Славы жаждут дураки Дышев Андрей

Глава 11

Из открытых настежь дверей музея тянуло холодом, как из склепа. Мне впервые пришло на ум это сравнение. До сегодняшнего дня музей напоминал оазис, где всегда можно было отдохнуть от жары, попить зеленого чая и послушать болтовню Лебединской… Сознание отказывалось верить в то, что за тяжелыми дверями я уже никогда не встречу мужиковатую хозяйку, любящую «Беломорканал» и автомобили.

Старичок в тюбетейке, который, помнится, работал смотрителем в крепостной мечети, охраняя каменные ядра, занял новый пост. Он сидел на верхней ступеньке, у самого входа в музей, постелив под себя обрывок газеты.

Я остановился перед ним, не зная, как спросить о гибели Лебединской.

– Билет покупайте, – совершенно севшим голосом просвистел старичок. Под выцветшей рубашкой угадывались худые плечи, выпирающие ключицы и сгорбленная спина. Сухо покашливая, старичок скручивал из газеты «козью ножку», слюнявил ее большим розовым языком и поглядывал на меня слезящимися глазами.

– А что… – произнес я, судорожно сглатывая. – Разве тетя Шура сегодня не работает?

– В отпуске твоя тетя Шура! – ответил старичок, несколько раз неудачно чиркая спичкой о коробок.

– И давно?

– С сегодняшнего дня… Кхы-кхы!.. Но сначала билет!

Я не понял, раньше чего я должен купить билет, но уточнять не стал, опустился на одно колено перед дедом и вытянул из кармана купюру.

– У меня сдачи не будет, – тотчас сказал старичок, пожевал губами, словно пробовал табак на вкус, и стал напускать вокруг себя дым.

– А мне не надо сдачи. Оставь все себе.

Дед недоверчиво покосился на меня, потом на купюру.

– Тебе чего надо? – насторожился он. – Ты или музей иди глядеть, или шиздуй отсюда, пока по лбу не огрел!

– Не скандаль, дед, – спокойно сказал я, заталкивая купюру в карман его рубашки. – Мы с Лебединской договорились сегодня встретиться, а она – хлоп! – и пропала. Не подскажешь, где ее найти можно?

– А хрен знает, где эту твою Лебединскую найти можно, – ответил дед, делая вид, что не заметил, как купюра попала ему в карман. – Утром была, а потом ушла.

– А куда ушла, не знаешь?

– Не знаю… Кхы-кхы!.. Не докладывала.

– А времени сколько было, когда она ушла? – ласково нашептывал я. – Ты припомни, дедуль, который час был?

– Да что мне припоминать, что я, по-твоему, совсем мозги потерял? Как на обед закрылись, так она и ушла.

– Значит, в два?

– Ну, это ты сам по часам сверяй. А я тебе говорю: как на обед закрылись… Кхы-кхы, итить твою…

Я хлопнул его по твердому мосластому плечу, встал и вошел в зал. Стук моих шагов эхом заметался под куполом. Я медленно двигался вдоль шкафов, рассматривая экспонаты. Поливная керамика из дома епископа XIV века, куски черепицы, материалы салтово-маяцких комплексов Сугдеи XIII века, погребальный инвентарь из плитовых могильников византийской Сугдеи X века, бусы, браслеты, кольца, крестики, куски от посуды, рыболовные крючья, накладки для книг, обломки кинжалов, инструмент из кости животного для обработки дерева… Монет не было.

Я заглянул в подсобку, пробежал взглядом по раковине рапана, набитой окурками, матовому чайнику, чашкам с засохшими желтыми ободками и разорванной пачке с зеленым чаем и вышел на улицу.

– После обеда ты музей открывал? – спросил я у деда.

– А кто ж еще!.. Все посмотрел? Ну, иди своей дорогой… кхы-кхы!.. Не нервируй меня.

Я опять присел рядом с ним на корточки.

– Дед, – сказал я ему, глядя в его выцветшие светлые глаза, – из музея украли золотые монеты.

– Что?! – скривился старик и обнажил прокуренные желтые зубы. – Золотые монеты? Не говори херню! Тут золотых монет отродясь никогда не было.

– Были, дед, ты просто не знаешь.

– Пошел в зад! – рассердился смотритель и начал судорожно отхаркиваться. – Прицепился как банный лист. Что ты меня дуришь? Что я тебе, ровня?

– Ты прошляпил вора, чучело! – не сдержался я. – У тебя из-под носа вынесли золотые монеты!

– Не, видит бог, я сейчас тебе врежу в глаз! – крутил седой головой старик. – Ты если нажрался, то иди в море, трезвей. Сколько работаю, а таких посетителей не видел… На, гляди! – Дрожащей рукой он вытащил из кармана сложенный лист и развернул. – Читай, если грамотный: «сдала» – подпись Лебединской, «принял» – моя подпись. Ну и где тут про золото сказано?

Это была опись экспонатов. Я дважды пробежал глазами по длинному списку. Старик был прав: золотые монеты не были обозначены.

Машинально отдав опись старику, который посылал мне вслед угрозы и ругательства, я поплелся по Приморской к себе. Не сходится, думал я. Осколки, которые, казалось, можно легко собрать в кувшин, не подходили друг к другу.

Ну и чего нагнал морщин на лоб? – думал я. Чего тру затылок до дырки? Все просто. Лебединская, уходя в отпуск, забрала золото и в опись его не внесла. Я бы тоже так сделал. Вопрос в другом: известно ли убийце, куда она его спрятала?

Я мысленно рисовал картину происшествия. В два часа Лебединская идет по Вишневому проезду к пирожковой. Ей надо перейти дорогу. В это время к ней подходит Лехтине. «Здравствуйте, вы меня помните?» – «Помню», – не очень приветливо отвечает Лебединская. «А у меня к вам предложение. Продайте мне ваши монеты». Лебединская отказывает, и эстонец толкает женщину под учебную машину, которая оказалась на пешеходном переходе очень вовремя.

Я скривился. Версия была надуманна и вся шита белыми нитками. Нет, отмел этот сумбур я, не так. Начать надо с мотива. Зачем эстонцу понадобилось убивать Лебединскую, если, конечно, это вообще сделал эстонец?..

Я сплюнул под ноги и пошел быстрее. Решить уравнение с тремя неизвестными с наскока не удалось. Его вообще невозможно было решить, не выяснив значения хотя бы одного неизвестного.

А мне это надо? – опять ухватился я за спасительный вопрос, предполагающий очень точный и умный ответ, и подошел к железным дверям своего бастиона в приподнятом настроении.

– Добрый вечер! – услышал я за спиной мелодичный голос, когда уже нацелил ключ в замочную скважину.

Я обернулся. Передо мной, помахивая у лица белым конвертом, стоял какой-то женоподобный мужчина в цветастой рубашке навыпуск, с длинными вьющимися волосами, достающими до плеч. Он был невысок, упитан и очень приятно улыбался.

– Господин Кирилл, если не ошибаюсь?

– Что вам надо? – спросил я.

– Кажется, вы с Ингой обо всем договорились?

– О чем? – Я загнал ключ в замок и с металлическим лязгом провернул засов.

– М-м-м, – промычал незнакомец в некотором замешательстве. – Моя фамилия Браз. Касьян Браз. Я кинорежиссер.

– Ах да! – вспомнил я и постарался придать лицу приветливое выражение. – Дело в том…

Я совсем не был готов лгать, но заселять к себе киношную группу не было никакого желания.

– А вам письмо. Пляшите! – не дослушал меня Браз и поднял руку с конвертом над головой. – Вы меня извините, но мальчик хотел воткнуть его между дверью и ручкой, а это не совсем надежно… Кстати, а почему вы не навесите почтовый ящик?

Он был мил и приветлив, и я, при всем своем желании раздавать во все стороны оплеухи и сыпать ругательствами, все же продемонстрировал сдержанность и воспитанность.

– Вы один? У вас много вещей? – спросил я, открывая дверь и пропуская Браза вперед.

– Вещей у нас пять «КамАЗов», – ответил Браз, оглядывая двор, но никак не реагируя на строительный беспорядок. – Но это так, к слову. Все там, под горой. Поливные машины, ветродуи, генераторы, юпитеры, камеры, пленки, пленки, пленки… Вы кино любите?

Я опустил глаза, взглянув на узкий конверт без марок, на котором был отпечатан лишь мой адрес, помял его, проверяя на ощупь. Если письмо – то на страницу, не больше.

– Пойдемте наверх, я покажу вам комнаты, – сказал я.

– Да, конечно… Здесь у вас очень хорошо, очень! И тихо. Что, собственно, и требовалось.

– Инга говорила, что вас будет трое, – напомнил я.

– Девочка преувеличила! – улыбнулся Браз, заходя следом за мной в бар. – Только я и Инга.

– А оператор?

– Он там, под горой! Понимаете, я тоже остался бы там, но просто физически не могу спать в палатке. Мне нужно ощущение крепкой стены, а не матерчатой перегородки. А Инга – избалованная девочка. Она не может без душа, без фена… Какая интересная у вас лестница! Готовая натура, ничего не надо добавлять, только свет – и можно снимать… Инга права, здесь очень, очень уютно. Вы все строили сами или это естественный элемент крепости?

Мы вышли на этаж. Я кивнул на двери.

– Выбирайте любой номер по правой стороне и можете располагаться.

– Правда? Как хорошо! У меня ноги просто гудят. А горячая вода идет без перебоев?..

Он меня утомил; его ноги передали свой гул моей голове. Ничего больше не объясняя, я зашел к себе в резервацию, упал в кресло и надорвал конверт.

Внутри лежал бумажный четырехугольник, совпадающий размером с конвертом. Четкий курсивный текст был отпечатан на струйном принтере:

«Дорогой друг! Понимая, что вы расстроены потерей, что ломаете голову, пытаясь вспомнить, где оставили столь полезную вещь, спешу вас успокоить и обрадовать. Декоративный колпак, который вы сегодня потеряли в результате…(зачеркнуто) в Вишневом проезде в 14.10 с правого переднего колеса учебной «шестерки» вишневого цвета под номером 54—27 КРД, в данный момент лежит у меня дома, и я испытываю не меньшее желание вернуть его вам, чем вы – обрести его вновь. Я хотел вернуть его вам сразу же, но ваша машина покинула то место столь стремительно, что я даже не успел вам посигналить. Пытаясь вас догнать, я поехал за вами следом, но мой старый «Запорожец» не способен долгое время гнать с большой скоростью, и в районе автовокзала, приблизившись к вам почти вплотную и внимательно рассмотрев вас, сидящего за рулем, я начал безнадежно отставать, и, не доезжая до Долины Роз, я вынужден был прекратить гонку и сойти с дистанции. К счастью, ваше лицо оказалось мне знакомым – владелец единственной в нашем городе респектабельной гостиницы, объект вечной зависти и просто симпатичный мужчина в моей памяти засел прочно. Потому спешу отправить вам это письмо, надеясь, что оно вас осчастливит. Я не откажусь от скромного вознаграждения за свои труды и преданность. Подумайте, сколько вам по силам мне заплатить, а я скоро дам вам о себе знать. С глубоким почтением – N».

Я скомкал письмо и кинул его в угол. Ненавижу подобный педерастический стиль, полный скользких намеков, плохо скрытой поганой улыбочки и безразмерного словесного самолюбования. Написал бы коротко и ясно: «Гони бабки, сука, не то колпак окажется у следователя на столе!»

Я ходил по комнате от окна к столу и обратно. Когда попадаешь в неприятную ситуацию, сначала надо предположить самое худшее, самое тяжелое развитие событий, а потом из этой модели искать выход. Чем вся эта история может для меня обернуться? Вызовом к следователю. Какими фактами он будет располагать? Единственным: я был за рулем «шестерки» спустя несколько минут после наезда на Лебединскую, и я гнал машину из города.

Я остановился посреди кабинета, глядя на свое отражение в круглом зеркале, помещенном в середину корабельного штурвала. «В этом поступке криминала нет, – сказал я своему отражению, которое пыталось припереть меня к стене. – И то, что я был за рулем машины в районе автовокзала, вовсе не доказывает, что я сбил женщину».

«Допустим, не ты, а твоя ученица совершила наезд, – продолжало наступать отражение. – Но почему ты погнал машину за город и отдал ее в автосервис, чтобы уничтожить следы преступления?»

«Я не знал, что Инга совершила преступление. Она плакала и не могла ничего сказать вразумительно. Я подумал, что она врезалась в дерево или столб, и, чтобы успокоить ее, отдал машину в ремонт за свой счет».

«Но Инга утверждает, что рассказала тебе о наезде».

«Нас с Ингой ничто не связывает. Мы знакомы всего два дня. Она для меня, как и я для нее, – чужой человек, и у меня не было никаких причин заниматься укрывательством преступления. Я не пошел в милицию только потому, что не знал о наезде в Вишневом проезде».

«Ты видел, как она срывала оставшиеся колпаки с колес и кидала их в траву?»

«Я воспринял это как проявление банальной женской истерики».

«Автослесарь из «Rodeo-motors» рассказал, что ты был очень взволнован, а когда он намекнул тебе об истинном происхождении вмятины на раме радиатора, ты схватил его за горло и принялся душить, угрожая ему расправой».

«Никаких его намеков я не понял. А разозлился потому, что слесарь потребовал слишком большую цену за ремонт».

«Игнат Варданян утверждает, что ты интересовался сводкой происшествий. Зачем тебе это было нужно?»

«Меня взволновала гибель Кучера, с которым я был знаком, и хотелось узнать подробности».

У отражения исчерпались вопросы. Я подошел к нему, подышал на зеркало и протер рукавом. Теперь этот N пусть размахивает своим колпаком, как флагом на баррикаде.

Глава 12

Уже стемнело, когда пришел Виктор. Я не стал заводить его в дом и торопиться что-либо объяснять. Придвинул ему шезлонг, сам сел на стульчик, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.

– Ну, ты даешь! – покачал головой Виктор. Мое молчание его разоружило. Похоже, что он заготовил лавину ругательств, под которой намеревался похоронить любую мою попытку оправдаться. Но я не оправдывался, и Виктор уже сам не знал, что ему делать со всем своим базарным лексиконом.

– Может, коньячку с кофе? – предложил я.

– Да какой тут коньячок! – махнул рукой Виктор. – У меня столько неприятностей, что не до этого сейчас.

Связи между моим предложением и его неприятностями не было никакой, но Виктор никак не мог по-другому перейти к больному вопросу.

– Инга к тебе не заходила? – спросил я.

– Заходила! – качнул головой Виктор. – Но лучше бы…

– Что она сказала? – перебил я.

– Сказала, что ты ее высадил у автошколы, а сам куда-то поехал.

– Ага, – кивнул я. – Значит, я ее высадил, а сам поехал… Ладно!

Я встал, сунул руку в карман, вытащил связку автомобильных ключей и подбросил ее на ладони.

– Поехали, – сказал я.

– Куда?

– За твоей машиной.

– А где она? – нахмурился Виктор.

– Сейчас все узнаешь.

Ну, дрянь! – думал я, едва сдерживая в себе злость, чтобы не начать крушить все на своем пути. Значит, она решила все свалить на меня!

– Меня отстранили от практических занятий на месяц, – сказал Виктор, когда мы сели в «Ниссан» и я выехал из гаража.

– За что?

– Мир не без добрых людей, – вздохнул он, рассматривая приборную панель, рычаг режимов работы коробки передач и педали у меня под ногами. – Кто-то настучал директору, что Куценко не работает, а сдает учебную машину напрокат.

– А ты что сказал директору?

– Что я мог сказать? Признался, что мой сосед Кирилл Вацура попросил меня пару раз покататься с актрисой, и я разрешил. Директор перестраховался и обо всем рассказал гаишникам.

Я кинул на Виктора быстрый взгляд.

– Каким гаишникам?

– Да у нас со вчерашнего дня ГАИ экзамены принимает по правилам и вождению. Целая толпа – пять или семь инспекторов! Ты же знаешь, какие они придирчивые! Ходят по школе и во все свой нос суют. Ну, директор, чтобы снять с себя ответственность, поторопился рассказать, что в учебную машину сел посторонний.

Я уже не видел, куда ехал.

– Когда это было?

– Сегодня. После обеда.

– Ты сам видел, как директор рассказывал обо мне инспекторам?

– Нет, секретарша мне проболталась… Ну, лишили меня квартальной премии, объявили выговор, сняли с практики. В общем, попал я на большие бабки. Жена в истерику впала, говорит, что мы и так две тысячи баксов должны, а тут ни премии, ни работы… Ладно, выкрутимся как-то. Я собирал деньги дочери на пальто, чтоб зимой в школу ходила и не мерзла, так можно отложить эту покупку. Ничего, походит эту зиму так, закаленнее будет…

Мне стало противно от его унижения и неприкрытого клянченья, и как только Виктор начал ныть про лекарства, которые хотел купить для больной матери, да теперь придется с этим повременить, я резко оборвал его:

– Все, закрой рот! Я все понял! Больше не надо ничего говорить. Будем считать, что ты мне ничего не должен.

Виктор удовлетворенно развел руки в стороны, пробормотал: «Ну-у, раз ты так хочешь…» – и уставился в боковое стекло. Над машиной повис багряный закат. Он быстро остывал, как уголь в камине, темнел, стекал за гору, уступая место глубинной синеве неба.

Я едва не проскочил табличку с претенциозным названием ржавого сарая и свернул на грунтовку.

– Обо всем, что случилось с машиной, тебе сейчас расскажет автослесарь, – предупредил я. – Слушай его внимательно и запоминай. Если что-то будет непонятно, я тебе объясню.

Виктор кивал, хлопал белесыми ресницами, шевелил мясистыми губами. Мне он был неприятен, потому что я вынужден был оправдываться перед ним, доказывать, что Инга сказала ему неправду. Всякое оправдание – унижение.

Я подъехал к воротам сарая почти вплотную, осветив закрытые створки фарами, и протяжно посигналил. Виктор нервно дергал ногой и смотрел на светящееся табло спидометра. Я посигналил еще раз.

– Наверное, никого нет, – произнес Виктор и искусственно зевнул. – Поздно уже.

– Он должен был меня ждать! – наполняясь гневом, процедил я и, раскрыв дверь, выпрыгнул наружу.

Несколько ударов ногой по двери не принесли никакого результата. Чувствуя, что я теряю над собой контроль, я замер, вздохнул полной грудью и сосчитал до тридцати. Но это не помогло.

– Прекрати, Кирилл! – позвал меня Виктор, опустив стекло и высунув голову наружу. – Поехали назад!

– Он должен был меня ждать! – рявкнул я и, подняв с земли коленвал, с оглушительным грохотом двинул им по воротам. Сарай застонал и заскрипел. – Я же его предупреждал, что после захода солнца приеду!

Ворота были заперты изнутри на засов, и при всем своем желании я не мог ни выбить двери, ни сорвать их с петель. Не долго думая, я подобрал с земли остов карбюратора и запустил им в маленькое слепое окошко, потом подпрыгнул, ухватился за край рамы и наполовину просунулся в оконный проем.

Знакомый запах бензина и смазки шибанул в нос. Внутри сарая было совершенно темно и тихо. Я не видел ничего, словно окунул голову в бочку с соляркой. Пошарив во тьме рукой, я нащупал над головой рельс, на котором, кажется, держалась автомобильная подвеска, и, перебирая по нему руками, втянул через проем ноги. Потом спрыгнул на липкий пол и, вытянув вперед руки, медленно пошел по цеху.

Мне преградил дорогу гладкий автомобильный бок, кажется, это была «шестерка» Виктора. Машина стояла вплотную к кронштейну подъемника, и, не рискуя свалиться в смотровую яму, я обошел «шестерку» с другой стороны, сделал еще несколько шагов в темноту и наконец нащупал тумбу с телевизором и включатель настольной лампы.

Желтый свет обжег глаза. Я повернулся, оглядывая цех. Присел, чтобы заглянуть под днище иномарки, подошел к краю смотровой ямы, обошел все помещение вдоль стены и наконец остановился у машины, которая в потемках преградила мне путь.

Это была не «шестерка» Виктора, а кузов «Москвича». Красного учебного «жигуля» вообще не было в мастерской, как и следов его пребывания здесь.

– Сука, – сдавленно произнес я и опустил кулак на телевизор. Жестяная крышка, деформировавшись, выдавила экран вместе с трубкой; она лопнула с вакуумным хлопком, и осколки стекла брызнули на пол. Остановись! – сказал я сам себе, но этот призыв к здравомыслию был что мертвому припарка. Спокойно и медленно, словно растягивая удовольствие, я поднял с пола канистру, открыл горловину, перевернул днищем вверх и поставил ее у ножки стола. Булькая, бензин стал выплескиваться наружу. Я взял со стола зажигалку, промасленную тряпку и, подойдя к кронштейну, прыгнул на него, как обезьяна на ствол гинкго, закинул ноги наверх и сел на горизонтальном рельсе верхом.

Тряпка вспыхнула сразу, едва я поднес к ней пламя зажигалки. Я подержал ее в пальцах, давая возможность пламени освоить топливо как следует, и кинул тряпку к ножке стола.

С нарастающим гулом бензин вспыхнул за моей спиной и стремительно стал расползаться по цеху. Прикрывая ладонью глаза, я несколько мгновений любовался своей работой, потом пошел по балке к оконному проему. Дым, скапливаясь под потолком, потянулся следом за мной, словно я показал ему выход.

Я высунул голову наружу и, не дослушав невнятный вопль Виктора: «Ты что, с ума сошел?!», сказал:

– Подгони машину под окно, а то заднице жарко.

Он не сразу понял, что я от него хочу, сел за руль и неуверенными толчками подъехал к воротам. Я спрыгнул на крышу джипа, сошел на капот и, подняв голову, некоторое время любовался алыми отблесками и роем искр, вылетающих из маленького окна.

– Хорошо горит, – с удовлетворением констатировал я и спрыгнул на землю.

– А моя машина?! – выпучив глаза, прошлепал губами Виктор, когда я рванул вперед, на ходу закрывая дверь.

– Ее там не оказалось, – ответил я.

– Что значит – не оказалось?! Почему не оказалось?!

– А бес его знает! – равнодушно ответил я, виртуозно объезжая ямы и колдобины. – Может, уже на штрафной площадке в ГАИ стоит. Может, в автошколе. Не знаю. Все спуталось…

– Ну, ты, Кирилл, даешь! Как так можно! Что я теперь скажу…

– Заткнись! – заорал я, ударяя по педали тормоза. Виктор едва успел вытянуть вперед руки, иначе неминуемо бы расквасил свой мясистый нос о ветровое стекло. – Что ты трясешься за свою рухлядь, как за маму? Этому четырехколесному дерьму давно место на свалке! И не спрашивай меня больше ни о чем, пока я сам с тобой не заговорю! Не нервируй меня! Не попадайся мне на глаза! Понял, заслуженный производитель «чайников»?!

Я так на него наорал, что до своего дома Виктор ехал молча, не смея даже взглянуть на меня. Я остановил машину у калитки, обвитой плющом, за которой возвышалась фигура его крепкой, как статуя Родины-матери, жены с ведром, полным застиранного желтого белья.

Виктор молча выбрался из машины, застрял ногой на подножке и чуть не свалился на землю. Я дал задний ход и развернул «Ниссан» так, чтобы фары освещали Виктору дорогу. Я провожал взглядом мешковатую, неуклюжую фигуру инструктора, чувствуя легкое угрызение совести.

Я разбогател, думал я, и перестал понимать таких, как он. Назвал его машину рухлядью, дерьмом. А ведь у него, кроме этой служебной «шестерки», ничего другого в жизни не было и уже никогда не будет, и ее старый мотор, изношенную подвеску, стертую коробку передач он всегда так старательно перебирал, чистил и смазывал, словно любящий отец заботился о своем больном ребенке.

Глава 13

Я поднялся на второй этаж, прошел в конец коридора и громко постучал кулаком в крайнюю дверь.

– Инга!!

Напрасно я колотил ни в чем не повинную дверь – девушки в номере не было. Еще на улице я обратил внимание на то, что, несмотря на поздний час, свет в ее окнах не горит.

– Ну ладно, – пробормотал я, подошел к двери Браза и постучал. – Касьян, откройте, пожалуйста!

Конечно, в это время не стоило вламываться к человеку, который поселился у меня ради того, чтобы его не беспокоили, но в минуты душевного волнения я жил по принципу: дурная голова ногам покоя не дает – и правил этикета придерживался весьма условно.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы через образовавшуюся щель можно было посмотреть одним глазом. Режиссер, убедившись, что стучал я, попросил меня подождать минутку и снова заперся. Наверное, он уже готовился ко сну, и я пожалел, что испортил ему первое впечатление от гостиницы.

Во второй раз Касьян открыл дверь нараспашку, словно намеревался провести в апартаменты слона.

– Заходите! – сказал он.

– Нет, – отказался я. – Мне нужно задать вам всего один вопрос…

– Заходите, заходите! – проявил настойчивость Браз и, видя, что я не намерен переступать через порог, схватил меня за руку и втащил в комнату. – Я работаю, но вы мне совсем не помешаете. Хорошо, что вы зашли! Голова уже распухает… Садитесь!

Дверь в спальню была плотно закрыта, шторы задернуты, на журнальном столике, под лампой, лежала брошюра, ручка и лист бумаги, но в воздухе витал легкий запах духов и спиртного. Я снова посмотрел на столик, словно споткнулся. Предметы лежали так, как если бы их разложили для показа.

– Садитесь, – повторил Браз, обеими руками зачесал свои длинные волосы назад и тряхнул головой, придавая прическе объем. – Вы никогда не имели дела с кинематографом? – спросил он, присаживаясь у столика. – Нет?.. Счастливый человек!