Паладин Вилар Симона

Глава 6

Только когда уже перевалило за полдень и в опаленной солнцем каменистой пустыне нечем стало дышать, беглецы позволили себе сделать остановку. Мартин бережно снял с верблюда утомленную Джоанну: лицо ее посерело от усталости и пыли, но дымчато-лиловые глаза сияли, как звезды.

— Со мной все в порядке, милый. Я могла бы ехать и дальше. Главное, чтобы черный Абу Хасан не настиг нас.

При последних словах ее лицо напряглось, улыбка погасла. Мартин знал, что она говорит о том облаченном в черные одежды хаджибе Монреаля, которого он не единожды видел на стоянке караванщиков. По дороге Джоанна поведала, что это был ее самый суровый тюремщик.

— Он не успокоится, пока не найдет наш след, — беспокоилась молодая женщина. — Будь на его месте кто-то другой, я бы так не опасалась.

То, что за ними организуют погоню, не догадывались только их проводники — мальчишки-бедуины эль-тееха, которым эта ночная поездка в темноте казалась всего лишь забавным приключением. Тайком, в ночной тьме покинуть стоянку караванов, нестись во всю прыть по Дороге Царей, а потом съехать с проторенного пути и двигаться по безлюдной каменистой пустыне — разве не забавно? Но постепенно и они стали уставать, даже первые предложили устроить привал, однако Эйрик попросту пригрозил им плеткой, сославшись на слова шейха их племени, повелевшего провести путников в город духов, и юные бедуины больше не привередничали.

Джоанна успела еще на рассвете немного подремать на плече Мартина. А когда рассвело, она с удивлением увидела, что среди ее спасителей едет и знакомый ей ранее еврей Иосиф бен Ашер. Зачем Мартин взял в столь опасную поездку этого неуклюжего иудея? Но если так нужно, она готова забыть о своей нетерпимости к этому племени христопродавцев. И когда Иосиф — единственный, кто отказался ехать на огромных верблюдах и теперь трусил позади их маленького отряда на светло-сером муле, — поравнялся с верблюдом Мартина и Джоанны и протянул им флягу с водой, англичанка даже приветливо ему улыбнулась:

— Шалом алейхем тебе, Иосиф из Никеи.

— Шалом и вам, благородная госпожа.

Во время пути странный тамплиер Ласло двигался на своей рыжей верблюдице немного в стороне — он то отставал и прислушивался, то, наоборот, уезжал вперед и вглядывался в окрестности. Джоанне этот смуглый вертлявый коротышка все еще казался более похожим на типичного сарацина, нежели на гордого рыцаря Храма. Потом она вспомнила, что раньше у Мартина был другой спутник, и она справилась у него про Сабира.

— Он умер, — только и ответил ее рыцарь.

— О, мне так жаль. Помнится, ты ценил Сабира. Да пребудет его душа…

— Не стоит о нем молиться. Его зарубил топором Эйрик, когда Сабир намеревался убить меня. Но это долгая история. Я расскажу тебе ее позже, когда мы будем в безопасности.

Он о многом не хотел ей говорить, даже не спешил рассказать, как вышло, что его направил на спасение сестры маршал де Шампер. Но Джоанна и не настаивала на подробностях. Ведь она так верила Мартину! Как можно не верить тому, кто тебя спас? Она даже не решилась задать ему тот вопрос, который всегда так ее волновал: кто ты на самом деле, Мартин?

Они продолжали ехать, несмотря на жару и усталость. Лишь когда дорога поднялась на возвышенность и за дрожащим жарким маревом впереди показалась высокая темная гряда гор, путники устроили привал в тени нескольких искривленных смоковниц, росших среди каменных валунов.

Глядя с высоты на казавшиеся непреодолимыми горы впереди, мальчишки-проводники повеселели.

— Вади Муса, Вади Муса! — указывали они на них.

— Мы подъезжаем к долине Моисея, — обрадовался Иосиф.

Весть, что они близки к цели, принесла всем облегчение. Как и облегчением было слезть с твердой спины верблюда и растянуться в тени деревьев.

Когда Мартин и Джоанна устроились немного в стороне от остальных, она негромко спросила:

— Как вышло, что ты приехал за мной по поручению моего брата? Вы ведь были врагами!

— Наша вражда уже в прошлом, любовь моя. Мы с маршалом де Шампером все уладили. Но я все расскажу тебе позже…

Да, однажды он поведает ей все, однако не теперь, когда она пережила побег и так утомлена дорогой.

Немного передохнув, Мартин вместе с Иосифом отошел, чтобы переговорить с проводниками о дальнейшем пути, а когда вернулся, то увидел, что Ласло сидит на корточках подле Джоанны и что-то негромко говорит. Приблизившись, Мартин увидел, что Джоанна плачет. Она посмотрела на Мартина сквозь слезы.

— Ты должен был сказать мне о гибели Уильяма!

Он промолчал, но довольно неприветливо взглянул на тамплиера. Не стоило сейчас сообщать Джоанне весть о гибели брата. Но когда он упрекнул в этом Ласло, тот невозмутимо ответил:

— Я не мог ей солгать, когда она меня спросила о маршале, да упокоит Господь его душу.

Он перекрестился, Джоанна последовала его примеру, но Мартин остался недвижим. Те зачатки веры в Бога, какие стали просыпаться в его душе, были скорее сродни восхищению милостями Божьими, но никак не упреками. А именно упрек он видел сейчас и в глазах тамплиера, и в полных слез глазах Джоанны.

Позже, когда они тронулись в путь, Мартин был молчалив, но Джоанна всхлипывала за его спиной, и он еще больше злился на Ласло. Лучше уж не говорить ей ничего ужасного, а только дарить ей радость, оберегать ее, любить… Разве мало она настрадалась, чтобы наваливать на нее новые беды?

Всхлипывания молодой женщины постепенно стали стихать. Она выдержала крутой спуск, крепко держась за Мартина, а когда они двинулись по неширокой извивающейся долине, даже первая обратила внимание на необычное здание с островерхими башенками, будто вырубленное из монолита скалы.

— Неужели тут кто-то живет? — удивилась она.

— Только духи.

Мальчишки-проводники уверяли, что они уже вот-вот въедут в затерянный город. Спутники проехали по долине пересохшей реки, где после весеннего сезона дождей еще не все выгорело и среди желтых пустынных скал то там, то тут, радуя глаз, зеленели заросли цветущих лиловых олеандров и раскидистые кроны пальм. Но вырубленные из скал дома казались чем-то необычайным — сперва был только один дом, потом еще один, еще один — по сути, это были руины с уводящим вглубь темным зевом прохода. Оба проводника поспешили проехать мимо, делая знаки от дурных сил.

— Там могут скрываться дэвы, дикие духи этих гор! — говорили они, ускоряя поступь верблюдов.

— Может, стоит проверить, что за духи там обитают? — негромко спросил Мартин у Ласло. — С духами мы еще как-то уживемся, а вот если там затаился кто-то из плоти и крови, нам лучше узнать.

Проводникам пришлось ждать, пока тамплиер и Мартин обследовали эти заброшенные жилища. Там были только пыль и обломки камней.

— К ночи духи непременно появятся, — уверяли бедуины. — И это только их первые жилища. А дальше будет много, очень много.

— Бедуины всегда сверх всякой меры суеверны, — улыбнулся Джоанне Мартин, заметив беспокойство на ее лице.

Она ласково коснулась его щеки:

— Я слишком утомлена, чтобы опасаться кого-то, кроме наших преследователей.

Еще разговаривая с ней в пути, Мартин выяснил, что обычно в Монреале Джоанна поднималась поздно, поэтому с утра ее вряд ли побеспокоят. А опоенные сонным зельем прислужницы и евнух наверняка не очнутся раньше полудня. Конечно, кое-кто может обратить внимание на их отсутствие, но когда в пределах замка располагаются караваны, у гарнизона и хаджиба Абу Хасана будут иные хлопоты, чем забота о пленнице, которая в последнее время пребывала в постоянной апатии и ничего не требовала.

— После того как увезли мою дочь и я потеряла надежду вернуть ее, меня вообще мало что волновало, — с грустью в голосе призналась Джоанна.

— Мы непременно найдем ее, любовь моя, — ласково заверил ее Мартин. — А сейчас лучше посмотри вперед, там снова виднеются какие-то строения. Может, мы уже прибыли на место этого заброшенного города?

В этот миг их проводники свернули куда-то налево и исчезли из виду. Следовавшим за ними спутникам показалось, что юные кочевники въехали прямо в гору. Но, достигнув этого места, они увидели, что мальчишки спешились и поджидали остальных в уходящем куда-то между отвесных скал проходе. Вверху над проходом изгибалась каменная арка, будто венчавшая некогда стоявшие тут ворота. По бокам высокой арки можно было различить длинные плоские статуи, служившие ей подпорами. Но даже больше, чем эти древние руины, поражал сам открывавшийся проход — узкий, уводящий куда-то в неизвестность среди высоких монолитных скал.

— Клянусь богом Авраама!.. — выдохнул Иосиф, потрясенный увиденным. — Так вот он, проход в скалах, расщепленный посохом Моисея!

Пораженные путники даже не сразу заметили небольшой родник среди купы пальм сбоку от входа. Юные проводники эль-тееха уже поили у него верблюдов, смывали пыль и пот с лиц. Они пересмеивались, но сразу посерьезнели, когда их стали расспрашивать о дальнейшем пути.

— Туда, туда, — замахали они руками в сторону прохода, однако заявили, что дальше не поедут. — Нас мало, а в городе неисчислимые полчища духов. Вы можете туда ехать, но без нашего шейха и его воинов мы туда не поедем. Нам велели только проводить вас и вернуться скорее назад.

Их не стали уговаривать и медленно проехали под аркой. Проводники же так торопливо развернули своих верблюдов, что с ними успел попрощаться только Эйрик, крикнув им вслед, чтобы передали от него привет красавице Эсфирь и ее почтенному родителю шейху Баруху. Но его громкий голос разлетелся таким гулким эхом среди огромных пустынных скал, что проводники только быстрее поехали прочь, даже не оглянувшись на безумцев, решившихся остаться в городе, где живут лишь тени бывших жителей Петры и горные дэвы.

Эйрик и сам как будто испугался произведенных его голосом звуков и поспешил догнать уже отъехавших по проходу спутников. Уводившая вглубь расщелина была узка и извилиста. Догнав Мартина с Джоанной, Эйрик заметил:

— Если, как уверяет Иосиф, этот проход был пробит посохом пророка Моисея, то посох его был изрядно суковат.

Узкий проход, похоже, некогда был великолепным въездом в город. Об этом свидетельствовали порой возникавшие то там, то тут остатки колонн, земля под ногами была выложена большими гладкими плитами. Однако за годы запустения тут скопилось немало мусора, рухнувшие колонны и обломки скал загромождали путь, и путникам пришлось спешиться и вести верблюдов в поводу. Только Иосиф на своем муле мог обогнуть эти завалы; он ехал впереди, и цокот подков мула по камням громко разносился в обступившей их тишине.

Сам Иосиф, словно завороженный, восхищенно смотрел вокруг, губы его что-то тихо шептали. Джоанна шла подле Мартина, изумленно разглядывая высокие отвесные скалы по обеим сторонам прохода. Рыжие, красные, розовые, желтые, они то почти соприкасались вверху, так что оставалась видимой только узкая полоска неба, то расходились, и тогда были видны проросшие кое-где из расщелин деревца, освещенные солнцем. А порой можно было увидеть вырезанные на скалах зубчатые барельефы, плоские лики и маски, вазы в скальных нишах. В одном месте сохранилась целая скульптурная композиция — бородатые мужи в длинных халатах будто шествовали вдоль прохода, ведя в поводу горбатых верблюдов. Все было выполнено с редким мастерством, только, как и все остальные изображения, казалось полустертым, разглаженным. А еще слышалось легкое журчание воды. Мартин указал Джоанне на выдолбленный вдоль всего прохода желоб, по которому тоненькой струйкой текла вода.

— Кто бы ни строил этот проход, он позаботился, чтобы вода от источника, который мы видели снаружи, текла в сам город. И это славно. — Он улыбнулся, чтобы ее приободрить. — Если у нас будет вода, мы долго сможем укрываться среди этих скал. До тех пор, пока прекратятся поиски пропавшей беглянки. — Мартин ласково привлек ее к себе.

Джоанна ответила ему улыбкой — чего ей опасаться, когда с ней такой рыцарь? А вот рыжему Эйрику явно было не по себе.

— Что это за бес такой? — едва ли не шепотом спросил он, указывая на изображение скалящегося демона в одной из ниш. — Знаешь, малыш, — сказал он, догнав Мартина, — я бы мог сразиться тут с дюжиной бешеных сарацин, но вот против духов, теней и нечисти моя секира мало чем может помочь.

Как всякий язычник, Эйрик был очень суеверен. И Мартин только проворчал, что не стоит Эйрику выказывать страх, пока им ничего не угрожает. Пусть лучше берет пример со спокойно едущего впереди Иосифа или же с Ласло, который озирался по сторонам почти с удовольствием.

— Клянусь волосами Пречистой Девы, здесь человек десять смогут сдерживать целую армию. Однако, насколько я помню из рассказов бывавших тут крестоносцев, в затерянную в горах Петру ведет еще один проход, и со временем нам следует отыскать и его. Запасной выход никогда не помешает.

Уехавший далеко вперед Иосиф неожиданно издал гортанный возглас и натянул поводья мула, разглядывая что-то впереди. Путники задержались на некоторое время, но, видя, что Иосиф не выглядит испуганным, последовали за ним к показавшемуся впереди выходу. И замерли восхищенно.

Джоанна ахнула и крепко сжала руку Мартина.

— Какая красота!

Это казалось невероятным! Прямо перед ними возвышался прекрасный розовый храм. Стройные, выбитые из скальной породы колонны поддерживали богато украшенный двойной портик, искусная резьба по камню окаймляла его тимпан, наверху высилась прекрасная урна, а на фасаде храма можно было разглядеть скульптурные изваяния. Это неожиданно возникшее в конце прохода строение казалось дивным видением, и красоту его не умаляло даже то, что одна из колонн рухнула. Однако, упав, она образовала как бы небольшую плотину, и в углубление перед ней стекала вода из желобов, разлившись в небольшую заводь.

Иосиф спешился и опустился на колени, не сводя взора с дивной колоннады храма.

— Так вот каков ты, Синай, город, выстроенный моими предками в горах на пути в землю обетованную! Слава, слава вам навеки!

Из его глаз потекли слезы.

Когда прошло первое потрясение, путники стали осматриваться. Перед розовым храмом была довольно обширная площадь. Солнце уже начало клониться к закату, вверху скалы пламенели золотым и алым, но внизу уже образовывалась тень, и надо было определиться, где им устроиться до того, как стемнеет. С площади вверх вели две покрытые обломками скал каменные лестницы, но в стороне начинался широкий проход вглубь заброшенного города, и там тоже виднелись выбитые из скальной породы здания, правда, не столь прекрасные, как первый храм.

Пока венгр с Мартином разведывали окрестность, Джоанна и Эйрик, не беспокоя шепчущего молитвы Иосифа, поднялись по выщербленным ступеням к входу в розовый храм. Но их ждало разочарование: насколько прекрасен храм был снаружи, настолько голым и пустым он оказался внутри — просто выбитая в скале широкая ниша, довольно обширная, но темная и пустая.

Эйрик оглядел ее из-за плеча стоявшей на входе Джоанны и шепнул:

— Так и представляю, как с наступлением темноты из этих стен начнут выходить тени тех, кто некогда это построил.

— А ты помолись с верой в Господа и Пречистую Деву, и никакие страхи уже не будут тебя донимать.

И когда сама Джоанна опустилась на колени и молитвенно сложила руки, Эйрик только потоптался рядом и пошел разгружать верблюдов, а потом вносить поклажу в нишу храма. Вскоре вернувшиеся Мартин и Ласло сообщили, что вокруг все спокойно и город действительно выглядит давно заброшенным. Эйрик в ответ буркнул, что он убедится в безопасности только после того, как они переживут тут ночь. Ласло ничего не ответил и опустился подле молящейся Джоанны на колени, возблагодарив Господа за то, что они нашли укрытие. Мартин тоже стал рядом с ними, молитвенно сложил руки… и не смог произнести ни слова. В пути он обещал себе, что возблагодарит Всевышнего, когда спасет возлюбленную и они окажутся в безопасности, но теперь все больше склонялся к мысли, что они справились сами, что только своей ловкости и смекалке обязаны тем, что избежали погони и нашли укрытие.

— Я поищу дрова для костра, — сказал он, поднимаясь с колен. — Надо приготовить что-то и перекусить.

Однако у Джоанны не хватило сил поесть. Женщина не спала уже вторые сутки, совершила побег, пережила сильнейшее потрясение, проделала немалое расстояние, и теперь, когда она попала в столь необычное место, ей казалось, что она спит и видит странный сон.

Видя ее состояние, Мартин постелил ей в углу, бросив на землю попоны и застелив их сверху одеялом.

— Отдохни, моя милая.

— А ты не уйдешь?

— Я теперь всегда буду с тобой.

Он все же осмелился легонько поцеловать ее в лоб. Его тянуло к ней, он еле сдерживался, чтобы не сжать ее в объятиях и почувствовать, что она все та же, сладкая и пьянящая женщина, от которой он некогда терял разум… И этот ее аромат, ее тени от длинных ресниц… Она уже спала.

«Наверное, теперь, когда она рядом, я и заснуть не смогу от этого оглушающего ощущения счастья», — думал он, когда они уже сидели у огня.

Было тихо, только порой раздавался отдаленный вой шакала, слышалось шуршание ветра в проросших в расщелинах кустарниках да фырканье верблюдов, улегшихся на каменистой земле. От усталости Ласло и Мартина начало клонить в сон. А Эйрик таращился на огонь и ворчал:

— Я ни за что не буду тут спать. Ночные духи не подберутся ко мне, когда я расслаблюсь.

И, уронив голову на грудь, захрапел. Они все заснули.

Джоанна проснулась первая и разбудила Мартина легким прикосновением, убрав длинную выгоревшую прядь с его темных бровей. Он моментально очнулся и посмотрел на нее — его прозрачные голубые глаза казались необычно яркими на красивом загорелом лице.

— Мой Мартин, — прошептала Джоанна, склонив, словно котенок, голову и посмотрев на него почти с восторгом. — Ты… Какое счастье!

Он тут же стиснул ее в объятиях.

Джоанна уже скинула свою темную плотную одежду бедуинки, и Мартин только сейчас рассмотрел, как она богато одета: голубые атласные шаровары, белая тонкая рубаха-абайя из легкого хлопка с красивыми блестящими узорами на груди и рукавах. На запястьях множество блестящих браслетов с жемчугом и хрусталиками, да и в волосах ее сверкают подвески и цепочки, хотя сами волосы в пути изрядно растрепались и теперь выглядели тем забавнее, что с одной стороны, там, где Джоанна обрезала косу, они совсем распустились, а с другой свисала длинная коса, все еще увитая лентами и мелким жемчугом. Леди де Ринель. Какая же она очаровательная, когда вот так растрепана!

— Не смотри на меня, — отвернула его лицо Джоанна. И голос ее прозвучал, как у обиженной девочки: — Не смотри. Я выгляжу сейчас…

— О, ты даже прекраснее, чем в моих мечтах!

И она в ответ просияла улыбкой.

Мартин взял мех с водой, а Джоанна прихватила гребни и покрывала, и они пошли прочь от спящих. Только чуткий Ласло в какой-то миг поднял голову и проводил взглядом удаляющуюся парочку.

Вокруг влюбленных простирался озаренный лучами солнца забытый город. Они видели фасады выступающих из скал дворцов, капители и портики которых были будто стерты горячим ветром и песком; шли по широким плитам мостовой, среди рухнувших колонн и куч песка; порой им попадались бассейны и чаши фонтанов — пустые и тоже засыпанные горячим песком, и везде на них смотрели многочисленные отверстия открытых окон и дверных проемов — казалось, будто жители только что ушли, забыв закрыть за собой дверь. Все это поражало, но еще поразительнее было идти рядом, держаться за руки, радуясь, что они вместе.

В какой-то момент Джоанна уединилась в одном из покинутых жилищ, прихватив с собой мех с водой и гребни, а когда вышла, Мартин заметил, что она без сожаления обрезала и вторую косу, и ее черные волосы рассыпались по плечам, как шелковая пелерина, а на лбу все еще блестели золоченые украшения. Беглянка из гарема. Мартин вдруг подумал, что еще недавно она принадлежала знатному эмиру, известному любителю красавиц аль-Адилю.

— Что у тебя было с аль-Адилем? — спросил он с невольно прозвучавшей ноткой ревности в голосе.

Она поглядела на него с удивлением, но потом нахмурилась.

— Кого из нас ты упрекаешь? Меня — за то, что я оказалась в плену, или себя — за то, что так долго не приезжал за мной?

Мартин промолчал. Ведь он и впрямь не спешил к Джоанне, он рвался совсем к другой женщине. Только потом, когда надежды на брак с Руфью уже не осталось, Мартин понял, что для него в мире есть одна Джоанна. Но если бы Руфь дождалась его… Впрочем, к чему сейчас думать об этом, когда прошлое уже не изменить, а Джоанна — вот она, рядом. И все, что для него важно, — это оберегать ее, заботиться о ней, а главное — наслаждаться тем, что его полюбила такая, как она. Прошлое же… Когда-нибудь ему придется рассказать Джоанне все о себе. Но не сейчас. Сейчас они могут немного предаться тому счастью, какое обрели как два беглеца, умчавшиеся от всего света в этот заброшенный город.

Солнце, поднявшееся еще выше, позолотило скальные здания и огромную чашу полуразрушенного амфитеатра, по которому они гуляли. Нижние его ряды и сцена были засыпаны землей, но все равно нетрудно было представить, как когда-то окружавшие арену скамьи были заполнены народом. Джоанна даже поежилась, прильнула к Мартину. А он ощутил ее тепло, ее податливую хрупкость, и сразу весь этот загадочный, полный тайн город перестал его интересовать. Она была с ним, его желанная, недостижимая… Как же близко она была!

Поднявшись по пыльным ступеням и пройдя по скальному карнизу, они оказались возле выбитых из горной породы домов и заглянули в один из дверных проемов. То же, что и везде: небольшое пустое помещение, в котором, однако, почти не ощущался зной.

— Кто же тут жил? — спросила Джоанна, озираясь. — Бежавшие из Египта евреи, как уверяет Иосиф? Столько загадочного вокруг! И ты, мой любимый, кажешься мне загадкой. Порой я даже теряюсь от этого.

Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой, которую использовал, чтобы добиться желаемого. А сейчас он желал, чтобы она не выпытывала у него о прошлом. Зачем думать о том, что было до этой встречи? Он рвался к ней через опасности, проехал за ней полмира, и сейчас они тут совсем одни…

— Мне самому непонятна моя жизнь, — прошептал он, привлекая ее к себе. — Я расскажу тебе все, когда придет время. Но теперь… Теперь я могу думать только о том, что ты со мной.

Мартин смотрел на нее так жадно и нежно, что Джоанна забыла все свои вопросы. Он стал осторожно целовать ее глаза, щеки, коснулся ярких пухлых губ. Джоанна отвечала сперва робко, потом ее уста ожили, раскрылись, словно вспоминая все, чему он когда-то научил ее. Они обменялись столь долгим поцелуем, что у обоих захватило дух. А когда вновь взглянули друг на друга, Мартин увидел то, что и хотел: недавняя озабоченность в ее глазах исчезла, они сияли любовью. И он угадал в них прежний страстный вызов, когда она понимала его желания и сама хотела того же, что и он.

Они медленно снимали друг с друга одежду, взгляды скользили по открывшимся плечам, груди, вздрагивающему животу. Джоанна первая потянулась к Мартину, прижалась всем телом. Давно сдерживаемая страсть охватила ее, она что-то шептала, сама не понимая своих слов, ласки ее становились все более смелыми. Мартин дрожал, вдыхая ее аромат, чувствуя, как гнется в его руках ее тело, ощущал под ладонями ее чуть влажную, шелковистую кожу.

Их ласки скоро стали лихорадочно быстрыми, они задыхались и едва могли стоять на ногах. В какой-то миг Мартин бросил свой халат и накидку на ровное место под стеной и, опустившись на них, притянул к себе Джоанну. О, как же давно он не был с женщиной… не был с этой женщиной, самой желанной и манящей! Она охотно позволила уложить себя рядом, она хотела этого! Грезы ее сновидений становились реальностью, и тот единственный, кто волновал ее, о ком она всегда мечтала, теперь обнимал ее, отчего Джоанну переполнило сладким огнем, разлившимся в ее груди, животе, внизу… И она сама раскинулась, потянув Мартина на себя, а когда он вошел в нее, ощущение стало таким острым, что она едва не заплакала.

Ее тело было трепетным, жарким, нежным, ее плоть будто всасывала его. Мартину казалось, что он сейчас умрет от наслаждения.

— Я люблю тебя! О, как сильно я тебя люблю!

Он сам не понимал, говорит это или кричит. О, он был в раю! С ней, в ней, они были вместе и любили друг друга ненасытно и отчаянно, нежно и страстно. Головка Джоанны металась по расстеленной ткани, ее волосы рассыпались, грудь чуть колыхалась, когда он выпрямился над ней и смотрел сверху на нее… на свое самое яркое и прекрасное счастье! А потом сердце его словно расплескалось в бешеном ритме барабана. Он больше не мог сдерживаться, и, когда она выгнулась под ним дугой и громко застонала — уже не здесь, уже в полете оглушительного экстаза, — Мартин вскрикнул и ринулся за ней в это упоительное сияние, на краткий миг исчезнув из мира.

Они медленно и долго возвращались в реальность.

— Не на самое нежное ложе я привел тебя, любовь моя, — произнес, приподнявшись на локтях, Мартин. — Я мечтал одарить тебя всем, что у меня есть, увезти далеко-далеко, сделать счастливой.

— Ты и сделал это. С тобой я летаю, как птица. С тобой я становлюсь самой счастливой.

Взгляд Мартина затуманился. Он легко поцеловал ее глаза, влажные от счастливых слез ресницы, запекшиеся от поцелуев губы. И вновь почувствовал, что желает ее. И когда ее пальцы легко прошлись по его спине, когда ноги обхватили его бедра, а в глазах появился знакомый лихорадочный блеск, Мартин понял, что и она изголодалась по любви не меньше, чем он. О, а ведь он опасался, что знатный эмир аль-Адиль приучит ее к особым гаремным утехам. Нет, такой Джоанна могла быть только с ним!

Позже, лежа у него на груди, она поведала об эмире, даже о том, как надеялась своей покорностью и ласками добиться, чтобы он вернул ей дочь. Мартин слушал, не перебивая, но она почувствовала, как он напрягся.

— Между нами ничего не случилось, Мартин. Едва я узнала, кому он отдал нашу Хильду, как в моей груди не осталось ничего, кроме ненависти к эмиру, и я уже не могла собой владеть. Наверное, он принял меня за злобную фурию, когда я расцарапала ему лицо.

Мартина это позабавило. А потом он слушал ее рассказ об их малютке, о том, какая она прекрасная, как похожа на него. Последнее замечание вызвало в душе Мартина неожиданную трогательную нежность. И он осознал, как переживала Джоанна, когда ей сообщили, что девочку отдали Обри. Мартин, в свою очередь, уже более подробно поведал все, что знал о Хильде. Уильям де Шампер предупредил тамплиеров о беременности сестры, и они позаботились, чтобы ее дитя оказалось под присмотром. Мысль, что малютка у верной Годит, успокаивала Джоанну.

Потом они говорили об Уильяме.

— Я ведь все ему рассказала, Мартин. Он должен был отречься от меня и презирать. И я почти не сомневалась, что так и случилось… Однако Уильям оказался лучшим из братьев, какого только я могла бы себе пожелать. Да пребудет душа его в мире!..

На ее глаза навернулись слезы. И Мартин решил, что теперь может поделиться с Джоанной тем, как вышло, что суровый маршал де Шампер стал его другом. Нет, рассказать о себе все он так и не осмелился, однако поведал, как спасался из крепости ассасинов, где томился в плену, как по пути взялся вывести из Антиливанских гор отряд храмовников, за которыми Старец Горы выслал погоню. Рассказал, как он вместе с тамплиерами сражался против ассасинов и Уильям был ранен, как позже Мартин вез его и они подолгу разговаривали. И когда они прибыли в крепость госпитальеров Маргат, маршал перед смертью поручил ему найти и освободить свою сестру Джоанну.

Джоанна слушала и плакала, припав к груди Мартина. А когда подняла голову, то заметила, что и глаза ее любимого блестят от слез, как голубые кристаллы. Джоанна мягко привлекла его к себе.

— То, что вы стали друзьями с Уильямом, — невероятное облегчение для меня. Но еще больше я радовалась бы, если бы Уильям выжил. Да пребудет его душа вечно в раю! Помолись со мной за него, Мартин.

И он выполнил ее просьбу. Ведь где бы ни была сейчас душа маршала де Шампера, именно ему они обязаны своим нынешним счастьем…

Когда влюбленные вернулись к розовому храму, их спутники сразу поняли, почему эти двое долго отсутствовали: растрепанные и запыленные, они так и льнули друг к другу. Но под пристальным взглядом тамплиера Джоанна смутилась и поспешила отстраниться от Мартина.

Ласло поднялся и, стараясь не смотреть на сестру де Шампера и ее любовника, сухо произнес:

— Пойду поброжу по окрестностям. Где-то тут должен находиться замок крестоносцев, и там, я думаю, нам будет безопаснее, чем в этом заброшенном храме.

Иосиф тоже не знал, как себя вести с влюбленными, и вскоре ушел, сказав, что ему есть что поискать среди руин заброшенного города: где-то здесь, как гласило предание, должна находиться гробница праведника Аарона — брата пророка Моисея.

— Долго же он будет разыскивать эту гробницу, — хмыкнул Эйрик, помешивая в котелке кашу из разварившихся овсяных хлопьев. — Иосиф решительно настаивает, что это, — рыжий обвел ложкой вокруг, — древний еврейский город Синай. Но я вам вот что скажу: бывал я в Риме и именно там видел такие строения, точь-в-точь.

— Тогда кто, по-твоему, возвел все это? — полюбопытствовал Мартин.

— Ну, если не римляне, то духи гор, не иначе, — разматывая на голове тюрбан, важно ответил Эйрик. — Я полночи прислушивался, различая их легкую поступь по камням, а то и тени былых хозяев города замечал, когда пламя костра стало оседать. И это так же верно, как и то, что я не зря обвел секирой борозду вокруг нашей стоянки, прошептав положенные заклинания, чтобы никакая нечисть не смогла приблизиться.

— Эти заклинания наверняка сродни богатырскому храпу Эйрика, — шепнул Джоанне Мартин, передавая ей миску с кашей. — То-то рыжий храпел так, что я порой просыпался, гадая, не подобрался ли к нам грозно рычащий гепард.

Джоанна засмеялась. Если речи Эйрика о духах в этом пустом городе и пугали ее, то эта легкая, чуть лукавая улыбка Мартина сразу вернула покой. Джоанна была еще так полна неги и счастья после их любовного сближения, что ее не волновали россказни Эрика ни о таящихся в расщелинах скал ифритах, ни о тенях бывших жителей города, которые будто бы выглядывают ночью из своих домов. В любом случае эти души горожан или кто-то там еще, похоже, были отнюдь не против, чтобы они с Мартином предавались любви в их заброшенных жилищах.

После тех изысканных яств, какими Джоанну потчевали в Монреале, пресная стряпня Эйрика казалась ей мало аппетитной. Но любовные игры пробудили в ней зверский аппетит, и она съела все до крошки, даже выскребла ложкой тарелку. Эйрик, усмехнувшись, похвалил ее.

— Овсянки у нас пока хватает, — рассуждал он, — есть еще фиги, сухари и солонина… Хотя к последней наш Иосиф вряд ли притронется, бедолага. Но главное — у нас есть вода, да и корма для животных хватает. Другое дело — дрова. Ну, насобираем мы сушняка в скалистых развалах, но надолго нам его не хватит. А как нам обходиться без огня, когда снова настанет ночь?

— Твой громовой храп разгонит всех духов города, — подмигнул рыжему Мартин.

Эйрик тут же стал говорить, что и глаз не сомкнет до утра, однако это не помешало ему опять громко храпеть всю последующую ночь. И если их никто не тронул, заверил он, то только потому, что у него есть заговоренные против нечисти амулеты и что он знает, какие слова говорить, когда своей секирой проводит борозду вокруг их стоянки.

Но Ласло считал, что куда надежнее амулетов и заговоренной черты будет, если они перейдут в обнаруженную им в глубине Петры крепость крестоносцев на горе аль-Хабис.

— Лучше нам перебраться туда, — сказал он и начал собирать вещи. — Там и часовня полуразрушенная имеется, где можно помолиться, есть удобные помещения, не столь замусоренные, как здесь, да и водосборник сохранился. Воды там немного, но в случае нужды будем приезжать сюда с бурдюками за родниковой водой. В любом случае оставаться тут, перед проходом, неразумно. Мало ли кто сюда ненароком пожалует.

— Как думаешь, насколько нам стоит тут задержаться? — советовался с тамплиером Мартин. — Дней десять, не меньше?

Он уже привык обсуждать планы с Ласло и теперь внимательно выслушал его мнение. Тамплиер считал, что десять дней — это наименьший срок их пребывания в забытом городе. Они оба понимали, что за ними уже выслали погоню, их будут искать по всем караванным путям и даже в пустыне, где есть хоть какие-то следы, оставшиеся от кочевья бедуинов. При этом Ласло очень не понравилось то, что рассказывала Джоанна о своем тюремщике Абу Хасане. Если этот черный бедуин, новый хаджиб Монреаля, именно тот, о котором тамплиер был наслышан, то этот верный пес аль-Адиля долго не успокоится и просто будет рыть носом землю, разыскивая беглянку. К тому же Абу Хасан сам из кочевников, он хорошо знает пустыню, прекрасно в ней ориентируется, да и слухи о затерянном городе до него могли доходить.

Замок, в который они перебрались, оказался довольно внушительным: каждый скалистый выступ на горе аль-Хабис был увенчан каменной квадратной башней, и между ними сохранились переходы и выбитые в скале лестницы. В самих строениях еще можно было обнаружить древки копий, наконечники стрел, черепки глиняной посуды. А главное — тут были остатки деревянных галерей, и довольный Эйрик сказал, что теперь им нет нужды заботиться, где добыть дрова.

Ласло рассказывал вечером во время ужина:

— Когда Саладин завоевывал Заиорданье, он прислал сюда свои отряды и потом похвалялся, что захватил оставленные тут крепости крестоносцев. Как это гордо звучит — захватил! Но что? Эти опустевшие башни и стены? Однако султан умеет окружать себя ореолом покорителя всего и вся, он очень высокомерен. Клянусь распятием, мне только непонятно, отчего же он не воспользовался доставшимися ему замками в Петре?

Ответил тамплиеру Иосиф:

— К тому времени тут уже не проходил торговый путь, который бы следовало охранять. После покорения Заиорданья в руках Салах ад-Дина оказалась Дорога Царей с построенными на ней крепостями, а султан, что бы ты о нем ни думал, очень неплохой стратег и не тратит силы на то, что ему уже не нужно.

Сам Иосиф, после того как они оказались в замке на горе аль-Хабис, сразу поднялся на вершину его донжона, откуда открывался вид на всю Петру. Иосиф по-прежнему считал, что этот заброшенный город — гора Синай, о которой говорится в Пятикнижии, а значит, он постарается определить, где может находиться могила первосвященника Аарона.

Когда Иосиф на другой день, накинув на плечи светлый бедуинский бурнус, отправился на поиски, Эйрик решил пойти тоже.

— Присмотрю за ним, — сказал рыжий, приторачивая у пояса флягу с водой. — Иосиф, конечно, парнишка отчаянный, но уж больно неуклюж. Того и гляди свалится в какую-нибудь расселину.

Ушел из замка крестоносцев и Ласло. Мартин почувствовал облегчение, когда тамплиер удалился: все чаще он замечал, как венгр неодобрительно смотрит на них с Джоанной. Да и с самим Мартином Ласло держался уже не так приветливо, как раньше. Что на него повлияло? Ласло знал, что маршал де Шампер доверил Мартину свою сестру, но теперь тамплиер словно осуждал влюбленных за то, что они все время вместе, что не таятся и не скрывают своей любви. Даже с Джоанной де Ринель Ласло вел себя сдержанно, а когда украдкой смотрел на нее, его лицо хмурилось.

Молодая женщина тоже обратила на это внимание.

— Почему он так суров со мной?

— Он тамплиер, — только и сказал Мартин, привлекая ее к себе. — Суровый рыцарь Храма, давший обет безбрачия. Он живет в воздержании, поэтому его и смущает, что подле него кто-то так открыто осмеливается любить. Но на самом деле Ласло славный парень, и я вполне могу положиться на него. Так что не думай о нем, моя радость.

Она и не собиралась. О чем же ей было думать, как не о возлюбленном, который разыскал и спас ее, когда все остальные забыли о ее существовании и она осталась наложницей и рабыней в гареме аль-Адиля. Но теперь Джоанна была так счастлива, что ей хотелось все время смеяться и петь, хотелось быть рядом с Мартином, ласкать его, любить, отдаваться ему до полного самозабвения.

Пустой замок казался им надежным укрытием для любви. В его толстых стенах не ощущалось жары, здесь можно было найти укромное местечко, где они оставались совсем одни, далеко от окружающего мира и осуждающих взглядов. И только ближе к вечеру влюбленные спускались с горы, неспешно гуляли среди розовых колоннад и разрушенных храмов, целовались на ветру под великолепными арками, пробирались в оставленные жителями дома, рассматривали фасады роскошных дворцов. Однако еще больше влюбленным понравились небольшие пещеры, где каменные стены были словно расцвечены яркими полосами слоистого камня — оранжевого, красного, золотистого, даже фиолетового. Это была такая красота!

— Знаешь, я бы хотел остаться тут с тобой навсегда, — как-то сказал Мартин, когда они стояли у выхода из одной такой разноцветной пещеры и наблюдали, как снаружи, мимо плоских красных и розовых дворцов проносится песчаный смерч. Казалось, будто кто-то перебирает пылевыми лапами среди камней — суеверный Эйрик наверняка бы стал уверять, что это пробежал местный джинн.

Джоанна искоса посмотрела на Мартина.

— Нет, я этого не хочу. Ведь есть еще наша Хильда!

— Мы обязательно найдем ее, — ответил Мартин, отбросив упавшие на глаза любимой пряди. — Ведь это наш человечек, которому мы дали жизнь. Мы поедем за ней, мы будем растить ее вместе.

Джоанне были приятны эти слова, только где-то глубоко в душе шевельнулась отдаленная тревога. Ведь это тут, в этом призрачном заброшенном городе, ничто и никто не мешал им оставаться парой. Они, словно две мушки в янтаре, застыли в этих солнечных днях посреди розового города. Однако рано или поздно им придется уехать, вернуться в привычный для Джоанны мир — и кем там будет для нее Мартин? Как она объяснит окружающим, кто этот спасший ее рыцарь, на которого так похожа ее дочь? Но зачем думать об этом сейчас, когда они вдвоем, когда от любовного головокружения и жажды друг друга они вновь и вновь сплетаются в объятиях, когда ласки доводят их до исступления, принося огромное счастье, такое бешеное и острое, что хочется кричать и смеяться от переполняющих душу чувств!

За несколько дней в Петре Джоанна заметно загорела. Она кутала голову и лицо до самых глаз в легкий светлый шарф, но все равно ее сливочно-белая кожа покраснела, а потом приобрела смуглый оттенок.

— Ну вот, теперь я выгляжу как бедуинка, — сокрушалась она. — Зато понимаю, отчего мусульманки прячут лицо за чадрой. Пыль, солнце, горячий ветер, несущий песок, — все это вынуждает их ходить укутанными до самых глаз. Ха, а мой евнух Фазиль уверял, что женщине необходимо прятать лицо, чтобы выглядеть более загадочной и желанной. Он считает, что женщина, которую можно рассмотреть, не так интересна, как та, которая что-то скрывает. Фазиль был довольно занятный человек. Что-то теперь его ждет после моего исчезновения?

Мартина удивило, что Джоанну волнует судьба ее слуг, оставшихся в Монреале. Англичанка поясняла: за полгода ее пленения она невольно сблизилась с людьми, с которыми проводила столько времени. Евнух Фазиль порой даже заступался за нее перед злобным Абу Хасаном, а Даниэла… Ну, эта ворчливая армянка не пропадет: она завела шашни с замковым поваром, так что, возможно, и останется с ним. Если ее не накажет, как и всех остальных, жестокосердный Абу Хасан.

Джоанна, вздыхая, клала голову на колени Мартина, а он гладил ее волосы и думал, какая она у него чудесная. Они укрылись в тени огромного полуразрушенного храма, уже вечерело, спадала жара, и им следовало возвращаться в замок на горе аль-Хабис. Но оба не спешили. Тревожили ли их суровые взгляды тамплиера Ласло? Скабрезные шутки Эйрика? Или тихая грусть, с какой порой смотрел на них Иосиф? Они предпочитали не обсуждать это.

Джоанна задремала на коленях Мартина, а он сидел, прислонившись к стене, и думал о том, что никогда не подозревал, что счастье обрушится на него в этом пустынном городе, окутанном зноем, а потому, несмотря на непредсказуемость дальнейшей судьбы, надо просто наслаждаться этим кратким мигом. Счастье драгоценно и неопределенно, и нужно ценить каждое его мгновение, а потом хранить в душе, осознавая, что оно все же было. И, значит, ты счастливый человек.

Позже, когда они возвращались на гору по каменным ступеням к замку, Джоанна едва не расплакалась от сущей мелочи: у нее прямо на ноге развалился вышитый бисером бархатный башмачок. Ну и как ей теперь быть? Женщина, живущая в пустыне в обществе мужчин, она нередко испытывала всякие маленькие затруднения, о которых не могла пожаловаться: мало воды для омовения, пересохшая на горячем ветру кожа, обломившиеся ноготки, прежде холеные и крашенные хной. А тут еще она лишилась обуви! «Разве это так важно?» — думала Джоанна, успокаивая себя. Но при мысли, что теперь она будет испытывать явное неудобство, англичанка понимала, что это отнюдь не маленькая проблема.

— Я буду носить тебя на руках, любовь моя, — утешал ее Мартин.

Но куда больше Джоанну порадовал Иосиф, когда вдруг достал из тюка простые кожаные сандалии на пробковой подошве, в каких обычно ходят женщины пустыни.