Черная часовня Дуглас Кэрол

– Разумеется. Мое собственное знакомство с черным бархатом не простирается дальше оконных гардин, которые делают из более жесткого материала: на нем не так заметны отпечатки. Я разочарован, что ле Виллар пропустил настолько интересную улику. Дилетанты! Вся парижская префектура успела пройтись по ковру, прежде чем ле Виллар остановил их и задолго до того, как я прибыл во Францию. Я изучил отпечатки, когда осматривал комнату, но к тому времени их было не меньше, чем на поле для игры в регби.

Я заинтригован тем, что вы увидели, пока следы были еще свежими, – продолжал он, вытаскивая еще один из моих набросков, которыми еще несколько минут назад был готов пренебречь. Теперь же он рассматривал мои работы с трепетным почтением, словно это были потерянные этюды самого Рембрандта. – И когда именно вам и вашей подруге удалось оказаться на месте преступления?

– Примерно через три – пять часов после совершения убийства, я так полагаю.

Детектив поводил указательным пальцем по одному из рисунков:

– Я видел несколько следов от женской обуви, но здесь изображен отпечаток ноги полицейского, прибывшего на место преступления одним из первых, как мне кажется. И это не ле Виллар: он изучал мои методы работы и достаточно умен, чтобы не топтаться по уликам. Хотя он и был связан по рукам – или, в данном случае, по ногам. А это чей? – Он приподнял следующий набросок.

– Той, кто обнаружил жертв. Мисс Пинк. Это отпечаток ее домашней туфли.

– Я знаком с мисс Пинк и обеими ее туфлями. – Холмс откинулся на спинку стула и стал похлопывать себя по карманам, будто бы что-то искал. – Что вы думаете о ней?

– Я? Вы желаете знать, что я думаю? А я полагала, что думать – это ваша работа, – не удержалась я от язвительной реплики.

– Так оно и есть. Но вы оказались на месте преступления одной из первых, а я всегда внимательно отношусь к показаниям свидетелей. Часто они замечают намного больше, чем сами осознают.

– Я все прекрасно осознаю. Мисс Пинк – дерзкая молодая особа из Америки, которой нравится вести скандальный образ жизни. Судя по всему, она происходит из довольно приличной семьи, за исключением злобного отчима, поэтому мне непонятно, как она могла по собственной воле избрать для себя столь отвратительный путь.

– На самом деле, мисс Пинк – загадочный персонаж, хотя на месте убийства она оказалась по чистой случайности. А это?

– Ботинок рабочего. Не могу сказать, как или когда этот след там появился. Если только…

– Если только что?

Я замялась. Оживленные вопросы детектива навели меня на не совсем приятную мысль. Я хотела бы поделиться этой мыслью только с Ирен, но она была далеко, проворачивая какие-то секретные дела с Элизабет. Сколько у нее еще секретов от меня?

– Если только что, мисс Хаксли? Да ладно вам! Вы неплохой наблюдатель. Поделитесь же вашими догадками.

Неплохой наблюдатель! Школьные рисунки!

– Если только, мистер Холмс, кресло, на котором нашли свою смерть обе женщины, не было доставлено в ту комнату в сам день убийства, специально для… мм… церемонии, запланированной на вечер. Чтобы установить этот предмет мебели, понадобился бы по крайней мере один рабочий.

Вездесущие пальцы Холмса забрались под отворот моей папки и достали эскиз того самого кресла, о котором мы говорили.

– Рабочий или даже двое. – Он изучал рисунок, который дался мне так нелегко. – Признаюсь, мне не хватает Уотсона. Он наверняка смог бы сообщить нам что-нибудь по поводу этого устройства.

Я вспомнила, как много месяцев назад тайком читала в приемной доктора Уотсона его рукопись, где он описывал Шерлока Холмса как мыслящую машину, чуждую любым эмоциям, даже любви между мужчиной и женщиной. Освобождает ли это детектива от похоти, которая правит многими мужчинами? Если мужчина, неспособный любить женщину, все еще может желать ее, то, возможно, он будет готов и убить?

– Это хорошо для вас и плохо для него. – Я с ужасом поняла, что проговорила вслух свою мысль: признание сыщика в неведении относительно назначения кресла, которое может быть известно его другу, говорит в его пользу. Как это глупо – высказывать одобрение человеку, который и без того придерживается о себе столь высокого мнения!

Шерлок Холмс одарил меня таким холодным и властным взглядом, что тот мог бы остановить Аттилу на полном скаку. К счастью, я дочь английского викария, и менее впечатлительна, чем гунны.

– Я была очень разочарована в принце Уэльском после всех этих событий, – решительно заявила я. – Важно не высокое положение, которое кто-то занимает, а приверженность высоким идеалам в жизни.

– И в смерти, – добавил он, подразумевая убийства, которые послужили поводом для нашей встречи. – Знание, мисс Хаксли, – продолжал он сурово, – всегда превосходит невежество, и не важно, каким путем это знание получено. Впрочем, я согласен с вами: чем меньше человек подвержен невоздержанности и всяческим страстям, тем полнее он может посвятить себя служению науке, мыслительным упражнениям и борьбе с теми порочными душами, что разрушают жизнь, возмущают общество и даже убивают.

– В самом деле? Вы согласны со мной? И кто же эти порочные души, которые вы подозреваете в парижских убийствах?

– Среди нас ходят люди, столь увлеченно сеющие зло, что их необходимо остановить любой ценой. – Он приподнял мой эскиз гадкого кресла. – Даже если придется узнать предназначение вот этого.

– Вы правы, – поспешно согласилась я. Хоть мне и был неведом способ использования дьявольского «кресла цирюльника», я не сомневалась, что он мне не понравится.

Детектив снова посмотрел на рисунок, не видя его, потом поднялся:

– Вы на самом деле оказались отчасти полезны. Можете сказать мадам Ирен, что я поблагодарил вас за возможность ознакомиться с эскизами.

Я тоже встала, убирая свои скромные подношения обратно в папку:

– Могу сказать, а могу и не сказать. Я не прислуга. Ни ее, ни ваша, сэр.

– Прошу прощения, на любезности не осталось времени. – Он продолжал стоять. – А теперь, если позволите, у меня много работы.

Я собралась было уйти, чувствуя себя подмастерьем композитора, которого великий маэстро ласкает одной рукой и наказывает другой, мучимый страхом, что ненароком выдал ему секрет «Неоконченной симфонии»[74].

Потом я остановилась:

– Вы не рассказали мне о том, кого подозреваете, сэр. Я уверена, что самый известный сыщик-консультант должен иметь кое-какие идеи.

– Вы хотите знать имена подозреваемых, мисс Хаксли? – Он начал потихоньку оттеснять меня к выходу. – В деле Джека-потрошителя, этого обделенного воображением мясника, подозреваемых было больше, чем нот в симфонии. В их числе находились и обычные люди, и сумасшедшие. Кожаный Фартук, так называли одного из подозреваемых, – самый известный из них. Он действительно вселял ужас в детей и читателей сенсационных газетенок. Кроме того, ходило множество слухов, что преступления совершили «иноземцы» – в данном случае, евреи, поляки или русские. Крестьяне-иммигранты из Восточной Европы заполонили Ист-Энд и принесли с собой обычаи, значение которых часто понималось местными жителями совершенно неправильно. Так что среди подозреваемых числились и сапожники, и ритуальные палачи. Некоторые были связаны с Америкой и Россией. И с Францией.

Помимо того, существуют традиционные подозреваемые, о которых полиция вспоминает в первую очередь, когда совершаются жестокие, но непонятные преступления: религиозные фанатики, борющиеся с грехом, либо сбежавшие сумасшедшие.

В данном случае есть вероятность, что мы имеем дело с подпольным врачом или же с тем, кто владеет медицинскими навыками: другими словами, с человеком, имеющим какое-то образование и умения, а такие люди обычно не становятся подозреваемыми в убийствах.

Развивая эту захватывающую тему, необходимо упомянуть о многочисленных слухах, которые крутятся вокруг людей, намного превосходящих обычных врачей по званию: аристократов и даже особ королевской крови.

Я только цокнула языком, привыкши верить, что кровь королей заслуживает некоторого почтения. Но потом я подумала о Берти и об этом его столике или диване – как его назвала Ирен, «ложе любви», – а также вспомнила слухи о его сыне.

– Особы королевской крови не всегда заслуживают восхищения, – признала я с чувством гадливости.

– Без сомнения, вы поняли это после знакомства с королем Богемии, – отозвался сыщик. – Я имел честь общаться с представителями многих королевских семей, мисс Хаксли, в ходе своих расследований. Некоторые из них достойны восхищения, некоторые нет. В этом они не слишком отличаются от обычных людей.

Но давайте вернемся к личности господина, которого называют Потрошителем. Я признаюсь вам, что не понимаю, зачем ему понадобилось расчленить стольких несчастных ночных обитательниц Уайтчепела. Будто он совершал убийства лишь для того, чтобы попасть на первые полосы газет. Его преступления – просто бессмыслица, и я уверен: когда я поймаю Потрошителя, в моих руках окажется неизлечимый сумасшедший, не менее жалкий, чем его жертвы.

Но кто именно является этим сумасшедшим… свидетели расходятся в показаниях. В соответствии с их взволнованными рассказами, это человек около сорока лет, ростом немного выше пяти футов, темноволосый, выглядит и говорит как иностранец, одет в потрепанную одежду. Кожаный Фартук, например, был евреем-сапожником, ростом пять футов четыре дюйма, с темной шевелюрой и усами. В ходе долгого допроса оказалось, что у него неоспоримое алиби, после чего он был назван «безумным евреем» и отпущен.

Потом полиция опросила свидетелей, которые видели в Уайтчепеле мужчину тридцати семи лет, ростом пять футов семь дюймов, с темными усами и бородой, в пиджаке, жилетке, брюках, шарфе и шляпе. И с иностранным акцентом.

Элизабет Страйд перед смертью видели в компании мужчины пяти футов и пяти дюймов, со вкусом одетого в, заметьте, визитку и черную шляпу. Меньше чем через час после этого ее встречали уже с другим мужчиной, ростом пять футов шесть дюймов, по виду мелким служащим, в сюртуке и брюках, средних лет, крепко сбитым и чисто выбритым.

А еще спустя полчаса ее видели в третьем месте с человеком, которого полицейский констебль описывает как мужчину двадцати восьми лет, ростом пять футов шесть дюймов, смуглого и с небольшими усиками. Он был одет в черное пальто, под которым виднелись белый воротник и галстук, на голове у него была жесткая фетровая шляпа, а в руках он нес завернутый в газету предмет.

– О мистер Холмс! Это так напоминает сцену из «Алисы в Стране чудес», – не смогла удержаться я. – Все так странно и так зловеще, как Морж и Плотник[75], которые ведут устриц на съедение. А описания мужчин, настолько различные, все равно имеют много общего.

– Дальше будет «всё страньше и страньше»[76]. – Проницательные серые глаза детектива сияли. Я поняла, что ему, как и Ирен, нравится – нет, необходима – увлеченная аудитория, пусть даже состоящая из одного человека. – Дайте мне еще минуту, мисс Хаксли.

Пока он упражнялся, пытаясь запутать меня, я с удовольствием впитывала новую информацию, которую потом смогу передать Ирен. Я только надеялась, что мне удастся связать эти новые данные с репортажами в газетах и увидеть более полную картину произошедшего.

– Главным свидетелем по этому делу является человек по имени Израэль Шварц, – продолжал рассказ Шерлок Холмс. – Ему повезло, что его не включили в список подозреваемых, но показания были настолько интригующими, что он избежал обычных наветов, ложащихся на плечи его соплеменников в Уайтчепеле. Через пятнадцать минут со времени последнего свидетельства он видел женщину, которую он потом опознал как Элизабет Страйд, разговаривающей с мужчиной на углу Бернер-стрит. Мужчина был возрастом около тридцати лет, ростом пять футов и пять дюймов, бледной кожей лица…

– Бледной! – воскликнула я.

– Именно! В первый раз встречается такое описание. Темные волосы, небольшие каштановые усы…

– Каштановые!

– Да. Круглолицый и широкоплечий. Он был одет в повсеместно распространенные темный жакет и брюки и носил кепку с козырьком. Он схватил женщину и потащил ее куда-то, но ей удалось вырваться, хотя при этом мужчина и толкнул ее на землю. Она вскрикнула пару раз, но негромко.

Сердце у меня колотилось. Я представила, как лежу на холодной сырой земле; дыхание прерывается от удара о мостовую, так что я могу лишь негромко скулить.

– Пока все это происходило, Шварц заметил человека, стоящего на противоположной стороне улицы. Пять футов одиннадцать дюймов…

– Просто гигант, – заметила я.

Шерлок Холмс нахмурился, недовольный тем, что я перебила его повествование. Ему, похоже, было необходимо пересказать этот инцидент, так как его разум, по всей видимости, прокручивал его снова и снова, как сцену из пьесы.

– Мужчина, толкнувший Элизабет Страйд на землю, крикнул: «Липски!» – высокому мужчине на противоположной стороне. Шварц решил, что тот предупреждает сообщника о его, Шварца, присутствии, и убежал. Но, по его словам, никто за ним не погнался.

– Ох. Звучит как приключенческий роман.

– Газеты подумали точно так же, – язвительно заметил Холмс. – Примите во внимание, что в то же самое время портовый рабочий по имени Джеймс Браун видел мужчину и женщину на Фэрклоу-стрит, рядом с Бернер-стрит. Мужчина прижал женщину к стене и стоял, склонившись над ней, с поднятым кулаком. Он был пяти футов и семи дюймов ростом, крепкого телосложения, одет в длинное темное пальто.

Через пятнадцать минут Браун доходит до своего дома и слышит крики: «Полиция!» и «Убивают!». В это же время Луис Дымшитц, еврей-ювелир из России, заметил, что его верная лошадка, которую он направил в один из дворов на Бернер-стрит, чего-то боится. Он увидел на земле кучу тряпья, пригляделся получше и понял, что перед ним. Тотчас же он поднял шум. Когда прибежали полицейские, тело было еще теплым.

Я вздрогнула:

– Помню, что читала об этом в газетах. Лошадка, наверное, почувствовала смерть, а ее хозяин был убежден, что убийца все еще находился на месте преступления, когда он обнаружил тело. Этот безумец знает, как оставаться невидимым, либо же умеет хорошо менять внешность.

– А свидетели – все равно что облака, заслоняющие собой луну. Их восприятие неустойчиво, поэтому и образ убийцы постоянно меняется. Это дело печально известно тем, что подозреваемых в нем куда больше, чем жертв. Полиция нашла слишком много людей, подходящих под все возможные описания убийцы. – На мгновение на лице сыщика будто бы отразились все мучения и разочарования лондонской полиции. Потом выражение его поменялось, и он посмотрел на меня с некоторой лукавинкой: – Этого будет достаточно, чтобы занять вас и ваш дневник на некоторое время. Хорошего вам дня, мисс Хаксли. Благодарю вас за крайне любопытный визит. Перечисление целого хора подозреваемых прояснило мои мысли. И разумеется, если вы все еще охотитесь за наиболее вероятным из невероятных кандидатов, прошу не забывать и о вашем покорном слуге – обо мне.

С этими словами он захлопнул дверь, оставив меня задыхаться от возмущения в коридоре.

Глава двадцать девятая

Заблудшая душа

Еще одна его страсть – необходимость постоянного перемещения, движения, цыганская любовь к бродяжничеству. Он хвастается тем, что совершил много великих переходов пешком – это за его-то недолгую жизнь. Даже в Париже он, бывает, иногда просто встает и уходит, чтобы бесцельно бродить часами, а то и днями. Кажется, он так же легко и бездумно мог бы ходить на протяжении месяцев и даже лет.

Заметки для себя

Из желтой тетради

Он покинул отель.

Я замечаю это, едва проснувшись.

Ему никогда не нравилось спать под лепными потолками.

Преисполнившись отчаяния, я бросаюсь в парижское утро.

Куда может податься волк в человечьей одежде?

Странно, что существо, столь великолепно оснащенное для жизни в примитивнейших условиях, может оказаться таким беззащитным в самом цивилизованном из городов.

Я знаю, что он беззащитен. Я чувствую это спинным мозгом.

Я удивляюсь себе: веду себя как мать-медведица, чей детеныш случайно выбрался из берлоги.

Я хожу, я ищу, я скрежещу зубами и взываю к небесам. Мой заблудший детеныш, такой сильный, такой слабый. Ничто не должно навредить ему.

Никогда и ни к кому не было у меня родительских чувств, отчего моя безумная паника кажется еще более нелепой.

Утренний Париж бурлил вокруг меня: консьержки подметали пороги и перебрасывались приветствиями с попрошайками и продавцами хлеба. Конные омнибусы, запрудившие улицы, то и дело останавливались, чтобы подобрать или высадить пассажиров.

Где? Где?

И вдруг я понимаю. Я разворачиваюсь и быстро шагаю к реке. Лишь одно место в Париже близко его расколотой на части душе. Лишь в одном месте соединяются святость и язычество, столь необходимые для его существования.

Шагая, я осознаю, что теперь мои мысли созвучны мыслям зверя. Теперь я не могу потерять его, потому что наконец понимаю его, наконец думаю – нет, чувствую – как он.

Чувство безграничной власти опьяняет, как абсент, как опиум. Как безумие.

Наконец я могу спустить зверя с поводка.

Глава тридцатая

Джек-потрошитель

Но главнейшая особенность аномалий церебрального происхождения заключается в том, что они необычайно часто ведут к безнравственным и даже уголовным деяниям.

Рихард фон Крафт-Эбинг. Половая психопатия[77]

Из дневника

– Вот, Пинк. – Ирен Адлер Нортон вышла из спальни тяжелым шагом и с таким же выражением лица.

Горничная уже прибрала остатки завтрака, и на столе осталась лишь скатерть бельгийского кружева. На эту элегантную поверхность примадонна и положила книгу, столь тонкую по сравнению с другими, что я приняла ее за томик стихов.

Я потянулась к книге, но Ирен предупреждающе накрыла ее рукой:

– Это опасное чтение.

Я могла лишь предположить самый зловещий вариант:

– Пособие по черной магии?

От моего ответа строгое выражение ее лица смягчилось скупой улыбкой:

– Разве все мы не мечтаем, чтобы жизнь была такой простой? Чтобы можно было встретить трех макбетовских ведьм и услышать предсказания своего будущего? Нет, в этой книге сокрыто большее зло, но едва ли хоть отчасти сверхъестественное. Мне почти хочется, чтобы оно было таковым. – С этими словами она выдвинула боковой стул и села за стол.

Я пристально изучала ее лицо:

– Вы отослали мисс Хаксли… Нелл, чтобы показать мне эту книгу с глазу на глаз?

Примадонна медлила с ответом. В ее настроении чувствовалась все та же трезвая сосредоточенность, какую я заметила прошлой ночью, когда, изучив тело неизвестной жертвы, убитой возле Эйфелевой башни, мы стояли за дверями покойницкой парижского морга. Ирен была необыкновенно энергичной и ловкой женщиной, но сейчас, как и в тот момент, она казалась такой подавленной, что я чувствовала гораздо более глубокие черты ее натуры.

Это приводило меня в замешательство. Я никогда раньше не встречала женщину, которой бы так восхищалась и на которую так сильно хотела бы походить. Однако в тот момент я поняла, что совсем ее не знаю. Да и знает ли ее вообще кто-либо?

И конечно, я испытывала легкую зависть. Почему я не подошла для столь захватывающего поручения, как встретиться со знаменитым и самым лучшим сыщиком и попытаться перехитрить самого Шерлока Холмса? Без сомнений, я лучше годилась для такой работы, нежели славная, но прискорбно оберегаемая мисс Пенелопа Хаксли! Желание Ирен защитить свою английскую подругу почему-то вызывало у меня негодование. С другой стороны, меня бы никогда так просто не впустили в парижский морг без связей Ирен, хотя в конечном счете я пробралась бы туда как-нибудь по-своему. Мне всегда удавалсь преодолеть любую преграду, сколь бы трудной она ни была.

– Мисс Пинк, – наконец со вздохом сказала Ирен, используя имя, как умелый наездник – кнутовище: слегка касаясь нервного скакуна, но добиваясь большего результата, чем приносят все те жестокие удары, которые этим животным пришлось вытерпеть за историю человечества.

О, она была даже лучше, чем я могла себе представить!

– Вы помните жуткие раны, что были нанесены той несчастной женщине? – продолжала она тихим и нежным, словно колыбельная, голосом. И вновь ее необычная сдержанность предупредила меня, что мы вступаем на опасную территорию. – Нам выпала возможность увидеть те ужасы, которые скрывают от большинства женщин – для их же блага, как нам говорят. Теперь вам придется узнать еще больше и много хуже. Мы не можем двигаться дальше, пока вы не прочитаете эту книгу. Но хотите ли вы этого после всего увиденного?

Я привыкла сразу бросаться в атаку и искать ответы, лишь потом обдумывая последствия. Но из-за мрачного тона Ирен и выражения ее лица подобное поведение выглядело безнадежно глупым.

Я раздумывала. Моя безрассудная погоня за знанием жизни во всей ее красоте и уродстве привела меня в это место и к этому моменту. Причиной тому, несомненно, была моя самостоятельность с ранних лет. Но, даже обладая живым умом, женщины мало что могут предпринять, оставшись без покровительства отца или мужа. Это вынудило меня опуститься до образа жизни, способного внушить отвращение большинству женщин. Там я нашла неожиданную свободу и способ обеспечить себя без вечного рабства на фабриках и за прилавком.

Теперь мне представилась возможность узнать такое, о чем даже не подозревает большинство женщин и что известно лишь немногим мужчинам. Хочу ли я этого?

Да, хочу. Я бросила взгляд на истрепанную и покрытую пятнами картонную обложку, оберегаемую изящными пальцами Ирен, будто созданными играть полонез на бидермейеровском рояле.

По словам примадонны, под ее ладонью лежало абсолютное зло. Зло, готовое ринуться сквозь порталы моих глаз и заполонить разум. Я столько всего повидала, так почему бы не узнать больше? Воинствующая наивность Нелл, закрывающая восприятие, словно свадебная фата до пола, не для меня! Я потянулась к книге, и пальцы Ирен расслабились.

Меня охватило чувство неистовой силы. Однако, подвинув к себе книгу и открыв ее, я ощутила гораздо большее потрясение, чем ожидала. Дьявольский том был написан на немецком! Как и большинство американцев, я знала только один язык: разговорный английский. В смятении я подняла взгляд.

– Немецкий мало чем отличается от английского, – уверила меня Ирен. – Позвольте буквам, словам и воображаемым звукам струиться сквозь глаза и разум. Вы начнете понимать отдельные слова и фразы. Потом я переведу, чтобы вы поняли все остальное. К злу лучше приближаться исподволь, смотреть на него краем глаза.

Я кивнула и последовала ее совету.

Записи были короткими, только в один абзац, иногда в два или самое большее в три; все пронумерованы. Но даже в рунах иностранного языка проступал смысл. Начиная понимать его, я оценила метод, каким Ирен собиралась подвести меня к немыслимому. Она медленно подвинула стул ближе, пока мы не оказались бок о бок, словно сокурсники. Указывая пальцем на слово, она произносила его по-английски. Смысл становился все яснее. И не успела я опомниться, как всё поняла.

Я откинулась на спинку стула. Мой голос нарушил тишину:

– Ваша способность быстро понимать иностранный язык поразительна! Вам, несомненно, под силу… помочь Нелл разобраться в этом.

– По смыслу – да. В плане эмоций – нет. Она действительно старая дева. Я замужем, а вы… вы женщина, которая заставила себя погрузиться в темную сторону жизни по причинам, которые мне трудно понять, но которые кажутся мне неоспоримыми. Мы обе умудренные жизнью особы.

Я опустила взгляд, не желая оспаривать ее оценку и все же сожалея о ней.

– Старая дева. То есть деятельная, но довольно несведущая. Сможет ли Нелл когда-либо превозмочь свое невежество?

– Она уже немного опоздала, хотя и не осознает этого. Думаю, нужен достойный джентльмен, чтобы исправить ситуацию. Я не хочу насильно знакомить ее с вещами, к которым ее не подготовили воспитание и натура.

– Мы действительно по-прежнему зависим от достойного джентльмена – в наше время и в нашем возрасте? Вы поэтому и вышли замуж за Годфри?

Ирен пожала плечами:

– Недостойные джентльмены не приносят пользы никому, кроме самих себя. Я когда-то, как и вы, Пинк, заблуждалась, осмеливаясь жить вне «подобающих» женщине рамок. В ходе погони за оперной карьерой я попала в артистические круги. Когда все думают о тебе самое худшее лишь потому, что ты стремишься преуспеть в своем искусстве, быстро учишься жить без оглядки на чье-либо мнение, кроме собственного. Это и есть настоящая свобода. Я не искала богатых спонсоров, когда пела, и вышла за Годфри не из-за статуса жены.

– Почему же вы тогда вышли за него?

– Потому что… он принимает меня не только такой, какой я была, но и какой я буду.

– Сомневаюсь, что какой-либо мужчина вообще сможет принять меня такой, какая я есть, – сказала я довольно мрачно, поскольку была достаточно юной, чтобы по-прежнему мечтать о хрустальных туфельках, даже если они ужасно неудобные.

– Возможно, кто-нибудь сможет, – улыбнулась Ирен, – когда вы будете собой.

Я посмотрела на нее хмуро, желая спросить, что она имеет в виду, и испытывая соблазн тоже исповедаться… но подобная откровенность была опасна, учитывая мое положение. Склонившись над столом, примадонна похлопала меня по руке:

– Что касается пути, на который вы решились, но пока не особо его стыдитесь, к несчастью Нелл, – возможно, сначала надо встретить множество недостойных джентльменов, чтобы распознать достойного.

Я покраснела. Ничего не могу с этим поделать. Я с детства заливалась краской, даже не испытывая стыда. Причем я ненавидела эту реакцию организма всю свою жизнь, но она оказалась весьма полезным качеством. Женщину, неспособную краснеть, сложно недооценивать, а быть недооцененной – это мое главное оружие в мире, полном недостойных джентльменов и даже некоторых недостойных леди.

Я с шумом захлопнула книгу.

– Прояснилась одна ужасная вещь. Джек-потрошитель – не выдумка. Он реален. Обычный преступник, помоги нам Господи. Признаюсь, я и раньше видела его тень в домашних деспотах, аферистах, во всех низких и развратных мужчинах, но никогда в столь смертоносной форме.

– Если он не один в своем роде, вам должно быть очевидно кое-что еще.

Я задумалась. Хотя я продолжала вести себя как ни в чем не бывало, прочитанное до сих пор вызывало у меня внутреннюю дрожь, тем более что каждая новая жертва была похожа на меня все сильнее. Однако Ирен нащупала нить разгадки, и будь я проклята, если мне не хватит ума понять ее.

– Если он не один в своем роде, – повторила я медленно, словно доказывая математическую теорему, – есть причина и шаблон его поведения. И об этом говорится в книге. Если он… не единственный, значит – если знать, как на это смотреть, – его действия можно предсказать.

– Браво, Пинк! Каждый, кто приближался к Джеку-потрошителю, воздвигал его на пьедестал как самого ужасного монстра, которого когда-либо видел мир. Но он лишь последний по счету монстр, которого видел мир. Как только мы осознаем это, мы поймем, что он не так уж непобедим.

– И вы думаете, что мы, две женщины… три женщины, можем поймать его?

Наши глаза встретились: шутки закончились.

– Думаю, мы должны его поймать, потому что никто больше этого не сделает.

Нелл вернулась к нам через час. Ее ключ скребся в замке, словно коготки изгнанного из комнаты пуделя.

Ирен бросила на меня взгляд и побежала открывать дверь.

Нелл ворвалась в гостиную, как тот самый воображаемый пудель. На этом сходство и закончилось, хотя ее шляпка была повязана немного криво, а щеки – то ли от свежего воздуха, то ли от волнения – горели тем густым оттенком, из-за которого я получила свое детское прозвище. Ее руки были голыми – перчатки, что она надела утром, висели на поясе в специально предусмотренном для них кольце.

Не говоря нам ни слова, она прошла к столу и с шумом швырнула на него свой портфель из искусственной кожи.

Я никогда раньше не видела ее такой хорошенькой; она выглядела лет на десять моложе, совсем как школьница.

– Ох, Ирен, я писала всю поездку в омнибусе от самой гостиницы «Бристоль», стараясь ничего не упустить. К счастью, у меня прекрасная память еще с дней в Темпле с Годфри.

– Дней в Темпле с Годфри? – спросила я, изумленная фразой.

Она замолчала, отцепляя маленький блокнот в серебряной оправе от цепочки на поясе.

– Скорее! Мне нужна ручка, карандаш, что угодно! – воскликнула она почти повелительно, извлекая свое пенсне из маленького серебряного футляра на другой цепочке.

Ирен бросилась к столу у окна, в то время как Нелл открыла портфель и выложила на стол свои заметки.

Наконец она по-учительски посмотрела на меня поверх очков:

– Я несколько месяцев работала у Годфри машинисткой в Иннер-Темпле. Кстати, это было до того, как он начал встречаться с Ирен.

– Вы работали в Темпле? – Я не могла сдержать изумления в голосе. – Вы, должно быть, стали одной из первых женщин на этой должности.

– Я была самой первой машинисткой в Темпле, – уточнила она без особой гордости. – И то лишь благодаря проницательному уму Годфри, который понял, что пишущие машинки скоро станут обычным делом. К тому же он был единственным адвокатом, решившимся нанять меня, а не клерка-мужчину.

Ирен ушла в свою спальню в поисках письменных принадлежностей. Проверив, не возвращается ли она, Нелл доверительно произнесла:

– В то время у Ирен были свои причины интересоваться передвижениями Годфри: она думала, что он имеет отношение к ее расследованию.

Так, значит, Ирен не впервые посылала мисс Хаксли разузнать об интересующем ее человеке! Но Нелл в качестве шпиона?.. Она мне казалась совершенно неспособной на ухищрения, однако, возможно, в этом и была вся суть.

Ирен впорхнула в гостиную, сжимая в руке целый букет из ручек и карандашей.

– Замечательно! – Нелл повернулась ко мне. – У вас есть под рукой газетные сообщения о преступлениях?

Настала моя очередь спешно нырять в чемодан, где я хранила объемную стопку газет.

Когда мы все втроем вновь собрались за нашим круглым столом (я начинала чувствовать себя рыцарем), Нелл уже сидела и листала тонкие страницы своего оправленного в серебро блокнота.

– Я так полагаю, визит в отель к мистеру Холмсу оказался успешным, – сказала Ирен, глядя, как ее подруга тянет чистый лист бумаги из своего портфеля и начинает переписывать заметки из крошечного блокнота.

– Успешным, но я не осмелилась делать заметки в его присутствии. Он монотонно перечислял весь длинный список мужчин, которых видели с женщиной, убитой в Уайтчепеле. Очевидно, что он знает все до мельчайших подробностей, и в придачу много такого, о чем не писали газеты.

И еще он сказал, что подозреваемые в убийстве связаны с другими странами, включая Францию. Меня поразило, насколько близки, хоть кое в чем и отличаются, описания возможного преступника в разных странах. Если составить список всех особенностей подозреваемого, можно было бы сделать портрет, который указывал бы на единственного человека, – объявила Нелл.

Я уже вытряхивала тонкие журналы, где были зафиксированы ужасы Уайтчепела со всеми подробностями и иллюстрациями. Впрочем, после визита в парижский морг отвратительные изображения мертвых женщин казались мне детскими рисунками.

– И… – Нелл оторвала взгляд от своей работы; ее лицо раскраснелось от энтузиазма. – Напоследок он упомянул, что сам стал подозреваемым! Все может быть.

– Шерлок Холмс? – спросила я, не в силах поверить.

Ирен присела к нам.

– Его могли видеть на улицах переодетым, когда он выслеживал Потрошителя. Сомневаюсь, что он поделился бы с тобой, если бы его действительно подозревали всерьез.

– Ага! Считаешь, он хотел ввести меня в заблуждение? – спросила Нелл. – Но я не уверена на все сто, что он не волк в овечьей шкуре. Кому легче совершить набег на стадо, чем не его предполагаемому пастырю?

Даже я к этому времени поняла, что у мисс Нелл имеется сильное предубеждение против Шерлока Холмса по какой-то пока скрытой от меня причине.

Ирен добродушно засмеялась, показывая, что ей знакома эта странная предвзятость:

– Шерлок Холмс, несомненно, испытывает легкое презрение к женщинам, свойственное его полу, но, к счастью, редко встречающееся у мужчин в относительно молодом возрасте и с хорошим состоянием здоровья. Шерлок Холмс в качестве Потрошителя… это был бы мировой скандал – боюсь, слишком дикий, чтобы оказаться правдой. Но в книге говорится, что мужчины, не пользующиеся популярностью у женщин, гораздо опаснее самых отъявленных распутников.

– В какой книге, Ирен? – спросила Нелл, оторвав взгляд от копирования.

– В немецком томе, что мы купили в книжном киоске возле собора Нотр-Дам. С тех пор я успела немного с ним ознакомиться.

Нелл очаровательно сморщила свой высокомерный римский нос:

– «Psychopathia Sexualis». Даже латинское название звучит по-научному, занудно и претенциозно. Почему бы не сделать название на немецком, как и весь текст?

– Полагаю, что психиатрия, которая изучает эту область, описывает феномен латинскими терминами, чтобы врачи и ученые всего мира могли понять проблему.

– И никто, кроме них, конечно же! – Мисс Хаксли была возмущена: судя по всему, она стала настоящим асом в искусстве возмущения еще задолго до встречи со мной. – И что же они говорят, эти всемирные мудрецы с их тайными сообществами, секретными книгами и терминологией?

Ирен посмотрела на меня, как бы намекая, что пришла моя очередь отвечать на язвительные вопросы Нелл. Сама примадонна откинулась на спинку стула, прикрыв глаза. Я догадалась, что она надеется что-нибудь почерпнуть из нашего дальнейшего разговора. Она действовала как военачальник, который, расположив войска, наблюдает за сражением с высокого холма и видит такую объемную картину, какая едва ли доступна пехотинцу.

Итак. Как прикажете рассказывать совершенно невинной женщине, старше меня на несколько лет, об извращениях, описанных в невразумительной и, без сомнений, справедливо очерненной книге мистера Крафт-Эбинга?

– Книга исследует поведение кровожадных безумцев, – начала я.

– Вы читаете по-немецки? – спросила Нелл ревниво. – Я лично читаю только на английском, – заявила она, демонстрируя всем своим видом, что этого вполне достаточно для любого здравомыслящего человека.

– Не очень хорошо, – призналась я, – но в книге нашлось несколько интересных моментов. Похоже, какими чудовищными ни были действия уайтчепелского Потрошителя, многие мужчины совершали подобное и раньше. И вот что важно: хотя эти мужчины чрезвычайно, отвратительно безумны и способны на нездоровые зверские деяния, большинство из них весьма успешно прячутся среди других людей, будучи последними, кого стали бы подозревать.

– Как Шерлок Холмс!

– Я бы не сказала, что он прячется. Нет, эти мужчины выглядят настолько обычными, что почти незаметны. Они не обладают большим умом, но очень коварны, когда поглощены своей манией. В женском обществе они чувствуют себя неуверенно. Тем не менее, когда они решаются на свои отвратительные преступления, ничто не способно их сдержать. Даже… помните ужасное письмо, предположительно от Джека-потрошителя? Где говорится, что он съел почку жертвы?

– Да, – сказала Нелл с содроганием. – Он неправильно написал слово «почка». Кажется, «почька», вот где ужас! Даже ребенок не сделал бы такой грубой ошибки.

– Верно, Нелл, – отметила Ирен. – Но, думаю, Пинк обратила внимание не на грамотность Потрошителя, а на его каннибализм. Что, как следует из этой интереснейшей книги, не такая уж редкость у подобных мужчин.

– Но… те, о ком говорится в книге, должно быть, из Германии. Между подозреваемыми в уайтчепелских убийствах и этой страной нет никакой связи, в отличие от Америки, – тут Нелл осуждающе посмотрела на нас, – России, Польши и Франции.

По тону мисс Хаксли было понятно, что все четыре страны она считает варварскими по сравнению с исключительностью Британской империи.

– Как интересно, – иронично заметила Ирен. – Мне как раз доводилось бывать в Америке, Польше и Франции.

– Послушайте, – произнесла я. – Вынуждена оспорить ваши предположения, что Америка кишмя кишит порочными убийцами.

– О, а как насчет ваших диких краснокожих?

– Почти все они сегодня трудятся на Буффало Билла, – парировала я шутливо, – и неплохо на этом зарабатывают. Но не нужно верить во все эти фальшивые погони и перестрелки шоу «Дикий Запад». Для Соединенных Штатов все это далекое прошлое.

– А разве дикари индейцы не снимали скальпы невинных женщин и детей, как и белых мужчин, которые сражались с ними? И разве они не мастера пыток? Я слышала истории об этом.

– Истории… – начала я, готовая защищать свою родину, но Ирен Адлер Нортон неожиданно выпрямилась.

– Это правда. Несколько лет назад в Америке несколько женщин из приграничной области погибли ужасной смертью от рук индейцев. – Она посмотрела на меня. – Пострадав от ран, похожих на те, что мы видели у женщины в морге.

Нелл уткнулась носом в свои записи, сжав губы в ученическом старании; иначе она поинтересовалась бы, откуда нам с Ирен известно, как выглядят эти раны.

Я поняла, что наш разговор принес внезапные дивиденды, которых и ждала Ирен: совершенно новый взгляд на убийства, заразившие Лондон, словно чума, а теперь, очевидно, переместившиеся в Париж.

Страницы: «« ... 1011121314151617 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В учебном пособии отражены основные вопросы психиатрии войн и катастроф, дана характеристика медико-...
Издание составлено с учетом специфики деятельности религиозных организаций и призвано ответить на во...
Все, что происходит с второклассником Митей Тимкиным в книге Екатерины Тимашпольской, взрослые (роди...
Книга известного литературного критика Дмитрия Бака включает сто эссе о современных русских поэтах, ...
Окончание знаменитой трилогии о легендарной королеве воровского мира Соньке Золотой Ручке. Виктор Ме...
В мире изящных искусств кипят нешуточные страсти. И репортеру Джиму Квиллеру приходится распутывать ...