибудь две-три недели? Я просто не верю в это. Не верю, генерал Дорнбергер, не верю!

— Я не отвечал за подготовку этих агентов, мой фюрер, — поспешил увести себя из-под гнева Гитлера начальник ракетного полигона.

— Здесь никто ни за что не отвечает, — взволнованно ответил Гитлер. — Покажите мне хотя бы одного человека в рейхе, который бы теперь за что-нибудь по-настоящему отвечал.

Больше всего Брауна поражало то, что фюрер не кричал, не угрожал, да, собственно, и не обвинял. Наоборот, он как бы жаловался на всех тех людей, на которых должен был бы рассчитывать, но которые подло предают его. Жаловался и даже искал сочувствия. Вот только главными обвиняемыми на этом «судебном процессе» представали именно они, сотрудники ракетного центра в Пенемюнде.

— Наше дело было — использовать агентов для установления радиомаяка как одного из элементов операции «Эльстер», — не удержался фон Браун, хотя и понимал, что фюреру его объяснения не нужны, он попросту устал от подобных объяснений и нареканий.

— Все находят какие-то оправдания своих поражений, — словно бы вычитал его мысли Гитлер. — И я вынужден принимать их. Однако все они оправдываются только передо мной. Я же вынужден оправдываться перед всем германским народом. А народ слишком устал, чтобы воспринимать мои оправдания. Слишком устал… народ, — угасающим голосом завершил фюрер.

А фон Браун вдруг вспомнил слова фюрера, которые тот прокричал на одном из совещаний в штабе Верховного главнокомандования, которые сам барон давно занес в свою записную книжку, названную им «Хроника афоризмов». Потом он не раз обращался к ним или же случайно натыкался на них во время очередного перечитывания своей «Хроники»: «Германский народ выдержал войны с римлянами, переселение народов, наполеоновские, освободительные войны; он даже мировую войну выдержал, даже революцию, и меня он тоже выдержит!»

Похоже, что теперь фюрер уже не так уверен, что германский народ действительно готов выдержать его как одну из самых страшных напастей в своей истории. Особенно эта уверенность поколебалась в нем после июльского 1944 года заговора генералов. Вот он и нервничает, чувствуя себя виновным за всю ту катастрофу, в которую умудрился втянуть народ.

При этом фюрер прекрасно понимает, что кого бы из своих генералов или ученых он ни обвинял в бездарности, измене или неисполнительности, все эти оправдания в расчет уже приниматься не могут. Вот почему сейчас ему, как никогда, нужно было впрыскивание очередной порции веры народа в его, фюрера, могущество, в его связи с некими высшими силами и высшими покровителями, в то, что еще не все потеряно и что германская армия вот-вот получит новое оружие возмездия. Именно за этой порцией вдохновенной лжи он и примчался сюда, на полигон в Пенемюнде.

Барон фон Браун не знал, думают ли остальные присутствующие здесь о том же, и думают ли вообще о чем-либо конкретном, однако, вырвавшись из потока своих удручающе сумбурных размышлений, сразу же обратил внимание, что в бункере на какое-то время воцарилось тягостное молчание. Наверное, оно и растворило бы в себе все тяготы и огорчения Гитлера, но генерал Дорнбергер, который, будучи не в состоянии прийти в себя после несправедливого обвинения фюрера, опять заставил его вернуться к болезненной теме провала германских агентов в Америке.

— Как стало известно, — вдруг ударился он в никому не нужные объяснения, — когда агент Колпаг, на которого возлагалась основная надежда, поскольку он был американцем полугерманского происхождения и образование получал в США, решил прибегнуть к вербовке в свои сообщники какого-то своего давнишнего знакомого, тот попросту сдал его ФБР. Ну а сам Колпаг на первом же допросе выдал агента Гимпеля.

— Он предал не только своего коллегу Гимпеля, — холодно возмутился Гитлер, — он предал рейх. Он всех нас предал.

— Вы правы, мой фюрер, — поддержал его генерал Дорнбергер, — непростительное предательство, причем самых, казалось бы, преданных агентов.

— Возникает вопрос: кого мы готовим? На кого рассчитываем в такой ответственной операции, как эта, связанная с Америкой?! — Гитлер нервно прошелся взад-вперед и остановился перед Дорнбергером. — Чем вы все это объясните, генерал?

— Я всего лишь излагаю те факты, которые стали известны мне.

— Так излагайте же, излагайте.

— Правда, какое-то время Гимпелю еще удавалось оставаться на свободе, и он даже умудрился послать несколько зашифрованных радиосообщений из нью-йоркского отеля «Пенсильвания», — продолжил свою печальную повесть руководитель пенемюнденского центра, уже проклиная себя в душе за то, что взял на себя роль черного гонца[43]. — Но к тому времени его уже искали агенты ФБР и сотни полицейских. И он, конечно же, попался, — передернул своими далеко не атлетическими плечиками генерал, давая понять, что в своем ракетном деле никогда не полагался на засылаемых таким образом агентов. — Причем попался из-за своей дурацкой привычки бросать мелочь, которую он получал на сдачу, в верхний наружный карманчик своего пиджака, в котором джентльмен обычно должен носить платочек-заставочку.

— Неужели из-за такой вот идиотской привычки? — изумился Юлиус Шауб.

— Колпаг продал эту его привычку агентам ФБР, а те предупредили всех продавцов газетных киосков, у которых расставили своих агентов. У одного из таких киосков, по условному сигналу, поданному продавцом, Гимпеля и схватили почти в самом центре Нью-Йорка[44].

Брауну неизвестны были все подробности провала этой операции, но даже интригующе глупое завершение ее не убедило его в мудрости самого генерала и доктора Дорнбергера, решившего и дальше растравливать душевную рану вождя.

То ли фюреру уже известны были подробности этого провала, то ли он не желал придавать им какого бы то ни было значения, но то, что рассказ Дорнбергера не произвел на него абсолютно никакого впечатления, — это было ясно не только самому генералу. Но и всем присутствующим.

— А ведь вы убеждали меня, что с помощью этого вашего радиомаяка сумеете поразить любое здание Нью-Йорка, — уставшим и все тем же унизительно жалостливым голосом проговорил Гитлер, удивляя Брауна столь неадекватной реакцией. И вообще, фюрер вел себя сегодня как-то слишком уж странно: не как полновластный фюрер, а скорее, как человек, глубоко обиженный той нераспорядительностью и безответственностью, которую постоянно наблюдает вокруг себя, в том числе и здесь, на ракетном полигоне в Пенемюнде.

Дорнбергер вопрошающе взглянул на Брауна, однако, поняв, что тот не собирается вступать в полемику с фюрером по столь ничтожному для него поводу, вынужден был признать:

— Мы действительно возлагали некоторые надежды на этих агентов-неудачников, однако теперь Скорцени предоставил в наше распоряжение летчика, который будет пилотировать нашу ракету. Речь идет о специально подготовленном пилоте-камикадзе, готовом жертвовать своей жизнью…

— Они все должны быть готовыми жертвовать своими жизнями, — прервал его фюрер. — Все без исключения, генерал Дорнбергер. Независимо от того, числятся ли они официальными пилотами-камикадзе или нет.

— Так оно и должно быть, — вежливо склонил голову Дорнбергер: — Именно поэтому мы и готовим к запуску пилотируемую летающую торпеду.

— Значит, вы тоже готовились к провалу наших агентов, — саркастически осклабился Гитлер.

— Пытались предвидеть худший исход.

— Кто ее пилотирует?

— Опытный пилот, штурмбаннфюрер СС Шредер.

— Штурмбаннфюрер? — удивленно повел бровями фюрер.

— Так точно, мой фюрер!

Гитлер уже поднялся и теперь стоял перед Брауном и двумя генералами, весь какой-то жалкий и согбенный, и зачем-то внимательно рассматривал каждого из них в отдельности, словно это они должны были садиться сейчас в кабину летающей торпеды.

— Пилот-смертник — и в столь высоком чине СС? Почему? Если так пойдет и дальше, скоро мы будем садить в ракетные капсулы полковников. Кто этот штурмбаннфюрер?

— В прошлом — офицер люфтваффе, проверен в воздушных боях, несколько боевых наград. Я лично знаком с ним, — решил Ганс Каммлер, что настала и его пора молвить хотя бы несколько слов. Он прекрасно знал, как подозрительно относится в подобных случаях фюрер ко всяк отмалчивающимся.

— Хорошо-хорошо, — проворчал фюрер. — Скорцени тоже уверял меня, что в его отряд зачисляют только добровольцев. Не знаю, так ли это.

— Многие из них уже побывали здесь, на полигоне, — сказал фон Браун, — и у меня была возможность пообщаться с ним. Уверен, что это добровольцы.

— Скорцени даже утверждал, что добровольцев у него оказалось значительно больше, чем нужно для формирования отряда, — как бы вслух размышлял и сомневался фюрер. — Может, только потому, что он назван Отрядом военных космонавтов?

Ракетный Барон помнил о том, что Гитлер и слышать не хотел о его космической программе и не раз подчеркивал, что средства Рейхсбанк выделает не для того, чтобы некоторые конструкторы романтики пытались осуществлять свои сомнительные замыслы, а чтобы вермахт и люфтваффе получали новые образцы оружия возмездия.

— Не следует забывать, что определение «камикадзе» в данном случае неточное, — объяснил он Гитлеру. — Ракета этой конструкции устроена таким образом, что перед подлетом к берегам Америки летчик может катапультироваться, и его подберет рейдирующая в тех местах субмарина.

— Вот как?! — искренне удивился Гитлер. — Значит, у него все же есть хоть какой-то шанс на спасение?!

Браун и Дорнбергер переглянулись. «Не может быть, чтобы фюрер не знал об особенностях пилотирования этой ракеты!» — прочитывалось в их глазах. Разве что невнимательно прочитал донесение или попросту забыл о такой детали, как гарантии для пилота, пусть даже весьма призрачные.

— А это ваше, как его там… — пощелкал Гитлер пальцами.

— Катапультирование, — почти хором подсказали ему.

— Оно действительно возможно?

— Поскольку уже отработано на наших сверхзвуковых самолетах, — напомнил ему Ракетный Барон. — Пилот летит в специальной капсуле.

— Когда старт? — взглянул фюрер на огромные настенные часы, мерно оттикивающие течение времени прямо над головами генералов.

Браун замялся. Фюрер мог помнить запланированное ранее время старта, и тогда пришлось бы давать очень трудные объяснения. А главное, он начал бы нервничать по поводу задержки.