Маленькие путешественники Бадэн Адольф

Глава 16

В Батне детей ожидало новое разочарование, еще более тяжкое, чем все предыдущие.

Выходя из двора гостиницы, где остановился дилижанс, Жан увидел егеря в полувоенной форме, который расхаживал по улице, засунув руки в карманы. Подойдя к нему, мальчик спросил, не знает ли он, где живет Томас Кастейра.

– Не знаю, – отвечал егерь, – а впрочем, это, может быть, тот самый господин, который обедал вчера у нас в казармах. Кажется, поручик так его называл.

– А где этот господин?

– Не знаю. Может быть, господин поручик знает, пойдемте к нему. Он в доме лавочника Камизотти; отсюда всего пять минут ходьбы.

По счастливому случаю, этот офицер оказался как раз тем поручиком Шасерье, к которому у Жана было письмо от Лефильеля. Благодаря этому знакомство состоялось быстро. Поручик сообщил детям, что он действительно обедал накануне с их дядей, но что господин Томас Кастейра на рассвете уехал в Бискру с одним из своих приятелей, капитаном Мартеном.

– Но они пробудут в горах не более двух суток, – прибавил офицер. – Послезавтра, в понедельник, капитан Мартен дежурный, поэтому ему необходимо быть здесь к девяти часам утра.

Положительно бедным детям не везло. Прибудь они в Батну несколькими часами раньше, они непременно поймали бы своего неуловимого дядю. Видя, как опечалили мальчиков его слова, поручик постарался их утешить:

– Не огорчайтесь, – говорил он, – ведь вам придется подождать всего два дня. Стоит ли об этом говорить!

Нечего делать, приходилось ждать. Да и что они могли предпринять? Ехать в Бискру? А если они разъедутся с дядей? Это легко могло случиться, тем более что дядя мог вернуться ночью. Жан решил подождать, так как скромных средств детей на два дня должно было хватить. Он спросил у поручика совета, где бы им остановиться, и тот дал им своего денщика, который проводил мальчиков в гостиницу вдовы Сюрло. Там они нашли вполне удобное и недорогое помещение.

Но решение далось Жану нелегко: ему хотелось тотчас же ехать в Бискру.

Дети позавтракали в довольно грустном настроении и пошли гулять, чтобы как-нибудь убить время.

В Батне смотреть было почти нечего. Этот городок, когда-то служивший лагерной стоянкой герцогу Омальскому, в настоящее время сделался довольно важной стратегической позицией, но характер его – чисто военный. В городке есть церковь, хлебный магазин, мавританские бани, арабская почтовая контора, два общественных сада и две аллеи. Вот и все развлечения, которые он может предложить путешественникам, попавшим в эти края.

Поручик Шасерье, которого маленькие Кастейра встретили во время прогулки, посоветовал им осмотреть в окрестностях города кедровый лес в Белесме и маленькую деревушку Ламбезе, в которой есть знаменитые римские развалины. Но так как день уже клонился к вечеру, то Жан предпочел вернуться с братьями в гостиницу и отложить эту прогулку до следующего дня.

Кедровый лес в Белесме расположен на расстоянии пяти километров к северо-западу от Батны, на склоне Джебель-Шеллаты, его площадь – не менее четырех тысяч гектаров. Войдя в него, дети были поражены размерами растущих в нем огромных деревьев. Некоторые из них имели до шести метров в окружности, и их гордые вершины возвышались метров на двадцать от поверхности земли. Рядом с этими великанами наши три спутника были похожи на муравьев. Земля была усеяна кедровыми шишками и покрыта кедровыми иглами, по которым нога скользила, как по паркету.

С удовольствием погуляв пару часов в этом великолепном лесу, дети вернулись в гостиницу, позавтракали с большим аппетитом и отправились в деревушку Ламбезе, которую поручик также советовал осмотреть.

Ламбезе лежит в одиннадцати километрах к югу от Батны, в живописной лощине. Главный и, в сущности, единственный интерес в ней представляют римские развалины, часть которых превосходно сохранилась. Археологи особенно восхищаются развалинами храма Эскулапа[24], древними гробницами, Триумфальной аркой Септимия Севера[25] и преториумом[26]. Чтоб описать их подробно, понадобились бы целые тома. Но наши путешественники отнеслись к этим древним памятникам достаточно равнодушно. Эти живописные груды камней мало что говорили их детскому воображению. Совсем иное чувствовали они во время своей утренней прогулки в лесу, между исполинскими деревьями, на вершины которых они не могли смотреть без того, чтобы голова у них не закружилась; господствовавшая там тишина наполнила их души невольным благоговением.

Когда они возвратились из Ламбезе, г-жа Сюрло сказала им, что за ними приходил егерь от поручика Шасерье.

– Верно, дядя приехал! – воскликнул Мишель.

«Вряд ли, – подумал Жан про себя, – если бы дядя приехал, он сам пришел бы к нам, а не прислал за нами солдата. Может быть, он даже вышел бы нам навстречу, чтобы поскорей обнять нас».

К сожалению, его опасения оправдались: дядя и на этот раз ускользнул от них.

– Право, можно подумать, – сказал поручик, опечаленный не менее детей, – что ваш дядя нарочно от вас прячется. Представьте, как раз в то время, когда он с капитаном Мартеном собрался ехать из Бискры в Батну, какой-то туземец из Улед-Дауда пришел сказать ему, что старый черный лев, которого он уже две недели ищет по всем окрестностям, объявился около горы Бу-Изель. Дядя ваш тотчас же сказал капитану: «Отправляйтесь без меня, Мартен, и скажите товарищам, что не пройдет и недели, как я принесу им такую львиную шкуру, какую им нечасто приходилось видеть». С этими словами он расстался с капитаном и ушел с арабом из Улед-Дауда и со своим карабином, с которым никогда не расстается, на Бу-Изель.

– Видите, – сказал Жан, – я был прав, что не хотел дожидаться дядю в Батне. Если бы мы поехали прямо в Бискру, мы бы встретились с ним раньше, чем он отправился на Бу-Изель. А теперь Бог знает, когда мы увидимся с ним…

– Полно, вы не знаете своего дядю! Как ни хитер черный лев, а Кастейра с ним живо справится.

Жан не отвечал; он уже твердо решил, что делать. Он сказал себе, что поступит так, как должен бы был поступить двумя днями раньше, вместо того чтобы послушаться поручика Шасерье.

«Теперь хоть бы мне пришлось ехать за дядей до самого Бу-Изеля, – думал он, – я не остановлюсь до тех пор, пока не догоню его. Денег у меня довольно, чтобы взять места в дилижанс из Батны в Бискру и заплатить за все, что мы израсходовали у вдовы Сюрло. Отчего же нам не ехать? В дилижансе мы не устанем, а опасности я не вижу. До сих пор с нами не случилось ничего особенного, а как нас пугали, как отговаривали ехать!.. Авось и на этот раз все обойдется благополучно. Сказал же мне капитан Гастальди: “Если тебе будут говорить о смерти, иди прямо на нее и посмотри ей в глаза; это лучший способ узнать, есть ли она на самом деле”».

Думая так, храбрый мальчик поблагодарил поручика за его доброту и простился с ним, не сказав, однако, что он намерен делать. Затем он пошел в контору дилижансов, которые ходили в Бискру, и взял три места на империал[27] дилижанса, который отправлялся на другой день утром.

Глава 17

Вперед – во что бы то ни стало!

Места на империале были взяты из экономии. С них было все отлично видно, но зато солнце грело немилосердно. По мере того как дилижанс приближался к степи, становилось все жарче. Гораздо удобнее было бы путешествовать в этих краях ночью, но дороги здесь так плохи, что это просто невозможно. На самом деле из Батны в Бискру и вовсе нет дороги; только кое-где в самых неудобных местах положены бревна, а в сущности, эта дорога – не более чем след, оставленный проходящими караванами.

Растительности здесь почти не видно. За Аин-Тутой начинается каменистая пустыня. Затем следует извилистое ущелье, которому, кажется, нет конца. Потом дорога поднимается круто в гору и еще круче спускается в лощину, очень живописную, но не вполне безопасную.

Далее дилижанс движется по долине, перерезанной рекой Уэд-Кантара, и переезжает через пропасть по мосту, построенному еще римлянами. Вскоре дорога круто поворачивает, и перед пассажирами открывается великолепный вид, способный поразить даже самых равнодушных к красотам природы людей. Это оазис Эль-Кантара, в котором насчитывают до пятнадцати тысяч пальмовых деревьев. Маленькие Кастейра, несмотря на свой возраст, также были поражены этой чудной картиной.

За оазисом Эль-Кантара следует другой, оазис Эль-Утана. Затем дилижанс пересекает реку и выезжает на знаменитую возвышенность Сфа, с которой открывается грандиозный вид на пустыню. Никакими словами нельзя передать впечатление, которое овладевает путешественником при взгляде на эту беспредельную равнину. Его испуганному взору представляется неоглядная песчаная плоскость; лишь изредка встречаются на ней оазисы – Бискра, Сиди-Обка, Серианка, – пятнами чернеющие на однообразно серой поверхности пустыни. Многие сравнивают этот странный пейзаж с барсовою кожей, и такое сравнение вполне справедливо.

– Посмотри, Жан, точно море! – удивленно воскликнул Франсуа.

Действительно, легко можно вообразить, что видишь перед собою море, в особенности вечером, когда заходящее солнце освещает своими красноватыми лучами необъятную равнину Сахары. Желтоватые холмики, окаймляющие степь с севера и мало-помалу исчезающие на каменистой почве пустыни, удивительно похожи на цепи дюн, которые как будто выдаются на плоском берегу, а оазисы с их привлекательной зеленью, то одинокие, то расположенные поблизости один от другого, очень напоминают острова и архипелаги. И верблюд, это странное животное, переходящее по песчаному морю от одного зеленеющего островка к другому, вполне заслуживает название «корабль пустыни», которое дало ему поэтическое воображение арабов.

Но, кроме того, пустыня похожа на море еще тем, что и у нее есть свои дни безмятежного спокойствия, и свои страшные бури, во время которых к облакам поднимаются целые горы песка, как настоящие громадные волны. Говорят, что море более всего способно дать представление о бесконечности. Но пустыня в этом отношении действует на воображение, может быть, еще сильнее.

Дети во все глаза смотрели на расстилавшуюся перед ними картину, сами не понимая, что с ними происходит. Иногда у них вырывались простодушные восклицания, очень забавлявшие кондуктора, старого алжирца, давно привыкшего к восторгам путешественников. Но больше они молчали, и ими все сильнее овладевал тот странный ужас, который всегда возбуждает в нас все неизвестное и непонятное. По мере того как они углублялись в пустыню, им казалось, что они падают в бездну, из которой им уже не выбраться. Поэтому они несказанно обрадовались, увидев группу пальм, зелень которых представляла приятную противоположность печальному бесплодию пустыни. Подъехав ближе, они различили несколько домов, окруженных апельсинными, гранатовыми и оливковыми деревьями, которые гнулись под тяжестью плодов.

– Это Шетма, – с пренебрежением сказал кондуктор Жану, – если ты так восхищаешься этими жалкими кустиками, так что же ты скажешь о Бискре? Там, по крайней мере, двести тысяч пальмовых деревьев!

И точно, оазис Шетма, первый из Забанских оазисов, не может сравниться с лучшим и великолепнейшим из них – Бискрой, столицей и жемчужиной Заба.

Между тем наступал вечер. Шетма осталась позади, и дилижанс опять катился по необъятной равнине, взметая целые облака серого песка. Нашим путешественникам начинало казаться, что время тянется необыкновенно долго. Мрачное однообразие местности, по которой они проезжали, наполняло их сердца какой-то безотчетной тоской.

– Далеко ли еще до Бискры? – наконец решился спросить Жан.

– Нет, теперь уже близко, – сонным голосом отвечал кондуктор: – Видишь там, вдали, темную полоску? Это она и есть. Не больше чем через час мы будем на месте.

Но этот час, похоже, состоял больше чем из шестидесяти минут. Он давно уже прошел, а дилижанс все катился, и детям казалось, что их путешествию не будет конца…

Но все-таки наступил момент, когда дальний путь был окончен, и измученная шестерка лошадей, вся в пыли и в поту, въехала на главную и лучшую улицу Бискры, окаймленную с одной стороны красивыми и прочными зданиями, а с другой – обширным сквером, полным цветов и зелени.

Несмотря на современные постройки и на правильно спланированные улицы, украшенные изящными аркадами, у путешественника сразу возникает впечатление, что Бискра, так сказать, последний оплот цивилизации на границе Сахары. Как-то странно видеть на улицах этого необыкновенного города газовые фонари, окруженные группами бананов, и неуклюжие телеграфные столбы рядом со стройными, грациозными стволами пальм. И такие контрасты заметны во всем. На базаре рядом с арабской лавчонкой можно встретить французский магазин, как будто перенесенный сюда с парижского бульвара; возле французского отеля приютилась мавританская кофейня; к резким звукам туземного инструмента примешиваются нежные фортепианные аккорды. По улице важно прогуливается какой-нибудь арабский шейх с густой окладистой бородой, в своем национальном костюме, а рядом с ним – колонист в европейской паре из белого тика. У окна красивого европейского домика девушка в изящном туалете из светлой материи, прикрываясь зонтиком от ярких лучей солнца, смотрит на проезжих, а рядом из-под узкого портика арабского дома выглядывает неясное очертание женской фигуры, доверху закутанной в желтую чадру…

Сойдя с империала, Жан обратился к хозяину отеля «Сахара», во дворе которого остановился дилижанс, с вопросом, не знает ли он их дядю; тот ответил очень любезно:

– Кастейра? Как не знать! Он несколько раз заходил сюда. Теперь он в горах, но мы сегодня ждем его, если только он не проедет прямо в форт Сен-Жермен.

– В форт Сен-Жермен? – с беспокойством переспросил мальчик.

– Да, но это не очень далеко, всего в каких-нибудь четверти часах ходьбы; его видно отсюда.

И он указал на массивное каменное здание, возвышающееся над городом с северо-востока.

Форт Сен-Жермен, где располагается начальник местных французских войск, построен для того, чтобы держать в должном порядке соседние племена. Его обширная ограда с бастионами заключает в себе вместительные казармы, цистерны с большим запасом воды, склад фуража, провиантские магазины и военную пекарню, а также множество палаток, в которых живут офицеры.

Сердце Жана сильно забилось, когда, войдя с братьями в ограду форта, он увидел возле одной из палаток группу людей, состоявшую из нескольких военных, дам и детей. Может быть, и его дядя среди них?.. Но, к несчастью, Жан никогда не видел дядю и не мог его узнать, а подойти к незнакомым не решался. Пока он стоял в раздумье, не зная, что предпринять, девочка лет десяти, в розовом платье, заметила их и воскликнула:

– Мама, мама, посмотри, какие смешные мальчики!

Мать девочки с удивлением взглянула на братьев и сделала им знак подойти. Ободренный ее ласковым видом, Жан преодолел застенчивость, подошел и, сняв кепи, осведомился, не вернулся ли из гор господин Кастейра.

– Кастейра? – переспросил один из стоявших рядом военных, вынимая изо рта сигару. – А что тебе от него нужно?

– Мы его племянники, – ответил Жан, быстро обернувшись к офицеру в тайной надежде, что это и есть его дядя, – наша мать умерла и, умирая, наказала нам, чтоб мы ехали к вам, дядюшка.

– Ошибаешься, мальчуган, я не твой дядя, – с улыбкой сказал военный. – Кастейра здесь, только он еще не вернулся и, может быть, вернется не раньше завтра или послезавтра.

– А вы издалека? – ласково спросила подозвавшая их дама.

– Из Оверни.

– Из Оверни? Ах, бедняжки! Такие маленькие, а проехали такой далекий путь. Но скажите, разве ваш дядя не знает, что вы к нему едете? Он никогда не говорил нам о вас; мы даже не знали, что у него есть племянники.

Жан объяснил, что его дяде было послано письмо, но что он, вероятно, не получил его, так как ему писали в Алжир. Он рассказал, какого труда стоило ему напасть на след дяди и как он разыскивает его уже почти месяц и все никак не может найти.

– Это правда, Кастейра – неугомонный человек, – заметил один из присутствующих, – он и дня на месте не посидит!

– О, на этот раз вы с ним не разминетесь! – сказал другой. – Когда он убьет своего льва, он обязательно вернется сюда.

– К тому же, – прибавил третий офицер, – мы можем завтра же послать двух солдат сказать Кастейра, что его здесь ждут племянники, тогда он поторопится с возвращением.

– Ах, Боже мой, а я и не подумала! – воскликнула вдруг мать девочки в розовом платье. – Бедные дети приехали, верно, в дилижансе и с тех пор, конечно, ничего не ели. Вы должны умирать с голоду, бедняжки мои! Пойдемте же со мной, я вас накормлю. Не знаю только, где я вас потом уложу спать.

– Об этом не беспокойтесь, мадам Леруа, – сказал один из офицеров. – Комендант ведь велел отвести у себя комнату для Кастейра, так почему бы не постелить им там? Комендант наверняка позволит, а Кастейра будет рад найти у себя родных.

– Вы совершенно правы, Гантельи. Пожалуйста, предупредите коменданта и распорядитесь обо всем, а я пришлю к вам детей после ужина.

Сказать по правде, дети действительно едва держались на ногах, но не столько от голода, сколько от усталости. Они встали в четыре утра и с тех пор весь день ехали под палящим солнцем. Мадам Леруа накормила их великолепным ужином, но ели они как во сне, а потом не могли вспомнить, как приходили к коменданту, как добрались до комнаты, как разделись и легли. Лишь только головы мальчиков коснулись подушек, все трое тотчас уснули глубоким сном.

Утром, когда дети еще спали, за ними пришел солдат от коменданта, который хотел их увидеть до своего отъезда в Батну, где ему нужно было побывать по делу. Жан тотчас встал, разбудил братьев, и все трое пошли к коменданту. Это был сухопарый человек среднего роста, почерневший от жаркого солнца пустыни. Он принял детей с тою ворчливой резкостью, которую развивает в людях привычка повелевать:

– Капитан Гантельи говорил мне о вас. Как я вижу, вы молодцы-ребята, все в дядюшку, нетрусливого десятка – это я люблю. Пока он вернется, оставайтесь здесь и будьте как дома. Обедать вы будете, конечно, с нами в столовой. Ваш дядя сейчас гостит у бени-буслиманов, это дружественное нам племя; я уже распорядился послать туда двух егерей – известить Кастейра, что вы здесь.

– Позвольте вас спросить, господин комендант, – сказал Жан, – ваши люди еще не ушли?

– Нет еще, а что?

– Нельзя ли и нам пойти с ними?

– Пойти с ними? Ты с ума сошел! Зачем? А если Кастейра уже уехал от бени-буслиманов, ведь не поедете же вы за ним до Бу-Изеля?

– Отчего же не поехать, ведь ваши люди пойдут туда же?

– Ей-богу, ты молодец! Люблю таких! Ты, похоже, мало перед чем струсишь. Слушай! Благоразумнее всего с твоей стороны было бы дождаться дядю здесь, но если ты так хочешь ехать ему навстречу, поезжай, пожалуйста, я согласен. Я даже дам тебе лошака, ведь дороги в горах чертовски круты. Кроме того, там нужно быть очень осторожным: если заблудишься, не скоро снова попадешь на прямой путь. Но я дам тебе проводников, которые отлично знают все тропинки. А бени-буслиманов нечего бояться, они – наши приятели. Итак решено: через час приходите к моей палатке; егеря будут там с лошаком. Ну, до свидания, счастливого пути. Кланяйтесь дядюшке, когда его увидите!

– Ей-богу, ты молодец! Люблю таких! – сказал комендант Жану.

Жан горячо поблагодарил коменданта и пошел проститься с мадам Леруа.

– Не понимаю, как это комендант решился отпустить вас! – воскликнула она, когда узнала, что они отправляются в горы. – В такую-то жару! Да вы и не дойдете, на дороге умрете! Неужели вы не можете подождать дядю здесь, всего-то день или два? Вы и так уже намучились, отыскивая его!

Но Жан твердо стоял на своем. Тогда добрая женщина начала уговаривать его по крайней мере оставить в форте Франсуа и Мишеля.

– Поезжай один, если уже тебе так хочется, – говорила она. – Ты сильнее братьев и легче перенесешь усталость. Да и тебе будет спокойнее, если не придется тащить их за собой.

Несколько мгновений Жан колебался, но вдруг он вспомнил, что обещал умирающей матери никогда, ни под каким предлогом не расставаться с братьями. Мишель и Франсуа со своей стороны объявили, что пойдут вместе с Жаном.

– Экие негодные мальчишки! Один упрямее другого! – с досадой проворчала мадам Леруа, но тем не менее накормила детей отличным завтраком и насовала им в карманы всяческих припасов, какие только попались ей под руку.

Когда явились солдаты с лошаком, добрая женщина поручила им детей и взяла с них слово не оставлять ребят до тех пор, пока они не найдут дядю.

– Будьте спокойны, мадам Леруа, – сказал один из егерей, суровый служака, по имени Шафур, – будем глядеть в оба.

Жан посадил Мишеля и Франсуа на лошака, а сам пошел позади вместе с солдатами. И маленький караван покинул форт, направляясь к Ауресу.

Глава 18

Шафур, прозванный «стариной» за множество шевронов, украшавших рукав его мундира, был человек незлой, но грубый и нетерпеливый. Солдат он был отличный, храбрый; он служил уже тридцать лет, из которых около двадцати пяти провел в Африке. Он участвовал во всех битвах, данных французами в Кабилии[28], был более или менее опасно ранен раз шесть, а два раза оставался замертво на поле сражения.

Но, несмотря на все свои подвиги, он все-таки оставался простым солдатом. Повышению по службе мешало то, что, во-первых, он был совершеннейший невежда и, во-вторых, имел скверный характер: упрямый, как осел, он вечно завидовал всем и всему, постоянно ворчал, жаловался, что к нему несправедливы, и ругался с утра до вечера; в довершение всего он не упускал случая приложиться к рюмочке.

Но у него было два неоценимых качества, которые и побудили коменданта послать его навстречу Кастейра: он превосходно знал местность и отлично говорил по-арабски.

Путешествие к бени-буслиманам вовсе не нравилось старику; едва они вышли за ворота, как он проворчал, обращаясь к своему товарищу:

– Нечего сказать, приятная прогулка! Очень нужно было коменданту навязать нам этих трех поросят. Право, он принимает нас за кормилиц!

Дурное расположение духа угрюмого солдата усиливалось, по мере того как им приходилось подниматься все выше по горным тропинкам, хотя и весьма живописным, но очень крутым. Местами эти тропинки шли в тени под высокими кедрами, но большей частью дорога тянулась на солнцепеке, крутыми извилинами, по неровной песчаной местности, усеянной крупными каменьями.

Несмотря на это, Жан так стремился поскорее добраться до бени-буслиманов, что он очень неохотно останавливался на привалах, на которые не скупился Шафур. Мальчику несколько раз предлагали сесть на лошака вместо Мишеля или Франсуа, но он наотрез отказывался и доблестно продолжал идти пешком.

Наконец, спустя четыре часа после утомительного подъема на скалистую возвышенность, маленький караван прибыл в деревню Семура, принадлежавшую бени-буслиманам.

Шейх деревни, толстяк с грубым и маловыразительным лицом, вышел навстречу чужестранцам и объявил им, что видел господина Кастейра накануне и что господин теперь на Бу-Изеле.

Известие это не ослабило мужества Жана, хотя он и изнемогал от усталости, но удвоило дурное расположение духа Шафура.

– Разве мы не останемся здесь ужинать и ночевать? – спросил его товарищ.

– Как бы не так! – отвечал солдат с многозначительной гримасой. – Чем нас будет угощать этот старый скряга, шейх Лагдар? Сухими финиками, черными лепешками да гнилой водой! Нечего сказать, хорош ужин! Пусть сам угощается этой дрянью, а мы лучше поскорей уберемся отсюда. Я знаю в трех километрах от Семуры ферму, где нас, по крайней мере, накормят по-христиански. Вперед, живо, чтобы поспеть в Сен-Филипп до ужина!

Час спустя, когда уже начало темнеть, Жан увидел в нескольких шагах от дороги четырехугольное строение с бастионом с одной стороны и башней с другой. Зубчатая ограда придавала этому странному жилищу вид крепости. Это и была та самая ферма Сен-Филипп, о которой говорил Шафур.

Жан увидел в нескольких шагах от дороги четырехугольное строение с бастионом с одной стороны и башней с другой.

Как и рассчитывал старик, фермер со своим семейством как раз собирался ужинать, когда наши путешественники вошли во двор. Неожиданных гостей приняли очень ласково, и не только потому, что фермер был дружен со «стариной», но и потому, что в Алжире гостеприимство чрезвычайно развито. Стол, на котором был накрыт ужин, был большой, и все удобно поместились за ним. Шафур, его товарищ, Жан и оба его брата по достоинству оценили ужин фермера, и можно сказать с уверенностью, что никто из них не пожалел о финиках и лепешках семурского шейха.

После ужина, пока хозяйка готовила постояльцам ночлег, Шафур, уже успевший за столом рассказать, куда и зачем они идут, спросил Жана:

– Ну что, мальчуган, здесь ведь не так жарко, как на дороге в Семур?

– Еще бы! – ответил Жан.

– Ведь гораздо приятнее сидеть здесь с друзьями, чем таскаться по горам на солнцепеке, умирая от жажды и рискуя каждую минуту свернуть шею? Правду я говорю?

– Совершенную правду, – с улыбкой подтвердил ничего не подозревавший Жан.

– Так вот что я тебе скажу! – воскликнул Шафур. – Оставайся-ка завтра здесь, со своими братишками и со своей собакой, а мы с Монистролем одни пойдем навстречу твоему дядюшке. Без вас мы будем двигаться гораздо быстрее, а с вами – никогда не дойдем. Сегодня ты шел молодцом, но это был только первый день, а завтра ты не так запоешь… Я-то знаю, каковы здесь дорожки! Итак, решено: оставайтесь здесь с Морелем; он будет ухаживать за вами, как за своими детьми.

– Я очень благодарен господину Морелю, – твердо и решительно возразил Жан, – но лучше я тоже пойду навстречу дядюшке.

– Скажите на милость, каков упрямец! – вспылил Шафур. – Ему же добра желают, а он и слушать не хочет!

– Мы усталости не боимся, мы к ней привыкли, – добавил Жан. – И теперь, когда нам остается всего несколько часов до встречи с дядюшкой, неужели мы испугаемся…

– Значит, ты непременно хочешь идти? – перебил его старик.

– Непременно, господин Шафур.

– Ну как хочешь! – сказал солдат, побагровев от гнева.

Фермер Морель тоже начал уговаривать Жана остаться, но мальчик стоял на своем.

– Не приставай к нему, Морель, – сказал Шафур с притворным равнодушием, – ведь с этими ребятишками все равно не сладишь!

Старый солдат набил свою трубку и, взяв под руку фермера, увел его во двор.

Довольный, что ему удалось поставить на своем, Жан отправился с братьями в приготовленную для них комнату. Все трое с наслаждением растянулись на мягкой постели и вскоре уснули.

На следующее утро Жан проснулся рано. Хотя солнце едва взошло, его поразила необыкновенная тишина, господствовавшая во всем доме. Он сразу вспомнил, как легко накануне уступил ему Шафур, и в уме у него мелькнуло страшное подозрение. Он наскоро оделся и бросился в конюшню: лошака там не было.

– Они ушли! – воскликнул он с отчаянием.

– Уже с четверть часа, как ушли, – подтвердил трудившийся во дворе работник. – Если хотите их догнать, идите скорее.

– А где господин Морель?

– Ушел на работу в поле.

Сердце бедного мальчика болезненно сжалось и слезы подступили к глазам, но это была лишь минутная слабость. Он бросился в комнату, разбудил братьев и сказал, что солдаты ушли без них и что им нужно идти как можно скорее, чтобы их догнать.

– А лошака они взяли с собой? – спросил Франсуа.

– Да, с собой, – ответил Жан.

– Значит, нам придется идти пешком?

– Да, пешком.

Франсуа не возражал, а только глубоко вздохнул; он, конечно, предпочел бы ехать, как вчера, на длинной сухой лошадке, как он называл лошака, чем идти пешком по жаре, но делать было нечего.

Через четверть часа они уже были готовы. Покидая ферму, Жан поручил работнику поблагодарить фермера за гостеприимство. Али, который за ночь отлично выспался, весело прыгал перед мальчиками.

Жан был уверен, что если они поторопятся, то непременно догонят Шафура и Монистроля. Дорогу он знал хорошо: вчера он слышал разговор Шафура с Морелем, обсуждавших дорогу: нужно идти вверх по речке Уэд-эль-Абиад до самого ее истока, потом перейти на речку Уэд-эль-Эрс и идти по этой речке до двух гор, Джебель-Гуссун и Джебель-Арума, у подножия которых она протекает, потом взять влево и идти все прямо – до самого Бу-Изеля. Названия рек и гор Жан, конечно, не запомнил, но дорогу усвоил, а это было главное. К тому же он был убежден, что до Бузеля остается всего несколько миль, и думал даже, что им и не придется идти до конца, а просто на полпути они встретят дядю со шкурой убитого льва.

Жан был уверен, что если они поторопятся, то непременно догонят Шафура и Монистроля.

«А если даже нам придется идти до Бу-Изеля, – думал он, – так и то не беда: благодаря доброй мадам Леруа в сумках и карманах у нас провизии на целый день. Значит, бояться нечего. Главное, нужно поспешить, чтобы догнать солдат. Воображаю, какую мину скорчит Шафур, когда увидит нас. Он, верно, думает, что мы до сих пор спим на ферме».

Мысль о том, как будет раздосадован старый служака, заставляла Жана невольно улыбаться. Некоторое время наши маленькие путешественники весело шли по берегу Уэд-эль-Абиад, довольно богатом растительностью. С утра было нежарко, и они не чувствовали усталости. По дороге им попадалось много красных куропаток; Али гонялся за ними, и испуганные птицы с криком разлетались от него. Франсуа, глядя на них, хохотал до упаду. Но мало-помалу он начал отставать и жаловаться на усталость и голод, а Жану не хотелось останавливаться, пока они не догонят солдат.

– Потерпи еще немного, – уговаривал он брата, – они наверняка уже близко. Когда мы их догоним, вы с Мишелем опять сядете на лошака и отдохнете.

Франсуа послушался и прошел еще с полчаса, но Жан и сам уже видел, что его бедный маленький брат совсем выбился из сил. Тогда он решился сделать привал. Дети расположились на берегу, с аппетитом поели, напились воды из речки – горстями, так как у них не было ни кружки, ни стакана, отдохнули с четверть часа и весело пустились дальше.

Было уже около полудня, солнце жгло сильнее, а дорога, до сих пор сравнительно легкая и удобная, становилась все хуже. Выше по течению у речки Уэд-эль-Абиад начались крутые песчаные берега, кое-где поросшие тощим кустарником. Чтобы не удаляться от воды, которая все-таки навевала прохладу, дети спустились к самой реке. К сожалению, она становилась все меньше и меньше и, наконец, обратилась в узкий ручей, протекавший по скалам, гладкая поверхность которых ярко отражала солнечные лучи. Передвигаться по этим скалам было очень трудно, и, несмотря на все желание идти быстрее, бедные дети вынуждены были часто останавливаться. Наконец, уже к вечеру, они достигли второй реки, Уэд-эль-Эрс, о которой говорил накануне Шафур. Берега этой реки гораздо шире и живописнее. Наши путники страшно устали, в особенности Франсуа, и не могли противостоять искушению присесть и отдохнуть под группой деревьев, бросавших достаточно густую тень. Отдых был им необходим, тем более что они уже опять успели проголодаться. Но прежде чем приняться за еду, все трое с наслаждением напились из реки, вода которой показалась им необыкновенно вкусной, даже сладковатой. Утолив жажду, они доели все, что у них было. Но Жан об этом не беспокоился. Правда, он потерял надежду догнать солдат, но зато был уверен, что Бу-Изель уже недалеко и что они скоро встретят дядю. Не зная, сколько времени прошло с тех пор, как они пустились в путь, он рассчитывал, что вечер наступит еще не скоро. Но вдруг наши путешественники, к полному своему изумленно, внезапно очутились в глубоком мраке. В Алжире, как известно, ночь наступает быстро: сумерек не бывает…

– Жан, – дрожащим голосом спросил Франсуа, – неужели мы будем ночевать здесь, на дороге?

– Зачем? – ответил Жан, стараясь говорить как можно веселее. – Сейчас взойдет луна, мы опять пустимся в путь и скоро дойдем до какой-нибудь деревни, где нас пустят ночевать.

– А если мы не найдем ни деревни, ни фермы? – спросил Мишель.

– Может ли быть, чтобы на такой славной реке не было домов? – возразил Жан. – До сих пор мы их не видели, потому что шли такой дорогой, где земля очень сухая и на ней ничего не растет. Что же стали бы разводить фермеры? Здесь – другое дело; здесь есть и вода, и деревья, и зелень, земля должна быть отличная, и не может быть, чтобы никому не пришло в голову построить здесь дом.

– Это правда, – согласился Мишель, – только взойдет ли луна? Если ее не будет, мы пройдем мимо домов и не увидим их. Посмотри, как темно…

– Ничего, как-нибудь увидим. А вообще-то я, пожалуй, и не прочь переночевать под деревом.

– Или где-нибудь в скале… – добавил Франсуа, который, видя, что братьям не страшно ночевать на дороге, тоже перестал бояться.

– Одна ночь под открытым небом – не беда, – сказал Жан, – и я уверен, что мы отлично выспимся.

– Я и сам так думаю, – поддержал Мишель. – Ой, что это? Посмотри, Жан, к нам как будто бежит собака.

– Да, – согласился Жан, – видишь, я был прав, здесь где-нибудь неподалеку дом.

Жан начал звать собаку, но она, вместо того чтобы идти на его зов, вдруг взвизгнула и бросилась бежать. Али вскочил с места и бросился было за ней, но, пробежав несколько шагов, вернулся к хозяевам.

– Какая странная собака, – сказал Франсуа, – она точно испугалась нас.

– А собака ли это? – засомневался Мишель.

– Что же это, по-твоему? – спросил Жан.

– Почем я знаю? Может быть, волк.

– Ну, вот еще! Разве ты забыл, что говорил нам Лефильель: в Алжире нет волков.

Жан был прав, волки в Алжире не водятся. Но и Мишель не совсем ошибался. Зверь, о котором шла речь, был не волк и не собака, но имел много общего с обоими. Это был шакал, плотоядное животное, очень распространенное в этих краях. Шакалы, вообще говоря, опаснее для кур и кроликов, чем для людей. Они чаще всего рыскают стаями, штук по тридцать или даже по сорок, высылая вперед разведчиков, которые высматривают, не грозит ли откуда-нибудь опасность. Тот, которого увидел Мишель, был, по всей вероятности, одним из таких разведчиков, и его пронзительный визг послужил сигналом, которым он хотел предупредить стаю об опасности. В сущности, опасность была не так уж велика. Но если бы стая знала, каких слабых противников она найдет в трех бедных, измученных детях, она, возможно, не разбежалась бы, а скорее могла напасть на них.

Между тем взошла луна.

– Пора в дорогу, – сказал Жан, – я готов об заклад побиться, что не пройдем мы и ста шагов, как увидим где-нибудь свет в окошке или дым из трубы.

– Помоги мне встать, Жан, – попросил Франсуа, – я так устал.

Как часто бывает, бедный ребенок понял, как велика его усталость, только когда пришлось снова пуститься в путь. Он едва мог стоять на ногах. Но он все-таки постарался переломить себя и побрел потихоньку, шаг за шагом, опираясь на Жана и на Мишеля. Жан утешал его, уверяя, что трудно идти только поначалу и что ноги у него постепенно разойдутся. А сам между тем высматривал, нет ли где вдали огонька, один вид которого так оживляет усталого путешественника. Но нигде ничего не было видно. Жан уже начинал понимать, что им далеко не уйти, и решил заночевать под открытым небом. Но ему все-таки хотелось отыскать хоть какое-нибудь убежище, способное защитить их от холода, так как ночь была достаточно свежа. Скал поблизости не было, но местами встречались довольно густые деревья. Жан уже собрался было расположиться под дуплистым пробковым дубом, как вдруг увидел шагах в двадцати от него полуразрушенный шалаш из глины и из древесных ветвей. Это было жалкое убежище, но все же лучше, чем ночлег под открытым небом. Жан быстро вычистил накопившийся в шалаше мусор, натаскал в него листьев и поправил, как мог, ветки на крыше. Спальня вышла хоть и не совсем удобная, но все же в ней можно было провести ночь, не рискуя простудиться.

Как бы там ни было, дети как-то расположились и вскоре уснули глубоким сном. Жан, как старший в экспедиции, выбрал себе самое опасное место – возле дверей; Али растянулся рядом с ним.

Долго ли спал Жан? Он и сам не знал, но звезды ярко сверкали сквозь щели в плетеной крыше, когда он проснулся от какого-то неожиданного толчка. Его разбудил Али, который с громким лаем бросился на нескольких шакалов, стоявших у самого шалаша. К счастью, шакалы трусливы, и ночные посетители, услышав лай собаки и увидев вскочившего на ноги Жана, тут же разбежались.

Тем не менее после такой тревоги Жан больше не смог заснуть. Удостоверившись, что Мишель и Франсуа спят глубоким сном, он сел так, чтобы ему было видно все поблизости от шалаша, и решил сторожить до рассвета. Али, разогнав шакалов, опять улегся возле своего хозяина и вскоре спокойно заснул. Высоко поднявшаяся луна озаряла всю окрестность мягким светом, позволявшим видеть достаточно далеко. Местами деревья и неровности почвы бросали тени на освещенное пространство, чернеющее причудливыми пятнами. Жан пристально вглядывался в даль, и – странное дело! – местность, такая пустынная днем, ночью показалась ему населенной и полной жизни. Каждую минуту мимо него мелькали тени, как бы гоняясь одна за другой. Его слух улавливал в ночной тишине множество неясных звуков; слышались как будто бы торопливые шаги, под которыми осыпались камешки, песок и хрустели ветки. Порой слышались и другие звуки, более угрожающего характера – зловещий вой шакалов и гиен или далекий грозный рык пантеры или, возможно, льва.

Жан вслушивался в эти разнообразные звуки скорее с любопытством, чем со страхом, так как они слышались довольно далеко от шалаша. Но вдруг все затихло; воцарилось какое-то странное, глубокое и зловещее безмолвие. Жан вздрогнул, как бы предчувствуя приближение какой-то неизвестной опасности, и этот невольный ужас еще усилился, когда Али вдруг вскочил и прижался к нему, дрожа всем телом…

Прошло несколько секунд, и вдруг раздался страшный рев, подобный грому. Жан никогда не слышал львиного рыка, но почему-то тут же узнал его; сердце мальчика замерло в несказанном ужасе, кровь застыла у него в жилах. Перед этой грозной силой он чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным. Жан не знал, что лев был еще очень далеко, и каждую минуту ждал, что он вот-вот появится перед ним.

Но даже в таком отчаянном положении мальчик не забывал о братьях. «Какое счастье, – пронеслось у него в голове, – что они спят и ничего не слышат».

Между тем время шло, а лев не появлялся, и Жан мало-помалу успокоился. Страшный рев слышался через короткие промежутки времени почти до самого рассвета. Но как только взошло солнце, он вдруг прекратился. Вместе с ним затихли и все прочие зловещие ночные звуки, и Жан смог наконец забыть свой ужас в спокойном сне, который восстановил его силы.

Когда храбрый мальчик проснулся, солнце стояло уже высоко над горизонтом. Маленький Франсуа совершенно отдохнул и весело играл с Али, который, по-видимому, и не помнил, как трусил ночью.

Дети вышли из шалаша, умылись в реке и продолжили путь в горы. Провизии у них больше не было, и им пришлось пуститься в дорогу натощак. Несмотря на это, Жан не отчаивался; он был твердо уверен, что все их бедствия должны скоро кончиться.

Горные тропинки, по которым мальчики шли, стараясь не сильно удаляться от реки, становились все круче. Местами тропинка и вовсе исчезала. Жан шел то по холмикам голубовато-серой глины, то по сверкающим, скользким скалам. Местность была совершенно голая, лишь изредка попадались тощие кусты можжевельника. Только вдали, на склонах гор, виднелись желтые прямоугольные пятна: это были скудные хлебные поля, с трудом распаханные и засеянные между скалами.

Около четырех часов дети бодро шли по этой бесплодной местности в надежде добраться до Бу-Изеля. Но он как будто уходил от них все дальше и дальше; нигде не было видно ни деревушки, ни фермы, не встречалось ни одного живого существа.

Между тем наступил томительный полуденный зной. Положение маленьких путников было ужасно. Измученные усталостью и голодом, они едва держались на ногах. Жан благоразумно старался не удаляться от реки; время от времени дети подходили к ней и пили горстями теплую, мутную воду, которая утоляла жажду и хоть немного поддерживала их силы.

Но впереди ребят ожидало новое испытание, самое страшное из всех, какие им пришлось перенести. Жар был невыносимым; стало так душно, что почти невозможно было дышать. И вдруг со всех сторон начала подниматься песчаная пыль, густая и мутная, как туман. Небо, несколько минут тому назад ярко-голубое, вдруг сделалось свинцового цвета, а вскоре полностью покрылось красными облаками. В то же время начал порывами дуть горячий ветер, как будто выходивший из жерла жарко натопленной печки.

Окруженные облаками пыли, ослепленные горячим дуновением, которое жгло им лица, задыхаясь от невыносимого жара, дети в ужасе остановились, не зная, что делать.

Это был сирокко, или симун, гвебли – ужасный ветер Сахары, губительный для всего живого. От его смертоносного дыхания листья на деревьях моментально сохнут и чернеют, как будто под ними развели огонь. У животных шерсть поднимается дыбом, глаза наливаются кровью; поджав хвост и высунув язык, они торопливо прячутся по своим логовищам. При первом признаке сирокко арабы также скрываются в своих жилищах и, завернувшись в бурнусы, забиваются в угол, стараясь укрыться так, чтобы раскаленный воздух не касался ни одной части тела. Если сирокко застигает в пути караван, верблюды ложатся на землю, а люди прячутся под ними.

Очутившись без защиты, лицом к лицу с этим новым ужасным бедствием, наши маленькие путешественники совершенно растерялись. Им казалось, что настал их последний час. В ушах у них шумело, в глазах мелькали кровавые пятна, дыхание в груди стеснилось; через несколько минут они лежали на земле – неподвижные, бесчувственные, едва живые.

Бедные дети!

Глава 19

Два часа спустя ветер стих, снова ярко засияло солнце. Если бы не толстый слой красноватого песка, покрывавший землю, можно было подумать, что страшной бури, которая только что свирепствовала во всей округе, и вовсе не было.

Дети все еще лежали без чувств на том же месте, где упали, в олеандровых кустах, окаймлявших речку. Песчаная пыль накрывала их, как одеяло.

Благодаря своему крепкому телосложению Жан очнулся первым. Ему казалось, что он проснулся после тяжелого сна; все тело у него как будто онемело, голова отяжелела, в ушах раздавался какой-то странный шум. Прошло несколько минут, прежде чем он смог сообразить, что с ними случилось. Но мало-помалу к нему возвратились и полное сознание, и прежняя гибкость членов. Только шум в ушах, похожий на стук, все еще продолжался и слышался так ясно, так отчетливо, что мальчик, в конце концов, заподозрил, что это не в ушах у него шумит, а что-то стучит и, похоже, где-то поблизости.