«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) Корчевский Юрий
– Мертвяки одни. Все воюют, друг дружку убивают – зачем? Рано или поздно война все равно закончится. Вон мы в школе учили – сто лет война Франции и Англии продолжалась, но и та закончилась. Наверное, воевать устали. Охота подраться – подеритесь кулаками. И все! Кто в деревнях да в местечках остался? Бабы, дети малые да старики. Кто хозяйство поднимать будет?
– Правильно говоришь. Только не мы войну эту начали. Ты за кого?
– Ни за кого, я – сама по себе. С мужем до войны на хуторе поселились. Хорошо жить начали: корова, птица во дворе – только работай, не ленись. А тут война проклятая грянула. Советы отступили, немцы пришли. До хутора они не добрались. Как-то муж в город пошел, хотел полмешка пшеницы на керосин для лампы поменять, а его полицаи сцапали.
С тех пор – ни слуху ни духу. Жив ли, нет – не ведаю. И кто я теперь – вдова или мужняя жена – непонятно.
– А Советы придут?
– Что мне коммунисты? С немцами я не якшалась, работать буду, свое хозяйство снова заведу. У меня, кроме коровы, ничего не осталось. Поляки приходили – всех кур постреляли, с собой унесли; украинские самостийники – кабанчика прирезали на пропитание. Даже советские партизаны были – и то всю муку унесли.
– Тяжело одной.
– А то! Каждый женщину норовит обидеть.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать два.
Сергей мысленно охнул. Почти сверстница его, а выглядит старше. Жизнь ли ее так состарила или пережитое? Впрочем, в его прошлом – или будущем – мире, если женщину от косметики отмыть, еще неизвестно, как она выглядеть будет. А на Василине ни туши, ни румян, ни губной помады – ничего. Может, и хотела бы выглядеть получше, попривлекательней, да где во время войны взять ту же губную помаду? Несбыточная мечта!
– Ты чего замолк?
– Устал, отдыхаю.
– Для хворого или раненого – вот как ты, сон – первое дело.
– Куда меня?
– В грудь, дырка спереди и сзади.
– Навылет, значит.
– Затягиваться раны стали, еще недельку – может, и вставать начнешь.
– Долго.
– Вот чудак-человек. Скажи спасибо, что жив остался.
– Кому спасибо?
– Да хоть Богу, хоть Святой Марии.
– Неверующий я.
Василина вышла во двор, а Сергей снова уснул. Проснулся он уже вечером, поел свежеиспеченного хлеба с молоком. Вкуснотища! В армии хлеб черный и зачастую черствый давали, а молока он не видел уже давно.
Вспомнилось детство. Мама утром наливала кружку молока, отрезала ломоть хлеба, а он, Сергей, капризничал, есть не хотел. Молод был, неразумен. Сейчас бы весь каравай съел.
Сергей дожевал хлеб – особенно понравилась румяная
корочка, подобрал крошки и кинул их в рот. В желудке разлилось приятное тепло.
Он откинулся на подушку. Вроде простое, обыденное действие, а как устал! Выкарабкался из лап смерти, жив остался, а сил нет.
Сергей провел рукой по щеке. Щетина изрядная, руку колет. Побриться бы, а станка нет, в «сидоре» остался – там, на месте ранения.
Что с группой? Погибла или удалось вырваться? Если живые остались, наверняка в отдел контрразведки вернулись. Тогда почему его никто не ищет? Сочли убитым, или вся группа бесславно полегла?
Бессилие, а пуще всего обида на себя за допущенную ошибку угнетали. О себе бы как-то в отдел сообщить – что ранен и жив. Только вот как? Телефона нет, а рисковать Василиной, посылая ее в ближайший отдел контрразведки, он не хотел. Она и так ради него жизнью рисковала. Теперь ухаживает за ним, как за малым дитем, кормит-поит, горшки выносит. По большому счету – оно ей надо? Он ей не родня, да отплатить за заботу ничем не может, денег нет. На оккупированных и освобожденных территориях был в основном натуральный обмен. Меняли продукты на вещи, ценности. При немцах в ходу были оккупационные марки, не ценившиеся ни самими немцами, ни жителями. Боольшую цену имели рейхсмарки, но после прихода советских войск и они потеряли свою значимость. А поскольку зарплату платили только госслужащим, то остальное население советские рубли в руках не держало.
Через несколько дней Сергей смог сам переворачиваться в постели и даже пробовал присаживаться, но голова кружилась, накатывалась слабость, и он падал без сил, обливаясь липким холодным потом.
Однако время и молодой организм брали свое, и через неделю он уже сидел в постели, спуская с кровати ноги. Потом стал доходить до стола, уставал, садился на стул и после небольшого отдыха возвращался к кровати.
Когда он осилил путь до двери, Василина сказала:
– Провонялся ты уже, меняться пора. Завтра у нас будет банный день, а то скоро вши заведутся.
Сергей и сам хотел помыться, а то кожа уже начала чесаться, да и волосы отросли.
– Василина, бритвы или станка не найдется? Побриться бы мне.
– Это можно, от мужа станок с помазком остались. И постричься не помешает, уж больно ты страшен. Да и худ – кожа и кости.
– Были бы кости, а мясо нарастет, – отшутился Сергей. Он сидел у окна, смотрел на мелкий моросящий дождь и
думал об отделе. Как там восприняли его исчезновение? Убитым сочли или вообще в дезертиры записали? Как он объяснится, явившись в ОКР? Что в контрразведке СМЕРШ, что в НКВД, что в разведке – политической и военной – сотрудникам полностью не доверяли. Время было такое, подозревали всех и во всем. Чего стоили репрессии 1937–1938 годов, когда расстреливали честных, знающих свое дело и преданных партии и стране людей?
И, зная об этом, Сергей не без оснований беспокоился за свою судьбу. Да еще угнетала неизвестность о судьбе группы, которой он командовал. Спрос за группу с него будет. Попробуй оправдаться за то, что купился на чучела! Обманул его все-таки польский поручик. Молодой, улыбчивый, а коварства и подлости на клубок змей хватит. Подманил ловко дымком от костра, чтобы по лесу за группой не бегать, заманушку из чучел соорудил. Дешево и сердито! А он, тупица, на наживку клюнул. Вот и расхлебывай теперь кашу! И обидно-то как! Сопливый поручик развел его, «чистильщика» с опытом! И стыдно!
Правда, после некоторых раздумий Сергей стал сомневаться – а те ли поляки во главе с поручиком Збигневом его подловили? Что с его группой сражались поляки, он не сомневался – кричали с той стороны по-польски, этот язык не спутаешь ни с каким другим. Но ведь самого поручика он не видел. Может, другая группа была? Как-то не хотелось верить в такое вероломство.
С утра Василина протопила баню, натаскала из колодца воды. Неудобно было Сергею: он, мужик, в избе сидит, а женщина мужскую работу делает. Но ничего, он выздоровеет – поможет. Он уже увидел, что и двор, и дом нуждаются в мужских руках – крыльцо поправить, забор подремонтировать.
К полудню только Василина зашла в избу.
– Банька готова, сейчас я белье соберу.
Она порылась в сундуке и достала мужнино белье – нижнюю рубашку и кальсоны. Развернула, прикинула на Сергея и прыснула.
– Ты чего?
– Муж-то мой поздоровее тебя был. Смотри, кабы исподнее не потерял.
В комоде она отыскала бритву, помазок, ножницы, и все это отнесла в баню. Вернулась с калошами.
– Обувай.
Сергей сунул ноги в калоши, Василина накинула ему на плечи фуфайку.
– Пошли, я помогу, – она приобняла Сергея за талию. Он старался идти сам, но на пороге споткнулся и упал бы, если бы не ее поддержка. Еле добрел до бани за избой.
Василина усадила его в предбаннике на лавку, сняла телогрейку и начала стричь волосы на голове. Сергей даже удивился – откуда столько волос? Ведь в рейд он шел коротко остриженным.
Василина принесла осколок зеркала, дала кусочек мыла и налила в кружку горячую воду.
– Брейся, а то ты на лешего похож.
Сергея как током ударило. Это же его фронтовое прозвище! Он посмотрел на себя в зеркало и еле узнал. Лицо худое, бледное, борода – как у старика, с проседью, волосы на голове «в кружок», как у казака, и выстрижены неровно.
Сергей вздохнул и стал бриться. Волосы аж трещали под лезвием бритвы. Зато, глядя в зеркало, увидел – после стрижки и бритья он стал похожим на себя.
Из мыльни вышла Василина – совершенно голая. Сергей отвел взгляд, а женщина усмехнулась.
– Ты посмотри, сразу помолодел лет на десять. Пошли мыться.
Сергей зашел в темную мыльню, едва освещавшуюся через маленькое, в две ладони, оконце.
– Ложись.
Сергей послушно улегся на лавку. Василина окатила его из ведра теплой водой, потом окунула мочалку в раствор щелока – настой воды на древесной золе – и принялась тереть.
– Ой, больно! – не выдержал Сергей.
Рана уже подзатянулась тонкой розовой кожицей, но Василина так активно терла мочалкой, как будто бы хотела ее содрать.
– Переворачивайся.
Сергей перевернулся на спину. Василина опять окунула мочалку в щелок и принялась тереть Сергея спереди. Прямо перед его лицом колыхались ее груди.
Сергей был все-таки мужчина молодой, и женщины у
него не было давно. Хоть он и ранен, и слаб. А мужское естество свое взяло. Достоинство внизу стало набухать и увеличиваться.
– О! Вроде и слаб, и тощий, как подросток, – а туда же, – заметила Василина и взялась за него рукой.
Сергей не знал, куда деваться. Но Василина лишь его вымыла. Потом ополоснула Сергея из ведра.
– Пойдем-ка в парную, – она натянула на голову Сергея старую войлочную шляпу с обвисшими полями.
Парная была совсем маленькой. От каменной печки веяло сильным жаром, воздух в парной был раскален, даже губы обжигало.
– Ложись.
Сергей улегся на горячие доски. Василина прошлась над ним, не касаясь тела, веником, разогнала воздух. Потом взяла из деревянной кадки распаренный веник и погладила им спину и ноги Сергею. Потом стала несильно пошлепывать. Запах пошел духовитый, а Василина из кружки плеснула на камни печи хлебного кваса. Теперь Сергея обволакивал пар с хлебным, ржаным запахом.
Хорошо-то как! Сергей в блаженстве закрыл глаза и попытался вспомнить, когда он в последний раз мылся. Не в парной – это было уже и вовсе давно – просто в бане. Выходило, что недели три назад, как не больше. Давно, едва не опаршивел.
Василина отшлепала его веником.
– Вставай, иди в мыльню, остынь. Сам дойдешь?
– Дойду.
Сергей вышел из парной и улегся на лавку в мыльне. Здесь хоть дыхание не перехватывало от горячего воздуха, было просто тепло.
Из парной раздавались шлепки и хлесткие удары веником по телу. Василина охала от удовольствия, видно – любительница парной была.
Она вышла распаренная, раскрасневшаяся, довольная.
– Парная – великая вещь! Меня к ней муж мой приохотил.
– На фронте помыться – уже праздник.
– Я тебя не спрашивала никогда – ты вообще кто?
– Мужчина.
– Это я вижу. Я не про то – ты за кого воюешь?
– Партизан, из бригады Вершигоры.
– Значит, за Советы, – прозвучало это из ее уст как-то неодобрительно.
Пошли в предбанник – обтереться, обсохнуть надо. Бельишко мужнино там уже лежит.
В предбаннике они обтерлись полотенцами. Сергей откровенно поглядывал на Василину. Он сам оделся в чистое исподнее и почувствовал себя человеком.
Сам чистый, белье отстирано и отглажено. Давно он такого блаженства не испытывал.
Сергей обул калоши, накинул телогрейку.
– Пойдем, провожу, болезный. – Василина снова приобняла его, проводила в избу.
После бани Сергей почувствовал себя лучше, вроде сил прибавилось. Он рухнул в кровать и в неге закрыл глаза.
Василина ушла убирать предбанник, а Сергей незаметно для себя уснул.
Проснулся он от толчка. В постель рядом с ним легла Василина, осторожно обняла Сергея.
– Растревожил ты меня сегодня. У меня ведь мужчины давно не было. Да и ты, я заметила, на меня с желанием поглядывал.
– Что же я, совсем калека? – почти обиделся Сергей и потянулся к Василине. Они поцеловались.
– Подожди.
Василина стянула с себя сорочку.
– Я сама – ты еще слаб, – и уселась Сергею на чресла. Произошло то, что рано или поздно должно было произойти между мужчиной и женщиной.
С этого дня они спали вместе. Сергей чувствовал себя на верху блаженства. К черту мысли о войне! Он сейчас как в отпуске по случаю ранения. Ведь положен же! За всю войну, за три его года на фронте он ни дня не отдыхал. А теперь выздоравливал: пил молоко, ел деревенскую пищу и наслаждался женщиной.
За прошедшую после бани неделю он окреп и сам уже выходил во двор.
Однако все хорошее когда-нибудь заканчивается. Отдых Сергея прервался самым неожиданным образом.
Утром он еще нежился в теплой постели. А Василина, как всегда по утрам, ушла доить корову. Вдруг со двора донесся ее истошный визг.
Сергей выхватил из-под подушки пистолет, выщелкнул обойму. Три патрона всего в «вальтере»! Он загнал магазин в рукоять, передернул затвор и бросился к окну.
Во дворе в луже молока валялся подойник, а трое мужиков тащили Василину в сарай. Вот блин!
Сергей, как был, в одних подштанниках, выскочил на крыльцо, вскинул пистолет и как в тире – бах, бах, бах! Рука не дрогнула, и бандиты повалились на землю.
Крик Василины оборвался. Она стояла с вытаращенными от испуга глазами и открытым ртом.
Сергей бросился к ней, попав босыми ногами в пролитое молоко.
– Ты как?
– Вроде цела. Ты зачем их насмерть побил?
– Сами напрашивались.
– Ой, лишенько! Что же теперь делать?
– Иди в избу.
Василина послушно пошла в дом, с полдороги оглянулась.
Сергей укорил себя: разнежился в тепле, бдительность потерял. Бандиты вошли во двор, явно не таясь, знали, что Василина одна живет и бояться им нечего. А он не услышал. Поделом! А если бы они сразу в избу вошли и взяли его тепленького? Представив эту картину, Сергей передернул плечами.
Он снял с убитых оружие и подсумки с патронами; у одного был «сидор» – он и его снял. Надо заметать следы, вдруг их не трое, а больше?
Гремя железом, он вошел в дом и положил трофеи на стол.
– Василина, мне бы одежду.
– Ты что делать собрался? – Она была явно напугана.
– Для начала закопать убитых – не лежать же им здесь.
– Да, я сейчас, я мигом.
У одного из убитых был МР-40, у двоих – немецкие карабины «маузер».
Сергей зарядил трофейными патронами «вальтер» и сунул его в кобуру. Автомат ему пригодится.
Василиса принесла ему его же брюки – постиранные, но не отглаженные. Самое то. А еще рубашку мужнину и телогрейку. Сапоги у Сергея были свои, в хорошем состоянии.
– Винтовки трофейные оставишь себе? – спросил Сергей.
– На что они мне? Я обращаться с ними не умею.
– Понял. Где у тебя лопата?
– В сарае. Там, где эти… – Василина кивнула на окно.
– Где закопаем? В задах, за огородами?
– Можно и там.
Сергей прошел в сарай, взял лопату и начал копать за огородами яму. Земля была плотная, но без камней. Когда яма была уже по пояс, подошла Василина с лопатой.
– Давай помогу, тебе нельзя сильно напрягаться.
Вдвоем дело пошло быстрее – Василина копала не хуже
его.
Когда углубились метра на полтора, Сергей воткнул лопату в землю.
– Хватит. Надо теперь их сюда тащить.
– Как-то не по-людски, без гробов.
– Ты что, Василина? На фронте солдат, героев не всегда в гробах хоронили, а уж этих подонков… Кабы не твой хутор, я бы их просто в лес оттащил и бросил зверью на поживу.
Вдвоем они перетащили тела и сбросили их в яму. Сергей взялся за лопату.
– Погоди, молитву сочту – все ж-таки люди.
– Нелюди они – какая им молитва?
Но Сергей тем не менее подождал, пока Василина прочитает молитву. Перекрестилась она по католическому обряду.
Вдвоем они забросали яму землей. Сергей потоптался на ней, утрамбовывая, сверху положил кусок дерна с пожухлой травой. Квадраты дерна он вырезал заранее. Так лучше замаскировать захоронение, иначе свежая земля будет бросаться в глаза.
Рытье ямы и перетаскивание трупов изрядно его утомили. Но он вернулся в избу, забрал винтовки, немного отошел от хутора и утопил их в ручье.
Вернувшись в избу, взялся за вещмешок. Там находились немудрящие пожитки: бритва, чистая смена портянок, табак-самосад в кисете.
Сергей уложил в вещмешок подсумки к автомату. Василина наблюдала за ним с тревогой.
– Уходить собрался?
– Да, пора. От меня тебе одни неприятности будут. Если придет кто, будет спрашивать об убитых – ты ничего не видела и ничего не знаешь. Твердо стой на своем.
– Поняла. Когда пойдешь?
Сергей помедлил, раздумывая. День уже к вечеру клонил-
ся. На рытье ямы, на перетаскивание трупов да на их закапывание ушло много времени.
– Пожалуй, завтра с утра.
Перспектива идти сейчас и ночевать в лесу его вовсе не радовала. Отвык он уже за двадцать дней, что провел на хуторе, от походной жизни.
– Хорошо, я тебе поснедать успею собрать.
Оставшуюся часть дня Василина провела в хлопотах, у
печи. Сергей же разобрал и почистил автомат. Неизвестно, как убитый ухаживал за оружием, – оно могло подвести в нужный момент.
В голову лезли дурные мысли. Как-то будет жить здесь дальше Василина? В непредвиденной ситуации он оказался рядом, выручил. А уйдет – кто ее защитит? Ведь хорошая женщина, добрая и работящая. Кабы не война, жили бы с мужем дружной семьей, деток бы родила. Сергей вздохнул.
– Ты что? – встрепенулась Василина.
– О тебе думаю. Как ты тут одна будешь? Кто тебя защитит? Полагал, встану на ноги – крыльцо подремонтирую, забор поправлю. Руки мужские в доме всегда нужны.
– Да, нужны. Война закончится – вернешься? – и зарделась.
– До конца войны дожить еще надо.
– Вспоминать будешь?
– Как я могу свою спасительницу забыть? Если не случится снова встретиться, век о тебе вспоминать буду.
– А я за тебя молиться буду, чтобы жив остался. Вернешься – любого приму: без руки, без ноги. Ждать буду.
– Обещания не даю, я человек военный. Куда начальство пошлет, там и служить буду.
– Дались тебе эти Советы! Ты женат?
– Нет, не довелось. Девушка до войны была. Где она теперь – не знаю.
Они замолчали, и каждый думал о своем. Сергей еще размышлял – как он появится в отделе? Еще дезертиром сочтут или предателем. По законам военного времени к стенке поставить могут. Многое здесь зависит от группы. Удалось ли уцелеть хотя бы нескольким? Для него они сейчас не только сослуживцы, но и свидетели того, что не струсил он, группу не бросил. А то, что назад на базу не привел – не его вина, без памяти лежал, раненый. В принципе, если бы не Василина – умер бы он там, на поле боя. А если бы поляки или бандеровцы его живым обнаружили – добили бы. Поляки хоть над
пленными или ранеными не измывались, как бандеровцы. Те могли на спине звезду вырезать, глаза выколоть или вообще живьем сжечь. Были уже такие случаи. Потому к бандеровцам относились жестко. Сам Сергей исходил из принципа: враг должен быть мертв. А каким способом он покинул этот свет – от гранаты ли, пули, с перерезанным горлом – это никого не должно волновать. Но мучить перед смертью? Нет, он воин – но не палач. А здесь есть разница – для него, по крайней мере.
Ночью Василина ласкала Сергея исступленно. Может, в последний раз? Оба почти не спали и забылись только под утро.
Раны уже затянулись, не кровоточили, и Сергей их не перевязывал. Слабость, правда, еще немного была – даже не слабость, просто утомлялся быстро.
Василина проснулась ни свет ни заря. Ушла доить корову, потом завернула еду в узелки и сложила их в вещмешок. Собрала на стол.
– Вставай, тебе пора.
Ох как не хотелось Сергею вставать и уходить в неизвестность! Но – надо! Он поднялся, умылся, оделся, поел. Какие ватрушки с картошкой испекла Василина! Объедение!
Поблагодарив Василину, Сергей вышел из-за стола, надел телогрейку, закинул за спину «сидор», повесил на плечо автомат. Обняв Василину, крепко ее поцеловал. А она, обняв его, прижалась всем телом и не хотела отпускать.
– Чую – не свидимся больше! – и в слезы.
Сергей с трудом оторвал от себя ее руки.
Он вышел из избы и, не оборачиваясь, пошел в лес. Уходил с тяжелым сердцем, боялся, что обернется – и останется еще.
Некоторое время он шел как в тумане, не глядя под ноги. Потом взял себя в руки. Не хватало еще по-глупому подорваться на мине или просто случайно погибнуть. Он один, спину прикрыть некому. Потому навострил уши и шел осторожно, как зверь. Надо было выйти на любую дорогу, а она к жилью приведет. Только бы на бандеровское село не попасть.
Через час Сергей вышел на проселочную дорогу, но пошел не по ней, а по лесу вдоль нее. На дороге он заметен, лакомая мишень для любого.
Вышел к небольшой деревушке, понаблюдал немного. Столбов электрических или с телефонными проводами нет, стало быть, делать ему тут нечего.
Он обошел деревню стороной и потопал дальше.
К полудню устал и проголодался. Усевшись на сваленное дерево, развязал узелки. Ох и щедро по военному времени снабдила его продуктами Василина! Добрый кусок сала с прожилками мяса, каравай хлеба, ватрушки, несколько луковиц и вареная картошка. Да с такими харчами несколько дней о пропитании можно не думать. Славная женщина! Такую вовек не забудешь. Однако пора идти дальше.
Только он собрал «сидор», как услышал – идет кто-то по лесу, да не один. Сергей забрался под ель. Лапы у той были низкие, густые, со стороны его и не видно.
На полянку, к поваленному дереву, вышла группа вооруженных людей. Все они были в гражданской одежде, с разномастным оружием. Кто они? Советские партизаны или бандеровцы? А может, поляки? Или такая же группа СМЕРШа, как у него была?
Сергей сидел тихо. Их много, в бой вступать – быть убитым, и себя обнаруживать не резон. Впрочем, группа не задержалась, прошла дальше.
Сергей подождал немного, выбрался из-под ели и пошел в ту сторону, откуда пришла группа – на земле четко виднелся след. Внимательно смотрел под ноги – группа могла поставить растяжки. Но обошлось.
За день он отмахал километров двадцать пять – тридцать – кто их мерил, эти километры? По его прикидкам, Проскуров был недалеко, в десятке километров, если он не ошибся с направлением – все-таки у него ни карты нет, ни компаса. Он просто шел на восток и, когда стало смеркаться, остановился на ночлег. Плотно поел, опасаясь, что ватрушки испортятся, и улегся под елью. Под ней всегда сухо, даже во время дождя.
Утром доел картошку с луком. Каравай хлеба и сало берег – еще неизвестно, сколько идти.
Так он шел до обеда и вышел к селу. За селом виднелся мост через реку, а на нем – часовой. В нашей, советской, форме. Дошел до своих!
Сергей прошел через село, подошел к мосту, кашлянул. Часовой обернулся и наставил на него «ППШ».
– Стой! Бросай оружие!
Сергей положил автомат на землю. Парень молодой, неопытный, нажмет с испугу на спусковой крючок – и амба.
– Кто такой?
– Свой я, из СМЕРШа.
– Документы!
– Нет у меня документов, в рейде был.
– Ну, это ты в милиции расскажешь. Топай в село и не дергайся.