Обсидиановая бабочка Гамильтон Лорел
- Могу.
Она улыбнулась, и это было прекрасно, будто луч солнца из-за облаков. Девочка протянула мне свободную ручку, и я взяла ее. Так мы с Эдуардом и шли по дорожке, а девочка между нами, и она то шагала, то танцевала. Она верила Теду, а Тед ей сказал, что она может верить и мне, она и поверила. Странно, что я готова бить морды, чтобы ее защитить. Я готова была на это.
Поглядев поверх ее головы на Эдуарда, я увидела, как он ответил мне взглядом из-под маски. Мы смотрели друг на друга, и я не знала, что делать. Не знала, как выбраться из той каши, которую мы все заварили.
- Покачайте меня! - попросила Бекки.
- Раз, два, три! - посчитал Эдуард и стал качать девочку, заставив меня качать ее за вторую руку. И мы пошли через стоянку, качая между собой Бекки, а она радостно и звонко смеялась.
Так мы ее и поставили, смеющуюся, перед матерью. Донна взяла себя в руки и улыбалась. Я была горда за нее. Бекки, сияя, обернулась ко мне:
- Мама говорит, что я слишком уже большая, чтобы меня качать. Но ты ведь сильная?
Я улыбнулась, но смотрела я на Эдуарда, когда сказала:
- Да, я сильная.
Глава 15
Донна и Эдуард попрощались нежно, но вполне пристойно. Питер закатил глаза под лоб и скривился, будто бы они не просто полуцеломудренно поцеловались, а Бог знает что устроили. Эх, видел бы он, как они сегодня в аэропорту тискались.
Бекки поцеловала Эдуарда в щеку, смеясь. Питер все это оставил без внимания и вылез побыстрее, будто боялся, как бы Тед и его не стал обнимать.
Эдуард махал рукой, пока машина не свернула на Ломос и не скрылась из глаз, потом повернулся ко мне. Он только посмотрел на меня, но мне хватило.
- Давай сядем в машину и включим кондиционер до того, как я начну у тебя огнем выпытывать, что тут творится, - сказала я.
Он отпер машину, и мы сели. Эдуард завел двигатель, и кондиционер заработал, но воздух остыл не сразу. Мы сидели в этом дорогостоящем шуме двигателя, обдуваемые горячим воздухом, и молчание заполняло салон.
- Ты считаешь до десяти? - спросил Эдуард.
- Скорее уж до тысячи.
- Спрашивай, я знаю, что тебе неймется.
- О'кей, пропустим тирады насчет того, что ты втянул Донну и детей в свои неприятности, и приступим к сути: что это еще за Райкер и зачем он послал громил тебя отпугивать?
- Во-первых, это неприятности Донны. Во-вторых, это она втянула меня в них.
Недоверие к его словам отразилось у меня на лице, и Эдуард добавил:
- Она со своими друзьями входит в общество археологов-любителей, которое пытается сохранить индейские стоянки в округе. Ты знаешь, как ведутся археологические раскопки?
- Немного. Знаю, что к найденным предметам привязывают этикетки, снимают, зарисовывают - вроде как с обнаруженным мертвым телом перед тем, как его убрать.
- Ты умеешь находить наилучшие аналогии, - улыбнулся он. - Я ездил на раскопки по выходным с Донной и детьми. Чтобы очистить грязь с находок, пользуются зубными щетками, тоненькими кисточками и зубочистками.
- Я догадываюсь, что ты к чему-то ведешь.
- Охотники за черепками находят место, где раскопки либо уже ведутся, либо еще не начинались, и приезжают с бульдозерами и экскаваторами, чтобы выкопать как можно больше и побыстрее.
Я уставилась на него с отвисшей челюстью:
- Но так же уничтожается больше, чем извлекается, и если увезти предмет с раскопок раньше, чем его запишут, он теряет большую часть своей исторической ценности. В том смысле, что земля, в которой его нашли, может помочь его датировать. То, что обнаружено рядом с предметом, о многом расскажет опытному глазу.
- Охотникам за черепками на историю наплевать. Они берут то, что могут взять, и продают частным коллекционерам или торговцам, которые не слишком интересуются, откуда взялся предмет. Там, где Донна добровольно ведет раскопки, тоже был налет.
- И она попросила тебя этим заняться.
- Ты ее недооцениваешь. Она и ее психованные друзья решили, что могут урезонить Райкера, поскольку были уверены, что за этим стоят именно его люди.
Я вздохнула:
- Нет, Эдуард, я далека от ее недооценки.
- Ни она, ни ее друзья не понимали, что за тип этот Райкер. Некоторые действительно крупные охотники за черепками нанимают телохранителей, громил, чтобы разбираться с энтузиастами, а иногда - и с местным законом. Райкер подозревается в причастности к гибели двух местных копов. Это одна из причин, почему в ресторане с нами все обошлось так гладко. Все местные копы знают, что Райкер подозревается в убийстве полицейских - не лично, но через наемников.
Я улыбнулась - не слишком приятной улыбкой.
- Интересно мне, сколько штрафов за нарушение правил дорожного движения содрали с него и с его людей после этого.
- Достаточно, чтобы его адвокат подал иск о злоупотреблении властью. Доказательств, что люди Райкера здесь замешаны, нет - только тот факт, что копов убили на раскопках, где погулял бульдозер, и очевидец заметил автомобиль и часть номера, судя по которому, это мог быть один из грузовиков Райкера.
- И этот очевидец до сих пор жив?
- Да, ты быстро схватываешь.
- Я так понимаю, что это значит "нет".
- Он пропал, - сказал Эдуард.
- Так чего они напустились на Донну и ее детей?
- Дети были с ней, когда она и ее группа стали в пикет перед раскопками, находящимися на частной земле, где Райкер имел разрешение на применение бульдозера. Она была парламентером.
- Глупо. Не надо было брать с собой детей.
- Я уже говорил, Донна не понимала, что за тип этот Райкер.
- И что было дальше?
- Ее группу разогнали, избили. Они разбежались. Донна получила фонарь под глазом.
- И как на все это отреагировал Тед?
Я глядела ему в лицо, сложив руки на животе. Видела я только его профиль, но этого хватило. Ему не понравилось, что Донну побили. Может, дело в том, что она принадлежит ему, мужская гордость, так сказать... а может, что-то еще.
- Донна попросила меня поговорить с этими людьми.
- Насколько я понимаю, это те самые люди, которых ты отправил в больницу. Кажется, ты спрашивал у Гарольда, в больнице ли эти двое.
- Ага, - кивнул Эдуард.
- Всего двое в больнице, и ни одного на кладбище. Совсем мышей не ловишь.
- Я не мог никого убить так, чтобы Донна не знала, поэтому для устрашения остальных я малость покалечил тех двоих.
- Дай-ка я угадаю. Один из них, наверное, тот, кто подбил глаз Донне.
- Том, - счастливо улыбнулся Эдуард.
- А второй?
- Этот толкнул Питера и пригрозил сломать ему руку.
Я покачала головой. В салоне стало прохладно, и мурашки поползли у меня по плечам. А может, и не от холода.
- У этого второго сейчас сломана рука?
- В числе прочего, - ответил Эдуард.
- Эдуард, посмотри на меня.
Он повернулся, глянул на меня холодным синим взглядом.
- Скажи правду: эта семья тебе дорога? Ты готов убить ради них?
- Анита, я готов убить для собственного удовольствия.
Я мотнула головой и придвинулась ближе, так, чтобы хорошо рассмотреть его лицо, попытаться заставить его выдать свои секреты.
- Без шуток, Эдуард, скажи мне правду. У тебя с Донной серьезно?
- Ты меня уже спрашивала, люблю ли я ее. Я ответил "нет".
Я снова тряхнула головой:
- Черт побери, перестань увиливать от ответа! Я не думаю, что ты ее любишь. Я не думаю, что ты на это способен, но что-то ты чувствуешь. Не знаю, что именно; что-то. Так вот, что ты испытываешь ко всей семье?
Лицо Эдуарда было непроницательным, и я ничего не могла на нем прочесть. Он просто смотрел на меня в упор. Мне хотелось влепить ему пощечину, заорать и лупить, пока эта маска не слетит и не обнажится правда. С Эдуардом мне всегда было все ясно, ясно, чего он хочет и что задумал, даже если бы он задумал меня убивать. Но сейчас я вдруг поняла, что ни в чем не уверена.
- Боже мой, они действительно тебе дороги.
Я обмякла и откинулась на спинку сиденья. Меня не так поразило бы, если бы у него вдруг выросла вторая голова. В этом ничего необычного не было бы.
- Иисус, Мария и Иосиф, Эдуард! Они тебе дороги, все они.
Он отвернулся. Эдуард, холодный стальной убийца, отвернулся. Он не мог или не хотел встретиться со мной взглядом. Включив передачу, он тронул машину с места, и я вынуждена была пристегнуть ремень.
Я дала ему молча выехать со стоянки, но когда мы затормозили у знака, пережидая поток машин по Ломос, я почувствовала, что должна что-то сказать.
- И что ты собираешься делать?
- Не знаю, - ответил он. - Я не люблю Донну.
- Но?
Он медленно выехал на главную улицу.
- Донна - это кошмар. Она верит в любую ересь "нью эйдж". Голова у нее варит в смысле бизнеса, но она готова поверить кому угодно. Там, где драка, от нее толку нет. Ты ее сегодня видела. - Он полностью сосредоточился на дороге, так вцепился в руль, что костяшки пальцев побелели. - Бекки такая же, как она, - доверчивая, милая, но... жестче, я бы сказал. Дети оба пожестче Донны.
- Поневоле, - сказала я, не сумев скрыть в голосе неодобрения.
- Знаю, знаю. Я знаю Донну, знаю о ней все. Выслушал все подробности, от колыбели до наших дней.
- И тебе это было скучно слушать?
- Кое-что, - осторожно ответил он.
- Но не все.
- Нет, не все.
- Так ты хочешь сказать, что ты любишь Донну? - вынуждена была я спросить.
- Нет, этого я сказать не хочу.
Я так всматривалась в его лицо, что даже если бы мы ехали по обратной стороне луны, я бы этого не заметила. В эту секунду только лицо Эдуарда, только голос его что-то значили.
- А что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, что если слишком долго играть роль, то можно в нее влипнуть, и она становится более реальной, чем было задумано.
Я увидела в его лице нечто такое, чего никогда раньше не замечала: страдание, неуверенность.
- Ты хочешь сказать, что собираешься жениться на Донне? Стать мужем и отцом? Родительские собрания, дворик девять ярдов и так далее?
- Нет, этого я тоже не говорю. Ты знаешь, что я не могу на ней жениться. Я не смогу жить с женой и двумя детьми и двадцать четыре часа в сутки скрывать, кто я такой. Не настолько я хороший актер.
- Так что же ты все-таки хочешь сказать?
- Хочу сказать... хочу сказать, что где-то, очень глубоко в душе, мне хотелось бы суметь пойти на такое.
Я разинула рот и вылупилась на Эдуарда. Эдуард, один из лучших, если не лучший из наемных убийц всех времен и народов, хотел бы не просто иметь семью, а именно эту вот семью.
Когда я наконец как-то собралась с мыслями, я спросила:
- И что ты собираешься делать?
- Не знаю.
Ничего толком не приходило мне в голову, так что я прибегла к юмору, моему щиту и последнему спасению.
- Только не говори мне, что у них собака и белый штакетник.
Он улыбнулся:
- Штакетника нет, но есть собака. Даже две.
- А что за собаки?
Он снова улыбнулся и повернулся ко мне, чтобы видеть мою реакцию.
- Мальтийские болонки. А зовут их Винни и Пух.
- Блин, Эдуард, ты шутишь!
- Донна хочет, чтобы собаки были на фотографиях помолвки.
Я таращилась на Эдуарда, и мое изумление явно было ему приятно. Он засмеялся.
- Я рад, что ты приехала, Анита, потому что никому во всем мире я не смог бы в этом признаться.
- А ты понимаешь, что твоя личная жизнь теперь стала сложнее, чем моя? - спросила я.
- Я теперь знаю, что я влип, - ответил он.
Мы завершили эту нашу беседу на легкой ноте, на шутке, потому что так было проще. Но Эдуард посвятил меня в свою личную проблему. По-своему он обратился ко мне за помощью. А я, такая как есть, попыталась ему помочь. Я подумала, что загадку убийств и увечий мы в конце концов решим: насилие и смерть - наша профессия. А насчет личных проблем у меня не было и капельки оптимизма.
Эдуарду нет места в мире, где живет женщина с парой игрушечных собак по кличке Винни и Пух. Никогда Эдуард не сможет быть таким претенциозным. А Донна и сейчас такая. Нет, не выйдет. Просто не может выйти. Но впервые я поняла, что если у Эдуарда нет сердца, которое можно потерять, то есть желание иметь его, чтобы отдать. Да, только мне вспомнилась сцена из "Волшебника Изумрудного города", когда Элли и Страшила стучат по груди Железного Дровосека и слышат раскаты эха. Жестянщик забыл вставить ему сердце. Эдуард свое вырезал много лет назад и куда-то забросил. Это я знала давно. Я только не знала, что Эдуард жалеет об этой потере. И еще я думаю, что до Донны Парнелл он сам об этом понятия не имел.
Глава 16
Эдуард подвез меня к окошку выдачи "Макдональдса", но останавливаться он не хотел. Он явно был озабочен тем, чтобы побыстрее попасть в Санта-Фе. Поскольку Эдуард редко бывал так удручен, я не стала спорить. Я только попросила, чтобы, пока я буду есть чизбургер с чипсами, мы проехали через мойку. Эдуард ни слова не сказал, просто заехал на мойку, где нам разрешили не выходить из машины. В детстве я очень любила сидеть в машине и смотреть, как стекает по стеклам вода и вертятся огромные щетки. Это и сейчас было приятно, хотя уже не вызывало того восторга, что был в пять лет. Но после мойки можно будет что-то разглядеть сквозь окна. От грязных стекол у меня даже слегка разыгралась клаустрофобия.
Я успела доесть еще до того, как мы выехали из Альбукерка, и попивала газировку, когда мы устремились из города к горам. Это уже не были черные горы, а какая-то другая горная цепь, "обычного" вида. Неровные, каменистые, с полоской блестящего света у подножий.
- А что это за иллюминация? - спросила я.
- Какая? - уточнил Эдуард.
- Вот этот блеск, что это?
Я почувствовала, как он отвлекся от дороги, но Эдуард был в черных очках, и видеть движение его глаз я не могла.
- Это дома. Солнце отражается в стеклах.
- Никогда не видела, чтобы солнце так отсвечивало на окнах.
- Альбукерк лежит на высоте семь тысяч футов. Здесь воздух реже, чем ты привыкла. И свет выделывает странные штуки.
Я глядела на поблескивающие окна, похожие на цепочку драгоценных камней в стене.
- Красиво.
Он повернул голову. На этот раз я знала, что он действительно смотрит.
- Красиво, раз ты так считаешь.
После этого разговор прекратился. Эдуард никогда не болтал без толку, а сейчас ему, очевидно, было нечего сказать. А у меня мысли еще вертелись вокруг того, что Эдуард влюблен - или что-то вроде того, - как никогда еще за всю свою жизнь. Это было слишком необычайно. Я не могла придумать, о чем бы завести разговор, и потому уставилась в окно, пока что-нибудь само не придет мне в голову. Кажется, до Санта-Фе мы проедем в молчании.
Холмы были очень пологие и скругленные, покрытые сухой коричневатой травой. У меня было то же самое чувство, что и после выхода из самолета в Альбукерке: как здесь пустынно. Сначала холмы показались мне очень близкими, но потом я заметила на склоне корову. Она была такой крошечной, что я закрыла ее двумя пальцами вытянутой руки. Невысокие горы вовсе не были так близки к дороге, как казалось, будь то поздно вечером или рано утром - в зависимости от угла зрения. Сейчас еще был день, но он убывал, как леденец, который слишком долго сосали. Как бы ни был еще ярок свет, чувствовалось, как подступали сумерки. Частично сказывалось и мое настроение - неуверенность всегда вселяет в меня пессимизм, - но в основном я инстинктивно ощущала приближение ночи. Я - истребитель вампиров и умею различить вкус ночи в вечернем бризе, как и улавливать надвигающийся на темноту рассвет. Мне доводилось испытывать такие моменты, когда моя жизнь зависела от того, скоро ли наступит рассвет. А ничего так не оттачивает чувства, как близость смерти.
Свет начал гаснуть, сменяясь мягким вечерним полумраком, и молчание наконец надоело мне. Обсуждать личную жизнь Эдуарда, в общем, было бесполезно, да и пригласили меня расследовать преступление, а не изображать из себя Дорогую Эбби. Так что, быть может, если сосредоточиться на деле, все будет о'кей.
- Есть еще какая-либо информация о деле, которую ты от меня скрыл? И я опять буду кипятиться, что не знала всего этого заранее?
- Меняешь тему? - спросил Эдуард.
- А мы разве что-то обсуждали?
- Ты меня поняла.
Я вздохнула:
- Да, я тебя поняла. - Я опустилась на сиденье пониже, насколько позволял ремень, скрестила руки на животе. Это не был жест счастливого человека, и я им не была. - Ничего не могу добавить насчет Донны. Во всяком случае, ничего полезного.
- Поэтому решила сосредоточиться на деле.
- Этому ты меня научил, - сказала я. - Ты и Дольф. Глаза и мозги у тебя должны быть направлены на важное. Важное - это то, что может тебя угробить. Донна и ее дети не являются угрозой для жизни и здоровья, так что отодвинем их пока на дальнюю конфорку.
Он улыбнулся - своей обычной улыбкой со сжатыми губами, улыбкой "я-знаю-то-чего-ты-не-зна-ешь". Это не всегда значило, будто он знает то, чего не знаю я. Иногда это было только чтобы меня доставать. Как сейчас, например.
- Ты, кажется, говорила, что убьешь меня, если я не перестану встречаться с Донной.
Я потерлась шеей о дорогую обивку сиденья и попыталась расслабить напрягшиеся мышцы у основания черепа. Может, меня все-таки пригласили сюда изображать из себя Дорогую Эбби, хотя бы по совместительству. Черт побери.
- Ты был прав, Эдуард. Ты не можешь так просто уйти. Прежде всего это расстроит Бекки. Но встречаться с Донной до бесконечности ты тоже не можешь. Она начнет спрашивать о дате свадьбы, и что ты скажешь?
- Не знаю.
- И я тоже, так что давай говорить о деле. Тут по крайней мере нам ясно, что делать.
- Да? - удивленно покосился на меня Эдуард.
- Мы знаем, чего мы хотим: чтобы прекратились убийства и увечья.
- Ну да, - сказал он.
- Так это больше, чем мы знаем насчет Донны.
- То есть ты хочешь сказать, что не требуешь от меня прекратить с ней видеться? - Снова эта улыбочка. Наглая и самодовольная была у него рожа, вот какая.
- Я хочу сказать, что понятия не имею, что я хочу, чтобы ты сделал, и уж тем более - что должен. Так что давай отложим это до тех пор, пока меня не осенит блестящая идея.
- О'кей.
- И отлично, - сказала я. - Вернемся к моему вопросу. Что ты мне не сказал о преступлениях такого, что я, по-твоему, должна знать, или такого, что я думаю, что должна знать?
- Я не умею читать мыслей, Анита. И не знаю, что ты хочешь знать.
- Эдуард, перестань ломаться и колись по-простому. Мне в этой командировке сюрпризы больше не нужны, от тебя - тем более.
Он так долго молчал, что я уже перестала ждать ответа. И потому поторопила его:
- Эдуард, я серьезно.
- Я думаю, - ответил он.
Эдуард зашевелился на сиденье, напрягая и расслабляя плечи, будто пытаясь тоже избавиться от неловкости. По-моему, даже для него этот день выдался слишком ошеломительным. Забавно думать, что Эдуард, может позволить чем-то себя ошеломить. Я всегда думала, что он идет по жизни с полным дзен-спокойствием социопата и ничто не способно вывести его из равновесия. Я ошибалась. И в этом, и во многом другом.
Я снова принялась разглядывать пейзажи. Коровы паслись на достаточно близком расстоянии от дороги, чтобы можно было определить их цвет и размер. Симменталки это были, или джерсийки, или еще кто - я понятия не имею. Разглядывая коров, стоящих на крутых уступах под непривычными углами, я ждала, когда Эдуард закончит размышлять. Здесь, кажется, сумерки длились долго, будто дневной свет сдавался медленно, отбивался, пытаясь остаться и сдержать тьму. Может, дело было в моем настроении, но наступление темноты меня не радовало. Будто я чувствовала что-то там, в этих пустынных холмах, ждущее ночи, нечто такое, что не в состоянии днем передвигаться. Может, просто разыгралось мое слишком живое воображение, а может, так оно и было. Вот это самое трудное в парапсихических способностях: иногда ты прав, иногда нет. Иногда тревога или страх отравляют мышление и заставляют в буквальном смысле видеть призраков там, где нет ничего.
Но, конечно, был способ это выяснить.
- Ты здесь можешь куда-нибудь съехать так, чтобы с главной дороги не было видно?
Он глянул на меня:
- А что?
- Я что-то... ощущаю и хочу просто проверить, что мне не мерещится.
Он не стал спорить и съехал на ближайшем ответвлении. Оттуда мы выехали на проселок, грунтовый и гравийный, усеянный крупными ухабами. Рессоры "хаммера" приняли тряску на себя, и мы будто ехали по шелку. Пологие холмы скрыли нас от хайвея, но проселок, уходящий почти прямо к горам, был виден ясно. По обе стороны от него стояли несколько домиков, кучка побольше таких же домиков маячила впереди, а одинокая церковка на краю дороги будто и имела, и не имела отношения к этим домам. Я предположила, что в башенке с крестом висит колокол, хотя издалека трудно было разглядеть. Городок, если это был городок, казалось, пережил уже пору своего расцвета, но не опустел. В нем попадались люди, которые могли бы увидеть нас. Такое наше везение: на этой пустой земле дорога, которую мы выбрали, уперлась в город.
- Останови машину, - попросила я.
Мы были достаточно далеко от первого дома.
Эдуард съехал на обочину. Пыль поднялась тучей по обе стороны машины, оседая сухой пудрой на чистую краску.
- Дождей здесь у вас не много бывает?
- Нет, - ответил он.
Любой другой добавил бы еще что-нибудь, но не Эдуард. Погода не является темой для разговоров, если она не сказывается на работе.
Я вылезла из машины и отошла подальше в сухую траву, до тех пор, пока не перестала ощущать Эдуарда и автомобиль. Когда я оглянулась, они были в нескольких ярдах от меня. Эдуард стоял у водительской дверцы, положив руки на крышу и сдвинув шляпу назад, чтобы видеть действие. Вряд ли среди моих знакомых нашелся бы еще хоть один, который не задал бы хотя бы один вопрос о том, что я собираюсь делать. Интересно, спросит ли он потом.
Темнота повисла мягким шелком, заволакивая небо и умирающий вечер. Наступили приятные легкие сумерки. По открытому полю гулял ветерок, играя с моими волосами. Все было отлично и прекрасно. Но не померещилось ли мне? Или это проблемы Эдуарда так меня всполошили? А может, воспоминание о выживших в больнице с шуршащим кондиционером заставило меня видеть тени?
Я почти уже повернулась и направилась к машине, но все-таки не стала. Если это только воображение, то вреда не будет проверить, а если нет... Я отвернулась от машины и стала вглядываться в пустоту. Конечно, она не была пуста по-настоящему. Трава сухо шуршала на ветру, как кукуруза осенью перед жатвой. Землю покрывал тонкий слой красноватой гальки, из-под нее виднелась более светлая почва. Такой ландшафт, тянулся до холмов, уходящих вдаль под темнеющим небом. Не пусто, просто одиноко.
Я сделала глубокий очищающий вдох, затем выдохнула и одновременно совершила два действия: опустила щиты и раскинула руки, будто дотягивалась до чего-то. Но не совсем руками. Я устремилась наружу той силой, что позволяет мне поднимать мертвых и якшаться с вервольфами. Потянулась к той ждущей сущности, которую ощутила - или думала, что ощутила.
Там, там! Как рыба, тянущая за леску. Я повернулась туда, куда вела дорога. Оно было там, направлялось в Санта-Фе. Оно - лучшего слова мне не найти. Я ощутила, как оно торопит наступающую ночь, и поняла, что при свете дня оно неподвижно. И я еще знала, что оно большое - не физически, а в парапсихическом смысле, потому что мы были далеко друг от друга, но я уловила его за много миль. Насколько точно - не знаю, но далеко. Очень далеко.
Ощущения зла от него не было. Это не значило, что оно не злое, а только то, что оно себя таковым не считает. Противоестественные существа в отличие от людей скорее гордятся принадлежностью к миру зла. Они радуются таким статусом, потому что он не человеческий.
Эта сущность не физическая. Дух, энергия, сами выберите слово, но оно не было заключено ни в какую физическую оболочку. Оно свободно парило - нет, свободно...
И тут что-то ударило в меня - не физически, но экстрасенсорно, - будто в меня врезался грузовик.
Я плюхнулась задом на землю, пытаясь дышать, словно лишилась дыхания от удара в грудь.
Послышались бегущие шаги Эдуарда, но у меня не хватило сил обернуться. Я слишком была занята восстановлением дыхания.
Он склонился возле меня с пистолетом в руке.
- Что случилось?
Эдуард вглядывался в густеющие сумерки, не на меня - искал, высматривал опасность. Он снял черные очки, и лицо его было очень серьезно. Он искал, во что стрелять.
Я поймала его за руку, затрясла головой, пытаясь что-то сказать. Но когда у меня хватило на это воздуху, то произнесла я только:
- Блин! Блин! Блин!
Вряд ли это что-то объяснило, но я была в шоке. Почти всегда, когда мне приходится так напугаться, меня бросает в дрожь, но не в случае экстрасенсорной мути. Когда с моей "магией" что-то не получается, у меня не стынет кровь в жилах - тело остается теплым. Если и сравнить это с чем-то, то с покалывающим теплом, будто палец в розетку сунула. Чем бы ни было это "оно", оно меня ощутило и сбило с ног.
Я снова натянула свои щиты, закуталась, как в шубу от вьюги, но странно - эта тварь отступила. Если судить по силе ее броска, то она могла меня нарезать на кусочки и на хлеб намазать, если бы захотела. Но не захотела. Я этому радовалась, и здорово, что обратного эффекта не произошло, но почему мне не досталось больше? Как я почуяла его на таком расстоянии и как оно почуяло меня? Обычно самые большие способности у меня проявляются с мертвыми. Значило ли это, что "оно" мертвое или имеет какое-то отношение к мертвецам? Или дело в новых парапсихических способностях, которые, как предупреждала меня моя учительница Марианна, могут проклюнуться. Ох, не дай Бог. Мне и без того хватает всякого потустороннего дерьма в жизни. По самое горло.
Я заставила себя перестать ругаться без толку и сказала:
- Убери пистолет, Эдуард. Со мной все в порядке. К тому же тут не во что стрелять и даже нечего видеть.
Он взял меня выше локтя и поднял на ноги раньше, чем я успела приготовиться - я бы еще с удовольствием посидела на земле. Мне пришлось прислониться к Эдуарду, и он стал пробираться со мной к машине. Я спотыкалась и вынуждена была в конце концов попросить:
- Остановись, пожалуйста.
Он поддержал меня, все еще вглядываясь в наступившую темноту, с пистолетом в руке. Я должна была знать, что пистолет он не уберет. Это его страховочное одеяло - иногда.
Я снова могла дышать, и если Эдуард перестал бы меня поддерживать, смогла бы и сама идти. Страх исчез, потому что пользы от него не было. Я попыталась чуть-чуть воспользоваться "магией" и не очень-то преуспела. Да, я изучаю ритуальную магию, но я еще новичок в этом. Силы одной мало. Надо к тому же знать, что с ней делать - как с пистолетом, поставленным на предохранитель. Он мог бы послужить отличным держателем для бумаг, и ничем другим, если не знаешь, как с ним обращаться.
Я села в машину, закрыла дверцу раньше, чем Эдуард успел открыть свою.
- Анита, расскажи, что случилось.
Я глянула на него: