Мистер Убийца Кунц Дин

– Не смертельно. Давай войдем скорее внутрь, прежде чем он решит выстрелить в нас еще раз.

Он вошел за ней в церковь, где темнота была разбавлена проникающим светом их незакрытой двери и пустых глазниц окон;

Девочки плакали, Шарлотта громче Эмили, и Марти попытался успокоить их.

– Все хорошо. Со мной все в порядке, просто небольшая царапина. Все, что мне нужно, – это пластырь, знаете, с картинкой Снупи, и все будет прекрасно.

На самом же деле он почти не чувствовал левую руку. Он едва мог ею шевелить. Когда он напряг ее, он не смог даже сжать пальцы в кулак.

Пейдж расширила проем между дверью и косяком до восемнадцати дюймов и выглянула наружу, где ветер завывал с той же силой, чтобы понять, где Другой.

Пытаясь определить, насколько серьезно он ранен, Марти просунул правую руку внутрь своей лыжной куртки и осторожно обследовал левое плечо. Даже легкое прикосновение вызвало вспышку жгучей боли, которая заставила его заскрежетать зубами. Его шерстяной свитер был пропитан кровью.

– Уведи девочек поглубже в церковь, – требовательно прошептала Пейдж, хотя враг не мог ее услышать при таком ветре. – Идите до самого конца.

– Что ты хочешь сделать?

– Я дождусь его здесь.

Девочки запротестовали:

– Мамочка! Не надо! Мамочка, пойдем с нами, ну пожалуйста. Мамочка, пойдем!

– Со мной все будет в порядке, – ответила Пейдж. – Я не буду рисковать. Правда. Все будет отлично. Разве ты не понимаешь? Марти! Когда подонок почувствует, что ты уходишь дальше, он войдет в церковь. Он уверен, что мы держимся все вместе. – Говоря это, она вложила еще два патрона в магазин "моссберга", заменив два недавно использованных. – Он не ожидает, что я могу ждать его здесь.

Марти вспомнил такой спор раньше, еще в хижине, когда она хотела выйти наружу и спрятаться в камнях. Тогда ее план не сработал, но не потому, что он был плох. Другой проехал мимо нее в "джипе", очевидно не сознавая, что она лежала в засаде. Если бы он не решился на такой непредсказуемый шаг, как таран дома, она смогла бы подкрасться к нему и застрелить сзади.

Но тем не менее Марти не хотел оставлять ее одну около двери. Но на дебаты времени не было, потому что он подозревал, что его рана скоро начнет сказываться на его силах, которые еще у него оставались. Кроме того, у него не было другого, более лучшего плана.

В темноте он едва различал лицо Пейдж.

Он надеялся, что это был не последний раз, когда он смотрел на нее.

Он повел Шарлотту и Эмили вглубь церкви.

Там пахло пылью и сыростью, и глупыми идеалами, проповедовавшимися здесь несколько лет назад служителями культа, которые с готовностью отказывались от своей прежней жизни ради того, чтобы сесть на небесах по правую руку Господа Бога.

С северной стороны неугомонный ветер намел в церковь снега через разбитые окна. Если бы зима имела сердце, неживое и выдолбленное изо льда, оно было бы не более холодным, чем-то место, где они стояли. Даже смерть не была так холодна.

– У меня замерзли ноги, – сказала Эмили. Он ответил:

– Тиш-шше! Я знаю.

– У меня тоже, – шепотом сказала Шарлотта.

– Походите немного. Туда-сюда.

У всех у них не было ботинок, только кроссовки. Снег пропитал ткань, проник в каждую щель и превратился в лед. Марти прикинул, что пока нечего бояться мороза. Нужно время, чтобы температура понизилась. Вполне может случиться, что они и не доживут до его наступления.

Тени расползлись по всему амвону, но это помещение было светлее, чем у входа. Двустрельчатая арка огибала окна, давным-давно освобожденные от стекол, которые располагались по обеим стенам и поднимались на две трети расстояния до сводчатого потолка. Они пропускали достаточно света, чтобы были видны ряды церковных скамеек, центральный проход, ведущий к перилам алтаря, хор и часть основного алтаря.

Самыми броскими в церкви были оскорбительные надписи, сделанные вандалами, которые нанесли краской непристойные слова на внутренние стены церкви с еще большим усердием, чем снаружи. Когда он увидел краску внутри церкви, то догадался, что она была люминесцентной. И правда, в сумерках церкви кривые надписи отсвечивали всеми цветами радуги: оранжевым и голубым, зеленым и желтым, от переплетались между собой, извивались и закручивались так, что могло показаться, что на стенах корчатся настоящие змеи.

Нервы Марти были напряжены в ожидании выстрелов.

У ограды алтаря отсутствовала калитка. – Идите дальше, – подтолкнул он девочек. Втроем они дошли до возвышения алтаря, откуда были убраны все культовые предметы. На задней стене висел тридцатифутовый крест из дерева, покрытый паутиной.

Левая рука у Марти висела, как плеть, но тем не менее ему казалось, что она очень распухла. Его подташнивало – от того ли, что потерял много крови, или от страха за Пейдж, а может, от непонятной таинственной церкви, он сам не знал.

***

Пейдж вжалась в стену около входной двери, которая вела в вестибюль, остававшийся темным, даже если дверь была открыта.

Выглядывая из проема между дверью и косяком, она видела едва заметное движение в сумеречном свете падавшего снега. Она то поднимала, то опускала пистолет. Каждый раз, когда ей казалось, что Другой появился, у нее перехватывало дыхание.

Ей не пришлось ждать долго. Он пришел через три-четыре минуты, не проявляя должной осторожности, чего Пейдж и ожидала от него. Очевидно, чувствуя, что Марти в глубине здания. Другой уверенно и смело вошел внутрь.

Как только он переступил порог и вырос на фоне спустившихся сумерек, она направила пистолет ему в грудь. Оружие дрожало в ее руках еще до того, как она нажала на курок, после чего пистолет вообще чуть не выпрыгнул из ее рук.

Она немедленно перезарядила его и выстрелила еще раз.

Она основательно ранила его первым выстрелом, но второй скорее причинил больше вреда косяку, чем ему самому, потому что тот отпрянул и выскочил из церкви.

Она знала, что тяжело ранила его, но недоумевая, что не услышала ни стонов, ни криков, она вышла на улицу, с большой надеждой и с не меньшей осторожностью, ожидая увидеть на ступенях его труп. Его там не было, но внутренне она и к этому тоже была готова. Однако его внезапное исчезновение было таким странным, что она обернулась и пробежала глазами здание церкви, как будто он мог вскарабкаться на отвесное здание с живостью паука.

Пейдж могла бы найти его по следам в снегу и попытаться догнать. Но она чувствовала, что он именно этого от нее ждет.

Испуганная, она вернулась в церковь.

***

Убить их, убить их всех, убить их сейчас.

Свинец. В горле, вошел глубоко в его плоть. С одной стороны горла. Твердые куски вонзились в левый висок. Левое ухо повреждено и кровоточит. Пуля прошлась по левой щеке и подбородку. Нижняя губа порвана. Зубы выбиты. Он выплевывает осколки. Очень больно, но глаза целы, он видит хорошо.

Пригнувшись, он торопливо исчезает за южной стороной церкви.

Сумерки такие ровные и серые, все кругом покрыто пеленой снега, что его фигура не отбрасывает тени. У него нет тени. Нет ни жены, ни детей, ни матери, ни отца, все ушло, украдено, использовано и выброшено, нет ни зеркала, чтобы посмотреть в него, нет никакого подтверждения тому, что он существует, нет тени. Только отпечатки ног на свежем снегу, которые все-таки говорят о том, что он существует, только следы ног и ненависть, как у Клода Рейнса из "Человека-невидимки", которого определяли по его следам и ярости.

Он лихорадочно ищет лазейку, торопливо осматривая каждое окно, мимо которого проходит.

Практически все стекла в них выбиты, но железные решетки целы. На оставшихся стеклах за решеткой сохранились едва узнаваемые религиозные символы и фигуры, иногда напоминавшие уродцев, таких же непонятных, как расплывшиеся свечи.

Предпоследнее окно около алтаря полностью отсутствует: ни железной рамы, ни решеток, ничего. Гранитный приступ основания окна находится в пяти футах от земли. Он подпрыгивает, как заправский гимнаст, и хватается за него, подтягивается и заглядывает в темную церковь, с какими-то непонятными извилистыми линиями ярко-оранжевого, зеленого, желтого и голубого цветов внутри нее.

Слышится крик ребенка.

***

Когда Пейдж бежала по центральному проходу церкви, стены которой были исписаны вдоль и поперек, ей казалось, что она плывет под водой, где-нибудь в Карибском море, между яркими светящимися кораллами, подводными водорослями, со всех сторон качавшими своими разноцветными листьями.

Раздался крик Шарлотты. Добежав до ограды алтаря, Пейдж развернулась, чтобы увидеть вестибюль. Тыча "моссбергом" то вправо, то влево, она лихорадочно пыталась отыскать Другого, но увидела его лишь, когда Эмили крикнула:

– Он в окне, лови его!

Он действительно пролезал через окно в южной стене церкви, и на фоне уходящего дня и падавшего стеной снега казался темным пятном, отдаленно напоминавшим человеческую фигуру. Сгорбленный, с опущенной головой и свисавшими руками, он больше напоминал обезьяну.

Ее реакция была мгновенной. Она без колебания выстрелила в него из "моссберга".

Даже если бы он был не так далеко, он сумел бы увернуться, так как двигался в то время, как она нажала на курок. С мягкой грацией волка он, казалось, стек с подоконника на пол. Пуля прошла, никого не задев, через то место, где он только что был, в щепки разнеся раму.

Опустившись, видимо, на четвереньки, он спрятался между скамейками, где было особенно темно. Если бы она пошла за ним туда, он мог бы неожиданно напасть на нее и убить.

Она прошла за ограду алтаря и через святилище, туда, где стояли Марти и девочки, продолжая держать пистолет наготове.

Вчетвером они спрятались в соседнюю комнату, которая, видимо, служила когда-то ризницей. Оконные переплеты пропускали достаточно света, чтобы рассмотреть три двери, не считая той, через которую они вошли.

Пейдж закрыла дверь в святилище и попыталась запереть ее. Но в ней не было замка. Не было и мебели, чтобы забаррикадировать ее или подпереть. Марти открыл одну из дверей.

– Чулан.

Через дверь, которую открыла Шарлотта, ворвался резкий ветер со снегом. Она тут же захлопнула ее. Открыв последнюю дверь, Эмили сказала:

– Лестница!

***

Между рядами скамеек. Ползет. Весь внимание.

Он слышит, как хлопает дверь.

Он ждет.

Прислушивается.

Голод. Горячая боль утихает. Кровотечение останавливается, кровь сочится намного меньше. Сейчас его переполняет чувство голода, потому что его тело требует огромного количества топлива, чтобы начался процесс заживления поврежденных тканей.

Он использует подкожный жир и белок, чтобы восстановить порванные и перебитые кровеносные сосуды. Его обменные процессы безжалостно ускоряются. Это абсолютно автономная функция, над которой он не властен.

Этот подарок судьбы, который делает его менее уязвимым, чем других людей, вскоре потребует компенсации. Уменьшается его вес. Усилится голод, пока не станет мучительным, как агония перед смертью. Голод станет единственным желанием, а оно в свою очередь превратится в единственную потребность.

Он думает об отступлении, но он так близок к победе. Так близок. Они убегают от него. Изолированы ото всех. Им не выстоять против него. Если он продолжит борьбу, через несколько минут они будут мертвы.

Кроме того, его ненависть и ярость так же велика, как и его голод. Он жаждет насладиться удовлетворением, которое приносит только насилие. Перед его мысленным взором, как в фильме, соблазнительно мелькают сцены зверских убийств.

Он продвигается ползком между рядами скамеек к центральному проходу и встает на ноги.

На стенах светящиеся непонятные иероглифы.

Он в логове врага.

Чужого и непонятного. Враждебного и нечеловеческого.

Его страх велик. Но он только усиливает его ярость.

Он устремляется в первую комнату через проем в перилах, к той двери, за которой они скрылись.

***

Сумеречный свет проникал вниз через невидимые окна над ступенями винтовой лестницы.

Здания, к которым прилегала церковь, были двухэтажными. Поэтому была вероятность того, что существует проход между этой лестницей и каким-нибудь другим строением, но Марти уже не понимал, куда они идут. По этой причине он почти жалел, что они не воспользовались дверью, которая вела наружу.

Однако рука, которую он совсем не чувствовал, очень затрудняла его передвижение, а боль в плече, с каждой минутой увеличивавшаяся, отнимала у него силы. Здание не отапливалось: внутри было так же холодно, как и на улице, но по крайней мере они были укрыты от ветра. С его раной, да при такой погоде, Марти понимал, что не продержался бы долго вне стен церкви.

Девочки поднимались впереди него.

Пейдж шла последней, горюя о том, что дверь на лестницу, как и в ризницу, не запиралась. Она обеспечивала их тыл, следя за тем, что происходило сзади.

Вскоре они добрались до глубокого окна в готическом стиле, которое и было источником скудного освещения внизу. Почти все стекла были в нем целы. Лестница, ведущая наверх, была освещена так же тускло, как и внизу.

Марти стал двигаться медленнее, дышать становилось с каждой ступенью тяжелее. Казалось, что они поднимались на высоту, на которой содержание кислорода в воздухе значительно уменьшилось. Боль в левом плече все усиливалась, а голова кружилась.

Грязная штукатурка на стенах, серые деревянные ступени и тусклый свет напомнили ему грустные шведские фильмы пятидесятых – шестидесятых годов, фильмы о безнадежности, отчаянии и нелегких судьбах.

В начале подъема перила, тянувшиеся по стене, были ему не нужны. Однако сейчас они ему пригодились. Вдруг он понял, что не может больше полагаться на свои ноги, и ему необходимо правой рукой подтягивать себя вверх.

К тому времени когда они добрались до второго готического окна, а ступени все уходили вверх к следующему окну, он наконец сообразил, где они находились. Это была колокольная башня.

Лестница не приведет их к проходу, который соединил бы их со вторым этажом другого строения, потому что они поднялись уже значительно выше второго этажа. Каждая следующая ступень вверх означала, что обратного пути у них нет.

Сжимая перила здоровой рукой и слабея с каждой минутой, он боялся, что не устоит на ногах. Марти остановился, сказав, что им необходимо подумать, что делать. Быть может, все время смотря назад, она не поняла, в какой ловушке они оказались.

Внизу открылась дверь, которая им уже не была видна.

***

Его последняя ясная мысль – это осознание того, что у него нет пистолета тридцать восьмого калибра. Видимо, он потерял его при входе в церковь, когда был ранен. Уронил в снег и не заметил потери до настоящего момента. У него нет времени идти за ним, даже если бы он знал, где его искать. Значит, теперь основным оружием будет его тело, его руки, его навыки убийцы и его исключительная сила. Его безумная ненависть тоже его оружие. Он – герой. Он – само правосудие и возмездие, он – карающая рука правосудия, мститель за свою убитую семью, Немезида, карающая все существа, пришедшие на Землю неизвестно откуда и заявляющие, что они здесь дома. Он – спаситель человечества. Вот причина его существования. Его жизнь наконец-то имеет смысл и цель: спасти мир от пришествия внеземных завоевателей.

***

Еще до того как внизу хлопнула дверь, узкая винтовая лестница напомнила Пейдж маяк, который она видела в кино. Мысли о маяке дали толчок к пониманию, что они находятся в церковной колокольне. Потом открылась нижняя дверь, которая им не была видна за поворотами лестницы, и им ничего не оставалось, как продолжить подъем.

На мгновение ей пришла мысль броситься вниз и открыть огонь, когда Другой окажется рядом. Но услышав ее шаги, он мог вернуться в ризницу, где было уже очень темно, и спрятаться там, чтобы подстеречь и наброситься на нее, едва она посмотрит в другую сторону.

Она могла бы дождаться его здесь, пусть подойдет, и она разнесет ему голову, как только его увидит. Но если Другой почувствует, что она ждет его, и если он откроет огонь, как только появится из-за поворота, он не промахнется в таком маленьком пространстве.

Он убьет ее раньше, чем она спустит курок, или в лучшем случае она успеет выстрелить в потолок, прежде чем упадет, никого не убив, лишь повредив штукатурку.

Вспомнив его черный силуэт в окне около алтаря и сверхъестественную ловкость, с какой он двигался, она поняла, что реакция Другого была более быстрой, чем у нее. Залечь здесь в надежде опередить его и выстрелить первой, вполне вероятно, окажется игрой в кошки-мышки.

Пейдж стала подниматься вверх, стараясь убедить себя, что они в более выгодном положении, чем он: когда они выйдут на платформу колокольни, врагу останется лишь единственный узкий проход и им будет гораздо легче защищаться. Ей казалось, что площадка колокольни послужит им неприступным редутом.

***

Мучаясь от голода, обливаясь потом, со свинцовыми пулями в теле, он с трудом поднимается вверх. За это время его раны уже понемногу заживляются, но все не так просто. При этом сжигаются жиры, и даже ткань мускулов, его кости – все идет в жертву ускоренному процессу залечивания пулевых ранений. Он скрипит зубами от необходимости жевать, жевать и глотать, от желания есть, даже несмотря на то, что рядом нет пищи, чтобы удовлетворить жуткий приступ голода, который мучает его.

***

На верху башни одна часть пространства имела сплошную стену, обеспечивая тем самым место для лестницы. Обычная дверь из этого прихода пропускала в другую часть площадки, которая была открыта с трех сторон. Шарлотта и Эмили без труда открыли дверь и торопливо покинули лестницу.

Марти шел следом. Он был совсем слаб, лучше было бы сказать, почти без сознания. Он ухватился за косяк двери, затем за цементную стену, доходившую ему до пояса, потом за перила, которые шли по другим трем сторонам открытой площадки колокольни.

При таком сильном ветре температура воздуха была, должно быть, пять – десять градусов ниже нуля. Он зажмурился, когда резкий порыв ветра ударил ему в лицо, и побоялся даже подумать о том, насколько холоднее им будет здесь через десять минут или через час.

Хотя у Пейдж оставалось еще достаточно патронов, чтобы не подпускать Другого слишком близко, они не вынесут здесь долго.

Если прогноз погоды был правильным и пурга продлится всю ночь, они не смогут привлечь к себе внимание до самого утра, даже стреляя в воздух из "моссберга".

Завывания ветра заглушат выстрелы прежде, чем их звук услышат за территорией церкви.

Открытая площадка была диаметром в двенадцать футов, с кафельным полом и дождевыми стоками. Две угловые стойки, высотой около шести футов, стояли на ограде и вместе с основной стеной на восточной стороне поддерживали шпиль на крыше звонницы.

В звоннице не было ни одного колокола. Когда Марти пролез в глубь конического пространства, он увидел какие-то черные предметы, которые, вероятно, были громкоговорителями, через которые когда-то передавался записанный на магнитофон звон колоколов.

Хотя день уступал место ночи, вокруг становилось все белее, снег попадал в звонницу из-за северозападного ветра. У южной стены уже образовался небольшой сугроб.

Девочки сразу прошли к западной стороне, подальше от двери, но Марти был слишком слаб, чтобы пересечь даже это небольшое расстояние без посторонней помощи. Ему пришлось обойти площадку, чтобы присоединиться к ним, опираясь о невысокий парапет, а плитки пола показались ему очень скользкими, хотя они и были ребристыми специально для того, чтобы на них не скользить в мокрую погоду.

Он сделал ошибку, заглянув через край парапета на светящийся в темноте снежный покров на земле. Колокольня была высотой в шесть – семь этажей. От такой высоты у него закружилась голова, причем так сильно, что он едва не потерял сознание, прежде чем успел отвести глаза от глубокого колодца.

Когда Марти подошел к дочерям, его тошнило еще сильнее и он весь дрожал, так что любая попытка заговорить закончилась бы отрывистыми звуками, лишь отдаленно напоминавшими слова. Несмотря на то, что ему было холодно, по спине бежали струйки пота. Ветер продолжал набирать силу, снег вихрем кружился вокруг, стало совсем темно и казалось, что и колокольня вертится, как карусель.

От раны в плече у него теперь болела вся верхняя часть тела, и сама рана стала лишь центром общей боли, которая пульсировала в нем. Сердце учащенно билось в груди. Он чувствовал свою беспомощность, бесполезность и проклинал себя за то, что оказался таким именно в тот момент, когда его семья нуждалась в нем больше всего.

Пейдж не присоединилась к ним наверху. Она осталась стоять в дальней стороне открытой двери, на закрытой площадке, вглядываясь в низ винтовой лестницы.

Пламя выскочило из дула пистолета, отчего вокруг запрыгали тени. Звук выстрела – и его эхо – разнеслись по всей колокольне, а с лестницы донесся крик боли и ярости, который явно не принадлежал человеку. За криком последовал второй выстрел и еще более резкий и странный вопль.

У Марти появилась надежда, которая тут же угасла, когда за яростным криком Другого раздался крик Пейдж. – Вдоль стены, шаг за шагом, по кругу, сгорая от голода и внутреннего огня, медленно двигался Другой.

***

Внутренняя печь раскалена добела. Его невыносимо мучает голод. Он чутко вслушивается, поднимается все выше, выше, выше, продвигаясь в темноте, сгорая внутри, кипя, доведенный до отчаяния и гонимый своей потребностью. А потом на площадке сверху появляется неясный силуэт двойника Пейдж, силуэт, прячущийся в темноте, но узнаваемый, отвратительный и омерзительный, инородное семя. Он закрывает лицо руками, защищая глаза, принимая первый выстрел, который разрывается в нем острой болью, входит глубоко, почти сбивая его с ног. Он чуть не покатился вниз по лестнице, руки на мгновение парализовало, пошла кровь, рана зияет, потребность в еде нарастает. Внутренняя боль сильнее внешней. -

Двигайся, двигайся, вызывай на бой, нападай, хватай, побеждай.

Алфи заставляет себя идти вперед, вверх, непроизвольно вскрикивая от боли. Второй выстрел бьет по груди, как кузнечный молот, сердце останавливается, останавливается; темнота в глазах, сердце едва бьется, левое легкое лопается, как шарик, трудно дышать, во рту кровь. Он весь изранен и истекает кровью. Но тело его живо, кровь постепенно останавливается. Он делает вдох, еще раз и снова наверх, наверх, на эту женщину. Никогда раньше он не испытывал такого мучения, сплошная боль, сплошной огонь внутри, жидкая лава в венах, кошмар всепоглощающего голода. Он бросается на нее, толкает назад, вцепляется в ее оружие, выхватывает его у нее, отбрасывает назад, тянется к ее горлу, к ее лицу, сжимает, кусает ее. Она отталкивает его, но ему нужно ее лицо, лицо гладкое и бледное, лицо, чужеродное мясо, пища, которая удовлетворит потребность, потребность, жуткую, сжигающую потребность.

***

Другой вырвал пистолет из рук Пейдж, отбросил его в сторону, схватил ее и повалил на спину.

Казалось, что местность вокруг звонницы была больше освещена фосфоресцировавшим снегом, чем светом быстро угасавшего дня. Марти увидел, что Другой страшно обезображен полученными ранениями и сильно изменился – он продолжал и сейчас меняться, хотя серые сумерки и скрывали основные детали метаморфозы.

Пейдж упала на пол колокольни. Другой вцепился в нее, как хищник в свою добычу, разрывая на ней лыжную куртку и издавая хриплые возгласы возбуждения, скрипя зубами со свирепостью дикого зверя, спустившегося с горных лесов.

Сейчас это был уже не человек. С ним происходило что-то ужасное, если не сказать нечто непостижимое.

Движимый отчаянием, Марти собрал последние остатки сил. Он преодолел головокружение, граничившее с полной потерей ориентации, и нанес удар ненавистному врагу, который хотел их смерти. Он попал ему прямо в голову. Хотя на ногах у него были кроссовки, удар оказался сильным, при этом весь лед, образовавшийся на обуви, разлетелся по сторонам.

Взвыв, Другой свалился с Пейдж, откатился к южной стене, но тут же встал на колени, потом на ноги, оставаясь по-кошачьи ловким и непредсказуемым. Едва он отпустил Пейдж, она бросилась к детям и заслонила их собой.

Марти ринулся за отброшенным пистолетом, валявшимся на площадке в нескольких дюймах от другой стороны открытой двери. Он нагнулся и здоровой рукой схватил "моссберг" за рукоятку.

Одним движением Марти встал и развернулся, издав дикий крик, который, тем не менее, не шел ни в какое сравнение с воплями его противника, и замахнулся пистолетом.

Удар пришелся в левый бок Другого, но не был достаточно сильным, чтобы перебить ему ребра. Марти вынужден был наносить удар одной рукой, поскольку левая совсем его не слушалась. От толчка у него разболелась грудь, так что было непонятно, кто кому причинил больший вред.

Вырвав из руки Марти "моссберг", двойник не стал использовать его по прямому назначению, как будто оружие у него ассоциировалось теперь только с дубинкой. Размахнувшись, он отбросил "моссберг", который, перелетев через перила колокольни, исчез в снежной ночи.

Слово "двойник" уже не подходило к нему. Марти все еще узнавал себя в его деформированной внешности, но даже в темноте никто бы больше не принял их за братьев. Причем дело было не только в ранах. Его бледное лицо было каким-то тонким и заостренным, кости выпирали из-под кожи, глаза глубоко впали в глазницы: это был живой труп.

"Моссберг" еще не долетел до земли, когда существо набросилось на Марти и потащило к северной стене. Цементный бордюр пришелся ему в печень, удар был сильным и выбил из него те малые силы, которые он смог собрать.

Другой схватил его за горло. Реванш за то, что случилось вчера в холле в доме Марти. Прижал его спиной на перила, как сам был прижат на перила галереи. Только на этот раз падать было гораздо дальше, в ночную мглу, в холодное бездонное пространство.

Марти почувствовал, что руки, сжимавшие его горло, принадлежали не человеку. Они были твердыми, как металлические челюсти капкана для медведя. Они были очень горячими, несмотря на ледяную ночь, такими горячими, что почти жгли ему горло.

Существо не просто душило его, оно старалось укусить его, как недавно пыталось укусить Пейдж. Из горла вырвалось рычание. Зубы щелкнули в дюйме от лица Марти. Дыхание его было хриплым и зловонным. Это был запах разложения. Марти казалось, что он готов был сожрать его, если бы смог это сделать, разорвать зубами ему горло и выпить его кровь.

Происходившее не укладывалось в голове. Такое не могло присниться в самом жутком сне. Кошмары стали реальностью. Монстры ожили. Здоровой рукой он ухватился за волосы Другого и сильно потянул назад, отчаянно пытаясь оттолкнуть от себя эти ужасные зубы.

Глаза существа сверкнули и закатились. Когда Другой закричал, изо рта у него потекла пенистая слюна.

Его тело выделяло тепло, оно было таким горячим, как виниловые сиденья в машине, простоявшей долгое время на солнцепеке.

Отпустив горло Марти, но все еще прижимая его к парапету, Другой потянулся назад и схватил руку, державшую его волосы. Костлявые пальцы, нечеловеческие. Острые когти. Казалось, что они остались без плоти, были тонкими, но исключительно сильными и цепкими. Он едва не сломал ему руку, прежде чем Марти успел выпустить его волосы из своей руки. Затем Другой наклонил голову и вцепился зубами в руку Марти, прокусив рукав его куртки, но не саму руку. Существо снова схватило его, пытаясь скинуть вниз за парапет, но Марти удалось увернуться. Зубы снова щелкнули у его лица, на этот раз меньше чем в дюйме от щеки, и из губ Другого вышел какой-то дребезжащий звук, напоминавший одно слово: "Нужно". И снова защелкали его зубы.

– Будь спокоен Алфи. Марти услышал эти слова, но сначала не мог сообразить ни того, что они означали, ни того, что никогда раньше не слышал голоса, от которого они исходили.

Другой закинул голову назад, словно готовясь в последний раз впиться ему в лицо. Но так и застыл в таком положении, дико вращая глазами. Его лицо, напоминавшее лицо скелета, светилось, как снег, зубы обнажились, он стал крутить головой из стороны в сторону, заскулив, словно не понимая, почему колеблется.

Марти понимал, что должен был использовать – этот момент, чтобы нанести коленом удар в пах этому существу, попытаться оттолкнуть его подальше от себя, к противоположному парапету, а потом навалиться на него и скинуть вниз. Как писатель, он прекрасно знал, что нужно было делать, случись это в его книге или в кино, но сейчас у него не было на это сил. От боли в руке и горле у него началось головокружение и приступ тошноты. Он понимал, что вот-вот потеряет сознание.

– Будь спокоен, Алфи, – повторил голос, но уже более твердо.

Все еще продолжая удерживать Марти, который беспомощно лежал на парапете, Другой повернул голову в сторону говорившего.

Вспыхнул фонарь, осветивший лицо существа. Моргая от света, Марти увидел бородатого человека, высокого и широкоплечего, и человека поменьше в черном лыжном костюме. Они были ему незнакомы.

Они удивились тому, что увидели, но Марти не заметил ни шока, ни ужаса в их глазах, как можно было того ожидать.

– Господи! – произнес человек поменьше ростом. – Что с ним происходит?

– Метаболическое уменьшение – ответил крупный мужчина.

– Господи!

Марти взглянул на западную часть звонницы, где Пейдж склонилась над детьми, укрывая их, прижимая их головы к своей груди, чтобы они не видели, что происходило с Другим.

– Будь спокоен, Алфи, – снова повторил коротышка.

Терзаемый яростью, болью и растерянностью, Другой произнес:

– Отец. Отец. Отец!

Он все еще крепко держал Марти в своих руках, и Марти вынужден был снова смотреть в лицо, которое совсем недавно было в точности как у него.

Освещенное фонарем, оно было еще более страшным, чем казалось в темноте. В некоторых местах из него вырывались струйки пара, подтверждая его ощущение, что Другой был сильно перегрет. Следы пулевых ранений обезобразили одну сторону головы, но уже не кровоточили и фактически выглядели почти зажившими. Продолжая смотреть на него, Марти увидел, как черная свинцовая пуля вышла из его виска и оттуда тонкой струйкой потекла жидкость желтоватого цвета.

Но раны вызывали наименьшее отвращение. Несмотря на физическую силу, которой все еще обладал Другой, на нем практически не осталось плоти, он напоминал труп, вылезший из гроба после пребывания в могиле больше года. Кожа туго обтягивала – кости. От усохших ушей остались одни хрящи, которые плотно прилегали к его голове. Рассеченные губы стали тонкими и обнажили десна, отчего зубы стали выпирать вперед, делая лицо похожим на звериную морду со злобным оскалом хищника.

Это была сама Смерть, ее олицетворение, только без своего широкого черного покрывала и косы, собравшаяся на бал-маскарад в костюме из плоти, но таком тонком и дешевом, что ее сразу можно было узнать.

– Отец? – снова произнес Другой, пристально глядя на коротышку в лыжном костюме. – Отец?

– Будь спокоен, Алфи, – раздалась настойчивая команда.

Имя "Алфи" настолько не вязалось с тем нелепым существом, продолжавшим удерживать Марти, что он решил, что появление двух людей ему пригрезилось.

Другой отвернулся от луча света и снова уставился на Марти. Казалось, он не знает, что делать дальше. Затем он придвинул свое полуразложившееся лицо к лицу Марти и наклонил голову на бок, глядя на него как бы с удивлением.

– Моя жизнь? Моя жизнь?

Марти не знал, о чем он просит его; кроме того, он так ослаб от потери крови или потрясения, а может, от того и другого, что лишь попытался слабо оттолкнуться от него здоровой рукой.

– Отпусти меня.

– Нужно, – произнес Другой. – Нужно, нужно, нужно, нужно. НУЖНО, НУУУУЖНО.

Голос зашелся в визге. Его рот раскололся в жутком оскале и он снова набросился на Марти.

Прогремел выстрел. Голова Другого дернулась назад. Марти остался лежать на парапете, когда тот его отпустил. Крики, полные дьявольской ярости, были настолько ужасны, что закричали девочки.

Другой прижал скелетообразные руки к своему разбитому черепу, как бы пытаясь не дать ему развалиться на куски. Луч фонаря прошелся по площадке и снова нашел его.

Трещины в костях зажили, а свежая рана на глазах начала затягиваться, выталкивая из черепа пулю. Череп Другого стал видоизменяться с ужасающей скоростью, становясь меньше и уже. Казалось, что кости плавились и приобретали какую-то другую форму под тугой оболочкой кожи, отрываясь от одного места, чтобы восполнить дефицит в другом.

– Он пожирает сам себя, чтобы затянуть раны, – сказал великан.

Еще более призрачные струи пара начали подниматься от этого существа, он стал рвать на себе одежду, видимо, не в силах выносить внутренний жар. Коротышка выстрелил еще раз. Уже в лицо.

Все еще сжимая голову, Другой, шатаясь из стороны в сторону, прошел через площадку и натолкнулся на южный парапет. Он едва не перевалился через него и не упал вниз.

Он рухнул на колени, сбрасывая свою порванную одежду, как кокон, извиваясь, как червяк, дергаясь и корчась в судорогах.

Он больше не кричал и не шипел. Он рыдал. Несмотря на свой чудовищный вид, рыдания делали его менее ужасающим и даже жалким.

Но стрелявший в него человек был безжалостным. Он вплотную подошел к нему и выстрелил третий раз в упор.

От рыданий Другого у Марти сжалось сердце, вероятно потому, что в них послышалось что-то человеческое. Не имея сил подняться, он соскользнул на пол, прислонившись спиной к парапету. Марти отвел глаза от умиравшего существа.

Прошла вечность, прежде чем Другой наконец перестал двигаться и затих.

Марти слышал, как плакали его дочери.

Он заставил себя взглянуть на тело, которое лежало прямо напротив него и на которое был направлен безжалостный свет фонаря. Это было скопление черных костей и влажной плоти, основная часть которых исчезла в отчаянных попытках Другого залечить раны и остаться живым. Исковерканные остатки больше напоминали что-то нереальное, фантастическое, и не имели ничего общего с останками человека.

Ветер дул с той же силой.

Падал снег.

Становилось холоднее.

Через некоторое время человек в черном лыжном костюме повернулся спиной к останкам и заговорил с бородатым мужчиной.

– Очень непослушным оказался наш мальчик.

Тот ничего не ответил.

Марти хотел спросить у них, кто они такие. Он был на грани обморока и понял, что попытка заговорить только его ускорит.

Коротышка снова обратился к своему напарнику:

– А что ты думаешь об этой церкви? Таинственная, в духе твоего любимого Кирка и его экипажа, не правда ли? И столько непристойностей на стенах. Это сделает наш маленький сценарий еще более убедительным, ты так не считаешь?

С трудом соображая, что происходит, чувствуя себя так, словно слишком много выпил, Марти, однако, понял, что его опасения, возникшие, когда эти люди только появились, оправдываются: они не были их спасителями. Это были такие же враги, которые пришли убить их, только менее таинственные, чем Другой.

– Вы все-таки собираетесь это сделать? – спросил тот, кто был крупнее.

– Слишком много возни перетаскивать их в хижину. Ты не считаешь, что эта странная церковь даже более подходящее место?

– Дрю! – сказал бородач, – в вас много такого, что мне очень нравится в вас.

Коротышка, казалось, смутился. Он моргнул, когда снежинка попала ему в глаз.

– О чем ты говоришь?

– Ты чертовски самоуверен, даже если ты и закончил Принстон и Гарвард. У тебя хорошее чувство юмора, действительно хорошее. Ты заставляешь меня смеяться, даже если твои шутки в мой адрес. Черт, особенно когда они в мой адрес.

– Что ты несешь?

– Но ты – безумец. Сумасшедший сукин сын.

С этими словами великан поднял свой пистолет и выстрелил в напарника.

Дрю, если так его звали, рухнул на пол, как мешок с камнями. Он упал боком, лицом к Марти. Рот был открыт, глаза тоже, хотя они уже ничего не могли увидеть. Ему также не суждено было сказать еще что-то. Посередине лба Дрю красовалась безобразная дырка от пули. Пытаясь не провалиться в темноту, Марти не сводил с нее глаз, но рана не начала затягиваться.

Ветер продолжал завывать.

Все так же падал снег. Становилось очень холодно. Он провалился в темноту.

***

Марти очнулся. Его лоб был прижат к холодному стеклу. Сильный снег кружил по другую сторону окна.

Машина стояла невдалеке от станции обслуживания. Сквозь падавший снег около заправки он увидел ярко освещенный придорожный магазин с большими окнами.

Он отодвинулся от стекла и сел прямо. Он находился на заднем сиденье большого автомобиля типа "эксплорер" или "чероке".

За рулем сидел великан с колокольни. Он обернулся и спросил:

Страницы: «« ... 1819202122232425 »»

Читать бесплатно другие книги:

Странные и необъяснимые события начинают происходить с героями повести буквально с первых страниц кн...
Бультерьер, спец по восточным единоборствам, всегда действовал бесшумно и эффективно, в лучших тради...
«Стоит сказать и о принципиальном отличии «Порри Гаттера» от многих других литературных пародий. Это...
Эксперимент по испытанию нового оружия прошел неудачно – и заштатный военный городок со всеми обитат...
Магнат Радниц задается целью завладеть секретной формулой, содержания которой никто не знает…...
Мастер детективной интриги, король неожиданных сюжетных поворотов, потрясающий знаток человеческих д...