Всюду кровь Изнер Клод
Лора стояла на коврике у входной двери на площадке шестого этажа и ждала, понимая, что ее тщательно изучают через глазок. Она поставила на пол свою сумку, положила штатив и принялась разбирать вычурные буковки на висящей под звонком визитной карточке:
ЛЕДИ ПРИСЦИЛЛА ПАРМАНТЬЕ-ШВАРЦКОПФ
Географ, ботаник
Выпускница университета в Хольцкирхене
«Да и на здоровье», – подумала Лора.
– Представьтесь, – буркнул хриплый голос.
– Здравствуйте, я Лора Форест, меня прислала Бетти Грин, я фотограф.
– Вы опоздали, мы договаривались на семнадцать тридцать.
– Прошу прощения, я прямо с виллы, не могла поймать такси, пришлось добираться на метро.
– Фотографии у вас с собой?
– Их нужно еще проявить и напечатать!
– Хорошо, входите. Вытирайте ноги. Не обращайте на меня внимания, я только нанесла маску.
И Лора оказалась лицом к лицу с самым странным из всех когда-либо виденных ею в жизни существ. Перед ней стояла страшно сгорбленная старуха с тростью в руках, но с живыми, яркими глазами. Зеленоватая жижа покрывала ее лицо и стекала на обмотанный вокруг шеи платок. Неровную, жабью физиономию обрамляла пышная седая шевелюра: среди длинных локонов то тут, то там виднелись пряди, накрученные на свернутые из розовой туалетной бумаги папильотки. Тело скрывалось под несколькими слоями одежды, которая вполне подошла бы огородному пугалу или кокотке конца прошлого века. Широкий жакет в разводах был натянут на украшенную жабо блузку, из-под которой виднелось длинное платье, надетое поверх трех или четырех разноцветных нижних юбок.
– Все ваши аппараты у вас с собой, в этой сумке? – с сомнением в голосе осведомилась леди Присцилла.
Лора кивнула.
– А освещение?
– Я работаю со вспышкой.
– Всегда считала, что профессиональные фотографы используют куда более сложное оборудование.
– Не беспокойтесь, я свое дело знаю.
– Уж надеюсь, – буркнула леди Присцилла, с высокомерным видом шмыгнув носом. – Видите ли, эта квартира продается. Это начало моего конца. Я прожила здесь сорок пять лет: столько воспоминаний, мой обожаемый покойный супруг, его путешествия, открытия… Его лекции – он писал их здесь, в своем кабинете. Но теперь вся эта жизнь превратится в ничто стараниями никчемного человека, каким, к несчастью, оказался мой сын.
Она замолчала, пытаясь сосредоточить блуждающий взор на картине, изображающей усатого мужчину на берегу бескрайнего океана.
– Да, это он, Людвиг, на берегу Балтики, этот портрет написал один наш друг, символист. С тех пор Людвиг растолстел. Забавно, не так ли? Растолстел, потому что разорился! Но именно так все и сложилось. У него не осталось ни гроша! Все проиграл в рулетку – его знают во всех европейских казино! Наделал кучу долгов – и страшно разжирел. И как вы думаете, к кому он прибежал, когда потерял все до последнего гроша? Конечно же, к старой матери, о которой он прежде и не вспоминал, которой за всю жизнь не отправил ни одной открытки и смерти которой с нетерпением ждет, чтобы разбазарить наследство.
Леди Присцилла села в кресло, приняв позу безутешной мадонны. Раздираемая любопытством и жалостью, Лора хотела было жестом выразить ей сострадание, но тут же передумала. Нужно побыстрее покончить с этим и уйти.
– Возможно, вам не следует продавать квартиру, наверняка есть и другие варианты? – предположила она.
– И что вы мне предлагаете – спокойно ждать, когда моего единственного сына посадят в тюрьму? – прошипела леди Присцилла, живо поворачивая к ней свое жабье лицо. – Не переживать, когда доброе имя моего супруга станут на все лады склонять в прессе? Когда его великое дело станут высмеивать необразованные толпы? Да вы с ума сошли, милочка!
Едва сдерживая раздражение, Лора задумалась о том, кто из них на самом деле сошел с ума. Задание оказалось куда более сложным, чем она могла ожидать. Она украдкой взглянула на часы.
– Возьмите шерри, вон там, на комоде, и налейте нам, – отрывисто приказала леди Присцилла.
Обернувшись, Лора увидела поднос с хрустальным графином и парой рюмок. Вздохнув, она наполнила рюмки красной жидкостью.
– Ваше здоровье, – бросила леди Присцилла, поднимая рюмку. (Поднеся напиток к губам, она скривилась и отставила его в сторону.) – Все время забываю, что мне нельзя пить после того, как я приму лекарство. Но вы-то не стесняйтесь, пейте.
Лора из вежливости сделала глоток напитка – на ее вкус, слишком несладкого.
– Квартиру продадим, заплатим долги – и дальше пусть выкручивается, как хочет. Я буду ждать смерти в своем имении в Коллонж-ла-Руж. Но прежде мне хочется увековечить эту квартиру – снимки я передам в музей в Хольцкирхене, родном городе покойного Карла Пармантье-Шварцкопфа. Вам следует сфотографировать все комнаты под разными углами, чтобы посетители могли ощутить дух этого места, обрести связь с Карлом. Не хочу вас обидеть, но вы кажетесь совсем юной. У вас есть специальное образование?
– Я работала в антропометрической службе в префектуре полиции, от меня ничто не ускользнет.
– Все ясно. Тогда начнем с зимнего сада. Карл обожал оранжереи, а эта оранжерея совершенно особая. Ни одного окна, только лампы: вам не понадобятся вспышки, берите только фотоаппарат и штатив. Ни в коем случае не касайтесь моих мухоловок, они невероятно чувствительно реагируют на появление чужих людей. Да, и не гоняйте мух, это еда им на неделю.
Дверь открылась и тут же закрылась: в одно мгновение женщины очутились в гудящем тропическом лесу.
– Я вас оставлю, – сказала леди Присцилла. – Мне нужно смыть маску.
Когда дверь за ней закрылась, Лора вдруг вспомнила портрет Людвига Пармантье-Шварцкопфа на берегу Балтийского моря. Она поставила штатив на паркетный пол, который скрипнул – достаточно громко для того, чтобы она не услышала, как в замке повернулся ключ.
11
25 октября
В темной комнате на низком столике горела настольная лампа. Тишину нарушало лишь тиканье будильника. В момент, когда длинная стрелка добралась до 12, а короткая – до 4, раздался звон, который тут же прервала вытянувшаяся из темноты рука.
Свернувшись клубочком в углу кожаного дивана, девушка в наушниках рассматривала на потолке круглую тень от абажура. Она села и провела пальцем по бровям, не сводя глаз с разноцветной композиции на противоположной стене. На абстрактной картине слились синие, черные и красные пятна, и девушке в наушниках показалось вдруг, что вместе они образуют контур застывшего на бегу человеческого тела.
– Меа руйя, красная кровь, – прошептала она.
Она резко встала, прошла по коридору, толкнула дверь в комнату, где стояли вращающееся кресло и большой письменный стол с компьютером.
Девушка остановилась перед стеклянным шкафом, в котором небольшая статуя Будды соседствовала с двумя фигурками танцовщиц. Она наклонилась к нижней полке. Здесь, рядом с крупным темно-красным гранатом, стояла фотография в серебристой рамке, с которой улыбалась молодая женщина. Девушка в наушниках вздрогнула. Женщина с фотографии смотрела прямо на нее, а камень, сияющий темным красным светом, казалось, жил собственной жизнью. Девушка в наушниках отпрянула и наткнулась ногой на что-то твердое. На полу, прямо на узорчатом ковре, стояла пишущая машинка «Ундервуд», пережиток давно минувшей эпохи.
Девушка в наушниках подняла пишущую машинку и водрузила ее на место компьютерной клавиатуры. Она вставила в каретку чистый лист бумаги и нерешительно застучала по клавишам указательным пальцем.
МИРО,
Прошу тебя, помоги мне, мне страшно. Жду тебя на улице…
Закончив, она перечитала письмо и убрала его в сумку. Дойдя до входной двери в квартиру, она просунула билет на метро между замком и дверным косяком и аккуратно прикрыла дверь. Затем развернулась и направилась в кухню, дверь из которой вела на черную лестницу. Включив карманный фонарик, девушка в наушниках спустилась по лестнице вниз.
Оказавшись на первом этаже, она натянула на голову вязаную шапочку, затем резким движением сняла резиновые перчатки и сунула их в карман.
Было еще темно.
Она вышла на улицу, поежилась и быстро зашагала в поисках стоянки такси, прижимая сумку к груди.
Сидя на заднем сиденье машины, мчавшейся по пустым улицам, она ликовала. «Я это сделала, Мари-Джо, я сделала это. Остались только двое».
В районе Лионского вокзала она попросила таксиста остановить машину и заплатила по счетчику.
Миро резко проснулся, подскочил на постели. Он был полностью одет. Быстро взглянул на наручные часы: 8:10.
Лора не позвонила.
Охватившее его разочарование оказалось гораздо более сильным, чем он ожидал. Сомнений нет: он для нее ничего не значит. «Ты делаешь поспешные выводы, наверняка у нее что-то пошло не так…» – возразил было внутренний голос, который, конечно, не сумел его переубедить. Миро неподвижно сидел на кровати, в голове звенела пустота. Он снял трубку. Прослушал сообщение на автоответчике. Он трижды набирал номер Лоры – лишь для того, чтобы услышать ее голос.
Лемюэль положил лапу ему на бедро. Он мягко оттолкнул пса и встал. В прихожей, на полу возле двери, что-то лежало. Миро с ужасом взял в руки голубой конверт. Развернул лежащий в нем лист бумаги.
МИРО,
Прошу тебя, помоги мне, мне страшно. Жду тебя на улице Висконти завтра, в понедельник, 25 октября, ровно в шесть вечера. Я хочу рассказать тебе кое-что важное насчет Ролана. Я надеюсь на тебя, потому что больше мне не на кого надеяться. Входная дверь будет открыта, просто толкни ее посильнее.
С любовью,
Нелли.
Конверт выпал у него из рук. Двадцать пятое – это сегодня. Он бросился к телефону.
– Вы позвонили в квартиру семьи Баннистер. Нас нет дома, оставьте свое сообщение…
Будто во сне он увидел, как мимо него, сжимая в зубах конверт, идет Лемюэль. Миро задержал дыхание, поймал взгляд пса, и тот тут же выронил свой трофей рядом с одним из разбросанных по прихожей ботинок, а затем вытянулся на полу, положив голову на лапы.
– О мой бог, Лемюэль! – прошептал Миро.
Если первый конверт был не от Нелли, то…
Он боялся думать дальше.
Лемюэль вывел его из ступора, принявшись тихо и жалобно повизгивать.
«В шесть вечера на улице Висконти. До этого я вполне успею прогуляться по Ла Рокетт».
Получив задачу, требующую немедленного осмысления, мозг Миро тут же заработал быстро и четко. Миро обулся, натянул куртку.
– Прости, Лемюэль, я не могу взять тебя с собой, но и одного тебя не хочу оставлять. Идем, старик, обещаю, это в последний раз.
Оказавшись на лестнице, Лемюэль обреченно поплелся к двери старого Блеза.
Длинная, извилистая улица Рокетт тянулась через весь квартал.
«Как все изменилось, – подумал Миро. – Стены домов как будто помолодели, запахи стали совсем другими».
Он не был в этих краях уже лет пять. Место кускуса заняли суши, на смену багетам с золотистой корочкой пришли мягкие панини – квартал пережил плановую операцию по подтяжке морщин. И все же кое-где, среди выросших как из-под земли мрачных новых зданий – «Резиденция Гаврош», «Башня Луи-Филипп», – еще оставалось несколько островков, населенных художниками, пенсионерами и иммигрантами.
Миро шел не торопясь, все подмечая и запоминая. Полуразвалившиеся дома с заколоченными окнами, ателье декоратора, табачная лавка, мясной магазин, прежде торговавший кониной, а сегодня превращенный в художественную галерею, закрытый галантерейный магазин. На одном из фасадов сохранилась вывеска – послание давно ушедшей эпохи: «ДЮБО ДЮБОН ДЮБОННЕ». Миро вдруг страстно захотелось вернуться в прошлое: память наполнили сладостные и в то же время горькие образы – работа у Ролана… встреча с Мари-Джо… В те времена он прятался от одиночества в темноте кинозалов, отождествляя себя с двухмерными героями фильмов. После слова «Конец» он покупал себе сэндвич и усаживался на террасе небольшого кафе на бульваре Сен-Мишель. В конце концов он обратил внимание на девушку, всегда сидевшую на той же террасе за одним и тем же столом. Однажды она насмешливо обратилась к нему: «Я думаю, что, если вы думаете о том, о чем, как я думаю, вы думаете, то мы наверняка сумеем понять друг друга!» Это не мои слова, их написал Анри Жансон, автор диалогов ко многим фильмам. Я часто вижу вас в «Шампо», вы очень любите кино? Кем вы работаете? Я собираюсь стать актрисой. Меня зовут Мари-Джо».
Она была свободна и привлекательна. Он уже давно ни с кем не встречался. Им было хорошо вместе. Но всякий раз, проведя с ней ночь, он чувствовал себя опустошенным, подавленным. Чем дольше длилась их связь, тем более раздражительным, недовольным собой он становился. Ему оказалось недостаточно плотских утех. Миро всегда был слишком честен: он не стал скрывать этого от Мари-Джо и поделился с ней своими переживаниями. Она взглянула на него так, словно своими словами он ее уничтожил. Правда, гримаса боли на ее лице тут же сменилась обычной легкой улыбкой. Она сказала, что нет ничего дурного в том, чтобы делать то, что хочется, но если ему не хочется, то так тому и быть. Реакция Мари-Джо успокоила его. Зачем терзаться угрызениями совести, если для нее их казавшиеся идеальными отношения были лишь очередным романчиком? И все же ему было досадно, что она так легко согласилась с ним расстаться.
Из плена воспоминаний его вырвал резкий удар по плечу. Проклиная припаркованный на тротуаре фургон, Миро вдруг понял, что ноги сами привели его к книжной лавке Ролана. Его охватил ничем не объяснимый ужас: Миро отпрянул, рванулся прочь через дорогу и скрылся в ближайшем бистро.
Уставившись на стойку из искусственного мрамора с накладками под медь, он попытался успокоить выскакивающее из груди сердце.
«Прекрати, – приказал себе он, – это лишь прошлое. Мари-Джо исчезла, Ролан умер, Нелли тебя бросила, пора уже назвать вещи своими именами». Нелли! Он сунул руку в карман, кончиками пальцев нащупал письмо. Он ей нужен, она просит его о помощи. В шесть вечера. Она написала – ровно в шесть вечера. Миро взглянул на часы: еще только четыре.
Он поднял голову. На другой стороне улицы, неподалеку от опущенных, покрытых граффити металлических штор книжной лавки, обнаружился новый магазин, «На гребне волны»: он занимал первый этаж обветшалого дома, фасад которого украшали пальметты и маскароны[59]. Миро задумался о том, каким ветром сюда прибило этот магазин рыболовных товаров. Он задержал было взгляд на полустертой надписи над входом, задумчиво перевел глаза дальше, в направлении улицы Капитана Лами, но тут же сосредоточился и расшифровал:
ПРИ Ч СКИ ЛЯ АМ
Где-то глубоко внутри у него что-то екнуло.
Официантка поставила перед ним его заказ, не прерывая беседы с одетым в комбинезон стариком-вьетнамцем:
– Нужно быть оптимистом, мсье Жан, погода хорошая – вот и прекрасно.
– Да, но на луке в этом году много шелухи, значит, наверняка будет холодно, – возразил ей старик.
Миро, уступив минутному порыву, вмешался в их разговор:
– Простите, вон там, напротив, раньше действительно была парикмахерская?
Официантка рассмеялась.
– Ну и вопросы! Откуда же мне знать. Спросите у мсье Жана, он тут живет с 1930 года, но только говорите громко, он туговат на ухо.
– Месье, – заорал Миро, – здесь напротив раньше была парикмахерская?
– Я никогда не хожу в парикмахерскую, меня стрижет дочь, она работает в салоне красоты. Она неплохо стрижет, правда, Джессика?
– Отлично! – крикнула официантка, подмигивая Миро.
– Простите, вы случайно не были знакомы с мадам Багу? – надрывался Миро. – Она работала консьержкой в этом квартале в восьмидесятые годы.
– Нет, спасибо, никаких консьержек, – ответил месье Жан. – Мы живем в старом доме, там никогда в жизни не было консьержа. К тому же консьержам приходится приплачивать.
– Я вас предупреждала! – воскликнула официантка. – В любом случае он, бедняга, мало что помнит, за ним уже давно присматривает дочь. Я тут совсем никого не знаю, работаю с лета – у меня пока испытательный срок, но я надеюсь, все сложится как надо, – заключила она, поправляя футболку на необъятной груди.
Миро бросил на стойку пару монет.
– Ну что же, тогда придется поспрашивать в другом месте.
– Подождите-ка! Я знаю, кто вам может помочь. Вам нужен почтальон.
– Почтальон?
– Он двадцать лет разносил почту в этом квартале. Он тут все обо всех знает, как-то раз его даже приглашали выступить на радио. Одна незадача – если он начнет говорить, то остановить его уже невозможно. Он живет здесь неподалеку. Если после мсье Жана посетителей больше не будет, я вас провожу…
Миро отметил ее влажные губы, томные карие глаза, то, как призывно она на него смотрит.
– Вы действительно очень добры, но я и правда спешу. Может быть, завтра? И да, не могли бы вы дать мне его адрес?
– Улица Тайандье, 24, – с сожалением сказала она. – Его фамилия Дитрих, он живет на пятом этаже. У меня даже был где-то код от подъезда.
Она порылась в лежащих возле кассы бумажках и протянула Миро вырванный из блокнота листок.
– Я здесь все записала. Еще я записала вам телефон кафе, попросите Джессику – это я. Тогда до завтра? – шепнула она, когда Миро уже шагнул за порог.
«Да, старик, все они от тебя без ума, в конце концов тебе придется признать, что старый Блез прав», – подумал Миро, сворачивая направо на первом перекрестке.
Нужный ему дом оказался совсем рядом, на противоположной стороне улицы. Фасад розового кирпича с номером 24 украшала эмалевая табличка, сообщавшая, что на все этажи проведен газ.
– Если это для статьи, то… – протянул Марсель Дитрих, провожая Миро в столовую, обставленную в стиле ампир.
Миро почувствовал, что задыхается: воздух в квартире был невероятно затхлый.
Марсель Дитрих, невысокий человечек с острым лицом и длинным носом, чем-то напоминавший Вольтера, отодвинул в сторону стоящую на клеенчатой скатерти тарелку жареной картошки.
– Такие вот дела, в моем возрасте приходится себя ограничивать, много чего хочется, но масло-то вредно – хотя я его кладу совсем понемногу. Так вы журналист?
– Я?.. Да, – выдохнул Миро, чувствуя, как у него пощипывает нёбо. – Я готовлю статью об этом квартале, о том, каким он был раньше – наверняка здесь все изменилось после того, как построили Оперу…
– Да-да, вы совершенно правы! В этом районе раньше жили рабочие, самые настоящие! Все друг друга знали, денег ни у кого не было, но здешний народ умел веселиться. Вы мне не поверите, если я скажу вам, что на площади Бастилии выступали фокусники, а на террасах кафе всегда пели. Незачем было платить по триста франков за то, чтобы послушать какую-нибудь оперную диву! Помню, была здесь одна потрясающая женщина, правда, я забыл ее имя – она знала наизусть весь репертуар Эдит Пиаф. В детстве я каждую субботу ходил ее слушать. Мать меня ругала, она боялась хулиганов, которые крутились возле «Балажо»[60], да к тому же тогда считалось, что эта певица слишком многое себе позволяет – она носила мужскую одежду, это сейчас мы уже ко всему привыкли, а тогда…
Миро согнулся от спасительного приступа кашля. Марсель Дитрих открыл дверцу буфета.
– Стаканчик хинной настойки? Она вас живо на ноги поставит.
– Нет-нет, ни в коем случае. По дороге к вам я заметил на стенах остатки надписи…
– Да уж, вы правы, настоящая катастрофа. Никакого уважения! Тут есть один тип, Саид, так он везде оставляет свои послания!
– Я не о граффити, я имею в виду старые вывески. К примеру, на месте рыболовного магазина раньше, как мне кажется, была парикмахерская. Вы ее застали?
– Вы правы, там была парикмахерская, ее держала Жинетта. Вы спрашиваете, застал ли я эту парикмахерскую? Моя бедная жена делала там перманент. Сама Жинетта жила в квартирке над парикмахерской, мы видели, как росла ее дочка. А потом, в один прекрасный день, Жинетта вдруг умерла прямо посреди улицы – инфаркт. Я все думаю, что стало с ее девчонкой – с тех пор о ней никто не слышал. Хотя оно и неудивительно, она всегда была очень закрытой, не то что мадам Форест, наверное, вся в отца пошла, его-то никто никогда не видел…
Сердце в груди Миро забилось так сильно, что он едва не потерял сознание. На секунду он совершенно утратил связь с реальностью. Когда он снова пришел в себя, Марсель Дитрих продолжал, как ни в чем не бывало.
– …прекрасная квартирка, я бы с удовольствием подарил ее старшей дочери, но хозяева оказались слишком уж жадными до денег, представьте себе, двадцать тысяч за квадратный метр, за такие деньги я мог бы там купить только кухню, и то с трудом.
– Как звали дочку парикмахерши? – слабым голосом спросил Миро.
– Подождите-ка… Пола… Лола… Лора, да-да, именно Лора! С ней здесь такое случилось… Есть у вас пара минут? Будет лучше, если я покажу вам, где все это было, вот только башмаки надену…
Силуэт Марселя Дитриха растаял в воздухе. За его темной, нечеткой фигурой Миро различал образ Лоры. В голове у него зазвучал ее голос, и ему пришлось опереться на стол, чтобы не потерять равновесие. «Я жила на бульваре Ришар-Ленуар… Улица Рокетт была для меня terra incognita…»
В голове у него что-то затрепетало – будто бы забилась о стекло попавшая в плен птица. Откуда-то из подсознания выплыло название, которое он не мог вспомнить вот уже пару дней: Келлер. Он уже знал ответ на свой вопрос, но все же пробормотал:
– Скажите, улица Келлер, это ведь где-то здесь, неподалеку?
– В двух шагах отсюда, – бросил Марсель Дитрих, открывая дверь.
– Там есть школа?
– Да. Я как раз в ней учился. Осторожнее, тут скользко, держитесь за перила.
Миро продирался сквозь какую-то несуществующую вселенную, над ступеньками лестницы плыло Лорино лицо, ее губы говорили: «Детство я провела между школой на улице Келлер и фенами для волос».
Она стояла здесь, прямо перед ним, нежная, искренняя притворщица.
Выйдя на тротуар, он услышал бодрый голос:
– …бедняжка, она своими глазами видела, как его убили, это многое объясняет, – говорил почтальон, указывая на расположенный в соседнем здании ресторан. – Здесь и была раньше лавка того старьевщика, его звали Аристид Леонар.
Миро кончиками пальцев помассировал себе виски, пытаясь унять звон в голове.
– Да, я уже вижу, как у вас загорелись глаза. Когда речь заходит о преступлении, журналисты просто сияют от счастья! Я не хочу никого критиковать, но я довольно много времени провожу перед телевизором – ведь в моем возрасте заняться уже особенно нечем, а телевизор вносит разнообразие, – так вот, могу вас заверить: секса и крови там более чем хватает, что правда, то правда, можно подумать, что в жизни нет ничего другого. Что до того убийства, никто так и не сумел разгадать мотивов преступника: у Леонара тогда ничего не украли. Убийцу до сих пор не нашли. Замечу, Аристид был тип очень неприятный, страшный упрямец и к тому же здорово пил. При этом у него были свои клиенты – он ведь скупал все подряд: и хлам, и очень хорошие вещи. Он сваливал товар как попало, лавка его напоминала старый чердак, я сам как-то раз откопал там кофейный сервиз из лиможского фарфора – отдал за него совсем гроши. Так он и жил, пока его не прикончили, а заодно чуть не убили малышку Лору. Ей было лет двенадцать или тринадцать, она играла в прятки с моими внуками и спряталась в лавке у старого Леонара. Хуже всего то, что убийца ее видел. Если бы не консьержка, ее бы тоже убили. Идемте, я вам все покажу.
– Эта консьержка, как ее звали?
– Багу, она уже давно на пенсии. Не женщина – дракон, нет, даже два дракона, у нее еще собака была, Тоска, немецкая овчарка, лаяла беспрерывно. Я ведь почтальон, для меня собаки…
Мертвенно-бледный Миро, не моргая, смотрел на Марселя Дитриха. Ему вдруг стало страшно холодно. Он послушно поплелся за стариком во двор дома 24.
– В газете тогда написали полную ерунду – там было сказано, что все случилось в Ла Рокетт, я думаю, эта Багу всех запутала, потому что она там раньше жила, еще в молодости. Видите вон то окошко? Раньше там не было решетки, через него-то Лора и забралась в лавку к старику. Когда она выбиралась оттуда, то напоролась рукой на гвоздь, упала и потеряла сознание. Ужас что это было! Бедная девочка, она так перепугалась, что плела невесть что, все повторяла: «Это я, я, он умер, я его толкнула». Смотрите-ка, мне письмо.
Миро словно во сне увидел, как старик открывает почтовый ящик, достает оттуда конверт, подносит его к глазам.
– А, еще одно нежное послание от сборщика налогов. Когда же он от меня отстанет?..
Где-то неподалеку колокола пробили пять. Марсель Дитрих взглянул на часы.
– Вы меня извините, но мне пора. Я сегодня играю в карты, мы встречаемся в клубе как раз в пять. Если хотите, приходите еще раз, я вам много чего могу рассказать. Да, кстати, а вы из какого издания?
– «Эхо саванны», – пробормотал Миро.
– Как-как? Никогда не читал географических журналов, а ведь наверняка это интересно.
Миро шел, не разбирая пути, по телу разливалась боль.
«Она с самого начала тебе врала. Она знает Багу. Все было заранее продумано: ваша встреча, то, как тонко она тебя соблазнила, ее напускная невинность, притворная неприступность, все».
Наконец-то он мог объяснить себе, откуда взялась тревога, которую он испытывал с самой первой их встречи. Зарождающееся чувство, желание, которое он испытывал, приглушили эту тревогу, усыпили его бдительность. Но подозрения никуда не делись.
Увидев перед собой монументальное, приземистое здание церкви из зеленоватого бетона, Миро впал в еще большее уныние. Ему хотелось оскорбить Лору, ударить ее.
Но переполнившая его ярость тут же рассеялась, и в следующий миг Миро уже был готов ее простить.
Бог ты мой, хватит ее осуждать. Да, она тебе соврала, но она, вполне возможно, пытается что-то забыть – разве это такое уж преступление? Двенадцать лет, ей было всего двенадцать лет!
Успокоившись, почти что смирившись с тем, что Лора его предала, Миро вышел на улицу Рокетт. Сейчас, на закате, Лора виделась ему этакой Горгоной Медузой, способной обратить его в камень. Снова начался дождь. Миро спрятался у входа в какой-то магазин и обнаружил, что вернулся к своей отправной точке. Оказалось, что в лавке с названием «На гребне волны» не продают ни червей, ни удочки. За стеклом рядами стояли радиоприемники «Рефлекс» и «Сонора» «с чистейшим звуком», проигрыватели фирм «Дюкрете», «Пате», «Тенор» и даже древние T.S.F., прежде украшавшие собой гостиные, столовые и кухни и такие тяжелые, что перенести их с места на место одному человеку было совершенно не под силу.
Миро принялся рассматривать патефоны, адаптеры, конверты с пластинками на 78 оборотов, коробки с иголками для проигрывателей. Он с волнением вспомнил радиоприемник, который так любила слушать его мать: ни за что на свете она не променяла бы его на что-то более современное. Под крышкой приемника имелся проигрыватель для грампластинок с диском из красного бархата. У мадам Жасси долгое время была всего пара-тройка долгоиграющих пластинок – давно вышедшие из моды песенки звучали в доме, сколько Миро себя помнил. Одна из них и сегодня вертелась у Миро в голове – он будто наяву услышал слащавый голос Жоржа Гетари[61]:
– Зовут меня Робин Гуд, / По полям и лесам я брожу / И от счастья песню пою! – неожиданно для себя самого замурлыкал Миро и тут же, осекшись, замолчал.
Из-за этих дурацких песенок у него были неприятности в школе – ведь его одноклассники обожали The Beatles и The Rolling Stones.
Он уже пошел было дальше, как вдруг его внимание привлек рекламный плакат:
ЛУЧШИЙ ИЗ ЭСТРАДНЫХ ПЕВЦОВ СОВРЕМЕННОСТИ
ИМЕЕТСЯ ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЙ КАТАЛОГ
«Когда уходит почтальон» и другие песни Шарля Трене
Лучший диск года по признанию Академии грамзаписи имени Шарля Кро
Что-то вдруг зазвенело, завертелось в голове у Миро. «Шарль Кро, Шарль Кро».
Он вдруг дернулся, ударившись лбом о стекло витрины.
– Шарлин Кросс, – едва сумел выговорить он.
Будто в замедленной съемке, он вновь увидел, как Марсель Дитрих вынимает из своего почтового ящика конверт. Почему ему запомнилась столь незначительная деталь?
Лора!
Звон в голове становился все громче: «Шарлин Кросс – Лора, Шарлин Кросс – Лора…»
Лора! Она слышала, как Миро говорил с Селимом на набережной, видела, как Миро отдал ему ключ от квартиры. Почтовый ящик!
Нет, нет, этого не может быть!
Все его существо вдруг наполнилось безумной надеждой, которая тут же рассеялась. Коктейль. Во время того идиотского приема он проспал целых пять часов: более чем достаточно для того, чтобы Лора могла спокойно перевернуть вверх дном все в его квартире.
«Держите, она подумала о вас, этот напиток скрасит ожидание».
Виски!
Лора, Лора, но почему?
Весь мир вдруг повернулся к нему спиной. Ему впервые стало по-настоящему страшно.
Она уже некоторое время выжидала в укрытии, под козырьком при входе в один из домов, построенных еще в начале века. Темнота и дождь превратили улицу Висконти в одно из тех воображаемых мест вне времени и пространства, где может случиться все что угодно. А вот и он, тот, кого она ждала. Герой в своей неизменной старой куртке шел навстречу судьбе. Девушка в наушниках улыбнулась. «Иди, беги, лети, дорогой мой Миро, твоя пунктуальность делает тебе честь. Мари-Джо была права, ты никогда не опаздываешь».
Девушка в наушниках увидела, как он нажимает на кнопки кодового замка, входит в подъезд. Она последовала за ним.
Стараясь не сбить дыхание, Миро медленно поднялся по лестнице на седьмой этаж. У входа в квартиру он ненадолго замер, затем легко толкнул дверь и вошел. В прихожей горел свет. Он тихо позвал:
– Нелли? Ты здесь? Это я, Миро.
Красное пятно картины Полякова немигающим глазом глядело на него со стены гостиной.
Девушка в наушниках вышла из лифта на шестом этаже. Перепрыгивая через две ступеньки, она взбежала по лестнице на седьмой этаж, одним движением заперла дверь в квартиру Баннистеров на два оборота, а затем бросилась вниз по лестнице, зажав в руке ключ. «Он спустится по черной лестнице, я его не упущу».
Миро шел по длинному коридору. Зазвонил телефон, голос Нелли сообщил: «Вы позвонили в квартиру семьи Баннистер. Нас нет дома, оставьте свое сообщение». Миро услышал несколько звонких гудков, за ними – долгий сигнал и тишину.
Зрелище, открывшееся за приоткрытой дверью спальни, сначала показалось ему шуткой: телефонная трубка на ночном столике, широкая кровать, обнаженная женщина, лежащая на покрывале.
– Нелли?
Он сделал несколько шагов и сдавленно вскрикнул. Казалось, что упрятанную в прозрачный пластиковый пакет голову с совершенно синим лицом по ошибке приставили к телу женщины, расслабленно растянувшейся на кровати и аккуратно сложившей руки на груди. На животе у женщины лежало две книги из «Черной серии»: «Жду тебя за поворотом» Чарльза Уильямса и «Ее нужно убить» Джеймса Иствуда, между ними виднелось изрезанное ножом издание романа Жюля Верна из иллюстрированной коллекции «Этцель» под названием «Вверх дном». Хотя внутренний голос что есть сил кричал ему «Нет!», Миро все же приподнял книжицу Чарльза Уильямса и обнаружил под ней глубокую рану, кровь из которой тут же потекла на светлое покрывало, расплываясь по нему огромным алым цветком. Миро бросил книгу, глупо уставился на свои перепачканные красным пальцы и почувствовал, что его сейчас вырвет. Он едва успел добежать до ванной. Склонившись над раковиной, он долгое время не мог совладать с сильнейшей икотой, сотрясавшей все его тело. Наверное, он сейчас умрет, вывернется наизнанку, выблюет все свои внутренности – что угодно, лишь бы только забыть, как жутко лежала на покрывале заколотая Нелли. Спазмы стихли. Миро, покачиваясь, выпрямился и увидел в зеркале совершенно потерянного, вмиг постаревшего человека. Он до конца вывернул кран и принялся судорожно тереть руки. Налил воды в стаканчик для полоскания рта, жадно выпил. Он так дрожал, что половина воды вылилась на пол. Затем он заставил себя вернуться обратно в спальню. Не глядя на кровать, он открыл шкаф, наугад выхватил из него что-то длинное, серое – скорее всего, халат – и набросил его на тело Нелли. Раздался телефонный звонок. «Вы позвонили в квартиру семьи Баннистер…» Голос Нелли!
Он медленно, в ужасе попятился, не сводя глаз с телефона, внезапно превратившегося для него в какое-то адское существо, в свернувшегося клубком жуткого зверя, в любой момент способного напасть на него. Он заставил себя развернуться и, держась за стены, выбрался в прихожую. Дверь не открывалась. Миро навалился на дверную ручку и дергал ее, пока у него не заболела ладонь. Он в ужасе отпустил дверь и двинулся по квартире в поисках другого выхода. Он задыхался, в горле стоял ком, по лицу стекал пот, при этом его била крупная дрожь. Способность мыслить куда-то пропала, ей на смену пришло совершенное оцепенение. В голове, не давая покоя, звенел чей-то пронзительный голос. Миро вспомнил, как однажды к нему в комнату влетела птица: она металась от стены к стене, а затем принялась биться об оконное стекло. Хоть бы уже прекратился этот стон. И кто только может так стонать? Лишь дернув на кухне дверь черного хода и увидев перед собой лестницу, он понял, что слышал свой собственный голос.
Миро бросился вниз по лестнице, даже не включив свет. Пару раз он едва не упал. В конце концов он оказался в коридоре, ведущем в какой-то двор. Там, впереди, его ждало спасение.
Слабо освещенная отблеском уличных фонарей каменная лестница вела в чернильную тьму. Миро помедлил, внезапно вспомнив бункер на пляже в Нормандии, потом сделал глубокий вдох, вытянул руки перед собой и бросился вниз. В тусклом свете, шедшем из слухового оконца, ему удалось рассмотреть лежащую посреди подвала гору угля и сломанный шкаф. Он резко распахнул одну из дверец шкафа: внутри обнаружились ведра, лопаты, швабры и груда тряпья, на которую Миро повалился совершенно без сил. Свернувшись калачиком, он пытался успокоить выскакивающее из груди сердце, восстановить дыхание. Он закрыл глаза и заставил себя вообразить пляж – желтый, мягкий, бесконечный песок, омываемый морскими волнами, и море, бескрайнее синее море, несущее ему свободу.
Что он там делает? Он уже давно должен был выйти. Она ведь слышала, как кто-то быстро бежал по лестнице. Она вновь набрала код и приоткрыла дверь в подъезд. Сделала пару шагов и тут же заметила ведущую в подвал лестницу.
Идиот! Надеется сбежать обходным путем!
Она нашла на стене тусклый оранжевый огонек выключателя, поднесла к нему палец.
Говорят, крысы боятся света…
Море взорвалось снопом искр, горящее солнце покатилось по песку. Ослепленный Миро прикусил губу, чтобы не закричать, зарылся еще глубже в осаждавшие его со всех сторон швабры и щетки, сумел наконец вылезти из шкафа и, запутавшись в рассыпавшихся по полу метлах, рухнул на пыльный пол. Горло сжалось из-за отвратительного запаха: в подвале пахло гнилью и плесенью… Прочь из этой дыры!
Девушка в наушниках едва успела выскочить на улицу и спрятаться на прежнем месте. Миро выбрался из подъезда и на ощупь побрел по проходу, который становился все шире, пока не превратился в узкую, застроенную старыми домишками улочку.
Он не мог унять дрожь. Куда ему идти? В голове билась лишь одна мысль. Ее найдут. Найдут отпечатки моих пальцев. Решат, что это я. Мне никто не поверит.
Вернуться домой? Выпить снотворное, заснуть… Нет. Гостиница? Он чувствовал, что сейчас не сможет даже снять номер. Он одернул куртку, провел рукой по волосам. В витрине аптеки отразилось его перепачканное лицо. Он достал носовой платок, попытался стереть грязь.
Добравшись до небольшой площади, он повалился на скамейку. Ему хотелось лишь одного – погрузиться в горячую ванну. Двое бездомных на парапете у фонтана пытались спастись от дождя под листом картона, который они держали над головой.
– По мне, так лучше было бы переночевать в Форуме, – пробурчал женский голос.
– Ты же знаешь, мне там не нравится, там полно наркоманов, – ответил ее спутник. – Пойдем на набережную де ла Гар. Если отыщем вход в туннель, то переночуем у Джеффа: у него есть старые сетки от кроватей.
Миро поднял воротник куртки. Нужно найти убежище. Он быстро перебрал в уме всех своих знакомых: никого подходящего. Он вдруг понял, что есть лишь один человек, к которому он может обратиться за помощью. Дойдя до ярко освещенного перекрестка, он спустился в метро.
«Ах вот как, ты заставляешь меня импровизировать… Ничего, я с этим справлюсь, Мари-Джо меня многому научила: чтобы сыграть эту роль, мне не нужно репетировать!»
Девушка в наушниках запрокинула голову, подставила лицо дождю. Она смеялась.
Миро вышел на площади Республики. Поняв, куда он идет, девушка в наушниках удивилась.
Читать бесплатно другие книги:
