Ветры Дюны Герберт Брайан

– Это напоминание о том, как опасно поддаваться внутренним голосам. – Глаза Харишки еще больше сузились. – Искушение прислушаться к их древней мудрости иногда становится непреодолимым. – Сестры тревожно заерзали; Дженино сбросила сандалию и принялась растирать ногу. – Ибо преподобные матери воспринимают мудрость предков только по материнской линии, а твой сын Пауль не имеет таких ограничений. Он видит прошлое и женское, и мужское.

– Он Квисац-Хадерах, и это признали сами сестры.

Впервые заговорила Мохиам; предварительно она кашлянула.

– Однако он явился на свет без нашей подготовки и предосторожностей, какие мы собирались предпринять. Он опасен. Мы полагаем, он прислушивается к советам, которые уничтожат человечество. Он слушает развращенных предков из прошлого. Что если Пауль Муад'Диб прислушивается к величайшим диктаторам в истории?

Харишка добавила:

– Ты знаешь их имена. Что если он ведет внутренние беседы с Чингисханом, Килтаром Убертатом или Адольфом Гитлером? Что если советы ему дает Агамемнон, предок дома Атрейдесов? Или… другие?

Джессика нахмурилась. Но сразу одумалась, не желая выдать удивление или озабоченность. Может, они таким образом напоминают ей, что ее дедом был барон Владимир Харконнен?

– Пауль никогда не делает таких глупостей, – убежденно сказала она. – К тому же Другую Память нельзя просматривать, как каталожный ящик. Все Бене Гессерит знают это. Голоса приходят по собственной воле.

– Это справедливо даже для Квисац-Хадераха? – спросила Мохиам.

Джессика рассердилась.

– Вы хотите сказать, что Пауль одержим внутренними голосами?

Она не хотела признавать такую возможность, но мысль ее встревожила. Она вспомнила, что нечто подобное говорил ей сам Пауль после битвы за Арракин: «Как бы тебе понравилось проживать миллиарды за миллиардами жизней? Как ты можешь понять, что такое жестокость, пока не постигнешь глубины и жестокости, и доброты?»

Верховная Мать пожала плечами.

– Мы лишь считаем, что это вероятно. Это могло бы объяснить некоторые его крайние и неортодоксальные поступки.

Джессика оставалась тверда как в тот раз, когда на Салусе Шаддам и Фенринг заставляли ее на пиру объяснить поведение Пауля.

– Мой сын достаточно силен, чтобы принимать собственные решения.

– Но может ли человек выдержать постоянное давление многих внутренних голосов, чьи цели совсем иные, чем у живущих? Он может быть чудовищем, как его сестра, по настоянию Мохиам.

Джессика стиснула руки на коленях и удивила всех, рассмеявшись.

– Вот стандартный ответ Бене Гессерит на все, что им не нравится. Чудовище! – Теперь, определив слабое место, она находила своих собеседниц забавными. – Вы дуетесь, потому что мой сын вышел из-под власти сестер. Вы и ваши программы Missionaria Protectiva и «Манипуляции и религии» на Дюне породили обстоятельства, которые его создали. Вы дали ему в руки оружие, а теперь жалуетесь, что он пустил его в ход? Он ухватил поводья мифа – вашего мифа – и двинулся дальше в силе и славе. После того, как Бене Гессерит обошлись с ним, вы надеетесь, что он будет вас уважать?

– Может, ты могла бы заставить его, – сказала Харишка. – Если дать тебе более широкие полномочия, ты сумеешь убедить его в нашей полезности?

Преподобная мать Дженино снова надела сандалию и вдруг сказала:

– У нас есть предложение, Джессика, предложение на благо сестер и всего человечества.

«Наконец-то они перешли к делу», – подумала Джессика.

– Орден решил, что мы должны свергнуть императора любой ценой. Мы хотим, чтобы ты помогла покончить с его царством ужаса.

Это холодное заявление поразило ее.

– Что значит свергнуть?

Мохиам сказала:

– Пауль Атрейдес – генетическая ошибка. Твоя ошибка, Джессика. С каждым мгновением он становится все более опасным и непредсказуемым. Ты должна исправить свою ошибку.

– Его нужно либо убить, либо контролировать. – Харишка печально покачала головой. – И мы сильно сомневаемся в том, что последнее возможно.

Джессика глубоко вдохнула расширенными ноздрями.

– Пауль не чудовище. Я знаю его. Он ничего не делает без причины. Он хороший человек.

Харишка медленно покачала головой.

– Может, когда-то он и был таким, но хорошо ли ты знаешь его теперь? Не прячься от того, что чувствуешь в глубине сердца. За последние семь лет в его джихаде погибли десять миллиардов человек, и война не кончается. Боль и страдания неудержимым потоком захлестывают всю Галактику. Взгляни на это, дитя! Ты хорошо знаешь, что натворил твой сын, – и можно лишь воображать худшие ужасы, которые нас еще ждут.

Джессика больше не боялась этой старухи, ее предполагаемые сила и мудрость больше не производили на нее впечатление.

– Почему вы думаете, что я предпочту сестер своему сыну?

Харишка встала со своей скамьи, по-видимому, меняя тему.

– Я стара и видела много жизней и смертей. – Теперь она казалась маленькой и хрупкой. Прижала руку к спине, словно испытывала сильную боль. – Вот что предлагают сестры. Если ты поступишь, как мы хотим, я немедленно отказываюсь от поста Верховной Матери и назначаю на это место тебя. Ты, Джессика, возглавишь орден Бене Гессерит. Обладая такой властью, ты, возможно, сумеешь повлиять на сына и вернуть его под власть ордена – ради блага человечества.

Предложение поразило Джессику.

– Почему ты считаешь, что меня привлечет твое предложение?

Харишка ответила:

– Потому что ты Бене Гессерит. Мы научили тебя всему, что важно в жизни.

– Но не любви. Вы ничего не знаете о любви.

Жестко заговорила Мохиам:

– Если Пауля Муад'Диба нельзя приручить, у нас остается только один выход.

Джессика отрицательно покачала головой.

– Я этого не сделаю.

Но… став Верховной Матерью она могла бы изменить самую суть Бене Гессерит, увести от края пропасти, восстановить орден, каким он был больше десяти тысячелетий. Изменить обучение и исправить все допущенные ошибки. Последствия этого – положительные! – невозможно вообразить.

Но не предаст ради этого собственного сына.

Джессика ощутила волну холодного спокойствия, призвала технику прана-бинду, замедлив дыхание. Нужно было уйти из школы матерей, но теперь она встревожилась: что сделают сестры, если она сразу откажется?

Харишка все не садилась, сестра-медик Иоша поддерживала ее.

– Мы понимаем, для тебя это трудное решение, но мы помним, как и чему тебя учили. Подумай об этом, вспомни все, что знаешь. Не позволяй материнской любви ослепить тебя и тем самым погубить твоего сына. Сделай верный выбор, или никакого будущего не будет.

Ее темные глаза напряженно блеснули.

Покидая комнату, Джессика цеплялась за свою гордость.

– В должное время я дам ответ.

Изгнание – самое жесткое наказание, ибо разлучает сердце с телом.

Шадцам IV Коррино

Джессика предпочла бы поскорее уйти от настойчивых взглядов сестер, но Мохиам хотела, чтобы через два вечера она посетила Ночное Бдение. Джессика знала, что Бене Гессерит будет и дальше давить на нее.

Она намеревалась сохранить веру в сына, но была бы сильнее в своей решимости, если бы сама не испытывала сомнений, о которых ей говорили. Джессике хотелось бы лучше знать сына. Ее разум умел побеждать чувства, но только если она знала причины. Она презирала тех, кто верит слепо, но сейчас вела себя не лучше фанатиков, которые не видят причин и безоговорочно принимают миф о непогрешимости Муад'Диба. Если она перестанет считать, что он способен ошибаться, что может обманываться и заблуждаться – чем тогда отличается ее преданность ему?

«Потому что он Пауль», – думала она. Теперь она понимала, как была глупа, слепа к реальности. «Потому что он Пауль».

Джессика продолжала размышлять, стараясь не общаться с сестрами. В холодном мире Бене Гессерит пахло снегом, снег выпадал, но не ложился. Закутавшись в плотный плащ, Джессика гуляла по нижним садам, где росли редкие орхидеи, звездные розы и экзотические овощи с Большого Хейна; все эти растения процветали в холодном климате. Этим утром, несмотря на прохладу, цветы распускались на слабом утреннем солнце.

Внезапно услышав резкие звуки, Джессика пригнулась; низко над землей пролетела стая птиц и опустилась в кусты. Она не успела увидеть, что вспугнуло птиц: словно со всех сторон ударил холодный ветер, принялся трепать ее волосы и одежду.

Несколько больших воздушных вихрей вдвое выше ее ростом устремились к ней из тени, собирая солнечную энергию, светлея и усиливаясь. Джессика заметила еще несколько приближающихся к ней вихрей. Что это, песчаные смерчи? Воздушные водовороты? Какое-то необычное нападение, предательство сестер?

Джессика упала на тропу. Ей было тревожно, но в то же время любопытно; вращающиеся воронки замедлили движение и остановились над ней. Небольшие смерчи старались удержаться на месте, светящиеся, гипнотически радужные, похожие на особые кристаллические формы жизни. Еще несколько таких вихрей кружились над зданием оранжереи, единственным убежищем поблизости; под их напором распахивались окна.

Вскочив и пригибаясь, Джессика побежала к зданию, проскальзывая в темные промежутки между вихрями. Ветер хватал ее, пытался утащить то туда, то сюда, но она пробивалась к оранжерее. И только успела вскочить в дверь, как вырвавшаяся плаз-панель ударилась рядом с ней о стену и разбилась.

Внутри Джессика в первую очередь посмотрела на потолок, где не хватало нескольких прозрачных панелей. Предательские вихри продолжали кружить, потом раздался громкий удар, и все воронки неожиданно исчезли. Над головой расчистилось голубое небо, но весь сад был усеян сломанными растениями и обломками.

– Неплохое представление, – послышался женский голос. – Остаточная психическая энергия. В последнее время такое здесь случается все чаще.

Джессика увидела женщину с каштановыми волосами, морщинистую, со светло-карими глазами… знакомое лицо из далекого прошлого. Она так удивилась, что у нее перехватило дыхание; потребовалось несколько мгновений, чтобы она узнала женщину.

– Тессия? Тессия!

Жена Ромбура сильно постарела, словно пережила суровые испытания. Она подошла к Джессике и взяла ее руки в свои. Тессия дрожала – от страха или усталости.

– Не скрывай удивления. Я знаю, что со мной произошло.

– Ты в порядке? Мы посылали множество запросов, но нам ни разу не ответили, что с тобой. Мои просьбы об информации сестры отвергали. Давно ли ты… в сознании? После того что случилось с бедным Ромбуром, Бронсо на двенадцать лет прервал всякие отношения с домом Атрейдесов.

Она не знала даже, известно ли Тессии, что принц-киборг был убит в балутском Театре фрагментов.

И что значит «остаточная психическая энергия»? Может, сестры испытывают какие-то новые силы? Оружие? И это оружие будет использовано против Пауля? Джессика им не доверяла.

Но прежде чем она смогла задать вопрос, по проходу, замусоренному бурей, прибежали два надзирателя Бене Гессерит. Завидев их, Тессия увлекла Джессику в темный угол оранжереи.

– Это моя обитая бархатом тюрьма. Я пришла в себя, но не совсем так, как ожидали сестры. Я единственная, кому удалось выбраться из ада навязанной вины.

Она тревожно огляделась по сторонам.

О навязываемом сестрами сознании вины ходили лишь смутные слухи, и большинство не верило, что такое возможно.

– Мы считали, что против тебя использовали какое-то оружие иксианские технократы.

Теперь Джессика поняла, что произошло с женой Ромбура в ту ночь во дворце. Если бы не последствия навязывания вины, Бронсо никогда не рассорился бы с отцом, не бежал бы вместе с Паулем и так далее – круг за кругом. Слова Джессики были полны негодования.

– Ромбур отправил тебя сюда в надежде спасти.

Тессия покачала головой.

– Это преподобная мать Стокия – оружие из их психического арсенала. Сестры сломали меня и отняли у мужа… а теперь он мертв.

Голос ее дрогнул, и Джессика услышала, как снаружи усилился ветер.

– Что такое важное было им нужно? У чего такая страшная цена?

– На самом деле они хотели немного. Чтобы я стала матерью-производительницей. Но я отказалась выполнять их приказ, и меня наказали. Сопротивление не помогло. Им нужно было только мое тело, только матка. Мой мозг им не был нужен. Пока я была без сознания, меня оплодотворили. – Голос ее звучал горько. – Я Бене Гессерит: я существую, только чтобы служить. По крайней мере, Ромбур об этом не узнал. Не дожил. Он так и не узнал, как я тоскую без него.

Джессика не сумела скрыть отвращения. Что сестры сделали с ее подругой! А теперь те же самые женщины пытаются уговорить ее погубить Пауля. Хотят, чтобы она стала Верховной Матерью? Приняв их предложение, она сможет покончить с этими оскорбительными рождениями… но принять их предложение значит превратиться в чудовище.

Тессия продолжала сонным голосом, словно мысли ее были далеко:

– Мне потребовались годы. Я спаслась… нашла свой выход из тьмы, куда меня бросили навязывавшие вину.

У Джессики скрутило живот.

– Бронсо знает, где ты сейчас? Он может помочь?

– Я смогла переправить ему несколько посланий. Он знает, что со мной произошло, но чем он может мне помочь? На Иксе у него сегодня нет власти. Выступить против сестер он никогда не сможет. Он в той же ловушке, что и я. – Она покачала головой. – Это конец дома Верниус.

Джессика обняла подругу и долго прижимала ее к себе.

– Я бы хотела вытащить тебя отсюда, но это не в моей власти.

Но, если она станет Верховной Матерью, она сможет…

Тессия загадочно улыбнулась.

– Когда-нибудь я найду выход. Я ушла из их мысленной тюрьмы, и им очень хотелось бы узнать, как мне это удалось. Сейчас они испытывают на мне свою технику, попеременно то проявляя сочувствие, то обрушивая на меня сознание вины. Но даже их навязывающие вину не понимают.

– Они… продолжают экспериментировать над тобой?

– Сестра-медик Иоша постоянно пытается ослабить мое сознание и вернуть в состояние, нужное сестрам, но не нужное мне. Но я знаю, как отразить ее попытки. Это моя мысленная защита, и я не открою ее им – после того, что они со мной сделали.

Тессия осмотрелась. В шепоте ветра во дворе Джессика расслышала звуки нового небольшого смерча и тревожные крики разбегавшихся Бене Гессерит. Очевидно, остаточная психическая энергия не подчинялась им.

Наклонившись ближе, Тессия прошептала:

– А чего они хотят от тебя, Джессика? И дашь ли ты это им? Если не дашь, сама станешь их мишенью. Ты им откажешь? Да. Я тебя знаю. Тогда к тебе придут навязывающие вину. – В отчаянии сжимая плечо Джессики, Тессия заговорила: – Слушай! Ты должна блокировать свои мысли и заранее подготовиться. Построй укрепление из самых хороших воспоминаний, бастион добра. Пусть он всегда будет наготове у тебя в голове. Используй его для защиты. Они не заподозрят, что ты можешь выстоять хоть мгновение. Навязывание вины – это психическая буря, но ее можно рассеять.

Джессика понимала, что нуждается в информации.

– Научи меня – пожалуйста.

Тессия коснулась ее лба, закрыла глаза и вздохнула.

– Я покажу тебе, что ты должна знать.

Сам акт дыхания – это чудо.

Учение медицинской школы Сук

С океана дул необычно теплый ветер. Гурни надеялся, что сильный дождь разгонит толпу, собирающуюся на назначенное собрание, но, посмотрев на небо, он увидел, что тучи расходятся.

Джессика была права, предупреждая о том, на что способны эти люди. Мэр Хорву и его фанатичные последователи не понимают, с какой ядовитой змеей играют. Но во имя герцога Лето Гурни постарается обойтись сочувственным, родительским подходом. Если только это поможет…

Надев по такому случаю свой самый дорогой мундир, Гурни стоял в небольшой группе местных чиновников на поднятой генераторами силового поля платформе у края самого большого парка Кала-Сити. Весь последний час на траве собиралась буйная, полная энтузиазма толпа.

Он хотел бы точно знать, о чем думают эти нелепые мятежники. Мэр Хорву со своей обезоруживающей улыбкой пообещал, что это будет мирная демонстрация, и Гурни не знал, как поступить. Он призвал солдат, чтобы поддерживать порядок, если толпа станет неуправляемой.

Выслушав жалобы Джессики на ущерб, причиненный паломниками, Пауль разместил на Каладане имперские силы безопасности. Гурни плохо знал этих людей, но видел (насколько мог определить), что они знают свое дело и преданы ему. Тем не менее, они все равно оставались инопланетянами. И сегодня особенно хотелось бы иметь более объективную службу безопасности.

Раздувшись от важности, мэр Хорву предоставил себе и своим последователям неограниченное право собраний, руководствуясь уставом города. Гурни это казалось конфликтом интересов, но представления мэра о взаимоотношениях местной политики с имперской были на диво устаревшими.

– Народ Каладана знает, что делает, эрл Халлек, – сказал священник Синтра. Он с удовольствием смотрел, как много горожан пришло на собрание, но его беспокоило, что Гурни призвал солдат, а не присоединился к собравшимся. – Ты много лет служишь дому Атрейдесов, милорд, но ты не каладанец по рождению. И не понимаешь подлинно каладанских забот.

Гурни удивила организованность демонстрантов: он знал, что у Хорву и его последователей нет такой подготовки. Кажется, им кто-то помогает. Толпа все росла, а с ней росла тревога Гурни. Если толпа начнет буйствовать, солдаты не смогут навести порядок.

Гурни осмотрелся в поисках Хорву. Он сомневался, что разжигать недовольство будет сам мэр, но это не умаляло его тревоги. Гурни не хотел, чтобы родина Пауля стала очередным полем битвы. Большие группы людей, особенно объединенные той или иной повесткой дня, очень податливы, их настроение легко меняется, их быстро охватывают чувства. Он видел армии Муад'Диба, доведенные до неистовства страстным сознанием своей правоты, которое делало их глухими к любым концепциям кроме тех, что им преподали. Если местная толпа выйдет из-под контроля, это может подвигнуть имперских солдат на столь же неконтролируемую яростную месть от лица Муад'Диба.

Солдаты его гвардии опытные служаки, но не знают нрава местных жителей, которые живут здесь много поколений; а теперь добросердечных граждан Каладана ведет опасной дорогой утративший благоразумие мэр.

Глядя на волнующуюся толпу, которая верила, что любимый народом Пауль Атрейдес будет уважать мнение этого народа, Гурни пытался вспомнить, каким раньше был он сам: сильным, доблестным, восприимчивым к тому, что важно; как сочинял баллады для балисета и делал все, что требовалось дому Атрейдесов. Он скучал по тем дням, но понимал, что их не вернуть. И сегодня ему иногда нравилось заниматься музыкой, но теперь это стало для него бегством, спасением от воспоминаний о жестокостях прошлого.

Несколько недель назад, разделив пинту пива с хозяином пивной, он взял свой инструмент и начал играть. Бармен через головы собравшихся в пабе крикнул:

– Тебе пора спеть нам новую песню, Гурни Халлек. Как насчет «Баллады о Муад'Дибе»?

Посетители смеялись, уговаривали Гурни, но он отказался:

– История еще не окончена. Вам придется подождать, парни.

На самом деле ему вовсе не хотелось писать такую песню. Он ни с кем не делился своим мнением, но Гурни считал, что «Муад'Диб» растерял слишком много достоинства, чтобы быть достойным героической песни. И это рождало у Гурни ощущение утраты – на самом личном уровне.

«Пауль, может быть, и император Муад'Диб, – думал Гурни. – Но он не герцог Лето».

Толпа расступилась, и по проходу к платформе на генераторах силового поля, кивая горожанам, направился мэр. Он вступил на снизившуюся платформу и принялся выговаривать Гурни, как ребенку:

– Эрл Халлек, убери своих солдат. Что ты хочешь этим сказать людям? – Он мрачно посмотрел на стоявших по периметру солдат. – Мы уже отправили свое заявление императору на Арракис. Этот праздник должен укрепить нашу решимость.

– Если это праздник, отправляйтесь в пабы и харчевни, – предложил Гурни. – Если вы разойдетесь, всем за первую выпивку плачу я.

Он не думал, что его предложение примут.

Синтра покачал головой.

– Люди довольны тем, что выступили против засилья чиновников и фанатизма. Дай им возможность праздновать здесь.

– Пока Муад'Диб не принял вашу декларацию, праздновать нечего.

Гурни знал, что этого не будет.

Настороженный и внимательный, он спустился с платформы и знаком велел солдатам следовать за ним к огороженной поляне. Они пошли, а платформа поднялась и полетела над ними; мэр Ховру махал с нее горожанам.

Командир инопланетных войск, бейтор по имени Ниссал, снял форменную шапку и вытер лоб.

– Мэр собирается произнести речь, сэр.

– Речь может начать войну, бейтор. Всем быть в полной готовности.

Священник криками в громкоговоритель призывал людей идти за платформой, которая плыла к широкому проходу между деревьями парка. Собравшиеся двинулись за ней по земле, одни бежали, другие смеялись, словно все это была игра.

Гурни, не готовый к этому перемещению, сказал в переговорное устройство:

– Приведите наблюдательный воздушный корабль. Наши люди должны оцепить их с фланга и не давать им делать глупости. Помните старое высказывание: «Дураки своим безрассудным невежеством могут причинить больше вреда, чем армия организованной атакой».

Подбадривая толпу, мэр Ховру вывел ее из парка и повел к старой рыбацкой деревне, где на пристани и на пляже в отлив тоже собрались люди. Платформа повисла над самой водой; послушать выступления собралось много лодок.

– Здесь собрались представители всех классов и всех профессий! – разносился голос Ховру из усилителей. – Я не один десяток лет был вашим мэром и заслужил ваше доверие. Теперь я хочу заслужить поддержку. Пока мы ждем ответа императора Пауля Атрейдеса, нужно продемонстрировать наши убежденность и силу. Мы покажем чужакам, на что способны люди каладанцы.

Гурни с растущим отчаянием слушал, как мэр и священник по очереди настраивали толпу. Сначала они призывали рыбаков проявить солидарность: не выходить в море за рыбой, не привозить улов. Они ссылались на петицию о независимости Каладана, которую широко распространили в городе, и утверждали, что продавцы не будут обслуживать покупателей, не поставивших подпись под обращением.

По мнению Гурни, это звучало очень тревожно, и становилось все хуже. Мэр заявил, что паломников джихада следует выпроводить с Каладана и не принимать, пока Пауль не предоставит планете приемлемую форму автономии.

Один из солдат произнес в коммуникатор, заставив и без того нервничавшего Гурни вздрогнуть:

– Милорд, они закрыли главный космопорт. Их люди вскрыли коды приземления и заворачивают назад всякий корабль, который использует название Чисра Сала Муад'Диб. Пилоты должны представить документы, где эта планета называется Каладан, иначе им не разрешат посадку.

Гурни поразился стремительности действий агитаторов: слишком уж ладно совпадают все части этой… революции. Межпланетная торговля страдает, и теперь представитель Космической гильдии и чиновники КООАМ потребуют строгих кар и немедленных действий. И известие об этом распространится по всей Галактике.

За годы джихада Гурни насмотрелся на то, какие ужасные действия совершают безжалостные армии Муад'Диба, когда решают сломить противника. Каладан не станет исключением.

Он начал немедленно отдавать приказы.

– Поместите боевой корабль дома Атрейдесов над космопортом Кала-Сити. Мешайте взлету и посадке любых кораблей: мы закроем космопорт так, как надо нам, а не мятежникам. Блокируйте все корабли, отходящие от лайнеров, и без объяснений отсылайте их назад. Я не хочу, чтобы новости распространились, пока ситуация у нас не будет под контролем.

Используя малые военные орнитоптеры – их применяли в качестве спасательных кораблей, чтобы помогать рыбакам в бурном море, – Гурни приказал своим людям разогнать демонстрацию. Он сам сел в такой корабль и повел их над рыбацкой деревней, стреляя сжатым воздухом: люди падали, но никакого вреда эти выстрелы им не причиняли.

Гурни лично навел воздушную пушку, которая сбросила недоумевающих мэра и священника с платформы в воду. Имперские солдаты арестовали самых активных демонстрантов.

Орнитоптеры Гурни летали над городом, его войска взяли под контроль все окрестности, Гурни получал множество донесений и отчетов. Многие имперские солдаты-инопланетяне не стали проявлять сдержанность, как он приказал. Гурни использовал воздушные пушки, чтобы разогнать демонстрантов и взять ситуацию под контроль, но солдаты чересчур ревностно отнеслись к своим обязанностям. Многие мирные демонстранты были тяжело ранены или убиты, кости у них были сломаны, черепа разбиты. До исхода дня погибло больше двадцати человек.

Бейтор Нисан, проведя собственную незапланированную операцию, взял штурмом главный космопорт, который пытались защищать демонстранты. Горожане запаниковали, начали отвечать, в результате погибло одиннадцать солдат и почти сто агитаторов. Космопорт открыли, Гурни снял эмбарго, но это его не радовало.

Он видел бойню на полях джихада, но ведь здесь это были жители Каладана, не воины, не мясники-коммандос, ввязавшиеся в священную войну.

Он шел вдоль тел, выложенных на улице старого города и прикрытых одеялами, и его мутило. С болью, горюя и гневаясь, он выбранился и ворвался в поселковую тюрьму.

Там он прошел к камере, в которой находился удивленный и потрепанный мэр Хорву. У старика была заклеена щека, и говорил он с явным недоверием и язвительным упреком.

– Ты меня разочаровал, Гурни Халлек. Я считал, ты любишь Каладан.

– Разочаровывайся в себе, а не во мне. Я призывал тебя не проводить «демонстрацию». Я умолял, но ты не стал слушать. Теперь ответ Муад'Диба будет в тысячу раз страшней, потому что ты вызвал такую смуту, какой он не может допустить ни на одной из планет империи. Я стану взывать ко всем остаткам дружеских чувств, какие он еще может питать ко мне, и буду умолять о милосердии. Но твердо обещать ничего не могу. – Гурни покачал головой. – Как мне объяснить все это леди Джессике, когда она вернется?

– Стыдись, Гурни Халлек! Некогда ты был верным слугой герцога Лето, но ты забыл принципы Атрейдесов. – Мэр сердито смотрел на него сквозь прутья решетки. Ему подбили оба глаза, и теперь они смотрели из темных пятен кровоподтеков. – Я всю жизнь служил людям Каладана и никогда не думал, что дойдет до такого. Мы не бросим сопротивляться. И однажды с радостью встретим Пауля как блудного сына из притчи, но только, если он вспомнит, кто он… и кто мы.

Гурни вздохнул.

– Другие назвали бы это кощунством против Муад'Диба, дурак. Дай мне повод освободить тебя, а не отдавать приказ о казни!

Мэр молча смотрел на него.

Два дня спустя пришел ответ с Арракиса: сухое письмо, в котором Гурни поздравляли с успешной защитой чести императора. Письмо подписал Пауль, но составил явно один из функционеров. На письме стояла печать «Администрация джихада». Гурни подумал, что Пауль вряд ли читал его доклад.

Гурни отдал приказ немедленно и без объяснений освободить всех арестованных демонстрантов, включая их предводителя.

По каким меркам мы определяем нормальность конкретной личности? И, если эту личность признают ненормальной и ограничивают в свободе, кто от этого выигрывает?

«Жизнь Муад'Диба» принцессы Ирулан,том третий

В свой последний вечер на Валлахе IX Джессика согласилась посетить Ночное Бдение.

По традиции она и все остальные сестры из школы матерей провели этот день в одиночестве, размышляя о жизни и деяниях Ракеллы Берто-Анурил, которая основала их орден на остатках человечества после Батлерианского джихада тысячи и тысячи лет назад.

Джессика была бы рада оказаться подальше от бесславного принуждения Бене Гессерит. Ее пытались подкупить постом Верховной Матери; какая Бене Гессерит не стремится к такому положению? Она не дала ответа, что само по себе вызвало у сестер серьезные подозрения. И, зная, как поступили с Тессией после ее отказа, Джессика понимала, что ей грозит большая опасность.

Вечером Джессика, по-прежнему ни с кем не разговаривая, присоединилась к длинной процессии одетых в черное женщин со свечами, поднимавшихся по склону Кампо-де-Ракелла, высокого холма близ комплекса школы матерей. Змеясь цепочкой вверх по каменистой тропе, свечи походили на яркие глаза в звездной черноте. По параллельной тропе с холма спускалась другая длинная процессия со свечами.

Сестры поднялись на высокую закругленную вершину холма к груде камней, обозначавших святое место, где когда-то давным-давно стояла Ракелла и где ее жизнь едва не оборвалась до срока. Когда Джессика поднялась на вершину, налетел холодный ветер. Она смотрела сверху на сияющие огни обширного комплекса школы, размышляя об истории ордена, о тысячелетиях власти и о выборе, который сделали сестры.

Но в отличие от внушаемых новичков, Джессика знала: иногда этот выбор был неверным. Глубоко ошибочным.

Двадцать женщин стояли возле Джессики на краю пропасти в том месте, откуда собиралась прыгнуть Ракелла. В те дни она пребывала в унынии, не могла собрать разъединяющиеся части своей организации, повести их единым путем в будущее. Она надеялась самопожертвованием заставить всех сплотиться.

Но именно на этом месте внутренний голос женщин, предков Ракеллы, впервые заговорил с ней. В тот день она приняла много наркотика под названием россак, но внутренние голоса не были наркотической галлюцинацией. Голоса далеких предков убедили ее жить и вдохновлять других.

Держа свечу, Джессика глубоко вдохнула ночной воздух, погружаясь в этот миг. Предполагалось, что церемония – время размышлений и самонаблюдений, возможность увидеть обширный развертывающийся гобелен влияния Бене Гессерит.

Стоя ближе к краю, чем другие послушницы и преподобные матери, Джессика смотрела с холма вдаль, как когда-то Ракелла. На считанные секунды она ощутила прочную связь с сутью ордена, исходной целью которого было объединение многих сильных женщин, но впоследствии эгоистические интересы увели орден с верного пути.

Новая Верховная Мать сможет изменить все это… Должно быть, Харишка хотела, чтобы она почувствовала это вдобавок к искушению славой Бене Гессерит и возможностью вершить историю. Но хотя Джессика почувствовала контролируемые эмоции Бене Гессерит, своего решения она не изменила.

Закончив медитацию, группа сестер начала спускаться, и ее сменила другая группа. Сомневающимся нужно больше времени; те, кто быстро получает подтверждение, уступают свое место.

Рядом шевельнулась тень – преподобная мать Мохиам в черном одеянии.

– Я рада, что ты провела с нами Бдение, Джессика. Я уверена, что ты почувствовала это. – Голос был жесткий, как сухой ветер Арракиса. – Каждая сестра должна участвовать в Бдении, чтобы прояснить мысли и сердце.

– Бдение заставило меня подумать о некогда благородных целях ордена… которые так противоположны позднейшей его тактике… и тому, что происходит сейчас.

Мохиам в тусклом свете свечи нахмурилась.

– Верховная Мать Харишка сделала тебе щедрое предложение. Я знаю, ты была недовольна сестрами, но теперь в твоих силах все это изменить, а мы так мало просим у тебя взамен. – Старуха посмотрела на темную землю. – Здесь ты далеко заглядываешь в будущее… и твое решение должно быть ясным.

– Ясным? Ты просишь меня убить сына!

Джессика начинала терять терпение. Край пропасти казался тем символическим выбором, который от нее требовали сделать. Но есть ли другой выбор? Принять предложение или прыгнуть?

– Сына, который не должен был у тебя родиться.

Джессика повернулась и пошла вниз по неровной тропе, спускаясь с холма. Она не замедлила шага, хотя видела, что старуха пытается поспеть за ней.

– Мы все равно свергнем Муад'Диба так или иначе. Мы обратим против него насилие, которое он чинит. – Удивительно проворная, старуха догнала Джессику, глаза ее сверкали в свете свечи. – Ты должна это знать, если станешь новой Верховной Матерью. Должна знать, что мы добьемся успеха. Иди с нами.

Шагая рядом, старуха понизила голос, но слова ее звучали взволнованно.

– Агенты Бене Гессерит уже подготовили мятежи по всей империи. Первой искрой станет Каладан. Ты ничего не сможешь сделать. И, когда на Каладане вспыхнет пламя, одновременно восстанут свыше ста планет и объявят о своей независимости.

Императору придется отозвать свои армии из других битв, чтобы справиться с новыми неожиданными трудностями, и – если его фанатики будут вести себя, как всегда, – жестокость этих расправ вызовет каскад других революций, настоящих революций, не нуждающихся в наших подстрекательстве и поддержке.

Представители ландсраада потребуют немедленных репараций и единодушно примут закон, ограничивающий права императора. Если Муад'Диб решит пренебречь им или наложит на него вето, он потеряет поддержку всех благородных домов, которые до сих пор были его опорой. Его правительство не сможет сдержать сопротивление. Видишь, Джессика? Мы добьемся успеха – с тобой или без тебя.

Неожиданно внезапная и наивная идея мэра Хорву о признании независимости Каладана получила объяснение. Его привел к этой мысли манипулятор – агент Бене Гессерит. Слова Джессики полетели в Мохиам, как пули:

– Как ты смеешь развязывать революцию на Каладане! На моем Каладане!

– Твой орден должен значить для тебя больше простой планеты. Мы хотим, чтобы ты лишила власти тирана, который уже убил больше людей, чем любой другой в известной истории. Что значит в сравнении с этим материнская любовь? – Мохиам фыркнула, как будто необходимость убеждать Джессику ее даже обижала. – Какое бы решение ты ни приняла, мы все равно его свергнем.

Джессика старалась не обращать внимания на ее слова. Сестры видят в Пауле только опасную и разрушительную силу… но она знает, что ее сын добр, внимателен, интеллигентен, умен и полон любопытства и любви. Таков истинный Пауль, а не то представление о нем, которое возникло в результате джихада!

Обе женщины замолчали, позволяя другим сестрам обогнать их по дороге вниз с холма. Джессика смотрела на огонь своей свечи, ощущала запах дыма и пыталась справиться с эмоциями.

С удивительной силой схватив ее за руку, Мохиам прохрипела:

– Ты в долгу перед сестрами. Сама твоя жизнь принадлежит нам! Вспомни: мы спасли тебя, когда ты едва не утонула в детстве. Женщина погибла из-за тебя. Как ты можешь забыть это? Помни.

Голос преподобной матери пробудил давно подавленное воспоминание, и Джессика неожиданно вспомнила, как боролась за жизнь, когда тонула в быстрой реке: вода заполняла ее рот, легкие, холодная-прехолодная. Она не могла сопротивляться быстрому течению, ее потащило и ударило головой о большой камень. Она не помнит, как упала в реку, но ведь она была ребенок, не старше пяти-шести лет.

Две храбрые сестры прыгнули в бурную реку, чтобы спасти ее. Джессика помнит, как ее вытащили на берег и откачали. Позже она узнала, что одна из сестер погибла. Мохиам права: она умерла бы в тот день, если бы эти женщины не спасли ее.

Однако, как ни странно, Джессика не могла вспомнить имя погибшей тогда сестры или где эта река. И вдруг, сосредоточившись, собравшись с силами, кристаллизовав свои воспоминания об этом событии, она ясно вспомнила, что ее вытащили из воды две женщины, они по очереди освобождали от воды ее легкие, дышали ей в рот.

Две сестры? Как это возможно, если одна погибла, пытаясь спасти ее?