Верь, бойся, проси… Шабель Аланд

Так, нужна насадка. По пути перевернул пару-тройку камней, ковырнул землицу там-сям, убедился в отсутствии оной.

Вообще, какой-то мертвый мир убедился он через час бесполезных попыток различных рыбацких хитростей, это Смуглая верно подметила, ни стрекоз, ни бабочек, червей и то нет. Рыбы в озере тоже нет. Он догадывался, какая сила их забросила сюда, вернее его, девчонка просто оказалась рядом, вот и попала под раздачу.

Поэтому вряд ли будут преференции насчет спокойной и сытой жизни, а вот чудовищ, монстров всяческих, это — пожалуйста, сколько угодно.

«Разозлили мы их с Вратарём, похоже, не на шутку. Разворошили нечисть. Только до меня чего докопались? Жил себе спокойно, никому не мешал, никуда не привлекался, даже рядом не стоял! Попал, как Курт на щит!» — устало присев на камень он углубился в невесёлые мысли и мрачно глядя на чернеющую воду.

Когда-то любил читать про Робинзона, ярко сопереживал герою, радовался с ним каждому найденному инструменту, проросшему зернышку или прирученной козе. В пятнадцать лет можно радоваться и фантазировать вволю, но как быть в тридцать?

И инструмент есть, и занесла нелёгкая, никакие отшельники не пляшут, а уж с Пятницей повезло, слов нет! Робинзон бы половину своего острова отдал за Пятницу такую! Клянусь святой пятницей! Только Клим радости сейчас не испытывал, инструмент бесполезен, ответственность за этот день недели выше крыши и головная боль до колена.

«Рыба! Да ну её! Оказалось, в местной рыбе даже фосфора нет! Представляешь? Отравимся ещё! Да вдруг с тобой что! Я же в глаза твоему отцу не смогу посмотреть.

А в свои, в зеркале? Я ради тебя решил отказаться от сомнительного блюда. Цени!

Слышала про новую диету? Да ты что! Сам старина Брэгг рекламировал. Пара дней и ты стройная лань. А что я? Я уже и сейчас неотразим в своей прекрасности. Я уже давно по Брэггу живу, так давно, что и не живут столько. Потому и вождь, а тебе, милочка, брэгговать и брэгговать ещё, авось когда-нибудь и дорастешь до правой руки вождя!»

Он балаболил в ответ на её вопросительные взгляды, нёс подряд всё, что на язык ложилось, ибо о той каше, что кипела в голове, говорить было нельзя. Сознаешься вслух, какие мысли вертятся, вертеться будет негде, не сойдёшь, так спрыгнешь.

Так шутейно и с прибаутками, не обращая внимания на урчание зверя под прозвищем желудок, избегая тем о всяких там бронеящерах и о прочих малосимпатичных существах, коротали время у огня подневольные вояжеры «в неизвестное куда». Ночевать решили в гроте, в нём безветренно и безопасно.

Сделали подстилку из листьев, натаскали веток для костра, взяли горящих головешек, и вот, наверняка, впервые здесь заплясал огонь, и расположились на ночлег люди.

Люди, попавшие в непонятную и, в общем, жуткую неизвестность, вырванные из привычной жизни, голодные и усталые, но противостоящие напасти и потому вызывающие уважение, расположились поудобнее радуясь отдыху.

Дым струился вверх, не создавая проблем, огонь давал уют светом и теплом, естественно, потёк плавный разговор на злобу дня, вернее, на добрую ночь.

— Учитывая ваши юные годы, смею полагать, солнце моё, ты не похрапываешь? Надеюсь, если усталый путник и премудрый старшина всхрапнёт чуток, утром не будет никаких ахов и злословий на эту тему?

— Нет, капитан, не будет. У меня отец иногда похрапывает, так что закаленные мы.

— Он у тебя работает?

— Конечно, работает, на что бы иначе мы жили?

— И кем трудится, если не секрет, конечно?

— Не секрет, он у меня коммерческий директор в одной фирме.

— Понятно. А ты, принцесса, студентка, наверняка?

— Да, остался ещё год до диплома. А вы, вождь, кем трудитесь?

— Да как тебе сказать? Я тоже директор, только ночной. Ладно, спать давай, завтра рано подниму.

Наутро, хорошо выспавшись и произведя водные процедуры, благо вода рядом, они поднялись на площадку осмотреться и подумать о дальнейшем смутном будущем, о судьбе злодейке. Осмотревшись и прислушавшись, поняли, действительно — злодейка.

Со всех сторон, ещё далеко, но уже явственно доносилось зловещие признаки, к их площадке подбирались различной степени опасности ящеры. То тут, то там раздавался скрежет и клёкот, лязганье и рёв, вполне уже различимый. Шатались деревья и кусты, под утренним солнцем зелёным отливом поблескивали чешуёй и бронзовыми панцирными щитками огромные твари. Зубастые, рогатые, с гребенчатыми и шипастыми хвостами монстры шли со всех сторон, источая леденящее сознание свирепое зло.

От увиденного возникло ощущение беспомощного ужаса, хотелось проснуться, сбросить оцепенение, сковавшее их. Клим, соответствуя своему статусу главного, первым пришёл в себя от мрачного созерцания.

Кинув взгляд на студентку оранжерейную, успокоился. Слава овальным близнецам, соплеменница в астрал не собиралась, так, слегка побледнела, но в принципе держится по-солдатски.

Круг тем временем сужался, приближалось бронированное стадо чудищ вполне целеустремлённо, но вот добыча их ждать, естественно, не пожелала.

— Быстро вниз, в грот! Там сначала под водой, потом по воде постараемся унырнуть подальше. Где-нибудь спрячемся. Форвертс!

Соплеменница прытко исчезла в проёме, вождь последовал за ней незамедлительно.

В пещере на голову нахлобучили по охапке травы, Клим завернул в пакет и прикрепил к поясу свою сумку, и они дружно погрузились в воду. Плавно без всплеска пересекли озеро, по берегам трещало и ревело, валились деревья, бесновались рапторы. Одно из таких созданий шагнуло на берег и тут же, издав утробный рык, съехало в воду с добрым ломтем берега. Поднявшейся волной путников вынесло на берег. Сбросив маскировку, беглецы юркнули в ближайшие заросли.

Видимо, основная часть ящеров миновала беглецов, свирепый рёв стоял выше по склону.

Поэтому соплеменники, пригибаясь, но не особо уже осторожничая, выскользнули из кольца и уходили все дальше вниз от неспокойного озера.

Наконец, они остановились перевести дух, присели около дерева и с удовольствием попили воды. Смуглянка ещё хотела умыться, но Клим не дал:

— Воду питьевую беречь будем, мало её. А умыться можно и вот так, уж если озера тебе не хватило, — он наклонил огромный лист, нависавший над ними, и его окатило водой.

— Чем не душ? Рекомендую!

Юная леди с удовольствием воспользовалась советом и опустошила на себя не один лист.

Отдохнув немного, тронулись в путь, не зная куда, но лишь бы подальше отсюда.

— Командор, вот вы беспокоитесь за воду? С чем это связано? Неужели не найдем ручья или родника быть может?

— Видишь ли, мой юный и наивный друг! Как ты думаешь, может попасться нам отравленный источник?

— Фобия! Неужели вождь это всерьез допускает?

— Да, вполне допускаю, — серьезно ответил тот, — посуди сама! Сюда нас забросили по чьей-то злой воле. Мёдом, как видишь, места эти не намазаны, зато древние и крайне опасные рептилии в изобилии. Хорошо, старший племени молодец! Изворотлив, умён, сообразителен, предусмотрителен! Плюс, конечно, везения немного, потому и живы.

К озеру пробрались вопреки всем опасностям. Вода в нем, к счастью, пригодна для питья, в этом повезло, упустили они этот момент. А вот в остальном для нас жирный минус.

Ни цесарок, ни пулярок нет, рыбы тоже нет! Где стада тучных кролей, стаи непуганых куропаток? Бананы не растут свекла не колосится! Вроде и природа, но неживая какая-то, искусственная, к нам недружественная. И скушать нас могли не раз! Я понимаю, рифма удачная, но уж довольно путь чреватый задался нам, вспомни! А утром? Ведь кто-то этих зауроподов направил точно на наш лагерь? Хорошо вовремя проснулись, опять чудом ускользнули, но, если хотим выжить, надо теперь вдвойне быть осторожней. Так же я бы попросил иронически не фыркать немногочисленную и легкомысленную часть нашего отряда.

— Вы, товарищ глава племени, забыли ещё добавить — талантливый и гениальный! Пусть будет так! Но в остальном мы, свободолюбивая и знающая свои права часть общества, хотели уяснить, что значит «не предусмотрели»? Кто такие эти — не предусмотрели?

И долго ли мы набегаем, голодные и без воды? И, вообще, все последние события — мистика какая-то. Как будто ожили персонажи из книжки, у нас дома есть такая.

С детства картинки этих доисторических ящеров ужасных впечатляли. Я хочу понять и не могу, поэтому извольте рассказать мне все, что вам известно. По моим наблюдениям, Клим Сергеевич, вы многое не договариваете, — справедливо отметил и при этом неодобрительно посмотрел на старшего товарища младший участник этой увеселительной прогулки.

Клим осёкся, он понял, что взболтнул лишнее. Возникла пауза.

— И учтите, вождь, ещё пара дней без мяса и фруктов и я сама начну охоту на этих… зауродов! Лук и стрелы спроворьте мне только.

— И закончилась ночь, и прекратила Шахерезада дозволенные речи! Лук, говоришь? Лады, амазонка! Будут тебе стрелы, будет тебе и лук! Будет лук красный и белый, целая пара штук! А вообще, коллега по экстриму, поголодать полезно, вспомни старину Брэгга. Да-с! Желудок отдохнёт, печень там и всё остальное! А уж кишечник, какой чистый будет, никаких клизм не понадобиться понимаешь!

Закончив нести ахинею, посмотрел на сподвижницу, та, распахнув глаза, слушала с глубоким недоумением. Помолчав, добавил, — хотя глазищи голодной девушки неотразимы, так смотрел бы и смотрел. А сейчас пойдем — в движении наше спасение.

Он поднялся и пошел, бурча под нос, — ага, всё бы со стрелами против этих танков и воевали.

Но, пройдя несколько метров, он вынужден был остановиться. Смуглая и не помышляла трогаться с места, пришлось вернуться. Не глядя на него она с некоторой тоской заметила, что подобные шутки присущи зароговевшим санитарам из анатомички какого-нибудь провинциального морга и не к лицу Климу Сергеевичу опускаться до их уровня…

Клим присел рядом, помолчал, потом признался.

— Ты права, шутка крайне неудачная, впредь воздержусь от лишних высказываний, не серчай пожалуйста! По остальному: нам тяжело, многое непонятно, неизвестность выматывает хуже зубной боли. Но ты знаешь, если я начну тебе объяснять своё понимание того, что происходит, ты сочтешь справедливым моё местонахождение в «дурке». А этого заведения поблизости нет, значит, лишнее расстройство. Оно тебе надо? Посему поверь мне, пожалуйста, я не меньше тебя очень хочу окончания этого кошмара и нашего возвращения домой. Случись с тобой беда, не прощу себе никогда. Мы с твоим отцом ещё пивка попьем за твое здоровье! Только не падай организмом ни морально, ни материально. Ю андестенд?

Она всхлипнула и уткнулась лицом ему в рубашку. Вот тут Клим растерялся по-настоящему, он не знал, что сказать этой девчонке, злой волей заброшенной сюда вместе с ним, прочувствовал всей печёнкой ответственность и опасность их положения!

Ясен пень, как в светлый день, неоспоримо одно — он за неё в ответе и должен сделать все, чтобы с ней ничего не случилось, вот так!

Легонько встряхнул её за плечи, заглянул в глаза, попросил без обычных подначек.

— Потерпи, пожалуйста, мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем, лады?

Она всхлипнула и кивнула головой.

— Умка, а сейчас пошли подальше отсель.

После первой сотни метров нервы встали на место и высохли глаза. Клим ещё раз одобрительно отметил про себя несомненный бойцовский характер попутчицы.

— Интересный у вас язык, командор. Слова подбираете необычные, местами забавно вас слушать, а ещё и рифму плетёте иногда непривычную, — спустя какое-то время заметила соплеменница.

— Читал раньше много. Фантастику, историческую литературу, вот и нахватался.

За разговорами не заметили, как прошагали немалое расстояние, день давно перевалил экватор, а подходящего места для будущего ночлега не попадалось. Наконец, вышли на берег моря и остановились, дальше идти было некуда. Слева направо, насколько хватало взгляда, простиралось вода. Путешественники подошли к обрыву, уселись на край, привалились плечом друг к другу и замолчали. Клим прислушался, как ноют его ноги от усталости, а он — любитель погонять в футбол, зимой в хоккей на коньках, другим словом, тренированный парень, а что уж взять с девчонки?

— Скажи, сподвижница, спорт уважаешь? Чем увлекаешься?

— Ну, зимой лыжи. Летом велосипед и кортовый теннис. Конечно, стрельба из лука.

А ещё в настольный играю неплохо, — призналась она.

— Неплохо для студентки и дщери комдиректора! — изумился вождь, — молодца, то-то я смотрю, справляешься!

Они долго смотрели на закат, уходящий вдаль по водной глади. Сейчас он выглядел так великолепно — впору картины рисовать. Они сидели плечом к плечу, и впервые Клим, ощущая тепло исходящее от этой девушки, испытал некий душевный раздрай. Он не смог припомнить подобного за последние годы, даже голод отступил куда-то, видимо ощущение происходящего загнало это чувство далеко в закоулки сознания.

Смуглянка, похоже, задремала, но силам, забросившим их сюда, это было не по нраву. Поэтому фантасмогория продолжилась, отдыху пришёл финиш, безмятежность улетучилась, пришла опасность и тревога. Там, откуда они пришли, вдалеке стали появляться точки, они росли в размерах и обретали кошмарные очертания, стал доноситься угрожающий рёв. Десятки завров неумолимо продвигались к усталым путникам. Метаться было бесполезно, ящеры шли отовсюду.

— Вот твари! Ящерицы-пещерницы троглодит им в глотку! Со всех сторон лезут, не дают отдыха! — подобно полководцу, стоя на возвышении и оглядывая обстановку приложив руку козырьком ко лбу, мрачно размышлял старейшина племени.

— Может вплавь? — предложила подскочившая Смуглая.

— Ты, видно, забыла, какие твари в воде резвятся? Нет, это не вариант, — с полным сожалением ответил старший.

Они спрыгнули с обрыва вниз на песок и побежали навстречу монстрам, прижимаясь к прохладной глинистой стенке и надеясь использовать приём, который уже раз сработал.

Но, вывернув за пологий поворот, замерли! Неожиданно, но факт — по пляжу навстречу им тяжело шагала пара чудовищ и издавала клокочущий рык.

За ними невдалеке виднелась ещё группа рогатых и клыкастых. Недалече от этого коллектива юрского кошмара из воды тоже высунулась острозубая морда, величиной с лодку, громко зашипела и поплыла вдоль берега, разрезая длинной гребенчатой шеей водную поверхность.

— Давай назад! — опрометью нырнули за поворот, пробежали спринтерски до ближайших нескольких валунов, сиротливо скучковавшихся под самым обрывом, больше укрытий вблизи не было, один песок кругом.

— У нас от силы пять минут! Делаем так! Тебя быстро маскируем под валунчик. Вон глина, ветки есть, на голову бандану, песочком присыплем. Ничего, пройдут на меня, а ты вылезешь и ходу, подальше отсюда!

— Вождь, вы что задумали?

— Некогда! Некогда, родная, тебя спрятать надо! Успеть бы только, — подтаскивая охапку веток, от волнения он даже охрип. Осторожно выглянул из-за валунов и лихорадочно стал кромсать глиняную стенку.

— Да, учатся гады! Что характерно, друг друга не рвут, идут дружным стадом. Ну да, мы им нужны! Слушай сюда! Я сейчас их отвлеку, побегу не спеша по кромке. Буду заметен, как майский жук на лысине, а ты затаишься, а потом постарайся ушмыгнуть незаметно. Ничего! Спрячешься в кустарнике, ты им не нужна, а там потом и домой, к шпилькам, нянькам, куклам, тряпкам, — голосом Кутузова из «Гусарской баллады» спародировал главный.

Но шутка не прошла, план развалился не начавшись. Смуглая так вцепилась в него, что Клим впервые основательно растерялся, не зная, что делать. Он был бессилен, он не сможет спасти её, хотя обещал клятвенно. Ну, метнёт он палку со вставленным сверлом в чудище, дальше что?

С трудом отогнал зарождаюшую панику, отчаяние придаёт силы, вождь он или не вождь? Отдал полторашку с водой соплеменнице и приказал умыться, а то пыльная вся, лицо грязное, смотреть, понимаешь, не на что. Та, не соображая толком, действительно стала умываться, а он с остервенением продолжал рыть боковую нишу-яму в глиняном обрыве, в надежде спрятать там молодую.

С ужасом ощущая тяжёлые, мерно сотрясающие землю, передвижения этих приближающихся тварей, стал подтаскивать какие-то ветки, лихорадочно прикидывая, как замаскирует её, а сам отвлечет на себя всю эту древнюю нечисть, авось получится! Вот только насколько хватит у него сил в этой безумной гонке, он, даже, и думать не хотел!

Вдруг замер, не доверяя слуху, сверху шёл звук. Соплеменница тоже услышала, завертела головой. Они, не веря своим глазам, смотрели, как недалеко от них, прямо на песчаную отмель, приземлился небольшой вертолёт, как пилот призывно махал рукой, приглашая поторопиться.

Не помня себя, преодолевая ветер от винта, добежали до кабины, ввалились в неё.

Вертолёт проворным шмелём взлетел буквально перед самыми оскалами разъярённых чудовищ. Разочарованный рёв потряс напоследок побережье, как будто шквал угроз прозвучал им вслед, и пропал где-то внизу, неслышный за рокотом работающего двигателя.

Сколько они летели, куда приземлились, все это проспали, прижавшись друг к другу, как котята без мамки. Помнилось только, как шутливо воевали за печенье и оранжад в кабине, как привалились тёплыми боками друг к другу — и всё! Дальше провал в глубокий сон.

Роман Семёнович Булаев, неполных осьмнадцати лет (как выражается бабка Поля), наслаждался ранним летним утром, встречным ветерком и свободной от машин дорогой.

С удовольствием налегая на педали и силой своей играючи (молодость — это быстропроходящее замечательное время, как подмечено многими поэтами, писателями, да всеми без исключения перевалившими за пятьдесят), мчался вперед за мечтой, туда, куда манили горы и моря, за светлым и радужным… другим словом, помогать бабке Поле по хозяйству. На сегодня задача — окучить картошку на не малой, чуть меньше аэродрома размером, грядище. Заодно колорадского супостата изничтожить. Откуда он взялся?! Деревня-то всего три дома, в стороне, даже проезда нет. Но этот полосатый оккупант не признаёт границ, и вот, поди-ка ты, завёлся гад.

— Небось, картошку все мы уважаем, когда с сольцой её намять…  — пропел из песни своего тёзки по отчеству, Роман — «неполных осьмнадцати лет».

Позади, дисциплинированно держа дистанцию, «шёл» невозмутимый Лафет.

— Чугунный хлопец! — такую краткую характеристику прилепил ему Дуче. К сожалению, сам он не смог поехать с ребятами, хотя желание было велико.

— Нужно встретить сестру, мать велела. Встретить, проводить, обустроить, — процитировал он слова матери, — если бы не это, с удовольствием бы поехал. Пироги бабы Поли — это незабываемо!

Действительно пироги из русской печки у бабушки Поли получались замечательные. Хоть с малиной, хоть с черникой. А уж с яйцом и зелёным луком, да с топлёным молоком — песня! (Это опять выражение Дуче). Кстати, бабка Поля к нему относилась с большим пиететом, чем к Ромке, родному племяннику. Когда ребята втроём приезжали в первый раз, Дуче был в восторге от всего увиденного и услышанного. От этой природы, от этой местной первобытности в силу своей отдалённости от городов и дорог. Проехать к бабке Поле в деревушку можно было только на велосипедах и только летом. А зимой, если только на «Буранах», да и тройка старых домов совсем не претендовала на гордое название деревни, а так и назывались — «Тройка». Хорошо ещё заботами бывшего председателя ближайшего колхоза электричество было. Ближайший магазин располагался в нескольких километрах, поэтому Булу приходилось капитально нагружаться нехитрыми запасами.

Когда Дуче увидел, как на его багажник навьючивают в пакетах пачки соли, сахарного песка, бутылки подсолнечного масла и подобные же запасы грузят Лафету и Булу, шуткам о хомяках, о голодном крае, о бункере на случай войны не было края.

— Приедем, увидишь, поймёшь! — тогда лаконично ответили друзья.

И увидел Дуче, и понял. А услышав приговорки бабушки Поли, стал хвостом ходить с блокнотом, записывать её перлы, как-то: «пирожок ни с чем», «криулёчик», «куль отрепьев» и прочий народный фольклор полный своеобразного юмора. Не зря этот «прохонжэ», как поддразнивал его Лафет, тоже заимствованный из того же источника, моментально попал в любимчики со всеми вытекающими приятными и вкусными последствиями.

Обдав горячим дизельным перегаром, буквально в метре промчалась компания на «мерине», какого-то цыплячьего цвета. Романа даже мотнуло в сторону, на мгновение послышались музыка и визг и тут же удалились с бешеной скоростью. За «цыплёнком», проследовала ещё одна, на такой же скорости.

— Пся крев! — воскликнул велосипедист и оглянулся на Лафета. Тот, видимо, использовал более матерчатое выражение, судя по его лицу.

Те, которые за рулем, видимо, велосипедистов не уважали. Крутятся, понимаешь, эти двухколёсники, людям нормальным ездить мешают. Дорога, она для скорости создана, для машин мощных, иностранных, притопил до упора педаль газа и наслаждайся!

К великому сожалению, примерно с такими рассуждениями и каруселят на дорогах подобные экземпляры с недовинченными мозгами, летят бездумно впереди своего ангела, рискуют своим здоровьем и жизнью. К несчастью, не только своим, случается, когда люди совершенно посторонние страдают и очень серьёзно.

Ладно, осталось асфальтом километра три, там направо, по сельской дороге пара-тройка кэмэ до «Таинственного моста», потом березняк, два обтесанных с перилами бревна через ручей серых от времени, потом по тропке ещё два километра — и на месте.

Минут чрез десять справа открылась отворотка, и парни дружно скатились на неё, благо теперь можно было ехать рядом. Справа и слева тянулись редкие деревья и кусты, скоро речка и этот самый мост.

— Бул! Смотри-ка, эти гонщики, мать их, — как-то, уж слишком бесцветно заметил Лафет. Очень уж спокойно так сказал, Ромка подозрительно посмотрел на него и попросил, — Ленька! Спокойно, нам ещё на картошке воевать.

Впереди, действительно, стоял цыплячий мерин, распахнув пасти всех дверей, из салона вопила очередная безголосая однодневка, недалече расположилась компашка веселых молодых людей. На раскладном столике уже присутствовали шампусик, водочка, пивко, соки для желающих, приличествующая подобному случаю закуска. Девчонки, в количестве двух особей, нарезали хлеб, зелень и ещё что-то там, безголосо подвывая ору из машины. Трое джентльменов крутились у мангала, ещё один в шляпе и темных очках скучающе осматривался вокруг, удобно расположившись в раскладном кресле.

Появление двоих велосипедистов впечатления на отдыхающих не произвело, посему ребята спокойно провели своих «рысаков» на мост и прислонили к перилам.

Гармония здешних мест явно нарушалась, у «Таинственного моста», не разрешалось никому своевольничать, а уж пришлым и подавно.

А эти, по команде «Шляпы», вознамерились у деревца веток порубить, в топку ведь надо что-то накидать в костёр, наполнить мангал дабы приготовить такое замечательное и вкусное мясо.

Обычно подобные мероприятия с нарушениями местных правил и культуры отдыха пресекали крепкие местные ребята (старшой у них Пыхало), но сегодня почему-то они не обозначились.

— Бул, что предпримем?

— Да, коллега, предпримем обязательно, — и ребята спокойно двинулись в гущу отдыхающих.

— Шляпу сними, — тихо обратился Лафет к утопающему в кресле, тот вылез из нирваны и непонимающе воззрился на недоумка.

— Эй, трое! — тем временем воззвал Бул к мангальщикам, — это не вы играли главную роль в фильме «Хамьё в гостях»? Кто же так топор держит? Вот как надо павильно держать топор!

Он ловко отобрал топорик у разинувшего рот субъекта и отшвырнул далеко в сторону. Ошалевшие было гости стали приходить в себя, первым угрожающе надвинулся на непрошеного советчика крепыш в майке с надписью на непонятном языке.

— Что, деревня, жизнь в тягость? — опускаться до болтовни с аборигеном — последнее дело!

Крепыш не собирался так себя не уважать! И потому без лишних слов он принялся готовиться произвести удар, эффектный, наверное. Вот только эффектный не значит эффективный! Да и откуда ему знать про любимый вид спорта противника? А любимый вид спорта — это бокс. Ромка уже несколько лет в секцию ходит. И Лафета за собой увлек, да тот и не возражал. Поэтому первый удар крепыша пропал впустую, зато второй сразил наповал. Правда, сразил своего же товарища по сабантую, который вознамерился было подкрасться сзади к дерзкому. Товарища снесло как ветром, а крепыш тем временем, моментально получив два джебба и мощный хук, как-то быстро потускнел и, потеряв боевой задор, прилег. Лафет тоже был при деле, ибо шляпа в очках извлекла «осу», а третий господин у мангала отобрал у визжащих девчонок нож и стал делать опасные поползновения в сторону Була.

Немедля Лафет надел шляпу на очки, плотненько так надел и отобрал травматику, видимо для недопущения травматизма. Одним прыжком к столу он достиг трофея в виде очищенной здоровенной твёрдой луковицы и, не размышляя, засадил ею прямо в затылок наступающему ноженосцу. Удар, хвала здоровью, получился добротный, нож вылетел, а боец торкнулся носом в матушку землю.

— Вы хоть знаете, недалёкие, кому отдых испортили? — спросила «Шляпа», правда, уже без очков. Странно, но этот гражданин вёл себя спокойно, в отличие от визжащих девчонок и впавших после агрессии в ступор его спутников. Кое-как его сподвижники, покряхтывая и постанывая, поднялись и потянулись было к реке охладиться, но тут же остановились. На другом берегу стояли местные, молча наблюдая за происшедшим.

Двое во главе с Пыхало незаметно проявились уже по эту сторону моста в самой гуще военных действий.

Лафет не спеша сходил за топориком и, положив «осу» на камень, этим инструментом разобрал оную на мелкие детали. Топорик и детали убрал аккуратно в пакет и сунул в багажник машины. Никто не возражал, стояла тишина.

— Итак кому мы испортили отдых? — осведомился у Шляпы Бул.

— Скоро узнаешь, — лаконично ответила Шляпа, — вы, шпана мелкопоместная, оборзели совсем. Сюда приедут двадцать… мало, тридцать машин с бронелбами. Раскатают в блины всю эту гопоту местную. Понял да?

Вертя в руках сломанные очки, он смотрел на Була, но ответил ему Пыхало. Он подошёл вплотную к этому гражданину, заглянул в глаза и сказал только: «пусть приезжают».

Неудачный главарь вяло махнул своим ребятам. Те сноровисто собрали весь скарб и запихнули в багажник. Подгонять непрошенных гостей не пришлось, только Шляпа с минуту смотрел, демонстрируя характер и, якобы, запоминая. Наконец, и он забрался в «мерин» цвета куриного желтка и поехали себе скромно так, без музыки. Следом тронулась машина с притихшими красавицами.

— Ну, привет, Бул! Привет, Лафет! — местные окружили, здороваясь.

— Привет, Пыхало! Привет, селяне! — отвечали городские, они сюда ездили не первый год и с местными давно сдружились.

В прошлом году, пользуясь оказией, Дуче набрал под «Таинственным мостом» мелких разноцветных камней, пленили они его своей красивой игрой в солнечных лучах. Выпросив пятилитровое цинковое ведро у бабки Поли, примчался на «горняке», спустился у моста, забрёл по колено в прозрачную воду омута, да и подчерпнул целёхонькое. На обратном пути его перехватили гвардейцы Пыхало, и быть бы Дуче подвергнутым словесной обструкции и физическому воздействию, не подоспей вовремя Бул с Лафетом.

Пыхало с Булом, отойдя в сторонку, тихо переговорили, похлопали друг друга по плечам и разошлись. Пока вожаки решали, Дуче, стоя под взглядами местных хоть и рядом с Лафетом, испытывал душевный неуют.

— Нельзя чужим! — Бул забрал ведро у Дуче. — Приедем в город, отдам. Вообще, зачем тебе этот гравий?

— Да ты что?! Это же самый лучший грунт для аквариума. Прокипятить и на дно!

Так объяснял Дуче по пути, пока возвращались к бабке Поле.

— Да у тебя и аквариума-то нет! И, вообще, дружище, ты в следующий раз посоветуйся, что ли. Тут, понимаешь, свои правила, пусть и странные, нам непонятные, но их лучше соблюдать, а то беды бы не накликать какой. Хорошо ещё деда Ставра не было, а то…

— А то, не видать мне камней, словно собственных ушей, — «споэтил» Дуче, – а аквариум дело наживное, давно хочу рыбок завести.

— Пиит аквариумный, — беззлобно отругал его Бул, — ладно, бабка Поля к пирогам ждёт. Ходу!

Ведро с грунтом для будущего аквариума, убранное и завязанное в двух пакетах, так до сих пор и стоит на лоджии Була, хотя обещаний забрать на следующий день, было предостаточно. Лафет не без иронии предложил Дуче про этот случай придумать перефраз на поговорку, аналогичную свистящему раку на горе.

Это, пожалуй, был единственный случай, когда по дружбе был не выполнен местный негласный закон: следить за порядком, хватать и не пущать чужаков к реке.

Что касаемо наших героев — история простая. Они дружили с раннего детства, один район, дома по соседству, родители знакомы меж собой, все друг друга знали. Они потом и учились в одной школе, более того, в одном классе, Ромка Булаев и Лёнька Пушкарёв. Позднее к ним присоединился и Дуче, вернее, тогда ещё Ян Бодучевский.

Ещё в начальных классах у Ромки с Лёнькой завязалась дружба. Оба — любители «камчатки», причем облюбовали парту в самом углу кабинета, и именно за место «в тени», подальше от «светоча знаний», (классному руководителю была фамилия Светлова) им пришлось выдержать самую настоящую битву.

Как вскоре выяснилось, желающих на камчатку было предостаточно, а задних парт всего было три. Две заняли достойнейшие личности, Таракан, к примеру.

Рано вымахавший вверх, на голову выше почти всех пацанов, он на физкультуре был правофланговым. Таковым он считал себя и в интеллектуальном плане, смотрел свысока на копошащийся внизу плебс, в общении снисходил избирательно.

Конечно, находились желающие с ним дружить, коих Таракан терпел в силу нужности, к примеру, сосед его Палтус — он же Леха Палутин, с блекло-голубыми глазами, хитрый и наблюдательный провокатор. Рядом присоседились Завитай и Пиявка. Пиявка получил прозвище за умение ставить «пиявки», пацанам. Положит на лоб какому-нибудь бедолаге ладонь, отогнет средний палец другой рукой и отпустит, а так как пальцы имел сильные, то пиявки выходили славные, до слёз. Вот уж было весело, вот уж хорошо. Таракан одобрял подобные действа, особливо применяемые к тем, кто ему не нравился.

В начальных классах, Ромка с Лёнькой ростом не выделялись, никаких выдающихся физданных не было, обычные школьники, таких в школе как копеек в рубле.

А так как они не срывали уроков (прерогатива последних рядов), вели себя тихо, учёба у них получалась, а это же пятно на репутации «камчатки», решено было их выжать любыми путями и посадить туда нормальных пацанов. Типа Ерёмы, например.

— Доколе? — взывал Таракан к внимающим массам после урока, — мы будем терпеть этих двоих в своих рядах? Ерёма и Жентос — наше всё!

Массы понимающе кивали. Палтус кивал энергичней всех. Пиявка выписал громким щелчком парте «пиявку», видимо, от избытка согласия. Поэтому и пришлось вскоре Ромке с Лёнькой отстаивать плечом к плечу своё право сидеть, где они хотят, сначала от нападок Ерёмы с Жентосом, потом давали отпор задиристому Завитаю. Получалось когда как, стычки происходили с переменным успехом. К примеру, Пиявке Лёнька на затылок обрушил портфель, когда тот выписал свою фирменную подлянку застигнутому врасплох Ромке. Но обидчики всё-таки уяснили, просто так, эти ребята не уступят, характеры не те. Противостояние продолжалось. Хитрый Палтус по поручению Таракана нажаловался Борьке Пырьеву (прозвище Барбос) из выпускного класса. Тот с приятелем Геркой Ханаковым пришли на перемене внушить уважение ипослушание этим двоим дерзким, коим особливо неймётся.

Не вникая в суть дела, Барбос повелел ребятам убираться по-лёгкому: «Парт много, а в учёбе главное быть поближе к учителю» — назидательно заметил он.

Когда старшие ушли, расстроенные Ромка и Лёнька остались в классе после уроков. Хитрый Палтус тоже. Приспичило ему срочно, как бы «домашку» сделать. Недалече расположился, уши как у купированного добермана торчат, но ребята, видя такое дело, собрались и ушли. По пути домой, а они жили в домах по соседству, договорились не уступать — и будь что будет.

У самого подъезда Ромку окликнул Ханаков, кстати, он жил тоже рядом, в соседнем доме: «Слышь, а что у вас там, собственно, за тёрки происходят?» — поинтересовался он.

Ромка с сомнением поглядел на Ханакова, но не увидел какой-либо издёвки и решился, рассказал как есть. Нет, он не жаловался, Герка не понял бы, а вот рассказать, по-пацански, более старшему товарищу, это он сумел.

— Ну и что решили? — немного помолчав, спросил Герка. Выслушав их общее решение, он кивнул, пожал руку как равному и ушел.

Посчитав закрытой тему о выселении, на следующее утро Ерёма с Жентосом, придя на занятия, устремились было на новое место, но «изгои», сговорившись придти пораньше, уже сидели на своём обычном месте. Затевать очередную потасовку соискатели не рискнули и вернулись, бурча и кидая косые взгляды на упрямцев. Таракан, видя такое дело, зело нахмурился и что-то стал выговаривать Палтусу.

Через два урока, в перемену, пожаловал Барбос. При виде «старшака» прошелестело оживление по рядам, а Палтус предусмотрительно подскочил к дверям и встал на страже, дабы ничего не помешало внушению нарушителям законного порядка.

Шелест, докатившись до галёрки, стих, и настала торжественная минута ожидания. Барбос, между тем, подойдя к упрямым «камачадалам», поздоровался с каждым за руку, потом, мрачно оглядев соседей, произнёс: «Эти парни сидят на своих местах, а кто сомневается, добро пожаловать на аудиенцию».

Ещё раз, пожав руки Ромке и Лёньке, Барбос неспешно покинул класс, по пути подарив Палтусу дружеский щелбан, после которого озадаченный клеврет, потирая покрасневший лоб, развёл руками и получил порцию хохота от одноклассников.

Первый раз за долгое время классный коллектив, не сговариваясь, захлопал в ладоши, заулыбались девчонки и замолчали те, кто обычно громко говорил. Ребята, не примкнувшие к этой подленькой компании, подходили к героям дня, хлопали по плечам, одобрительно улыбались, выражая дружескую поддержку.

Озадаченные таким поворотом, обособленцы помалкивали, и именно с этой минуты климат в классе стал меняться на более добрый, человечный. Со временем учебная жизнь наладилась. Родители Завитая вынуждены были перевести его в другую школу. Пиявка и Ерёма остались на второй год. Коалиция под эгидой Таракана развалилась, да и учителя стали жёстче проводить политику — сам учись и другим не мешай. Вскоре «ботаны» перестали ощущать свою второсортность, и класс по успеваемости стал не хуже других. Авторитет Булаева Романа и Пушкарёва Леонида в классе возрос значительно, Таракана же категорически наоборот. Ученики перестали бояться насмешек, оказалось, в классе много интересных и общительных девчонок и мальчишек, увлекающихся кто нумизматикой, кто спортом, филателией опять же, а музыка, а компьютерные игры, да всего и не перечислишь. Всё это обсуждалось, обменивалось, интересовалось, в общем, жизнь класса забурлила. Нужно ли говорить, что и родители были весьма довольны своими чадами, раньше в школу собирались без настроения, на подручных Таракана жаловались, но вдруг всё изменилось лучшим образом.

Ромка записался в секцию бокса и с удовольствием посещал её, тренировки не пропускал. Глядя на него, в секцию пришёл и Лёнька, стали на пару лупцевать груши и друг друга. Тренер попался толковый мужик, из ребят не клеил чемпионов, но гонял добросовестно, за тренировку не один пот сойдёт.

Дуче, вернее Янек Бодучевский, появился позднее, они уже учились в восьмом классе. Завучиха привела долговязого парня на урок, тихонько представила и также тихонько исчезла. Шла «контроха», по физике, а новенький сел к Ленке Буксиру, полненькой девчонке в очках, хронической отличнице и с олимпийским спокойствием стал решать выданное ему задание. Незаметно к новенькому привыкли, учился Ян хорошо, обладая универсальным складом ума, одинаково любил и математику и литературу. Особо этот парень ни с кем не сближался, Таракана отшил на раз, когда они с Палтусом хотели втянуть новенького в своё сомнительное сообщество. А с Ромкой и его компанией свёл случай. Летом, в каникулы, Бул с друзьями выбрались на пески, позагорать, покупаться. Пески — это горы песка, добытые краном с огромным ковшом со дна Волги, всё это находилось рядом с Волжским портом. Любимое место ловцов рыбы на донку и разнокалиберной ребятни.

Команда Була спускалась с горы песка к пляжу и отчетливо видела, что, когда из воды вылез Ян, его тотчас окружила стая пацанов с «Подковы». Они все были ниже его на голову, но их было много, горластые и нахальные как воробьи. Тут же пропали часы Яна, подарок брата отца, полетела в воду рубашка. Парень едва успел надеть джинсы и обувь, не теряя самообладания, стоял и как-то равнодушно отмахивался от особо оголтелых.

«Рома, опять братки наглеют! — обронил Пашка Махов, — не пора ли урезонить?»

«Маховик прав, Бул! Доколе? — подхватил тему Лафет. — Они не у себя на Подкове, качают тут права, понимаешь!»

Бул ещё издали узнал одноклассника, поэтому сомнений не было. Пятеро ребят подтянулись к месту конфликта. Братья Митрохины во главе этой бучи не сразу заметили опасность, когда заметили, было отступать нельзя, авторитет уронишь.

Помельче шушера брызнула вдоль пляжа, братья и пацаны повыше остались держать разговор.

«Ян, привет! Проблемы?» — приветствовал Ромка одноклассника.

«Почти нет, — спокойно ответил тот, — мошкара, правда, назойливая вьётся! Часы вот опять же..».

«Где часы? — Лёнька Пушкарёв вывернул руку одному из Митрох, — верни, пока не инвалид!»

Митрохинские было бросились выручать собрата, но тут же кто-то полетел на песок, кто-то в воду в полной амуниции. Часы, конечно, нашлись и, потирая там-сям, агрессоры нехотя, оглядываясь и бормоча угрозы, ретировались. Один из братьев по подлому метнул камень напоследок, хорошо, что ребята настороже были, увернулись. Ян тут же вынул ремень и, подобрав камень, воспользовался ремнём как пращой, снаряд с хорошей скоростью ушёл вслед убегающим. Так и вошёл в компанию Дуче.

— Немного ли вождей? — проворчал Лёнька, когда узнал, как звали Яна друзья с прежнего местожительства.

С лёгкой руки последнего приклепалось к Пушкарёву прозвище Лафет. Пашка Махов, (Маховик), с лёту стал Шатуном, Сенька Горчаков — Гоча. В общем, с Дуче жизнь обновилась, стала разнообразней. Первенство Була он воспринял легко, без каких-либо напряжений влился в компанию, парень он был интересный и толковый, отношения поэтому настроились хорошие и быстро. Друзья Була приняли его манеру общения, иногда ироничную, привыкли к его изречениям и стихотворным цитатам, кстати, никто не возражал против новых прозвищ и обращений друг к другу.

Один Лафет иногда позволял себе лёгкую критику в адрес некоторого барственного артистизма, изредка прорывающегося в поведении их нового товарища.

А «подкованные», затаили злобу! Дуче они вообще возненавидели, видимо, снаряд, пущенный вслед, нашел свою цель. Младшие Митрохины, вожаки юной кодлы подкованных, жаждали мести. Выходцы из знаменитой семейки, которая никогда не была в полном сборе, всегда кто-то выходил, кто-то садился, не могли смириться с потерей уважухи.

Папаша доблестный, Митроха-старший, ещё во времена СССР был личностью криминальной напрочь: отсидит, выйдет, сделает ребёнка, набедокурит лет на пяток и опять в привычную среду на нары. В тюрьме и жизнь свою закончил, не дотянув до шестидесяти. Старший и средний сыновья пошли по стопам папани, тоже дома редко задерживались, Старший к тому же корешился с «известняком» Шарамаем, знакомым всему уголовному миру города. За габёж свинтили их надолго. Средний же перед посадкой велел дружкам присмотреть за младшими, издерганную мать никто в этом доме не воспринимал за человека.

Закончив школу, Бул и Лафет поступили в колледж на специальность, связанную с системным администрированием, Дуче — в институт, Лемех, Гоча и Шатун в училище редких ремёсел. Последним летом перед учёбой, но уже не в школе, друзья по привычке собирались на спортплощадке, где сохранилась пара футбольных ворот без сеток, такие же лысые баскетбольные кольца, турник и брусья, приваренные на совесть к направляющим, вкопанным в землю. Другая районная молодежь тоже всегда тусила здесь. От спортплощадки к реке простирался пляжик удобный для купания, подальше от реки умиротворяли картину берёзки и кустарник, в котором для парочек стояли друг против друга две лавки.

Сюда, взяв бидончик пива, выбрался Хана, ещё бледнотелый после первой ходки.

Он недавно вышел, отмотав четыре, и позагорать в тиши было для него верхом блаженства. Посему расположился повыше, в песчаной проплешине среди травы, постелил покрывало и упал, подставив спину солнцу.

На лавках кто-то негромко бренчал на гитаре, с реки, повыше по течению, доносились детские возгласы, с другого берега из рощи — пение птиц.

Гоча и Шатун сидели на берегу, беседовали и ждали ребят. Появились остальные, не успели поздороваться, как к Булу подбежал какой-то оголец и, отозвав в сторону, сообщил о подходе «подкованных», но не одних. Точно, вскоре появилась небольшая колонна во главе с Митрохами. Меж собой братья вели великовозрастную оглоблю, Жорку Хмелевского. Обещав корифану присмотреть за братками, Хмеля, особо не вникая в детали, грозился порвать любого, кто обидит сироток.

— Идёт Хмеля злой с похмелья, — с пионерским задором горланила шушера калибром пожиже.

— Не боится ни хрена, потому что с будуна…  — отзывалась фальцетом гопота покрупнее.

Митрохи, гордые своей значимостью, оглядывали войско: Глот, Пындер, Грилка, Цапака… Моня Бибун, да мало ли достойных ребят на Подкове? А лепший друг их среднего братца, Хмеля? Щас поквитаются, наконец, с этими хлыщами обнаглевшими.

Бул со товарищи спокойно ждали, они готовы были встретить незваных. Ни Хмеля, ни эта пародия на банду их абсолютно не пугали. Дуче приладил ремень-пращу, Лафет и Бул, переглянувшись, приготовились наполнить смыслом существование Хмели, Шатун и Гоча тоже бежать не собирались.

Процессия приближалась, смолкла гитара, даже птиц на другом берегу не слыхать. За всем этим балаганом с интересом наблюдал выплывший из дрёмы Хана.

Наконец, агрессоры приблизились на критическое расстояние и встали. Хмеля мутным взглядом окинул врагов — увиденное ему не понравилось. Парни рослые, спортивные, один в стороне ремнём поигрывает, а главное страха не ощущают. Смело смотрят в глаза, главный вообще улыбается, Хмеля стал закипать…

— Бакланы! Щас будете учиться летать! — он достал кастет, демонстративно надел на правую ударную. «Подкованные» напружинились готовые рвать и метать.

Но противники повели себя необычно. Вместо того, чтобы делать ноги, как-то расслабились и с интересом уставились на что-то за спиной участников похода, а с ремнём, который, вообще присел на ствол поваленного дерева с полным равнодушием.

Жорка несколько растерялся, он не ждал такой реакции, шайка, стоявшая за ним, смолкла.

Боковым зрением он засёк движение и повернув голову, с удивлением узнал Хану. Тот спокойно из бидончика допил остатки пива и, размахивая им, подошёл к группе экстремалов. Вручив одному из Митрох тару и купюру, велел купить ещё пивка: «Только холодненького, смотри!»

— Герман, вот не ожидал! — прорезался голос Хмели.

Хана спокойно ждал, смотрел снизу вверх, но получалось как будто свысока. Хмеля был на голову выше, но незагорелый, с татуировками, жилистый Хана явно внушал уважение, и кастет сразу исчез, и с пивом уже подлетали расторопные митрохинские клевреты.

— Суета? — лениво поинтересовался он.

— Нет, что ты! Так, развития ради. Пацанва бестолковая, вечно напутают, ну что с них взять? Да мы уже и уходим, — Жорка махнул рукой в направлении, откуда пришли, и посмурневшие подкованные, повинуясь «командарму», дружно поплелись восвояси.

Сразу за воинством двинулся неудавшийся вождь и полководец, кидая на Хану косые взгляды, но благоразумно воздерживаясь от комментариев.

— Привет, земляки! — подойдя к парням, дружелюбно приветствовал ребят Хана, — пивка?

— Приветствуем, Герман! Рады твоему присутствию, — каждый поздоровался за руку.

— Слышь, атаман, отойдём, — Хана и Бул отделились от ребят, разливавших пиво в пластиковые стаканчики.

— Что за тёрки? — поинтересовался Хана.

Пришлось рассказать про контры с Митрохами и иже с ними. Как говорится, причины и последствия. Хана, выслушав, махнул рукой: «Хмеля не вопрос — сявка! А вот Булыга? Слыхал я, скоро тот откидывается…»

Булыга — средний из брательников этой неуёмной семейки. Бул невольно задумался. Борис Митрохин, по кличке Булыга, слыл крайне неуравновешенным и вспыльчивым субъектом.