Большая книга ужасов – 61 (сборник) Некрасов Евгений
– Больные, – сказала Зойка, – вот так и расплачиваются с дядей Тимошей, а денег он не берет.
Она свернула к плетню и закричала:
– Сегодня приема не будет! Завтра приходите, после обеда!
Дверь избушки была подперта поленом, как прошлой ночью. Похоже, хозяин с тех пор не возвращался. Но откуда Зойка взяла, что ведьмака не будет до завтра?
Больные стали расходиться. Судя по всему, они хорошо знали Зойку. Кто-то завел трескучий мотоцикл и уехал, пыля, по деревенской улице. Остались младший лейтенант Виталик и старуха. Они подошли к плетню и начали переговоры с Зойкой. Старуха как полола огород, так и разговаривала, согнувшись крючком.
– Спина у меня, – пожаловалась она.
– Ясно, – с понимающим видом кивнула Зойка. – Рубаху для бани взяли?
– Взяла, дочка.
– Ну и приходите завтра к вечеру, когда баня истопится. Дядь Тимоша вас быстро выпрямит.
– А сегодня нельзя? Издалека я, – просящим голосом сказала старуха.
– Сегодня он уехал травы собирать. Идите вон в тот дом с голубой крышей, – распорядилась Зойка. – Спросите Анастасию Петровну, она вас покормит и ночевать пустит. Платить не надо, просто скажите, что вы от Тимофея Захаровича.
– А сам-то не осерчает? – с опаской спросила старуха.
– На вас ему серчать не за что, а мне сегодня он все простит, – с непонятной уверенностью сказала Зойка.
– Дай Бог тебе здоровья и мужа хорошего, – посулила старуха и, подхватив сумку с пожитками, засеменила по улице.
Младший лейтенант стоял, вцепившись в плетень, как будто собирался вырвать кол и обороняться.
– Мне надо сегодня, – упрямо сказал он.
– Вы же слышали, уехал дядь Тимоша, – ответила Зойка, глядя на пистолет у него под расстегнутым пиджаком.
– Мне надо сегодня, – повторил Виталик, – по государственному делу.
До меня дошло:
– Хотите, чтобы ведьмак нашел воров?
Виталик надулся:
– Это служебная тайна!
– Со служебной тайной иди на службу. Ты че, Виталя, совсем важный?! – возмутился поганый язык. У Зойки был талант не просто говорить гадости, а говорить гадости неожиданно.
Младший лейтенант залился краской. Помолчал, прокашлялся и еще помолчал. Свесился через плетень и посмотрел Зойке в лицо:
– Ты из нашей школы, что ли?
– Дорогая редакция, я торчу! – всплеснула руками Зойка. – Как большой пистолет и ма-аленькая звездочка меняют человека! Когда он босой ногой наступил на змею…
– Зойка! – узнал младший лейтенант. – А ты почему здесь командуешь?.. Погоди-погоди, ты та самая Зоя? Его помощница?
– Ну, это громко сказано, – поскромничала Зойка.
– И ничего не громко! Тебя все так называют, – заверил Виталик и с видом завзятого сердцееда разгладил пух на губе, который считал усами. – Зой, а как ты похорошела! Совсем невеста.
Зойка расплылась. Все-таки девчонки наивные. Понятно же, что Виталик искал подход к ведьмаку, а то и не узнал бы Зойку. А она порозовела и – томным голосом, глядя в землю:
– Ну, что тебе?
– Не могу я уйти ни с чем, – горячо заговорил младший лейтенант. – Ты пойми: вещи из музея антикварные, такие не продашь кому попало. Скорее всего, их украли по заказу коллекционера. Вот у меня список – твоя тетя дала, спасибочки. – Виталик одарил меня недобрым взглядом, как будто я был виноват, и прочитал: – Афанасьев – городской прокурор, Бирюков – полковник в отставке, Доржиев – персональный пенсионер, бывший директор музея, Скорятин – всему городу зубы лечит… Это не то что пацаны скутер угнали. Как мне таких людей проверять? Прийти к прокурору и сказать: «Николай Сергеевич, выдайте мне постановление на обыск в вашей квартире»? Нет, здесь без колдуна никак! – сокрушенно закончил он.
– Дядь Тимоша не колдун, а ведьмак, – поправила Зойка. – Ведает много, то есть знает.
– Вот и сказал бы, если знает, – буркнул Виталик. Он краснел и маялся. Было понятно, что младший лейтенант, как тетя Света, не верит ни в колдунов, ни в ведьмаков, но жизнь заставляет.
– Если ты думаешь, что будет как в сказке: «Золотое блюдечко, наливное яблочко, покажи, кто музей обокрал», то зря, – заметила Зойка.
– Но ведь находил же он краденое! – с отчаянием сказал младший лейтенант. – Не знаю, с яблочком или с арбузиком, но находил. Я раньше думал – слухи, болтовня пустая. Только наш подполковник на слухи не повелся бы, он же помнит все кражи в городе за последние десять лет. «Иди, – говорит, – к Тимофей Захарычу. Копай ему огород, коли ему дрова, но без результата не возвращайся»…
– Да найдет он, – успокоила младшего лейтенанта Зойка. – Он и без вас нашел бы, потому что не любит, когда иконы воруют. Только завтра, а раньше никак не получится. Можешь подполковнику передать – завтра.
Виталик снял с плетня желтый Незнайкин галстук и стал неумело завязывать.
– Стильная вещь, – не удержался я. – Девчонки, наверное, в обморок падают.
– Правда стильная? А я стесняюсь, броский очень. Невеста подарила, – не разгадав подначки, спроста поделился младший лейтенант.
Когда Виталик уходил, Зойка с горестным видом глядела ему в спину:
– Невеста… Галстуки дарит.
– Жених и невеста тили-тили тесто! – влез Жека и показал Зойке язык, давая понять, что дразнилка относится к ней.
– Будем лечить! – объявила Зойка и щелкнула его по лбу. А мне с вызовом сказала: – Ну, нравился. Он с Наташкой гулял, а я, дурочка, пряталась в кустах и мяукала… Я тогда только пришла в кружок – четвертый класс, а он после девятого учился в полицейском колледже. Беретик набекрень, нашивки золотые, ботинки высокие… А теперь еле вспомнил, как меня зовут.
– А что вы там делаете, когда по кустам не мяукаете? – спросил я.
– В кружке-то? Много всего. Зимой реставрируем экспонаты, какие можем, а летом ходим по деревням. Бывает, стоит ничей дом, заброшенный. Пошаришь и обязательно что-нибудь найдешь. Саблю булатную видел в музее? Семнадцатый век, а ею курятник чистили.
Рассказывая, Зойка взяла прислоненный к плетню велик и покатила во двор. Мы с Жекой шли за ней. Я спохватился:
– Слушай, а зачем ты нас притащила сюда, если дядя Тимоша будет только завтра?
– Увидишь, – с загадочным видом бросила Зойка.
Велосипед она оставила у сарая. Предупредила:
– Ничего не бойтесь и ничего не делайте, пока я не разрешу. Без разрешения можно только дышать. – И распахнула дверь.
В углу,
за горой костылей и тросточек,
у миски с какой-то кашей
лежал волк!
Я узнал его сразу по вылезшему с одного бока клоку линялой шерсти.
– Принесла, – сказала Зойка.
И достала из сумки нож колдуна.
Глава XVI. По волчьей воле
На меня напал столбняк. Вспомнилось, как мы с Жекой шарахались по станции, а волк терпеливо загонял нас в каморку обходчика. Теперь Зойка принесла волку нож из той каморки. ВОЛКУ. КОЛДОВСКОЙ НОЖ. А дядя Тимоша пропал, и вчера Зойка не знала, когда он вернется, а сегодня знает и командует больным: «Приходите завтра к вечеру»… Все было ясно, как дважды два, но я даже в мыслях не смел высказать свою догадку, потому что так не бывает.
Жека, не мучаясь размышлениями, подсел к волку и стал вычесывать его своей расческой. Линялая шерсть слезала клочьями. Волк благодарно постанывал. Когда Жека добрался до пуза, он, как довольная собака, начал валяться с боку на бок, подставляя зудящие местечки. Если расческа больно дергала спутанную шерсть, волк зубами прихватывал Жекину руку. Для тех, кто не держал крупную собаку, картина была жуткая: рука целиком скрывалась в пасти.
Младший лейтенант Виталик определенно не держал крупную собаку. Я и забыл про него, а он вдруг вошел, заранее виновато улыбаясь – извините, мол, я вот еще о чем забыл спросить…
Улыбка примерзла к губам Виталика. Он увидел детскую руку в волчьей пасти. Запястье казалось тоненьким, как спичечка, а зубищи огромными и безжалостными, как нож бульдозера.
– Не двигаться, – еле шевеля губами, процедил младший лейтенант и скрюченными пальцами стал выцарапывать из-под мышки пистолет.
Я бросился наперерез, понимая, что не успеваю. Надо было что-то крикнуть, но как я мог за секунду до выстрела объяснить Виталику то, во что сам не очень-то верил?
С хрустом открылись застежки-липучки на мягкой кобуре. Виталик схватил рукоятку… И застыл.
Как будто кино остановили. Младший лейтенант замер с перекошенным лицом, наполовину вытянув пистолет из кобуры. Одна нога осталась поднятой, чтобы переступить на удобное для выстрела место.
Прошло с полминуты. Виталик не шелохнулся.
Я прочистил горло и сказал:
– Э-э-э…
– Это и есть морок. Дядь Тимоша навел, – невозмутимо сообщила Зойка. – Закрой дверь, а то с улицы увидят.
Я повиновался, как робот, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.
Младший лейтенант стоял у порога; дотягиваясь до дверной ручки, я прикоснулся к нему. Он был, как гипсовый, даже рукав пиджака показался мне затвердевшим.
– Ты за плечи, я за ноги, – бодро скомандовала Зойка, примериваясь к застывшей фигуре.
– И куда его?
– На сено – типа, спит. Здесь иногда больные так ночуют.
Неровная гора сена занимала половину сарая. Затащив негнущееся тело подальше от входа, мы укрыли его старым одеялом.
Когда я вспомнил о Жеке, оказалось, что брат как ни в чем не бывало расчесывает волка. Он даже не глянул в нашу сторону. Я еще не мог связно разговаривать и вопросительно уставился на Зойку.
– Ему не нужно это видеть, он и не видит, – объяснила племянница ведьмака. – Ты все понял, или надо разжевывать?
– Понял. Надо, – выдавил я.
Зойкин рассказ был прост и невероятен. Ведьмак страдает какой-то мучительной кожной болезнью и для облегчения иногда перекидывается в волка. По непонятной Зойке причине это делается в полночь на станции. Вчера перекидывание закончилось тем, что нож и свеча, у которой не было никакой особенной роли, упали за оторванную доску в полу. Достать нож было задачей не для волчьих лап, а без него ведьмак не мог перекинуться в человека. Вот и загнал нас с братом в каморку обходчика, рассчитывая, что мы найдем нож, а еще лучше – играя, воткнем его в пол. Для перекидывания нож должен торчать в деревяшке. Тогда волку осталось бы только перепрыгнуть через него.
Я спросил:
– А откуда ты про все узнала? Разговаривает он, что ли?
– Не, из тайги такие не выходят – только из Москвы дремучей!.. Волки не разговаривают, у них голосовые связки не так устроены, – свысока ответила Зойка. – Просто я вчера увидала, в каком виде дядь Тимоша вернулся, и с утречка приехала сюда. А понять его легко. Смотришь на что-нибудь неинтересное – вон, на гвоздик в стене, – смотришь долго, и все мысли уходят, а на свободное место приходят дядь-Тимошины. Только не словами, а вот захотелось мне нож, и хоть тресни. Я уже ладонью чувствовала, какой он тяжеленький, рукоятка теплая…
– А потом? – не отставал я. – Как ты его добыла? В музее полиция…
– Так дядь Тимоша всем отвел глаза. Светлана-то Владимировна не хватилась ножа?
– Не хватилась, – подтвердил я. – В двух шагах от витрины стояла.
– Ну вот, сам видел, а сомневаешься!
Я не знал, верить или не верить. Спросил, как волк сумел отвести глаза тете и другим – неужели бегал в город?
– Может, бегал, может, прыгал… А может, на сосне сидел и флажками семафорил! – пробурчала Зойка, косясь в угол, где под Жекиной расческой блаженствовал волк.
Я понял, что она сама не все знает, а приврать при «дядь Тимоше» стесняется. Замороченный Виталик лежал на сене как доказательство ведьмачьих чудес. Под одеялом топорщилась поднятая нога.
– А когда Виталик очнется?
– Да хоть сейчас, – ответила Зойка. – Вытащить его на солнце, и морок спадет. Только Виталя настырный – боюсь, попрется за нами на станцию. Лучше мы завтра его поднимем. Пускай думает, что ночевал в сарае и все заспал.
Глаза у помощницы ведьмака затуманились. Только что разговаривали, вдруг – раз! – и она уже сама не своя. Лицо сонное, губа отвисла; глядит вроде на меня, а не видит. Словно между нами упала невидимая занавеска, нет, целая бронеплита, как в кино, когда на звездолете авария, и все коридоры – бум, бум! – закрываются этими плитищами в метр толщиной.
Сказать по правде, мне стало жутко. Жека в углу расчесывает волка и ничего вокруг не видит. Виталик с задранной ногой изображает упавшую статую футболиста. А теперь и Зойка отключилась, и остался один я нормальный человек…
Я помахал руками, Зойка – ноль внимания. Подошел, наклонился так, что мы почти коснулись носами.
– Ты че?! – отшатнулась Зойка.
Ожила!
Ох, и легко же стало на душе! Ничего я Зойке не ответил, боясь попасться на поганый язык. Только стоял и улыбался.
А она оглянулась на занятого волком Жеку и крепко зажмурила глаза:
– Ладно, давай!
«Что давай-то?» – чуть не ляпнул я.
Зойка тянула губы трубочкой, слепо тычась в воздух.
Я подумал про подосинковскую Варю: если узнает, ведь не простит… Но Зойка тоже не простит, если не поцелую! Она мне доверилась, и теперь поздно мямлить, мол, ошибочка вышла.
Я нагнулся. Щеки у Зойки были конопатые, как перепелиные яички.
– Му! – поторопила она, не разжимая губ.
Поцеловал. А что делать?
Зойка на ощупь оттолкнула меня и только потом открыла зажмуренные глаза.
– Тормозной ты, Алешка. А еще москвич! – упрекнула довольным голосом. – Ладно, давай укладываться. Надо поспать, а то ночью вареные будем.
– Спи, – сказал я, – и Жеку заставь, если сможешь. А я лучше на речку пойду.
Зойка помотала головой:
– Алеш, надо. Дядь Тимоша велел!
Стало понятно, кто уронил бронеплиту от звездолета: дядя передавал племяшке свои мысли. Хорошо, что все сразу заметно: застыл, глаза не видят – значит, ты на связи с ведьмаком. А если б он умел тайком нашептывать?! Можно было бы с ума сойти, гадая, какие мысли твои, а какие ведьмак тебе впарил!
Но спать я не лягу. Не на того напали! Да меня родная мама не заставила спать днем!
Вообще-то «тихий час» на время каникул установили для Жеки, чтобы отдохнуть от него хоть немного. Но больной мигом сообразил: он будет спать, а мама – с Ленкой развлекаться?! И устроил час капризов: то пить, то писать, под одеялом жарко, под простынкой холодно, с занавеской душно, без занавески солнце в глаза. Тогда мама решила, что я как старший брат должен личным примером… А у меня Варя некупаная! И желающих проводить ее на речку – считай, каждый второй поселковый парень!
Короче, я не сплю днем. И точка!
Я покосился на волка. Вот как с ним объясняться? Как обратиться хотя бы? «Дядя Тимоша… А почему у вас такие большие уши?»
Хихикнул я про себя да и вышел из сарая.
На улице был поздний вечер.
Малиновые облака купались в неподвижной, как стекло, реке. Солнце почти скрылось за далекими игрушечными домиками Ордынска, а в темно-синем небе взошла бледная луна.
Это что же выходит, деревенский ведьмак управляет временем?! Вот так сказал заклинание… Хотя говорить он сейчас не может – волк же. Значит, повел так руками… Нет, волк – не дирижер, чтобы лапами размахивать… Ладно, неважно. Серый то ли зверь, то ли человек захотел и сделал из дня вечер. Наверное, Землю провернул на лишние четверть оборота. За тот миг, когда я открывал дверь сарая…
– Выметайся! – подтолкнула в спину Зойка. – Семейка тормозов! То вас не уложишь, то не добудишься!
Не добудишься?! Это же совсем другое дело! Выходит, дядя Тимоша всего-навсего усыпил меня. Да пускай бы и морок навел. Подумаешь! Видал я морок: вон, Виталик лежит замороченный…
Музыкальный «Пежо» был тяжеловат в ходу. Днем я сам не заметил, как натрудил ноги, и теперь езда стала мучением: все мышцы болели, и каждая по-своему – где ныло, где кололо, где дергало. Жека тащился за мной, еле ворочая педалями. Он дрейфил, но оставаться в сарае ведьмака показалось ему еще страшнее.
Въехали в тайгу, и стало темнее. Луна бежала за нами, то и дело прячась за черными верхушками елей, и тогда мы катили почти вслепую, едва угадывая дорогу по отблескам стоявшей в колеях воды.
На три велика была одна фара – у Зойки, но та почему-то не спешила баловать нас электрическим освещением. Ехала и оглядывалась. Позади, в конце просеки, маячили деревенские огни. Если нам их видно, сообразил я, то из деревни тоже могут заметить свет на дороге.
Просека понемногу забирала в сторону, огни один за другим исчезали за деревьями, пока не погас последний. Тайга сомкнулась за нашими спинами в непроглядную черную стену.
Зойка включила фару. Впереди как два маленьких фонарика вспыхнули волчьи глаза: ведьмак ждал нас на обочине, обежав деревню по краю, чтобы собаки не подняли лай. Когда мы подъехали, он затрусил рядом с Зойкой, изредка оглядываясь на нас с братом.
Пытаясь сохранить здравый смысл, я уговаривал себя, что все это – большой, но несложный розыгрыш. Заснуть в сарае я мог и так, от усталости. Нож Зойка могла и без отвода глаз взять у тети Светы, Виталик мог притвориться. Все они – одна компания. И ручной волк не редкость… Но, глянув на эту зверюгу, которая гнала нас вчера в тумане, а сейчас мирно бежала у колеса, я опять верил Зойке. Интересно, как случится превращение. Как в ужастиках про вервольфов, когда волчья шкура трещит, лопается, и в крови и слизи из-под нее появляется голый человек? Или как в старом клипе Майкла Джексона, где он то начнет обрастать шерстью, то станет обычным человеком, и все – с песенкой?
Бежавший ровной трусцой волк вдруг сбился с шага, дернул ушами, прислушиваясь, и стал отжимать Зойкин велосипед к обочине. Пришлось остановиться. А волк обернулся, приглашающе повел головой, и, не задев ни листка, шмыгнул за придорожный куст. Зойка вломилась за ним вместе с великом, только ветки затрещали. Потом и Жека полез в кусты. Сроду он так не слушался ни меня, ни родителей. Сперва сто вопросов задаст: и как, и почему, и зачем оно надо, и что ему будет, если не послушается, и не удастся ли выклянчить какую-нибудь награду за то, что послушается… А тут смотрю, прет мой Жека напролом. Велик цепляется, ветки хлещут, он ойкает, но лезет.
Морок это ведьмачий, понял я. А вот назло не поддамся!
Зойка с Жекой повозились за кустом и притихли. Тогда я расслышал, что вдалеке гудит-подвывает автомобильный мотор.
Стало одиноко и жутко среди огромной темной тайги. Я попытался уговаривать себя – подумаешь, мотор, не «Мессершмитт» же там летит с фашистом. Вспомнился вчерашний очкарик за рулем «шишиги» с намалеванным черепом – ведь чуть не сбил Зойку и ухом не повел… На всякий случай я отошел подальше на обочину, к самому кусту. Зойки с Жекой не было ни видно, ни слышно, и мне почудилось, что их уже нет – заблудились, пропали! Хотел позвать, но горло перехватило. Я засипел, рванулся, таща за собой застревающий «Пежо» – и сам не заметил, как очутился за кустом.
Протестующе пискнула Зойка – в потемках я чуть не наступил ей на голову. Вся компания лежала, как партизаны в засаде, глядя на дорогу, по которой уже метался свет приближающихся фар. Бросив велик, я лег рядом на колкую подстилку из сухой хвои. Волк ткнул меня носом в бок и насмешливо фыркнул.
– Автобус, – объяснила Зойка. – Он сегодня на час раньше возвращается.
– Почему? – не понял я.
– Потому что ты Москва дремучая! Сообрази: поезда же идут в разные стороны! Вчера автобус встречал московский, сегодня – обратный, из Читы, а он приходит на час раньше.
– А прячемся зачем?
– Мало ли… Вот остановился бы шофер: «Куда вы да зачем, а давайте я в город вас отвезу»… Или кто увидит, что мы ночью едем на станцию, и тоже попрется – на спор там или смелость испытать.
Сегодня автобус не скакал по дорожным ухабам, а с достоинством переваливался. Водитель не спешил и берег рессоры. В салоне горел свет. Компания школьников горланила и кукарекала в открытое окно; у другого бабка жевала огурец. На вчерашнее бегство это было совсем не похоже. В полночь, когда является призрачный поезд, все будут дома.
Мы встали, отряхнулись от приставшей к одежде прелой хвои, подняли велосипеды и вышли на дорогу. Зойка проводила автобус завистливым взглядом – ясное дело, пассажирам сейчас лучше, чем нам.
Вдали заревел тепловоз – какой-то поезд подал сигнал, подъезжая к заброшенной станции, и без остановки простучал дальше.
– Владивостокский, двадцать три двадцать, – сказала Зойка. – Времени у нас навалом, а ехать осталось всего ничего. Теперь не торопимся. Попадем на станцию минут за пять до полуночи, вот и будет в самый раз. Чего зря торчать в нечистом месте!
Соглашаясь с племянницей, дядя Тимоша повилял хвостом.
Глава XVII. Ведьмачьи тайны
Мы шли по ночной тайге, толкая велики.
Фару, наш единственный свет, Зойка, судя по всему, одолжила в музее. Там даже аккумулятора не было: колеса крутятся – горит, не крутятся – гаснет. На скорости пешехода из фары выдавливался чахлый лучик, способный только намекнуть, что где-то в далекой галактике есть осветительные приборы.
Жека попытался ехать, но, боясь темноты, крутил кренделя вокруг Зойки, пока не влетел в лужу. Притих и поплелся самым последним, хлюпая промокшими кроссовками.
На миг заслонив луну, в небе промелькнул крылатый силуэт, упал на обочину, и там послышался писк.
– Сова мышкует, – заметила Зойка. – Алеш, я все хочу спросить, что вы на станции видели.
– А ты не знаешь? – удивился я.
– Откуда? Без дела я бы нипочем туда не пошла. На тех, кто видел, порча нападает. Они сразу бегут к дядь Тимоше. А какие не бегут, у тех начинается: от кого жена уйдет, кого с работы выгонят.
– И поэтому ты нас бросила?
– Не бросила, а переждала и вернулась!
– А тебе не странно так жить? Порча, морок, ведьмак… – спросил я, поглядывая на трусящего рядом волка.
– Не странно или не страшно? – не расслышала Зойка.
– И то, и другое.
– Нет, это разные вещи. С дядь Тимошей странно, а я его люблю. Он бабушку вылечил, когда она умирала совсем. А вот на станции страшно. Вам Светлана Владимировна рассказывала про шаманский поезд?
– На котором их в лагеря увезли? Рассказывала.
– Они все и наколдовали. Туда, на станцию, собрали и священников, и бурятских шаманов, и наших русских колдунов. Все понимали, что живыми не вернутся. Священники молятся, шаманы камлают, колдуны колдуют. Вот так все вместе они прокляли наши места. Ты спроси у Светланы Владимировны, сколько народу жило тогда в Ордынске, а сколько сейчас. Меньше четверти осталось. У нее-то свое объяснение: экономика, обозный завод закрыли – был у нас такой давным-давно, делал телеги для всего Забайкалья. Только ведь на заводе можно делать, скажем, лодки деревянные, раз телеги больше не нужны. Так что еще неизвестно, то ли народ разъехался из-за того, что завод закрыли, то ли наоборот: завод закрыли из-за того, что народ разъехался.
– Это дядя Тимоша так говорит? – спросил я.
– Люди. А дядь Тимоша говорит мало и не всегда понятно. Скажет, а ты полдня расшифровывай. Так что там, на станции? Ты не сказал, – напомнила Зойка.
Впереди уже виднелся конец просеки, залитый лунным светом.
– Увидишь, – пообещал я.
– Нет, мне дядь Тимоша запретил. И вам тоже. Будем сидеть в доме и носа не высовывать.
– Там проезжает старинный поезд с паровозом, только его не видно. Тень одна и звуки, – сказал я, чувствуя в спине знакомый холод.
Но Зойку эта картина не впечатлила:
– А говорили-то! – хмыкнула она.
Мы успели вовремя. Достали из-под пола свечу, нашли по натекам воска, где она стояла, зажгли, капнули на доску, прилепили. Нож воткнули в старую отметину. В разбитые окна уже врывались шумы приближающегося поезда. Волк от нетерпения перебирал лапами.
Зойка отошла к разрушенной печке и нас потянула за собой. Вихрь бежал по придорожным кустам. В эту ночь он был сильнее, и лязг паровозных шатунов звучал громче. Пыльная лента перрона серебрилась под луной, а рельсов я со своего места не видел. Жека забился в угол. Я положил руку ему на плечо и почувствовал, что он дрожит.
– Ты что, брат?
Он мотнул головой: все в порядке.
Тень упала на перрон. Сегодня она была шире и гуще; в глубине мне чудились мерцающие искры. Зойка отвернулась в угол, а я смотрел. Ну и пусть порча, мы со вчерашнего дня порченые.
И вдруг Жека, вывернувшись у меня из-под руки, бросился к окну и рыбкой нырнул на перрон. Я еще чувствовал пальцами его тонкое плечо, а брат, держась за разбитую коленку, ковылял к рельсам.
Не помню, как я выпрыгнул за ним. Саднило руки; я катился по шершавому, как наждак, асфальту. Жека уходил, прихрамывая, и до рельсов ему было ближе, чем мне до него.
– Жека, брат! – закричал я, перекрикивая стук колес.
Он обернулся, такой маленький, и помахал мне рукой. Потом шагнул на край, но я уже бежал, я успел сбить его с ног и накрыть собой. Паровоз оглушил свистом, и поехали вагоны. Как из-под воды слышался грохот колес. Сегодня в призрачном поезде не пели. Асфальт гарцевал под нами, как бешеная лошадь, и норовил сбросить под невидимые колеса. Я держался, ломая ногти, пока кто-то не рванул на мне рубашку:
– Очумели, Москва дремучая! Вставайте, все прошло!
Я осознал, что на самом деле прошло, и колесный стук удаляется, а брат – вот он, дрыгается подо мною, как лягушонок, и кричит:
– Алешка, задавишь!
Когда мы вернулись в каморку, волк сидел в углу. Свеча не горела. Неглубоко воткнутый нож выпал из доски, только на этот раз не провалился под пол.
Не удалось, подумал я.
Кусты на задворках дома раскачивались, там стукало и булькало. Похоже, кто-то бил ногой по железке, заводя мотоцикл. Волк беззвучно скалил клыки. Косясь на нас одним глазом, он попятился для разгона и выпрыгнул через подоконник.
Мотоцикл наконец завелся и, подминая кусты, выехал на перрон.
Тут началось всеобщее ликование, Зойка с визгом бросилась дяде на шею, Жека, взяв нож в зубы, танцевал вокруг них лезгинку. Он с самого начала по-свойски держался с ведьмаком. Еще бы, ведь Жека расчесывал ему шерсть, когда дядя Тимоша был в шкуре волка.
Да, превращение оказалось не такими эффектным, как в кино. Разум ведьмака (или душа, или, может, личность – я не мог подобрать слово) как-то вселялся в настоящего волка. Судя по всему, человеческое тело на это время замирало и дожидалось хозяина где-нибудь в коляске мотоцикла.
Кстати, волк убежал недалеко. Я разглядел его в редком кустарнике за домом. Волк обнюхивал себя, встряхивался и по-кошачьи вылизывал шерсть, избавляясь от человеческого запаха. Едва ли он понимал, что произошло.
Меня знобило от любопытства, как Жеку под елкой с еще не развернутыми подарками. На языке вертелись десятки вопросов. Но ведьмак быстро меня остудил. Я спросил про морок, он ответил: «Скажу, что колдовство, – не поверишь, скажу, что нейрогипнотическое программирование, – кивнешь с умным видом и не поймешь». То же и с волком. Попросту говоря – переселение душ, по-научному – это самое программирование.
Теперь-то я понимаю, что ведьмак, может, и рад был бы ответить, да только многое не передашь на словах. Как ездят на велосипеде? Инженер тебе напишет формулы, объяснит про гироскопический момент. Но формулы еще никого не научили кататься на двух колесах, и наоборот: миллионы людей катаются без формул и не падают.
Ладно, это я сейчас такой умный. А тогда обиделся. Ах, так, думаю, не хотят со мной разговаривать? И не надо! Я в друзья не набиваюсь. Тоже мне, светило народной медицины. Видал я, как это светило блох из шерсти выкусывало!
А Жеку ведьмак посмотрел в ту же ночь и сказал, что лечить его синдром не надо, все само пройдет. То есть можно сделать из моего брата примерного мальчика. За пять минут можно – тем же программированием. Только это будет уже не Жека, а маленький робот. Хорошего человека воспитывают годами, и ускорять это дело – все равно, что дергать за хвостик морковку, чтобы она побыстрее росла.
Остаток ночи мы провели на сене с замороченным Виталиком. Его мертвецкая неподвижность и особенно рука на пистолете под мышкой здорово давили на нервы. Жека с Зойкой давно сопели, приткнувшись друг к другу под теплый бок, а я смотрел в дырявую крышу сарая с просвечивающей луной и боялся.
Из распахнутой двери тянуло холодом и ночной сыростью. Дверь оставила открытой Зойка, чтобы с первыми лучами солнца Виталик отошел от морока… Допустим, отойдет. А что потом? Продолжит с того места, где остановился вчера: станет волка убивать. Пистолет в руке, палец на спусковом крючке, только сам стрелок почему-то валяется в сене, и волка не видно… Пальнет? Легко. От неожиданности или чтобы пугнуть волка, но пальнет, а тут Жека и Зойка… Я перелег, заслонив их от Виталика. Стало еще страшнее, зато легче на душе. Один я бы ушел ночевать во двор – там есть стожок сена. И Жеку бы отнес на руках, не спрашивая. Но Зойка без оглядки верит в «дядь Тимошу», который все знает наперед и, конечно, заморочил Виталика по-хитрому, чтобы тот даже не кашлянул в нашу сторону. Зойка со мной не пойдет, а я не умею бросать своих.
Светало, из тьмы за дверью проступил сбегающий к реке луг в блестках росы. В сарае немного развиднелось; я огляделся и понял, что смогу подстраховаться. Тетя Света рассказывала, что в бою затыкала за ремень лопатку, чтобы защитить живот. А здесь лопат хватило бы на взвод толстых солдат. Толстых, потому что лопаты были не маленькие пехотные, а полноразмерные садовые и даже совковые.
Сено под нами лежало горой в мой рост, черенок лопаты уходил в него полностью. И я отгородил Виталика двойным барьером, втыкая лопаты вверх ногами. Сам вооружился пустым черенком, чтобы, если успею, врезать ему по руке с пистолетом.
В такой крепости я перестал бояться и уснул, хотя собирался посмотреть, как с Виталика спадает морок.
Разбудило меня шарканье, как будто наждачкой чистили кастрюлю. Младший лейтенант яростно тер ладонями небритые щеки и гримасничал. Когда он закончил, на лицо вернулась застывшая со вчерашнего дня кривая улыбка.
– Это зачем? – кивнул Виталик на мой лопатный барьер.
– Защита. Вы за пистолет хватались во сне, – ответил я почти правду.
– А почему не разбудил?
Читать бесплатно другие книги:
