Черная часовня Дуглас Кэрол
Я кивнула на лежащий на столе конверт.
Он нахмурился, рассматривая чистую лицевую часть, помеченную лишь инициалами «И. А.».
Вдруг в его глазах вспыхнул интерес, а то и подозрение. Он осторожно взялся за уголок конверта, наблюдая за Ирен, будто она была змеей, готовой вот-вот наброситься на него.
Убедившись, что она не двигается, сыщик аккуратно вытащил конверт из-под ее руки и поднес к глазам.
– Бумага немецкая, – заявил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Сделана вручную. Очень дорогая. Дюссельдорф. Его несли в кармане или футляре с подкладкой из бархата. Красного бархата. На бумаге остались крошечные волокна. Чернила… сложно сказать без анализа. И… – Он открыл конверт и заглянул внутрь. Его лицо посуровело, и он снова посмотрел на меня. – И кажется, мы имеем дело со смелым, но весьма неосторожным противником. Сильный враг, но не всемогущий. Не бывает всемогущих врагов. Мои собственные расспросы показали, что мистер Нортон покинул Вену. Мой брат обладает кое-каким влиянием в Министерстве иностранных дел. Точнее, во многих отношениях он и есть Министерство иностранных дел. Я телеграфирую ему немедленно. И я бы посоветовал вам сейчас же известить семью Ротшильдов о… еще одной загадочной истории. Их агентурная сеть покрывает все столицы Европы и не имеет себе равных.
Ирен даже не шевельнулась.
Внезапно Шерлок Холмс с силой швырнул конверт обратно на стол. Я подскочила от неожиданности – но не Ирен.
– Мадам! – требовательно обратился к ней детектив.
Встав позади нее, он резко выдвинул из-за стола стул вместе с сидящей на нем примадонной, показав свою удивительную силу. Взяв Ирен под локти, он заставил ее подняться. Потом он повернул ее лицом к себе, но ее глаза по-прежнему продолжали смотреть в никуда, прямо сквозь него.
Я еще не видела такого сурового выражения на лице Холмса: выражения учителя, проповедующего науку стоицизма.
– Мадам, – повторил он, – во время бегства из Богемии вам удалось пять раз провести лучших агентов короля.
Она отвела взгляд и пробормотала:
– Король Богемии – мелкий князек, его агенты не так уж и хороши.
– Но я весьма хорош, – возразил Шерлок Холмс, – однако вы ни на минуту не поверили моему костюму священнослужителя на Серпентайн-авеню, когда я устроил пожар в вашем доме, чтобы вынудить вас достать фотографию, которой король так боялся.
Она слегка повела головой, словно ленивый зверь, отгоняющий жужжащих вокруг него мошек.
– Вы позаимствовали идею у героя Эдгара Аллана По, Огюста Дюпена, из рассказа «Похищенное письмо», – вяло сказала она. – Эти истории на протяжении десятилетий были популярны в Америке, Англии и Франции. Чтобы разгадать ваш замысел, большого ума не потребовалось.
– Но затем вы проявили беспрецедентную смелость, переодевшись в мужской костюм и проследив за мной до самой двери дома двести двадцать один «бэ» по Бейкер-стрит, и даже имели наглость обратиться ко мне по имени и пожелать доброй ночи!
– Плевое дело для актрисы, к тому же вы и не подозревали, что я вас раскусила.
– А потом вы за каких-нибудь несколько часов обвенчались с Нортоном и улизнули из Англии, не дожидаясь, пока мы с королем вернемся на следующий день, чтобы забрать у вас фотографию.
Примадонна лишь пожала плечами.
– Вы – единственная женщина, которой удалось переиграть меня!
– Вы нечасто имеете дело с женщинами.
– Вы сражались в Монте-Карло на дуэли с виконтом и победили его!
– Меня учили фехтовать для мужских партий в опере.
– Вы спасли трон Богемии… дважды!
– Ничтожный, никому не интересный трон, не стоящий того, чтобы на нем восседать или спасать его.
Мистер Холмс, похоже, полностью исчерпал свой репертуар воспоминаний о прошлых триумфах Ирен.
Пока он молчал, побежденный, она медленно подняла на него взгляд:
– Та женщина, прошлой ночью…
– О ней хорошо заботятся. Кто бы мог подумать: она оказалась француженкой. «Исправившаяся» проститутка, так она себя называет. Бедняжка одержима безумной фантазией, что приносила в жертву некоему «Господину» источник собственной греховности, а также греховности всех мужчин, которые использовали ее.
Взгляд Ирен опять скользнул вниз и в сторону, снова уносясь в недоступные нам дали.
После долгой паузы мистер Холмс бесшумно, будто исполняя пантомиму, подхватил свои шляпу и трость и направился к двери. Я последовала за ним, но Ирен даже не заметила нашего отступления.
– Если бы проблема касалась Уотсона… – прошептал он мне на пороге и лишь покачал головой. – Здесь я больше ничем не могу помочь.
– Почему прошлые преступления в Лондоне кажутся вам более перспективным ключом к разгадке, чем нынешние события в Париже? – выпалила я мучивший меня вопрос.
В ответ я получила взгляд, полный раздражения пополам с удивлением.
– Потому что именно там я впервые осознал, что в жестоких убийствах, совершенных в обоих городах, проглядывает острый и изощренный ум, несмотря на варварскую и грубую природу самих преступлений. – Он посмотрел на меня с неким любопытством. – Уверен, что не страдаю предубеждениями и могу восхищаться мужеством женщин в той же мере, что и отвагой мужчин. И еще мне кажется, что в последние несколько дней вам, трем дамам, довелось столкнуться с такими темными силами и ужасными преступлениями, которые свели бы с ума большинство представительниц вашего пола.
При этом он посмотрел на Ирен, которая снова бессильно опустилась на стул, погрузившись в отрешенное состояние, словно любитель абсента, порабощенный наваждением Зеленой Феи[132]. Грошовые художники, что продают свои поделки на Монмартре, часто изображают именно таких потерянных выпивох. Я видела, что примадонна ни на что не реагирует с того самого мгновения, как Шерлок Холмс отошел от нее.
Детектив понизил голос:
– Видите, к чему приводит вмешательство в подобные варварские дела. – Его темные брови нависли над проницательными глазами. – У меня нет времени строить догадки о цели вашего нахождения здесь, но, полагаю, она у вас есть. Однако теперь она не имеет значения. Вы должны приглядеть за мадам Ирен, потому как больше некому. Хоть я и сочувствую вам в потере доверенного лица и товарища, сам я не обременен тесными связями с кем бы то ни было. Вот мой друг доктор Уотсон, женатый человек, мог бы рассказать о муках, которые переживает человек, когда его супруг находится в опасности. Впрочем, у меня тоже есть родственник, хотя, пожалуй, исчезновение единственного брата – не совсем то же самое, и, если уж откровенно, мой брат умеет постоять за себя едва ли не лучше меня. – Он посмотрел на меня сурово, по-родительски. – Не сомневаюсь, что юные американские авантюристки вроде вас уверены в своей способности вынести любые испытания. Так когда-то полагала и мадам Нортон. Теперь вы видите, какие страдания она навлекла на себя своими действиями: напряжение сил за пределами нормального.
– Вы считаете, что тут замешаны сверхъестественные…
Он приглушенно фыркнул и снова заговорил тихим голосом, будто мы беседовали в палате больного, который, хоть и находится рядом, не способен услышать или понять нас:
– Будет вам, мисс Кокрейн! Если в нашем деле и есть хоть один неземной аспект, он относится не к оккультному злу, а к духовному. Да, я знаю вашу фамилию. Я знаю о вас и вашем окружении намного больше, чем вы можете себе представить, как, впрочем, и должно быть. – Сыщик устало улыбнулся, видя мое удивление. – Не могу утверждать, что уже разгадал все связи в этих преступлениях. Тем не менее мужайтесь. Я убежден, что связь существует. Я почти подозреваю некоего Наполеона преступного мира – человека, который обладает большим влиянием в Лондоне, чем Уайтхолл и Виндзор[133] вместе взятые, хотя он, пожалуй, слишком рационален для того, чтобы сотворить подобный хаос, являющийся отличительной чертой нашего дела. Но я чувствую под ногами дрожание паутины с неведомым мне пока еще центром. Приходилось ли вам изучать повадки пауков, мисс Кокрейн?
– Нет, – призналась я. – Мне намного интереснее наблюдать за разнообразием мира людей.
– Не стоит пренебрегать скромными паукообразными, богатым на виды и смышленым народцем наземных беспозвоночных, которому редко воздают должное, но часто ругают. Хотя паук может потратить целую ночь, чтобы терпеливо соткать паутину, в тысячу раз превышающую в размерах его самого, у него уходит лишь мгновение, чтобы разобрать свое творение и испариться. Именно это я наблюдал в Париже.
– Прямо как цыгане, – сказала я, вспомнив о странном таборе с выставки.
– Лучше. Их присутствие можно вычислить. А паук следов не оставляет. Если только не смотреть через увеличительное стекло.
– А что вы скажете о безумцах в пещере? Они и есть «следы».
Он покачал головой:
– Жалкое сборище заблудших душ. Отбросы человеческого общества, жертвы суеверий, потакающие собственным слабостям. Некоторые из них – полубезумные религиозные фанатики, подобно Келли. Жаль, что ему удалось сбежать. Слишком многим удалось сбежать. Я должен был участвовать в деле с самого начала. – Он снова взглянул на Ирен, будто сам не знал, обвинять или жалеть ее. Потом резко тряхнул головой и вернулся к анализу ситуации: – Допрашивая этих дикарей, полиции Парижа приходится продираться через дебри иностранных языко – польского, русского, португальского, – хотя некоторые из несчастных оказались их соотечественниками, французами, пусть всего лишь мелкими воришками или проститутками. Тем не менее даже в полубреду эти отсталые люди говорят о некоем божестве, Господине, который поощряет их распущенность во имя веры.
– Я не раз видела, как преступники оправдывали себя тем, что действуют во имя добра, мистер Холмс, но… какое оправдание можно найти тому, что нам довелось увидеть прошлой ночью?
– Да, это безумие, но в его сердцевине существует рациональное зерно, делающее его вдвойне опасным. А исток лежит в Лондоне, в убийствах, приписываемых любимчику сенсационной прессы Джеку-потрошителю.
– О, как мне хотелось бы сопровождать вас в Лондон! – Слова сами сорвались у меня с языка. – Я… прежде чем приехать сюда, я работала в тамошних заведениях – как раз во время и сразу после убийств Потрошителя. У меня могут появиться догадки…
– Мне нужны не догадки, а раскрытие преступлений. К тому же вы необходимы здесь. Или вы готовы покинуть женщину, которая взяла вас под свое крыло? Покинуть именно теперь, в самый страшный для нее час? Неужели вы, американцы, всегда следуете соображениям дела и никогда – голосу сердца?
– Странно слышать рассуждения о верховенстве сердца от столь рационального человека, как вы.
– Отправитесь за мной в Лондон, юная мисс Кокрейн, – произнес он таким ледяным тоном, что я онемела от удивления, – и я добьюсь, чтобы вас арестовали. В отличие от Парижа, в Лондоне проституция вне закона. – Он еще раз сердито зыркнул на меня и надел шляпу. – Доброго дня.
Что за высокомерный, самодовольный англичанишка! Со смешанными чувствами я закрыла дверь за Шерлоком Холмсом. Часть меня жаждала пуститься в погоню за сыщиком и принять участие в расследовании, которое он возобновит в Уайтчепеле. Но наряду с нетерпением я ощущала тяжесть на сердце. Кто мог предвидеть подобную трагедию? Холодок пробежал у меня по спине, когда я вдруг подумала о том, что на месте пропавшей Нелл вполне могла оказаться я сама. Повергло бы мое исчезновение Ирен в такое же отчаяние? Обещал бы Шерлок Холмс свою всестороннюю помощь с тем же пылом?
Ирен даже не взглянула в сторону двери, не заметив ни ухода Шерлока Холмса, ни того, что я снова подошла к столу, за которым она сидела.
Вместо этого она пристально смотрела куда-то в сторону моего алькова.
– Что это? – спросила она мертвым, неестественным голосом.
Я проследила за ее взглядом:
– А, это мой сундук.
Ирен продолжала молча сверлить сундук взглядом, как если бы хотела увидеть сквозь его стенки прячущуюся там Нелл.
– Я и забыла, что попросила горничную подготовить его, – объяснила я. – Столько всего произошло с тех пор.
– Подготовить? – Растерянность в голосе примадонны заставила мое сердце жалобно сжаться.
– Ну да, я собиралась назавтра отплыть. – Я посмотрела на свои часики, пронзенная внезапным чувством вины оттого, что они по-прежнему прикреплены к лифу моего платья, в то время как часы Нелл… нет, лучше не думать об этом! Я вполне могла бы взять билет на поезд и пароход до Лондона, реши я ослушаться Шерлока Холмса, ведь мужчины мне не указ. Время утекало песком сквозь пальцы, и за окном уже рассвело. – Я отплываю… уже сегодня в шесть вечера, на «Персидской королеве». В Америку. Возвращаюсь домой. Я купила билеты много недель назад и совсем забыла в суматохе сообщить вам…
Я не успела произнести больше ни слова, потому что Ирен Адлер дикой кошкой вскочила со стула и, одним прыжком преодолев разделяющие нас несколько футов, схватила меня за запястья. И ее взгляд, и голос звенели холодом отточенной стали.
– Нет, – заявила она. – Ты никуда не уплывешь, пока не отыскались Нелл и Годфри! Сейчас ты нужна мне. Мы найдем их обоих.
– Но Шерлок Холмс…
– У Шерлока Холмса своих дел по горло, и к тому же я не хочу, чтобы он вмешивался.
– Но еще секунду назад вы были совершенно сломлены…
– Пусть он так и считает! Нельзя допустить его участия в этом деле. Ставки слишком высоки.
– Но я не знаю, как я могу помочь…
– Не беспокойся об этом. Я знаю. – Она вцепилась в меня мертвой хваткой.
Впервые я почувствовала, что она внушает мне страх.
– Но у меня есть обязательства… – пролепетала я.
– Да, есть! Обязательства передо мной и Нелл. Ты достаточно долго использовала меня. Теперь я использую тебя, Нелли Блай[134], леди Сенсация, и в итоге ты получишь куда более интересную историю, уверяю, раз уж только сенсации могут заставить тебя быть самой собой!
Ошеломленная, я была готова разреветься как ребенок, пойманный на ужасном проступке и сознающий свою вину. Я не позволяла себе таких эмоций с десятилетнего возраста, с того самого дня, когда Джек Форд впервые разгромил наш дом и избил мать, обзывая ее шлюхой. Я была раздавлена чувством вины. Шоком. Страхом. Но сквозь все эти тяжелые чувства несмело проступало… радостное предвкушение.
– Как вы узнали? Больше никто не догадался. Даже Шерлок Холмс! И давно вы меня раскусили?
– Теперь это уже не важно. Важно то, что мы собираемся делать дальше. Самая главная загадка находится не в Лондоне, а здесь, в Париже… и за его пределами.
Я кивнула. Всего один раз, но изо всех сил. От резкого движения с ресниц сорвалось несколько крупных слезинок.
Ирен Адлер Нортон наконец отпустила мои ноющие запястья. Вид у нее был удовлетворенный и решительный.
Глава пятидесятая
Решение
Да, да, лицо обаятельной женщины, а душа жестокого мужчины. Она ни перед чем не остановится…
Артур Конан Дойл. Скандал в Богемии
Она была полна решимости сделать то, «чего еще не совершала ни одна девушка».
Брук Крёгер
Из дневника
– Я не могу допустить, – сказала Ирен, снова сев за стол напротив меня, – чтобы моя тревога о Нелл и Годфри отвлекла нас от поиска улик здесь, в Париже. Я много размышляла над событиями двух последних недель, – продолжала она тихим, монотонным голосом. – И чувствую, что ужасы прошлой ночи, эти картины ада, мешают мне быть беспристрастной. У меня в голове то и дело возникают сцены, где жертвами страшных обрядов оказываются дорогие мне люди. Для следователя это верный провал. Я начинаю понимать, почему Шерлок Холмс сторонится любых близких отношений. Так что в этом деле мне придется полагаться на твое хладнокровие репортера.
– О, у меня очень горячая кровь, уверяю вас! Никто не переживает за обездоленных или несчастных больше меня. Но когда я играю роль, проводя свои журналистские расследования, которые американская пресса почему-то называет «детективными», я подавляю естественную способность к состраданию. Как вам удалось понять, кто я на самом деле? Я чем-то себя выдала?
Ее губы дрогнули в некоем подобии усталой улыбки. Она поднялась как старуха, опираясь руками на стол, и заковыляла к своей спальне. Вскоре она вернулась, неся с собой стопку писем и небольшой томик, которые швырнула на стол:
– Чем ты себя выдала? Своей бойкой маленькой книжицей о добровольном лишении свободы.
Я лишь моргнула, узнав усыпанную гирляндами цветов обложку моей книги «Десять дней в сумасшедшем доме», по двадцать пять центов за экземпляр и с именем автора на самом видном месте: Нелли Блай.
– Внутри напечатана твоя фотография, – сказала она, – вместе с красочным повествованием о том, как тебя заставляли принимать ледяные ванны или сидеть по четырнадцать часов кряду на жесткой скамье, запрещая при этом даже разговаривать. Сотрудники Пинкертона держат меня в курсе событий в Америке. Агентство обратило внимание на твой тайный отъезд в Париж и попросило приглядеть за тобой, не сомневаясь, что рано или поздно ты откопаешь что-нибудь сенсационное.
– Я собиралась написать «Десять дней в парижском борделе», – призналась я. – Но никак не ожидала столкнуться с двойным убийством!
– А я не ожидала столкнуться с двойным похищением.
Ее реплика заставила меня замолчать, а меня немногое может заставить замолчать. Я теребила кисточки скатерти, не зная, что сказать, – непривычное для меня состояние.
Всем своим существом я стремилась последовать за Шерлоком Холмсом в Лондон на поиски Джека-потрошителя. События в Париже выглядели слишком бессвязными, слишком запутанными, чтобы я могла охватить картину целиком. Я сомневалась, что даже Ирен Адлер Нортон при всех ее талантах и отчаянной заинтересованности в исходе операции сможет прийти к какому-либо стоящему заключению.
И все же… Шерлок Холмс прав. Покинуть эту женщину в такой момент будет непростительно, хоть я и не привыкла, чтобы обстоятельства чужой жизни ограничивали мою свободу.
– Ты же понимаешь, что, если ты останешься со мной, у тебя получится намного более увлекательная история, – мягко добавила Ирен.
Я подняла на нее взгляд, отчаянно краснея:
– Это не единственное, что меня беспокоит.
– О, ты неутомимая маленькая ищейка в облике хорошо воспитанного спаниеля, и именно такой ты мне сейчас и нужна, Пинк. Ведь чаще всего ты пользуешься именно этим именем? Лучшая ложь – крупица правды, преподносимая как драгоценный камень в фальшивой оправе. Я знаю, что американские «Отважные женщины-журналистки» пишут под псевдонимами.
– Меня зовут Пинк, – подтвердила я. – И всегда так звали, да и сама я привыкла называть себя Пинк. Настоящее имя: Пинки… Элизабет… Джейн… Кокрейн.
Она кивнула и стала перебирать принесенные из спальни письма, раскладывая их перед собой на столе, словно карты Таро, способные предсказать будущее. Я содрогнулась, когда увидела, что все послания были от Годфри.
– Вопрос в том, – начала Ирен, – собирались ли последователи этого или другого похожего культа в Уайтчепеле прошлой осенью. Вопрос также в том, участвовал ли в оргиях Келли или один из других подозреваемых в преступлениях Потрошителя.
– Лунатики в Уайтчепеле? Вряд ли: англичане не питают слабости к странным религиозным культам.
– Верно, всех лунатиков они спровадили в Америку два столетия назад.
Проблеск обычного для Ирен остроумия обрадовал меня.
– Религиозных маньяков можно встретить среди представителей любого народа, – продолжала она, – даже среди британцев. Кроме того, власти Лондона с самого начала подозревали, что убийцей окажется кто-то вроде Келли. Обитатели Уайтчепела и бедные иностранцы, бывает, объединяются, чтобы практиковать странные обряды.
– Париж – не Лондон.
– Нет. Но ведь Париж в последние дни сам не свой.
– Сам не свой? – Я подумала, что разум примадонны все еще пребывает в замешательстве, да и кто стал бы ее винить?
– Именно, – настаивала Ирен. – Подумай сама! Всемирная выставка привлекла в сердце Парижа из самых разных земель тысячи людей: тех, кого большинство парижан при обычных обстоятельствах посчитало бы дикарями. Неужели ты думаешь, что грубые совокупления и жестокие увечья, свидетелями которым мы стали прошлой ночью, никогда не случались раньше? Что резня, устроенная Джеком-потрошителем в Уайтчепеле, беспрецедентна? Попроси меня как-нибудь, когда будешь чувствовать себя особенно сильной, рассказать тебе о брачном обряде арабских невест, описанном бесстрашным исследователем сэром Ричардом Бёртоном. Ритуальные увечья, о которых он рассказывает, очень похожи на те, что мы видели у жертв в Париже. Вспомни, что пишет Крафт-Эбинг: преступления на почве страсти происходили и происходят повсеместно, во все времена, и их жертвами становятся не только женщины и дети, но иногда даже мужчины.
Пока я сидела молча, переваривая ее слова, Ирен вытащила письма из конвертов, так медленно и осторожно, как будто они были написаны не на бумаге, а на тончайшем хрустале. Меня обожгла мысль, что ее муж может быть мертв, а не просто похищен. Неужели передо мной сидит вдова, перебирающая милые сердцу воспоминания?
Она с головой погрузилась в собственный мир, скользя взглядом то по одной странице, то по другой. Я не осмеливалась заговорить.
– Вот, – вдруг произнесла примадонна. – Я так и знала, что здесь кое-что есть. В письме, адресованном Нелл…
Ее голос снова затих. Я ждала.
И вдруг она начала читать вслух сильным, ровным голосом, будто со сцены:
– «Также я подумал, что тебе будет очень интересно, что некоторые люди здесь верят, будто наш друг Голем вновь воскрес.
На этот раз его предполагаемое появление всколыхнуло еще больше волнений, чем раньше, потому что люди приписывают этому бездушному чудовищу чрезвычайно кровавое убийство.
Конечно, мы с тобой (как и несколько других участников той истории) знаем, что предыдущее появление Голема таило в себе совсем не то, что предполагают все остальные, поэтому совершенно неправдоподобно, чтобы эта средневековая легенда пробудилась, дабы снова сеять ужас в сердцах местных жителей». Это важно, – сказала напоследок Ирен.
– Я не знакома с вашим Големом.
– Тебе повезло. Это гигантский человек из глины, существо без души, слепленное отчаявшимся раввином в надежде защитить свой народ от нападений: так говорится в старинной легенде пражских евреев. Как и все чудовища, созданные ради благой цели, Голем вышел из повиновения и стал угрожать тем, кого призван был защищать, пока раввин не вытащил у него изо рта бумагу с заклинаниями, таким образом «убив» монстра.
Я пожала плечами.
– Неужели нечто подобное происходит и здесь? – задумалась Ирен, в который раз отвлекшись. Несмотря на проблески былой живости и остроумия, она все еще казалась выжженной дотла случившимся несчастьем.
– В письме упоминается «чрезвычайно кровавое убийство», – заметила я.
– Именно. А Годфри выманили из Праги. Очевидно, в городе ведется расследование. У меня там есть… высокопоставленные знакомые. Туда нам и следует направиться в первую очередь.
– В Прагу?! – воскликнула я. – Но это на другом конце мира от Лондона и Парижа. Вы поедете туда из-за одного только упоминания об убийстве?
– Не только. Видимо, у меня там есть враги. Шерлок Холмс был прав: моя деятельность здесь, в Париже, привлекла внимание некоего человека, который управляет злодеяниями куда более масштабными, чем самое страшное из убийств. Нет сомнений, что смысл послания об исчезновении Годфри очень прямой и очень личный. А вот с пропажей Нелл все не так ясно.
– Ее наверняка похитил Келли. Он сбежал прошлой ночью, а вместе с ним – еще несколько членов группы.
– Она могла быть схвачена человеком, не имеющим никакого отношения к культу, – возразила Ирен. – Эта часть выставки была плохо освещена и безлюдна.
– Ее могли поймать… цыгане. – Я цеплялась за соломинки.
– Да, могли, – с серьезным видом согласилась Ирен. – Они народ кочевой, а мне кажется, что корни нашего дела уходят глубоко во многие эпохи и страны. Еще я думаю, что нас в течение некоторого времени «пасли». Кто бы ни стрелял у собора Парижской Богоматери, надо выяснить, пытался ли он отпугнуть нас от катакомб, или же, наоборот, подталкивал к ним.
– Он?
– Сомневаюсь, что в заговоре участвует Энни Оукли, однако мне известен один серьезный охотник, кому хватило бы наглости и мастерства выстрелить из ружья в кромешной тьме ночного Парижа. И кто запросто пристрелил бы нас, если бы только захотел.
– Мне это не нравится!
– Пусть Шерлок Холмс отправляется на запад, в переулки Уайтчепела. Я же чувствую соль Балтийского моря, которую несет ветер с востока, Пинк… – Ирен запнулась. – Мне не стоит называть тебя «Нелли», чтобы ненароком не выдать.
Ей не стоило называть меня «Нелли», потому что при звуках этого имени она каждый раз будет вспоминать о своей пропавшей подруге. Я кивнула и заметила, что тьма, поселившаяся в глазах примадонны, немного отступила.
– Необходимо, чтобы Буффало Билл осмотрел место, где в нас стреляли, – сказала Ирен. – Также нужно узнать, нашел ли Красный Томагавк ту повозку, следы которой они обнаружили. Инспектор ле Виллар поможет нам, как и Ротшильды. У нас есть кое-какие средства. Без сомнения, найдутся и другие ресурсы. И ты будешь надежным союзником, я в этом уверена. – Она выдавила бледную улыбку. – Полагаю, я могу попросить тебя записывать вс, что потребуется?
С тяжелым сердцем я кивнула.
Новый план скорее напоминал детскую сказку с призрачной надеждой на счастливый финал. Но что мне оставалось делать?
Я открыла блокнот и записала все шаги, которые только что перечислила Ирен.
Для меня картина была ясна. Я могла последовать за Шерлоком Холмсом в Лондон, несмотря на его запрет и возражения Ирен Адлер Нортон, а также риск быть арестованной за проституцию. Либо же я могла сопровождать примадонну по всей Европе в поисках потерянных ею близких. В глубине души я не сомневалась в результатах этих поисков: и Годфри, и Нелл скорее всего уже мертвы. Мы добьемся лишь одного: окажемся в совершенно противоположной стороне от убийцы, который однажды должен будет ответить в суде за преступления Джека-потрошителя.
Эпилог
Ящик вампира
Так как в трюме стояли одни только деревянные ящики, то и не оказалось никаких подозрительных углов, где бы мог спрятаться человек.
Корабельный журнал «Дмитрия» (Брэм Стокер. Дракула)
Темнота.
Движение.
Тошнит.
Я плыву на корабле-панораме.
Шаги приближаются!
Нет.
Я стараюсь подняться. Выбраться. Упираюсь в деревянную стенку.
Темно. Совершенно темно.
Сундук.
Я в сундуке. Господи помилуй!..
Я сойду с ума.
Если прежде не умру от тошноты.
Протягиваю руки.
Снова упираюсь в преграду. Я лежу на какой-то грубой материи. Тьма приобретает форму ящика длиной не выше моего роста и чуть шире плеч, не более.
Гроб.
Я сойду с ума.
Если прежде не задохнусь.
Но я дышу.
Спокойно. Надо сохранять спокойствие!
Карманы.
Ткань обернута вокруг меня, возможно, для того, чтобы я не могла двигаться и шуметь.
Под пальцами я чувствую шерстяную материю юбки.
Правой рукой мне удается нащупать острые брелоки на цепочке-шатлене, а левой – корешок записной книжки.
Кажется, я невредима, хотя точно помню, что оказалась в загребущих руках безумца с глазами мертвого дьявола.
Желудок скручивает узлом. Как же мне плохо.
Я сойду с ума.
Если прежде не захлебнусь в собственной рвоте.
Может, удастся забраться пальцем в карман.
Ага!
Может, удастся добраться до миниатюрного ножичка на цепочке, и тогда я смогу проковырять отверстие в деревянной стенке и впустить внутрь немного света. Когда-нибудь.
Я сойду с ума, я не в состоянии дышать в темноте, зажатая со всех сторон!..
Ящик двигается, меня куда-то везут. У кого-то есть план на мой счет.
Ирен! Она придет в ярость.
Она будет искать меня.
Но меня куда-то везут в ящике – по земле или по воде? Куда-то далеко.
Я сойду с ума, если меня сейчас же не выпустят отсюда.
Но… наваливается сон. Неестественный сон. Я страшусь его. Я приветствую его. Во сне я не сойду с ума.
С неимоверным усилием я нахожу прорезь кармана и просовываю внутрь палец.
Пусть я сойду с ума, но запишу все происходящее в подробностях при первой же возможности.
Послесловие
Причина, по которой я медлила с выпуском этого материала, в равной степени научного и художественного, должна быть очевидна вдумчивому и внимательному читателю.
Я могла бы сослаться на огромное количество материала. Дневник Пенелопы Хаксли, который был начат в юности и велся на протяжении всей невероятно долгой жизни (написанный при этом в неторопливом и вычурном стиле девятнадцатого века), состоит из множества рукописных томов. (В связи с этим не могу не упомянуть бисерный, похожий на паутину почерк мисс Хаксли. Неудивительно, что она нуждалась в очках, хотя я подозреваю, что именно близорукость явилась причиной такого почерка.)
Я могла бы обратить внимание читателя на то, что истинные ученые вроде меня, исследуя неразведанные ранее территории, обязаны составлять подробные карты местности, прежде чем приступить к написанию путеводителей для широкого круга туристов. Мне же пришлось изучить и сопоставить в логической последовательности не только ранее неопубликованные дневники мисс Хаксли, но и обнаруженные недавно фрагменты личных записей Пинк, а также обрывки заметок анонимного «наблюдателя».
Однако сколь огромна ни была вставшая передо мной задача, не она послужила причиной задержки. Я должна признаться, что изучаю дневники Хаксли в хронологическом порядке. Поэтому я не менее своих читателей удивлена тем, что открывают и еще откроют перед нами новые тома. А принимая во внимание словоохотливость мисс Хаксли, они преподнесут нам еще немало сюрпризов.
В ходе кропотливого исследования я пришла к заключению, что все детали жизни хорошо известных лиц, упомянутых в настоящем повествовании, совпадают с уже доступными широкой общественности фактами их биографий и привычек. Хотя истина заключается в том, что их точное местонахождение в течение второй половины мая 1889 года не всегда возможно определить со всей достоверностью.
Существует, однако, запись о том, что принц Уэльский являлся клиентом известного парижского заведения мадам Келли, где пользовался сложным sige d’amour, созданным лично для него мастером M. Субрие в 1890 году. Данное ложе, возможно, заменило кресло, оскверненное в ходе событий, которые описаны в дневнике мисс Хаксли. Видимо, после происшествий 1889 года принцу пришлось сменить как краснодеревщика, так и излюбленный бордель.
Рассказ мисс Хаксли о Нелли Блай совпадает с документально подтвержденными событиями в жизни семьи последней, а также с деталями ее профессиональной карьеры. Хотя она и опубликовала немало статей в газете «Нью-Йорк уорлд» весной 1889 года, ей хватило бы энергии и авантюрного духа (да и телеграфная связь в то время была достаточно развита), чтобы ускользнуть в Европу, охотясь за новой сенсацией, какой мог стать репортаж о легальных борделях Парижа. Также она вполне могла провести некоторое время в Лондоне предыдущей осенью, во время активной деятельности Джека-потрошителя.
Известно, что 16 мая 1889 года принц Уэльский вместе с Буффало Биллом и его шоу «Дикий Запад» участвовал в официальном открытии Всемирной выставки. А вот о Красном Томагавке сохранилось совсем немного свидетельств: к сожалению, в тот период действия коренных американцев редко становились предметом интереса и еще реже документировались.
Что же касается деталей, относящихся к работе Джека-потрошителя и к подозреваемым по этому делу, все материалы естественно – или, скорее, неестественно – были зафиксированы и проанализированы тысячи раз. Драпировщик Келли действительно состоял в списке подозреваемых и сбежал в Париж сразу же после заключительного убийства в Уайтчепеле.
Учитывая чрезвычайные события и теории, изложенные в указанных впечатляющих свидетельствах, я решила сделать шаг назад и приготовиться к тому, чтобы принимать и отражать огонь критики тех читателей этого и последующих томов, которые подвергнут сомнению правдивость изложенных в них фактов. «Красный замок», который будет опубликован далее, изобилует еще более поразительными откровениями. Необходимость изучения и тщательной проверки всех описанных событий, не говоря уже об объеме материала, не позволяют мне представить всю историю в одном томе.
Мне представляется уместным закончить работу над первой частью дилогии на границе тысячелетий, хотя и по этому вопросу ученые готовы поспорить и уже спорят. Впрочем, вскоре они оставят свои разногласия еще на одну тысячу лет.
Я подозреваю, однако, что дебаты о деле Джека-потрошителя будут бушевать и тогда.
Фиона Уизерспун, доктор наук5 ноября 2000 года
Благодарности
Автор во многом обязана неоценимой помощи Дельфин Кресье-Синьяль, профессора Амьенского университета, и ее коллеги Тьерри Мелана, основателя французской шерлокианской научно-исследовательской организации – Центра исследований холмсианы и Викторианской эпохи (http://www.crhv.org).
Благодаря ынешним чудесам электронной почты и Всемирной паутины оба они изучили как современный, так и старинный Париж, предоставив мне изображения топографии и уличных сценок Города Огней конца XIX века.
Читать бесплатно другие книги:
