Субмарины уходят в вечность Сушинский Богдан

27

Январь 1945 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде

Ожидая появления пилота, Гитлер вышел из бункера, а вслед за ним потянулись генералы и Ракетный Барон. Едва они оказались вне укрытия, как чуть западнее острова, вглубь Германии, пошло пятимашинное звено английских штурмовиков, прикрываемых сверху звеном истребителей, затем еще и еще одно звено.

Ни одно зенитное орудие острова огня не открывало. Зенитчики помнили суровый приказ: открывать огонь только при непосредственном нападении на Узедом. Хотя и Браун, и Дорнбергер прекрасно понимали, что приказ этот явно устарел, поскольку появился еще тогда, когда англо-американцы не знали о существовании на Узедоме испытательного ракетного полигона. Однако после страшного налета на остров с участием более шестисот бомбардировщиков, осуществленного ими 18 августа 1943 года, он явно потерял всякий смысл.

— Давненько они здесь не летали, — молвил, глядя им вслед, унтерштурмфюрер, возглавлявший охрану бункера.

— А действительно, как давно они появлялись здесь в последний раз? — неожиданно оживился фюрер, забывая о том, что сама эта фраза лейтенанта войск СС в его присутствии и присутствии генералов являлась грубейшим нарушением субординации.

— Замечено было, что они часто, почти ежедневно, пролетали над островом в начале августа 1943 года. Но ни разу не атаковали полигон, ждали, пока наши зенитчики привыкнут к их мирному пролету в сторону Берлина. А затем однажды ночью их появилось несколько сотен. Как и следовало ожидать, наши зенитчики решили было, что это очередной пролет, и тем самым подарили первой волне вражеских машин несколько очень важных минут, стоивших жизни многим нашим солдатам. Впрочем, все это, мой фюрер, вы знаете и без меня.

— Считаете, что теперь они опять готовят нас к очередному налету?

— Вряд ли. Скорее всего, демонстрируют нам свое пренебрежение. Наверняка знают, что после того августовского налета, основная масса наших ракет находится уже далеко отсюда, — выразительно взглянул он на обергруппенфюрера Каммлера, представлявшего здесь подземный ракетный завод и концлагерь «Дора», размещенные в недрах горы Конштайн, горного массива Гарц, северо-западнее Нордхаузена. — Где именно, этого я, естественно, не знаю.

— Неужели снова готовят, а, мои генералы? — резко спросил Гитлер, проведя взглядом последнее звено, которое уже через каких-нибудь полчаса будет бомбить Берлин.

— Пожалуй, унтерштурмфюрер СС прав, — ответил Дорнбергер. — Во всяком случае, массированного налета, подобного августовскому, уже не будет. Да и вообще, пока что англо-американцы подчеркнуто держатся в стороне от острова.

Это ложная позиция, — возмутился фюрер. — Самолеты, которые, не встречая сопротивления, пролетают над островом, — это те самолеты, которые идут бомбить Берлин, Магдебург или Франкфурт-на-Одере. Впредь каждый самолет, появляющийся в зоне досягаемости ваших зенитных орудий, генерал-лейтенант Дорнбергер, должен поддаваться яростному обстрелу.

— Ваш приказ будет выполнен, мой фюрер, — без особого энтузиазма заверил его комендант полигона.

…Шредер пытался крепиться. Тот страх, который свободно прочитывался на его лице во время первой посадки в ракету, уже не возникал. Невысокий лоб, глубоко посаженные серые глаза, едва различимые под тяжелыми, нависающими бровными дугами, узкий нос, завершающийся непомерно широкими ноздрями…

Для Брауна оставалось полной загадкой, как этот человек, при его росте метр шестьдесят и такой вот общей комплекции, мог оказаться в рядах СС, пусть даже «зеленых», полевые, то есть более низкого уровня в сравнении с «черными».

— Вы добровольно вступили в команду германских космонавтов, Шредер?

— Так точно, мой фюрер.

— Ракета, которую вы, штурмбаннфюрер, поведете, нацелена на Нью-Йорк. Мы должны нанести решительный удар по Америке, чтобы президент и все американские военные поняли: им не удастся отсидеться за океаном, избегая наших ответных атак возмездия! — Голос фюрера становился все более твердым и резким, и по мере этого «возмужания» Шредер все тянулся и тянулся перед ним, стараясь продемонстрировать свою готовность до конца, до последнего вздоха служить фюреру и рейху. — Несколько таких актов возмездия за бомбардировки американцами германских городов, и президент США сам предложит нам вступить переговоры, потому что этого от него потребует американский народ.

— Я осуществлю этот акт возмездия, мой фюрер.

— Помолчите, пилот, помолчите, — вполголоса подсказал ему адьютант фюрера. — Слушайте, с вами говорит фюрер!

— Вам, штурмбаннфюрер Шредер, выпала честь нанести первый удар по самому могучему и доселе недостижимому врагу — Америке. Поэтому ваше имя войдет в историю Германских ракетных войск и авиации, в историю войны и в историю самого рейха. Сколько на вашем счету сбитых вражеских машин, штурмбаннфюрер Шредер?

— Двадцать одна, мой фюрер.

— Двадцать одна? — переспросил Гитлер и взглянул на Шауба. На него же смотрел и Шредер, пытаясь выяснить, следует ли ему что-либо объяснять по этому поводу.

— Неплохо, тем не менее для настоящего аса маловато, — все так же, вполголоса, резюмировал личный адъютант фюрера, пытаясь выступать в роли мудрого советника их обоих.

— Дело в том, что войну я начинал пилотом военно-транспортного самолета, — понял Шредер, что без объяснений не обойтись. — И только потом… Словом, на германский праздник воздушного рыцарства я попросту запоздал. К тому же мне не везло. Да и опыта оказалось маловато. «Транспортник-тихоход, переучившийся в истребителя?!» — иронизировал кое-кто из моих коллег. А многие вообще не верили, что такое возможно. Считали, что это неестественно и бесперспективно.

— Значит, вас не награждали Большим крестом?

— Нет, мой фюрер. Теперь им награждают пилотов, сбивших более ста самолетов противника. Таких, как Эрих Хартманн, Герд Баркхорн или Отто Китель, с которым я имел честь служить в одном полку.

— А в сорок первом вообще… награждали за двадцать пять сбитых самолетов[45], — благодушно ухмыляясь, проворчал личный адъютант фюрера. — В наши дни об этом странно слышать.

— Потому что вы плохо представляете себе, обергруппенфюрер, — не поворачиваясь к нему лицом, проговорил Шредер, — что такое сбить в воздушном поединке русского или английского аса, который не уступает тебе ни по мастерству, ни по опыту и храбрости. Хотя бы одного… сбить. В бою, — поиграл он желваками, при этом изуродованный огнем подбородок его стал еще багровее, словно вновь готов был воспламениться. — Вам, никогда не познавшему, что такое азарт воздушной атаки, судить об этом трудно.

— У каждого своя служба, — растерянно заметил Шауб, явно не ожидая от майора СС такой болезненной реакции. — И потом, мое замечание вашей чести не задевает.

— Оно задевает честь всех пилотов. Причем не только люфтваффе. Все наше летное братство. Потому что даже к летчикам противника мы привыкли относиться с уважением. Мы ведь не всегда враждовали там, в небесах; и до скончания мира сего враждовать тоже не собираемся.

— Ну, хватит, хватит, штурмбаннфюрер, — как можно миролюбивее произнес Шауб. Он прекрасно знал, что после июльского покушения, после «заговора генералов», фюрер откровенно недолюбливает свой генералитет и при каждом удобном случае старается принять сторону низших чинов.

— Извините, мой фюрер, — вновь обратился Шредер к Гитлеру. — Я заговорился. Позвольте занять свое место в кабине пилота. Там, в кабине, все понятнее.

— Господин конструктор, — кивнул фюрер в сторону Ракетного Барона, — заверяет, что программой полета предусмотрено ваше катапультирование над океаном. То есть у вас есть шанс остаться в живых. Субмарина вас подберет.

— Когда я отправлялся в каждый очередной полет на обычном боевом самолете, никто, кроме разгильдяя авиамеханика, моим самолетом не интересовался; никто, кроме него, в полет меня не провожал, и никто никаких гарантий спасения во время боя не давал.

— Это верно, — признал фюрер, приятно поражаясь житейской логике и мужеству Шредера. — Как военный летчик, вы абсолютно правы. Я награждаю вас Большим крестом, вне зависимости от количества сбитых вами машин.

— Благодарю, мой фюрер, но просил бы не делать этого. — Фюрер недовольно посопел, однако промолчал. Очевидно, вспомнил, что беседует со смертником, которому, в общем-то, терять нечего. — Ни при жизни, ни даже гибелью своей я никак не смогу объяснить, почему награжден этим крестом.

— А вы и не обязаны никому ничего объяснять! — изумленно воскликнул Гитлер. — Вас наградил фюрер. Лично. У кого и какие по этому поводу могут возникать вопросы?

— Незаслуженная награда столь же оскорбительна, как и незаслуженная обида.

— Награждаю вас Железным крестом, — поспешно выпалил фюрер, очевидно, сбитый с толку упрямством пилота и той житейской логикой, за которую только что хвалил его. — Запишите, Шауб: «Штурмбаннфюрера Рудольфа Шредера — Железным крестом. За мужество».

— Которое он еще не продемонстрировал? — пожал плечами личный адъютант фюрера, однако записную книжку из папочки все же извлек.

— В любом случае свой полет на воздушной торпеде, — продолжил рейх-камикадзе прерванную фюрером мысль, — я воспринимаю всего лишь как свой очередной, сто девятнадцатый, боевой вылет.

И за награду благодарить не стал.

28

Декабрь 1944 года. Атлантический океан. Борт субмарины «U-17»(позывной — «Черный призрак»)

Встречать барона фон Штубера, обер-фельдфебеля Зебольда и гауптштурмфюрера Гольвега, пребывавшего на субмарине в чине унтер-офицера, вышел сам командир «Черного призрака». Алькен действительно хотел продолжить переговоры; но с командиром или старшим офицером «Колумбуса». Появление же на его борту этого рослого смуглолицего эсэсовца в план Алькена не входило. Тем более что вместе с Кеммером-Штубером по трапу прогрохотало ботинками еще двое каких-то верзил, по рожам и спортивным фигурам которых нетрудно было определить, что они тоже из морской пехоты или какого-то диверсионного подразделения.

— Никогда не были на субмаринах, подобных вашей, обер-лейтенант, — сразу же захватил инициативу в этой встрече Штубер.

— И на многих вам приходилось бывать? — любезно поинтересовался Алькен.

— На вражеской — пока что ни одной, — в свойственной ему манере черного юмора пошутил Зебольд.

— Штабс-боцман Зебольд, — представил его Штубер, — или, как я еще называю его, мой вечный фельдфебель Зебольд. Является главным специалистом нашей морской пехоты по захвату вражеских субмарин. Правда, практических навыков он пока что не приобрел, но…

— Отрабатывали захват в основном на своих, германских субмаринах, — уточнил Зебольд.

— Вот видите, Алькен, обучали их, оказывается, захватывать свои, германские субмарины! — артистично возмутился Штубер. — Кстати, вы, насколько я понял, все еще командуете одной из германских?

— Поскольку для захвата моей субмарины вас маловато, — оглядел Алькен странную троицу эсэс-визитеров, — то смею предположить, что привели вас сюда какие-то иные намерения, нежели мысль о захвате моего «Черного призрака».

— …А этот молчаливый джентльмен в гражданском одеянии, — проигнорировал его умозаключения Штубер, — является унтер-офицером особого диверсионного подразделения. На субмарине его пока что сильно укачивает, но мы не теряем надежды превратить его в бывалого военного моряка.

— Лучше — в пирата, — потупив глаза, предложил Гольвег.

— Ну как тут не вздрогнуть?! — прокомментировал его заявление Кеммер-Штубер.

— Унтер-офицер Гольвег, — представился тем временем «джентльмен в гражданском», но таким скрежещущим тоном, словно голос его долетал из металлической бочки.

Они молча дошли до кают-компании, выпили по рюмочке аргентинского вина, и только потом командир «Черного призрака» напомнил Штуберу:

— Вы так и не ответили на мой вопрос, унтерштурмфюрер.

— Захват вашей субхмарины пока откладывается, господин обер-лейтенант цур зее. Чего не скажешь о кораблях противника, которых в прибрежных водах и на международных трансатлантических линиях наблюдается великое множество, причем в большинстве своем совершенно непуганых. Не то, что наши суда, там, в Европе, где-нибудь на Балтике или в Северном море.

— Решили заняться пиратским промыслом? — спросил Алькен с тем же ехидством, с каким еще совсем недавно спрашивал его об этом же командир «Колумбуса» Ральф Штанге.

Барон метнул вопросительный взгляд на Гольвега, и тот, едва заметно кивнув, тотчас же подключился к игре:

— Мы решили продемонстрировать этим янки, что германский подводный флот не сдается даже тогда, когда вся прочая Германия уже капитулировала.

— Даже так? — все еще осторожничал Алькен.

— Думаю, что так поступят многие подводники, где бы, в какой части Мирового океана, не застало их окончание войны, — заметил Штубер. — Кстати, мы обсуждали эту идею морской мести с капитаном «Колумбуса».

— Я тоже говорил с ним о чем-то подобном, — не удержался Алькен.

— И что?

— Струсил он. Даже обсуждать этот план не решался.

— Значит, в разговоре со мной, лично со мной, — сказал барон, — Штанге слегка осмелел.

— Сомневаюсь, но… допускаю.

Командир «Черного призрака» вновь наполнил металлические рюмки вином, они выпили за германский подводный флот, и с минуту за столом царило напряженное молчание. Грузный, с головой и шеей циркового борца, Алькен почему-то напоминал Штуберу одноногого пирата Джона Сильвера из «Острова сокровищ» Стивенсона — каким барон запомнил его благодаря рисунку в одном из германских изданий этого романа.

— Так что, джентльмены удачи, будем считать, что первый обмен мнениями состоялся? — решил не торопить события Штубер.

— Не припоминаю, чтобы мы выслушивали предложение командира этой «Эспаньолы»[46], — решительно повел подбородком Гольвег.

— Если вы, джентльмены, прибыли на мой корабль только для того, чтобы выслушать мое мнение, а не излагать свое, то я готов поделиться с вами кое-какими соображениями, — постукивал после каждого своего слова костяшками рук по столу Алькен. — Считайте, Что совещание в бристольской таверне «Подзорная труба» началось, — продемонстрировал он и свое знание романа Стивенсона,

В течение почти пятнадцати минут Алькен вдохновенно излагал весь тот план превращения военных субмарин в пиратские, с которым барон уже имел возможность ознакомиться благодаря рассказу капитан-лейтенанта Штанге, К удивлению Штубера, Алькен оказался неплохим оратором: говорил он лаконично, убедительно, прекрасно аргументируя свои выводы и предположения.

Судя по тому, с какими подробностями командир «дойной коровы» говорил об известных всем присутствующим опорных германских базах в Аргентине, Уругвае и в Юго-Западной Африке, а также о возможности создания секретных баз на острове Пасхи и на одном из островов Полинезии, — он давно и основательно продумывал свой план, часами просиживая над морской картой мира.

Откровенно похвастался Алькен и теми связями, которые уже имелись у него в Аргентине и в городе Ханга-Роа на острове Пасхи. Свои пиратские рейды он уже рассматривал на фоне сотрудничества с неким латиноамериканским банком, с некоторыми портовыми властями и таможенниками, с деловым миром стран, которые в течение всей нынешней войны оставались нейтральными.

— Честно признаюсь, — проговорил Штубер, — замысел впечатляет.

— И что за этой вашей впечатлительностью последует? И вообще, последует ли что-либо?

— Мы, то есть я и мои коллеги, готовы присоединиться к вам.

— Это уже разговор, — впервые расслабился Алькен и, резко оттолкнувшись руками от стола, поднялся. — Но вы понимаете, что ваше присоединение будет иметь смысл только тогда, когда вы прибудете на базу «Латинос» на своей собственной субмарине, пребывающей под вашим командованием.

— Предлагаете захватить субмарину?

— Можете купить ее у капитан-лейтенанта Штанге, — осклабился Алькен, — Торговаться с ним не пробовали?

— Для нас не составляет никакого труда взять его субмарину под свой контроль.

— Вот это уже вполне реальный подход. На когда наметим эту операцию? Может, не будем тянуть и сегодня же ночью приступим?

— Прямо здесь, посреди океана?! — высказал свое удивление Штубер

— Здесь я мог бы помочь вам своими людьми. Да и само присутствие моего «Черного призрака» следует рассматривать как моральную поддержку, как давление на Штанге и его сторонников.

— Однако согласитесь, что в этом плане существуют и свои минусы. При возникновении стрельбы мы неминуемо повредим корпус подлодки, а возможно, и какие-то механизмы. И потом, мы ведь не собираемся перебивать весь экипаж. Нужно попытаться найти сообщников. Возможно, одним из них станет сам капитан-лейтенант.

Прежде чем ответить, командир субмарины внимательно присмотрелся к выражению лица каждого из гостей.

— В принципе, такой исход тоже не исключен, — признал он, так и не вычитав на лицах Зебольда и Гольвега ничего, кроме признаков полусонного безразличия, граничащего с откровенной тупостью. — Поэтому, конечно же, его следует избежать. А что касается Штанге… После резкого отказа, которым он встретил мое предложение, мне бы не хотелось видеть его командиром субмарины. На командирском мостике там должен появиться другой офицер.

— Если вы так считаете, сэр, — вежливо склонил голову Штубер.

«А ведь он уже видит себя во главе подводной пиратской эскадры, — отметил про себя штурмбаннфюрер. — Уже готов властвовать, поощрять и наказывать за малейшее непослушание».

— Уверен, что его вообще опасно оставлять на борту, — продолжил тем временем Алькен.

— Да высадить его по старой пиратской традиции на каком-нибудь необитаемом острове, с бочонком воды и мешком сухарей, и все тут! — мгновенно оживился Зебольд. — Как этого, как его там, который с Пятницей по острову бегал.

— Не шокируйте нас своими литературными познаниями, мой вечный фельдфебель, — поморщился Штубер. И краем глаза заметил, что Алькен тоже расплылся в улыбке. Впервые за всю нынешнюю встречу — искренней.

— А ведь это, может быть, единственная книга, которую я действительно прочел до конца, — подыграл ему Зебольд. Устраивать такие сценки на двоих они учились еще на Украине, в сорок первом, когда оказались лицом к лицу с сильным и коварным врагом — партизанами, которых время от времени приходилось допрашивать.

— Значит, останавливаемся на плане захвата субмарины уже на базе «Латинос», — подвел итог Штубер.

— Лучше — перед заходом туда, — посоветовал Алькен.

— К чему горячиться, джентльмены? Действовать будем спокойно, обстоятельно, без пальбы и излишней нервозности, в портовой тиши…

— Ну, не настаиваю, не настаиваю! — нервно отреагировал Алькен, вновь давая понять, что лично он настроен захватывать «Колумбус» сегодня же, немедленно. — Время у нас, конечно, еще есть. Хотя, согласитесь, разворачиваться нам лучше сейчас, пока идут боевые действия и пока наше нападение на любое судно будет восприниматься в общем плане рейдов германского флота.

— Мы в любом случае развернемся, — молвил Зебольд, однако Алькен «не расслышал» его, продолжая ждать реакции Штубера.

— Кстати, а как отнесется к этому, к нашему «Веселому Роджеру», комендант базы? — самым неожиданным образом отреагировал тот. Откуда Алькену было знать, что наиболее важной информацией для Штубера должна была стать именно эта?

— Пока что он, понятное дело, осторожничает. Однако можем считать его своим союзником.

— Почему осторожничает?

— Как всякий прочий, боится, чтобы его не обвинили в измене и не предали суду.

— А если предположить, что у него уже есть свой бизнес, скажем, наркотики или, может, умудрился распродать половину базового арсенала? А то взял и открыл свой небольшой подпольный бордель?

Алькен прекратил прохаживаться по небольшой каюткомпании и вновь остановился напротив Штубера.

— Вас направили на базу специально для того, чтобы разобраться, что там происходит?

— Я вам этой военной тайны не выдавал, — растянул Штубер в улыбке свои тонкие аристократические губы.

— Значит, вы имеете право сместить его и назначить кого-то другого? — продолжал демонстрировать свою прозорливость командир «дойной коровы».

— Если у нас окажется достаточно обвинений для того, чтобы оправдать свои действия перед Главным управлением имперской безопасности, а точнее, перед СД.

— …Агентами которой вы являетесь.

— Естес-твен-но, — процедил Гольвег. — Об этом нетрудно было догадаться.

— Тогда наши акции, джентльмены, резко возрастают, — хлопнул ладонями по столу Алькен, вновь усаживаясь в кресло.

— Это НАШИ акции резко возрастают, — беспардонно возразил барон фон Штубер.

— По прибытии на базу вы получите все необходимые вам компрометирующие материалы, — заверил его Алькен. — С новым комендантом определились? — Он вновь нервно осмотрел всех троих.

— Приказано определиться на месте, — заверил его Штубер.

— При определенных условиях я и сам согласился бы занять эту должность.

— При определенных условиях, — в тон ему молвил Штубер, — мы согласны будем предложить вам эту должность.

Едва он завершил эту фразу, как в кают-компанию ворвался вахтенный офицер.

— Господин обер-лейтенант цур зее, — доложил он, мельком взглянув на Штубера, — со стороны острова в нашем направлении движется какое-то судно. Уже отчетливо видны его ходовые огни.

— Перегрузку продовольствия завершили?

— Пока еще нет.

— Прекратить! Объявить тревогу. Подготовить субмарину к погружению и атаке.

Вахтенный офицер замялся.

— Мы пока не уверены, является ли это судно боевым.

— Если оно окажется пассажирским, мы вынудим капитана сдаться или же возьмем его на абордаж. Что вы опять мнетесь, лейтенант?

— Мы — субмарина-танкер, «дойная корова». Мы атаковать не обязаны и даже не имеем права.

— Кто в этом океане способен запретить мне атаковать судно врага?

— Никто. Но, может, все-таки предоставим такую возможность «Колумбусу»?

— Вам повторить приказ?! Лейтенант козырнул и скрылся за дверью.

— Какое решение принимаете вы, джентльмены? — обратился к Штуберу и его спутникам. — Остаетесь с нами, и тогда часть добычи — ваша, или же предпочитаете вернуться на «Колумбус»?

— Возвращаемся, — ответил Штубер. — Кроме всего прочего, нужно еще раз выяснить намерение капитан-лейтенанта Штанге. Поговорить с ним по душам.

— Ваше право.

— А вы что, действительно намерены атаковать в одиночку своей нашпигованной горючим «коровой»?

— Намерен. Мне осточертело болтаться посреди океана с десятками тонн керосина в танках. Я — боевой офицер, а не горючевоз. И мнение по этому поводу Штанге меня тоже не интересует.

— Я передам, что вы просите поддержать его атаку, — стоически заверил Алькена штурмбаннфюрер СС Вилли Штубер.

— А может, есть смысл остаться? — обронил Зебольд, когда Алькен направился к двери, и едва заметно повел взглядом в сторону командира «Черного призрака».

В эту минуту Штубер понял: достаточно ему кивнуть в знак согласия, и могучий обер-фельдфебель тотчас же скрутит Алькену его бычью шею.

— В минуты атаки нам лучше быть на своей субмарине, мой вечный фельдфебель.

29

Январь 1945 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде

Когда была объявлена пусковая готовность, Браун и его гости вернулись в полигонный бункер, в котором мощный, со стальными прослойками, трехметровый слой бетона должен был уберечь их от любой неожиданности.

— А вы знаете, что этот пилот станет нашим космонавтом? — спросил барон фон Браун, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ракета, которую он пилотирует, преодолеет земное притяжение и выйдет в ближний космос.

— Для нас это не должно иметь какого-либо значения, — назидательно молвил Каммлер.

— Не устаю напоминать вам, барон, — поддержал его Дорнбергер, — что в операции «Эльстер» нас интересует не космос, а Нью-Йорк.

— Только потому, что нас интересует Нью-Йорк, нас должен интересовать и космос. Хотя бы ближний. Без выхода в космос нам трудно будет мечтать о ракетах, способных поражать США, Австралию или русский Урал.

— Урал можете атаковать, — великодушно позволил Каммлер.

— Вы должны осознать, господа, что в вопросах вторжения в. космос научные и военные интересы рейха сливаются воедино.

— Нам известны ваши космические амбиции, — проворчал Каммлер, прокашливаясь в кулак.

— И я говорю: не время об этом, — поддержал его Дорнбергер, искоса поглядывая на Гитлера.

Браун понимал, что оба генерала принимали во внимание присутствие здесь фюрера, который всегда резко отзывался об увлечении фон Брауна и некоторых его сотрудников космосом и чистой наукой. Но именно поэтому конструктор и запускал свой пробный шар, пытаясь прощупать, не изменилось ли отношение вождя к космической славе своих ракетчиков. Вот только сам фюрер стоял у отведенного ему перископа и, посапывая, демонстративно молчал.

— И все же, господа, живым или мертвым, а в космосе Шредер побывает, — мечтательно добавил Ракетный Барон. — Лично я буду завидовать ему, даже мертвому.

— Ваша воздушная торпеда к удару готова? — наконец нарушил обет молчания вождь наций, игнорируя все пробные шары главного конструктора оружия возмездия. — Запускайте, наконец, вашего космонавта.

— Команда на пуск прозвучит через пять минут.

— Не станем томить американцев ожиданием.

Браун поинтересовался у пилота, готов ли тот к полету, и тот довольно бодро заверил конструктора, что готов. Фюрер и генералы могли слышать ход их переговоров по громкоговорителю, хотя все они понимали, что речь шла всего лишь о психологической готовности пилота, поскольку на старте от него ровным счетом ничего не зависело: ракета взлетала и направлялась на цель, исходя из заданной программы.

Другое дело, что потом уже сам пилот должен был скорректировать направление полета воздушной торпеды, и он же, по команде с Пенемюнде, обязан был привести в действие детонирующее устройство, благодаря которому, при попадании ракеты в цель, должно было сработать триста пятьдесят килограммов взрывчатки.

— Пуск! — азартно прокричал в переговорное устройство фон Браун и рванул стартовый рубильник.

В бункере воцарилось гробовое молчание, которое не смогло нарушить даже весьма ощутимое колебание почвы, появившееся во время взлета ракеты.

— Пуск произведен! — послышался ликующий голос офицера, ответственного за техническое состояние пусковой площадки. — Она ушла!

Вот уже и Ренс радостно доложил, что пуск ракеты прошел успешно. Впрочем, в командном бункере и сами видели это. Однако отошло в вечность еще каких-нибудь десять-двенадцать секунд, и в динамике вдруг раздался испуганный крик пилота Шредера:

— Она горит! Сейчас она сгорит! Мой фюрер, я умираю!

И больше они не услышали от бравого боевого летчика ни слова.

Оторвавшись от окуляров теперь уже ничего не объясняющих перископов, фюрер и Браун непонимающе уставились друг на друга.

Опомнившись, Браун пытался вызвать пилота на связь, но тот не подавал никаких признаков жизни.

— Ренс! — заорал Ракетный Барон. — Вы слышите меня, Ренс?

— Слышу, господин штурмбаннфюрер.

— Что, черт возьми, произошло, на сей раз?!

Начальник технического отдела с ответом не торопился. Понадобилось несколько томительных секунд, прежде чем в командном бункере вновь услышали его на удивление спокойный голос:

— Если вы о ракете, ответственность за которую лежит на мне, то с ней все в норме.

— Выражайтесь яснее, Ренс! Все мы ждем вашего доклада, — напомнил этим «все мы», что рядом с. ним находятся фюрер и высшие армейские чины.

— Докладываю: ракета не взорвалась. Возгорание не произошло. Она продолжает полет к заданной цели.

Гитлер и Ракетный Барон вновь удивленно переглянулись.

— А вам, барон, не кажется, что несостоявшийся космонавт попросту струсил? — лукаво ухмыляясь, поинтересовался Шауб, все еще не позволявший себе простить пилоту Шредеру его непочтительности.

— Вполне допускаю, что именно это и произошло, — сконфуженно согласился Ракетный Барон. — Кроме всего прочего, пилотируемый полет связан еще и с психологическим настроем летчика.

— Только что нам это продемонстрировали, — недовольно напомнил ему генерал-лейтенант Дорнбергер. Как комендант ракетного центра, он чувствовал и свою собственную вину за очередной конфуз на стартовой площадке.

— Послушайте, Ренс, — молвил Браун, мужественно проглатывая все услышанное. — Пусть связист еще раз попытается связаться со Шредером, а вы свяжитесь с пилотами, которые ведут наблюдение за полетом ракеты.

— Все три пилота воздушных наблюдателей сообщили, что ракета находится в полете, — объявил Ренс еще через минуту, — и уже выходит из зоны их видимости. Она уходит в небо, господин штурмбаннфюрер, — почти радостно заключил он, совершенно забыв о пилоте, судьба которого его уже, похоже, совершенно не интересовала. — Еще немного, и она будет в космосе.

— Сейчас речь идет не о космосе, — почти прорычал Браун, прекрасно помня, что начальник технического отдела в курсе его «космических» отношений с фюрером.

— Понимаю, не о космосе, — понял свою оплошность Ренс. — Это всего лишь один из этапов полета, который проходит успешно.