Кровавые кости Гамильтон Лорел
— Это не ответ.
Он поднял из воды бледную руку, держа ком пены, как снежок.
— Существуют разные вампирские способности, ma petite, вы это знаете.
— Какое это имеет отношение?
Он поднял вторую руку и стал перебрасывать пену с руки на руку.
— Янош и его две спутницы — вампиры другого типа, не такие, как я. Не такие, как большинство из нас. Они куда более редкие. Если вы когда-нибудь увидите меня в виде разложившегося трупа, это будет значить, что я окончательно мертв. Они могут разлагаться и формироваться снова, и потому их куда труднее убить. Единственный надежный метод — огонь.
— Вы мне добровольно выдаете кучу информации. Зачем?
Он опустил руки в воду, смывая пену. На теле остались следы пузырей.
— Может быть, я боюсь, что вы подумаете, будто то, что случилось с Джейсоном, могло бы случиться и с нами.
— Эту теорию мы никогда не проверим.
— Вы так уверенно говорите, — сказал он. — Ваше вожделение наполняет воздух, и вы все же искренне верите, что мы никогда не будем вместе. Как вы можете хотеть меня почти так же сильно, как я хочу вас, и в то же время так твердо верить, что мы никогда не узнаем тел друг друга?
На это я не могла найти нужного ответа. Я села у стены, подтянув колени к подбородку. Переместив пистолет поудобнее, я сказала:
— Просто мы не будем этого делать, Жан-Клод, никогда не будем. Я не могу.
Где-то в душе я об этом жалела, но далеко не всей душой.
— Почему, ma petite?
— Секс — это доверие. Чтобы иметь с кем-то близость, я должна ему доверять. Вам я не доверяю.
Он посмотрел на меня синими-синими глазами, сногсшибательно красивый и мокрый.
— Вы ведь говорите искренне.
— Да, — кивнула я.
— Я вас не понимаю, ma petite. Стараюсь понять, но не могу.
— Вы для меня тоже загадка, если это вас утешает.
— Нисколько. Если бы вы были женщиной, уступающей случайному капризу, мы бы давно уже были в постели. — Он вздохнул и выпрямился. Вода едва доходила ему до пояса. — Конечно, если бы вы были женщиной столь легкомысленной, я бы вряд ли вас любил.
— Вам нравится трудность, преодоление.
— Верно, но с вами дело не только в этом, поверьте мне.
Он наклонился вперед, подобрав колени к груди, ссутулив плечи. По его спине сбегали, исчезая в воде, белые шрамы. Немного, но достаточно.
— Откуда у вас эти шрамы на спине? Если они не оставлены освященным предметом, они должны были бы зажить.
Он приложился щекой к коленям, глядя на меня. Вдруг он стал с виду моложе, уязвимее, больше похожим на человека.
— Не тогда, когда раны получены до смерти.
— Кто вас порол?
— Я был мальчиком для битья у сына аристократа.
Я вытаращила глаза.
— Вы говорите правду?
— Да.
— И потому Янош сегодня ночью выбрал плети — напомнить вам о вашем прошлом?
— Да.
— Вы не родились аристократом?
— Я родился в лачуге с земляным полом, ma petite.
Я поглядела недоверчиво:
— Ну да!
Он поднял голову:
— Если бы я что-то придумал, ma petite, это было бы что-нибудь более романтичное, более увлекательное, чем французский крестьянин.
— Значит, вы были слугой в замке?
— Я был компаньоном единственного сына хозяев. Когда шили одежду ему, шили и мне. У нас был один учитель. Один инструктор верховой езды. Меня учили фехтовать, танцевать и вести себя за столом. А когда он вел себя плохо, меня наказывали, поскольку он был единственным сыном, единственным наследником древнего имени. Сейчас говорят о жестоком обращении с детьми. — Он снова лег в ванну, в теплую воду. — Жалуются на то, что детей шлепают. Люди понятия не имеют, что такое жестокое обращение. Когда я был мальчиком, родители ничего особенного не видели в том, чтобы выпороть ребенка лошадиной плетью за плохое поведение или избить до крови. Даже аристократы секли своих детей — это была норма. Но он был их наследником, единственным ребенком. Поэтому моим родителям заплатили и взяли меня в замок. Владелица поместья выбрала меня за красивое лицо. Когда вампирша, которая меня превратила в вампира, наложила на меня руки, она тоже сказала, что ее привлекла моя красота.
— Погодите!
Он повернулся ко мне, глядя в упор темно-синими глазами.
— Это великолепное тело и лицо — это же все вампирская иллюзия? Ведь таких красивых не бывает?
— Я вам уже говорил, что это не моя сила заставляет вас видеть то, что вы видите. По крайней мере далеко не всегда.
— Серефина сказала, что вы были мальчиком для всех вампиров, которые вас хотели. Что она имела в виду?
— Вампиры убивают ради еды, но других превращают в вампиров по многим причинам. Некоторые — ради денег, богатства, даже титула, ради любви, а меня превратили в вампира ради похоти. Когда я был молод и слаб, меня передавали из рук в руки. Когда я кому-нибудь приедался, всегда находился другой.
Я смотрела на него в ужасе.
— Да, правда. Если бы вы придумали историю, она была бы не такой.
— Правда часто бывает неприятной или противной. Вы этого не замечали, ma petite?
Я кивнула:
— Да. Серефина стара. Я думала, вампиры не стареют.
— Мы сохраняем возраст, в котором умираем.
— Вы знали Серефину, когда были молоды?
— Да.
— Вы с ней спали?
— Да.
— Как вы могли позволить ей прикоснуться к вам?
— Меня подарил ей Мастер, по сравнению с которым она даже при своих новых способностях и силах слаба. У меня вряд ли был выбор. — Он смотрел на меня в упор. — Она знает, чего ты хочешь. Твое самое жгучее желание, твою самую сокровенную потребность, и она претворяет их в жизнь — или создает такую иллюзию. Что она предложила вам, ma petite? Что она могла такого вам предложить, что чуть не победила вас?
Я отвернулась — не хотела смотреть ему в глаза.
— А что она предложила вам много лет назад?
— Силу.
При этом ответе я подняла голову:
— Силу?
Он кивнул:
— Силу, чтобы уйти от них от всех.
— Но ведь сила стать Мастером Вампиров не могла не быть у вас с самого начала. Ее никто дать не может.
Он улыбнулся, но грустно.
— Теперь я это знаю, но тогда я думал, что лишь она может спасти меня от целой вечности, полной…
Он не договорил и погрузился в воду, оставив на поверхности только черные локоны. Потом сел, громко выдохнув и смаргивая с глаз пену. Вода стекала с черных густых ресниц. Он провел руками по волосам, расправляя их по плечам.
— У вас не было таких длинных волос, когда мы познакомились.
— Мне казалось, что вы предпочитаете мужчин с длинными волосами.
— А как они могут расти, если вы мертвы?
— Вот вопрос, над которым вы можете подумать, — сказал он, снова расправил волосы, отжимая их концы. Потом протянул руку за полотенцем.
Я поднялась на ноги.
— Оставляю вас, чтобы вы могли одеться.
— Джейсон и Ларри вернулись? — спросил он.
— Нет.
— Тогда я не буду одеваться.
Он встал, обматывая себя полотенцем. Мелькнул голый бок, по нему стекала вода. Полотенце появилось в поле зрения как раз вовремя. Я убежала.
30
Я свернулась в кресле, самом далеком от двери в спальню. Но смотрела на дверь. Черт возьми, я хотела сбежать из номера, но зачем? Это же не Жан-Клоду я не доверяю, это я не доверяю себе. Твою мать!
Я потрогала пистолет в кармане халата. Гладкий, твердый, внушающий уверенность, но сейчас он вряд ли мне поможет. Насилие — с этим я легко разбираюсь. Желание порождает куда больше проблем.
Я честно не хотела с ним спать, но где-то в глубине души надеялась еще раз глянуть на обнаженное тело. Наверное, на длинную плавную линию обнаженных бедер. Или… Я прижала ладони к глазам, будто этим могла убрать образ из головы.
— Ma petite?
Его голос звучал уже не из ванной. Ближе.
Я не хотела смотреть, будто, как сказала бы бабуля Блейк, ослепнуть боялась. Я чувствовала, что Жан-Клод стоит передо мной. Ощущала движение воздуха. И я стала опускать руки по миллиметру. Он стоял передо мной на коленях, обернутый в белое махровое полотенце.
Я опустила руки на колени. На его коже еще блестели капельки воды. Волосы он расчесал, но они остались мокрыми, шелковисто-черными, и лицо у него было проще, не такое ухоженное. Глаза казались синее, когда их не обрамляли волосы.
Он положил руки на подлокотники моего кресла и приподнялся. Его губы коснулись моих в легком, почти целомудренном поцелуе. Он отодвинулся от меня, отпустив кресло.
У меня сердце билось в горле, и не от страха.
Жан-Клод коснулся моих рук, приподнял их. Положил на свои голые плечи. Кожа была теплой, гладкой, мокрой. Он держал меня за запястья — очень легко, чуть-чуть. Я могла бы в любой момент освободиться. Он повел мои руки вниз по своему телу.
Я высвободилась. Он ничего не сказал, ничего не сделал. Только стоял на коленях и смотрел. Ждал. Я видела, как бьется жилка у него на шее, и мне хотелось до нее дотронуться.
Скользнув руками по его плечам, я придвинулась лицом к нему. Он стал приближаться для поцелуя, но я ладонью скользнула по линии его лица, отворачивая его голову. Губами я коснулась его шеи и провела ими вниз, пока не почувствовала под языком биение пульса. Вкус воды, чистой кожи, парфюмированного мыла.
Я соскользнула с кресла, оказавшись на коленях перед Жан-Клодом. Он был выше, но ненамного. Я слизнула воду с его груди и позволила себе то, что мне уже давно хотелось сделать, — коснулась языком его соска, и он вздрогнул всем телом.
Я слизывала воду с его груди, а руки завела по талии на влажное закругление спины.
Он развязал пояс моего халата, и я не сопротивлялась. Я позволила его рукам скользнуть под халат, вокруг талии, и только футболка отделяла его плоть от моей. Он провел руками мне по бокам, играя пальцами на ребрах. Пистолет оттягивал ткань халата и мешал.
Я подняла к нему лицо. Его руки скользнули мне за спину, прижимая к длинной влажной линии его тела. Полотенце опасно болталось.
Губы Жан-Клода скользнули по моим губам, поцелуй начал становиться горячее, тверже, почти до боли. Его руки сомкнулись у меня за плечами. Мои руки скользнули вниз по его телу, до полотенца, и оказалось, что оно уже размоталось. У меня под пальцами круглилась гладкость ягодиц. Только прижатие наших тел еще удерживало на месте это полотенце.
Он впивался мне в губы, и вдруг это стало резко. Больно. Я отдернулась и ощутила вкус крови.
Жан-Клод отпустил меня. Он сел на пятки, полотенце собралось на коленях.
— Простите меня, ma petite. Я увлекся.
Я коснулась губы и отняла руку с пятнышком крови.
— Вы меня укусили!
Он кивнул:
— Я искренне об этом сожалею.
— Да уж, могу себе представить!
— Не обрушивайте на меня праведный гнев, ma petite. Вы наконец-то признались перед собой и передо мной, как вас влечет мое тело.
— Ладно, я вас хочу. Довольны?
— Почти, — ответил он, и что-то мелькнуло в его глазах. Что-то темное, засасывающее и более древнее, чем могло бы быть. — Я могу предложить вам мое смертное тело и более того, ma petite. Между нами может быть такое, чего никогда не сможет предложить вам любовник-человек.
— И каждый раз я буду терять капельку крови?
— Это был несчастный случай, — сказал он.
Я глядела на него, бледного и влажного, сидящего на полу с полотенцем на коленях, почти обнаженного.
— Сегодня я впервые обманула Ричарда, — сказала я.
— Вы же встречаетесь со мной уже несколько недель, — удивился он.
Я покачала головой:
— Но я не обманывала. А это уже обман.
— Значит, вы обманывали меня с Ричардом?
На это я не знала, что сказать.
— Идите оденьтесь.
— Вы действительно хотите, чтобы я оделся?
Я отвернулась. Мне было неловко и неудобно.
— Да, если можно.
Он встал, сжимая в руке полотенце. Я смотрела в пол, и мне не надо было видеть его лицо, чтобы представить себе его усмешку.
Он отошел, не потрудившись снова замотаться в полотенце. Мышцы шевелились у него под кожей от икр до пояса. Он ушел в спальню голый и мне нравилось это зрелище.
Я коснулась пальцем языка. Он все еще кровоточил. Вот тебе поцелуи взасос с вампиром. Даже подумать об этом я спокойно не могла.
— Ma petite? — окликнул он меня из спальни.
— Да?
— У вас есть фен?
— В моем чемодане. Возьмите.
Слава богу, я оставила чемодан в спальне возле двери ванной. Преимущество лени. Теперь не надо было еще раз смотреть на его обнаженное тело. Волна гормонов схлынула, подступило смущение.
Я услышала жужжание фена и стала гадать, стоит ли он голый перед зеркалом, когда сушит волосы. И отлично понимала, что мне достаточно только подойти к двери и убедиться собственными глазами.
Я встала, одернула футболку, как следует завязала халат и села на диван. Спиной к спальне. Не буду больше ничего смотреть. Вынув «файрстар» из кармана, я положила его на кофейный столик перед собой. Он был очень твердый, очень черный и будто осуждал меня.
Фен затих, и Жан-Клод снова меня окликнул:
— Ma petite?
— Что еще?
— Приходите ко мне поговорить, пока солнце восходит.
Я поглядела на окно, которое он открыл. Небо стало не таким черным — еще не светлым, но уже не было той чистой темноты. Я закрыла шторы и пошла в спальню. Пистолет я оставила на окне — все равно в спальне есть браунинг.
Жан-Клод аккуратно сложил одеяло в ногах кровати. Его покрывала только темно-красная простыня. Мягкие волосы разметались по подушке. Простыня была спущена до пояса.
— Можете составить мне компанию, если хотите.
Я прислонилась к стенке и покачала головой.
— Я не предлагаю секс, ma petite, для этого уже слишком близко к рассвету. Я предлагаю вам половину кровати.
— Спасибо, но я лягу на диване.
Он улыбнулся понимающим изгибом губ — стала возвращаться прежняя надменность. Почти приятно было знать, что ничего не изменилось.
— Это не мне вы не доверяете. Это вы себе не доверяете, ma petite.
Я пожала плечами.
Он натянул простыню на грудь — почти защитным жестом.
— Оно идет.
— Кто оно?
— Солнце.
Я посмотрела на закрытые шторы на дальней стене. Они были двойные, но по краям пробивался сероватый свет.
— Ничего, что вы вот так, без гроба?
— Если никто не откроет шторы, ничего страшного. — Он посмотрел на меня долгим взглядом. — Я люблю вас, ma petite, так сильно, как только могу любить.
Я не знала, что сказать. Сказать, что я его хочу, — неуместно. Сказать, что я его люблю, — солгать.
Свет стал сильнее, белой каймой вокруг штор. Тело Жан-Клода расслабилось на кровати. Он перекатился на бок, вытянув одну руку, а другой придерживая простыню на груди. Он смотрел на усиливающийся свет, и я видела его страх.
Я встала на колени возле кровати и чуть не взяла его за руку, но сдержалась.
— Что будет дальше?
— Вы хотели знать правду? Смотрите.
Я ожидала, что он станет говорить медленнее, глаза заморгают, будто он засыпает. Вышло не так. Он закрыл глаза сразу, лицо его исказилось. «Больно», — прошептал он. И лицо обмякло. Я видела, как умирают люди, как уходит свет у них из глаз. Чувствовала, как ускользает душа. Вот это я сейчас и видела. Он умер. На шторах нарастал свет, и когда он превратился в сплошную белую линию, Жан-Клод умер. Последний вздох вышел из него долгой трелью.
Я стояла на коленях у кровати и смотрела. Я знала, как выглядит мертвец, и сейчас передо мной был именно он. Черт побери!
Я положила скрещенные руки на кровать и уперлась в них подбородком. Я глядела на Жан-Клода, ожидая, чтобы он вздохнул, вздрогнул, что-нибудь. Но ничего не было. Я повела рукой над его кожей, потом коснулась пальцами. Он был теплым, совсем по-человечески, но не двигался. Я взяла его руку — пульса не было. В этом теле не бежала кровь.
Знал ли он, что я здесь? Ощущал ли, что я его касаюсь? Мне казалось, что я много времени там провела, просто глядя на него. Вот и ответ на вопрос. Вампиры — мертвецы. То, что их оживляет, — это вроде моей собственной силы, какой-то вид некромантии. Но я не спутаю мертвого с живым. Да, некоторое новое направление некрофилии.
Мне только показалось, или я действительно почувствовала касание души, покидавшей его тело? Конечно, души у вампиров нет — это неотъемлемое их свойство, — но что-то его покинуло. Если не душа, то что это? А если душа, куда она направляется на дневное время? Кто надзирает за душами вампиров, пока они лежат мертвыми?
В дверь постучали — наверное, мальчики пришли. Я встала, запахнув халат. Мне было холодно, и я сама не знала почему. Я пошла открывать дверь. Порез на языке почти уже не кровоточил.
31
Мне снился сон. В этом сне кто-то держал меня на коленях. Меня обвивали гладкие темные руки. И я глядела в смеющееся лицо матери. Она была самой красивой женщиной в мире. Я прижималась к ней и слышала чистый запах ее кожи. Она всегда пахла пудрой «Гипнотик». Мама склонялась ко мне и целовала меня в губы. Я забыла вкус ее помады, забыла, как она водила пальцем и смеялась, размазывая яркую красную помаду по моим детским губам.
Она отняла палец, и на нем было что-то ярче помады. С него капала кровь. Она уколола себе палец английской булавкой, и он кровоточил. Она поднесла палец ко мне и сказала: «Поцелуй его, Анита, так будет лучше».
Но крови было слишком много. Она бежала по маминой руке. Я смотрела на ее смеющееся лицо, и кровь капала с него дождем. Я проснулась, резко сев на диване, ловя ртом воздух. На губах еще ощущался вкус помады, и в ноздрях стоял запах пудры «Гипнотик».
Ларри сел на широком кресле, протирая глаза.
— Что такое? Снизу позвонили разбудить?
— Нет, просто плохой сон.
Он кивнул, потянулся и потом нахмурился:
— Ты слышишь запах духов?
Я уставилась на него:
— О чем ты?
— Духи или пудра, что-то в этом роде. Не слышишь запаха?
Я сглотнула слюну и чуть не задохнулась от собственного сердцебиения.
— Да, слышу.
Я откинула запасное одеяло и запустила подушку через всю комнату.
Ларри спустил ноги с кресла.
— Что это с тобой?
Я подошла к окну и раздернула шторы. Дверь в спальню была закрыта, и Жан-Клоду ничего не грозило. Там с ним спал Джейсон. Я стояла в лучах солнца и впивала тепло. Прислонившись к нагретому стеклу, я лишь тогда сообразила, что стою только в длинной футболке и в трусах. А, ладно. Еще несколько минут я погрелась на солнце, ожидая, пока успокоится пульс.
— Серефина послала мне сон. Это запах духов моей матери.
Ларри подошел ко мне. Он был одет в шорты и зеленую футболку. Рыжие вихры торчали во все стороны. Синие глаза прищурились, когда он вышел на свет.
— Я думал, что только вампир, у которого есть с тобой связь, который тобой владеет, может наслать тебе сон.
— Вот и я так думала.
— А как я мог ощутить запах из твоего сна?
Я покачала головой, не отрывая лба от стекла.
— Не знаю.
— Она поставила на тебе метку?
— Не знаю.
Он сжал мое плечо:
— Все будет в порядке.
Я отступила от окна и стала расхаживать по комнате.
— Не будет все в порядке, Ларри. Серефина вторглась в мои сны. Этого никто никогда не делал, кроме Жан-Клода.
Я запнулась, потому что это не было правдой. Николаос тоже это делала. Но это было после того, как она меня укусила. Я покачала головой. Как бы то ни было, а это очень плохой признак.
— И что ты будешь делать?
— Я ее ликвидирую.
— То есть убьешь?