Подсказок больше нет Волкова Светлана

Костик терпеть не мог эти «угадайки». Что за детский сад? Он уже приготовился отшутиться, как вдруг голову точно облили чем-то горячим. Это был голос Алисы!

— Ладно, не гадай. Алиса Авдеева, — сладко влился в ухо нежный тембр.

— Алиса? — от удивления Костик не знал, что сказать.

Ему позвонила Алиса!

— Послушай, Костик, мне нужно с тобой кое о чём поговорить. Алло, ты слышишь меня?

Он кивнул, как будто она была рядом и видела его. Только родители называли его Костиком. Разве возможно ожидать подобного от девчонки, тем более красивой?

— Эй! Ты чего молчишь?

— Я… Я не молчу! Здорово, что ты позвонила!

Лена нарочито принялась нюхать цветущую ветку черёмухи.

— Я Васильчикову встретила, она «сдала» твой адрес. И телефон. В общем, я у парадной твоей стою. Пустишь?

Костик покрылся испариной. До его дома от парка бегом минут двадцать. Это если очень быстро бежать…

— Я буду через пятнадцать минут. Подожди меня, окей?

Он даже не спросил, о чём она хотела поговорить.

— Ну вот! Что ж мне, всё это время во дворе отсвечивать? Я домой тогда пойду.

— Нет! Нет! Не уходи. У меня брат дома, Антон. Готовится к зачёту. Я ему позвоню, он тебя впустит!

Алиса согласилась. Антон пробормотал в трубку, что дома не прибрано, неприлично, мол, барышню впускать, но младший брат был так убедителен, будто от этого зависела его жизнь.

Костик обернулся и с досадой обнаружил, что Лены нет. Не дай бог, ещё обидится!

Он повертел головой, увидел её в конце боковой дорожки и мгновенно догнал.

— Лен, мне нужно домой. Понимаешь…

— Рымник, — она перебила его холодным голосом, — почему ты оправдываешься? Ты же джибоб!

Костик вспомнил слова вундеркинда Степана. Действительно, что за дурацкая привычка постоянно оправдываться?

— Ты права.

Он попрощался с Леной и рванул к дому.

Алиса прихлёбывала чай, который Антон заботливо налил ей в изящную «гостевую» чашку.

— Можно на «ты»? Мы ведь почти ровесники, — она кокетливо взглянула на него и, когда он кивнул в знак согласия, откинулась на спинку стула — так, что блузка на её груди натянулась.

Её движение не осталось незамеченным.

— Значит, учишься вместе с братом? — спросил Антон.

— Не-а. В параллельном. А ты?

— В медицинском. Заканчиваю первый курс.

— Круто. Трупаки режете?

— Не без этого.

— Ску-ко-ти-ща!

Она встала, прошла к окну, шаркая гостевыми тапочками, выгнула спину, обхватив тонкими руками поясницу и наслаждаясь пониманием того, что Антон смотрит на неё сзади. Смотрит — она в этом не сомневалась — как смотрят мужчины.

Антон, действительно, смотрел, но мысли его не понравились бы ей совсем.

— Хочешь ещё чаю? Бисквит возьми.

— Ах, мерси боку, — манерно протянула Алиса. — А шести ещё нет? А то я фигуру берегу. После шести ни-ни.

Она провела ладонями по бёдрам, будто наглядно хотела показать, что именно бережёт.

«Да! Та ещё щучка! Пришла к Косте, а мне семафорит, мама не горюй! Смазливая, спору нет. Братишка-то зелёный, неопытный. Поплыл, небось, уже, как нагретый пластилин!»

— Ещё только половина пятого. Так что советую не ломаться, очень вкусно. Мама пекла.

Алиса охотно села за стол и откусила огромный кусок ароматного ноздреватого бисквита.

— А ты симпомпон. Не знала, что у Рымника есть такой брат.

Антон и сам знал, что не урод — уж было кому за восемнадцать полных лет убедить его в этом. Хотя красавцем он себя не считал, понимал, что его «убойное», как любит говорить отец, обаяние состоит из чувства юмора и интеллекта.

— В общем, зачесать твои кудри назад, и все наши красотулечки — твои, — продолжала Алиса с набитым ртом.

— Прожуй сначала, красотулечка, потом говори. Это я тебе как будущий врач советую. Подавиться можешь. А освобождение дыхательных путей от застрявших пищевых объектов — не мой конёк.

Алиса подарила ему обворожительный взгляд.

— Люблю умных парней. А ты ещё и юморной.

Антон еле сдержал улыбку — он видел её насквозь. Даже как-то сразу скучно стало. Вот сидит напротив красивая девчонка, по которой сохнет, небось, вся мужская половозрелая часть Костиной школы, вкушает бисквит, оттачивает на взрослом собеседнике мастерство кокетства. Минут через пять начнёт нервничать, что он совсем не ведётся.

— Что ты на меня так смотришь? Не нравлюсь? — с вызовом спросила Алиса и потянулась за вторым куском бисквита.

Антон хотел промолчать, но она настойчиво повторила:

— Не нравлюсь?

— Нравишься. Можешь поставить галочку.

Совсем не так вела себя его однокурсница Варенька, веснушчатая и смешливая, такая трогательная в своей наивности. О ней Антон думал всё чаще и невольно признавал, что мысли эти ему невероятно приятны. Варенька — сущая девчушка, а ведь на три года старше Алисы, да и — он мог бы поклясться — менее опытная по части общения с противоположным полом.

— А если нравлюсь, почему смотришь не на меня, а в окно? — гнула свою линию Алиса.

— Боюсь, ослепишь.

Да, так смело на десятой минуте знакомства с Антоном, пожалуй, ещё никто из девчонок себя не вёл. На пятнадцатой — было, но на десятой… Антон невольно усмехнулся. Неужели и правда, ровесницы брата — это уже другое, незнакомое ему поколение? При нынешней-то акселерации три года, которые их разделяют, — вполне приемлемый срок для смены… Как там говорится в маминых книгах по психологии?.. Для смены «моделей поведения».

— А ты не бойся, пугливый какой! — Алиса будто бы случайно коснулась под столом его ноги коленкой.

Антон встал и подошёл к полке, чтобы взять банку варенья. Когда обернулся, увидел, как она смотрит на него, ехидно прищурившись.

— Буду с тобой откровенен, прекрасная гостья, — произнёс он, подливая ей кипяток в чашку. — С малолетками дружу издалека и только в присутствии мамушек-нянюшек. От греха подальше.

— От какого такого греха, ну-ка, ну-ка, расскажи? — Алиса нарочито захлопала ресницами.

«Прехорошенькая, — снова подумал Антон. — Но дурочка. Нахлопает себе глазками приключений. Обожжётся».

— Алиса, а что тебе от братца нужно?

Она захохотала, откинув назад голову.

— Уроки, может, делать будем. Такой ответ устраивает?

«Так и есть. Начала раздражаться. Что там следующее из эмоций по матушкиным умным книжкам? Злость?»

— Скоро уже младший Рымник заявится? Сколько ждать можно? — она нетерпеливо посмотрела в окно.

— Торопишься?

— Сценарий надо читать, диалоги учить. Мне ведь роль в сериале дали. Так-то!

— Поздравляю.

— Я тут прохлаждаюсь, а моё время дорого стоит.

— Не сомневаюсь.

Антон положил в розетки варенье, нарезал оставшуюся часть бисквита. Алиса не задумываясь схватила третий кусок.

Послышался скрежет открываемого замка в прихожей, и в кухню влетел раскрасневшийся, вспотевший Костик. Увидел Алису, заулыбался.

— Извини, задержался. Чай пьёте? Здорово!

«Спокойнее, братец. Отдышись сперва».

— Ботинки бы снял. Наследил уже.

Костик выразительно посмотрел на Антона: мол, не делай мне при ней замечаний, и удалился в прихожую. Оттуда послышался треск и грохот. «Наверняка снова опрокинул вешалку».

Алиса прыснула со смеху и снова коснулась коленом ноги Антона, взглянула с вызовом: что, мол, опять струсишь и вспорхнёшь из-за стола?

— Ещё чаю хочешь? — невозмутимо спросил Антон.

— Не бойся меня, я не кусаюсь!

— Кусайся на здоровье, я привит от бешенства.

— Фу!

— Лиса Алиса, чаю, спрашиваю, ещё хочешь?

— Нет! Нет! Нет! — поспешно отчеканила она и, не убирая ноги, засунула в рот очередной кусок бисквита. — Я всё время голодна. Предки говорят, это потому, что я расту. Так ведь с медицинской точки зрения, доктор Пилюлькин?

— Может, и так. А может, и по другой причине.

— Интересно-интересно!..

— Ну, к примеру, если ты занимаешься спортом и ведёшь активный образ жизни, то твой организм требует…

— Не попал, — перебила она. — Вторая попытка. Когда людям постоянно хочется есть?

— Когда люди беременеют, им хочется есть, — невозмутимо ответил Антон.

Алиса фыркнула, задумалась на миг, стоит ли изображать удивление и недоумение. Но интуиция ей подсказывала, что номер с трогательной девичьей невинностью со старшим Рымником не пройдёт. Что ж, может, и к лучшему. Так проще.

— Я не беременна. Пока.

«Надо заканчивать эту светскую беседу», — подумал Антон.

— А вас, уважаемый пациент, постоянно тянет к перекусам?

— Да, доктор.

— Тогда, милая, у вас, возможно, гельминты, — с докторской серьёзностью произнёс он.

— А что это?

— Глисты, иными словами.

— Дурак!

Алиса бросила недоеденный кусок бисквита на блюдце и, оскорблённо вздёрнув носик, выскочила в коридор. Антон от души расхохотался.

«Эх, братуха! Желаю тебе выкрутиться! Но сам, сам, без подсказок!».

В своей комнате Костик с увлечением показывал Алисе диски, рассказывал о книгах по истории, с досадой отмечая, что гостье плохо удается изображать интерес.

«Стоп. Джибоб не должен беспокоиться о том, чтобы быть для кого-то интересным».

Так-то оно так… Но когда он замолкал, наступала неприятная пауза — та самая, которой он всегда опасался, и Алиса поворачивала к нему красивое личико: что, мол, остановился, развлекай дальше. А, может, ему только так казалось? С тех пор, как они переехали в новую квартиру, у Костика бывала только Кэт, но это совсем другое. Алиса словно преображала пространство вокруг. Его комната, которую он полюбил сразу, как увидел, вдруг предстала бедной, маленькой, заваленной книгами. Вот и занавески… Зачем он позволил маме повесить эти дурацкие занавески? Рядом с Алисой всё казалось каким-то блёклым, старым, непривлекательным, недостойным её присутствия. Чутьё подсказывало Костику, что он, безусловно, преувеличивает и что подобные мысли — не что иное, как маленькое предательство по отношению к его дому, где так уютно и тепло и где за окном живёт приятель — трёхглазый светофор.

Алиса прервала его размышления:

— Слушай, про латы, мечи и рыцарей, конечно, интересно, но положи книгу. Я не за лекцией к тебе пришла.

Что и говорить, она права. Смешно было бы думать, что красотка из параллельного зашла к нему послушать историю тамплиеров. Всё правильно, поставила его на место, нечего трепаться при девчонке о мальчишеских игрушках. Но зачем-то ведь она посетила его скромное жилище, не просто же в гости зашла поболтать. Костик взглянул в окно: светофор, старый ханжа, выдал яркий красный свет.

Алиса плюхнулась на диван, подложила под спину подушку.

— А у тебя здесь мило. Такая забавная пацанская норка! Магнитола, правда, старая, прошлый век, и диски. Я такие не слушаю.

«Не вздумай начинать оправдываться», — крикнул внутренний голос, и Костик оборвал себя на полуслове.

— Я… Хочешь, я яблоки принесу?

— Я-а-аблоки? — Алиса смаковала игру. «Ну, что ты ещё придумаешь, чтобы меня повеселить? Валяй, мол, лицедействуй». — Нет, не хочу.

Вероятно, любой парень должен быть немыслимо счастлив только от того, что королева переступила порог его дома. Вот сейчас она встанет с дивана и уйдёт, а он так и не решится спросить, что же её привело. Да и какая, в сущности, разница? Ну, скажет она, что пришла за конспектом по обществознанию, и что это ему даст?

Алиса разглядывала Костика молча, наслаждаясь паузой и осознанием того, что он безрезультатно пытается разгадать цель её визита.

Костику стало вдруг невыносимо неловко в её присутствии — так явственно он ощущал себя подопытным кроликом. Руки срочно потребовали чем-то их занять, ах эти руки! Костик принялся перебирать стопку дисков.

— Я поставлю тебе один сингл Роллингов. Это классика! Сейчас, где же он…

— Фу, вчерашний день твои диски! Сейчас всё в компе. Не надо ничего искать.

И ведь не поспоришь!

— Алис, он правда, уникальный. Записан не в студии, прямо с концерта.

— Да ну его! Подойди сюда, меломан, — она властным жестом похлопала по дивану.

«Прямо как комнатной собачке», — отчего-то подумалось Костику.

Он отложил диск и присел рядом с Алисой. Облокотиться на подушки не посмел, так и остался сидеть с прямой спиной, понимая, что выглядит комично. Сердце начало сильно колотиться.

— Не бойся меня, мальчик. Какие вы оба, Рымники, пугливые, — сладко протянула гостья.

Внутренний голос что-то отчаянно прошепелявил. Костик тряхнул головой, прогоняя наваждение.

— А я и не боюсь.

— Ну и славно. Въезжаешь, зачем пришла к тебе?

Костик пожал плечами.

— Пришла, и хорошо. Я рад гостям.

Алиса неторопливо наматывала локон на кончик пальца, глядя куда-то в стену, потом на секунду замерла и резко повернулась к нему.

— Я хочу, чтобы ты ввёл меня в джибобы.

Костик посмотрел на её в недоумении.

— Ввёл?

— Ну да. Что не понятного? Вот я пришла к тебе, вся такая неподготовленная и зелёная в этом деле. А ты и подготовь меня.

«Ах, вон оно что!»

— Алиса, — начал Костик, подбирая слова. — Это дело внутренней готовности. Здесь нет конспектов и учебников. Джибоб — состояние души.

Стоп! Что он говорит! Выжимает в сладкую водичку очередной лимон, чтобы сделать лимонад?

Перед глазами пронеслись, как картинки в калейдоскопе, эпизоды его поездки в Саблино, маленький джибоб Степан, по-взрослому утверждающий, что ему всё пофиг, блог Бёса в сети, призывающий отстраниться от всего, что вносит в жизнь дисгармонию… А эта самая дисгармония у ребят на каждом шагу, начиная с родителей…

— Алиса… — Костик посмотрел в глубину её зрачков. — Послушай… Не надо тебе в джибобы.

— Это ещё с чего? — она нахмурилась, её прекрасные глаза сделались злыми.

— Просто… — он не представлял, как объяснить. — Просто оставайся собой. Натуральным продуктом.

«Не ходите, дети, в Африку гулять!» Получалось что-то вроде этого.

— Но я хочу быть модной! — Алиса надула губки. — А джибобы — это модно.

— Джибобы были на пике, пока не мутировали. От изначальной идеи почти ничего не осталось!

Алиса посмотрела на Костика с подозрением.

— Рымник, а тебе-то что? Жалко? Элитное общество, плебеям вход строго воспрещён?

— Нет, совсем не так.

— В общем, зря я к тебе пришла, — она встала с дивана. — Нацепила бы бандану, как все, и вперёд!

— Не обижайся, пожалуйста, — он схватил её ладонь и попытался удержать, не отдавая себе отчёта в том, что делает.

— Я же к тебе обратилась, как к порядочному человеку! — Алиса выдернула руку. — Не хочешь — ну, и не надо!

— Я хотел предостеречь. Всё это приобретает такие неправильные формы!

— А ты меня морали не учи! — она дёрнула плечом. — Мал ещё!

— Так чего же ты хочешь, не пойму? Если, говоришь, что можешь надеть бандану и превратиться в джибоба, так кто ж тебя остановит? Я-то чем могу помочь?

Алиса помолчала мгновение и будто бы оттаяла.

— Ну, Костичка! Или как мне тебя называть? Учитель? Доб Джибоб? Ну, Добик… Пожалуйста! Расскажи мне про всякие ваши фишки!

«Добик» прозвучало чересчур по-собачьи.

— Да ты хоть намекни, какие такие фишки, — вздохнул Костик.

Она снова присела на диван, на этот раз ближе к нему. Совсем близко.

— Хочешь подержать меня за руку? Я больше не буду вырываться.

Не дождавшись ответа, Алиса положила пальчики поверх его ладони и с наслаждением принялась наблюдать за очередным неловким смущением Костика. На её щёках вновь заиграли ямочки.

— Понимаешь, Добик, дело такое… Я хочу вот чего: чтобы быть для одного парня, который ещё пока не джибоб, вроде как проводником в мир джибобов. Ну, типа, я всё знаю и его всему научу.

Костик с удивлением взглянул на неё. Неужели такой красавице надо искать способ быть для парня интересной?

— Ты мне всё расскажи, — продолжала Алиса, — всё, чего нет в сети. Где сходки ваши, как проходит посвящение, какие ближайшие джибобские тусовки. Лады?

Её пальцы обжигали кожу, но то, о чём она просила, голову всё-таки отрезвляло. И зачем ей дешёвая популярность?

— Алиса, я уже говорил, джибобы видоизменились. Изначальные идеи движения переродились в другую философию, и философия эта мне не близка.

Алисины глаза зажглись холодным огнём.

— И что с того?

— Ты не сможешь… Тебе не должно быть пофиг. Всё пофиг. А им…

Она не дала ему договорить, снова отдёрнула руку и отодвинулась на краешек дивана.

— Да тебе-то какая разница! Моралист нашёлся! Не надо мне полоскать мозги!

— Тебе, возможно, не ко мне следует обращаться, а к активистам движения. Напиши Бёсу — такой, как ты, он не откажет.

— И чем прикажешь потом с ним расплачиваться?

— Почему обязательно расплачиваться, Алис?

— Ты что, дурак? А-аа, ты просто маленький! В игрушки играешь! У-тю-тю! Не знаешь, что парень может запросить за советы с такой, как я!

— Есть хорошее слово «нет».

Последняя фраза окончательно взбесила Алису. Она вскочила с дивана, её плечи дёрнулись, точно это был элемент какого-то народного танца. Из хорошенького рта начали вылетать слова — смрадные, как нечистое дыхание, лицо её исказилось. Упомянуты были и тугоумие Костика, и его брекеты, и небольшой рост, и желание выпендриться перед всеми на физкультуре. Завершилась её тирада «придурочным братом» и «отстойной хатой». Костик смотрел на неё и удивлялся: волшебная девочка Алиса впервые казалась ему некрасивой. Не уродиной, но всё же отталкивающе некрасивой.

Костик схватил её за плечи, сильно тряхнул. Она сразу замолкла.

— Я не стану помогать тебе. Хочешь джибобствовать — вперёд, но без моей помощи.

Алиса настороженно смотрела на Костика, словно ожидала удара. Он подошёл к окну, отдёрнул занавеску, взглянул на светофор: зелёный сигнал. «Спасибо».

Она поправила юбку, громко щёлкнула заколкой в волосах.

— Ладно, Добик, не сердись. Ну, покричала, что с того, — она ласково улыбнулась. — Погорячилась. Но я не со зла, правда-правда! Ты ведь не обиделся, нет?

— Ерунда. Забыли, — выдохнул Костик, морщась при слове «Добик».

— Буду с тобой предельно откровенна — мне ваше джибобство до фонаря.

— До фонаря? Так ты, Алиса, уже сама по себе сверхджибоб.

Она пропустила его реплику мимо ушей.

— Я хотела притвориться перед парнем.

— Я это понял.

— Понятливый джибобик. Умница, — она нежно опустила руку на его плечо. — Ты ведь не скажешь никому?

Костик наклонился, принялся собирать с пола рассыпавшиеся диски — скорее, для того, чтобы увернуться от её прикосновения.

— Можешь не переживать, никому не скажу. Слово дж… — он хотел было сказать «джибоба», но вдруг передумал, — Слово джентльмена.

На факультатив по истории Костик прибежал, опоздав на десять минут, чего никогда себе не позволял. Сергей Сергеич кивнул ему, улыбнулся.

— Можно, я посижу здесь, у окна? Вольнослушателем? — осторожно спросил Костик.

«Вольнослушателем» означало, что высказываться он не хочет.

— Конечно, — ответил Сергей Сергеич и поставил свой стул так, чтобы Костику было его видно. — Если захотите, в любой момент можете присоединиться к нашей дискуссии.

В тот день разбирали по косточкам «Дело врачей-отравителей». По основной школьной программе девятиклассникам ещё далеко было до сталинских времён, но факультатив на то и факультатив. Сергей Сергеич брал интересную ему самому тему, и тема эта оказывалась интересной всем. Здесь, в классе, сегодня сидели незнакомые Костику старшеклассники, некоторые его однокашники и даже два мальчика на год или два младше остальных. Никаких притеснений, пришёл — садись в кружок, слушай других, высказывай свое мнение.

Заговорили, зашумели. О «Деле врачей-убийц» он читал всё, что находил в книгах или в сети. Его прадед, дедов отец, замечательный в прошлом ленинградский хирург, был репрессирован одним из первых. Костик совсем недавно ездил с отцом в архив, просматривал документы, какие можно было, сканировал, оцифровывал чудом сохранившиеся фотографии и киноплёнки. Прадеда не обвинили напрямую в убийстве пациента, он проходил по делу «за пособничество и недоносительство». Тогда судили его коллегу, и многие из больницы выступали свидетелями. Прадед, которому в ту пору стукнуло всего двадцать семь, не мог не прийти на суд, в те времена отсидеться дома было невозможно. Но он вполне мог не защищать хорошего врача. Ведь мог, наверное, никто за язык-то не тянул. А дед взял слово, вышел к трибуне и объявил происходящее позором. Он не был джибобом.

Прадеда Костик не помнил, но его помнил Антоха, рассказы которого были ярки и торжественны. И, конечно, всегда помнил отец, для которого тот был кумиром; не забывал и гордился им дед, и профессию медика выбрал не случайно. Костик много раз спрашивал себя, как бы поступил он на месте прадеда? И сама собой в его голове складывалась яркая обвинительная речь. Так было всегда, пока не родился Доб Джибоб.

Девочка из выпускного класса несла какую-то чушь. Приплела зачем-то Ивана Грозного, Аттилу и ещё кого-то. Щеголяла знаниями, совсем не уместными при обсуждении этой темы. Сергей Сергеич молчал. Впрочем, он никогда не возражал ученикам, любое высказанное мнение было для него проявлением личности, чего он, собственно, и добивался. Костик тоже молчал, сидел насупившись в своём углу и лишь изредка ловил взгляд учителя. Девочка же упивалась собственным красноречием. Банальности типа «Сталин — тиран», «перегибы» и «трудное для всех время» Костик пропускал, стараясь понять её, девочкину, позицию. Позиция же была жёсткой: деспотия — деспотией, но, если мрут пациенты на операционном столе, значит, виноват врач, и режим здесь ни при чём.

Костик вспомнил, как однажды он, тогда ещё первоклассник, проснулся ночью и на цыпочках подошёл к приоткрытой двери кухни, поманившей его жёлтой полоской электрического света. Всего разговора родителей он не слышал, понял лишь, что у отца в тот день умер пациент. Печаль его была искренней и глубокой, и маленький Костик на всю жизнь запомнил отцовские слова: «Клянусь, я сделал всё, что мог».

Девочка вдруг замолкла на мгновение и, шмыгнув носом, произнесла:

— Эпоха была, конечно, вопиюще жестокая, история это давно признала. Но «Дело врачей» по-своему оправдано. Кое-что всё-таки разумно.

— Что же, что же, позвольте спросить? — с интересом повернулся к ней Сергей Сергеич.

— Ну, это… Евреев в медицине надо было дозировать.