Не оглядывайся Арментроут Дженнифер
Мама подошла ко мне медленным размеренным шагом и своей холодной ладонью взяла меня за локоть. Она повела меня наверх, рассказывая о том, кто помогал искать меня. Сам мэр принимал в этом участие, что, похоже, имело для нее большое значение: а губернатор сообщил нашей семье о том, что молится за нас.
— Губернатор? — переспросила я шепотом.
Она кивнула, и ее губы растянулись в еле заметной улыбке.
— Твой прапрадедушка был сенатором. Губернатор Андерсон — друг нашей семьи.
Я не представляла, что сказать в ответ.
Моя спальня оказалась на третьем этаже, в конце длинного коридора, освещенного несколькими бра. Мама остановилась перед дверью с наклеенным листком бумаги, на котором было написано «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА».
Это вызвало у меня невольную улыбку, но мама, открыв дверь, отошла в сторону. Осторожно ступая, я вошла в эту незнакомую мне комнату, в которой пахло персиками, и, сделав несколько шагов, остановилась.
— Я оставлю тебя на несколько минут, — сказала мама, откашлявшись. — Я велела Скотту разложить несколько твоих ежегодников.[3] Когда ты захочешь их посмотреть, они на твоем письменном столе. Доктор Уэстон сказал, что это может помочь.
Помочь в поисках моего файла памяти. Я согласно кивнула, сжав губы и продолжая осматривать комнату. Она была большая. Примерно раз в двадцать больше, чем моя палата в больнице. Посередине комнаты стояла кровать. Стеганое одеяло на белой подкладке аккуратно заправлено. Поверх него в изголовье лежали несколько подушек, обшитых по швам золотой тесьмой, а на них восседал коричневый медвежонок, который в этой современной спальне был явно не к месту.
Мама снова кашлянула. Я забыла о ней. Повернувшись к маме, я ждала. Ее улыбка показалась мне полной боли и в то же время неловкой.
— Если что, я буду внизу.
— Хорошо.
Коротко кивнув, мама вышла, а я принялась обследовать комнату. Ежегодники лежали на моем письменном столе, но я прошла мимо. Я была еще не совсем готова к этой странной прогулке по местам, память о которых стерлась в моем сознании. На столе стоял ноутбук известной фирмы и еще несколько электронных устройств меньшего размера, одним из которых, насколько я поняла, был айпод. На стене рядом с письменным столом висела телевизионная панель. Я вспомнила, что рядом с ноутбуком видела пульт дистанционного управления.
Подойдя к гардеробной, я распахнула ее двустворчатые двери. Но ее содержимое меня почти не заинтересовало. Я никогда не испытывала слабости к шмоткам. И знала это. Немного погодя я обратила внимание на полки в глубине гардеробной и чуть не завизжала.
Обувь и сумочки — вот что я считаю главным.
Было ли это частью прежней меня? Или дело просто в том, что я девушка? Водя пальцами по платьям, я так и не решила, в чем причина. Но платья были хороши.
Вернувшись в спальню, я обнаружила, что в ней есть еще и балкон, а также моя собственная ванная комната, наполненная такими вещами, которые мне не терпелось попробовать. Возле кровати оказалась пробковая доска, сплошь покрытая прикрепленными к ней фотографиями. Вот это да! У меня была масса подруг, и они были… одеты, как я. Нахмурившись, я принялась подробно рассматривать этот фотоколлаж.
На одном фото красовались пять девушек. Я была в центре, и все мы были одеты в платья одинакового фасона, но разных цветов. О, милостивый боже. Одинаковые платья? Я озадаченно рассматривала фотографии на доске. С одной из них я улыбалась, стоя с двумя другими девушками на поле для гольфа. На следующей фотографии была та же группа, что и на первом фото, но теперь все девочки стояли на какой-то пристани, позируя в весьма откровенных купальниках на фоне судна под названием «Ангел». На мне был купальник черного цвета. Я, как мне показалось, начинала видеть тенденцию.
Я провела руками по своим бедрам и животу; приятно было осознать, что тело на этой фотографии действительно мое. Еще несколько снимков были сделаны в школе: вот наша компания склонилась над планшетом с огромным дисплеем, а нас окружают мальчишки.
Я всегда получалась на фотографиях улыбающейся, но эта улыбка… была какая-то не такая, она напоминала мне о том, как мне улыбались в больнице. Неискренно, поддельно, кукольно. А моя улыбка на этом фото была еще и холодной. Расчетливой.
И на каждой фотографии рядом со мной оказывалась одна и та же девушка, мы обнимали друг друга или кривлялись, глядя в камеру. На всех фотографиях она была в красном — это цвет свежей крови.
Улыбка девушки была похожа на мою, и на фотографии, которую помощник шерифа показывал мне в больнице, была она. Я почувствовала острое жжение в желудке. Ревность? Неужели я испытывала к ней ревность? Да нет, этого не могло быть. Она же моя подруга. Моя лучшая подруга, если мне сказали правду.
Мне хотелось узнать о ней больше.
Действуя со всей осторожностью, я отцепила от доски одну нашу с ней фотографию и поднесла ее ближе к глазам. Ее улыбка вызвала у меня дрожь, а мой взгляд непроизвольно скользнул от фотографии вверх. Ярко-красный цвет поблек от комнатного света, сменившись унылыми оттенками серого. Я вся покрылась гусиной кожей.
Холодно. Как здесь холодно, и темно, и только шум в ушах… сильнее — тише, сильнее — тише…
Закрыв глаза, я затрясла головой, надеясь избавиться от этого мрачного чувства, вдруг возникшего неизвестно откуда. Я заставила себя открыть глаза, и комната снова наполнилась яркими живыми красками. Мой взгляд снова остановился на фотографиях, приколотых к доске. Изображение было размытым, снимали со вспышкой — просто мимолетное видение: какая-то высокая светловолосая девочка в мягкой красной шляпе, широко улыбаясь, протягивает ко мне руки.
Изображение девочки исчезло, словно его никогда и не было на снимке. Не понимая, в чем дело, я всматривалась в фотографии, надеясь найти эту девушку на одной из них. Она запомнилась мне десятилетней, а на снимках, приколотых к доске, не было ни детей, похожих на нее, ни девушки постарше, в которую она могла бы превратиться. Обескураженная и разочарованная, я отошла от доски. Девочка была теплой и настоящей — не такой, как другие. Я была бы счастлива видеть ее фотографию на стене среди прочих.
— Смотрите, кто вернулся.
Вздрогнув при звуке этого глубокого голоса, от неожиданности я вскочила, выронив фотографию на пол. Не понимая, в чем дело, и все еще не придя в себя, я обернулась.
Какой-то парень, высокий и худощавый, стоял в дверях. Карие глаза, почти скрытые копной каштановых волос, смотрели на меня. На лице — озорная гримаса. Чутье подсказало, что этот парень — мой брат. Мы похожи. Значит, это Скотт. Мы с ним разнояйцевые близнецы. Так, по крайней мере, мама объяснила мне, когда мы ехали домой.
Слегка откинув назад голову, он с любопытством смотрел на меня.
— Тебе не надоело парить всем мозги? Может, расколешься и посвятишь меня во все свои дела?
Пихнув ногой фотографию под кровать, я провела вдруг ставшими липкими ладонями по бедрам.
— Что… О чем ты?
Пройдя в комнату, Скотт остановился в паре метров от меня. Мы были с ним одного роста.
— Ну и где же ты все-таки была, Сэм?
— Не знаю.
— Не знаешь? — Он рассмеялся, и вокруг его глаз собрались морщинки. — Может, уже хватит? Лучше скажи, что вы с Касси затеяли на этот раз?
— Касси пропала, — чуть слышно пробормотала я, уставив глаза в пол. Ведь она была не похожа на ту девушку, фотографию которой показывал мне помощник шерифа. Наклонившись, я вытащила из-под кровати снимок.
— Это Касси, так?
Сосредоточенно нахмурившись, брат посмотрел на фото.
— Ну да, это Касси.
Быстрым движением я положила фотографию на прикроватный столик.
— Я не знаю, где она.
— На этот счет у меня есть кое-какие соображения.
Интересно. Я быстро повернулась к нему.
— И что же это за соображения?
Скотт плюхнулся на мою кровать и лениво потянулся.
— Да все, блин, очень просто. Ты, наверное, ее грохнула, а тело куда-то заныкала. — Он рассмеялся. — Это мое главное соображение.
Кровь отхлынула от моего лица, я почувствовала удушье.
Улыбка Скотта исчезла, когда он взглянул на меня.
— Сэм, да что ты, старуха, да я же просто прикалывался.
— Ой, — простонала я.
Сладкое облегчение от этих его слов мгновенно охватило меня; сев на край кровати, я уставилась на свои обломанные ногти. В одно мгновение все в комнате стало серым и белым. Единственным оставшимся цветом был красный — живой, трепещущий красный цвет под моими ногтями.
Слабое хныканье — кто-то плакал.
Скотт схватил меня за руку.
— Послушай, ты в порядке?
Я заморгала — видение и звуки исчезли. Спрятав ладони, я кивнула ему.
— Да, я в порядке.
Он сел на кровати и пристально посмотрел на меня.
— Блин, а ты, похоже, и вправду не прикалываешься.
— Не прикалываюсь в чем?
— Да во всей этой фигне с амнезией — ведь я же поспорил на деньги, что вы слиняли куда-то, балдели там несколько дней, а сунуться домой не могли, пока не протрезвели.
Что он, черт возьми, плетет.
— Я что, часто проделывала такое?
Скотт разразился громким лающим смехом.
— Да… чего-то я не врубаюсь. Ты, похоже, и вправду не прикалываешься.
Теперь и я почувствовала, что наш с ним разговор зашел в тупик.
— И как ты это понял?
— Ну как… Для начала, ты не выперла меня из своей комнаты и не пригрозила, что устроишь мне веселую жизнь.
— А что, раньше я это делала?
Брат смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— А что, нет? Ведь ты даже била меня. Однажды я дал тебе сдачи, но хорошо, что мы быстро успокоились. Папа разбушевался. Мама не могла прийти в себя от ужаса.
Я сдвинула брови.
— Так мы что… дрались друг с другом?
Снова упав на кровать, Скотт покачал головой.
— Черт, все как-то странно.
Кто бы сомневался… Я снова посмотрела на свои руки и вздохнула.
— Ну а как насчет убийства Касси и сокрытия ее тела? С чего ты это брякнул?
— Да я же шутил. Ведь вы же лучшие подруги. — Он ухмыльнулся. — А по правде говоря, вы ведь последние два года больше смахивали на заклятых подруг. И между вами постоянно существовало какое-то скрытое соперничество. Это началось, когда выбирали королеву класса[4] и ею стала она. По крайней мере, так ты говорила всем, но я думаю, что это началось, когда вы обе перешли в старшую школу[5] и обе начали встречаться с Делом-трахальщиком.
— Делом-трахальщиком? — Я откинула со лба прядь волос. — Так это же мой бойфренд.
— Он твое все.
Я поморщилась — замечание Скотта мне не понравилось, но вслух я произнесла:
— А я не помню… Его я тоже не помню.
— Ну, блин, это будет уже настоящим ударом по его самолюбию. — Брат оскалился. — А ты знаешь, это, пожалуй, самое лучшее из всего, что когда-либо с тобой происходило.
— То, что я потеряла память и не знаю, что произошло со мной, ты это имеешь в виду? — Внутри меня закипала злость — сильное и знакомое мне чувство. — А знаешь, я очень рада, что ты прямо-таки тащишься от этого.
— Да это совсем не то, что я имел в виду. — Скотт сел, глядя мне прямо в глаза. — Ты наводила ужас на всех, кто тебя знал. А это… ну то, что произошло сейчас, это как бы улучшение.
Я снова почувствовала противный внутренний холод — то самое неприятное ощущение вернулось. Так, значит, я наводила ужас? Я закусила губу, чувствуя горькое разочарование от того, что в моей голове не нашлось ничего, что могло бы подтвердить или опровергнуть сказанное Скоттом.
Кто-то негромко кашлянул.
Мы повернули головы и… Вау! Ничего, кроме вау! Моя челюсть, отвиснув, опустилась на покрывало. Высокий парень стоял в дверном проеме моей спальни. Темно-каштановые волосы почти полностью закрывали его лоб и завивались возле ушей. Его кожа была почти оливкового цвета и на фоне моей бледности выдавала в нем потомка либо коренных жителей Америки, либо латиноамериканцев. Его широкие скулы придавали лицу экзотический вид, сильные челюсти были плотно сжаты. Рубашка с длинными рукавами плотно обтягивала его плечи и бицепсы. Тело парня было атлетическим, стройным и мускулистым.
Черная бейсболка свешивалась с кончика его пальца — похоже, он про нее забыл. Наши глаза встретились, и я почувствовала, что в груди у меня что-то зашевелилось. Его магнетические глаза были ярко-голубыми. Такой цвет имеет послезакатное небо, когда день закончился и вот-вот наступит ночь — в общем, цвет сумерек. В его взгляде я заметила неподдельный интерес ко мне и озабоченность.
— Это мой бойфренд? — шепотом спросила я с надеждой и одновременно со страхом. Будь он моим бойфрендом, я не знала бы, что с ним делать. Или нет, знала — внезапно в голове у меня возникло множество ассоциаций, связанных с поцелуями, прикосновениями и прочими забавными делами… Этот парень был… соблазнительно великолепным, и это пугало меня, что называется, до смерти.
Скотт давился от смеха.
Гость, стоявший в дверях, смотрел на моего брата, затем перевел взгляд на меня. Жар буквально опалил мне щеки. Тот самый интерес все еще был в его глазах, и мои губы изобразили подобие улыбки. Он был счастлив видеть меня, но… Но вдруг его глаза превратились в ледышки.
— Бойфренд? Да… — медленно произнес он глубоким и мягким голосом. — Ну уж нет, даже если бы ты в следующем году заплатила за мою учебу в Пенсильванском универе.
Уязвленная и смущенная его ответом, я отпрянула назад, но вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я сумела их сжать.
— А почему нет?
Незнакомец смотрел на меня так, словно из моей головы торчала рука, которой я размахивала во все стороны. Он повернулся к моему брату, поднял брови.
— Я подожду тебя на улице.
— Заметано, Кар, выйду через секунду.
— Почему его так странно зовут?[6] — удивилась я, складывая руки на груди.
Парень с автомобильным именем остановился и обернулся ко мне.
— Кар — это Карсон Ортиз.
Ой. Все понятно. Я опустила руки, казня себя за свою несусветную глупость.
Глаза Карсона сузились.
— Она действительно не имеет понятия о… Ни о чем?
— Да, — подтвердил Скотт и поджал губы.
Карсон снова собрался уходить, но снова остановился. Пробормотав что-то себе под нос, он посмотрел на меня.
— Я рад, что ты в порядке, Сэм.
Прежде, чем я успела ответить, он ушел. Я снова повернулась к Скотту.
— Я ему не нравлюсь.
У Скотта был такой вид, будто он вот-вот снова рассмеется.
— Да, похоже, что так.
Какое-то странное томление возникло у меня в груди.
— А почему?
Слезая с кровати, брат вздохнул.
— Он не нравится тебе.
Не нравится мне? У меня что, нет вкуса? Он же просто потрясающий, и, без сомнения, во всем! А откуда, кстати, я это знаю?
— Я что-то не врубаюсь.
— Ты для него одна из тех сучек… В последние два года…
— Но почему?
По выражению его лица я поняла, что ему надоели мои бесконечные «Почему?».
— Да потому, что его отец наемный работник, а ты не больно расположена к наемным работникам. А также к их отпрыскам и всем, блин, кто имеет к ним отношение.
Мои ослабевшие руки опустились на колени, я совершенно не представляла, что сказать в ответ. Он, должно быть, снова разыгрывал меня.
— А у нас разве есть наемные работники?
Глаза Скотта округлились.
— Мать и отец нанимают работников; это наверняка покажется тебе смешным, но мама не работала в своей жизни ни одного дня. — Его передернуло, когда он увидел выражение моего лица. — Господи, да с тобой говорить все равно что с новорожденным.
Злость, казалось, впивается в мою кожу, причиняя сильную боль.
— Прости. Кар уже ждет тебя, чтобы потрепаться. И уж он наверняка не страдает от пониженного коэффициента умственного развития.
В его взгляде на меня мелькнуло сожаление, и Скотт снова тяжело вздохнул.
— Послушай, мне действительно жаль. Я не это имел в виду, Сэм, но все так странно. Как в фильме «Вторжение похитителей тел»,[7] где люди превращались неизвестно в кого.
Это было странно. Обеспокоенная и даже немного испуганная, я смотрела на пустой дверной проем. И вдруг поняла, что не хочу оставаться одна.
— А куда ты с парнями идешь?
Скотт, еще раз посмотрев на свои спортивные штаны, удивленно приподнял бровь.
— У нас тренировка по бейсболу.
— Можно я тоже пойду?
Его лицо превратилось в изумленное.
— Ты же ненавидишь бейсбол. Единственной причиной, по которой ты туда ходила, был Дел.
— Да я не знаю, кто такой Дел! — Мои ладони беспричинно сжались в кулаки. — Я не знаю, что именно я ненавижу. Или что мне нравится. Или что мне следует делать или говорить. Мне все это незнакомо. Но что еще хуже, теперь я знаю, что все, похоже, ненавидят меня — в том числе и моя лучшая подруга, которая исчезла одновременно со мной, — а почему, я даже не могу вспомнить. — Я оглядела комнату глазами, к которым подступили слезы. — А еще мое второе имя Джо. Ну кто дал ребенку такое ужасное второе имя?
Несколько секунд Скотт хранил молчание, а потом опустился передо мной на колени. Это было более чем странно — смотреть в его лицо, а видеть свое собственное, но более твердое и решительное.
— Сэм, все будет в порядке.
Моя нижняя губа задрожала.
— Все так говорят… Ну а что, если этого не будет?
Он ничего не ответил.
Ведь если что-то было не в порядке, то вряд ли уже будет иначе. Я застряла в жизни, которую не помню, втиснутая в оболочку этой девушки — Саманты Джо Франко, и чем больше я узнаю ее, тем сильнее начинаю ненавидеть.
ГЛАВА 3
В субботу я встречалась со своими подружками… в первый раз. Они говорили. Без умолку. Говорили одно и то же и выглядели одинаково. Их волосы с модным блондированием были аккуратно уложены. Все девушки выглядели такими тощими, что им наверняка стоило бы есть побольше пончиков, которыми объедалась я.
Они толпились вокруг, обнимали меня и плакали. Моя мама сидела на кухне, потягивая вино, хотя было еще одиннадцать утра. Одна из трех девушек стояла чуть поодаль. Я почти сразу запомнила ее имя.
Вероника Ходжес.
Блондинка. Загорелая. Стройная. Девушкам такого типа только пляжные шезлонги рекламировать и с легкостью становиться королевой выпускного класса, если бы конкурс проводился в бикини.
Поправляя холеной ладонью с наманикюренными пальцами свой белый кашемировый свитер, Вероника, поджав напомаженные ярко-красные губки, смотрела на пончики и круассаны так, словно их начинка была из тараканов.
— Мы так рады тому, что ты в порядке, Сэмми. Мы буквально все переволновались.
Я стряхнула с ладоней крошки.
— Спасибо вам.
Вероника быстро оглянулась на мою маму, а потом, склонившись ко мне и подавшись немного вперед, едва слышно сказала:
— И мы очень надеемся, что и Касси тоже отыщется.
Озадаченная тем, что она сообщила мне это шепотом, я посмотрела на других девушек. Они все кивали головами, как хорошо дрессированные маленькие собачки.
— Я тоже, — кивнула я, взяв круассан.
Вероника нахмурилась.
— Но… твоя мама говорит, что ты ее не помнишь.
— И нас тоже, — вступила в разговор Кэнди Олдерман. Она так же, как и я, смотрела на коробку с конфетами. — Радостно видеть, что аппетит у тебя прежний.
Моя рука с круассаном застыла на полпути ко рту.
— Неужели правда?
Кэнди кивнула.
— Ты всегда ела, как парень.
— Да, это точно, — пробормотала мама, чуть касаясь губами бокала с вином и закатив глаза.
Опустив круассан, я терялась в догадках, хорошо или плохо то, что я сохранила свой прежний аппетит. Я обвела глазами комнату — но все мои мысли занимала та самая девушка, натуральная блондинка, выглядевшая настолько счастливой и настолько естественной. Я хотела узнать, кто она.
— Итак, — начала Кэнди и после короткой паузы добавила: — Ты ничего не помнишь?
И вдруг ни с того ни с сего мой аппетит пропал. Я бросила круассан обратно в коробку и посмотрела на маму. Теперь ее взгляд обратился к нам.
— Нет, не помню, но доктор полагает, что память скоро восстановится.
Мой ответ принес девушкам облегчение, и они сразу заговорили о школе, о приближающемся старте бейсбольного сезона, что было большим событием там, куда они собирались идти сегодня вечером. Они пригласили и меня, но мама в доброжелательном тоне объяснила им, что я еще не скоро смогу выйти за порог этого дома. Это уже нечто запредельное. Разговор перешел на бойфренда, которого я не помнила.
— Он такой горячий, — простонала Кэнди. — И такой… просто совершенство.
— Во всем, — Вероника согласно кивнула, скрестив на груди руки. — У вас такие совершенные отношения.
А я смотрела на спокойную девушку с каштановыми волосами. Она все время стояла молча, теребя в руках маленькую бумажную салфетку.
— Он так переживал из-за тебя, — Кэнди, расплывшись в улыбке, склонила голову набок. — Тебе везет куда больше, чем ты думаешь.
Повезло остаться в живых или повезло отхватить такого бойфренда?
Как ни странно, но, кроме того, что сказала Вероника о Касси, никто больше о ней не говорил. Я была убеждена, что они специально не касаются этой темы, чтобы не нервировать меня. Я оценила это в особенности потому, что большую часть прошлой ночи провела, перебирая в голове все страшные вещи, которые могли произойти с нами. Однако сейчас мне хотелось узнать о блондинке больше.
Дождавшись, когда в разговоре наступила небольшая пауза, я кашлянула, привлекая к себе внимание.
— А Касси говорила что-нибудь до того, как мы… мы пропади? Она рассказывала о каких-нибудь наших планах?
Вероника, опустив голову, закусила губу.
— Она практически не…
— Девочки, я думаю, что на сегодня хватит. — За спиной Вероники возникла моя мама, которая хотя и улыбалась, но губы ее были напряженно сжаты. — Саманте нужно отдыхать.
— Ну, мама! — выпалила я, смущаясь, что со мной обходились как с ребенком. Я соскочила с барного табурета. Колени мои дрожали, говорить я могла только шепотом. — Мама…
Она бросила взгляд на девочек, сбившихся в углу с побледневшими под слоем пудры лицами, а затем схватила меня за руки, широко раскрыв глаза.
— Что с тобой?
Мое сердце вырывалось из груди. Ну как я могла объяснить ей это? Я помнила, что уже кричала на маму и раньше. Я и прежде чувствовала подобное — разочарование, раздражение и злобу по отношению к ней. Нахлынувшая волна знакомых ощущений, хотя на самом деле ничего не происходило, вызывала лишь головокружение. Другим эта вспышка могла бы показаться ничего не значащей, а вот для моего опустошенного мозга это было очень важным.
— Саманта?
Все пристально посмотрели на меня. Это были лица незнакомцев. Ни о каких воспоминаниях или хотя бы об искре узнавания, которую чувствуешь, заглядывая в «Гугл» или на WebMD,[8] не могло быть и речи. Я обшарила прошлой ночью весь интернет в поисках информации о диссоциативной амнезии, и помимо того факта, что она может быть следствием перенесенной травмы или психического заболевания — приятнейшее известие, — смогла наскрести какие-то жалкие сведения о том, как мне восстановить память.
Меня начало трясти. Я высвободила свои руки из маминых и приложила ладони к пылающим щекам.
— Все в порядке. Я просто устала.
Мое неофициальное «давайте снова встретимся, как раньше» подходило к концу. Девочки поспешно обняли меня, чмокнули в щеки, а потом выпорхнули во двор к своим «БМВ». «Интересно, а какая машина у меня?» — задумалась я.
— А что вообще произошло? — спрашивала мама, идя за мной через множество комнат к самой маленькой, расположенной на первом этаже, — к общей гостиной. — Саманта, ответь же мне.
Я села на мягкий диванчик.
— Да, в общем, ничего особенного. Я только что вспомнила, как раньше… налетала на тебя, как бешеная, кричала на тебя. И это воспоминание пришло мне в голову совершенно неожиданно, оно буквально застало меня врасплох.
Мама впилась в меня пристальным взглядом и почти сразу опустилась передо мной на колени. Это меня удивило — ведь она могла помять свои льняные брюки, — но мама взяла в ладони мое лицо. Руки ее дрожали, в глазах стояли слезы.
— Я никогда не думала, что для меня будет счастьем услышать твои воспоминания о том, как ты меня огорчала, однако именно так все сейчас и получилось.
В ответ я улыбнулась, но моя улыбка вышла слабой и печальной.
— Подтверждение моей дебильности, верно?
— Ну что ты, радость моя, какая же это дебильность? Это прогресс. — Мама встала, поправляя одежду. — Но я думаю, что этот уик-энд тебе надо провести в спокойной обстановке.
Я удивленно подняла брови.